Про Петровича
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
--
Как Иван стал Петровичем
Петровичем тогда в городке стал Иван, что до того по выходным дням обычно бездельничал на ступеньках винного магазина в ожидании компании или же сидел в парке, если компания находилась.
Однажды утром пришли к нему люди и спросили:
- Петрович, ну, ты как?
Вот он и понял тогда, что быть теперь ему Петровичем. Был бы это большой город, там бы Михалыча искали. А тут - Петрович.
Потому что все знают: без Петровича нельзя. Трудно без Петровича. Даже и не поговорить ни о чем друзьям, даже и не перекинуться словцом мужу с женой за поздним ужином. А если есть Петрович - есть и тема разговора. И карикатуры можно рисовать. И анекдоты рассказывать.
Одно плохо: становясь Петровичем, меняется человек. И проходит какое-то время, смотрят на него - а это уже вовсе и не Петрович.
Надо нового Петровича искать.
--
Петрович и волшебная палка
- Петрович, закурить есть? - прохрипел, с трудом продираясь через густой воздух и мелкий мусор на дорожке Лёха Кент.
- Что там - закурить... У меня все есть, - немножко замедленно, как бы даже задумчиво и где-то плавно ответил Петрович.
В руке он держал палку. Некоторые скажут, что так не говорят, и надо говорить - жезл. Но Петрович держал именно палку, которая была не раскрашена в полоску, не ошкурена, не покрыта лаком...
Просто палка. Просто так.
- Вот, смотри, - Петрович, нахмурившись и закатив глаза под брови, махнул палкой, зажатой в левой руке, и в правой у него появился холодный до испарины бокал пива.
Он отпил три больших глотка, ополовинив сосуд, задумался на минуту и произнес важно:
- Балтика номер семь.
- А закурить, Петрович?
- Да, не мешай!
Петрович поставил свой бокал на скамейку, нахмурился, махнул палкой - в правой руке снова был бокал, до краев полный пива.
- На вот, похмелись лучше.
- Так это что? - выпив одним длинным глотком пол литра, спросил Лёха Кент. - Это как, типа?
- Типа - оп-па, - веско сказал Петрович. - Ты про Незнайку знаешь?
- Это про которую? - Лёха Кент мучил лоб морщинами. - Надьку, что ли?
- Незнайка, коротышка..., - не отрывая глаз от палки, напомнил Петрович.
- А-а-а! Ирка! Ик! - икнул, зажав рот Лёха Кент. - А чего тебе Ирка-то сделала?
- Книжку, блин, про Незнайку читал когда-нибудь? Может, хоть мультик видел?
- А-а-а, Нез-най-ка-а-а... Это который на Луне! - сообразил Лёха Кент, рассматривая прищуренным глазом солнце сквозь дно бокала и намекая этим, что в бокале, в сущности, больше-то ничего и нет.
То есть - пива нет.
- Дурень ты, Лёха, - сказал Петрович грустно. - И все мы тут дурни.
- Ну, ты только не обобщай, Петрович!
Лёха Кент был длинный и лысый. Петрович был кряжистый и с животом, нависающим над ремнем и закрывающим пряжку. Дело было поздней весной. Погода была хороша. Под деревьями было свежо. Пахло свежими тополиными листьями.
- Это волшебная палка, Лёха. Понимаешь? У Незнайки вот была палочка, так он и был всего лишь коротышка. А у меня - волшебная палка. И вот, смотрю я на мир и вижу: у Лёхи Кента кончилось пиво. Я улыбаюсь внутренне, сосредоточиваюсь внешне и машу волшебной палкой. Ап!
Пустой бокал в руке Лёхи налился свежим пивом.
- Понял, да?
Лёха Кент сделал три глотка. Глотка у него была ого-го, какая здоровая. Поэтому больше трех глотков не помещалось ни в один бокал.
- Уф, - выдохнул он. - А еще?
- Ап!
Этот стакан Лёха Кент не стал пить залпом. Теперь он рассматривал пиво на свет, отпивал мелкими глотками, проверял следы от пены, чмокал губами, задумчиво глядя вверх:
- А хорошее пиво, Петрович!
- И вот я смотрю вокруг и получается - исправляю несправедливость. Палка помогает мне в этом. Она, блин, чисто волшебная, в натуре!
