"- Ты нарисовал целый ряд картин, пока рассказывал, - заметил я. - Да, - кивнул он. - Но все они без начала и без конца. - Самая последняя имела конец, - возразил я. - Да, - ответил он. - Но какой? - Это был кусок жизни, - сказал я". Джек Лондон, "Тропой ложных солнц""

  

  Собрание коллектива управления буровых работ проходило как обычно: вначале поздравления с праздником и славословия в честь руководящей и направляющей, затем более привлекательное чествование победителей социалистического соревнования - вручение парторгом и начальником управления отраслевых почётных грамот и наград, в сопровождении стандартного набора напутственных слов.

  Илья сидел в четвёртом ряду на крайнем месте, слушал в пол-уха речи со сцены и рассматривал красочные агитплакаты, развешанные на дощатой стене как раз напротив, через проход. На одном плакате был изображён самоотверженный строитель коммунизма, в лучших традициях социалистической агитации. Молодое мужественное лицо в защитной каске, широкие плечи под курткой цвета "хаки", штукатурный мастерок в крепкой жилистой руке. Всё это на фоне красной кирпичной стены, переходящей в коллаж из заводских труб, бескрайних полей пшеницы и плотины гидроэлектростанции. И крупная, рублеными буквами, лаконичная надпись: "История пишется так!".

  Плакат был сделан грамотно - рассматривая его и читая эту простую фразу, хотелось срочно встать и идти куда-нибудь строем. Петь революционные песни и чувствовать себя неотъемлемой частью сплочённого коллектива, ощущая своими плечами крепкие плечи товарищей и зная, что тебя обязательно приведут туда, куда надо...

  Под конец собрания парторг в последний раз попросил внимания у совсем осоловевшего от долгого сидения народа и сказал:

  - А сейчас, товарищи, я хочу пригласить на эту сцену бурового мастера Алиева и поздравить его с высокой правительственной наградой - орденом Ленина, за достижение его бригадой, по итогам прошлого года, рекордной цифры - семидесяти тысяч метров проходки горных пород!

  Зал взорвался аплодисментами, искренне радуясь за товарища и надеясь, что на этой мажорной ноте собрание и закончится через несколько минут.

  - Мы вручаем товарищу Алиеву диплом за первое место, а сам орден он получит на торжественном собрании в объединении, - продолжал парторг, расплывшись в немного натянутой улыбке и сопровождая взглядом приближающуюся худощавую, невысокого роста, фигуру Ахмеда, бакинца лет тридцати с небольшим.

  Тот быстро выбрался из рядов, поднялся на сцену, хмуро взглянул в суетливые глаза парторга, автоматически пожимая протянутые руки начальства, принял планшетку поздравительного диплома и, сказав одно только слово "спасибо", повернулся и пошёл к выходу. Типичное кавказское лицо - тёмные глаза, нос с горбинкой под чёрной волнистой шевелюрой и обтянутые смуглой кожей скулы. Узкие, но угадывающиеся под вязаным свитером узлами мышц сильные плечи, жилистые руки, твёрдая стремительная походка. Он скользил прямым взглядом по рядам, двигаясь вдоль стены и на ходу пожимая протянутые руки, поднимающихся вслед за ним сослуживцев. На мгновение встретился глазами с Ильёй, кивнул и прошёл мимо, а того, пропускавшего идущих вслед за Ахмедом людей, нетерпеливо теснили сзади и пробкой вытолкнули в проход, чуть не сбив с ног.

  Люди валом шли к дверям, выходили на улицу, радостно перебрасываясь на ходу весёлыми фразами, делились на кучки и расходились в разные стороны, спеша по домам и в общежития. Часть устремилась к винно-водочному магазину, у дверей которого волновалась не успевшая отовариться к празднику толпа.

  Илья остановился на крыльце, прислонился к деревянным перилам, ожидая своих приятелей, курил и вспоминал неприступное лицо Ахмеда, который как раз сейчас, наверное, получал в объединении свой орден. И, в то же время, видел перед собой другое лицо, круглое удивлённое лицо молоденького помощника бурильщика, совсем мальчишки. Скуластое, стянутое гримасой страшной боли, лицо с раскосыми татарскими глазами, мёртво глядящими в низкое небо, с застывшими слезами на конопатых щеках и кровавой пеной в углах рта.

