Юнкер : другие произведения.

  

  

  

  

  

  

Пролог

  

  

  Дождь зарядил с самого утра. Промозглый ветер водил по горлу бритвой, вынуждая прижимать подбородок к груди. Поскрипывая башмаками, я шлепал по лужам в направлении деревенской баньки. Городской массив незаметно сменился задворками, асфальт — глинистой тропинкой. Ноги разъезжались, и приходилось контролировать каждый шаг. С грехом пополам я добрался до нужной калитки и переложил портфель в другую руку. Привернутый над ржавым почтовым ящиком звонок пялился выпуклым красным зрачком. Я вдавил его до упора, через секунду на крыльце дома появился Коля. Он поеживался, потирая выпирающие через майку ребра.

  — Здорово! Промок? Ничего, сейчас согреешься! — ободрил меня приятель; лязгнула щеколда, пропуская во двор. — Дуй сразу туда, банька давно протопилась.

  Когда я раздевался, было слышно, как в парилке кто-то кряхтел. Внезапно охи-ахи кончились и дверь распахнулась. В облаках пара нарисовался бородатый старик. Он отодрал березовый лист, прилипший к груди, и опустился на лавку.

  — Знакомьтесь! Это Агафон Петрович, — представил мне Коля, сбежавшего из преисподней деда. — Отстранен от церковной службы за ересь. А это Саня — друг со школьной скамьи!

  Мы пожали друг другу руки.

  — Ну что, Саша, лекарство принес? — по-свойски спросил расстрига, будто знал меня с прошлой жизни.

  Я вытащил из портфеля и протянул бутылку. Агафон Петрович внушительным глотком ополовинил ее и вытер губы.

  — Хороший портвешок! Ну, иди, смывай грехи свои тяжкие.

  Не прекословя, я последовал совету. Раскаленный пар заставил опуститься на корточки. Почти тут же компанию мне составил религиозный деятель.

  — Чего на карачки встал, или совесть потерянную ищешь? — спросил он и беззлобно хихикнул. — Заползай на полок!

  Веник беспощадно хлестал мою спину, доставляя удовольствие

  от банного садомазохизма. Старикан быстро выдохся и окатил меня водой.

  — Для начала хватит. Айда, разговеемся чуток!

  Обезвоженные организмы с жадностью впитывали портвейн.

  — Петрович, а чем ты братьям во Христе не угодил? — Коля впился зубами в пластмассовую пробку.

  — Как тебе сказать? Приобщал юных прихожан к библейской мудрости доступным языком, чтобы доходчивей было. Разве уразумеет молодежь текст, изобилующий притчами и иносказаниями? Им же комиксы подавай! Так с комиксами в башке на тот свет и уходят. Вот я и воспользовался современным сленгом да сюжеты библейские слегка перекроил, чтобы понимали, о чем речь идет.

  — Что же ты им проповедовал? Может, и нас просветишь, Петрович? — Коля провокационно подмигнул мне.

  — С радостью! Знаниями надобно делиться. Грех — в себе их держать, — Петрович приложился к бутылке. — Имел я, ребятки, неосторожность библейские тексты дополнить, — пошел он по второму кругу. — Дернул меня бес, а уж когда осознал, то поздно было. Истории вышли занятные, но с душком постмодернизма.

  Расстрига закурил и пустил из ноздрей упругие струи дыма.

  — Расскажи, Петрович! Интересно послушать!

  — Как скажешь, сын мой, — расстрига начал рассказ.

  Язык у бывшего служителя культа был подвешен ладно, и речь его текла напевно, как колокольный звон. Слушая байку, я совершенно забыл о цели визита. На другой день мне в голову пришла идея записать все, что сохранилось в памяти. Не могу гарантировать дословный пересказ, но сюжет выглядел приблизительно так, как я изложил здесь.