- Так ты и чипсы можешь?
- Ап!
На скамейку грохнулся большой пакет чипсов.
- Это какие?
- Без рекламы, понял? Без названия. Ты хотел чипсов - вот чипсы. Хрусти.
В кронах деревьев чирикали воробьи. Вдали по случаю очередного праздника звенела колоколами колокольня местного храма. Легкий ветерок гонял бумажки вокруг урны. Петрович и Лёха Кент пили пиво и ели чипсы.
- А еще что можешь?
- Все! Это, понимаешь, волшебная палка. Она может все.
- Ну, так у тебя же пусто...
Петрович махнул палкой, и у него в руке образовался очередной бокал пива. Он окунул губы в пену, не дожидаясь ее осаждения, сделал два быстрых глотка, прищурился на солнце, блестящее зеленым сквозь тополиные листья.
- Клинское золотое, епть!
- Круто! А водку тоже?
- Все могу. Но водку не сейчас. Водку - потом.
- Ну, да. Утро же еще. Всего два часа...
Мужики сидели в тени на парковой скамейке, смотрели вокруг нежно и употребляли.
- А вот жена не понимает, - вдруг как будто продолжил давний разговор Петрович.
- А?
- Жена, говорю, не понимает. Шумит, что дурак я, что надо от палки этой больше просить - и больше, мол, тогда дастся...
- Куда - больше-то? Оно же согреется? - не понял Лёха Кент.
- Вот и я говорю ей: согреется. Не понимает. Ну, женщины, они - сам знаешь...
- Ага. Это...
- Ап!
- О! За наших, стало быть, за женщин? - они оба были женаты и знали, что женщины - очень странные создания. Но каждый раз пили за них специально. Потому что - куда же без них?
- Погоди чуток... Ап! За женщин!
--
Как Петрович завязал
Однажды Петрович завязал.
У него все-таки была сила воли. Да еще какая сильная сила воли! И когда жена затюкала, затумкала, затуркала, запилила вконец за слабость и полное безволие, он стукнул кулаком... Хотя, нет. Не настолько Петрович был пьян, чтобы на женщину - кулаком. Он хлопнул ладонью по столу. Аккуратно так положил ладонь рабочую широкую на стол, выдохнул, проморгался, кашлянул - не в то горло пошло, видать, от крика жены, и сказал:
- Ты ж меня - ал-ко-го-ли-ком... А я ж за тебя... Да я ж все для тебя... Эх-х-х...
Вот так сказал Петрович и даже чуть не заплакал от чувств. А жена вдруг замолчала, подошла к нему, провела пальчиком розовым по щеке, вздохнула:
- Эх, ты, Петрович... Горюшко ты мое.
И - всё.
И он завязал.
В понедельник он встал по будильнику и пошел работать. У Петровича была работа, он не все время сидел в сквере на скамейке с бутылкой пива. У настоящих Петровичей везде и всегда есть работа!
На работе он работал, не отвлекаясь на предложения пойти покурить или глотнуть чуток от головной боли. Был Петрович хмур и задумчив. Иногда отрывался от работы и долго смотрел в стену. Переживал. А потом снова брался за работу.
После работы он привычным маршрутом дошел до магазина, кивая в ответ на приветствия встречных. В магазине продавщицы тоже стали весело кричать:
- Привет, Петрович!
Но он ни с кем отдельно не поздоровался, а кивнул неловко всем сразу, смотря в пол, и тут же подошел к прилавку с молочными продуктами.
И во вторник он работал. А после работы заходил в магазин и купил хлеба и курицу.
И в среду он работал.
А после работы на ступеньках магазина остановили его люди и долго смотрели на него со всех сторон. И в глаза заглядывали. И даже привели с собой местного врача-нарколога, который тоже смотрел Петровичу в глаза прямо на улице, стучал резиновым молотком по локтям и коленям. А Петрович стоял, опустив голову, согнув плечи, и хмуро о чем-то думал. Переживал.
Врач-нарколог сказал, оглянувшись на людей:
- Здоров.
И тогда сказали люди:
- Петрович, ты не прав. Нет, ты совсем не прав, Петрович.