  Воспоминания волной нахлынули на Илью и он вновь мысленно перенёсся в тот день - тридцатое декабря прошлого года.

  

* * *

  Он в паре с Володей Кравцовым - электромеханик с "железным" механиком, работал тогда по недельной вахте на N-ском месторождении.

  Подбаза бурового управления располагалась рядом с первым кустом скважин, пробуренных на месторождении, в ста метрах от болотистого берега небольшой речушки с отрывистым хантыйским названием Нюдя-иту-яха, и так и называлась - Первый куст. С неё в далёком 1975 году и начиналось промышленное освоение этого северного нефтяного края. От некогда густо населённого посёлка на Первом кусту осталась трубная площадка, перевалочный склад-арочник, вахтовое общежитие со столовой, несколько рубленых балков на санях из стальных труб, да котельная с двумя живыми котлами из четырёх, которых как раз хватало, чтобы поддержать тепло в оставшемся жилье в долгую зимнюю стужу.

  Царь и бог Первого куста, управлявший его людской и производственной жизнью, был Харитоныч, местный старожил. Отставной слесарь, круглосуточно совмещающий полуобщественные должности распорядителя работ, завскладом, мастера котельной и транспортного диспетчера. В посёлке постоянно жили только он сам, его жена и дочь - обе поварихи, которые кормили остальной сменяющийся пришлый люд. Полностью его звали Михаил Харитонович, но люди со временем укоротили имя-отчество до удобного, но, тем не менее, уважительного - Харитоныч.

  Эту неделю, накануне новогоднего праздника, Илье с Володей выпало быть на вахте. Они, как обычно, сменили вечером в воскресенье вторую пару механиков - Серёгу Белова и Ивана Бахирева, которые распрощались со сменщиками в радостном избытке чувств, пожелав им встретить Новый Год под буровой вышкой вместо ёлки. Беззлобно послав "доброжелателей" подальше, напарники заступили на вахту и с той же ночи почти не вылезали с буровых, вместе или поврозь перемещаясь из бригады в бригаду на дежурном бортовом "Урале", а иногда и пешком, если не было свободных машин. Разбирались с неисправностями и авариями оборудования, вновь вдыхали жизнь в мёртвое замороженное железо и двигались дальше, лишь пару ночей проведя на своих местах в общежитии Первого куста.

  В ночь на пятницу тридцатое декабря они как раз ночевали в посёлке. После завтрака сходили в диспетчерскую к Харитонычу послушать утренний селектор руководства с буровыми бригадами, на удивление спокойный, без обычных авралов, и после немного расслабились, так как не поступило по их части ни одной заявки.

  Харитоныч закрыл рабочий журнал, аккуратно надел колпачок на чернильную самописку и спрятал её во внутренний карман ватной телогрейки. Потом посмотрел на Володю и Илью и закурил папиросу, прикусив бумажный мундштук жёлтыми редкими зубами.

  - Ну что, сегодня у вас случайный выходной образовался, - то ли сказал, то ли спросил он.

  - Ага, - ответил Володя. - Можно немного передохнуть, пока опять куда-нибудь не вызвали.

  Харитоныч согласно кивнул головой, затянулся крепко и длинной струёй выдохнул дым.

  - Бог даст, может, скоро никому не понадобитесь. Буровички теперь особо гнать метры не будут. Планы годовые кто уже выполнил, кто и не выполнит уже, а за рекордами только Ахмед гонится, но и он, похоже, не успеет.

  Затушив окурок в пепельнице, он медленно поднялся с лавки, коротко переступил, повернувшись к порогу, и сказал небрежно:

  - Вот я и говорю, не мешало бы вам в баньку сходить, раз время есть.

  Илья недоверчиво и обрадовано взглянул на него - не шутит ли? Харитоныч не шутил.

  - С утра топором помахать - лучшей зарядки нет, - он остановился в дверях, оглянулся на ребят. - У меня банька настоящая, с печкой, а не на электричестве. Так что пошли за мной...

