Из справки московского городского управления Особого департамента при канцелярии Е.И.В. о террористическом кружке И. Распутина
1895 г.
Осенью 1894 года в Отделении по охранению общественной безопасности и порядка в городе Москве получены были сведения о том, что в квартире N 6 дома Якуб, по Тишскому переулку, занимаемой студентом Московского Университета Алексеем Иосифовым Павелко-Поволоцким, окончившим курс Московского Университета Иваном Спиридоновым Распутиным, Томскими мещанками Таисией и Александрой Михайловыми Акимовыми и дочерью отставного Коллежского Секретаря Анастасией Николаевой Лукьяновой, происходят частые сборища учащейся молодежи, на которых Распутин произносит речи террористического характера.
Вследствие сего за поименованными лицами с начала января 1895 года учреждено было последовательное наблюдение... В начале марта, означенное наблюдение было усилено, причем с этого времени, между прочим, обнаружены были особенно частые сношения Ивана Распутина с Алексеем Павелко-Поволоцким, студентом Московского Университета Степаном Демидовым Кролевцом - которые, впрочем, в конце марта выбыли из Москвы на родину в город Чернигов, - дочерью Коллежского Асессора Зинаидой Федоровой Гернгрос,1 учителем Рогожского городского училища Иваном Егоровым и студентом Московского Университета физико-математического факультета Василием Дмитриевым Бахаревым; поведение последнего обратило на себя особое внимание наблюдения все более и более частыми посещениями им различных аптекарских магазинов, где он, по-видимому, приобретал разного рода предметы. ... 25 апреля, Бахарев с Распутиным, встретившись на улице, отправились на Ваганьковское кладбище, пересекши которое, перелезли через деревянный, усаженный гвоздями, забор, решили, через полотно Московско-Брестской дороги, на Ходынское поле и шагах в 50-ти от полотна дороги приостановились; Бахарев присел, а Распутин, обернувшись лицом к кладбищу, стал наблюдать за происходившим вокруг. После этого они отправились далее и, отойдя от полотна дороги шагов на 300, вошли на вал около одной из выкопанных в этом месте ям, тщательно осмотрелись вокруг и затем скрылись в яме. Через несколько минут послышался глухой взрыв, и над местом, где находились Бахарев и Распутин, показался белый дым. По осмотре 26 апреля утром означенного места Начальником Охранного Отделения, на дне указанной выше ямы оказалось овальное обожженное пространство около 4-х аршин в длину и 1-го аршина в ширину с небольшим отверстием в земле близ одного края обожженного пространства; при этом около этого пространства найдена была стеклянная пробирка с бело-желтоватым порошком на дне.
Вслед за сим, 27 апреля, наблюдением замечено было, что в 10 часов вечера к квартире Бахарева на извощике подъехал Михаил Иванов Егоров, который, не отпуская извощика, быстро соскочил с пролетки и прошел к Бахареву; вскоре Егоров вышел оттуда и на том же извощике поехал домой, по-видимому, что-то увозя с собой, а 28 апреля к нему пришли Распутин и Бахарев, который принес с собой какой-то сверток и бутылку с жидкостью. У Егорова Распутин и Бахарев оставались часа четыре, причем в этот промежуток времени Бахарев все время оставался в квартире, Распутин же, и Егоров порознь выходили на улицу и, пройдясь немного, возвратились назад. Уходя от Егорова, Бахарев принесенных им предметов при себе уже не имел, на следующий же день, часов в 8-мь вечера, вновь пришел к Егорову с какими то двумя бутылками, наполненными жидкостью; на этот раз выход из его квартиры Егорова усмотрен не был.
2 мая Распутин, Бахарев и Таисия Акимова сошлись у Зинаиды Гернгрос, откуда втроем отправились в Сокольники, где в роще занимались, по-видимому, какими-то химическими работами.
Из числа добытых наблюдением данных, кроме вышеприведенных, следует отметить также 18 и 23 апреля. В первый из этих дней Распутин с Бахаревым отправились на вокзал Николаевской железной дороги, где в течение часа осматривали платформу приходящих поездов, обратив особое внимание на поезд к ИМПЕРАТОРСКИМ комнатам со двора, на выход из этих комнат на платформу, а также на лесенку в конце последней, спускающуюся на полотно дороги. Возвращаясь домой Распутин и Бахарев подробно осматривали некоторые дома на Мясницкой улице и, дойдя до Мясницких ворот, расстались.
23 апреля те же лица были на Воскресенской площади у Иверской часовни, где осматривали ворота здания Городской Думы и вообще площадь; затем пошли по Театральной площади и, дойдя до Третьяковского проезда, смотрели по направлению Китайского проезда, горячо разговаривая, а вслед за сим внимательно рассматривали башню в Китайской стене. Во всех трех местностях Распутин и Бахарев делали какие-то отметки на бумаге.
Все вышеизложенные данные, в связи с распространившимся в Москве слухом о предстоявшем, будто бы, в начале мая 1895 года посещении столицы ИХ ИМПЕРАТОРСКИМИ ВЕЛИЧЕСТВАМИ, дали Московскому городскому управлению Особого Департамента достаточное основание заподозрить Распутина и Бахарева в намерении произвести террористический факт, в виду чего означенным Управлением 4 мая были произведены обыски, как Распутина, Бахарева, Егорова, сестер Таисии и Александры Акимовых, Гернгрос и Лукьяновой, так и у лиц, замеченных в сношениях с ними, а равно сделано было распоряжение об обыскании находившихся в то время в Чернигове Кролевца и Павелко-Полоцкого.
При этом у Василия Дмитриева Бахарева отобрано было свыше трехсот предметов, составляющих как-бы химическую лабораторию; по осмотре этих предметов при участии в качестве эксперта, Профессора ИМПЕРАТОРСКОГО Московского Технического Училища Колли, оказалось, что все найденное у Бахарева может быть разделено на две категории:
1. Взрывчатые вещества, а также могущие служить для приготовления взрывчатых. К этой категории принадлежат: 1) гремучая ртуть, в шести сосудах, в количестве около фунта; 2) пикриновая кислота, в количестве около 1/4 фунта; 3) азотная кислота разной крепости, в шести сосудах, и коей вполне крепкой около 1/4 фунта, годной лишь для приготовления гремучей ртути около 2-х фунтов и негодной столько же; 4) металлическая ртуть, в двух сосудах около 3/4 фунта; 5) бертолетовая соль, в одном пакете, в количестве около 10 граммов; 6) хлопчатая бумага, в количестве около 10 граммов и 7) около 3-х аршин стопина. Кроме того: 1) револьвер и при нем коробка с патронами, сверток с пятью револьверными гильзами, наполненными смесью гремучей ртути и пороха, в различных соединениях, сверток с пятью пулями от этих гильз и сверток с незначительным количеством смеси гремучей ртути с порохом; 2) в семи склянках отбросы от приготовления гремучей ртути и 3) несколько кусочков стеклянных трубок, частью вытянутых и частью выдутых.
2. Вещества и предметы, составляющие принадлежность всякой химической лаборатории.
[. . .]