Он поднял голову, взглянул на них с тоской и ответил:
- Так... Народ... Это... Жена у меня... Вишь, как...
Вокруг зашумели радостно - заговорил Петрович! Общается! Раздались крики:
- А у нас кто? И мы с женами! А у нас еще и дети есть!
- Моя не одобряет..., - почти прошептал Петрович, снова опуская голову и краснея немного щеками.
- Ну, так мы же ей и не предлагаем, верно? Мы же с тобой хотим пообщаться, Петрович! Поговорить нам с тобой надо. Обсудить проблемы семейные. Насчет детей посоветоваться. Опять же о вреде бытового алкоголизма... Ну, Петрович? Кто, если не ты?
И понял Петрович, что, действительно - кто, если не он?
И - развязал.
Так город не лишился своего Петровича. И потому история эта не закончена.
--
Как Петрович консультировал
Петрович сидел на лавочке в парке, что как раз через дорогу, наискосок, и консультировал.
- Скажи нам, Петрович, - негромко спрашивали его два солидных человека с красивыми кожаными портфелями под крокодила. - Что нам делать? Как нам деньги держать? Евро, доллар или все же рубль? Или все в товар? Нам страшно, Петрович, потому что кризис.
Петрович знал про кризис все. Жена смотрела по вечерам телевизор и громко обсуждала с ним сказанное с экрана. Сейчас он хмурился, сводил брови домиком, морщил лоб в умственных усилиях, щурился на солнце, пробивающееся тонкими лучами сквозь листву старых, еще его родители сажали, тополей.
- Мужики, вы же специалисты, ёпть! Как же мне вам советовать?
- А ты так посоветуй, как думаешь! Нам же не знания нужны. Знаний и так много у нас, даже лишние они бывают. А нужно нам корневое понятие всего происходящего, от земли, от народа. Потому что даже если и гикнется все, к чему идет, то народ наш и земля наша останутся.
- А вы, вижу, правильные мужики, - кивал Петрович и смотрел в свой стакан, в который тут же начинала наливаться прозрачная жидкость. - Ну, как вам объяснить по-простому, по-нашему? Слушайте, и не говорите, что не слышали. Вот есть, положим, водка, есть портвей и есть пиво. Стоят они все по-разному. Если считать на стаканы, то водка - самая дорогая, портвей - второй, а пиво - так, газировка. При этом и водка и портвей и пиво в голову бьют, если выпить по норме, удовольствие доставляют, и вообще, как говорится в наших кругах, водка не только вредна, но и полезна. И вот, положим, сравниваем мы эффект от употребления. Вот ты, молодой, сколько водки выпить можешь?
- Э-э-э..., - замялся тот, что моложе, в красном узком галстуке под воротником белейшей рубашки.
- Да ты не мнись, не мнись. Это же, типа, эксперимент. Ну, сколько в удовольствие?
- Стакан, наверное, - неуверенно сказал тот.
- Хм... Стакан. Нет, это не те пропорции. Тогда лучше будем от меня считать, ладно?
- Говори, говори, Петрович, - у старшего заблестели глаза.
- Значит, в удовольствие и без головной боли я выпью под закусь и в хорошей компании две бутылки водки. Если водки нет, то портвея я могу выглушить уже три бутылки - свободно, а еще с полстакана - уже потяжелее пойдет. Ну, портвей - он же сладкий, зараза. И закусь ему практически не нужна. А вот если пить только пиво, то выпью я за вечер пять литров. Ну, или шесть. Это опять же от компании и от закуски. Если много еды, то много просто не выпьешь - некуда будет лить.
- Так, так, - долил тут же ему в стакан из большой литровой бутылки, тряхнув ею предварительно, чтобы шарик, который в горлышке, сошел с места, тот, что постарше.
- Но это, мужики, я, - продолжал раскрасневшийся Петрович. Рубаха выбилась из-под ремня, открывая народу большое пузо, поросшее черным кудрявым волосом. руками он делал округлые движения, пытаясь передать как можно более точно свои мысли. - То есть, экспериментировать объемами на себе не рекомендую. Можно сдохнуть. Но!
Он сделал паузу, длинную, как в театре, когда все замирают и вслушиваются во внезапную тишину, а пауза тянется, тянется, тянется...
