Словно в насмешку над старой шуткой "Подводная лодка в степях Украины", "Ка-27Е", корабельный вертолёт радиационной разведки оставил позади извивы Днепра и полетел над лесистой Белоруссией. Плотная кашица деревьев с квадратами полей так не походила на степи вокруг Приморского, к которым привык Максим. Не было тут и скал, голубых зеркал озёр. Много чего хорошего не было -- Чёрного моря, Золотого Пляжа, Феодосии с уютными ресторанами. Была только зелень. Зелень, в которой притаилась радиация.
Если честно, ему хотелось выть от досады. Ещё неделю назад, он, Максим Кедров, лётчик-испытатель ОКБ "Камов" имел спокойную, престижную работу в курортной жемчужине Советского Союза. Спокойная работа испытателя? Да, как не странно, ведь испытывались авиационные комплексы, и вся морока падала на плечи штурманов-операторов.
А у пилота простенькие полётные задания -- взлёт с вертодрома или какого-нибудь несущего судна, вылет в указанный квадрат, облёт корабля, возвращение.
Вся эта синекура закончилась 26 апреля, когда взрыв разворотил четвёртый энергоблок. И начался кошмар -- перелёт в маленький полесский городок, фанерный барак, бесчисленные полёты и бесконечные зависания. Нет, ему повезло больше, чем парням из военных транспортников. Он не летал над радиоактивным жерлом, не сбрасывая в него спецсмесь, не глотал запредельную радиацию. Его вертолёт, как швейная машинка прострачивал местность к северу от Припяти. Каждый стежок -- зависание, сброс контейнера для забора грунта, подъём его обратно, отлёт на километр и снова всё сначала. "Сотни раз одно и то же, всё должно быть ровно, как под линеечку!". Максим оторвал взгляд от опостылевшего леса и окинул взглядом горизонт перед собой.
Грозовое облако ему не понравилось сразу -- в лучах вечернего солнца оно казалось грязно-фиолетовым нарывом среди белых барашек лёгкой облачности. Безобразные, с красным отсветом бугристые шишки быстро перебегали по его поверхности, выдавая большую скорость потоков. "Небольшое, километров двадцать в поперечнике, и растёт вверх, а главное прямо по курсу движения": быстро прикинул он с досадой.
Нужно было менять курс, а штурмана у него не было, как в прочем и бортоператора. Улыбчивому и безотказному Саше Лысенко пришлось остаться на аэродроме в Малейках, куда их борт N710 зашёл на дезактивацию после смены. Как только турбины смолкли, внезапное головокружение, тошнота превратили его лицо в белую маску. "Острое пищевое отравление" -- заявила молоденькая докторша, и отстранила штурмана от полёта. Виной оказался забытый пирожок, который Сашка позавчера спрятал, а сегодня нашёл и на свою голову съел. Кузьмич, оператор, тоже остался за компанию, чтобы потом вместе вернуться с другим бортом. Наверняка надеется подбить клинья к этой самой докторше. А ещё говорят, радиация вызывает импотенцию!
Так, что в кабине вертолёта "Ка-27Е", Кедров был один, вопиющее нарушение инструкции, между прочим. Хотя в этой чернобыльской кутерьме чего только не нарушалось!
Собственно в штурмане, он и не нуждался, за неделю полётов, изучил местность как свои пять пальцев и на свой оперативный аэродром в Овруче мог выйти с закрытыми глазами.
Неприятность была в том, что обходя грозу, надо было уходить севернее, а это затягивало полёт. Хорошо, что во время дезактивации, пока солдатики драили обшивку, он успел заскочить в баньку и немного выгнать из тела свинец усталости. Сейчас вентилятор над приборной панелью холодил ещё влажную голову, и это отгоняло сонливость.
Об изменении курса пришлось докладывать руководителю полётов. По прикидкам Максима в чернобыльской группировке находилось бортов 70-80 и, хотя возвращался он кружным маршрутом, обходя эпицентр заражения, правила нужно было соблюдать. Руководитель сообщил, что информации по грозовому предупреждению у него нет, приказал перейти на более высокий эшелон и обходить грозу.