Кроме указанных выше предметов, при обыске, произведенном у Бахарева, отобраны были также десять листов бумаги разной величины с сделанными на них, частью на русском, а частью на французском языках, заметки по химии, касающимися почти исключительно приготовления и действия взрывчатых веществ, как-то: нитроглицерина, пироксилина, пикриновой кислоты и гремучей ртути; один листок с надписью на нем "гремучекислая соль ртути - лучший запал", два листка с списками различных химических веществ и аппаратов, с обозначением их стоимости, книжка, озаглавленная "Справочная книжка студента", в коей имеется, между прочим, такой же список, пять учебников химии на русском языке и две книги на французском языке...
В виду того, что на двух последних книгах усмотрен был штемпель "ИМПЕРАТОРСКОГО Московского Университета", было сделано сношение с Ректором этого Университета, который сообщил, что означенные выше книги выданы были 21 апреля 1895 года студенту 6 семестра естественного отделения физико-математического факультета Виктору Иванову Бельцову; последний же, будучи допрошен в качестве свидетеля, показал, что книги эти он взял из университетской библиотеки по просьбе студента 1 курса естественного отделения Ивана Войнарского. Заявляя ему такую просьбу, Войнарский говорил, что достает помянутые книги для одного своего знакомого, интересующегося термохимией вообще и практикой ее в особенности, и что сам он, Войнарский, взять эти книги из библиотеки не может, так как пожалуй, ему, как начинающему студенту, их не выдадут, а он, Бельцов, находящийся уже на 6 семестре, получит их без задержки.
Для определения значения и характера взрыва, произведенного Распутиным и Бахаревым 25 апреля за Ваганьковским кладбищем, найденная на месте этого взрыва при осмотре его Начальником Московского городского управления Особого Департамента стеклянная пробирка препровождена была, для химического анализа находящегося в ней вещества, в Московское Врачебное Управление, которое, в ответ на таковой запрос, уведомило, что означенное вещество, по исследовании его, признано пикриновой кислотой.
Кроме того, произведен был вторичный осмотр помянутого выше места, причем оказалось, что яма, в которой находились во время взрыва Распутин и Бахарев, имеет длину по внешнему ее краю 29 шагов, а по внутреннему- шаг; ширину - 8 шагов и высоту - от 2 до трех аршин. По предъявлении эксперту - профессору Колли примерного чертежа этой ямы, а равно означенной выше пробирки, эксперт высказал заключение, что, в виду отсутствия в описании ям каких-либо выступов или поворотов, могущих служить ограждением для производящих опыт взрыва, испытание к ней метательного снаряда надо считать совершенно невозможным. Пробирка же с содержащейся в ней пикриновой кислотой, по его мнению, сплавленной, предназначалась, по всей вероятности, для производства опыта взрыва с целью определить силу действия пикриновой кислоты в сплавленном виде.
По обыскам, произведенным у Ивана Спиридонова Распутина, проживавшего, как сказано было уже выше, совместно с Таисией Михайловой Акимовой, и у Михаила Иванова Егорова отобрано: у Распутина и Акимовой:
1) Печатная книга "Дело о совершенном 1 марта 1881 года злодеянии, жертвой коего пал в Бозе почивший ИМПЕРАТОР АЛЕКСАНДР II" - приложение к журналу "Исторический Вестник".
2) Рукописная тетрадь, заключающая в себе, между прочим: а) выписку из Правительственного Вестника по делу Нечаева,2 содержащую сведения о наказании, определенном судом обвиненным по этому делу лицам, сведения о Нечаеве, об образовании им тайного общества, о личности Иванова и об убийстве последнего; б) выписку из бумаг Волховского,3 по-видимому привлекавшегося по делу Нечаева, где указывается на политическую революцию и истребление гнезда существующей власти, как на единственное средство для достижения конечной цели - социальной революции; в) выписку из газеты "Земство" 81 г. N 10 об административной высылке; г) выписку, по-видимому, из той же газеты, озаглавленную "Тайные общества по русск. законод." и представляющую краткий исторический очерк законодательства о тайных обществах; д) выписку, озаглавленную "Внутреннее обозрение N 17" и "Конституционалисты 81 года", содержащую сведения о чрезвычайных мерах, принятых Управляющим Министерством Внутренних Дел Маковым после убийства Мезенцева, перечень политических убийств и покушений, начиная с убийства Мезенцева по 1 марта 1881 года, с обозначением времени, места и имен жертв и преступников; е) выписку, озаглавленную "Из 18 N 19, 20, 15", с кратким описанием злодеяния 1 марта 1881 года и перечень предшествовавших ему и последующих арестов, с указанием времени и фамилий арестованных и у кого из них найдены динамит и взрывчатые вещества; ж) выписку, озаглавленную: "Пыпин. Очерки обществ. движ. при Ал. I" и представляющую краткое изложение образования тайного общества, которое привело к событию 14 декабря 1825 года; в) выписку, озаглавленную "Из биографии Ф. Достоевского", заключающую сведения о кружке Петрашевского; и) выписку, озаглавленную "О.З. N 4, 79 г.", с кратким описанием покушения Соловьева 2 апреля 1879 года и административных мер, вызванных этим событием.
3) Две рукописные тетради, озаглавленные: "I Отдел Товар-деньги-капитал" и "2 Отдел Прибавочная стоимость", по содержанию своему тетради эти представляют изложение сочинения К. Маркса "Капитал".
4) Книга, без переплета, озаглавленная "Начальный курс химии" Потылицына. В книге этой подчеркнуто карандашом, между прочим, на странице 176 слово "сплавленная", помещенное в том месте, где говорится о действии пикриновой кислоты, как вещества взрывчатого, и известной в сплавленном виде под именем мелинита.
5) Конверт с письмом на имя И.С. Распутина, полученным из Берлина 9 апреля 1895 года от Владислава Янковского. В письме этом, между прочим, содержатся указания, как доехать до Берлина, и вложены план Берлина, а также визитная карточка Владислава Янковского, на обороте коей на немецком языке, имеется надпись, подписанная Янковским, в надписи этой содержится просьба провести подателя карточки в комнату Янковского, где тот и будет его ожидать. К этому добавлено, что податель карточки по немецки не говорит.
6) Записная книжка с рукописными заметками, в числе коих имеется расчет стоимости проезда за границу, сравнительный рассчет русских и немецких денег и записано немецкое счисление до 1000.
7) Семь небольших чековых книжек с отрывными листами, причем в одной из этих книжек оторвано 24 билета.
[. . .]