- Петрович, эй, Петрович...
- А?
- Ты сказал - "но", Петрович. Ты хотел что-то сказать нам важное.
- Но! Но не мешайте, мужики! На повышение - можно. То есть, если с пива начал, то водкой закончишь без вреда для здоровья. А вот если весь вечер пил водяру, а потом сушняк заливаешь светлым лагерным - тут беда. Тут никакая пропорция не поможет и любая будет только во вред организму. Понятно, нет?
- Петрович, дай я тебя поцелую! - старший вскочил, ухватил Петровича за уши, притянул к себе, чмокнул в макушку, в самую маковку, где начала проглядываться небольшая пока плешь. - Эх, да мы же теперь... Да ты понимаешь, что ты сказал?
- Ну, дык, - важно кивнул Петрович. - Это ж главное: пропорцию соблюдать и не смешивать. И тогда все, что выпьешь - на пользу пойдет и на удовольствие.
Финансисты унеслись в свой банк, перекидываясь на ходу репликами:
- Ты пропорции запомнил? Он там цифры называл... А если за пиво принять рубли а за водку доллары? Нет, доллары - это портвейн, наверное. Водка сегодня - это евро, потому что дороже... Эх, как мы закрутим! Завтра же!
А Петрович сидел расслабленно на лавочке, смотрел вокруг мягко и нежно, а возле него стояла литровая бутылка, пластиковый стакан, полбуханки черного в полиэтиленовом пакете.
Петрович сегодня консультировал.
--
Петрович и наши
В субботу Клим проснулся с головной болью. Источник боли обнаружился сразу: с открытого из-за летней жары балкона плотно несло краской.
"Нитроэмаль для наружных работ", - стараясь не ворочать головой, понял Клим.
Злости ни на что уже не хватало. Утро. Суббота. А вместо свежего воздуха с балкона втекал едкий запах растворителя, кружа и так до тошноты кружащуюся и болящую тупой затылочной болью голову. Натянув спортивные разношенные штаны, в которых когда-то он собирался бегать по утрам, но так и не начал этим заниматься, Клим буквально выполз на балкон, придерживая одной рукой голову.
Справа красил железные балконные прутья деревянные перила и даже стену на балконе сосед Лёха, которого во дворе все звали просто Кентом. Не потому что он там какой-то особый кент, в смысле кореш, то есть свой пацан, в доску, а потому что в давнее время он "подломил" киоск, а взял только блок сигарет "Кент". И ушел домой. Ну, просто с похмелья закурить хотелось - а не было. Милиция пришла к нему в тот же день. Он даже одну пачку докурить не успел. Заставили возместить ущерб, да еще ментам поставить пришлось, а Лёха стал для всех Лёхой Кентом. Никогда и никто не замечал за ним интереса к ремонтным работам. А сегодня с самого утра перемазанный белой краской длинный и лысый Лёха тщательно закрашивал всё, до чего могли дотянуться его мосластые жилистые руки.
- Привет, сосед! - весело окликнул он Клима. - Ты что так поздно?
Клим хмуро смотрел на веселого Лёху, не понимая вопроса. Что значит - поздно? Для чего - поздно? Кому - поздно?
- Ты глянь, глянь, - махнул тот вокруг себя кистью, разбрасывая во все стороны капли краски. - Сила-то какая, а? Смотри, ведь почти весь дом!
Клим посмотрел налево. Там весело улыбалась Ирка-студентка в белой футболке и свернутой из газеты шляпе-треуголке. Она уже покрасила сам балкон и теперь тоже красила стену, куда могла дотянуться. Прямо перед Климом упала на перила и разбилась жирная белая капля. Его затошнило от густого химического запаха. Вверху красили. И внизу - он осторожно высунул голову - тоже. И дальше, и еще, и еще. Субботник, что ли? Чего это они?
- А чего это вы? - наконец произнес он возникший вопрос.
- ...А ты не в курсе? - удивился Лёха. - Так, может, тебе и не положено? Не, ну ты не подумай, я знаю, ты пацан правильный. Нормальный наш пацан, так ведь? Может, тебя просто дома не было?
- Да что случилось-то? - уже вскипел Клим. - Субботник, что ли? Чего вы все кинулись-то с утра пораньше?