  Морозец на улице был самый приятный - градусов двадцать. Воздух спокойный, ни ветерка. Небо чистое, бело-голубое с низким, бьющим прямо в глаза ярким маленьким солнцем. Снег под ногами приятно поскрипывал, дышалось легко и свободно, хозяйственные дела спорились. Вот уже и вода набрана, и дрова наколоты, уложены в каменку и рядом про запас. Огонь весело взметнулся над берестой и белый дым ровно потянулся в небо из жестяной трубы.

  Тропинка вилась меж деревьев вдоль берега, повторяя причудливые извивы речки. Шагая по ней, Илья с Володей поворачивали порой на сто восемьдесят градусов, огибая петли русла, свитые капризным течением. Напрямую ходить было нельзя - по берегам ключи, и какой толщины лёд под ногами не угадаешь. Проволочная "морда" не проверялась дня два и за это время в неё набилось полтора десятка окуней, несколько штук мохтика и небольшая щучка - шустрая живая торпеда. Рыбу отнесли на кухню, отдали Оксане, пышнотелой Харитонычевой дочке.

  Потом в баню, где жар уже обжигал дыханье. Над тазом поднимался лёгкий берёзовый дух от ошпаренного кипятком веника. Ягодицы прижаривались к полку, а изо всех пор на коже проступали прозрачные капли пота, словно смола на сосновом срезе, под хлесткими ударами распаренных веток.

  После знатной парилки, смыв последние пятна грязи с тела и души и прочувствовав, окунувшись в белый хрустящий сугроб, как земная благодать сливается с небесной, парни до отвала наелись в столовой жареной рыбы, "отползли" от стола и завалились спать у себя в комнате, добирая украденные раньше у сна минуты.

  А на дворе ещё был день - два часа пополудни.

  

* * *

  - Вставай, Илюша, - Харитоныч тронул Илью за плечо.

  Тот сразу же подхватился с кровати, помотал головой, стряхивая остатки сна, и вопросительно глянул на него.

  - Пошли на рацию, Ахмед зовёт.

  В дежурке сидели двое водителей, недавно вернувшиеся с месторождения, курили после обеда и перебрасывались вялыми фразами.

  - А ну, шуруйте на улицу, - накинулся на них Харитоныч. - Нашли курилку, топор можно вешать. Ни на минуту нельзя отлучиться.

  - Сам то куришь, - кивнул один на пепельницу, полную папиросных окурков.

  - Мне можно, я здесь работаю, а вы лясы точите, - буркнул сердито хозяин, прошаркал к окну и распахнул форточку.

  Водители не стали больше спорить и скрылись за дверью.

  За окном уже давно стемнело, шёл пятый час дня.

  Илья подошёл к столу, взял чёрную трубку радиостанции, пощёлкал клавишей. В динамике шуршали лишь слабые помехи, канал был свободен.

  - Тридцать шестой, ответь первому.

  Тишина.

  - Да он на сорок седьмом, - Харитоныч повернулся от окна. - Оттуда выходил на связь, слышно было плохо, видать, антенну еще нормально не поставили.

  - Сорок седьмой, ответь первому, - и снова тишина в ответ. - Сорок седьмой, сорок седьмой...

  - На связи сорок седьмой, - прорвался сквозь всплеск шипенья глуховатый голос.

  - Сорок седьмой, Трофимов на связи. Добрый день. Где там Ахмед, он меня вызывал.

  - Да здесь я, - отозвался резковатый баритон с лёгким акцентом. - Давай, Илюха, езжай скорей к нам, у меня насосы стали, а разбираться некому.

  - А ты что, уже забурился? Станок же ещё не пускали.

  - Пускали, не пускали, какая разница? Мне ждать некогда, - голос отдалился и утонул в треске, через секунду всплыл снова. - Езжай, очень тебя прошу. Сильно бурить надо.

  - Конечно, приеду - раз надо. Найду, только, на чём, - ответил Илья и вопросительно посмотрел на Харитоныча.

  Тот утвердительно кивнул головой и направился к выходу. Илья положил трубку на стол и пошёл обратно в комнату, одеваться в дорогу. Володя продолжал мирно посапывать, пока он осторожно натягивал свитер и ватные штаны. Меховые кирзовые сапоги, короткий крытый полушубок и лохматая шапка-ушанка довершили рабочий гардероб.

