Сколько раз ходил мимо этого тополя и, будто, не замечал его. А тут, словно очнувшись ото сна, я, запрокинув голову, увидел, как он весь дрожит, дышит и живёт. Под упругим дуновением ветерка, под многоголосием посвистов, то шелестящих, то отчётливо звонких, то затихающих глухих нот, передо мной разыгрывалась вековечная симфония сибирской природы. Ладошки листвы рукоплескали этой музыке. В такт гребешкам воздушных волн аплодисменты перерастали в овации. Светло-матовые и атласно-зелёные стороны каждого листа, под яркими лучами солнца, расплёскивали по сторонам серебристые искры.
- Сынок, ты, что там увидел? - спросила мама, - птичек или жучков высматриваешь?
- Я тополиную песню слушаю.
Мама подошла поближе, внимательно посмотрела на меня, протянула руку к моему лбу, - не заболел ли?
Но я был совершенно здоров. Не дав ей проверить температуру, спросил:
- Мам, а, кто посадил это дерево?
- О, то было до нас. Точно знаю, - первые переселенцы.
Первопроходцы
Они появились в этих краях после столыпинской реформы 1906 года.
У моего дедушки Луки Демьяновича было пятеро братьев. Молодые, здоровые и, фактически безземельные крестьяне, узнав эту новость, они дружно сорвались с насиженного места, в родной Колпыте, и двинулись в Сибирь.
Дед в ту пору был женат. Семья ожидала рождения второго ребёнка, поэтому не поехал с братьями, а остался дома.
Преодолев долгую дорогу, наши путешественники высадились на неприметной алтайской станции. Как утверждала народная молва, название ей дал сам Император. Возвращаясь на поезде из своей царской вотчины, города Барнаула, он вышел на перрон. Ослепительно сияло солнце, лёгкий морозец бодрил душу. Настроение у царя было прекрасное и он, оглядывая окрестность, произнёс: "Славный городишко!"
Так, с его "лёгкой руки" затрапезная степная деревня превратилась в Славгород.
Позже с инспекцией туда приезжал П. А. Столыпин. Его интересовало заселение пустующих сибирских земель. Уже в наши дни на привокзальной площади установлен его бюст-памятник.
Благодаря инициативам Петра Аркадьевича с девятого по четырнадцатый годы из западных и центральных губерний России в Сибирь на Алтай и Дальний Восток переселились два с половиной миллиона человек, которые, вдохнули жизнь в дикие окраины страны.
Пристанище
Мои родичи не уподоблялись герою башкирской притчи, который ради завладения всё большим земельным пространством, бежал, пока не рухнул замертво. Они удалились от железной дороги километров на двадцать и, убедившись, что тут земля ещё не занята, остановились. Вокруг, насколько хватало глаз, расстилалась, покрытая белыми волнами ковыли, степная равнина. С небес непрерывно разливались трели жаворонков. Травы здесь не были такими зелёными и тучными, как в родной черниговщине, но земля была чёрной и жирной.
- От добра, добра не ищут, - устало проговорил Тит.
Младший из братьев Свиридок понял, что конец пути близок, радостно произнёс:
- Здравствуй, чужая, теперь наша земля!
Приезжих не ограничивали пятнадцатью гектарами. Обрабатывай земли столько, сколько осилишь.
Переселенцы славились своим трудолюбием. По слухам, они знали, что природа здесь суровая, зимы холодные, - в одиночку тут не выжить, поэтому селились кучно, поблизости от своих земельных наделов. Так и зарождались новые Павловки, Покровки, Софиевки, Андреевки и прочие деревушки.
Столкнувшись с проблемой строительства жилья, люди поняли, что желательно было селиться вблизи лесов, но отступать было поздно, выбор сделан. До ближайшего бора, известного, как "Ленточный лес", почти восемьдесят километров.
Основной стройматериал нашли здесь же. Густо переплетённый корешками травы и сорняков, дёрн срезали полосами, рубили на плиты и из них складывали стены строений. Из местной глины делали цеглу, проще говоря, кирпичи. Сушили их на солнце. Благо, что его здесь, как говорят, больше, чем в Сочи. Кирпичи шли на сооружение печек. Их по традиции мастерили две: голанку с плитой, для отопления помещения и русскую - для выпечки хлеба.
Материал из древесины требовался лишь для перекрытия крыш, изготовления оконных рам и дверей. В поездку за лесом снаряжали несколько подвод. Доставленные стволы и ветви сибирской сосны, шли на сволоки - "матки" для потолков, а жерди - на перекрытия, которые затем обволакивались сеном или соломой, присыпались землёй, лишь после этого крышу обмазывали глиной внутри и снаружи.
Такое помещение зимой хранило тепло, а летом прохладу.
Равнина
Буран был страшный, "носа не высунешь". Бушевал он целую неделю, но к очередному утру стихия успокоилась, ветер стих. Если в пургу морозец был лёгкий, то теперь он лютовал в полную силу. Природа будто мстила тем смельчакам, которые попали в буран, но не погибли, старалась добить их холодом.
Хижину замело снегом по самую крышу. Прорубив в замети коридор, братья выбрались из дома наружу. Кутаясь от стужи, они с интересом рассматривали окрестность. Их поражала зимняя картина. Насколько хватало глаз, перед ними расстилалась белая равнина, на которой ни кустика, ни деревца. Степь ровная, как стол. Солнце отражалось на мириаде снежинок сверкающими иголочками и разбрызгивалось по сторонам. Хруст снега под валенками разносился на всю округу.
