Бд-8: Восьмичасовой
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
- Уберите! В моё время мы обходились стопкой бумажных листов!
Вот так. Никаких цифровых заморочек. Ничего. Только белый лист и карандаш - вот всё, что мне нужно для заполнения анкеты.
Откуда во мне весь это пафос? Я что - стал таким же, как те жирные старые засранцы, которые способны только брюзжать?.. Нет, не может быть. Я не жирный старый засранец, и, надеюсь, никогда им не стану. Что есть у них? Всё. Что есть у меня?.. Ничего.
Я лжец и неудачник. Пустое место. Моего дома больше нет. Я одинок. В том, что я ничего не приобрёл, есть и положительная сторона - я ничего не могу потерять.
Если у тебя нет работы, тебя не могут выгнать с неё. Если у тебя нет квартиры, воры не смогут подобрать ключ к двери. Если у тебя нет семьи - нет и того, кто может выбить опору у тебя из-под ног.
Мы живём в странном мире. Никогда не знаешь, что с тобой произойдет в следующий момент. Ты можешь стать звездой на телевидении, или загнуться от голода и холода под куцей газетёнкой в какой-нибудь вонючей подворотне. Ты можешь шесть раз сменить работу, развестись и жениться вновь, увлечься спортивной ходьбой, начать выписывать журнал "Сделай сам", сменить пол, уехать жить на Мадагаскар - и всё это за два-три месяца. И ничего не изменится. Ни-че-го.
Человечество живёт на чемоданах. Мы чувствуем - что-то должно произойти со дня на день, с минуты на минуту. Ну, не сейчас - так в следующем месяце, а то и через год. Секунды складываются в минуты, минуты складываются в часы, часы - в дни, дни - в недели и месяцы... Но так ничего и не происходит. Ключевое слово, как вы поняли - "ничего". Это журналисты, ученые, балетмейстеры, художники, политики и писатели могут говорить: мы должны подождать ещё немного. Или: мы на пороге величайшего открытия, которое перевернёт наше представление о Вселенной. Но испытания-репетиции-что-там-ещё-черт-возьми-может-быть займут ещё некоторое время. А пока, говорят они, купите нашу новую книгу в интернет-магазине. А пока, говорят они, пожертвуйте свои деньги в наш фонд, потому что правительство совершенно не заботят наши исследования. А пока, говорят они, не пошли бы вы к черту, потому что мы ещё не придумали, чем вас занять.
- Знаете... Я передумал, извините. Сам не знаю, что со мной творится. Дайте мне планшет. Ещё раз извините. Устал, наверное.
Человек у стойки изображает на лице понимающую улыбку и протягивает мне планшет с загруженной анкетой. Я отхожу в сторону, за мной уже скопилась внушительная очередь. Я знаю, мне нужно отдохнуть. Я спущусь в кафе этажом ниже и там в спокойной обстановке заполню проклятую анкету.
В лифте шесть человек, не считая меня. И я гляжу на короткую юбку женщины, стоящей передо мной. Материал - думаю, один из новейших полимеров, полимер-хамелеон. Сейчас юбка бордовая. Интересно, какого она цвета, когда её снимают...
Почему я начал нести всякую чушь о бумаге, там, у стола регистрации? Не знаю. Чтобы казаться старше? Я выгляжу на свои. Чтобы обратить на себя внимание? Нет, не думаю. С меня довольно внимания. К тому же... Профессиональный безработный не должен слишком выделяться среди окружающих.
***
- Ник! Сколько лет, сколько зим!.. Подсаживайся ко мне. Я рада тебя видеть...
Беру свой поднос и обреченно сажусь на стул напротив Вероники. Чмок. Чмок.
- Ты узнал меня? - Сверкает своими белоснежными зубами, ослепляет меня глубоким вырезом. Не волнуйся, дорогая, я уже давно всё равно что слепой.
- Конечно, Вероника. У меня хорошая память на красивых женщин.
ХОД: Е2-Е4. Стандартный комплимент.
- Ха-ха. Спасибо. Знаешь, теперь ударение в моём имени ставится на второй слог. Как... в Англии, - нерешительно добавляет она.
Как скажешь, деточка. Я ничему не удивляюсь. Мы уже давно говорим на смеси русского и английского. Разбавляем лексикон немецкими, итальянскими, французскими словами. Удивительно, но книги продолжают печатать на русском. Когда-нибудь, на земле останется один-единственный язык, не отягчённый тысячелетней историей своих предшественников. И мы построим Вавилонскую башню. Вот только архитектора пригласим стоящего.
- Тогда "ас" на греческий манер, вместо "ата". Не очень удачная шутка, но смысл...
- Я поняла. Ты ничуть не изменился. Нет, скажу так - ты стал лучше.
- Лучше чем когда? - тихо спрашиваю я.
- Вообще - лучше, - уклончиво отвечает Вероника. - Где ты работаешь?.. И тут же, будто выручая меня:
- Я забыла, ты всё-таки закончил высшее?
