Еще с вечера Марина собралась поливать огород, но край неба налился серостью как прозрачное пузо, и мягко, но непоправимо начал надвигаться на мир. Поднялся, порывистый, хватающий воздух, деревья, антенны и шифер на крышах, как собачья пасть - ветер. Из леса выстреливали молнии, и в какую сторону ни смотришь, кажется, будто всегда за спиной гремел на удивление откровенный гром. Она отложила ведро и лейку, и, не зная, куда себя девать возле забора наблюдала то за всполошенными жителями, одиноко проявляющимися в ставшем вдруг чище и прозрачнее, но серее воздухе, то за приближением грозы.
Дождь не начинался слишком долго. Марина уже собрала во дворе различные тряпки и мелкий инвентарь, что бы ни промокло. Ее дом стоял на краю деревни, отсюда всегда казалось, что самые главные события происходят где-то там, в центре, и она постоянно упускает что-то важное. И сейчас в волнении ей думалось, что из-за такой погоды собралось много народа на площади перед клубом и все что-то срочно решают. Одна она как рассеянная ученица не знает в чем суть дела. Но потом понимала что это только воображение. Чего ради, они бы сейчас там собрались? Но ощущение присутствия большой массы людей возле клуба еще долго ее не покидало.
Часа через два начали шлепками падать первые увесистые капли. Основной ливень так и не приходил. Хотя где-то в стороне и громыхало и сверкало как при настоящем апокалипсисе. Падение капель то затихало, то снова начиналось. Ветер вышвырнул с крыши забытый железный лист. И гроза ушла куда-то, не дойдя до зенита. Марина уже решила, что дождь прошел мимо, и смотрела на огород, снова настраиваясь на работу. Шелест капель прокатился по двору, и началось, она едва успела забежать в дом.
Она была одна и по привычке хотела бояться, но настоящего страха почему-то не было, так только намек. Появилось странное ощущение, словно все стало не нужным. Ни еда на кухне, ни телевизор, ни мягкая мебель, даже обои на стенах. Фотоальбом в толстой корочке похожий на ежедневник мгновенно родил в душе смутное, теплое воспоминание. На первой фотографии мать, с модной в то время прической из накрученных локонов, но в затасканном домашнем халате. Отец, обросший вообще без прически, в майке. Лицо еще довольно молодое, чем-то издалека похожее на цыганское, улыбается. Младший брат пухлый несколько удивленный, несколько самодовольный в летнем комбинезоне с индейцем на пузе. Она обнимает обоих родителей с нормальным естественным видом в безликой кофточке. Вся семья, когда еще отец был живой, когда мать не сошла с ума, когда брата не убили в Чечне, когда ей было девять лет...
Перевернув следующую страничку, отключили свет, стало тускло. Комнаты словно совсем потеряли свою насыщенность или современность, будто она попала в заброшенный дом. Побродила в незнании. Вся нахлынувшая опустошенность не нравилась ей, и Марина легла спать.
Уснула легко, ливня почти не слышала, и очень крепко. Но где-то после двух неожиданно резко проснулась. Ливень шумел с утроенной силой. Сильно чувствовалось присутствие людской массы, очень близко и с противоположной стороны от клуба. Хотелось посмотреть, но вылезать из-под одеяла казалось чем-то совершенно непреодолимым. Вспомнила фотографию и то нежно-теплое ощущение, рождающееся при воспоминании о том времени, которое хотелось сохранить подольше. Но снова вмешивался дождь. Теперь ей казалось, что шум стал еще сильнее. Все смешалось воедино ветер, массивно-беспорядочный марш капель и что-то еще. Какой-то лишний звук или шелест, словно что-то тяжелое тащили по асфальту. Все это перемешалось с остатками сна и абсурдно родило в памяти заблудившееся воспоминание. Брату три года. Обычно из детского сада его забирала мать, а в этот раз пошла она. Он выбежал и, увидев ее, совершенно счастливый бросился с детским криком.
-- Маина!
Во внешнем мире очень явственно было присутствие чего-то лишнего. Марина встала с кровати. В окна низкой кухни попадало половина огорода, половина гаража. И словно не существовало ни каких преград, прямо с дороги к дому приближался скалообразный айсберг. Она в испуге заметалась, пытаясь заставить себя вспомнить первые действия при пожаре, но потом подумала, а причем здесь пожар. И замерла.