  

  

I

  

  Среди гор хрусталя, загромоздивших сервант, скучал фарфоровый Пьеро. Пьеро как Пьеро — крестьянская рубаха с жабо и большущими черными пуговицами, широкие панталоны, на голове остроконечная шапочка. Вот только выражение лица плохо соответствовало образу несчастного влюбленного: злобная ухмылка искривляла его. Казалось, что некогда отвергнутый дамой сердца персонаж нашел способ избавиться от полученных обид. В углу комнаты стоял журнальный столик с вазой. Из посудины торчали увядшие розы. Бутоны почти осыпались и выглядели убого. Среди лепестков, усеявших столешницу, валялась дохлая муха. В гамаке из табачного дыма качалась тоска.

  Атакованный апатией разум вынуждал курить одну за другой папиросы, ронять на пол пепел и ждать неизвестно чего. Желания отсутствовали; сознание того, что жизнь бессмысленна — угнетало. Молодой человек бросил окурок в стакан и отвернулся к стене. Типичный неврастеник Гриша Жгутов недавно расстался с девушкой. Разлука выбила его из колеи относительного спокойствия, и он пребывал в депрессии. В народе говорят: «От чего заболел, тем и лечись», но кто может заменить женщину, застрявшую занозой в истерзанном сердце? Прежде, чем ринуться на новые бастионы любви, надо вытравить из себя воспоминания, заглушить душевную боль. Для этого требуется не день и не два. Встречаются такие личности, которых отчаяние загоняет в могилу.

  Валяться надоело, и Жгутов решил проветрить мозги. Бесцельно шатаясь по городу, он увидел согнутую старуху, опиравшуюся на клюку. Бабка стояла у бордюра и провожала взглядом машины, проносившиеся мимо нее беспрерывным потоком. Она никак не решалась перейти на другую сторону дороги. Гришка сжалился и взял старуху под локоток.

  — Давайте я вам помогу!

  Ничто не вызывает у человека столько благодарности, как отзывчивое отношение к его проблемам. Старуха повернула голову, повязанную выцветшим платком. На ее сморщенном лице с крючковатым носом светились на удивление молодые, выразительные глаза. Бабка зашамкала губами.

  — Помоги, сынок! — Она крепко вцепилась в Гришкину руку.

  Проезжая часть давно осталась позади. Словно в забытьи Жгутов шел со старухой до тех пор, пока не оказался у дверей своей квартиры.

  — Надеюсь, ключи у тебя есть? — поинтересовалась странная бабка. — Не волнуйся, я ненадолго!

  Гришка, как заговоренный, пропустил старуху. Не разуваясь, она прошла на кухню, поставила на плиту чайник. Платок сполз с ее головы, высвободив густые, без седины волосы.

  — Ну, чего растерялся? Ты же дома!

  Старуха присела на табурет и оперлась на клюку. Она не дала Гришке опомниться и завела разговор.

  — Я тебе кое-что расскажу. Не сомневайся в подлинности истории. Ты читал Библию или хотя бы просматривал ее? — старуха взглянула на Гришку и продолжила: — Давно это было — в ту пору Иудеей правил Ирод Антипа. На день его рождения собрались почетные гости — старейшины израильского народа. Желая угодить им, Ирод уговорил свою падчерицу Саломею сплясать. Танец семи покрывал очень понравился гостям. В благодарность царь поклялся исполнить любое желание падчерицы. Та не знала, что просить, и посоветовалась с матерью: «Чего требовать у него, я же ни в чем не нуждаюсь!» Мать с ухмылкой подсказала: «Голову Иоанна Крестителя!» Неожиданная просьба вынудила Ирода смутиться. Дело в том, что пророк пользовался в Иудее уважением, и его казнь могла вызвать смуту. Но отрекаться от данного слова Ирод счел непозволительным. — Старуха устало закрыла глаза. — А теперь догадайся, кто я?

  Гришка относился к категории людей, не способных без заминки ответить на внезапный вопрос. Требовалось время — взвесить все за и против. Он пожал плечами.

  — Преподавателем, наверное, работали?!