Гавриил остановился, посмотрел на брата и сказал:
- Одно слово, пустыня. Скучнейший пейзаж. Так не пойдёт, будем облагораживать землю.
Маяки
Уже в первую весну братья принялись озеленять посёлок. Подходящим посадочным материалом оказался местный тополь. Кое-где его называют чёрный. Растёт быстро. Дерево стройное, кудрявое, а главное то, что не боится морозов.
Попадались тут и берёзовые колки - небольшие рощицы. Можно бы оттуда брать саженцы. Но белая красавица большая капризница. Принимается плохо, да и растёт медленно. А нашим героям не терпелось, как можно быстрей, увидеть плоды своего труда.
Топольки приживались легко. Дружно сбрасывали клейкие почки, вырываясь на свет божий зелёной листвой.
Почин по озеленению усадьбы и всего посёлка оказался настолько заразительным, что был подхвачен всеми переселенцами и вскоре над новыми деревушками, устремлённые ввысь, поднимались красивые деревца. Словно живые маячки они указывают путь к жилью.
Вековуха
От предгорий Алтая степь привольно раскинулись на сотни километров. Тысячи лет она плодила лишь скудные травы, да сухие ковыли. В летнюю пору на её просторах изредка появлялись юрты кочевников. Лишь однажды сонную тишину и безмолвие разбудили тяжёлые волны монгольской конницы Батыя, которая стремительно прокатилась и схлынула навсегда. Постоянными хозяевами на этих пространствах чувствует себя лишь дикий буйный ветер, а в минуты затишья над ними царствуют местные жильцы, жаворонки, наполняя их своими трелями. Жаль, что живут здесь птицы только летом. С наступлением холодов, они улетают в жаркие страны. Постоянно обитают здесь лишь волки. лисы, барсуки, зайцы, суслики-еврашки, да полевые мыши. Изредка сюда забредают косули.
К первым полевым работам люди готовились основательно. Вывели на пахоту всю тягловую силу - быков, лошадей и даже коров. За плугами и сохами потянулись чёрные борозды вывороченной целины. Вековуха земля просыпалась. Влажная и жирная, она ласкала глаз и радовала душу крестьянина.
Полоски пашен затемнели по серой округе. Посеянные в них зёрна, вскоре дали добрые всходы. Среди векового запустения зазеленели латки благородной растительности.
К осени поля наполнились тучными колосьями пшеницы и ржи. Под упругими порывами ветра они то клонились, то вздымались над землёй. Золотистая волна из края в край катилась по полям.
Урожай зерновых получился отменным. Не подвели и овощи, уродились: капуста, огурцы, морковь.
Письмо
Постепенно переселенцы обживали дикие места, становились всё зажиточней, обзаводились скотом и мелкой живностью. Во дворах появились овцы, козы, гуси, утки, куры. Из года в год количество их увеличивалось. Все излишки от хозяйственной деятельности шли на продажу
После очередной успешной уборочной страды, братья собрались вместе и написали письмо на родину.
"Дорогой Лука Демьянович, хватит тебе там горе мыкать. Собирайся, да приезжай к нам в Сибирь. Мы тут неплохо поднялись и тебе, на первых порах, поможем".
В дальнюю дорогу семья Луки Карпенка готовилась загодя. К нему в компанию примкнуло ещё несколько односельчан. Уезжали с расчётом, чтобы прибыть на место к началу весны.
Дорога оказалась долгой и утомительной. После революции и Гражданской войны поезда ходили не регулярно и медленно.
Танина Калита позже рассказывала: "Застряли на станции в Сызрани. Все припасы съели, деньги кончились. В ожидании поезда, сильно оголодали. Дети есть просят.
Под вечер обратила внимание, как от кассы отошёл военный человек, который уронил небольшой свёрток. Я сказала старшенькому: "Сынок, догони дяденьку, отдай потерю". Коля схватил кошелёк и кинулся вдогонку, но незнакомца и след простыл. В кошельке оказалась небольшая сумма денег, благодаря которой мы благополучно добрались до места назначения".
Ляга
Луку, как и его попутчиков, братья встретили радушно, разместили, как могли и, не долго думая, стали присматривать для новосёлов подходящие участки свободной земли. Поблизости всё было занято. Тит Демьянович вспомнил, что видел в степи красивую долину, но расположена она в двадцати, двадцати пяти километрах.
Времени для раздумий не было, близились посевные заботы, поэтому люди уже на следующий день приехали на место. Перед ними расстилалась водная гладь, напоминавшая озеро. Тит пояснил: "Это талая вода. К середине лета она спадёт и долина станет лугом, на котором поднимется зелёная трава".
По округе гуляла легенда, что прежде тут и впрямь было озеро. Наполнялось оно подземными источниками. Кочевники иногда останавливались здесь, а, когда окончательно решили уходить в глубь степей, то шкурами животных забили родники, питавшие этот водоём. С тех пор долина наполняется водой, лишь после таяния снега.
Взоры людей привлекла идиллическая картина. В самом центре водной глади плавала пара белых лебедей. В прибрежных кустах суетились дикие утки. В небе, ослепляя пространство висело огромное солнце.
- Значит жить можно, - задумчиво произнёс Лука Демьянович.