В виду всего вышеизложенного Иван Спиридонов Распутин, Василий Дмитриев Бахарев, Таисия Михайлова Акимова и Михаил Иванов Егоров привлечены были к настоящему дознанию в качестве обвиняемых, причем при первоначальных допросах все четверо отрицали какое-либо участие свое в революционной деятельности, впоследствии же объяснили:
Таисия Акимова, - что, по ее убеждению, настоящее неудовлетворительное положение вещей в России и все бедствия, как-то: невозможное экономическое положение народа, полное его невежество, отсутствие образования вообще полная подавленность всех классов общества, совершенное отсутствие свободы мысли и слова и т. п. происходят от ненормальности существующего политического строя, который поэтому должен быть изменен; достигнуть же этого возможно исключительно путем систематического террора, т. е. ряд последовательных террористических фактов, начиная с цареубийства, при первом удобном случае; наиболее пригодным орудием для совершения цареубийства она признает метательный снаряд. Во всех этих взглядах ее на террор и планах относительно него, с ней всегда вполне солидарен был Иван Спиридонов Распутин, который был готов пойти на всякий факт. Разговоры по этому поводу у них велись еще в Октябре 1894 года, когда она, обвиняемая, обращала внимание Распутина на необходимость найти химика, который сделал бы им снаряд. Некоторое время спустя, Распутин передал ей, что химик у него такой есть, и она тут же догадалась, что химик этот - Василий Дмитриев Бахарев. Догадку эту она высказала Распутину, который подтвердил ее, а впоследствии ей самой часто приходилось говорить с Бахаревым о его работах над взрывчатыми веществами, об опытах и об успехах их.
В 1894 году обвиняемая приехала в Москву осенью и поселилась на Арбате... Вскоре после этого она получила от Распутина приглашение посещать по субботам собрания, где читались рефераты. Собрания эти, насколько она знает, устроены были по мысли Распутина и Алексея Павелко-Поволоцкого, для ознакомления с молодежью и избрания из ее среды лиц, пригодных для террористической деятельности.
[. . .]
На всех этих собраниях бывала молодежь и читались рефераты на различные темы. Так, Распутин читал об "экономическом положении крестьян", "активном прогрессе и экономическом материализме", "о среднем и высшем образовании", а Павелко-Поволоцкий о том, откуда пошла рознь между правящими классами и народом". По прочтении рефератов велись обыкновенно разговоры на революционные темы; в разговорах этих, впрочем, о терроре прямо не упоминалось, хотя они и клонились к выводу о его необходимости; начинались таковые главным образом Распутиным и Павелко-Поволоцким, остальные же в них участия не принимали, за исключением Степана Демидова Кролевца и студента Московского Университета Николая Демьянова Пухтинского, причем, однако, последний высказывался против террора. В конце января текущего года у Распутина возникла мысль устроить террористическую организацию, путем образования маленьких кружков из пяти лиц; войти в таковую изъявили согласие, кроме Распутина, она, обвиняемая, Егоров, Павелко-Поволоцкий и Кролевец; Бахарев же с самого начала был против такой организации. Принять участие в террористической деятельности обвиняемая и Распутин убеждали также Анастасию Лукьянову и слушательницу акушерских курсов Надежду Ильину Аракчееву, из коих, однако, последняя постоянно заявляла, что находит террор средством безнравственным и призывает лишь культурную деятельность, для чего и думает учиться. Лукьянова сначала никакого положительного ответа не дала, но затем, во второй половине апреля, заявила ей, Акимовой, что террора не признает и на террористический факт не пойдет, после чего между Лукьяновой и Акимовой прервались всякие отношения. Помянутая выше организация, однако, не состоялась, и самая мысль о ней была оставлена.
Когда в Москве распространился слух о предстоявшем в мае 1895 года посещении Москвы ГОСУДАРЕМ ИМПЕРАТОРОМ, она, Акимова, и Распутин решили произвести покушение на жизнь ГОСУДАРЯ именно в этот приезд, для чего, при помощи Бахарева, и приступили к изготовлению метательных снарядов. С этой целью Бахаревым, кажется в конце марта, заготовлены были два пробных снаряда из двух жестяных коробок от зубного порошка, из коих одна была наполнена смесью желтой соли синильной кислоты с сахаром, а другая пироксилином; в обоих коробках вставлено было по стеклянной трубке с серной кислотой. С этими снарядами они втроем отправились версты за три от Смоленского вокзала, где таковые и были брошены; оба снаряда взорвались, но Бахарев остался недоволен, говоря, что сила снарядов слаба. После этого они усомнились в действии смеси желтой синильной соли с сахаром и, так как пироксилин считали трудным и дорогим для приготовления, то стали изыскивать другие вещества и перешли к сплавленной пикриновой кислоте и гремучей ртути. С этими веществами в пробирках опыт был произведен Распутиным и Бахаревым за Ваганьковским кладбищем, в конце апреля, причем, когда зажгли пробирку, наполненную пикриновой кислотой с затравкой из гремучей ртути, то последовал легкий взрыв, которым разбило стеклянную трубку и разбросало пикриновую кислоту, оставшуюся, таким образом, нечувствительной к взрыву. Кроме того, около того же времени, ей, обвиняемой, пришла мысль послать Распутина в Берлин, чтобы достать там рецепт одного из тех сильнодействующих веществ, которыми пользуются анархисты. Расходы по этой поездке они думали покрыть деньгами, которые рассчитывали получить от некой Марии Михайловой Тереховой, в уплату долга; деньги эти, однако, Тереховою уплачены не были, и предполагавшаяся поездка за границу не состоялась. В виду этого Бахарев приступил к заготовлению гремучей ртути, которую, кроме своей квартиры, раза два приготовлял у Егорова, знавшего о цели таковых работ, и однажды, 2 мая, в Сокольниках, куда вместе с Бахаревым ездила она, обвиняемая, а также и Распутин, Тогда же в Сокольниках, кроме приготовления гремучей ртути, Бахарев предполагал также испробовать взятые им с собою "модели метательных снарядов", заготовленные им из револьверных патронов, наполненных гремучей ртутью и порохом, но опыта этого произвести не удалось, так как в Сокольниках было много народу. План самого исполнения покушения твердо установлен еще не был. Останавливались на местности около Иверской часовни, что однако, признано было неудобным, а затем думали приобрести окно по пути следования ИМПЕРАТОРА. По этому поводу предполагали одно время воспользоваться приездом в Москву сибирского знакомого Распутина Ромуальда Янковского и уговорить его снять в гостинице нумер с таким окном, причем Янковский о предполагавшемся покушении ничего не должен был знать. Предположение это, однако, было оставлено и стали думать о найме окна; средства же на это рассчитывали получить при уплате долга Тереховою, или же от сбора по чековым книжкам. Мысль об устройстве такого сбора на террористические цели, но под различными другими предлогами, напр. в пользу политических ссыльных и то приходила обвиняемой еще зимой, но в то время осталась без исполнения; впоследствии же мысль явилась снова, почьему почину, она, обвиняемая, не помнит; по этим чековым книжкам денег было собрано весьма немного. ...
В случае, если бы в мае 1895 года не пришлось привести в исполнение задуманное покушение, Распутин и она, обвиняемая, предполагали переехать в С. Петербург с тем, чтобы там продолжать свою деятельность.