Положенные по инструкции, десять километров минимальной дистанции, Максим решил не соблюдать, хотелось побыстрее приземлиться и упасть в койку. Пузатенький "Ка" начал отворачивать вправо лишь тогда, когда фиолетовый фурункул небес стал сплошной стеной клубящегося мрака. Полностью лишённый помех для наблюдения, боковой обзор создавал иллюзию непосредственного присутствия. Максим на мгновение забыл о вертолёте и почувствовал себя настоящим небожителем. Идёт притомившийся путник по кочкам-облачкам и вдруг, раз, скала марганцево-угольная до самого зенита. Э-хе-хе, и дом рядом, но топай в обход. Ты ведь не альпинист, путник?
Внезапно, ощущение облака, как твёрдого препятствия пропало. По его поверхности вздулась сеть протяжённых выпуклостей. Они перекатывались, как мускулы на рёбрах атлета, сливаясь в утолщающийся бугор на уровне плоскости полёта. Бугор напухал, наливался какой-то скрытой силой, его вершина заострялась и вытягивалась. Максим видел сквозь толщу бугра концентрирующиеся световые пятна. Ещё не отдавая себе отчёта, он инстинктивно потянул ручку управления в бок, для ухода. Свет поплыл вниз из поля обзора. Боковым зрением Максим увидел, что бугор извёрг из себя, сужающийся к концу вихрь. Сначала он забился беспорядочными изгибами, а потом потянулся к вертолёту. "Свихнувшийся пылесос" -- чертыхнулся Максим, дёргая рычаг "шаг-газ". Турбины рыкнули, выдавая добавочную мощь винтам, но желаемого увеличения скорости не получилось, словно невидимая рука, захватила машину и разворачивала вопреки всем законам аэродинамики. Вихрь опять оказался точно с левой стороны, прямой, как натянутая струна. Прикинув его направление, Максим понял, что он утыкается в корпус вертолёта, где-то сразу за фонарём кабины. Вблизи было видно, как с бешеной скоростью несутся по нему, закручивающиеся искры разрядов.
Глаза отказывались верить очевидному факту -- эта бушующая кишка из водяного пара, электричества и воздуха, явно противостояла богатырской тяге вертолёта. Мало того, Максим понял, что его начинает подтаскивать к облаку. Под наушниками головных телефонов уши предательски вспотели, взмокшая рука судорожно сжала ручку управления. Резко развернуть вертолёт на месте не удалось. Сверху, на загарпунивший его смерч, спикировал серебряный диск. Острый край наискось вспорол темную массу. В месте соприкосновения, облачная плоть разлетелась рваными ошмётками. Это было последнее, что чётко увидел Максим. Из диска вырвалась ослепительная молния, и ударила в стекло кабины. Остро запахло жжёной резиной, а в лицо ударил холодный, полный влаги воздух. Раскатистый гром сотряс тело, вплоть до вжатого в сиденье кобчика.
-- Всем, кто меня слышит! Я, борт 710, терплю бедствие. Получил удар молнией, разгерметизация кабины. -- заорал Максим в микрофон.
Вертолёт тряхнуло и резко бросило в сторону от облака. Перед глазами плыли слепящие росчерки, но он смог развернуть вертолёт и полетел прочь от грозы. В телефонах потрескивало и шелестело, но, тем не менее, размеренный голос произнёс:
-- Пункт управления в/ч 1610 борту 710. Слышу вас хорошо. Наблюдаю на радаре. Выйдите из грозы на вынужденную посадку. При приземлении сообщите координаты, вышлем помощь.
"Вот спасибо тебе товарищ Соколов, за твоих соколов!": помянул он добрым словом министра обороны и вояк неизвестной в/ч. На душе сразу стало тихо и спокойно -- моя армия меня бережёт.
-- Вас понял, ПУ в/ч 1610, конец связи!
Вертолёт хорошо слушался управления, только оплавленная дырка в стекле, с кулак величиной, напоминала о недавнем происшествии. Тем не менее, рисковать не хотелось, повреждение могло сказаться в любую минуту. Лес внизу очень кстати поредел, и впереди замаячила проплешина поля. Максим снизился, присматривая удобное место, а потом решительно повёл "Ка" на посадку.
Винты перестали гнать морщины волн по морю низкой травы, двигатели обиженно поворчали, останавливаясь. Через отверстие потянуло запахом трав и неуловимой свежестью леса с близкой опушки. Приятно было сидеть, откинувшись в кресле, смотреть на облако вдали, которое едва не отправило тебя к праотцам. Отсюда, с земли оно не казалось таким подавляющим и грозным.