  Бабка засмеялась. Жгутову показалось, что морщины на ее лице разгладились, и она не такая уж древняя, какой выглядела при встрече. Старуха резко поднялась со стула. От ее беспомощности, что была у дороги, не осталось и тени.

  — Имя мое Саломея! Хочешь — верь, хочешь — нет, но это я ублажала гостей во дворце! Я, подобно Агасферу, перехожу из века в век. Разница лишь в том, что он умрет, дождавшись второго пришествия Христа, я же избегу этой участи!

  «Сумасшедшая!» — Жгутов решил вызвать скорую помощь и избавиться от незванной гостьи.

  — Не торопи события, Гриша. Врачи скорее сочтут за безумца тебя, чем благообразную бабульку. Я же могу одарить тем, чему позавидуют многие жители земли! — Загадочная улыбка озарила ее лицо. — Вечностью! Да-да, ты не ослышался. Взамен я потребую немного — всего лишь ночь любви!

  Легкость, с которой старуха прочла Гришкин замысел, вызвала у него потрясение. День за окнами незаметно угасал. Чем темнее становилось в комнате, тем моложе и обольстительнее выглядела старуха. Она подошла вплотную, Жгутова окатило жаром.

  — Колеблешься, не веришь?.. — Саломея обняла парня.

  Губы старухи коснулись Гришкиной щеки. Небывалое доселе возбуждение лишило парня рассудка.

  — Все так неожиданно!.. — Он обнял и стал целовать бабку.

  — В жизни все непредсказуемо: и рождение, и смерть! В этом ее тайна и прелесть!

  Балахон старухи сполз к ее ногам, обнажив красивое, стройное тело. Сильно изменившаяся внешне, она прижалась к Гришке, чем довела его до головокружения. Все сомнения в дальнейших действиях отпали сами по себе. Жгутов подхватил Саломею на руки и окончательно забыл о душевных муках, связанных с потерей любимой. Впереди ждала бесконечная ночь.

  Изнуренный Жгутов мечтал о передышке, веки его слипались. Ночь тем временем таяла. Восход ничем не отличался от заката и пророчил кому-то начало дня, а кому-то его конец.

  — Мне пора! — Саломея поцеловала Гришку в лоб.

  — Ты еще придешь? — сквозь дрему спросил он.

  — Я прихожу единожды!

  Гостья оделась и вышла из комнаты.

  Жгутов с трудом открыл глаза. Из прихожей долетели брошенные старухой слова:

  — Мы сделали выгодный обмен: я получила молодость, ты — вечность! Прощай! — Хлопнула входная дверь.

  Жгутова с тех пор никто не видел. Запах тления, сочившийся из его квартиры, вынудил соседей обратиться в органы. Милиционеры вскрыли замок и обнаружили на диване труп старика. Никому в голову не могло прийти, что гниющие останки принадлежат Гришке; единственный свидетель драмы — фарфоровый Пьеро — лукаво улыбался, храня жуткую тайну.

  

  

II

  

  Волхвы сверились по звездному небу и огляделись. Невдалеке стояла лачуга, окруженная кустами жимолости. Старцы выбились из сил и затеяли спор. Позубоскалив, они подошли к распахнутой настежь двери. Их встретила непроглядная тьма.

  — Есть тут кто живой, или мы адресом ошиблись?

  В углу послышался шорох, зашипела и вспыхнула спичка.

  — Не здесь ли тот младенец, в честь которого вспыхнула звезда над священным градом Вифлеемом? Не здесь ли тот, кого назовут сыном Божьим, и перед кем мир упадет на колени? Где он, покажите его нам!

  — Компас купите, туристы! Нет здесь таких, — обрубил вопросы грубый мужской голос. Разочарованные волхвы повернули к выходу. — Пока вы топали, его уже распяли и вознесли!

  — Вот те на! А какой год нынче, не подскажешь?

  — Ну, скороходы, даете стране угля! Радио не слушаете, что ли? Коммунизм на дворе, а вы все вчерашний день ищете.

