Тесно - мягко - тепло - темно - не двинуться. Сжали - отпустили - сжали - отпустили - сжали так, что больно - чуть передвинулась - отпустили. "Меня что, как пасту из тюбика выдавливают?" - подумала я, но все мысли смыло следующей волной боли, сжимающей и выкручивающей моё тельце и, кажется, потеряла сознание. "Сплю," - подумала я, очнувшись. Вместе с сознанием пришли и ощущения, ни одно из которых меня не радовало. Кто-то вздёрнул меня за ноги, встряхнул и шлёпнул со всей дури. От боли и обиды я заорала со всей мочи и закашлялась, услышав лишь жалкий скрип. Слабость накрыла меня с головой и я обмякла, судорожно всхлипывая. Как же вокруг холодно и пусто... Попытавшись открыть глаза, обнаружила, что со зрением тоже беда. Свет обжигал, в нем смутно угадывались чьи-то тени, но ни цвета, ни резкости, как на дедушкином телевизоре, когда новый канал искали. Всё было слышно, как из-под воды.- Мальчик?- Девочка.- Уберите. И чтобы никто ничего не знал. У меня родился мальчик, мёртвый. Вы меня поняли?- Да, госпожа. Меня кладут на что-то колючее и жесткое, небрежно заворачивают и поднимают на руки.- Бросьте её в лесу. Тёплые руки, державшие меня, вздрагивают от этих слов, и надо мной раздаётся спокойный голос:- Да, госпожа. Меня куда-то понесли. В лицо дохнуло холодом и стало темно. Я слышала горячий шёпот несущей меня женщины:- Гадина! Господи прости, какая же она гадина! Своего ребёнка в лес, на съедение диким зверям! Бежать отсюда надо... подзадержалась я тут. К гадалке не ходи - и так ясно, что Госпожа меня на тот свет отправит, как только малышку в лес отнесу, как свидетельницу её греха. И, небось, на меня же этот грех повесит... Так, под её шёпот, я уснула без снов и проснулась тем же комочком, слабым, полуслепым и голодным. Я плакала от своей беспомощности и ужасалась всей безнадёжности ситуации, в которую попала. Я не могла говорить - язык еле ворочался, тело не слушалось, вместо чётких движений - вялые подёргивания, мысли разбегались стайкой перепуганных тараканов, зато всё, что я чувствовала, было настолько ярким, острым, что я успевала пресытится ощущениями за какие-то жалкие полтора - два часа, и обморочная дремота поглощала меня без остатка.* Мир постепенно наливался красками и звуками, я отключалась уже всего четыре-пять раз за день и два раза ночью. В каждое пробуждение живот болел так, что я, начинала хныкать и скулить. Через несколько минут надо мной склонялась сероглазая круглолицая женщина, внимательно меня осматривала, неловко разворачивая и меняя пелёнки. Она каждый раз со всё большей тревогой смотрела поверх моей головы. Что она там высматривала, мне было не ясно, но становилось тревожно, и я с ужасом начинала ждать приближающейся беды, однако ничего не происходило. Вздохнув и поджав губы, она затыкала мне рот концом тряпочки, торчавшей из рожка, по которой сочилось чуть тёплое молоко, и боль постепенно отступала, но привычной для меня ясности мыслей не было. Сначала боль и дискомфорт, потом сытое отупение не давали сконцентрироваться и осознать произошедшее. Первая минута, когда я смогла обнаружить в себе чётко оформленную мысль и осознать её, совпала по времени с тем мгновением, которое изменило возможный рисунок моей судьбы:- Матушка лесная! Это я, Жанетта, которую вы учили делу повивальному. Помогите мне... - раздался надо мной голос женщины с тёплыми руками.- Проходи. - немногословно ответила ей какая-то пожилая женщина, одетая в старое, не единожды заштопанное, коричневое платье и некое подобие длинного тускло-рыжего жилета грубой вязки. Лицо её, одетое в сеточку морщин, было ярко высвечено солнцем на фоне дверного проёма и напомнило мне открытки с репродукциями картин Рембранта, водянистые глаза, ореол выбившихся из-под чепца седых волос... Я смотрела на неё, широко распахнув глаза, и в голове моей билась пойманная за хвостик мысль: "Меня зовут Алёна!" Словно услышав меня, она наклонилась и, улыбнувшись, представилась:- Меня зовут Энн. Для тебя бабушка Энн.
--------------Прода этого сна печататься не будет, если желающие узнать что приснилось дальше, не подтвердят своё существование и любопытство комментарием. Ибо дешифровывать записанное мною сгоряча сто сорока семизначным шифром в дневник мягко говоря муторно. Вкратце содержимое помню. Но именно вкратце. В десяток предложений уложусь. )