На выступах, похожих на оставшиеся сучки, от спиленных веток, сидели пингвины в шипастых скалолазных ботинках. Ростом с человека среднего телосложения, даже немного худоватые, чем-то похожие на гусар в темных фраках. Странно, Марина всегда думала, что пингвины гораздо меньше. Где-то по пояс человеку и покрупнее. Но, может быть, опять напутала, она всегда что-то путает. Как тогда спутала имя отчество брата. Год спустя после его смерти. В газете печатали списки возвращавшегося отряда солдат. Она подумала, что со смертью вышла путаница, и брат просто затерялся. Поехала встречать, не только не заметив разницы в инициалах, но ее даже не смутило, что поезд шел из Краснодара...
Господи! Он уже совсем близко! Носом въехал во двор, подмяв под себя забор как картонную перегородку. Разум Марины зашелся в суетливой панике. Ей казалось, что сейчас случиться настоящий конец света. Можно было выскочить из дома, но он надвигался прямо на дверь, на кухонные окна! И она как зажатая в тупике и страхе металась из коридора в кухню и обратно, прихватив с собой горшки с цветами с подоконника. При этом стараясь не споткнуться об порог. Не успела сообразить, что можно было выпрыгнуть в окно из комнаты, дом вздрогнул от удара! На кухне посыпалось разбитое стекло, в стене появилась трещина, затем она разошлась как распахнутые ворота. Айсберг остановился. Два пингвина сидевшие как раз на уровне потолка сначала с удивленной усмешкой смотрели на Марину, затем весело спрыгнули на покореженный пол.
-- Ну, что хозяйка встречай гостей! - крикнул один из них и достал из внутреннего кармана литровую бутылку коричневой золотисто-прозрачной сорокаградусной настойки "Nemiroff" с красным перчиком внутри.
Она сначала опешила, потом растерялась.
-- Как-то неожиданно... без предупреждения...
Тот, что по наглее, с лисьей мордочкой и светлым пятном на подбородке смело, осмотрел весь дом, стукая шипами об пол.
-- Хочешь сказать, незваный гость хуже ...
-- Да, нет, я ничего не хочу сказать, я всегда рада гостям. Просто если бы я знала, то подготовилась.
-- Ну, мы же не собираемся у тебя вечеринку устраивать. Нам не надо там блюд, как в ресторане. Так только закуску на скорую руку. Яичницу, там салатик. В общем, балабасик какой-нибудь. А хорошо тут у вас, если бы не было дождя, щас бы шашлычок замутили.
-- Ой, не надо только шашлычок. Я уже на эти гулянки смотреть не могу. У меня брат до армии, пока молодой был, каждый день эти шашлыки, друзья подружки. Мне до такой степени надоело, что даже отвращение какое-то началось. Я до сих пор, если какое застолье, меня аж передергивает всю. Даже если праздник, какой новый год или день рождения. Я бы лучше сама с собой тихонько посидела.
-- Одиночество это конечно хорошо, но тоже в меру. Долго в одиночестве не сможешь. У меня вон корефан, тоже как ты, надоели все, терпения не хватает выносить этот бред.
-- Какой бред?
-- Ну, знаешь там, сплетни зависть каждый друг друга обвиняет, в чем ни попадя лижбы себя выгородить. В общем, бытовуха. Ну и что? Говорил, уйду на полюс. - Он повилял бедрами, передразнивая корефана - Буду жить анахоретом, в пещере. Как древние отшельники. Ушел за пять километров от поселения. Выстроил себе мало-мальский шалаш, просидел две недели. Потом неоднократно приходил, то-то, ему надо, то это. Какой же отшельник так живет? А потом вообще встретил какого-то приятеля с армии, они вместе на Таймыр умотали. Потом его в Питере видели.
-- Это, ты про кого? - Спросил второй пингвин.
-- А, помнишь, Петю Рыхлова?
-- Рыхлова? Я помню Саню Рыхлова. А Петю я не помню.
-- Это брат его, младший.
-- Кто Саня?
-- Нет, Петя. Саня старший.
-- Так их два брата, что ли было? Я даже и не знал.
-- И еще сестра Танька.
Марина начала веником заметать рассыпавшийся на полкухни снег от айсберга, прижимая свисавший халат к животу.
-- Ой, сколько мусора от вас. И ботиночки бы вы сняли, а то весь пол мне испортите. И так уже.
-- Что да, то да. От мусора никуда не денешься. А ботиночки, пожалуй, можно снять.