- Климушка, ты не шуми, - прозвенела слева колокольчиком Ирка. - Ну, если тебе не положено, так и не крась. Чего шуметь-то? Кто тебя заставляет?
Никто его не заставлял, только вот после этих ее слов и Лёха и Ирка отвернулись от Клима, начав усиленно растирать краску по бетону.
Клим снова осторожно высунул голову и глянул вниз. Внизу в сквере стоял пузатый Петрович, и приставив ко лбу ладошку, прищурив глаза, рассматривал дом. Клим накинул джинсовую рубашку и не застегивая ее быстро спустился на первый этаж. Вышел из подъезда, оглянулся на дом: почти все жильцы стояли с кистями на балконах и усиленно развозили белый цвет по фасаду старого дома. Несколько балконов, не покрашенных с утра, выглядели грязными тусклыми пятнами на общем фоне.
- Петрович, а что, собственно, происходит? - обратился Клим к Петровичу, по хозяйски рассматривавшему панельный дом.
- В смысле? - задумчиво ответил Петрович. - В Гондурасе переговоры. В Африке голод. В Китае землетрясение. Тебе, парень, надо радио слушать, тогда тоже все знать будешь.
- Да я не об этом, Петрович! Чего вдруг все кинулись дом красить?
Петрович оторвался от рассматривания дома и посмотрел на молодого с укоризной:
- Так ты, это, ничего не знаешь, что ли?
- Да что случилось-то?
- ...Хотя, может, тебя просто дома не было? - почти повторил тот слова Лёхи Кента. - Ты же не виноват, да?
- В чем - не виноват?
- Ты вчера когда домой пришел?
- Ну, так пятница же, Петрович! Честная пятница!
- Ты. Когда. Домой. Пришел. А?
- Ну, в два часа. Я совершеннолетний, если что, - нахмурился Клим.
- А-а-а... Ну, тогда ты просто пропустил. А ящики наши всегда открытые стоят. Все понятно. Ты, парень, беги давай в магазин за краской и кистями, и крась балкон белым цветом.
- Блин, Петрович! Да что случилось-то?
- Ничего не случилось. Но наши все покрасили. Понял? Нет? Повторяю, читай по губам: НАШИ, - он выделил слово, дополнительно к голосу еще и расширив глаза, - понял? НАШИ - все покрасили. Ясно?
Клим замер. Разговоры о "наших" на работе ходили. Их обычно ругали за полный дебилизм. Но те "наши" были совсем молодые придурки. С флагами ходили, листовки клеили. А тут...
- А не наши? - спросил он осторожно.
- А не наши - не покрасили. Вон, смотри сам.
Клим повернулся и еще раз посмотрел на фасад своего дома. А ведь точно, почти все покрасили. И только несколько - раз, два, три... восемь балконов - остались не покрашенными.
- Петрович, так это как, значит? Значит, время?
- Выходит, так, - кивнул Петрович. - Выходит, время. И вот так поглядишь - и все ясно. Любому ясно, даже в самом малом звании.
- Так я, это...
- Беги, беги, пацан. Может, успеешь еще.
...
Вечером на скамейках в сквере мужики пили пиво, а одинокие девчонки - портвейн пополам с колой. Возле Петровича стояли ящики, и он щедрой рукой вытаскивал бутылки и раздавал лично в руки, глянув предварительно на дом за спиной. Получил бутылку и Клим. Сковырнул пробку, отпил половину и подошел снова послушать, что говорят старожилы.
- Так, Петрович, это как же? - угрюмо гудел Лёха Кент. - Ты что же, вот это все - сам, что ли?
- Скажи мне, Лёха, - округлыми движениями рук с бутылками в них Петрович сопровождал почти каждое слово. - Ты покупал это пиво?
- Нет.
- Но тебе нравится его пить?
- Да.
- Так в чем проблема, и о чем твой вопрос?
- Петрович, нас ведь никто проверять не приходил?
- И не придет никто. Вот я проверяю и я раздаю. Я вижу - Лёха Кент наш мужик. И я из этого ящика вынимаю и даю ему бутылку. Пей, Лёха. Ты - наш. И Клим - наш. Хоть и поздно встал, но успел он - вон его балкон, смотри. А кто не успел - тот, значит, бутылку не получит. Зачем мне поить тех, кто не наш?
