Аннотация: Еще один отрывок из задуманной другой части "Облака". Похоже, в нем не будет котиков...
Вероятность того, что гибернационная камера, свободно дрейфующая в пространстве, в течение суток будет обнаружена каким-нибудь проходящим кораблем, в данном случае была примерно 0,000000879, или, если не очень точно подходить к цифрам, один шанс из миллиона.
Вероятность того, что упомянутую камеру станут брать на борт, обрекая себя на утомительные процедуры проверок, обеззараживания, карантина, была существенно ниже единицы. В космосе никто не увидит и не услышит, как ты, лицемерно опустив глаза, вытолкнешь найденный ящик с телом из шлюза. Ты спешишь в порт, у тебя заканчивается отсрочка по залогу, а заказчик обещал премию за срочность. Гуманизм - это хорошо, отличная карма, или что там еще бывает, еще лучше, но в галактические кредиты их не конвертируешь, а кредиты эти нужны прямо сейчас.
Именно в этом секторе Млечного Пути рассчитывать на чужой гуманизм было особенно глупо. Грузы здесь возили сомнительные, да и кораблями командовали еще более сомнительные типы. Тут скорее можно было ожидать, что камеру вскроют без процедур, рассчитывая извлечь оттуда что-то ценное, а после этого выкинут за борт и ее, и тело по отдельности друг от друга.
Турианский транспорт "Палладиус" засек камеру на последнем участке досветовой траектории противометеоритным лидаром, и его капитан, обративший внимание на удивительно симметричный отраженный сигнал, принял решение глянуть, что же там такое дрейфует. "Палладиус" шел полупустым, дела у капитана, владевшего наибольшей долей транспорта, шли неважно, так что он подобрал бы даже пустую камеру, чтобы сдать ее да хоть тем же кварианцам как высокотехнологичный металлолом. Тело, шедшее в нагрузку к камере, заинтересовало его намного меньше. Работорговлей капитан не занимался, соответствующих связей у него тоже толком не было, а неразмороженное тело никто у первого встречного не купит - кто знает, может, оно так и останется бездыханным? Зачем брать, даже задешево, кота в мешке, когда батарианцы и наемники регулярно поставляют рынку сотни тысяч не замороженных, живых тел на любой вкус, цвет и кошелек? Размораживать же непонятно кого - это целая куча рисков, главным из которых для капитана Палладиуса, чье воображение, очевидно, не очень помогало ему при выборе названий кораблей, был финансовый. Поэтому, когда ругающиеся про себя матросы в скафандрах с трудом пропихнули в слишком узкую дверь аварийного шлюза (так как внутренняя дверь главного шлюза, функционировавшая с очень опасными для экипажа перебоями, была заклинена в закрытом положении уже два месяца) ободранный параллелепипед со свисающими из торцевой части пучками кабелей, и капитан, подошедший взглянуть на добычу, увидел на ее верхней крышке зеленый светящийся силуэт человека с закрытыми глазами, то он моментально принял единственно приемлемое решение - камеру оставить, содержимое выбросить в вакуум и впоследствии придерживаться версии, что там сразу никого не было.
Но одна редкая случайность подчас влечет за собой другую. Единственным пассажиром транспорта была юстициар - асари, вступившая в древний орден хранителей правопорядка и всю свою последующую жизнь поверявшую по его уставу. Какой-то болван из команды, конечно, проболтался ей о причине внеплановой стоянки корабля в открытом космосе, и она пожелала взглянуть на находку лично. Капитан был не робкого десятка, ветеран Войны Первого Контакта, но асари, несмотря на свою внешность без каких-либо признаков старости, вероятно, застала еще Восстания кроганов. Он видел, как во время медитации все ее тело (как считал капитан - весьма привлекательное, вот только, как ему было деликатно, но безоговорочно заявлено, совершенно для него недоступное) охватывало мягкое сияние биотических полей, мог правильно оценить обманчивую медлительность ее движений, так что дискуссия о том, куда отправится тело из камеры, была формальной и очень непродолжительной. Юстициар обошлась без прямых угроз в адрес капитана, но почему-то он от этого чувствовал большее унижение, чем если бы ему приставили пистолет к голове.