-- Кстати, вас как зовут?
-- Меня Димитрий. - Сказал первый и представил своего товарища. - А это Вавила.
Хозяйка немного опешила, отвернув лицо, на секунду, широко раскрыла глаза с какой-то детской ехидной усмешкой, как будто один из них только что показал свои кастрированные гениталии. Как делают две молодые подружки, смотря друг другу в лицо, когда сталкиваются с тем что, по их мнению, выглядит необычным. Но не подала вида и отвлеченно представилась, задумавшись о чем-то своем.
Они оба развязали косичкой вдетые в ботинки шнурки. Марина раскрыла холодильник.
-- Так, у меня тут есть немного сыра. Немного редиски с огорода. Колбаса осталась еще с прошлой недели. Это тетя Тома Клювикова с города приезжала, угостила. Она раньше нашей соседкой была через дорогу. У нее две дочки. Старшая Женя, а младшая Юля. У старшей, муж в городе дом построил, большой. А потом они в Германию уехали. Вот родители здесь продали дом, а сами перебрались туда вместе с младшей дочкой. Ей уже двадцать шесть, что-то все никак замуж выйти не может. А теть Тома теперь частенько в гости приезжает все родную деревню никак забыть не может. Пока всех обойдет.... Вот еще я рыбу жарила. Правда, вчера. Меня сосед Дядь Витя угостил, он много с рыбалки привез.
-- О! Рыбка это же отлично. Это ничего что она вчерашняя. Мы бы и свеженькой непрочь. Все, все больше ничего не надо.
-- К сожалению, свежей нет.
Пингвины, воодушевленно подставив под себя табуретки, придвинулись к столу, зашлепав босыми ластами как в бане босиком.
-- А как же остальные, вас же там много?
-- Да, ничего, они заходить не будут. Они тут осмотрятся пока. Потом мы дальше поедем. У меня вот тоже у друга Альбатрос глаз выколол. Главное их у нас вообще не бывает. Альбатрос же не северная птица. А этот залетный какой-то, сумасшедший, наверное. Не знаю, уж что они там не поделили. Ты с нами выпьешь рюмочку?
-- Ой! Нет, нет! Я вообще не употребляю. Я как-то в семнадцать лет попробовала, потом голова неделю болела. Нет, нет, я не буду.
-- Ну, как хочешь. У меня вот тоже родственники по всей Антарктиде разъехались. Я никого не видел уже лет семь, наверное. Есть у меня двоюродный брат, директор фирмы. Ну, денег конечно пингвины не клюют. Так вот я как-то работу искал, ну и решил к нему. Позвонил, встретились, поговорили. Так он знаете, что мне предложил? Грузчиком! Я думал хоть экспедитором или кладовщиком, там. Ну, никак не грузчиком. Представляете двоюродный брат. Я после этого решил с родственниками вообще не связываться. Не видел семь лет и еще столько же не видеть бы.
Марине нравилось, что он такой разговорчивый. Женщины к таким легко привыкают и, хотя и знают, что чаще всего такие бывают скороспелыми и обманчивыми, но почему-то забывают об этом. Или может быть, не забывают, а просто без сопротивления поддаются так любимому ими потоку слов. Сознательно идя на возможный обман. Может быть, это своеобразная расплата за предоставленное удовольствие быть центром внимания интересного мужчины. И они идут на это, даже не задумываясь, а четко осознавая все возможные последствия. Волков бояться в лес не ходить. Так что женщины в чем-то даже смелее мужчин. Хотя смелость эта чисто женская. Особенно вот такие кажущиеся тихони. Они наверно сами не догадываются о скрытом в них потенциале. Такие женщины чаще всего складывают свое собственное мнение о любом постороннем человеке, не смотря на общественное мнение о нем и его социальный статус. Они как будто смотрят на общество со стороны из своего защищенного скромностью укрытия. Им конечно проще чем тем, кто постоянно на виду.
Пингвины одновременно как-то по-строевому, словно отрепетировав, вылили водку в раскрытые клювы.
-- А я, знаете ли, грибочками люблю закусывать. - Весело улыбнувшись, словно он только что, не выпил царапающей как когти котенка настойки, а съел самую большую, спелую, сочную клубнику, сказал Димитрий.
-- Но ведь грибы не растут под снегом.