  Харитоныч стоял на крыльце, потягивая неизменную беломорину. Прожектор "Сириус" на высокой мачте заливал мёртвенным белым светом площадку для стоянки автотехники, резкими гранями вырубив тени от машин на укатанном снегу. Один из "Уралов" вырулил из общего ряда и подкатил к крыльцу.

  - Сегодня, видишь, весь транспорт к вашим услугам, - усмехнулся Харитоныч. - Другой раз хоть разорви машину: всем надо в разные стороны, а сегодня - пожалуйста. Завтра ещё лучше будет.

  - Спасибо, завтра что-то совсем не хочется, но это уж как судьба распорядится, - отшутился Илья. - Не знаешь, Харитоныч, почему Ахмед уже на сорок седьмом? Там же ещё на прошлой неделе наладчики стояли.

  - Его бригада на обоих кустах сейчас бурит. Я ж говорил тебе, что он к рекорду тянется. В этом году у них удачно сложилось с бурёжкой, весь год сам из кожи лез и народ тянул. На сегодня, по-моему, им как раз метров четыреста не хватает до семидесяти тысяч. Вот он и не отпустил на выходные сменную вахту, кинул парней на новый куст, чтобы там недостающие метры взять.

  - Загонит же себя и людей, - проговорил задумчиво Илья.

  - Загонит, не загонит - зато отхватит и премию на бригаду, и квартиры вне очереди, а там, глядишь, и самому от правительства что-нибудь обломится, - продолжил Харитоныч. - Он ведь вчера, знаешь, что отчебучил: чтоб пусковая комиссия не помешала бурёжку начать, перегородил дорогу на повороте на куст бетонным пригрузом, они и уехали не солоно хлебавши. Круто берет парень!

  Илья покачал головой, подхватил металлический чемоданчик с инструментами и сбежал с крыльца к "Уралу".

  

* * *

  Ахмед не прислал трактор к перегороженному бетонным блоком повороту, но Илья этому даже обрадовался. Зимняя ночная прогулка манила его своей непредсказуемой новизной ощущений от встречи с замершей на время, но всегда чуткой северной природой. Настоящая бесконечность окружающей заледеневшей тундры, беззвучность кристально чистого воздуха, мерцающий игольчатый свет звезд, небрежной бриллиантовой россыпью сверкающих на чёрном бархате неба. Всё это с благородным величием обступало одинокую человеческую фигурку, выдернутую из повседневной цивилизованной жизни и осторожно бредущую по белой снежной целине.

  Пока Илья шёл по заметенной дороге к далёким огням буровой, небо затянуло тучами, сыпал крупными хлопьями снег, звёзды поблекли и скрылись, а ущербная луна с трудом проглядывала сквозь туманную дымку. Когда проходил мимо замершей буровой установки, из-за обваловки шламового амбара выскочили собаки, обнюхали чужака и умчались в бригадный посёлок, а он приостановился возле высоковольтного распредустройства.

  И с этой минуты плавное течение событий дня вдруг оборвалось. Жизнь понеслась в ускоренном темпе, не давая времени толком осмыслить происходящее.

  Сначала послышался негромкий хлопок, и в ту же секунду потухли фонари и прожектор на вышке, потом снова зажглись, а из-под пола распредустройства посыпались на снег жёлтые искры. Илья быстро поднялся по металлической лестнице и прошёл к ячейке, от которой был подключен трансформатор, подающий электроэнергию на буровую и в посёлок. Искрило именно здесь и Илья, прикрывая на всякий случай правой рукой глаза, левой осторожно открыл дверь.

  С первого взгляда стало ясно, что от случившегося короткого замыкания загорелась резиновая изоляция кабелей. Медлить было нельзя, - пламя скоро спровоцирует новое замыкание, а это может вообще отключить высоковольтную линию.

  Илья развернулся и бегом кинулся к насосному блоку. Взлетел по лестнице в полутёмное помещение, сорвал с пожарного щита красное конусное ведро и, зачерпнув им из ящика грязного мёрзлого песка, со всех ног бросился обратно. Подбегая к распредустройству, поднял глаза и резко остановился, по инерции поставив ногу на ступеньку. Под ярким пятном фонаря маячила невысокая фигура - Илья узнал Ахмеда. Тот широким взмахом руки, зажатой в ней телогрейкой, тяжело и хлестко ударил прямо по горящему кабельному клубку.