Братья, как и обещали, выдали ему, кто лошадь, кто корову. Остальные поделились мелкой живностью, инвентарём, посадочным материалом. Оставалось только впрягаться и начинать трудовую жизнь.
Место будущего жилья он выбрал на северной стороне долины. К нему присоседился бывший днепровский плотогон Потап Екимович Пустовийт с женой Матреной и тремя детишками. Чуть поодаль основал свою усадьбу Никита Иванович Калита. Все они бывшие односельчане и говорили на грубоватом белорусско-украинском наречии "черниговском" выговоре. Эту долину они, на свой лад, окрестили лягой. Около неё постепенно стали подселяться люди разных национальностей. Так возникла новая безымянная деревушка.
Отголоски
Все от мала, до велика трудились на земле. Облагораживали степь, строили жильё, выращивали хлеб. Словом, обживались на новом месте. Тем временем Красная армия теснила и громила "белые" части. Разрозненные группы войск всё чаще стали появляться на Алтае. В основном они состояли из непримиримых - офицерского состава и генералов царской армии, не утративших прежних господских замашек "белой кости" и "голубых кровей". С местным населением эти люди не церемонились, откровенно грабили, а с теми, кто пытался противиться, жестоко расправлялись.
Так в Славгороде, остатки тамбовского мятежа, под командой Аненкова, согнали жителей, выстроили в шеренгу, а каждого пятого выводили и расстреливали. Жертвы этой трагедии похоронены в братской могиле прямо посреди одной из улиц города.
Вдохнувшие ветер сибирской вольницы, сельчане стали группироваться в боевые отряды и, по примеру чернодольцев, поднимали вооружённые восстания В Западной Сибири сформировалась целая народная армия. Под её натиском остатки разрозненных подразделений, по Чуйскому тракту, бежали в Монголию, под крыло барона Унгерна. Гражданская война в этих краях закончилась.
Перемены
Власть Советов приступила к закреплению своих завоеваний. Началось формирование областей, районов, сельсоветов. Граница между краем и республикой разделила братьев. Старосёлы отошли к Алтаю, а новоселы оказались в Казахстане. В Дмитриевке был организован сельский Совет, куда вошёл посёлок наших жителей. Началась их регистрация. У многих документов не было, поэтому записывали граждан с их слов, подкрепляя информацию показаниями соседей и родственников.
Неизвестно, по какой причине, но некоторым людям. просто изменили фамилии. Так Пустовийт стал Пустовым, Карпенок, превратился в Карпенко, правда, Калита остался самим собой. Получалось, что человек с фамилией сомнительной национальности приобщали к тому или иному роду. Земельную тему власти не затрагивали. Народ руководствовался ленинским Декретом о земле: усердно трудился, накапливал добро, обогащался.
К концу двадцатых годов в Сибирь докатилась новость о том, что в центральных областях страны началась коллективизация. Крупных хозяев, которые противятся вступлению в колхозы, объявляют "кулаками" и высылают.
Братья Луки Демьяновича, к тому времени, были уже очень зажиточными людьми. Каждый владел десятками голов скота, отарами овец, выращивал сотни пудов зерна. Они быстро смекнули, что участи "кулаков" им не избежать, поэтому экстренно распродали всё своё хозяйство и разъехались по близлежащим городам.
Лука тогда ещё не успел разбогатеть, числился в бедняках. Одним из первых написал заявление и вступил в колхоз. Душа собственника противилась такому решению, но разумом он сознавал: здесь, в холодной стороне, гуртом выживать легче.
Ностальгия
В полдень летнее солнце забиралось к зениту и нещадно жгло землю. Горячие ветры иссушали скудные травы. В такие минуты, дочь Потапа Екимовича, Улита с особой остротой ощущала утрату родины. Она с теплотой вспоминала прохладные дожди черниговщины, грушу-дулеваху во дворе. Всё это осталось там, в далёком детстве и возвратиться туда нет никакой возможности. Оттого при каждом воспоминании, слёзы застили её глаза.
Взрослый мужчина Никита Калита также маялся думами о покинутой деревне. Не торопился вступать здесь в колхоз, всё тешил себя надеждой возвратиться додому. Дважды срывался в обратную дорогу. На родине искал и не находил привычного уклада жизни, приятных глазу картин бытия. Не отыскав душе успокоения, он каждый раз возвращался к семье.
Коллективная жизнь захлёстывала людей своими заботами. Трудились в поле, на скотном дворе, приусадебных участках. Справившись с осенней страдой, выполняли программу ликбеза - и стар и млад приступали к обучению грамоте.
Общими силами построили школу, пригласили настоящего учителя. Начались регулярные занятия деревенской детворы.
Не все с энтузиазмом восприняли новое жизнеустройство, но постепенно убеждались в том, что сообща жить и работать веселей и легче. Подрастающее поколение с детства получало сибирскую закалку, способность преодолевать суровые климатические условия, приобретало прочные коллективистские качества. Всё это пригодилось им в годину тяжких испытаний.
Колхоз
Народная мудрость гласит: гуртом и батька легче бить, а тем более поднимать хозяйство. Из того же подножного стройматериала, что и прежде, возводили свои хаты. Так же выкладывали стены базы - скотного помещения, кузницы, складских кладовок.
