Всего 200 км от Москвы, два часа до Вязьмы. Пересадка на путейский поезд, маленький и очень уютный, всего четыре вагончика. Садились, стряхивали с себя город, его шум и напор, словно пыль. Рюкзаки в проход - вот и стол, выпивали по глоточку из фляжечки, под сальце и чёрный хлебушек. Маленькие станции, названия - как музыка: Колозовка, Волоста Пятница, Годуновка, Баскаковка, Завальный, Милятинский завод. На место приезжали ночью, заранее переодевались в поезде (он стоит минуту), выгрузка, фонари и вперёд.
Старый лес, ночь, двенадцать километров пешком, выход к ручью, поле и луна.
Орловка - крохотная деревенька, шесть домов, из них четыре дома принадлежат дачникам, и два круглогодично проживающих аборигена. Дмитрий Павлович, он же Палыч, знатный охотник, "врун, болтун и хохотун", книжник и энциклопедических знаний человек, приехал в Орловку жить. Нашли у него в поликлинике в Москве какую-то болячку и кучу нездоровых приложений к ней, да как-то он в деревне помирать раздумал, прожил опосля врачебного вердикта уже 12 лет. Даже работал лесником. Сейчас на пенсии, бодр и весел. И Илюшка, бывший тракторист давно уже не существующего колхоза, зарабатывал на жизнь сбором грибов да гнал на продажу самогон. Ещё задолго до того, как мы подходили к деревне, Палыча извещали об этом две собаки - Лайка по прозвищу Мальчик и маленькая, мохнатая, отчаянной смелости собака Пуля. Он выходил из дома и ждал нас у ручья. Там мы и встречались, так было всегда.
Собаки лаяли и прыгали, Палыч улыбался и курил. Толпой шли домой, а у калитки отчаянно мяукала кошка Марфуша, она была старшей в доме, и её старшинство собаки признавали беспрекословно. За два года до этого украли провода со столбов, и электричества в деревне не было. В сенях стоял керогаз, супы варили там, в доме жгли только свечи.
Накрывали на стол, солёные огурцы в большой миске, грибы, квашеная капуста, припас из рюкзаков, всегда много тащили, магазинов там не было. Мужские разговоры, трёп и анекдоты, крепко выпивали, пили чаёк. Засиделись за полночь. Только легли - рядом с домом ружейный дуплет, потом ещё один. Выскочили наружу, а у соседнего дома стоит Илюшка, улыбается. Увидел, дескать, при луне волков и пальнул. Покурили - и спать.
Встали поздно, завтракали, проверяли ружья, патроны, экипировку. Была мысль идти на речку, стрелять щуку, она шла на нерест по большой воде и когда скатывалась обратно, отнерестившись, тут её и стреляли. Охота азартная и требующая хороших навыков в стрельбе, Палыч и приятель мой ушли на ручей. Я собрал рюкзак, резцы, пилу и тоже ушёл на свою охоту. Искал берёзовые капы, наросты на берёзах (я резал по дереву), красивый рисунок древесины, знатный материал для резьбы. Вот такая была моя охота.
День в лесу недолог, время летит быстро. Дух лесной, густой и спелый, смывает ненужное, деревья хорошо видно, листвы ещё нет, самый конец марта. Ходил я обычно по 15-20 километров в день. Изгваздаешься в дым, устанешь как чёрт, приходишь домой - щёки розовые, ноги гудят. И довольный как слон, когда найдёшь какую нибудь загогулину. Стрелки-рыбаки пришли с добычей, подстрелили три крупные щуки, вымокли до нитки. Переоделись, вещи определили на просушку, пора ужинать. Сковородка, шкварчит рыба, свою сытую песню, поёт чайник. Я рыбу не ем, налегаю на грибы и капусту, сало копчёное, картошку в мундире. Разговоры о том, как ходили по реке, я про лес докладываю, где тетёрок поднял, где какие видел следы. Чай дули до упора, дважды ставили чайник. Спать легли рано, дрыхли без задних ног, и всю ночь брехали собаки. Но так никто и не встал посмотреть, что и как, намаялись за день. Вечером следующего дня Палыч собирался в Угру, там его ожидало важное дело, он собирался купить дом в другой деревне и должен был встретиться с хозяином дома. Никуда утром не пошли, решили домашними делами заниматься, пилили и кололи дрова, правили калитку и много всего ещё было, в доме всегда есть дело. Обедали, пошли на станцию провожать Палыча, сделали крюк и завернули на Милятинское озеро, мы там всегда удачливо рыбачили. Пока ходили туда сюда, домой попали за полночь, находились до одури, спать легли рано. Ночью взбесились собаки, лаяли и выли, пришлось вставать, на крыльце без памяти валяется Илюшка. Горит, температура, бредит, и рвёт его желчью.
Втащили в дом, ему совсем плохо, оделись, стали ладить носилки. И бегом на станцию, в 5.30 поезд, решили посадим его в путейский поезд, там машинист свяжется с больницей в Угре. Самое главное не опоздать на поезд. Дошли до станции не быстро, мокрые и потные, устали, с носилками идти ночью не с руки, всё на ощупь. Посадили на поезд, там был знакомый с железной дороги, а сами остались.
Этим же поездом, на котором Илюшку отправили в больницу, вернулся Палыч, всё ему рассказали по дороге. Шли молча, пришли в деревню и сразу пошли в дом Илюшки, свой дом перед уходом закрыли, а него всё настежь. Зашли в дом, на кухне стоит большой таз, в нём в кровище три лосиные головы - лосихи и двух лосят. Лосиха всем нам очень хорошо знакомая, на ухе у неё внутри большое коричневое пятно, она приходила соли-лизунца полизать на край леса, мы сами делали там кормушку. Палыч рассказал, что она должна была родить со дня на день, брюхо огромное у неё было. Все сразу поняли, кого убил четырьмя выстрелами Илюшка-поганец, той ночью, когда мы приехали. Жрал мясо два дня, отравился, и мы его сами на станцию отнесли. Палыч, правда, сказал, что это судьба, узнали бы про лосиху - убили бы поганца, взяли бы грех на душу. А ведь так бы и было... Убил животину просто так, зная, что Палыч уедет, а мы, занятые своими делами, и не заметим. Ни один охотник такого не сделает, беременную лосиху стрелять страшный грех, варварство. Да и холодильников нет, ледников тоже, 300 с гаком кг мяса, зачем? Съесть не успеешь, стухнет всё...
Взяли лопаты, выкопали яму, зарыли головы и всё, что нашли. И дома крепко выпили, молча. Через неделю уехали, Палыч потом рассказал, что Илюшка вышел из больницы и кантовался в другой деревне, пробирался дважды но ночам в дом за вещами. Поселился у какой то тётки в двадцати километрах от Орловки, гнал самогон, с этого и жил. Неверующий я человек, ни в судьбу, ни в людской, ни в божий суд не верю. Но зимой пришли к Илюшке какие-то лихие люди, забрали полбочки нагнанного самогона, дали по голове и сожгли дом, следы заметая. Так он и сгинул. Туда ему и дорога.