-- Но ведь и ты колбасу не сама делаешь. - Возникла неловкая пауза. - Не обижайся, конечно. Я не хотел тебя унижать. Я имею ввиду нечто другое. Я говорю о душевной красоте скрытой внутри каждого человека. К сожалению, в этом мире основная масса не умеет ею пользоваться, или не хочет уметь, или даже плохо представляет себе, что это такое. А те, кто понимают, конечно, выражают ее по разному, всевозможными, какими только можно себе вообразить способами.
-- Вы имеете в виду искусство?
-- Не только. - Твердо сказал Димитрий. - Вообще все. Все что нас окружает, то, что сделано человеческими руками выражение его душевной красоты. Даже унитаз и туалетная бумага.
-- Ну, это мы уже где-то слышали. - Сказал Вавила.
-- Так вот я к чему и веду. Может быть мне закусывать грибами нравиться не столько из-за вкусовых качеств, сколько чисто эстетически. Сочетание горькости водки с неповторимой формой гриба.
-- А какая же красота в колбасе? - спросила Марина. - Палка она и есть палка.
-- А эту красоту вы рождаете сами, когда ее едите. Когда чувствуете ее вкус на языке, то ощущение, которое поднимается внутри. Это и есть ваша душевная красота. И ее можно найти где угодно даже ребенок, рисующий каракули на бумаге выражает свою душевную красоту.
Марина, скромно поразившись, хмыкнула.
-- Интересно, откуда в человеке, только все это берется?
-- А это заложено природой. Природа сама по себе ведь красива.
-- Знаете, Димитрий, вы так интересно рассуждаете. Вы такой загадочный.
Димитрий привычно отмахнулся в себе от быстро растущей гордости и самодовольства. Мужчина должен быть мужчиной. Тем более чем-то эта Марина ему не нравилась, своей какой-то нескрываемой простотой. Он, конечно, не был против простоты и даже любил все естественное. Но вот именно в ней эта простота казалась какой-то паршевидной, как сыпь на коже, отталкивающей.
Марина, возможно, уловила в нем эту некоторую неприязнь к себе. Но не знала в чем именно.
-- А вот один раз смешно было. У нас один тоже как-то первый раз в жизни попробовал огурец, ну угостили где-то в ресторане. Так они ему до такой степени понравились, все говорит, огурцы моя любовь на всю жизнь! Договорился с каким-то фермером, тот в теплице китайские огурцы выращивал, поехал на машине, набрал полную машину. Обратно едет из всех окон огурцы торчат...
Но вышло как-то не очень смешно, может настроение изменилось, а может что-то еще, пингвины, почувствовав это, замешались, а Марина звонко рассмеялась деланным смехом. Димитрий к собственному удивлению вдруг уловил в каждой нотке ее смеха, что она пытается исправиться перед ним, как-то оправдать свою не качественность. От этого ему стало еще более не по себе. Он опустил голову вниз, подумал несколько секунд, нервно побарабанил пальцами по столу, затем встал.
-- А, то, что пол испортили это ничего. - Он надавил ластой на приподнятые от натиска айсберга обломки досок и ДВП. - Его же пропылесосить можно.
-- Действительно, как же я сама не догадалась. - Марина суматошно бросилась за пылесосом
-- Что бы стать царем горы, нужно плевать на всех, плевать на жалость, плевать на человеческое понимание. Дави всех и ползи наверх. Дави ногами, по головам, по черепам, по мозгам. Ползи, не обращая внимания ни что. Любая преграда это только мелочь. Ее нужно воспринимать как мелочь, будь она хоть в тысячу раз сильнее тебя.
Марина за шланг тащила пылесосный комбайн на колесах. Размером с небольшой холодильник, формой напоминавший шлем Дарта Вейдера.
-- Так. - Удовлетворившись увиденным, сказал Димитрий. - Вот это я понимаю техника. У меня слабость к хорошей технике. Так посмотрим.
Он, открыв пластиковую панель, что-то покрутил внутри.
- Теперь он будет не всасывать, а выдувать. Иногда делают такие пылесосы, их можно использовать для побелки. Так, ну с чего начнем.
-- Мы же хотели пол ... выровнять. - Неуверенно проговорила Марина.
-- Я думаю, давайте лучше займемся потолком. - Димитрий, щетку, надетую на полтора метровую трубу, поднял в потолок, как будто целился во взлетающих уток. - Я думаю можно начинать. Врубай!
Марина надавила на кнопку пуск. Он некоторое время направлял щетку на одно место, как бы прогревая его. Затем стал делать круговые движения. В побеленном потолке под натиском воздуха начала углубляться ровная круглая ямка.