По поводу отобранных по обыску у нее и Распутина книг и рукописей Таисия Акимова объяснила, что тетрадь с выписками о русских политических процессах написана рукой Распутина, причем выписки в этой тетради сделаны были Распутиным для реферата, который он собирался читать о революционном движении в России; семь чековых книжек - те самые, по которым она и Распутин производили денежный сбор, о котором говорено было выше; книга "Процесс 1-го марта 1881 года" была осенью 1894 года дана ею Распутину в предположении, не пригодится ли им метательный снаряд, подобный тому, описание которого имеется в этой книге; "Начальный курс химии", Потылицына взят был ею у одной из своих знакомых для занятий; отметка в этой книге того места, где говорится о мелините, получаемом путем сплавления пикриновой кислоты, сделана ею, как об одном из самых сильных взрывчатых веществ, известных в настоящее время, интерес к которому обусловливался ее террористическими планами.
Иван Спиридонов Распутин, - что, занимаясь самообразованием, он дошел до мысли, что жить узким личным интересом невозможно, что одной целью жизни надо поставить вопрос о голодных и раздетых. Исходя из этой мысли, он постепенно пришел к заключению о необходимости произвести эффект террористического характера, чтобы обратить внимание правительства и заставить хоть на время очнуться спящее общество; с этою целью он думал найти единомышленников и примкнуть к ним. Осенью 1894 года он стал знакомиться с учащейся молодежью, для чего организовал периодические собрания, на которых читались рефераты по русской действительности. Устраивались эти рефераты у Павелко-Поволоцкого, Таробанько, а затем в его Распутина, квартире, в дом Якуб, где он жил вместе с сестрами Таисией и Александрой Акимовыми, Лукьяновой и Павелко-Поволоцким. По прочтении рефератов обыкновенно происходили разговоры, которые иногда сводились к вопросам о переустройстве существующего ненормального порядка вещей, и, вполне возможно, что во время таких разговоров в его словах проскальзывала симпатия к террористическим эффектам. При этом, однако, он никого никогда не убеждал идти на террор. Лукьянова сама просила его "ввести ее в стан погибающих за великое дело любви", он, относясь к такой просьбе скептически, старался только приучить ее к чтению. С Аракчеевой же у него происходили споры, в которых он, быть может, и упоминал о теории эффектов, но главным образом старался доказать несостоятельность ее намерений проповедывать мораль народу.
После смерти покойного ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА в обществе началось оживление, но вскоре все опять стихло и общество вновь впало в спячку. Тогда он, Распутин, решил произвести террористический эффект и для того предложил заняться взрывчатыми веществами Бахареву, который, хотя и не разделял его воззрений, но согласился изготовить метательный снаряд. В то же время он, Распутин, начал вести переговоры об устройстве организации террористического характера; последняя, однако, не состоялась за недостатком подходящих лиц.
В марте разнесся слух, что ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР прибудет в Москву в мае месяце; в виду этого было решено произвести покушение на жизнь ИМПЕРАТОРА во время этого посещения. Вслед за сим приступлено было к приготовлениям к такому покушению, для чего Бахаревым были изготовлены два пробных метательных снаряда, наполненных бертолетовой солью. Снаряды эти им, Распутиным, Таисией Акимовой и Бахаревым были испробованы верстах в двух, за Смоленским вокзалом, причем действие бертолетовой соли показалось Бахареву слабым и он перешел на гремучую ртуть. Последняя приготовлялась Бахаревым сперва у себя дома, но так как при этих работах выделялось большое количество газов, а потому, при малых размерах занимаемого Бахаревым помещения, приготовление там ртути оказалось неудобным, то Бахарев, вместе с Таисией Акимовой и Распутиным, 2-го мая отправились в Сокольники, где Бахаревым и было приготовлено довольно большое количество помянутого взрывчатого вещества. В ту же поездку Бахарев брал с собою пять револьверных гильз, наполненных какою-то смесью, с которыми хотел произвести опыт взрыва, но он воспрепятствовал этому. Кроме означенного выше опыта с двумя метательными снарядами, о котором, между прочим, было известно также Кролевцу и Павелко-Поволоцкому, он, вместе с Бахаревым, в конце апреля произвели за Ваганьковским кладбищем пробу заготовленного Бахаревым взрывчатого вещества в стеклянной пробирке, а накануне этого дня с тою же целью ходили к Нижегородскому вокзалу, но там произвести опыта не могли, так как не нашли подходящего места. Все работы Бахарева с взрывчатыми веществами производились им на средства Распутина и Таисии Акимовой, которыми на этот предмет истрачено около 50-ти рублей.
Место, с которого можно было бы бросить снаряд, до последнего времени определено не было. Для приискания такого места он ходил с Бахаревым на Николаевский вокзал, по Мясницкой и к Иверской часовне, но ни на чем не остановился. Предлагали также бросить снаряд с колокольни, или же снять для этого окно по пути следования ГОСУДАРЯ; однажды, также в разговоре с Таисией Акимовой и Бахаревым, упоминалось предположение о том, что если приедет в Москву Ромуальд Янковский, то он, Распутин, попросит его занять нумер на Мясницкой с окном на улицу, причем, однако, Янковский конечно не должен был знать чего-либо о готовившемся.
В планы относительно задуманного покушения на жизнь ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА посвящен был также и Михаил Иванов Егоров.
По предъявлении Распутину отобранных у него вещественных доказательств он заявил, что "Процесс 1 марта 1881 г.", химия Потылицына и две тетради по политической экономии принадлежат не ему, а Таисии Акимовой; что же касается остальных, то тетрадь с выписками из политических процессов составлена им потому, что он интересовался этими процессами, как характеристикой умственных эпох; письмо из Берлина получено им от Янковского, с которым он вместе учился в Тобольской гимназии. В апреле 1895 года он, Распутин, намеревался ехать в Берлин, чтобы достать там рецепты взрывчатых веществ, и потому написал Янковскому, слушающему лекции в Берлинском Университете, прося того доставить ему сведения, как нужно ехать в Берлин. В ответ на эту просьбу Янковский и сообщил ему означенные сведения, которыми он, однако, не воспользовался, так как помянутая поездка его не состоялась за недостатком средств. Из письма Янковского сделаны им и отметки в отобранной у него записной книжке относительно иностранных слов и маршрута за границу.
Семь чековых книжек были куплены им в числе других для сбора денег, которые предназначались на террористические цели. Собираться же деньги должны были под тем предлогом, который каждый собирающий найдет более удобным: в пользу студентов, курсисток, ссыльных, библиотек и т. п. Книжки эти были розданы многим лицам и кроме того были посланы в Чернигов Павелко-Поволоцкому, который, в свою очередь, часть их должен был передать Кролевцу. Несколько книжечек было дано им также и Войнарскому, причем, однако, последнему о настоящей цели сбора известно не было.
[. . .]
Обвиняемый Василий Дмитриев Бахарев объяснил следующее: около Рождества 1894 года Распутин обратился к нему с просьбой, не может ли он приготовить ему метательный снаряд. Хотя при этом Распутин и не указал ему прямо, для чего нужен ему означенный снаряд, но он, обвиняемый, конечно, тут же понял, что снаряд этот предназначается для покушения на жизнь ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА, так как еще раньше знал Распутина за человека с убеждениями террористического характера. Сам он, обвиняемый, таковых убеждений не разделяет, но, тем не менее, согласился исполнить приведенную просьбу Распутина из желания научиться делать метательные снаряды, при помощи коих думал уничтожить в России разврат, бросив такой снаряд на бульваре, где гуляют проститутки.