Параллельно со стройкой шли полевые и другие работы. С помощью основной тягловой силы быков и лошадей вспахивали поля, засевали их пшеницей, овсом, просом.
Правление колхоза беспокоилось о том, чтобы к концу полевых работ каждая семья успела обработать и свой приусадебный участок. Для этой цели ежедневно выделяли пару волов, а тому, кто нуждался, назначали помощника.
Лето в селе особенно хлопотная пора. Учеников привлекали на прополку сорняков. Взрослым хватало забот в поле, на ферме, в конюшне. В пору сенокоса на луг выходило всё село. Для детишек наступали весёлые деньки. Пока их родители косили, сушили, скирдовали траву, они резвились, играли, старались проявить свою сноровку перед односельчанами.
Самые напряжённые трудовые будни заканчивались после уборки урожая, когда зерновые скошены, обмолочены, провеяны, госпоставки выполнены, семенной фонд заложен на хранение, а все излишки и отходы производства распределены между членами колхоза на трудодни.
После этого в деревне состоялся праздник - сабантуй. На торжество приехал уполномоченный райкома партии из Лозовой. Он выступил перед собравшимися и сказал: "За короткое время вы сколотили хороший, дружный коллектив. Результаты вашего труда радуют. Не гоже вашему колхозу быть безымянным. Райком предлагает дать ему имя выдающего государственного деятеля Валериана Куйбышева.
В деревне не слышали об этом человеке, но решили, коль хвалят, - то он того заслуживает. Все дружно подняли руки. Возражающих, тоже не оказалось.
Судьба
Разбросанные вокруг посёлки также стали получать свои наименования: Журавлёвка, Боярское, Галицкое, Дружковка, Островка. Из той самой Островки моя мама Улита Потаповна встретила однажды парня Ефима Буренка. Познакомились, полюбили друг друга. Сёла находились в трёх километрах. Свидания проходили на границе, у берёзового колка и постепенно привели молодых людей к свадьбе. Поселились они в родительском доме мужа. У них родились сначала девочка Нина, а затем сыночек Вася. Всё было хорошо, однако вскоре Ефима призвали в армию. Письма от него приходили регулярно, но затем переписка прервалась. А тут ещё случилось чудовищное горе. Подросток, младший брат мужа, игрался с ружьём. Он наводил ствол на Васеньку и, в какой-то момент дёрнул спусковой крючок. Ружьё оказалось заряженным. Прогремел выстрел. Ребёнок мгновенно погиб.
Мама страшно переживала трагедию. Сострадательного письма от мужа она не дождалась. Зато дождалась самого Буренка. Он приехал в отпуск, не один, а с новой женой.
После такого подлого предательства ей ничего не оставалось, как забрать дочку и возвращаться к отцу, матери.
Увечья
По крестьянской традиции хозяйство в колхозе охватывало и полеводство, и животноводство. Работы старались распределять среди членов кооператива по их заинтересованности. Большого выбора профессий не было. Женщины шли доярками, телятницами, учётчиками. Мужчины - устраивались скотниками, пастухами, полеводами, а при необходимости направлялись на любые работы.
Результаты их усилий оценивались трудоднями. Материальный вес заработка определялся по итогам года. Мой отец Илларион, по-деревенски Лаврин, любил лошадей, поэтому его назначили конюхом. Мамина брата, Андрея, устроили откармливать бычков. Оба они пострадали от своих подопечных. Отца лошадь лягнула задним копытом, раздробив ногу. Врачей не было. Он долго болел. Нога неправильно срослась и оказалась короче. Так он и остался хромым калекой на всю жизнь.
Дядя Андрей получил улар от быка, который угодил ему рогом прямо в глаз. Бабушка Матрёна, как не пыталась примочками и промыванием спасти его, ничего не вышло. Он ослеп на один глаз.
После таких сельских трагедий, старший брат отца Савелий, не стал испытывать судьбу на скотном дворе, а быстро завербовался и, вместе с женой, уехал на Магнит-гору, строить металлургический комбинат.
Призыв
Тревожные вести о предстоящей войне, доходившие в глубинку, оборвались сообщением о вероломном нападении Германии. Всех мужчин села вызывали на медицинскую комиссию. Не подлежащих призыву по возрасту Потапа Пустового, Николая Козлянского, Никиту Калиту и других оставили в покое. Всех молодых и здоровых зачисляли на службу. На войну ушли Монин Пётр, Пустовой Григорий, Натаров Илья, Калита Николай, Заяц Павел. Жена последнего осталась с пятью сыновьями - мал, мала меньше. Чуть позже мобилизовали и моего дядю Карпенко Фёдора. Отцу, после медосвидетельствования, выдали "белый билет", возвратив его в деревню. Дядю Андрея Потаповича забрали в трудовую армию и отправили на солезаготовки в Бурсоль. Работы там тяжёлые: в летнюю жарищу сплошные испарения, зимой холод, не согреться. Кормили плохо. Скудный паёк и короткий отдых не позволяли восстанавливать силы и организм его окончательно ослаб, всё тело обметали нарывы.
Руководство прииска, видя, что он уже не жилец, выдало ему документ - освобождение от трудовой повинности, булку хлеба на дорогу и отпустили, со словами: "добирайся домой, тебе не так далеко, выживешь,- твоя удача".
