Марина бежала по вечерней сумрачной улице со всех ног, поскальзываясь, оступаясь, снова выправляясь и с ужасом оглядываясь на ходу. Эти, сзади, как будто даже не спешили совсем. Так, лениво, трусцой, перекрикиваясь о чем-то и хохоча на ходу. Им даже уступали дорогу. А вот ей никто не уступал дорогу. И еще она уже успела упасть два раза. Хорошо еще, что была не на каблуках. Это просто повезло ей, выходит.
Повезло! Ха! Вот прямо сейчас везет...
Она дышала надрывно и тяжело, раскрыв рот. Жгло уже не в горле, а в груди, в самых легких. И ныли зубы от холодного воздуха. А еще болела печень. Справа - это же печень? Она как будто раздулась и теперь не помещалась под ребра. И сердце - совсем никак...
Марина неловко переставляла ноги, прижав левую руку к груди, а правой поддерживая печень. Болело все. И наверняка потом будут болеть ноги. А еще ведь и синяки останутся!
Черт, о чем ты думаешь, дура? Какое тут тебе - потом?
Но и не бежать было нельзя. Эти, страшные, наверное, пьяные или накурившиеся чем-то - они гнали ее все дальше от людных мест. Отжимали в сторону от шумных проспектов. И не свернешь ведь никуда. Парадные заперты, дворы на решетках.
И не позовешь никого.
- По... Помогите! - тихонько крикнула она.
Именно тихонько, вполголоса. И именно крикнула. Потому что - изо всех сил. Просто уже ни голоса не было, ни тех сил, чтобы визжать, как в кино, или звать на помощь. А еще, когда кричишь, сразу бежишь хуже. Потому что - дыхалка.
- Да помогите же кто-нибудь..., - бормотала она себе под нос. - Люди вы или нет...
Вот еще пять шагов - и все. И пусть убивают. Или что там они еще делают? Страшное делают, наверное... И еще пять шагов. Все медленнее и медленнее переступают ноги. А все смотрят и улыбаются - идиоты. Это же вам не игры. Тут, вон, маньяки какие-то.
Правильно мама говорила, что нельзя заговаривать с незнакомыми людьми. Вон, все прошли молча мимо, и ничего им не было. А она, как дура последняя, приостановилась, заговорила, улыбалась вежливо - а теперь беги, беги Марина, блин, Петровна.
На перекрестке прямо перед ней, уже шагнувшей на "зебру", остановилась черная "девятка". Распахнулась дверца, из которой знакомо пахнуло сладковатым табачным перегаром, кожей и мужским парфюмом - так же точно пахло в кабинете генерального директора. Директор сам не курил, но объяснял, что уже стены пропитались за годы. Теперь проветривать и проветривать.
- Ну? Ехать будем?
Марина даже думать не стала. Сзади уже был слышен смех и разговоры тех, догоняющих. Она прыгнула на переднее сиденье, хлопнула дверью...
- А вот хлопать не надо. Не надо хлопать, слышите? - заворчал водитель.
- Туда! - махнула она рукой перл собой, другой лихорадочно застегивая ремень. - Туда, быстро!
Быстро - получилось. Рывок, поворот, рык мотора - и они уже мчатся куда-то...
- А-а-а... Куда? Вы не такси!
- Девушка, вам все-таки шашечки или будем быстро ехать?
Седоватый. Это хорошо, что не молодой. Это молодые сейчас какие-то отмороженные просто. Лыбятся, щерятся все время, и шутки у них самые дурацкие. А этот солидный, хоть машина и не из новых. Хотя, какая ей разница? Главное - машина, скорость! Вон, как рванули.
Марина задергалась в своем ремне, повернула голову, заглядывая за спинку кресла в заднее стекло.
Далеко умчались. Никого из этих не видно.
Тут-то и отпустило. Так отпустило, что чуть не потеряла сознание. Пока бежала, пока скользила и боялась лечь и остаться лежать - все было нормально. А тут просто красным по глазам, голова закружилась... Она закрыла глаза, потому что стало мутить.
- Эй, эй! Не вздумай!
Он перегнулся через нее, покрутил, приоткрыл окно. Холодный воздух резанул по мокрому виску, выбил судорожный всхлип.
- Ну-ка, ну-ка, - добродушно бурчал седоватый, таща ее под руку к лифту в сумрачном подъезда. - Сейчас мы с тобой все сделаем.
А она была - просто никакая. Как подруга говорила - "никакущая". Ноги подкашивались. И даже голоса не было, чтобы спросить, куда он ее, соственно, тащит. Тащит - и пусть. Все.
Масляный щелчок замка. Темная прихожая. Яркий свет в ванной. Струя воды...
- Здесь побудь. Спокойно, спокойно, не дергайся... Я на кухне посижу пока.
И тут ее прорвало. Хорошо, что санузел у него в квартире совмещенный. Потому что даже рассказать кому... Позорище. Как там мама смеялась в таких случаях? "Из всех дыр"?
А еще слезы безостановочно. И все, к ним прилагающееся.
И сердце...
...