С этих пор он начал специально заниматься взрывчатыми веществами, покупая материалы для этого на деньги, получаемые им от Распутина, и вскоре изготовил два пробных снаряда; один из них представлял собою коробку из-под зубного порошка, наполненную смесью бертолетовой соли, сахара и желтой соли. Внутри этой коробки была вставлена стеклянная трубочка с серной кислотой, а перпендикулярно к ней - железный стержень, один конец которого упирался в трубочку, а другой выходил наружу и оканчивался припаянной к нему студенческой пуговицей; кроме того, в коробку был налит свинец с таким расчетом, чтобы она падала всегда на пуговицу. Устройство второго снаряда было такое же, с тою лишь разницей, что смесь бертолетовой соли, сахара и желтой соли заменена была пироксилином. Оба эти снаряда были брошены обвиняемым верстах в двух за Смоленским вокзалом, в присутствии Распутина и Таисии Акимовой, и оба взорвались, но взрывы эти оказались меньшей силы, чем предполагал Бахарев. Прийдя в виду этого к заключению, что вышеозначенных взрывчатых веществ ему хорошо не приготовить, он перешел к гремучей ртути и пикриновой кислоте. Последнюю, однако, он не надеялся приобрести сам, так как думал, что к нему, как к студенту, отнесутся в магазинах с подозрением, а потому, с просьбою купить ему таковой, обратился к Зинаиде Федоровой Гернгрос, которая, зная, что он интересуется химией вообще, а взрывчатыми веществами в особенности, и согласилась помочь ему. С Гернгрос они вместе отправились в аптекарские магазины, куда, однако же, Бахарев, по той же вышеперечисленной причине, не заходил, и, наконец, в москательной лавке, в Торговых рядах, приобрели необходимое ему вещество. Вскоре после этого он, обвиняемый, отправился вместе с Распутиным за Нижегородский вокзал, где и взорвал часть купленной им пикриновой кислоты в пробирке, запалив ее смесью бертолетовой соли с сахаром и желтой солью. На следующий затем день обвиняемый, заготовив две пробирки - одну с обыкновенной пикриновой кислотой, а другую с той же кислотой, но в сплавленном виде, пошел вновь с Распутиным производить опыт. На этот раз они направились к Ваганьковскому кладбищу, перелезли через кладбищенскую ограду и, перейдя через полотно Смоленской дороги, спустились в одну из ям, расположенных на Ходынском поле. Здесь ими взорвана была пробирка с пикриновой кислотой в кристаллах, опыта же со сплавленной кислотой произвести не удалось, так как пробирка с означенным веществом была им, Бахаревым, где-то утеряна.
По предъявлении обвиняемому Бахареву пробирки, найденной при осмотре 26 апреля 1895 года означенной выше ямы, обвиняемый удостоверил, что пробирка эта и есть именно утерянная им пробирка со сплавленной пикриновой кислотой.
Гремучая ртуть, по объяснениям Бахарева, приготовлялась им сперва у себя дома, но, так как при таком приготовлении выделяются в большом количестве газы, которые беспокоили не только его, но хозяйку квартиры, где он проживал, он передал о таком неудобстве Распутину, который вслед затем сообщил ему, что Михаил Иванов Егоров предоставляет ему для работы свою квартиру, где хорошая тяга. Вскоре после этого был назначен день, когда Бахарев должен был прийти к Егорову, а накануне этого дня Егоров заехал вечером к нему, обвиняемому, и взял от него стакан, который должен был служить для приготовления гремучей ртути. Работы эти он в квартире Егорова производил раза два в присутствии, как Распутина, так и самого Егорова. При этом по вопросу о том, знал ли Егоров о цели приготовления ртути, Бахарев сперва заявил, что по этому поводу ему, обвиняемому, ничего не известно, впоследствии же таковое заявление изменил, объяснив, что Егоров знал о назначении выделывавшейся у него гремучей ртути, добавив к этому, что дал первоначально неверное объяснение потому, что не знал, известен ли Егоров как участник задуманного Распутиным деяния.
Кроме своей квартиры и квартиры Егорова, он приготовлял однажды гремучую ртуть в Сокольниках, где был 2 мая вместе с Распутиным и Таисией Акимовой. В тот же раз он брал с собою пять револьверных гильз, наполненных смесью ртути и пороха с тем, чтобы произвести с ними опыт чисто теоретического характера, но Распутин отговорил его от этого.
Что касается далее до предположений о том, каким именно образом и откуда должно было быть приведено в исполнение покушение, а также сбора денег по чековым книжкам, обвиняемый Бахарев подтвердил вполне данные по сему предмету Таисией Акимовой и Распутиным объяснения, добавив лишь, что о помянутом выше сборе денег он впервые услышал у Егорова, а по поводу задуманной Распутиным террористической организации объяснил, что однажды в квартире Распутина, в доме Якуб, присутствовал при начатом Распутиным разговоре о составлении такой организации по способу пятерок; при этом разговоре находились Егоров и Иван Иванов Скворцов; он, Бахарев, стал возражать Распутину, который в свою очередь опровергал доводы его, Бахарева, а Егоров поддерживал Распутина; Скворцов слушал молча.
Спрошенные по этому поводу Таисия Акимова и Распутин объяснили: первая, - что, насколько она помнит, Николай Иванов Скворцов, кажется, однажды присутствовал при разговоре о террористических организациях вообще и отзывался о них неодобрительно, брат же его Иван ни разу при таких разговорах не был и вообще, так же как и Николай Скворцов, террору не сочувствовал и о планах их ничего не знал; Распутин же, - что такого разговора припомнить не может, но что если таковой был, то при нем присутствовал скорее Николай, а не Иван Скворцов.
В виду этого Бахареву предъявлена была фотографическая карточка Ивана Иванова Скворцова, причем он заявил, что личность, изображенная на означенной карточке, ему знакома, но что имени этого лица не знает и точно припомнить не может, присутствовал ли Скворцов при описанном выше разговоре.
Допрошенный в качестве свидетеля Николай Иванов Скворцов показал, что он познакомился с Распутиным осенью 1894 года чрез брата своего Ивана, с которым он, свидетель, живет на одной квартире. Первое время Распутин был у них довольно часто, а затем, когда переехал на общую с кем то квартиру, стал заходить реже. Он, свидетель, был у Распутина на этой общей квартире два раза и встречал там лиц, которых, однако, ни по имени, ни по фамилии не знает. Никем из всех этих лиц при нем революционных взглядов не высказывалось, а равно и не говорилось о каких-либо организациях.