Через Вишнёвку, Гуляй-поле, где добросердечные женщины его подкармливали, он кое-как доплёлся домой. Был до того плох, что дочка Надя его не узнала, а родители, просто, ужаснулись. Однако, сделали всё, чтобы спасти сына и поставили его на ноги.
Тыл
Село не просто опустело, оно лишилось самых умных и трудоспособных парней и мужчин. Остались старики, женщины да дети. На их плечи свалился груз ответственности и забот за всё, уже немалое, хозяйство.
На скотный двор привлекли пожилых людей и подростков, а для замены механизаторов, сколотили бригаду из девушек и молодых женщин, срочно отправив на курсы обучения. В их команде оказались моя мама и тётя Надя Пустовая.
Малограмотные воспитанницы ликбеза, они с трудом постигали премудрости современной техники. Да и само обучение было слишком кратковременным. Ознакомили будущих механизаторов с устройством трактора, научили заводить мотор, привили навыки управления машиной и отправили домой.
Всё у новоиспечённых трактористок шло хорошо. На весенней вспашке целины, тётя Надя добилась прежней выработки, Не отставала от неё и моя мама. Но вдруг, в самый разгар посевной, трактор сломался. Как она ни старалась, установить причину поломки, не удалось. Позвала на помощь, свою лучшую подругу, Надежду. Вдвоём они нашли неисправность, но как устранить её, разобрать агрегат и отремонтировать, не знали. Надвигалась ночь. Подруги бились в одиночку, ждать помощи не от кого. Они опять склонились над инструкцией по эксплуатации. Ревут в четыре ручья, а сообразить ничего не могут. Наконец мама вычитала в книжке причину неполадки и способ её устранения. Сообща ремонт к рассвету закончили. Вывели трактор на делянку. Правда, поспать им уже не удалось. Страда продолжалась.
Беженцы
Радио в деревне не было. Сводки о боевых действиях на фронтах узнавали из "Павлодарской правды", которую регулярно привозили в село. Зимой обсуждали прочитанное, собираясь в единственном на ферме, отапливаемом помещении, в телятнике. Очень беспокоило сообщение о том, что фашисты дошли до самой Москвы. Всё ждали, когда же их погонят назад. Вскоре сельчане столкнулись с конкретным проявлением войны. В деревню привезли большую группу беженцев аж из Херсонской области. Расселять их стали от школы в южную сторону. Экстренно строили для них пластяные землянухи. До больших холодов управились. В деревеньке появилась вторая улочка, под прямым углом к основной. Так, само собой родилось название - село Угловое.
Конечно, рабочих рук в колхозе прибавилось, но и количество ртов заметно возросло. В основном сельхоз продукция уходила в счёт госпоставок, питаться самим приходилось на остатки. Жили голодно. После таяния снега многие искали на огородах прошлогоднюю мороженую картошку, варили из неё кисель, силками ловили шпаков и сусликов, жарили и всё это ели. От недоедания, люди часто простужались. Лечили простуду суслячьим и, считавшимся особенно эффективным средством, барсучьим жиром.
Иван Заяц, много лет спустя, рассказывал:
- Семья выживала с трудом. Отец погиб на фронте. Нас у матери пятеро. Как она не старалась, но прокормить толком не могла. За зиму мы так ослабевали, по весне с трудом выползали на солнышко. Если видели, что из земли выбиваются зелёные стрелочки дикого чеснока, то жадно их объедали и радовались, теперь не пропадём.
Он говорил, а слёзы сами катились у него по щекам.
Правда, тогда Варваре подсказали, чтобы она отвезла младших сыновей в детский дом. Она так и поступила. Там они жили до окончания войны.
Отпуск
Пуля угодила Григорию Потаповичу в бедро. Кость не задела. Рана была не очень тяжёлой. После непрерывных боёв, грязи и копоти, в госпитале тишина и чистота, заботливые военврачи и медсёстры. Хотелось там полежать, задержаться на недельку. Однако, лишь рана затянулась, перестала кровоточить, его выписали и отправили в часть.
Благо, что командир определил, вояка из него пока слабый, дал ему отпуск по ранению. Не многим офицерам в разгар войны удавалось побывать дома, повидаться с родными.
На станции Бурла Андрей Потапович, дождавшись поезда, встретил брата. После полудня они тронулись в путь. К вечеру мороз крепчал. Братья потеплей, укутавшись в тулупы, на радостях, не могли наговориться. Стало темнеть. Проезжая мимо небольшого колка, конь, вдруг рванул, и понёсся галопом. Григорий глянул по сторонам и увидел, как из-за зарослей березняка вслед выбежала стая волков. Он расстегнул кабуру, достал пистолет и приготовился к бою.
Звери настигали ездоков, огибали сани и пытались поравняться с лошадью. Андрей крикнул; "Стреляй брат!"
Григорий выстрелил по ближнему преследователю, но промахнулся. Прицелился и пальнул ещё раз. Опять мимо.
Вперёд стаи вырвался самый крупный волк, видимо, вожак. Он приближался ближе и ближе. У стрелка мелькнула в сознании мысль: "Мазать больше нельзя". Он прицелился прямо в широкую грудь хищника. Прозвучал выстрел. Пуля пробила шкуру. Григорий видел, как из раны брызнула кровь. Зверь, словно споткнувшись, с разгона рухнул в снег.
Учуяв кровь, волки кинулись на жертву и стали рвать её. Погоня вмиг прекратилась. Звериная куча - мала растворилась в темноте.