-- Руки, руки ровнее держи. - Подсказал Вавила.
-- Я знаю. - Отмахнулся Димитрий и начал делать движения шире. Углубление тоже становилось больших размеров, примерно с четверть потолка и гораздо глубже. Все заворожено смотрели на него как на маляра. - В любой работе не главное как ты держишь руки, и с какой силой ты это делаешь, а главное чувствовать то, как надо правильно выполнить работу.
-- Ну, это каждый по-своему. Бывает, человек может что-то делать только строго по правилам.
-- Слушай, Марин, что ты мне ВЫкаешь, Я может еще моложе тебя. - Димитрий все выше задирал свой инструмент, как настоящий профессионал, деловыми движениями. Потолок весь вздулся, они стояли как будто под парашютом.
-- Ой, да я не могу незнакомых сразу на ты.
-- Вот я и говорю, с такой логикой ты никогда не станешь царем горы. Царем горы становиться только тот, кто не обращает ни на кого внимания. Вот у людей так заведено с незнакомцами на вы. Но это мнение тех, кто это придумал. Получается, что ты подстраиваешься под их мнение. Так ты никогда в гору не поднимешься. Если ты будешь учитывать мнение твоих соперников, а их мнение естественно что бы ты была ниже их.
И как бы поддавшись неотступному давлению, потолок начал расти вверх. Марина подумала, что снаружи ее дом стал похож на замок, потому что ей казалось, что в его комнатах всегда высокие потолки. Смотрела вверх, слегка приоткрыв рот завараженно испуганными глазами. Димитрий мельком заметил ее состояние.
-- Ничего, ничего. Видишь, как я смог подчинить его себе. Тот, кто обладает такими качествами, имеет шанс стать царем горы.
Потолок все стремительней уходил вверх. Теперь казалось, они находятся внутри квадратной башни.
-- Я помню, у меня одноклассница была Кристина, у нее характер был такой, ей нравилось все самое лучшее, т.е. если мужчина то самый сильный и большой, Шварценнеггер. Если машина то самая дорогая, если одеваться, то только в самое модное и дорогое, если участвовать в соревновании, то только победить. - Димитрий уже делал круговые движения побольше, ему даже пришлось ходить по кругу. Марине он напомнил в этот момент какого-то героя мультфильма разгоняющего ветра в соломенной шляпке. - А сама по себе она была невзрачная слабохарактерная и училась так себе. Вот как с такими качествами можно добиться самого лучшего? Стать царем горы.
Марине вдруг показалось, что она покачнулась, будто слегка ударилась обо что-то лбом. Но ведь удара не было, это ее напугало. Резко поднялось волнение, подумала, что сходит с ума. Но через секунду все переживания успокоились, она поняла, что ей так показалась из-за того что верхняя часть выросшей из потолка вышки начала наклоняться.
-- О, смотри, смотри! - Закричал Вавила. - Вкось пошел! Давай, выгибай его покруче, держи направление по спирали.
Димитрий еще больше увеличил круг обхода, проходя почти у самых стен, и уже почти бежал. По совету друга он снизил угол наклона трубы, при этом держа ее на вытянутых руках. Что бы максимально достигнуть нужного результата он даже привставал на цыпочки. От его стараний вся вышка начала выгибаться по спирали. Вавила увлеченно двигался за ним.
Марина, разволновавшись, взяла кусочек сыра со стола, сейчас он почему-то напомнил вкус сыроватого хлеба. Она вдруг обратила внимание, что дождь уже кончился, и ей нестерпимо захотелось посмотреть на то, что получилось снаружи.
-- А, вы долго еще будете? А то я на улицу выйду.
-- Нет, скоро заканчиваем, сейчас еще несколько витков доделаем.
Начинался серый рассвет. На удивление, большая часть неба была чистой, а тучи, те что остались, расположились ровной полосой с одной стороны. И были нежно молочного цвета, словно матовое покрытие на гладкой поверхности автомобиля. Айсберг оказался не таким уж огромным, как представляла себе Марина. Высотой где-то с пятиэтажку. Наверно за время их путешествия успел подтаять. Нижней частью угловатого носа он упирался в стену ее старенького дома, из которого теперь на высоту айсберга вытянулась колокольнеподобная башня, свернутая в спираль, состоящую из шести семи витков. Марина испытала странное ощущение, глядя на то, как из побеленных кирпичей складывается толстый мясистый ствол, скрученный какой-то очень жестокой силой. Каждая из дуг заходящая над предыдущей напоминала шею удава обвившегося вокруг ствола дерева. Сама по себе башня ассоциировалась с железнодорожной станцией, а кирпичный удав, будто окаменевшие останки. Железная дорога это всегда легкая неизвестность и волнение. А окаменевший удав напомнил древний заброшенный город из Маугли.