  Вспыхнувшая шаровая молния электрического разряда с рёвом лопнула гигантским мыльным пузырём и перебросила-вынесла Ахмеда через ограждение, только ноги мелькнули в воздухе лохматыми собачьими унтами. И тут же всё погрузилось в полную темноту.

  Илья продолжал стоять на месте, позабыв закрыть рот и зажмурившись - белые пятна сварочными зайчиками прыгали под сомкнутыми веками. Потом открыл глаза, но всё равно ничего не видел ещё несколько секунд. Проморгался и, отбросив уже ненужное ведро и достав из внутреннего кармана полушубка фонарик, стал осторожно обходить вокруг распредустройства, пока не наткнулся на сидящего в снегу Ахмеда.

  Илья наклонился к нему, пытаясь разглядеть лицо:

  - Живой?

  - Да, живой! Отстань, - махнул рукой Ахмед.

  - Ну, ты в рубашке родился, - удивлённо проговорил Илья.

  - Отцепись ты от рубашки, - Ахмед уже оправился от встряски и вскочил на ноги. - Давай, быстрей свет делай. Где пропадал?

  - Так ты же сам дорогу перегородил, или забыл?

  - Вай, Илюша, правда - забыл! - Ахмед схватился за голову.

  Потом развернулся к вышке.

  - Ладно, хватит болтать, посмотри-ка лучше, что там. Надо скорее свет вернуть, очень надо. Дизеля нет, котельная стоит, разморозим буровую.

  Илья посветил фонариком, пламя потухло - его просто сбило хлопком короткого замыкания. Мешанина обугленных остатков кабелей, увешанных гроздьями застывших горошин расплавленной меди, закопченные корпуса автоматических выключателей - всё это представляло собой довольно печальную картину и, в то же время, ничего необычного, с чем нельзя было бы справиться довольно быстро.

  - Костёр нужен, Ахмед. Фонарик долго не протянет.

  - Будет тебе костёр, - мастер на полуслове сорвался с места и убежал по обваловке амбара в посёлок.

  С погодой повезло. На морозе кисти рук моментально прихватывает даже сквозь тонкие нитяные перчатки, ведь в меховых рукавицах с электрическими проводниками, болтиками и гайками много не наработаешь. Если бы мороз был такой же, как и с утра, то вряд ли через пару часов схема была бы приведена в порядок.

  Поворот рукоятки разъединителя не привёл к ожидаемому результату - трансформатор не откликнулся гуденьем - напряжения не было на высоковольтной линии, а до питающей подстанции километров восемь.

  - Трактор нужен, - коротко бросил Илья.

  Ахмед тут же пронзительным свистом и выразительными жестами рук отдал команду. И вот уже, звонко лязгая гусеницами, жёлтый "ДТ-75" лихо, насколько это слово применимо к трактору, осадил с подворотом возле Ильи.

  - До моего приезда ничего не трогайте.

  - Быстрей, быстрей, - торопил Ахмед, махнул рукой и пошёл скорей к буровой, выхватив из костра горящую головёшку.

  Вахта понуро побрела за ним.

  По дороге к подстанции проехали мимо почти скрытого сугробом бетонного блока, перегородившего дорогу. Илья попытался прокричать, что нужно столкнуть блок с обочины, но тракторист только улыбался сквозь рёв мотора и согласно кивал головой, не слыша ни слова.

  Войдя в помещение подстанции, Илья включил свет, от которого с непривычки зажмурился сначала, и медленно пошёл вдоль ряда одинаковых ячеек, выискивая нужную. "Буровая, куст 47" - нашёл надпись мелом. Взвел рукояткой пружинный привод выключателя и, нажав кнопку, подал напряжение на линию.

  Обратный путь вообще проскочили как на крыльях, походя оттащив с дороги блок, и примчались на буровую за каких-нибудь двадцать минут, влекомые тёплым призывным светом гирлянды вышечных фонарей.