"Ну что Каааа? Мы как всегда надрали задницы вандерлогам?": спросил он у вертолёта напевным голосом Багиры из мультика про Маугли. "Ка" в ответ лишь потрескивал остывающим железом. До хруста в костях Кедров потянулся и повернулся взять карту с штурманского кресла. Тут он поймал себя на том, что движение головы не ограничивает, как обычно, провод от головных телефонов. От машинально брошенного взгляда всё внутри похолодело -- он был оборван! Кусок, торчащий из приборной панели, висел беспомощным хвостиком дохлой мыши! А в наушниках шумит фон помех! Всё ещё ничего не понимая, он быстро подобрал провод у себя на груди. На его конце болтался маленький серебряный шарик, подвижный как ртуть. От рывка шарик менял форму, но упорно держался, не желая стряхиваться прочь. В висках сразу застучали молоточки паники, а руки противно задрожали. Не могло быть никакой связи! Провод пережгла молния!
Кабина, только что надёжная и привычная, сразу сдавила со всех сторон. Одним рывком Максим отстегнул привязные ремни, рванул на себя створку фонаря. Выпрыгнул он неуклюже, боком. Кубарем покатился по траве и замер не в силах пошевелиться. Перед ним, над землёй, висел тот самый серебристый диск, от которого он схлопотал молнию.
Глупая поза -- стоять на четвереньках, с песенкой-мыслью в голове: "То тарелками пугают, дескать, подлые летают". В книгах как-то было пафосно -- два звездолёта на планете железной звезды. Тут мы, из одного конца Галактики, а там они, на спиралодиске с другой. Лучшие из лучших, средоточие живущих, ещё кажется что-то про крайню степень вещества...
Но вот он, рядом, сгусток непонятно чего -- расплавленного металла, жидкости, плазмы. Плоский, полутораметровый диск превращается в толстенькую чечевицу. Она округляется, становится шаром. Всё это без малейшего шума, под трель соловья из леса.
Максим не выдержал беззвучной демонстрации инопланетной технологии. Он сорвал с головы наушники телефонов, развернулся, вскочил и рванулся бежать. Прочь от этой небесной чертовщины! Кому надо, пусть контактирует, с него довольно!
Со всех сторон негромко, но мощно раздалось: "Союз нерушимый республик свободных, сплотила навеки Великая Русь". Звук гимна -- глубокий, проникновенный, низкий бас под торжественную музыку, завораживал. Казалось даже, что он рождается где-то под рёбрами, в лёгких, заставляет трепетать всё тело. Привычка, вбитая ещё в армейской учебке, заставила Максима замереть. Земля может разверзнуться, и небо опрокинется на землю, но двигаться нельзя, ни в коем случае! Он медленно повернулся -- на месте шара теперь висела идеальная пятиконечная звезда.
В голову пришла очередная сомнительная мысль: "Может, разработали новое оружие? Метеорологическое, например. И сидит сейчас, где-то далеко в бункере, лейтенантик-оператор. Крутит музыку, смёется себе в кулачок над шараханьем бедолаги пилота". Подобная глупость, тем не менее, неожиданно придала храбрости -- Максим повернулся к искрящемуся серебру и зло рявкнул:
-- Ну и что всё это значит?
Исполнение гимна прервалось, звезда дрогнула. Её четкие контуры поплыли клубами завихрений, а поверхность превратилась в дрожащее марево. Из беспорядочной пляски бликов начало проступать лицо в ореоле курчавых волос и бороды -- прямой нос, небольшой, чётко очерченный рот, холодные глаза статуи без зрачков.
-- Ты веришь в Бога? -- тем же низким басом пророкотало со всех сторон.
Губы серебряной маски двигались, но звук по прежнему, казалось, рождался каждой частицей воздуха. Что-то знакомое было в этом лице. "Зевс из учебника по истории 5-го класса": неожиданно для себя вспомнил Максим любимую книжку с чёрной обложкой. От этого, страх окончательно улетучился, захотелось выкинуть что-то бесшабашное. С самым невозмутимым видом Максим подобрал телефоны, водрузил их на голову. Затем сел на траву, достал сигареты.
-- Ты мне ещё Чебурашку покажи, -- пуская струйку дыма, заявил он.