Относительно вещественных доказательств обвиняемый Бахарев объяснил, что часть отобранных у него химических приборов и веществ относится специально к взрывчатым веществам, остальные же к гальванопластике и простым опытам; учебники по химии принадлежат ему, за исключением лекции Меншуткина, полученных им от студента Ивана Васильева Войнарского, и французского руководства Бертело, взятого из университетской библиотеки по его просьбе, тем же Войнарским. Записная книжка, в коей, между прочим, имеется список различных аппаратов и веществ с обозначением их стоимости, никакого отношения к настоящему делу не имеет, так как сделанные в ней записи представляют нормальные цены указанных в них предметов; из числа же тринадцати листков, описанных в протоколе осмотра, семь написаны им, Бахаревым, а остальные - Зинаидой Федоровой Гернгрос. Это последнее обстоятельство Бахарев объяснил следующим образом: получив во второй половине апреля от Войнарского Бертело, он, не зная сам французского языка, отправился с этой книгой к Гернгрос, с просьбою перевести ему некоторые места; сначала Гернгрос читала ему целые главы, а затем он указал ей те места, выписки коих ему надо было бы иметь, попросив при этом формулы выписывать буквально, а также сделать краткие характеристики каждого вещества. Исполняя приведенную просьбу Бахарева, Гернгрос едва ли знала о настоящей цели, для которой ему, Бахареву, нужны были означенные выписки, так как он ей об этом не говорил.
Вследствие изложенных объяснений Бахарева помянутые выше выписки из руководства Бертело предъявлены были привлеченной к дознанию в качестве обвиняемой Зинаиде Федоровой Гернгрос, которая, признав, что выписки эти действительно сделаны ею, дала по этому поводу тождественные с Бахаревым объяснения, указав при этом, что она была у Бахарева раза три, видела разные химические приспособления и знала, что он особенно интересуется взрывчатыми веществами: причина, однако, возбуждавшая особый его интерес именно к этому отделу химии, ей неизвестна.
В конце апреля Бахарев обратился к ней с просьбой купить ему пикриновой кислоты, говоря, что ему, пожалуй, таковую не выдадут, ей же, как барышне, могут продать без затруднения, предположив, что она нужна ей для окраски искусственных цветов. Она, обвиняемая, согласилась исполнить эту просьбу и для этого отправилась в различные аптекарские магазины вместе с Бахаревым, которые однако, всюду оставался ждать ее на улице, за исключением москательной лавки в Торговых рядах; здесь они купили пикриновой кислоты на 35 копеек, но качество этой кислоты показалось Бахареву сомнительным, и поэтому она после того зашла в магазин Келлера, где купила еще на 20 копеек. С Бахаревым познакомилась у сестер Таисии и Александры Акимовых, с которыми сначала виделась на курсах, а затем стала бывать у них на квартире в Тишинском переулке, в доме Якуб; здесь она встретилась с Распутиным, Кролевцем, Егоровым, Таробанько и братьями Николаем и Иваном Скворцовыми; все эти лица собирались у Акимовых раза два, причем в разговорах затрагивались самые разнообразные темы, но никто крайних взглядов не высказывал.
[. . .]
При допросе Александры Акимовой в качестве обвиняемой она объяснила, что в Москву приехала в августе 1894 года и вскоре поселилась в доме Гофман, по Арбату, в одной квартире с Няшиным, Чистяковой, сестрой своей Таисией, Оссопинской и Лукьяновой. Проживая еще в этой квартире, она слышала, что в Москве существует "кружок радикалов", к которому принадлежит и Иван Спиридонов Распутин. Познакомившись затем с Распутиным и переехав в дом Якуб, где кроме нее, обвиняемой, Таисии Акимовой и Распутина, жили также Лукьянова и Павелко-Поволоцкий, ей и самой пришлось слышать от Распутина высказываемые им "радикальные взгляды". В чем таковые выражались, она с точностью сказать не может, помнит только, что он критиковал существующий порядок вещей и сочувственно относился к деятельности участников дела 1 марта. Все это было для нее, обвиняемой, новинкой и, конечно, не могло не подействовать, так что в скором времени и она начала разделять означенные взгляды. Соглашались также с Распутиным и сестра ее Таисия, и Лукьянова, и Павелко. В конце января, однако, она начала убеждаться в своей непричастности к какому-либо серьезному делу и вследствие этого, не говоря сестре о настоящей причине, переселилась в Большой Козихинский переулок, сперва в дом Орлова, а затем в д. Артынова. В то же время и сестра ее оставила квартиру в доме Якуб и переехала вместе с Распутиным в Мичинер, на Старую Площадь. С этих пор отношения ее сестрой начали охлаждаться, а недели через две после помянутого переезда она получила от Распутина письмо, в котором тот просил ее прекратить на некоторое время ее к ним посещения; письмо это она объяснила себе тем, что Распутин заметил ее "непригодность к делу", и после этого была у них за все время всего раза два - три; сестра же ее заходила к ней всего два раза. Последний раз она была у нее в конце апреля и принесла чековую книжку, по которой просила обвиняемую собирать деньги в пользу политических ссыльных; из этой книжки она, обвиняемая, успела продать лишь три билета.
Когда она жила еще в доме Якуб, то в квартире этой у них по субботам собирались знакомые, из коих она припоминает Бахарева, Пухтинского, Таробанько, братьев Скворцовых, Егорова и Зинаиду Гернгрос. На этих собраниях происходили иногда чтения, разговор же противоправительственного характера она не помнит.
Кроме того на той же квартире бывала у них Надежда Ильинишна Аракчеева, которой Распутин высказывал свои революционные воззрения; Аракчеева, однако, с таковыми взглядами никогда не соглашалась и однажды, как ей, обвиняемой, передавали (кто - не помнит), порицала участников дела 1-го марта. После этого Распутин переменил об Аракчеевой мнение в худшую сторону, и она почти совсем перестала бывать у них.
[. . .]
Степан Демидов Кролевец, при допросе его в качестве обвиняемого, объяснил, что с Иваном Спиридоновым Распутиным он знаком и до декабря 1894 года бывал у него на квартире. Вслед за сим он, Кролевец, уехал из Москвы и, по возвращении своем, в феврале у Распутина уже не бывал и почти совсем с ним не встречался. Алексея Осипова Павелко-Поволоцкого он также знает и раза два в квартире его матери присутствовал при чтении рефератов "об образовании мужском и женском"; какие разговоры происходили там по прочтении этих рефератов - не помнит. Бахарева видел только мельком, когда проходил мимо его комнаты к земляку своему студенту Московского Университета Николаю Николаеву Корнейчику-Севастьянову, жившему в лдной квартире с Бахаревым, но слышал о последнем как о человеке, весьма усердно занимавшемся химией. Учителя Михаила Иванова Егорова хотя и знает, но на квартире у него никогда не бывал.
Из разговоров, происходивших у него с Распутиным осенью 1894 года, он помнит разговор, в котором Распутин, говоря об экономическом и политическом положении России, находил это положение неудовлетворительным, разбирая же способы "уничтожения зла", как он выражался, критиковал теории культурничества и социал-демокра-тическую, признавая лишь теорию террора. Разговор этот, имея характер принципиального рассуждения, практической деятельности не касался, и только в феврале обвиняемый услышал от Распутина, что "недурно было бы составить партию из пятерок", и что люди, согласные с ним, есть. Все эти разговоры с Распутиным происходили у него с глаза на глаз. Он, обвиняемый, относился к высказываемым Распутиным взглядам отрицательно, так как, хотя и признает экономическое положение России плохим, но, будучи сторонником теории мирного прогресса, не может сочувствовать каким бы то ни было насильственным мерам. Поэтому он от всякой активной помощи отказался, и, если дал положительный ответ на просьбу Распутина достать для него, при возможности, денег, то потому, что знал о том. что прежде Распутин собирал деньги в пользу нуждающихся курсисток. Денег, однако, для Распутина собирать и не думал, чековых книжек от него не получал и имелись ли таковые у Павелко-Поволоцкого, не знает.