  Наступила тишина, прерванная покашливанием.

  — Коммунизм? Что за вера такая?

  — Очередная сказка в светлое будущее. Ничего нового, только вечной жизни не обещают. Сами прекрасно знаете: любая глупость привлекательна, если ее хорошо оформить!

  Старцы потирали ноющие поясницы.

  — Позволь отдохнуть с дороги — ноги отваливаются, — обратились они к исчезнувшему во мраке человеку.

  Не дожидаясь ответа, опустились на грязный пол и вытянулись, подобно мертвецам.

  — Иудей? — поинтересовался один из них.

  — Беспартийный. — Мужик зажег керосиновую лампу.

  Красное с желтыми переливами пламя застыло под куполообразным стеклянным колпаком. Оно выхватило из сумрака скудный интерьер жилища. Над столом висели распятые кнопками портреты Гагарина в скафандре, Хрущева с бородавкой на носу и картина с голой бабой из несметных собраний Третьяковской галереи, бережно вырезанная из «Огонька». Сбоку от них красовался вымпел «Ударнику коммунистического труда». На приколоченной к стене полке хранились необходимые в быту вещи: штопор, пара алюминиевых ложек и нескольких граненых стаканов. Пахло мышами, прелым сеном и какой-то гадостью. После беглого изучения «иконостаса» гости продолжили допрос:

  — А чем хлеб насущный зарабатываешь?

  — Вообще-то я путешественник. Но истаскался малость, деньги нужны. Сейчас счастливых караулю. Заработаю немного — и в путь, — ответил хозяин.

  Неопределенного возраста, он отличался от субтильных, согнутых годами волхвов крепко сбитой, ладной фигурой. На скуластом лице красовались пышные усы и борода цвета выгоревшего на солнце песцового воротника. Такого же серебристого, отдающего желтизной цвета, были и волосы. Глубоко посаженные глаза, нос с горбинкой и тонкие губы выдавали в нем человека жесткого, не склонного к сентиментальности и прочей романтической лабуде. Ирония в голосе и сарказм говорили о принадлежности к отряду циничных скептиков или скептически настроенных циников, что по сути — одно и то же.

  — Интересный ты человек. Разве счастливцам необходим надзор? — вопрошал старец в прожженной чалме.

  — Как ни странно — да! Живые так и норовят что-нибудь стырить с могил или надругаться над ними.

  — Так ты покойных называешь счастливцами? Чудно!

  — Счастлив тот, кто ни в чем не нуждается. Много ли надо умершему? Ответьте мне, если знаете. — Хозяин хибары опустился перед гостями на корточки. — Закурить есть?

  — Кроме ладана нет ничего. Угостить?

  Неопрятный старик стал шарить в заплечном мешке.

  — Нет, спасибо. Я только «Беломор» курю, — хмыкнул кладбищенский сторож и отошел.

  Он поправил на скамье тощий матрас и извлек из консервной банки окурок. Старики больше не привлекали его внимание. Мужчина закурил, пустил из ноздрей дым и с головой погрузился в воспоминания.

  Перед самой Пасхой главная улица Иерусалима кишела от народа. Солдаты Рима гнали приговоренных к смерти преступников. Подстегивая их плетьми, они позволяли горожанам плевать злодеям в лица и наносить удары. Знойный воздух сотрясали злорадный смех, крики и чей-то плач. Все это походило на кошмарный аттракцион, поставленный душевнобольным режиссером. Особенно доставалось человеку, посмевшему объявить себя Божьим сыном.

  Его лицо превратили в кровавое месиво. Огромные гематомы скрывали глаза, и мужчине приходилось высоко задирать голову, чтобы сквозь щели опухших век смотреть перед собой. Он изнемог от тяжести креста, который тащил на спине, и хотел передохнуть в тени дома. Но Агасфер, хозяин хижины, прогнал его.

  — Иди, иди! — Он пнул утомленного человека. — Нашел, где привалы устраивать! На Голгофе отдохнешь.