К полуночи братья благополучно добрались домой. Гостя встречали не только родичи, но и вся деревня. Каждому хотелось обнять своего земляка, настоящего героя - фронтовика.
Утром Григорий увидел, что отец собирается резать овцу.
- Батя, зачем мучить животину, - обратился он к нему, - не проще, её пристрелить.
Достал из кабуры свой ТТ. Потап Екимович попросил сына: "Дай оружие старому кавалеристу". Взял пистолет и с первого выстрела избавил овечку от мучений.
Поставки
Мой отец вместе с дедом Субботой занимались на конюшне привычным делом, выращивали лошадей. Работа у них спорилась. Каждый сезон они отбирали лучших, формировали из них табун для отправки на фронт. Лаврентию, как самому молодому конюху, приходилось отгонять коней на приёмный пункт. Путь был не близок, комиссия находилась в Павлодаре - это в ста двадцати километрах. Чтобы жеребцы не теряли упитанность и резвость, конюху надо было делать передышки, поить и подкармливать животных. Зато приёмка проходила без сучка и задоринки. Военные специалисты оценивали лошадей по высшей категории, нахваливали коневодов, отмечали их труд почётными грамотами.
Кроме животных, на конюшне занимались выделкой шкур. Мастером в этом деле считался Суббота. Он придумал особый раствор, в котором вымачивал кожи и выдерживал их определённое время. Кислые запахи и вонь разносились над конюшней, Волосяной покров и жировые наслоения со шкур исчезали начисто. После просушки и раскройки из них делали ремни, сбрую, использовали для других нужд.
Кизяк
Не зря говорят: голь на выдумки хитра. Проблему отопления в здешней безлесной местности народ решил просто - согреваться с помощью навоза. В степи скота всегда разводили много. Недостатка в таком добре не было, поэтому шёл он на топливо.
В колхозе заготовка навоза была поставлена на поток. Каждое утро скотники и конюхи чистили помещения, грузили навоз в сани - короба и вывозили на улицу. Поочерёдно перед каждым двора складывали большие кучи. По весне эти кучи разбрасывались ровным слоем. С помощью лошадей или быков навоз месили, утаптывал и равномерно закатывали. Давали подсохнуть, после чего рубили или разрезали пласт лопатами на подходящие бруски. Сушили их, составляя в пирамидки. После чего складывали на хранение. Таким образом, каждый колхозник обеспечивал семью топливом на всю зиму.
Баня
Баньку поставили на меже двух старожилов Луки и Потапа. Строили её не из дерева, а также из пласта, соблюдая все атрибуты русской бани. На печку взгромоздили большой котёл для горячей воды, устроили каменку для парилки. Галечник подбирали по всей округе. В предбаннике соорудили топочную. Словом, все работы выполнили на славу.
У сельчан редко выпадали светлые часы, поэтому помывочные субботы они превращали в маленькие праздники.
Готовить это мероприятие приходилось поочерёдно. Тот, кому выпадало дежурство, завозил топливо из своих запасов, заполнял ёмкости водой и начинал кочегарить. К концу рабочего дня, проветривал помещение, наводил порядок и принимал клиентов. Мылись сибиряки основательно. Сначала купали детишек, а, выпроводив их, устраивали аттракцион на выживание. Плескали кипяток, настоянный на травах, в каменку: "поддавали парку", пока дышать становилось невозможно. Затем начинали париться. Хлестали себя берёзовыми веничками, гоняя разгорячённый воздух. Кто-то первым, из мужиков, не выдерживал таких экзекуций, выскакивал на улицу и бросался в снег. Над слабаком потом дружно потешались.
После баньки устраивали чаепитие. Настаивали заварку на травах и листьях. Чай получался до того вкусный, что не напиться. До полуночи люди вели беседы, вспоминали своих фронтовиков, которые били врагов и теснили их на запад.
Стычка
Однообразные трудовые будни, тревожные отголоски, затянувшейся войны, изматывали нервы сельчан.
Мужчины реже давали волю своим чувствам, вели себя сдержанно и степенно, а вот женщины, бывало, вспыхивали, как спички. Оторванные от дорогих дружков, терявшие их водовороте событий, они, порой, не выдерживали одиночества и рады были первому встречному. В деревни стали появляться детишки без ясного отчества. На этой почве изредка возникали перепалки и ругань.
Наталка как-то схлестнулась с Танькой:
- Одну девку нагуляла и вот снова с пузом ходишь. Что ты творишь. Шулика ты настоящая.
- Сама кукушка, Пилипка вспомни.
Татьяна вспылила не на шутку и уже кричала на всю улицу:
- Язык у тебя поганый, антифашистка проклятая.
Она задрала юбку, хлопала себя по заднице и орала:
- Вот тебе, вот!
Буря между ними стихла, так же неожиданно, как и возникла, Они виновато расходились по сторонам и обе не могли взять в толк, с чего завелись. Одно слово, заполошные.
Выселенцы
Нежданно, негаданно в селе появились чужие люди. Впереди них летела дурная слава. Будто они, на Кавказе были настроены против Советской власти. Собирались сдаться Гитлеру и, чтобы задобрить, готовили ему в подарок белого скакуна. Кроме того, в подтверждение своей лояльности фюреру, совершали ночные вылазки и резали наших спящих солдат. В военной обстановке разбираться с предателями, кто из них виновен, не было возможности, поэтому руководство страны приняло решение высылать в Сибирь и Среднюю Азию всех, без исключения. В Угловое привезли три семьи ингушей. Все они были родственниками. Осман и Даба Танкиевы прибыли с женами и детьми, а Салихат - без мужа, с ней двое малых сыновей и дочка. Разместили их, как смогли и сразу зачислили в трудовые бригады.