Лицо божества всколыхнулось и расплылось туманом, из которого невидимый скульптор немедленно начал лепить ушастую голову. Нет, это не был друг крокодила Гены. Через несколько мгновений отлитый в серебре олимпийский Мишка -- жизнерадостный символ московской олимпиады приветствовал Максима.
-- Я сущность, хочу пообщаться с тобой, -- голос мнимого диспетчера в/ч 1610 в телефонах успокаивал и придавал происходящему налёт банальности.
-- А там, в небе, что это? -- Максим махнул в сторону поблескивающего молниями облака.
-- Подобный мне, в другой форме существования. Пытался овладеть твоей машиной. Мы используем приборы летательных аппаратов для дальней связи.
-- Вы инопланетяне?
-- Нет, скорее сопланетники. Мы создали белковую жизнь на этой планете.
-- Да? -- от такого нескромного заявления Максим невольно улыбнулся и скептически оглядел олимпийского крепыша. -- Значит вы -- боги?
-- Это понятие очень расплывчатое. Можно только сказать, что оно возникло от общения человечества с нами, -- собеседник перестал утруждать себя формами и превратился в идеальный шар.
-- Исус Христос, случайно, не ваша работа?
-- Он результат изменения его матери. Небольшой социальный эксперимент.
"Давит на психику и промывает мозги. Что же это за хрень такая? Должно быть обычное объяснение происходящему, например, американцы вербуют. На вертолёте стоит новейшая разработка -- "Советник СВ", комплекс радиоактивной разведки. В спешке демонтировали только приборную панель, сами датчики и аналитический блок на своих местах. Хотят янкесы заполучить игрушку, вот и транслируют божественную чушь". Сигарета помогла думать спокойно и рационально.
-- А сейчас, какой вы проводите эксперимент? -- спросил Максим и сделал глубокую затяжку, чтобы скрыть интерес в голосе.
-- Эксперимент провёл изгой нашего общества. Он пытался открыть новый вид связи с использованием нейтронных модуляций. Катастрофа на Чернобыльской АЭС всецело его вина. Сейчас он намерен сообщить о результатах своей работы единомышленникам.
-- Вы хотите помешать ему?
-- Нет, но когда происходит вмешательство в жизнь человечества, мы предоставляем ему возможность проявить свою волю. В твоих силах остановить эксперименты над реакторами.
"Хитро загнул: "Макс - Спаситель человечества", "Там злой изгой, а мы белые и пушистые". И, готов поспорить, что без вертолёта с секретным блоком в "войне богов" не обойтись. Надо только взлететь, а потом сесть в нужном месте, чтобы его можно было без помех снять". Максим задумчиво потушил о траву сигарету и вмял бычок во влажноватую землю.
-- Чем же я могу остановить твоего ... -- подходящее слово не находилось, но, в конце концов, он произнёс -- сородича?
-- Нужно вернуться и залететь в облако. Для использования аппаратуры твоей машины ему понадобиться открыть информационные каналы. Если я буду рядом с тобой в кабине, то смогу проникнуть в мыслящую структуру соперника.
-- Облако -- его тело?
-- Можно так сказать. Мы используем атмосферные образования для развёртывания дополнительных матриц мышления. Вид, в котором ты меня наблюдаешь, у нас для ожидания благоприятных условий. Крайне неудобная форма существования. Даже термин для этого существует -- "шаровая молния".
-- А если я откажусь? Мне какой смысл соваться опять в грозу?
-- Очень тяжело оперировать такими общими терминами как "смысл" в твоём случае. Представь, что прокладывается автотрасса, а на её маршруте находится муравейник. Строители дороги очень далеки от смысла жизни муравьёв. Разные уровни существования. Даже исследователь-биолог может понять и оценить муравейник в целом, но мысли отдельной особи ему неинтересны.
-- Но я ведь могу умереть! Или ты можешь сделать меня бессмертным?
-- Твоя смерть не исключена. Изменять тебя целенаправленно я не стану, ты перестанешь быть представителем человечества, но при взаимодействии моих потенциалов с соперником, возможны перестройки твоей протоплазмы. Это иногда случается. Про Одина, Будду и Мохаммеда ты наверняка слышал.
Лететь в соседстве с шаровой молнией в кабине не хотелось отчаянно. Хотелось вернуться, скушать яичницу под водку в столовке и завалиться спать. Если это всё правда, человечество жило бок о бок с молниями в тучах тысячи лет, значит и дальше проживёт. Хотя, с другой стороны, не построй Ной ковчег, неизвестно как дело бы обернулось.