- Да. Специалист в области полимеров. Тогда это было востребовано. Сейчас с этим туговато. Но вообще-то я не жалуюсь.
- Полимеры... - она задумчиво тянет через трубочку свой молочный коктейль.
ХОД: Сказать про то, что трубочка сделана из полимера. Неудачная идея.
- А что это у тебя такое? - Коготки Вероники возле планшета.
- Ах, это, - отодвигаю планшет в сторону, - новостная подписка. Ерунда. Колебания акций... эээ... фирм...
- ...занимающихся сбытом или производством полимеров, - лукаво улыбается она.
- А как ты?
- Я - нормально.
- Ты стала ещё красивее. Ты всегда была красавицей. Все хотели быть с тобой. Я был с тобой. Ты всегда выглядела отлично. Даже когда ты побрила полголовы налысо, а с другой стороны оставила длинные волосы и покрасила их в зелёный. Я любил тебя. Ты помнишь, как всё было?
- Восьмичасовой без остановок.
- Да.
Встречные электрички, пригороды. Зима. Тряска, колёса стучат на стыках. Холодно. Я грею пальцы дыханием. За окном поздний вечер, и снег бешено вихрится за окном. Прижимаю к себе гитару, будто желаю своим теплом согреть её. Золотые блики от фонарей расползаются по вагону. Мажут сиденья, пол, лица немногочисленных пассажиров. "Фак химию. Фак полимеры. Фак карьеру", - размышляю я. Думаю о Веронике. И я абсолютно, до ломоты в суставах, счастлив, потому что еду к ней на восьмичасовом без остановок.
- Где ты живешь?
- Всё там же. У нас спокойно, и пробки не такие ужасные. Вертолётных площадок хватает почти всем. Кстати, теперь нет восьмичасового. И ехать ко мне не два часа, а всего двадцать минут. Знаешь, новые поезда на магнитной подушке... Но... Иногда здесь, в городе...
- Друг?
Её глаза вдруг теряют свой блеск - будто потухла искра внутри.
- Да.
И она начинает плакать. Негромко. Но внутри меня будто бы царапают вилкой по тарелке. Неприятно. Я чувствую себя в ответе за неё. Будто меня притянуло к ней магнитом. Прогресс делает нас ближе. Мы живём в муравейнике. Нас сталкивают лбами, но мы этого не хотим. Ничего не настраивается. Города расползаются вширь, вгрызаются в землю, тянутся в небо бесчисленными небоскрёбами. Но мы так и остаёмся бесконечно далекими друг от друга.
- Мы разошлись... - всхлипывает Вероника, - Он бросил меня. Такой подлец. Всё прошло. Ничего нет. Любви нет, чувства умерли. Я так его (хлюп) любила. Ничего-ничего-ничего нет! Я хотела отдать жизнь, а он... Не знаю, что было у него на уме. Есть только злоба, и хаос, и распад...
Да, она знает эти слова. Её щеки мокры от слёз. Я протягиваю платок.
- Успокойся. Это не конец жизни.
- Пойдем ко мне, - шепчет она. - Ты был всегда на шаг впереди. Ему с тобой не сравниться. Он был ограниченным. У него были дома и машины. Но он - не ты. Я видела тебя на телевидении, ты выступал... Ты развелся с женой - мне говорили. Сколько у тебя не было женщины? Поедем ко мне, поедем к тебе... Ты - настоящий победитель... Ты ещё не забыл стихи, которые мне читал?..
Я встаю. Она следом. Вот-вот схватит меня за галстук.
- Нет. Прости. Ничего. Ничего нет, - говорю я с грустной улыбкой.
Я разворачиваюсь и иду к выходу. Она уже перестала плакать. Рано или поздно, они все перестают плакать.
- Я могу помочь с работой!.. - вбивает она мне в спину, аккурат между лопаток. Точно, успокоилась. Голос холодный и отстраненный.
***
Люблю смотреть на поезда, как они проносятся мимо тебя мерцающей цепочкой огней. Снег. И выдыхаемый пар рассеивается у меня перед глазами. Почему я ушел?
Я был счастлив не только когда был вместе с Вероникой. Я был счастлив те два часа, что ехал к ней. Я мечтал. Два часа страдания - ожидания, были для меня сладкой пыткой. Я чувствовал себя живым, любил и был любимым. Я был счастлив, когда бренчал для неё на гитаре. И когда целовал её. И потом, когда утром ехал обратно - все эти два часа я хранил в душе воспоминания. Счастливые мгновения.
Я знаю, почему распадается брак. Мой распался потому, что не было такого восьмичасового, на котором я бы мог доехать к жене. Когда-нибудь время поймают в ловушку; когда-нибудь время подчинится человеку. И бег мельчайших частиц закрутят в хитрую спираль. Я буду ждать. Тогда мы сможем прожить десять лет, состарившись на минуту.
Почему я ушел и не вернулся? Потому что мы разные с ней теперь, изменились непоправимо, или потому, что теперь нет старого доброго восьмичасового, и доехать до её дома можно за жалкие двадцать минут?..