Лёха поморгал молча. Логика в рассуждениях Петровича была. Действительно, зачем поить тех, кто не наш? Но все же...
- Петрович, так это ты придумал?
- А кому еще? Приходил вчера хозяин хозмага, плакался. Кризис, понимаешь, строители перестали закупаться. А он, хозяин, он - местный. Наш он. И вот смотри, что получилось: хозмагу мы выручку дали - это раз.
Петрович загнул палец.
- Теперь, глянь на дом: дом освежили - это два.
Второй палец оказался прижат к мясистой ладони.
- Дальше, думай: мы же теперь знаем, кто наш, а кто - нет. И это - три. А четыре - это вот это пиво, и портвей, и водка, если нам этого не хватит. Хозяин поставил, как и договаривались. И что мы имеем? Смотри, смотри!
Петрович показал Лёхе четыре прижатых пальца и пятый, большой, отставленный вверх.
- Ну?
- Ох, Петрович... Ну, ты умен, блин. Во!
И Лёха Кент тоже выставил вверх большой палец.
--
Петрович экспериментирует
- Скажи мне, Лёха, как ты понимаешь, что нас объединяет? - Петрович был суров и задумчив.
Вчера он разговаривал с опустившимся пенсионером-политологом, и теперь его ела и глодала мысль, что было непривычно.
- Ну, - задумался Лёха Кент, чеша правой рукой в затылке и подняв глаза к небу.
Вернее не к небу, а к густой листве тополей, за которыми не только неба видно не было, но и солнце пробиться не могло.
- Говори, говори, - Петрович ждал ответа, ему это было не просто интересно, а необходимо. Мысль требовала развития.
- Пиво? - неуверенно спросил-ответил Лёха Кент.
- М-м-м... Пиво... Это интересная мысль. Но тогда почему нас так мало? Ты видишь вокруг других? Кто вышел с нами вместе в парк, чтобы вечером после работы выпить пива? Никто? Почему? Неужели они не любят пиво?
- Э-э-э..., - Лёха наморщил лоб, пытаясь переварить слишком много слов и смыслов сразу.
- Вот смотри, смотри на наш дом, - они оба повернули головы. - Видишь, мы все в субботу красили. Мы были вместе. А почему? Что объединило нас, тех, кто красил?
- Ну, так... Пиво! - уже уверенней сказал Лёха.
- Разве? Ты знал о пиве? Нет? Но ты красил. И сосед твой красил. И соседка - красила. Почему?
- Потому что ты сказал!
- А-а-а..., - Петрович задумался. В этом что-то было. Да, он сказал, он придумал - и все объединились и стали красить. Но неужели объединяет людей он, Петрович?
Они с Лёхой синхронно подняли полуторалитровые пластиковые "сиськи" и сделали по несколько глотков пива. Пиво было холодным.
- Все же, Лёха, ты не прав. Да, я тоже был фактором объединения, но где те люди сегодня? И объединились ли они сами?
- Да ты заставил!
- О! Я заставил... Это как на демонстрацию согнать народ. Вроде все и вместе, но не едины. А когда мы едины мы - что? - строго спросил Петрович.
- Когда мы едины - мы непобедимы! Венсеремос, венсеремос! - запел Лёха и тут же замолк, запивая внезапно пробившееся творческое начало очередной пивной порцией.
- Молодец! - поддержал его Петрович и снова тяжело задумался.
Легкий ветерок шелестел листьями над головой и гонял какие-то фантики вокруг урны. На лавочках в сквере не было никого - народ только что вернулся с работы домой. И только двое старых знакомых попивали пиво, сидя на ближайшей к дороге скамейке на чугунных ножках.
- Лёха, а у тебя краска осталась? - вдруг спросил Петрович.
- Белая? Полбанки!
- Тащи!
- Нафиг?
- Тащи, будем делать эксперимент! - глаза Петровича сверкали. Мысль нашла свое решение и теперь требовалось проверить его экспериментальным путем.
Еще через пять минут они стояли во дворе своего дома, и Петрович старательно вел кистью толстую белую линию.