-- Великий Потоп, упомянутый в Библии, был на самом деле?
-- Мы нуждались в плотной облачности на определённом этапе.
Подмывало спросить про вымирание динозавров, но Максим решил, что пора заканчивать эту метафизическую беседу. Что ему может грозить по службе, если отбросить богов, американскую разведку и сопланетян? Выговор за нарушение правил полётов в сложных метеорологических условиях, максимум. Что может грозить от устроителей фантасмагории? Молния в голову, минимум. Вот, исходя из этих нехитрых расчётов кнута, при наличии призрачных пряников и придется лететь к злому богу в гости.
-- Разъяснения о потопе убедили меня помыться в грозе лишний раз, -- заявил он, поднимаясь на ноги.
Разумная молния показала хорошее понимание юмора -- шар величественно поплыл к распахнутой кабине и скрылся внутри. Прежде чем залезть, Максим боязливо заглянул вовнутрь.
Следов серебристого компаньона не наблюдалось. "Меньше в кабине народу, больше пилоту кислороду. Вот почему, когда я нервничаю, тупые шутки сыплются из меня как из мешка?". Он не стал заглядывать в грузовую кабину. Сопланетник доказал, что может сам о себе позаботиться.
"Ка" недовольно фыркнул, отзываясь на процедуры запуска. Подсознательно Максим ждал каких-то отклонений в работе приборов, но всё шло гладко -- турбины набрали обороты, стрелки приборов установились на обычных позициях.
Зная хищный нрав коварного облака, он постарался выйти к нему на максимальной высоте, там вихри не такие опасные. За это время оно изменилось -- поверхность стала более гладкой, взамен выпуклостей, по ней лениво ползали белесые пятна. Космы облачности стремительно уносились вверх, приближаясь к фиолетовому гиганту. От этой мощи стихии решимость Максима понемногу начала испаряться. Дырку в стекле пришлось заткнуть куском промасленной ветоши, и теперь она постоянно маячила перед глазами, напоминая о недавнем происшествии. Это тоже не добавляло геройства. Всё тот же размеренный голос в телефонах произнёс:
-- Будь готов заглушить двигатели.
Секундная радость от осознания того, что где-то рядом могущественный союзник, сменилась страхом -- более нелепой команды в воздухе ему не приходилось слышать. Он уже открыл рот, чтобы уточнить причину, когда облако перешло к активным действиям. Прорывая белесые пятна, из фиолетового нутра вылетели ледяные глыбы. Лишь в начале глаза успели ухватить отблеск их медленного вращения. После секундной задержки они устремились к вертолёту. Скорость была так велика, что Максим лишь беспомощно прикрыл глаза -- увернуться от этих размытых в стремительном движении снарядов было невозможно.
Вертолёт содрогнулся от мощного удара, и обломки лопастей пронеслись в бешеном падении. Моторы дико взвыли, потеряв нагрузку, потом мгновенно захлебнулись от серии новых ударов. В хвостовой части что-то сильно треснуло, мощный поток ветра ударил в спину. Влага обильно покрыла стекло кабины, скрывая видимость.
Тело Максима вжало в сиденье чудовищным ускорением. На смену мерному гулу двигателей пришли дикие завывания ветра с оглушающим громом. Ему оставалось только сидеть и беспомощно смотреть, как неясные пятна света пляшут на мокром стекле.
Остановка была ещё более жёсткой. Ремни впились в тело, в селезёнке немилосердно закололо. Но телесные страдания не могли отвлечь от страстного желания узнать о происходящем снаружи. Как только торможение прекратилось, Максим лихорадочно протёр боковое стекло. Фиолетовый мрак, из которого тянуться к разбитому вертолёту зигзаги десятков разрядов. А что в лобовом стекле? То же самое! Искалеченный вертолёт беспомощно весит, в дебрях электрического кокона. Всё новые слепящие змейки вонзаются в стекло, рассыпаются злыми искрами, мельчайшими волосками струятся по корпусу. В этих сполохах фиолетово-черный мрак кажется глубинами адской преисподней. Резкий запах озона, непрекращающийся треск разрядов.