Камеру перенесли в служивший лазаретом отсек с обшарпанными, но чистыми стенами, и здесь саларианец-фельдшер замер над находкой в задумчивом изумлении, ибо даже торчащие из нее кабели, с оборванными и разлохмаченными концами, были никогда не виданных им типов. Камера будто была выполнена из одного куска металла, не было видно ни швов, ни щелей, ни петель и замков. Изумрудный силуэт на верхней части через некоторое время начал медленно гаснуть и снова разгораться, будто какое-то неподвижно лежащее существо сонно моргало единственным зеленым глазом.
- Не получается открыть? - глубокий грудной голос, прозвучавший из-за спины, заставил саларианца вздрогнуть и обернуться. Прозрачные, холодные глаза внимательно смотрели на него и будто бы сквозь него. Фельдшер растерялся и стал таращиться на украшавшие небесно-голубой лоб асари причудливые полоски из какого-то красного материала.
- Нет. То есть да. Не могу найти замок или рычаг. Нет даже кнопки! - быстрее, чем обычно, затараторил он.
Юстициар мягко отодвинула его в сторону, подошла к камере, лежавшей на полу, и чуть склонилась над ней.
- Когда не получается найти, стоит попробовать не искать, - медленно произнесла она и, присев на корточки, приложила правую ладонь к светящемуся силуэту.
Несколько секунд ничего не происходило, затем раздалось потрескивание, и крохотные голубые молнии пробежали по корпусу камеры. Юстициар отдернула ладонь, снова раздался треск, и поверхность устройства вдруг распалась на тонкие полоски, упавшие по его сторонам. Пару секунд содержимое камеры было скрыто внезапно образовавшимися облачками пара, почему-то отблескивающего металлом, затем воздух полностью очистился, и двум парам глаз предстало тело человека в сплошной, плотно облегающей одежде, похожей на ту, что обычно надевают под скафандр или бронекостюм. Голову охватывало что-то вроде капюшона, оставляя открытым только лицо. Последнее выражало глубокую безмятежность, характерную для того, кто со спокойной совестью после честно проведенного, не суетного дня предается заслуженному ночному отдыху. Веки, опущенные до конца, были чуть красноватыми по сравнению с мертвенной белизной остальной кожи.
- Он дышит! - изумленно пискнул саларианец. И действительно, грудная клетка лежащего размеренно поднималась и опускалась, так плавно и неторопливо, как полагается при глубоком сне.
При звуках голоса его веки вздрогнули несколько раз и медленно поднялись. Болотно-зеленые, с желтым отливом глаза самым отталкивающим образом смотрели в разные стороны: левый живо повернулся в сторону стоящих у остатков камеры, правый же смотрел куда-то вверх. Саларианец вздрогнул так, что задел юстициара локтем, испуганно обернулся к ней, но та сделала вид, что ничего не заметила. Когда он снова посмотрел на спасенного, тот уже зорко всматривался в него нормальным, бинокулярным взглядом.
Внезапно человек очень резко поднес левую руку к лицу, прикрыв рот и нос. Движение было таким стремительным, что глаз не улавливал его промежуточных фаз: кисть словно исчезла в одном месте и появилась в другом. Асари и саларианец напряглись: одна незаметно, только кончики пальцев чуть засветились бело-голубым, другой сильно - так, что снова вздрогнул и даже отступил на шаг.
Но незнакомец не сделал ничего ужасного или хотя бы необычного. Он просто чихнул, правда, очень громко. Когда он отнял руку от лица, с неё ему на грудь упали несколько капелек крови.
- Здравствуй, доктор. Мне нужна помощь, - слова были произнесены по-салариански с сильным акцентом. Затем взгляд спасенного встретился с оценивающе глядящими глазами асари, он рывком перевёл себя в полусидячее положение, поморщился, видимо, от боли, и сказал на высоком тессианском, почти без ошибок произношения:
- Благословение Богини да пребудет с вами, юстициар. Сожалею, что приветствую вас в такой позе, но мои ноги пока отказываются мне повиноваться. Я также сожалею, что не могу вам представиться, но связано это не с неучтивостью, а с потерей памяти.
Он потянулся, снова поморщился и добавил: - Я не помню моего имени. И, по-видимому, еще много чего не помню.