  — Хорошо, — сквозь почерневшие от спекшейся крови губы прошептал изгой. — Запомни слова мои: обреченный на вечные скитания станешь искать встречи со мной, дабы молить о смерти!

  Картинки из прошлого прогнали сон. Мужик поставил на «буржуйку» закопченный чайник.

  — Чайком вас побалую. Утомились, поди, с дороги!

  Волхвы как по команде зашевелились, давая понять, что выпили бы чего-нибудь покрепче. Хозяин хибары догадался о желании гостей.

  — На работе спиртное не употребляю. Есть одеколон. Если хотите, то — пожалуйста! — Он протянул плоский пузырек.

  Старики поочередно понюхали и отказались.

  — Слишком резкий запах, да и зеленый цвет настораживает. Нам бы красненького, виноградного. Скажи, человече, а тот, кого мы ищем, успел посеять семя истины?

  — Посеял, посеял. Только каждый норовит это семя по-своему разжевать. Один так, другой этак! Многое исказили, да и то, что осталось нетронутым, не все на веру принимают. Брожение умов, мать его! — «человече» снял закипевший чайник и бросил в него горсть заварки.

  — А сам-то ты верующий? — не унимались гости.

  — Познавший истину в вере не нуждается! — равнодушно ответил мужик и посмотрел в окно на светлеющий небосвод.

  — Мудро сказал! А как имя твое?

  Сторож отвернулся, будто не расслышал вопроса. Поковырялся у печи и, выдержав паузу, буркнул:

  — Агасфер.

  Подтверждая его слова, в углу заверещал сверчок.

  

  

III

  

  Еще никому не удавалось путешествовать во времени, перескакивать из одного тысячелетия в другое, кроме того, кто находился вне его рамок или писателей фантастов. Апрельским вечером, накануне Пасхи, в междомовую арку, поддерживаемую атлантами, похожими на грузчиков с овощной базы, на видавшем виды тарахтящем «козле» въехал мужчина. Расхристанный вид мотоциклиста вызвал неодобрение у старух, облепивших лавочку.

  — Что за молодежь пошла?! Не стригутся, не бреются, как черти из преисподней! Гоняют на драндулетах с утра до ночи!

  — Хиппарями себя называют, — промямлила беззубая бабка и сама себя спросила: — Что за хиппари? Сектанты что ли?!

  Мотоциклист сделал по двору круг почета и остановился напротив ворчливых старух.

  — Здрасте, родненькие! Я здесь проездом. Не скажете, как до кладбища добраться?

  Бабки переглянулись. Та, что сидела с краю, поднялась.

  — Кто же, на ночь глядя, покойников навещает? Креста на тебе нет! Совсем приличие потеряли!

  — Истину глаголешь. На мне его нет, а я на нем есть!

  Ничего не поняв, старуха принялась объяснять:

  — Выезжай со двора и сразу сворачивай налево. Мимо гастронома проедешь и опять налево.

  — Спасибо, добрая душа! Желаю тебе еще сто лет протянуть!

  Драндулет затарахтел и скрылся из виду.

  Мотоциклист подъехал к погосту, заглушил двигатель и направился к сторожке. На стеганных ковриках сидели древние старики с пиалами в руках. Громко причмокивая, они равнодушно встретили вошедшего.

  — Шалом Алейхем, аксакалы!

  Старцы качнули серебряными бородами.

  — Вэалейхем шалом!

  — Чаи гоняете?

  — Чифирим понемногу. Угощайся и ты! — предложил сидевший у «буржуйки» дедок и потянулся за чайником.

  — Спасибо, не хочу — давление скачет. А где хозяин?

  — Сейчас вернется. С дозором обходит владения свои, — ответил по-некрасовски лысый чифирист с куцей бороденкой.

  Будто услышав его слова, жалобно скрипнуло крыльцо, и на пороге появился сторож. Он взглянул на гостя и суетливо обтер о штаны взмокшие ладони.