Стрелки приборов заметались в диком танце. На электронных табло начали выскакивать случайные цифры, желтый крест авиагоризонта перед глазами завертелся как прицел смертельно раненого снайпера. Руки Максима невольно дёрнулись к приборной панели, и застыли на полпути. Сеть мелких разрядов выползла из стекла, жадно захватывая окошки приборов. Ещё немного и его зажарит, как на электрическом стуле! Он затравленно повернулся к проёму грузовой кабины. "Ну, где ты Сын Неба, чёрт тебя побери? Я сижу тут как последняя Аэлита в подземелье. Меня скоро принесёт в жертву исследователь нейтронных модуляций, а тебе и дела нет"!
В ответ на его мысленный призыв в глубинах вертолёта прозвучал глухой взрыв. Волна нестерпимого света медленно покатилась не него. Для неё не существовало препятствий -- она одновременно выступила из проёма и стены за спиной, прошла сквозь тело Максима как туман сквозь рыбацкую сеть. Лишь по барабанным перепонкам ударил перепад давления. Встретившись с напоенным электричеством стеклом кабины, она одним мощным взрывом разворотила его и устремилась во мрак, сминая паутину кокона разрядов.
Вертолёт дрогнул и Максим почувствовал себя в кабине скоростного лифта, несущегося вниз. Внутренности, казалось, вжались в лёгкие, а во рту противно выступила слюна. Отчаянье охватило каждую клеточку тела, он отстегнул ремни и выпрыгнул из кабины. В лицо ударил резкий ветер, мелкие градинки ударили по щёкам. Странно, но боли он не почувствовал. Его развернуло спиной вверх, он летел, глотая воздух в сумасшедшем падении, сквозь бушующую электричеством мглу.
Если бы он был парашютистом то, наверное, рвал бы кольцо несуществующего парашюта. А сейчас Максим был зёлёным курсантом, который на стареньком Як-18 валится в пике. Сука инструктор тогда вышел почти у самой земли, а он не смог, не смог тянуть штурвал на себя. Сидел и смотрел, как несутся на встречу квадраты полей. Стиснув зубы, он мысленно потянул этот облезлый штурвал, который так часто снился ему по ночам.
Неожиданно, падение изменилось -- тело начало разворачиваться с подъёмом головы, воздушный поток теперь бил больше по ногам, перегрузка тяжёлым прессом выдавила воздух из лёгких. Чувствуя себя последним дураком, Максим расставил руки как крылья и представил, как переводит рукоятку газа. Тело ответило рывком вперёд и понеслось вперёд. Земли он так и не видёл, но чувствовал, что это уже не падение, а полёт. Всё ещё не веря себе, он прибавил скорости -- световая метель вокруг вытянулась полосами, напор воздуха в лицо стал сильнее, но тело не охлаждалось. Иногда ему казалось, что молния сверкает прямо перед глазами, он прикрывал глаза, ожидая удара, но каждый раз открывая их, убеждался, что всё жив.
Очередное открытие не показало перед собой фиолетовую жуть. Белый туман вокруг. От неожиданности Максим утратил все свои лётные навыки управления телом. Он летел по инерции, замедляясь, пока не повис окончательно. Сила тяжести почти не ощущалась, туман стал осязаем, и походил на вязкое масло, которое поддерживало. Максим загрёб его руками, устремляясь вверх. Инстинктивно, он боялся земли. Высота, высота, это жизнь пилота.
Отблески заходящего солнца на облачках над головой. Они растрёпанной чередой тянутся к фиолетовой грозе вдалеке. Там всё ещё кипит схватка -- яркие сполохи подсвечивают облако изнутри, как китайский фонарь. Электрические существа ведут свой небесный спор.
Он лежит на животе, наполовину погружённый в липкую белизну облака и смотрит вниз на землю. Зрение тоже изменилось -- если всмотреться, отсюда, с километровой высоты видно даже дупло на дереве. Кто он теперь? Бог? Плавает по облакам, летает как птица. Что ещё может?
Вот взять, нахмурить брови, и метнуть вниз разящую молнию! Р-раз!
Белка выглянула из дупла. Гроза ушла. В вышине лёгкие облака. Воздух всё ещё полон влаги и кора скользкая. Зверьку это не нравится. Сухое гнездо манит вернуться. Усаживаясь на ветку, белка подбирает хвост и обиженно цокает, глядя на небо.
Вспышка. Дерево жалобно скрипит, роняя расщёплённую молнией верхушку. Громовой раскат застаёт белку уже в дупле. Не надо гневить небеса.