Аннотация: Люди умирают каждую секунду. Кто-то умирает сам. Кого-то убивают другие. Кто-то убивает себя. Последних я ненавижу больше всего. А еще я ненавижу покойника, висящего под потолком моей комнаты.
Люди умирают каждый день.
Стоит, проснувшись утром, открыть глаза, как кто-то навсегда закроет их. Стоит только втянуть в легкие воздух, и где-то человек сделает свой последний в жизни вдох.
Люди умирают каждый час.
И мы не задумываемся, как часто это происходит. Они падают замертво: тромб оторвался. Они замерзают ночью на улице, укутываясь в дырявые тряпки, которые находят в мусорном баке. Их убивают в подворотне ради наживы.
Люди умирают каждую минуту.
Вот ты моргнул, и где-то там совсем далеко схватился за сердце идущий по тротуару парень. Он только начал жить, только успел попробовать жизнь на вкус, как вдруг идущая мимо смерть случайно задела его плечом.
Ты моргнул, и пьяный водитель, перебравший в баре, на полной скорости налетел на переходящую дорогу бабушку. Он не понимал, что делает, она не могла спастись. Он убил чью-то маму, заглушив портвейом невыносимую боль от потери своей.
Люди умирают каждую секунду.
Кто-то умирает сам. Кого-то убивают другие. Кто-то убивает себя.
Последних я ненавижу больше всего. А еще я ненавижу покойника, висящего под потолком моей комнаты. Я не могу спросить его, ради чего он пошел на это. Я не могу отговорить его просовывать голову в петлю. Я не могу спасти его от одного из самых ужасных смертных грехов человечества.
Вот он встает на старый деревянный табурет, как всегда тяжело вздыхает, кусает потрескавшиеся губы и опускает голову. Его подбородок стукается об выпирающую ключицу. Он обхватывает бледными и худыми руками свои плечи, и по щекам его начинают струиться слезы. Он вскидывает голову, и я вижу покрасневшие белки его серых глаз. Я вижу невыносимую боль и отчаяние на его мокром от слез лице. Он тянется к петле, обхватывая ее худыми длинными пальцами дрожащих рук, и рывком накидывает на голову, затягивая узел потуже. Черные, как смоль, волосы, касающиеся плеч, падают на закрывшиеся глаза. Одной рукой он сжимает крестик, пальцами другой касается губ, говорит что-то и тут же опрокидывает табуретку. Веревка натягивается и... конец.
Его бездыханное тело будет висеть здесь, пока я не отведу глаз или пока не коснусь его... Потом все повторится. Я снова увижу эти злосчастные восемь секунд, которые не видит никто кроме меня. Я много раз спрашивал Бога, за что. Но так и не получил ответа.
За все эти три года мне так никто и не объяснил, чем столь ужасным я, одиннадцатилетний мальчик, который за свою короткую, только успевшую начаться жизнь, успел провиниться. Да, я плохо учусь. Да, я много вру. И да, это я поставил Клариссе из параллельного класса подножку. И да, из-за меня она сломала нос. Да. Но разве, черт возьми, это может быть причиной, чтобы сделать это со мной?
Люди умирают каждый миг.
И, куда бы я ни посмотрел, я вижу их смерти, восемь ненавистных секунд до того, как они испустят дух. Смотрю направо и люди падают замертво, смотрю налево - оседают на пол. Один за другим, один за другим.
Я не сразу понял, что то, что я вижу это прошлое. Что этих людей давно нет. Кто-то из них умер здесь день назад, кто год, кто-то век.
Когда это началось, мне было восемь. Я увидел, как человек на улице, идущий впереди меня, начал задыхаться, как он схватился за горло, и стал судорожно пытаться найти что-то в кармане, увидел, как он повалился на пол. И никто из прохожих даже не остановился, чтобы помочь ему.
Когда я увидел его, я остановился и закричал. Схватил маму и потащил ее к умирающему. Но стоило мне коснуться его плеча, как он исчез. Так, словно его здесь никогда и не было. Я отошел, и все началось заново. Вот он идет по улице, хватается за горло и...
Тогда я еще не понимал, что я лишь один вижу его. Его уже не существует. Истлевший труп этого человека уже давно лежит в одном из склепов на кладбище.
Все было не так плохо, пока мне не исполнилось девять. Ведь раньше я видел лишь тех людей, которые умерли здесь совсем недавно, может день, неделю или месяц назад. Но с каждым днем их количество медленно росло. Тогда выходить на улицу было не настолько страшно. Тогда от сотен смертей, которых со временем становилось все больше и больше, не стыла кровь в жилах. Меня начинало трясти при виде падающих замертво людей, их было так много. Боже, как их было много. И не в силах больше видеть этого я рассказал маме. И это было самой большой ошибкой в моей жизни.
Я говорил, а она улыбалась мне, смотрела так ласково, потом обняла меня и тут же вышла из комнаты. А я тогда так обрадовался. Наконец-то. Теперь мне больше не нужно будет молчать, и плакать ночью в подушку. Мама меня поймет. Но, как бы не так.