  — Христос воскресе! — своеобразно поздоровался Агасфер и неуверенно протянул руку.

  — Узнал, презренный! — Гость ответил на рукопожатие.

  — Когда освободишь от суеты житейской? Ведь обещал!

  Молодой человек внимательно рассмотрел генсека коммунистической партии с початком кукурузы и повернулся к сторожу.

  — Не торопись, всему свое время. Прежде всего хочу погулять на твоей свадьбе.

  Агасфер закусил губу и около минуты пребывал в недоумении.

  — Да кто ж за меня пойдет? — Он всплеснул руками.

  — Есть одна фифа, ведет кружок бальных танцев в Доме Культуры. Редкой красоты девица, Саломеей кличут. Слыхал небось?

  — Как не слыхать? У всех сынов Израиля ее имя на слуху.

  Старцы переглянулись. Затем поднялись и в пояс поклонились позднему гостю.

  — Прости, что не признали тебя, Господи! От чифиря башню сносит!

  — Нет вины на вас, отдыхайте с миром! — Мотоциклист снова обратился к Агасферу: — А ты готовься к своему счастью!

  Не прощаясь, он покинул сторожку.

  

  

IV

  

  Преподаватель хореографии контролировала каждое движение учеников и вносила коррективы:

  — Спинку держите ровно, и ножку, ножку... Вот так! — Она внимательно следила за техникой исполнения.

  Мальчик вращал партнершу, отпускал ее в свободное плавание и снова привлекал к себе. Девочка то крутилась юлой, то грациозно изгибала свое пластилиновое тело.

  — Все, ребята, молодцы! На сегодня хватит!

  В огромное, на всю стену зеркало женщина увидала, как в зал вошел длинноволосый, небритый мужчина в потертых джинсах и клетчатой ковбойке. Не обращая внимания на юных танцоров, он прямиком направился к ней.

  — Здравствуй, Саломея!

  Женщина сникла. Ее красивое лицо с выщипанными бровями потухло, с щек исчез румянец, в огромных глазах поселилась тревога. Не зная, как успокоиться, хореограф с хрустом мяла тонкие длинные пальцы.

  — До свидания, Марья Харитоновна! — попрощались дети.

  Женщина кивнула им и встала возле замолчавшей радиолы.

  — Вы из «Моссада?»

  — Почти, Марья Харитоновна. Надо же, как законспирировалась! Должок за тобой. Или запамятовала, как родственника моего, по твоей прихоти обезглавили? Да, и откуда такая самоуверенность? Кто сказал, что ты будешь жить вечно? Годы летят быстро. Вчера еще на горшке сидел, а нынче тебя из шланга обмывают да в гроб укладывают. Мементо мори, короче говоря.

  — Я сейчас милицию вызову! — пошла ва-банк женщина.

  Незнакомец схватил ее за плечо. Желание бунтовать пропало.

  — Не смеши! У меня не будет к тебе претензий при условии — если выйдешь замуж за Агасфера! Представляешь, он не настолько плохой мужик, каким показался мне при первой встрече. Будет замечательная пара! Невеста, отплясавшая голову предтечи, и лишивший Христа последней в жизни передышки жених соединятся узами Гименея! Саломея, не вздумай ломать комедию — окажешься в жестком цейтноте. Надеюсь, ты это понимаешь. Агасфер обосновался на кладбище, ты будешь там же. Свадьбу сыграем по месту проживания жениха. — Мужчина засмеялся и начал перебирать пластинки. Выбрав необходимую, он включил радиолу. Под сводами танцевального зала грянул марш Мендельсона.

  — Все люди — рабы времени и обстоятельств! Тяжелый хомут из проблем и случайных происшествий гнет к земле, позванивая бубенцами из грехов, — поэтично сказал он и добавил: — Ждем тебя сегодня в гости. Не опаздывай!

  Безмятежность парила над могилами, давая понять, что суета жизни — временное явление — и обязательно прекратит свой бег, сменив его на вечный покой. Но это будет потом, когда иссякнут силы и собственная жизнь станет обузой.