- И чего это? - удивился Лёха.
- Вот тут - можно. А вот тут - нельзя, - и Петрович написал: "Машины не ставить".
- Ну, ничего себе. Ты прям гаишник, Петрович!
- Не ругайся на меня таким нехорошим словом. Вот - двор напополам. Что будет?
...
Ночью Петрович вышел во двор. Пара автомобилей залезли капотами за линию. Остальные тесно сгрудились на половине двора. Некоторые заняли даже аллею в парке. Петрович вздохнул - но эксперимент есть эксперимент. Той же кистью он провел линию по капотам тех двух, что залезли за черту, подсунул под щетки заготовленные заранее записки: "В следующий раз - отпилим".
...
И еще день прошел. И пили они вечером пиво, посматривая на скопившихся во дворе злых автомобилистов, размахивающих руками. И вышел ночью Петрович на балкон. И смотрел сверху на костерок, вокруг которого стояли три мужика с монтировками. И улыбался он нежно.
...
- Вот, смотри, Лёха! - Петрович показал на двор, где почти все машины, ну, сколько смогли, наверное, тесно встали за белой линией, в том месте, где было написано "Машины не ставить", а на лавочке сидели злые водители, поигрывая разными тяжелыми штуками. У кого монтировка в руке, у кого - бейсбольная бита. Они сидели молча и хмуро, наблюдая за своими машинами. И было ясно, что если что, если найдется герой с краской или с пилой, то за этим первым патрулем из дома выскочат все автомобилисты, и тогда будет кому-то больно, стыдно и обидно.
- Ни фига себе! - сказал Лёха.
- И ты думаешь, их объединил я?
- А кто же еще?
- Нет, Лёха, нет. Этих людей объединил запрет. Вот, что объединяет нас всех. Если запретят пить пиво в парке - мы будем это делать. Если запрещено переступать черту - мы ее обязательно переступим. Мы - такие люди, Лёха, что нам нельзя запрещать. Нарушим, да еще все вместе, чтобы было не страшно. Всех не накажут! Вот в чем смысл.
- Ну, за смысл?
- За смысл! За объединение!
--
Петрович и время
- Петрович, закалымить хочешь? - подошел от своей машины косящий под крутого Василий Косой, что с первого этажа.
У него была толстая золотая цепь. И часы были из желтого металла. И вел он себя, как настоящий крутой. Но никто не верил в его крутость, потому что жил он на первом этаже, поставив решетки на все окна, а на работу ездил на "девятке" с тонированными стеклами. И хоть походка, разговор, бычья шея, пузо, выпирающее из-под одежды - все говорило о его крутости, но жилье и машина перевешивали в глазах местных жильцов.
- Ну? - поднял голову Петрович.
Он привычно сидел на скамейке в парке, отдыхая от долгого летнего дня, и только что аккуратно слил в большой пластиковый стакан остатки "Арсенального Классического" из полуторалитрового пластикового баллона. "Крепкое" он не брал принципиально. Цена была почти та же, и в голову било сильнее, но смешивать водку с пивом Петрович считал в корне неправильным подходом к вечернему отдыху.
- Не нукай! - попытался обидеться Василий.
Но у него не очень получилось.
- А ты не подначивай, - спокойно ответил Петрович, грустно заглядывая одним глазом в стакан, в котором как раз все закончилось. - Ты говори конкретно.
- Я тебя конкретно и спрашиваю, Петрович, ты подкалымить хочешь?
- В этом вопросе я чувствую подвох, - со вздохом начал Петрович. - С одной стороны, правильный мужик должен ответить - да. Но с другой стороны, у правильного мужика всегда хватает на пиво.
- Ну? - неудачно изобразил мыслительную деятельность Косой.
- Скажи мне, Василий, откуда берутся деньги?
- Ну, так, известно откуда - из кассы.
Ошалевший от такого подхода Косой даже и не заметил, что теперь уже у него спрашивали, а он отвечал, стоя, как школьник перед учителем.
- А почему тебе в кассе дают деньги, Василий?
- Ну, так... Работаю же!
- И это правильно. Трудиться надо. Но скажи мне, много ли времени ты работаешь?
- Как положено, весь восьмерик. Ну, и если мастер попросит...