Жилищная проблема для выселенцев решилась сама собой. Бывшие беженцы узнали, что Красная армия освободила их родную область. Они дружно собрались и поехали домой. Провожали их всем народом, как самых дорогих родичей, со слезами и болью. Тяжёлая жизнь сблизила людей.
К ингушам местные жители относились с опаской. Поговаривали, что горцы вороватый народ. С ними ухо надо держать востро. Хотя, что там красть у колхозной бедноты. Да и новосёлы оказались людьми доброжелательными. Трудились, как все, а овцеводами и вовсе оказались прирождёнными. При них колхозная отара стала быстро пополняться и тучнеть. Их детишки, также пошли в школу.
Выбор
Семейная жизнь у Лаврентия Карпенка не заладилась. Детей не было. Они с женой отдалялись и, в один из раздорных дней, Марфа собрала пожитки и вернулась в свою деревню.
Оставленный муж холостяковал не долго. Ему приглянулась вдовая соседка Улита. Его не смущало
то, что у неё подрастала дочка. Он стал, как говорили в селе, ухлёстывать за молодкой.
Выделиться ему нечем. Хромоногий, небольшого роста, безграмотный, а пофорсить охота. Оседлает, бывало, лучшего на конюшне жеребца и гарцует по деревне, из конца в конец.
Улита жаловалась подруге:
- Настырный, прохода не даёт, замуж приглашает, не знаю, что ему и ответить.
Товарка не решалась напрямую давать советы, а рассуждала так:
- Видно, пролетают наши золотые денёчки. Вот уже молоденькие невестушки в возраст входят, а женихов - раз, два и обчёлся. Выбирать не приходится.
Волей, неволей подтолкнула подругу сделать решительный шаг.
Осенью, после уборочной страды Лаврентий и Улита сошлись и стали жить вместе.
Надежда, потеряв веру обрести семейное счастье, звербовалась и уехала из деревни. В городе она встретила милиционера Фёдора Воищева и вышла за него замуж.
Победа
Фейерверки, как и канонада победных салютов не долетали в степную глухомань, однако, реальные отзвуки послевоенной тишины и радости докатывались и сюда. Стали возвращаться герои - фронтовики, каждого из которых восторженно встречали не только семьи и невесты, но и вся округа. Первой дождалась мужа Варя Монина. Затем возвратились домой Карпо Пустовой с женой Шурой, Илья Натаров - с Ефросиньей Карповной - грамотной горожанкой, которой сразу нашлось место учителя в школе. Николай Калита, вскоре после приезда, женился на Вале Кулагиной. Она, все годы разлуки, ожидала его. Григорий Пустовой присмотрел себе невесту - красавицу Марию в Славгороде, у Мониных родственников. Савка Полегешко привёз себе жену из Боярского. Позже других прибыл домой Фёдор Карпенко. Он не выбрал себе невесту в родном селе, а женился на девушке Александре из Островки. Не надеялись на встречу со своими сужеными Варвара Заяц и Алекса Недобой. Их мужья пропали на войне. Аксинье повезло, возвратились невредимыми оба её брата Иван и Савелий Полегешко, а значительно позже воротился и муж Федот.
Больше других радовался возвращению брата и других мужиков Андрей Пустовой. Все эти тяжелейшие годы он возглавлял колхоз и надеялся, что кто-то, из молодых энергичных фронтовиков, заменит его, но тщетно. Победители, не без основания, считали, что завоевали право на более достойную роль в судьбе послевоенного государства, поэтому не планировали застревать в деревне и постепенно стали уезжать. Страна возрождалась. В людях, с боевой закалкой, нуждались повсюду. Их направляли на самые ответственные участки.
Вслед за Ильёй Григорий уехал в Экибастуз. Там разворачивались работы по увеличению добычи угля открытым способом. Пустовому, как коммунисту, боевому офицеру предложили возглавить ответственную сферу огромного предприятия - отдел рабочего снабжения.
Праздник
Случался на селе редко. Сабантуй, по окончанию весенних полевых работ, да - по завершению уборочной страды. Организовывалось торжество каждый раз в разных домах. Зачастую превращалось оно в итоговое собрание и завершалось пьянкой.
Другое дело праздник стихийный, когда в минуты отдыха, люди собирались, беседовали, делились своими радостями и горестями, пели песни.
Помню, на Троицу, сошлись женщины села в полегешкинском саду. Над головами шелестела листва, в порывах ветерка и лучах солнышка, переливавшаяся серебристым блеском. В этот вековечный, до боли родной шум природы, звонко вплетались голоса. Они, то взлетали до немыслимых высот, то разливались во всю ширь, заставляя остановиться, заслушаться. Старинные напевы, сменялись современными мелодиями. Грустные, тоскливые мотивы прерывались задорными, бесшабашными припевками и частушками.