О покушении на жизнь ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА, как о деле решенном, Распутин ему ничего не говорил; равным образом ничего не слыхал и об опыте с двумя метательными снарядами. В феврале или марте 1895 года, когда он сидел у Корнейчика-Севастьянова, то в комнате Бахарева что-то начало шуметь; обвиняемый обратил на это внимание Корнейчика-Севастьянова, который смеясь и, по-видимому, шутя, очень громко сказал: "это Бахарев бомбы делает"; по поводу этого незначительного обстоятельства он, Кролевец, начал сопоставлять все известное ему о Распутине и в конце-концов пришел к мысли: "а может быть и в самом деле".
Для проверки такого объяснения был допрошен сожитель Бахарева, обвиняемый Николай Николаев Корнейчик-Севастьянов, который объяснил, что он действительно жил в одной квартире с Бахаревым, помещаясь в соседней с ним комнате; между комнатами этими была общая дверь, которая, однако, была заперта и заставлена его, Корнейчика-Севастьянова, кроватью. Бахарев, насколько он знает, весьма усердно занимался химией, и в его комнате постоянно шумела бензинка, которую он употреблял при своих опытах. В означенной комнате его, обвиняемого, Кролевец бывал, причем, однако, он положительно удостоверяет, что разговора, подобного описанному выше, хотя бы и в шутливой форме, не было.
[. . .]
Спрошенный в качестве обвиняемого Алексей Осипов Павелко-Поволоцкий объяснил: приблизительно в конце сентября 1894 года Распутин предложил устроить собрания молодежи, как он говорил, с целью содействовать приобретению ею общественных убеждений и, кроме того, как вскоре стало очевидным, для ознакомления с учащейся молодежью и революционной пропагандой. Собрания эти, на которых, в числе других, бывали он, обвиняемый, Распутин, Кролевец, Бахарев, Таробанько, Пухтинский, Таисия Акимова, Аракчеева и Лукьянова, происходили раза три у него, Павелко-Поволоцкого, раз у Таробанько, а затем, несколько раз, в общей его и Распутина квартире, в доме Якуб, причем на этой квартире, кроме поименованных лиц, бывали также Иван Скворцов и Егоров. Начинались собрания обыкновенно чтением рефератов на различные темы, а после чтения заходили разговоры, которые велись преимущественно Распутиным и Пухтинским, высказывавшимися за революционную борьбу; такие же взгляды выражал и он, обвиняемый, поддерживая иногда Распутина. При этом последний на этих собраниях прямо за террор не высказывался; какого же направления на них держался Пухтинский, он точно определить не может, но помнит, что когда в частном разговоре при Пухтинском упоминалось о терроре, то он говорил, что по этому поводу у него нет ясно сложившихся убеждений. Кролевец на собраниях революционных взглядов не обнаруживал, в частных же беседах являлся сторонником террористической деятельности.
По переезде на общую квартиру, Распутин, в конце ноября или начале декабря, стал говорить о необходимости образования революционной организации; лица, вошедшие в первоначальный кружок, должны были образовать второстепенные кружки из пяти лиц, которые относились бы между собой чрез представителей, остальные же члены оставались бы друг другу неизвестными; назначением описанной организации была террористическая деятельность. Таковая мысль Распутина в дальнейшем осуществления не получила, причем, однако, к Распутину примкнули Таисия Акимова, Егоров, Кролевец и он, обвиняемый. Кроме этих лиц, о задуманной Распутиным организации известно было Пухтинскому, который, однако, о состоявшемся кружке из перечисленных лиц не знал, равно как и Аракчеева, высказывавшаяся притом против всяких революционных теорий. Анастасию Лукьянову Распутин также убеждал в необходимости революционной деятельности, но каковы были окончательные результаты таковых переговоров, Распутин ему не сообщал.
Целью лиц, вошедших в помянутый выше кружок, было намечено покушение на жизнь ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА; при этом Распутин говорил ему, обвиняемому, что покушение это должно быть совершено во время посещения ГОСУДАРЕМ Москвы, весной минувшего 1895 года, но было ли это окончательно решено, он не знает. Взрывчатые вещества для такого покушения приготовлялись Бахаревым, который, однако, сам террористических убеждений не разделял. Средства для таковых работ доставлялись Бахареву Распутиным. Относительно этих работ ему, Павелко-Поволоцкому, между прочим, известно, что однажды Бахаревым производились какие-то химические опыты у Егорова, а другой раз были испробованы за каким-то вокзалом метательные снаряды, причем результаты этого последнего опыта, по словам Распутина, оказались сомнительными.
Незадолго до пасхи этого года, он, обвиняемый, начал убеждаться в ложности проповедуемых Распутиным взглядов, но, избегая прямого объяснения с Распутиным, ничего не говорил ему об этом, решив уехать на пасхальные каникулы из Москвы и более сюда не возвращаться, а поселиться у себя в имении и заняться сельским хозяйством.
[. . .]
По обыску, произведенному у Ивана Васильева Войнарского, у него отобрано:
1) Печатное воззвание, озаглавленное "В виду нового царствования" и подписанное "Парт. Народного Права".
2) Печатная брошюра издания журнала "Набат" в Женеве,4 озаглавленная "Община и Государство" Чернышевского, и
3) Маленькая книжка в синей обложке с отрывными листками в виде билетов, из коих 34 оторвано; на обложке этой книжки имеется надпись: " в пользу бедной курсистки, получающей образование за границей".
Относительно этих предметов Войнарский, спрошенный в качестве обвиняемого, заявил, что означенное выше воззвание он получил на лекциях в Университете, где оно появилось во второй половине января 1895 года, и не уничтожил его только по забывчивости; сочинение же Чернышевского "Община и Государство" досталось ему при розыгрыше книг Киевского землячества, членом коего он состоял; вместе с этим сочинением им получена была также революционная брошюра "Союз или борьба", которую он думал, по прочтении, сжечь, но затем передал ее Анне Федоровой Вильковской, проживавшей в той квартире, куда он каждый день ходил обедать; спросила его: "что это?", и он отдал ее ей, прося Вильковскую уничтожить ее по прочтении. Найденная у него чековая книжка также дана ему в землячестве для сбора денег в пользу студентов, высланных 3-го декабря 1894 года из города Москвы.