  В сторожке отмечали помолвку. Между волхвами сидела растерянная невеста. Взгляд ее упирался в стол, она не решалась поднять глаза и по достоинству оценить суженого. Жених же, наоборот, пожирал ее глазами и пытался под столом дотронуться до коленки. Мотоциклист взял на себя роль тамады, произнес краткую заздравную речь и по старой привычке превратил воду в портвейн. Агасфер налегал на вино. Вскоре он потерял контроль и без стеснения тискал невесту. Та брезгливо отбивалась. Пожар в мозгах кладбищенского сторожа разгорался и рисовал в воображении брачную ночь в мельчайших деталях. Агасферу мерещились обнаженная Саломея и любовные наслаждения, о которых он давно забыл. Похоть овладела душой недавно мечтавшего о смерти человека. Старцы смущенно кряхтели. Невеста искала у них защиты и не представляла, как можно делить ложе с мужчиной, вид которого вызывает отвращение.

  — Братья и сестры, — продолжал сводник. — У нас мало времени. Отложенные дела лишают возможности насладиться вашим изысканным обществом. Ввиду этого, свадьбу сыграем завтра!

  От хорошей новости зрачки Агасфера расширились и превратились во всепоглощающие черные дыры. Саломея же побледнела, будто ее осыпали мукой. Движения женщины стали вялыми, как у приговоренной к казни.

  — Но это будет завтра, а нынче надо хорошенько отдохнуть. Посему праздничный банкет объявляю завершенным! Жениха и свидетелей прошу убрать со стола, а я невесту до дому подброшу.

  Тамада увел сникшую пленницу обстоятельств.

  

  

V

  

  Саломее не спалось, скомканные мысли рисовали ужасающие перспективы. Ближе к рассвету ей стало дурно. Дрема сменялась очевидным бредом. Мерещилось, что она идет по краю пропасти, взирая на выступы скал, о которые суждено разбиться. В какой-то момент сердце отчаянно заколотилось и выскочило из груди. Подпрыгивая на камнях, оно покатилось в бездну. Саломея схватилась за опустевшую грудь и вытянулась на кровати.

  Украшенный цветами и куклой в подвенечном платье катафалк подъехал к дому. Агасфер в компании старцев вылез из автомобиля и направился в подъезд. Стучать не стали, дверной замок жених ловко вскрыл булавкой. Ему хотелось сделать сюрприз — осыпать спящую невесту собранными с могил цветами. Каково же было его изумление, когда он нашел Саломею не подающей признаков жизни. Смерть усилила ее красоту, вернув лицу потерянное накануне спокойствие.

  — Сердечко не выдержало! — констатировали мудрецы. — Это ж надо так возмутительно себя вести перед бракосочетанием! Опозорил девушку при всех, чуть ли не под подол залез!

  Они стали попрекать растерянного Агасфера.

  — Довел барышню до инфаркта! Будешь теперь бобылем век коротать да в носу ковыряться!

  Все походило на страшный сон. Гости собирались веселиться и орать: «Горько!» — а пришлось выражать соболезнования жениху. Противоестественно выглядел Агасфер. Глупая улыбка не сползала с его губ — рассудок Агасфера покалечили осколки грез, умело разбросанные мотоциклистом. До самых похорон он не отходил от Саломеи, гладил по волосам, целовал ее прозрачные кисти. Старцы пошушукались и оставили наедине с невестой.

  Карканьем ворон погост выразил свое почтение траурной процессии. Гроб установили на табуретки и дали небу последний раз взглянуть на ту, чью душу оно забирает. Вразнобой застучали молотки и намертво пришили крышку гвоздями. Заросшие щетиной мужики опустили гроб в могилу. Замелькали лопаты. Свежий могильный холмик украсили цветами и портретом усопшей. Волхвы символически подровняли насыпь, подхватили под руки молчаливого жениха и направились к автобусу.