С замиранием сердца воспринимал это торжество людских эмоций и чувств. Гордился тем, что в этот могучий хор вплеталось звучание маминого голоса. Пожалуй, то и были неповторимые минуты счастливого детства. Односельчане вынесли все испытания военных невзгод и, в такие мгновения, отдыхали душой. Лилась песня, эхом отдаваясь в кронах тополей. Жизнь продолжалась.
Халатность
Проснулся я рано. Вышел на улицу и сразу понял: произошло, что-то ужасное. Мужики собрались на краю деревни и беспокойно суетились вокруг заброшенного колодца. Ночью в него угодил лучший колхозный фондовский жеребец Буян. Передними ногами он перепрыгнул открытую яму, а задними провалился в неё. До утра он бился головой и копытами о края колодца и всё сильнее утрамбовывал землю вокруг себя. Люди пытались подступиться к лошади, подцепить животное и вытащить, но не тут-то было. Конь храпел и свирепо вскидывал ноги мотал головой. Убедившись, что живым его вытащить не удаётся и рано или поздно он погибнет, было принято решение его прирезать. Когда Гринька Кулагин и Андрей Пустовой приступили к делу и из раны хлынула кровь, то Лаврентий не выдержал и зарыдал. На глазах у конюха убивали его любимца и во всём этом он винил себя. По ночам весь табун он загонял в стойло, а Буяна отпускал на вольный выгул. Он подкармливал и холил животину. Никому не позволял седлать его. Ездил на нём сам. Однажды конь сбросил его далеко в степи. Лаврентий сильно ударился о земь. Долго отлёживался на траве и лишь к полуночи добрался домой.
Сквозь слёзы, он ещё раз взглянул на коня и торопливо заковылял прочь. Мысленно он прощался не только с Буяном, но и вообще с профессией коневода. Армия после войны повально переходила на технику. Боевая конница отжила свой век и поставки животных в воинские части прекратились.
За халатность и потерю жеребца, суд постановил взыскать с конюха весь убыток. Пришлось ему расстаться с первотёлкой, от которой его семья уже ждала молока.
Катуны
Злаки вытесняли этот сорняк, поэтому он разрастался по краям полей, окаймляя посевы высокими зелёными берегами. Ростки Перекати поля поднимались и превращались в большие шары, усеянные то ли мелкими листочками, то ли зелёными мягкими иголочками. Под осень зелень увядала, корешки высыхали и степные ветры срывали растения и уносили вдаль. Они перекатывались по равнине и, казалось, будто звери прыгают и бегут по земле.
Любимым занятием деревенских ребятишек считалась ловля катунов. После занятий в школе, они устраивали соревнования: кто больше. В этот раз перехватчики выбрали подходящее место для обзора. Первым увидел вдали ворочающегося богатыря Васька Пустовой.
- Это мой,- крикнул он и пустился навстречу.
Не заставили себя ждать и другие катуны. Гонимые ветром, они целыми стаями выныривали из сизой дымки.
Пойманное перекати поле, чтобы не унёс ветер, складывали в силосную траншею. При подведении итогов оказалось, что выиграл соревнование Ванька Кулагин. Он не только принёс самый крупный шар, но и собрал их больше всех. Детская забава к тому же приносила пользу. Заготовленные припасы шли на отопление.
Страх
Сестра Люба умерла 5 марта. Оплакивали её всей семьёй. Отец "убивался" из-за утраты первой любимой дочки, своей умницы и красавицы. Она единственная в классе училась на одни пятёрки, наполняла наш дом светом и радостью. Теперь этот светлячок погас навсегда. Мама в слезах не отходила от гроба, в рыданьях причитала над умершей. Я не находил себе места. Сквозь слёзы видел её весёлой и радостной. Всего два месяца назад, в новогодний день, Люба с подружками Сашей Денисенко и Любой Кулагиной возвращались из школы. Учились они в Дмитриевской семилетке, спускались с возвышения в херсонский проулок, направляясь к школе. Я увидел их и вместе с другими ребятишками бросился навстречу. Люба обняла меня, достала из портфеля новогодний подарок, который получила на школьной ёлке, и стала угощать. Мне показалось, что сама она не притрагивалась к сладостям, а несла их нам с младшей сестрёнкой Галей.
Вскоре после этого Люба простудилась, заболела и, за считанные недели, сгорела, как свечка.
Убитые страшным горем, мы не замечали того, что весь Советский Союз погрузился в траур. В тот же день 53-го года умер вождь и учитель Сталин.
Похоронили сестру на сельском кладбище и оно стало для меня самым страшным местом, потому что отняло дорогую сестрицу. Учился я в первом классе. В школу шёл затемно. Когда приближался к углу деревни, за которым располагался погост, то испытывал дикий ужас, боялся даже посмотреть в ту сторону. Днём украдкой посматривал на крест, перевязанный белым полотенцем. Затем буран сорвал и унёс тряпицу, дерево постепенно потемнело, но страхи меня не покидали. Даже становясь постарше, сидя верхом на лошади и, прогоняя стадо коров около того места, боялся взглянуть на могилки.
Меня поражало и даже коробило отношение односельчан к покойникам. В родительский день они собирались на кладбище, около могил своих умерших. Горько их оплакивали, а затем устраивались поблизости и начинались поминки. На скатерть выкладывались припасы. Вспоминая усопших, выпивали, закусывали и постепенно скорбные разговоры переходили в шумные беседы, а подвыпившие мужички затягивали песни. Мне такие выходки представлялись лицемерием перед памятью умерших.