На следующий день мы пошли к психологу. Тогда мне пришлось сказать, что я все выдумал. Черт. Ненавижу психологов.
Следующей ступенью моего безумия стала война. Да, еще я ненавижу войну. Всего лишь за одну ночь, количество покойников, которых я видел, подскочило до поистине критической для моей психики отметки. Одетые в военную форму, они падали на землю от поразивших их пуль, сгорали от немецких огнеметов, их убивали снаряды, они взрывались на минах, их давали танки. Оказалось в моей школе был госпиталь. Однажды я перестал ходить на учебу.
Я уговорил родителей, перевести меня на домашнее обучение, и теперь единственным покойником, которого я видел, был самоубийца, висящий у меня под потолком. Я больше не выходил на улицу.
И однажды, когда в очередной раз я остался в комнате один. А точнее один на один с этим покойником, мне в голову пришла мысль нарисовать его. Не то чтобы я был хорош в этом деле, да и получилось у меня довольно-таки по-детски, но все же довольно похоже. Больше всего внимания уделил его лицу.
Спустя несколько дней, когда я покрасил рисунок цветными карандашами, я по случайности оставил его на столе. И черт возьми, это был тот самый день, то самое время, когда ко мне пришел мой учитель...
- О, Господи! - воскликнул он, - почему ты нарисовал себя повешенным?
***
Спустя 8 лет.
За что, Боже?! За что мне все это.
Я мельком глянул на крестьянку умирающую от чумы в моей комнате, и презрительно поморщился. Я подошел к плотно задернутым черным шторам и резким рывком раздвинул их, прикрывая не привыкшие к свету глаза. Смотреть на улицу было мукой. Но теперь плевать. Солнечный свет ворвался в мою пустую комнату. Из мебели в ней были только старая кровать, до которой, казалось, стоит лишь дотронуться, как она развалиться на одну большую груду щепок, и такой же ветхий полупустой шкаф, который я поставил на кого-то бродягу, умершего здесь.
В отражении оконного стекла я увидел свой размытый силуэт. И только сейчас заметил, насколько бледной стала моя кожа, насколько худыми руки и ноги, как выпирали ребра. Я резко отвернулся, и на глаза упали волосы, которые я не стриг так давно, что они почти касались плеч. Мерзость.
Я отошел от окна и рывком схватил табурет за ножку так, что он стукнулся об пол прежде, чем оторвался от земли. Я с грохотом установил его в центре, почему-то стараясь не поднимать глаз. Мне не хотелось думать об этом, мне не хотелось смотреть на эту чертову веревку висящую под потолком. Я больше так не мог. Моя жизнь превратилась в бесконечную погоню, где я убегал от сотен трупов, от людей, которые давно умерли, а они стремительно меня нагоняли. В мире не осталось места, где бы их не было. Я спрятался в своей комнате, но они нашли меня и там. Чертовы трупы.
К глазам стали подкатывать слезы, от воспоминаний о моей жизни, о моей чертовой жизни, которую я не заслужил.
За что ты сделал это со мной, Боже? За что...
Я тихо всхлипнул, кусая губы, чтобы не разреветься, и медленно залез на старый полуразвалившийся табурет. Обхватил руками плечи, пытаясь унять дрожь, и по впалым щекам заструились слезы.
Черт. Черт. Черт.
Я вскинул голову, пытаясь успокоиться и собраться с мыслями, мне было безумно страшно. Но отчаяние уже давно взяло свое.
Почему именно я?! Ни кто-то другой, а я!?
Я поднял дрожащие руки и накинул на шею петлю, затянув узел покрепче. Закрыл глаза, представляя самые счастливые воспоминания из детства, те в которых не было падающих замертво людей. Пальцами нащупал старый деревянный крестик на груди, другой рукой коснулся потрескавшихся губ.
- Господи, прости меня.
Это конец. Сердце в груди, казалось, сейчас выскочит наружу, приготовившись опрокинуть табуретку, я открыл глаза.
Он сидел на кровати, сжимая в руках мокрый от слез рисунок, и смотрел на меня. Это я, таким я был каких-то восемь лет назад.
Он потер руками мокрые красные глаза и такой же красный нос. По щекам покатились слезы, он громко всхлипнул, не отводя от меня серых глаз.
Я потерял равновесие и наступил на край табуретки, опрокинув ее.
- Нет! - воскликнул "маленький я".
Он вскочил с кровати, уронив рисунок на пол, и побежал ко мне. Веревка натянулась, горло охватила ужасная мучительная боль, дышать стало невозможно. В глазах начало темнеть.
Он подбежал ко мне и, подпрыгнув, обхватил меня руками. Я почувствовал, как что-то потянуло меня вниз. Старые провода порвались, и веревка вместе с лампочкой оторвалась от потолка. Я упал на колени, оттянув узел, и стал жадно хватать ртом воздух. Я отчаянно пытался отдышаться и прийти в себя. А он обнял меня и медленно растворился в воздухе.