  Агасфер не помнил, как прошли поминки, куда делись старцы и сын Божий. Уткнувшись в подушку, он в полной мере ощутил несправедливость бытия. Безрассудные мысли одолевали его, вызывая лихорадку. Еще позавчера, впервые за две тысячи лет, жизнь показалась удивительной сказкой. Все было замечательно: планы, надежды, ожидание счастья. А что в результате? Разочарование, как закономерный финал любых иллюзий. Поднявшись с топчана, Агасфер покинул сторожку.

  Луна без всякого интереса смотрела на спящую землю. Кутаясь в одеяло из облаков, она начинала дремать, но тут же просыпалась. Агасфер опустился на колени, на ощупь отыскал брошенную землекопами лопату. Раскидал венки и начал копать. Земля с легким шуршанием падала на пластмассовые цветы, пока полностью не похоронила их под собой. Время остановилось. Наконец, лопата уперлась в крышку гроба. Агасфер подцепил ее штыком и надавил. Крышка поддалась, оглашая кладбище пронзительным визгом гвоздей. Несостоявшийся жених протиснул пальцы в зазор и рывком отворил дверь в покои невесты.

  Саломея будто спала. Ее лицо не выражало ни малейшего смятения. Агасфер осторожно извлек труп из гроба. Неведомая сила помогла ему без особого труда поднять окаменевшее тело и вытолкать на поверхность. Шорох на земле привлек внимание луны. Она перестала дремать и со страстью наблюдала за происходящим. Ночная птица когтями вцепилась в покосившийся крест. Ее хохот подбадривал молодоженов. «Уха-ха!» — исступленно кричала она, пугая в могилах мертвецов.

  — Вот мы и вместе!

  Агасфер поцеловал невесту в холодные уста и стал готовить к торжеству брачной ночи. Его пальцы тряслись и плохо слушались. Агасфер никак не мог справиться с застежками. Терпение его иссякло. Он бессовестно задрал подол свадебного платья.

  — Куда же он запропастился? Как бы ни натворил чего!

  Седобородый старец отправился на поиски. Он обходил один кладбищенский сектор за другим и увидел такое, что обмер от потрясения. На свежей куче земли сидел Агасфер, перед ним лежала обнаженная Саломея.

  Прикрыв ладонью беззубый рот, старик бросился в сторожку.

  — Полный кирдык, ребята! Агасфер над трупом надругался, — поделился он страшной новостью с приятелями и засеменил к автобусной остановке, рядом с которой ржавела телефонная будка.

  — Милиция?! Тут такое дело... — мудрец сбивчиво доложил о происшествии и вернулся к своим.

  — Когти рвать надо, — загребут, как подельников! — Он чиркнул по горлу большим пальцем. — Век воли не видать!

  Старцы сочли свою миссию выполненной и покинули хибару.

  Наряд милиции осторожно окружил влюбленную пару.

  — Встать, руки за голову! Шаг влево, шаг вправо расценивается как попытка к бегству! — крикнул сержант.

  Агасфер не реагировал на команды. Его мысли были далеко — поймать их не представлялось возможным. Милиционер подкрался к любителю «клубнички» и подмял под себя. Тот не сопротивлялся, только повторял, как заезженная пластинка:

  — Она родит мне наследника! Она обещала!

  Наручники сковали запястья будущего отца. Милиционер поднялся, отряхнул форму.

  — Рехнулся фраерок, можно в психушку оформлять!

  Страж порядка подвел извращенца к машине, но тот вырвался и с воем бросился к покойнице. У самой могилы он споткнулся. Копьевидные прутья оградки с хрустом прошили грудную клетку, помогая Агасферу догнать сбежавшую на тот свет невесту.

  За происходящим из-за надгробья наблюдал небритый мужчина. Когда Агасфер испустил дух, он закрыл ладонями мертвенно-бледное лицо.

  — Мир праху твоему! Ты получил то, о чем мечтал. А кто из нас вечен, еще вопрос вопросов!