По поводу знакомства своего с Бахаревым и Распутиным Войнарский объяснил, что когда именно, и при каких обстоятельствах, он познакомился с Распутиным, припомнить не может; более же близкое знакомство началось приблизительно с Пасхи 1895 года. Около этого времени он зашел к Распутину справиться, не может ли тот доставить ему какие-либо занятия, и остался у него пить чай. При этом у них зашел разговор, во время которого Войнарский заметил, что "русский народ предан своему ГОСУДАРЮ" и что "Самодержавие в России, благодаря этому, сильно". С этого замечания разговор перешел на существующий в России образ правления, причем Распутин высказал, что надо стремиться к ограничению МОНАРШЕЙ Власти, и что для этого "нужно создать организацию с полнейшей конспирацией, поделить на пятерки так, чтобы сносились между собою одни только представители этих пятерок, а затем, путем систематического террора, действовать", заметив при этом, что в случае кто-нибудь предаст эту организацию, то должен быть убит, и что он не поколебался бы поступить с таким лицом так же, как поступил Нечаев с Ивановым. Когда же он, Войнарский, возразил ему, что всякую деятельность можно оправдать, но никоим образом не террор, то тот стал доказывать целесообразность последнего, а затем формулировать свою программу несколько иначе: систематический террор и все, что ему способствует. При этом разговоре присутствовала Таисия Акимова. При прощании Распутин сказал ему, обвиняемому, что он думает издать статью на ремингтоне и на покупку такового просил его собрать денег, передав ему при этом для сбора чековые книжки. Боясь отказать Распутину в этой просьбе, он книжки эти взял, но сбора по ним не производил. Книжки эти остались у него на квартире после обыска, так как взяты не были, и уничтожены в числе других ненужных вещей. После этого разговора Распутин стал часто заходить к нему и каждый раз старался убедить его, что принести пользу можно единственно лишь террористической деятельностью. Сперва он думал, что все эти разговоры ведутся Распутиным из желания поговорить, но потом, когда в одно из своих посещений Распутин сказал ему, между прочим, следующую фразу: " всегда выгоды нужно оценивать с пожертвованиями; вот, например: стоит ли жертвовать собою ради убийства Бердяева?5 Нет, ради него собою жертвовать не стоит, так как можно гораздо больше принести пользы", он начал подозревать, не замышляет ли Распутин серьезно террористический факт. Несмотря на это, однако, он хотя и держался противоположных убеждений, но не прерывал с Распутиным отношений, так как боялся, чтобы тот не заподозрил его в желании выдать его и не поступил бы с ним, как "Нечаев поступил с Ивановым".
С Бахаревым обвиняемый познакомился в Университете еще до Рождества 1894 года, но у него не бывал. В апреле же зашел к нему как-то за лекциями по физике, и в этот раз Бахарев обратился к нему с просьбой достать ему из университетской библиотеки химию Бертело, так как сам он, будучи исключен из Университета за невозможность платы за право слушания лекций, взять ее не мог. В то время он, Войнарский, об отношениях Бахарева с Распутиным еще не знал, да и кроме того не мог предполагать, что химия эта была нужна Бахареву для преступных целей, так как не считал Бахарева, как начинающего студента, достаточно подготовленным к домашним лабораторным занятиям. В виду этого, он согласился исполнить просьбу Бахарева и через несколько дней передал ему просимое сочинение, достав таковое при помощи студента старшего курса Виктора Бельцова. Не взял он химии из университетской библиотеки сам потому, во-первых, что в то время редко бывал в Университете, а во-вторых, опасался, как-бы ему не отказали в выдаче этой книги, как студенту 1-го курса, не имеющему еще понятия о взрывчатых веществах. После этого он стал иногда бывать у Бахарева и вскоре узнал, что лаборатория его содержится отчасти на средства Распутина; вслед за сим, прийдя как-то к Бахареву, застал его за приготовлением гремучей ртути и, шутя, спросил, не думает ли он повторить 1-е марта; на это тот также шутя, ответил: "ну, что ж, если бы пришлось, и повторил бы"; при этом Бахарев пояснил, что 1-го марта был употреблен гремучий студень, и что гремучая ртуть гораздо действительнее, так как тот иногда и не взрывается, а ртуть взрывает безошибочно, а затем, взяв с него клятву, что он, обвиняемый, будет молчать обо всем, что он ему сообщит, сказал: "вот мы думаем на Николашку охоту устроить с Распутиным" и тут же добавил, что они предполагают подкупить сторожа на колокольне и оттуда бросить снаряд, или же воспользоваться приездом в Москву знакомого Распутину купца и уговорит его снять нумер на Мясницкой с окном на улицу. Он, Войнарский, начал убеждать Бахарева, что это страшное злодеяние и фанатизм, и что этого не следует делать, на что тот заметил, что Распутин действительно фанатик, целью своей жизни поставивший террор, как самую, по его мнению, плодотворную деятельность для русского человека. Своих политических убеждений Бахарев не высказывал. Выйдя в этот день от Бахарева, он, обвиняемый, решил сообщить Бахареву, что будто готовятся обыски, и этим самым заставить его уничтожить приготовленную им гремучую ртуть; а если бы и эта мера оказалась безуспешной, то в крайнем случае, намеревался, несмотря на данную им клятву, сообщить властям о готовящемся злодеянии. Ни того, ни другого он, однако, сделать не успел, так как 2-го мая к нему зашел Распутин, который, на вопрос его, Войнарского, действительно ли он думает совершить покушение, несколько успокоил его, ответив, что это при существующей охране совершенно невозможно, а 4-го мая он, обвиняемый, был арестован.
К изложенному обвиняемый Войнарский присовокупил, что от Павелко-Паволоцкого он предложения вступить в какой-либо революционный кружок не получал, и что, кроме химии Бертело, он действительно передал Бахареву еще химию Меншуткина.
По содержанию объяснений обвиняемого Войнарского были допрошены Таисия Акимова и Распутин, которые, заявив, что Войнарский террору не сочувствовал, объяснили: первая, - что она разговора Войнарского с Распутиным относительно организации террористического характера не помнит, но что Павелко-Поволоцкий, действительно, предлагал Войнарскому вступить в означенную организацию; что ответил на это Войнарский, она не знает. Распутин, - что означенный разговор, действительно, происходил. В начале мая он, Распутин, заходил к Войнарскому, но о покушении он с Войнарским не говорил, хотя помнит, что в тот раз его удивили некоторые фразы Войнарского о таких обстоятельствах, которых тот не должен был знать; объяснил он себе это тем, что Войнарскому сообщил об этих обстоятельствах Бахарев. По объяснениям - же этого последнего, он, Бахарев, с Войнарским, насколько помнит, о покушении не говорил и фразы: "мы хотим на Гошку охоту устроить с Распутиным", не произносил.
16 октября состоялся суд над участниками террористического кружка И.Распутина.
За подготовку террористического акта против Государя Императора Алексей Павелко-Поволоцкий, Иван Распутин, Иван Егоров , Василий Бахарев, Таисия и Александра Акимова и Анастасия Лукьянова .приговорены к смертной казни через повешение.
Зинаида Гернгросс приговорена заочно к 20 годам каторги.
20 октября прошение о помиловании , поданное террористами отклонено Императором.
Алексей Павелко-Поволоцкий, Иван Распутин, Иван Егоров , Василий Бахарев, Таисия и Александра Акимова и Анастасия Лукьянова повешены во дворе Шлиссельбургской крепости.