- Поживешь у меня три дня. Пока все успокоится. А то ведь - мало ли что. Не зря же они именно к тебе привязались. Так ведь? Мобильный есть? Отдай мне. Отдай. Никуда звонить не надо. Через три дня поедешь к своей маме. Мама у тебя умерла? Горе какое... Соболезную. Тем более - никуда звонить не надо и никому жаловаться не стоит. Сама понимаешь: не стоит. Еда в холодильнике. Полотенце банное в шкафу. Вот та комната у меня - гостевая. Диван, шкаф - все в твоем распоряжении. На кухне холодильник, плита. Вот тут аптечка - валерьянки выпей. Постирайся - падала, вижу. Приду вечером. Ключ один, только у меня, чужие тут не ходят. Дверь крепкая. Ни один на свете зверь... Ха-ха. Побудешь немного одна. Надеюсь, выть, как собаки без хозяев, не будешь? Чужих звать? Ну-ну..., - все это монотонно, усыпляющее, на одной ноте.
Уже уходя, будто случайно:
- Вот то - моя комната. Туда не ходи. Не надо. Не люблю.
Марина выпила валерьянки. Раньше даже запаха ее терпеть не могла. И свалилась на диван, в чем была. Очнулась от звука открываемой двери.
Потом было совместное приготовление ужина. Он четко и грамотно руководил. Сам тоже принимал участие: резал лук, чистил картошку. Потом сам жарил, пока она сидела, сложив руки на коленях. Выставил бутылку водки. Полную бутылку из холодильника. Нераспечатанную.
- Я не пью вообще-то. Но случай такой - понимаю.
Она выпила с полстакана.
Проснулась под утро в постели с этим седым. Даже имени его не знает. Докатилась, девушка. Позорище-то какое. И ничего ведь не помнится. Хорошо ли было? Плохо? И как хоть зовут-то его?
От звонка будильника дернулась в испуге.
- Тихо-тихо, - погладил он по голой спине. - Это мне - на работу. А ты отсыпайся. Отдыхай. Осталось еще два дня.
Уже уходя, улыбнулся Марине, вышедшей на порог комнаты.
- Вот. Совсем другое дело. Хорошо сегодня выглядишь! То есть, почти хорошо. Ты только в мою комнату не ходи, ладно? У меня, извини, тараканы такие - не люблю, когда ко мне ходят.
Дверь чмокнула, замок лязгнул. Хорошая дверь, крепкая. Никакой на свете зверь, ага...
Марина тихо ходила по квартире. Смотрела из окна, слегка раздвигая шторы. Кажется, или тут тоже появлялись те, от кого бежала? Вон те двое - не из них? Сердце начинало стучать быстрее. Ноги опять подкашивались. Она выключала везде свет, садилась на кухне в угол и плакала потихоньку, запивая валерьянку чаем.
Вечером вернулся хозяин квартиры. Он рассказывал что-то неспешное и долгое. Тщательно мыл посуду. Марина смотрела на него, такого спокойного, уверенного, хозяйственного...
И как-то так само собой получилось, что и вторая ночь была вместе. И без всякой водки. Как-то так вышло. Она даже почти и не уговаривала себя. Потому что уговаривать было легко - все же спаситель. Да и просто, теплее вдвоем.
Он был ласков, без претензий на всякое, и не утомителен.
Утром, уходя, он улыбался ей. И подмигнул, закрывая уже дверь:
- Ты только не лазь в мою комнату, ладно? Вся квартира - твоя!
А у нее - воспитание, между прочим. И не собиралась она по чужим вещам лазить. И даже смотреть не будет, как он устроил свой быт. Может быть потом...
Она чуть не рассмеялась. Ишь, уже о "потом" задумалась? Ну, женщина - что еще говорить о себе. Все ужасы забылись. Почти. А то, что не принц вовсе... Ну, какой ей принц, в самом деле? Не девочка уже - в принцев верить. А вот же, спас. Помог. Хоть и не на белом коне, а на черной машине. И, если подумать, тоже ведь рисковал. Не ради себя - ради нее, совсем тогда незнакомой.
Марина готовила сегодня на ужин паровые котлеты и белый рис. Он же не молодой, значит, нужна хорошая здоровая пища. Полезная. Готовить ее учила мама, и готовка получалась на славу. Запахи текли по коридору, стучал нож, шумела вода. Она даже не расслышала, напевая, как он вернулся.
Встал, не разуваясь, в дверях кухни. Нахмурился:
- Я же говорил тебе, чтобы не лазила в мою комнату!
- Ты что! Я и не думала! - она даже не обиделась поначалу, а только слегка удивилась.
- Чтобы женщина, да не заглянула? Не верю, - он был спокоен и улыбчив. - Ну, а если даже не смотрела, так сейчас, значит, и посмотришь. Берите ее, ребята!
Как-то ловко, сразу все, в кухню втекли те, странные и страшные, что гнали ее по дороге, что пугали своим спокойствием и улыбочками... Такими же улыбочками, как у седого!
Ни крикнуть, ни...
- О, смотри, смотри, обтекает... Баба, блин. В общем, так. Вы мне, ребята, натуральную блондинку обещали. А эта - крашеная. И жопа у нее толстая. Забирайте ее, нафиг, себе. Только фото, давай, сделаем на память. Тащи ее сюда, под свет! - скрипнула дверь той комнаты.