Пингвины с айсберга разбрелись где-то по окрестности, небольшую группу которых она заметила в конце улицы. Каким-то боковым чувством ей казалось, что они тоже стали ее друзьями как Димитрий и Вавила.
Ей стало немного грустно, от чего она и сама не понимала, вернее даже не задумывалась об этом, потому что привыкла как-то не анализировать свои чувства, а просто ощущать их и все. Но где-то под этой грустью разрасталось до неописуемых размеров, так что захватывало дух и щемило сердце другое противоположное ощущение. Опять же, не стараясь понять почему, она вдруг стала глубже дышать. Должно было произойти что-то! Из-за этого вся деревенька казалась очень, очень старым забытым местом, где она была когда-то давно в прошлой жизни, и то пару мгновений, которое всплыло в памяти как ассоциация с каким-то другим местом, видимым из окна проезжающего поезда.
Из дома вышли пингвины, уже надев ботинки, с радостными и довольными выражениями лиц. При этом их растянувшиеся в улыбке клювы казались почему-то чересчур широкими, по сравнению с верхней частью головы, будто сзади кто-то натягивал щеки на широкие скулы.
-- Ну, все хозяйка, мы свою работу закончили. - Сообщил Димитрий.
-- И что же это получилось?
-- Это наш маяк, что бы видеть дальнейшее направление. Мы везде их строим по пути нашего следования, через каждые двести пятьдесят километров. Вот это произведение достойно будущего царя горы! Ведь настоящая красота не в том, что бы просто стать царем горы, а в том как ты это сделаешь.
-- А царем, какой горы ты хочешь стать? - Спросила марина.
-- Неважно, был бы царь, гора найдется.
Марине понравилась интонация, с которой он это сказал, и она не стала вдумываться в ответ.
-- Если хочешь, залезай с нами.
Она отмахнулась куриным жестом.
-- Да ну. Я лучше пойду, дома приберусь.
Посмотрела с полминуты, как пингвины, переваливаясь с боку на бок, но довольно ловко и устойчиво из-за ботинок начали взбираться по снежному склону. Потом зачем-то пошла в гараж через боковую дверь. И уже не видела, как они, добравшись до верха, с помощью альпинистского снаряжения перекинули веревку на верхушку маяка. И уже по ней перебрались на башню. Марина собрала раскиданные ведра. И подумала, что Димитрий никогда не станет царем горы, его, скорее всего, больше увлекает все, что крутиться вокруг этого, поэтому он постоянно об этом и говорит. Тот, кто по-настоящему может достигнуть верха должен предпочитать дело словам. А такие, как Димитрий чаще бывают вторыми.
Посмотрела на старый велосипед с проржавевшими ободками колес, вспомнила, как ее брат катался на нем после школы, улыбаясь, отпустив руль. А она, пытаясь вложить в крик все свои внутренние силы, со злостью и мольбой заполошно кричала ему в след. При этом вся ее паршевидность выделялась еще отчетливей. При воспоминаниях она всегда судорожно вздыхала. Так уже позднее иногда просыпаясь среди ночи и прислушиваясь к звукам снаружи, ее тело содрогалось, вспоминая пингвинов. Однажды снова почувствовала присутствие живой массы, мгновенно вскочила с кровати, через кухню выбежала на веранду, приоткрыла дверь. Но никого не было. И в ночной тишине лишь отчетливо, не смотря на то, что дождя не было, и земля оставалась сухой, раздавались шлепающие шаги лап уходящего пингвина...
... Нередко задумывалась после этого, может быть это только воспоминание, в котором остались и айсберг и пингвины и спиралевидный маяк? Потому что, тогда, сидя в гараже, она так сильно погрузилась в воспоминания, что выйдя оттуда, снова обнаружила только свой старенький дом, целый забор, и на земле не оставалось даже и следа от того, что по ней только что проехало что-то гигантское. И задавала себе вопрос, с какой же стороны воспоминания она настоящая, здесь и сейчас, или там где разломанная на две части стена, пингвины...?