  На буровой уже кипела жизнь. На мостках два помбура подкатывали к подъёмному желобу бурильные трубы-свечи, в редукторном блоке стрекотал маслонасос, раскручивалась гремящими цепями лебёдка, и таль-блок тащил за вертлюг из чрева шурфа ведущую буровую трубу - "квадрат", названную так на профессиональном жаргоне из-за квадратного сечения. Оставалось только запустить двигатели буровых насосов и - вперёд, за метрами!

  С ёмкостей к Илье спустился Ахмед, ещё более усталый в жёлтом свете тусклых ламп, но с весёлым блеском в тёмных шальных глазах.

  - Хорошо, Илюха! Хорошо! Теперь точно успеем.

  Тот молча кивнул.

  - Давай, иди ко мне в вагон, ложись спать. - Ахмед похлопал его по плечу. - Я тоже скоро приду. Давай, давай, без тебя управимся.

  

* * *

  Проснувшись, Илья открыл глаза и несколько минут лежал неподвижно, соображая, где находится. Жилые вагоны буровиков похожи как близнецы-братья - обшарпанные фанерные стены, крашеный потолок, проводка на роликах, самодельные регистры отопления из труб, пышущие жаром - не притронуться, железные скрипучие кровати. Окно затянуло кудрявыми узорами изморози и еле-еле пропускало в комнату серый рассеянный свет.

  Соседняя кровать была пуста - Ахмед, похоже, так и не ложился. Илья натянул сапоги, накинул шапку и, выйдя из вагона, направился в культбудку.

  В кристально чистом морозном воздухе стоял мерный, толчками, тяжёлый гул, доносившийся с буровой. Илья остановился и посмотрел на вышку. Бурёжка шла без сбоев - вертлюг, подвешенный на крюкоблоке, медленно сползал вниз.

  В культбудке чаёвничал помощник бурильщика, молоденький парнишка, лицо которого показалось знакомым. Увидев входящего Илью, он стушевался, заторопился и, обжигаясь, принялся скорей допивать свою кружку.

  - Доброе утро, - Илья обратился к нему с душой. - На вахту торопишься?

  - Ага, - помбур расцвёл в улыбке. - Я быстро.

  - Не спеши, - Илья взял другую кружку, стоявшую возле чайника, плеснул крепкой заварки, долил кипятком. - Работа не волк...

  - Да, не волк, - помбур рассмеялся и закончил поговорку неожиданным: - А выпустишь, не поймаешь!

  Его приятное, совсем детское лицо лучилось смехом. Илья, заразившись этим конопатым задором, рассмеялся сам и, кинув в чай пару кусков рафинада, хлебнул, обжигаясь, крутого кипятку. Он вспомнил, где видел раньше своего собеседника - полгода назад в городе, на промбазе, проводил немного растерянного новичка на склад спецодежды. В тот раз, обрадовавшись проявленному случайному вниманию, парнишка по дороге скороговоркой рассказал свою коротенькую историю: родом из Татарии, отслужил срочную и по комсомольской путёвке махнул на Север. Здесь окончил ускоренные курсы помощников бурильщика и - в бригаду. Познакомиться только забыли тогда.

  - Как тебя звать-то? - Илья отставил кружку, протянул руку.

  - Ильшат, - с готовностью ответил парнишка, тоже вспомнив своего первого проводника.

  - Вот тебе раз, а меня - Илья!

  Они вместе расхохотались случайному созвучию имён, но на этом разговор и оборвался.

  Ильшат отставил кружку, проследив взглядом сквозь не полностью затянутое изморозью окно, как очередная свеча ушла в скважину, закурил торопливо сигарету и выскочил из культбудки. Илья допил чай, перекинулся по рации парой фраз с Харитонычем насчёт машины и тоже вышел на улицу.

  Под низким белым диском солнца, в белёсой пелене над самым горизонтом повисла странная, вниз дугой, неяркая радуга. Илья зачерпнул обеими руками полную пригоршню рассыпчатого колкого снега и умыл лицо, сразу же вспыхнувшее от прилива горячей крови. Остатки сонливости улетучились без следа, и он направился к буровой, попрощаться.

  

* * *

  Поднявшись на вышку через лебёдочный блок, Илья очутился за спиной Ахмеда, стоявшего у пульта бурильщика, в ту самую минуту, когда квадрат полностью вышел из отверстия ротора. Осадив в клинья следующую за квадратом бурильную трубу, Ахмед подвёл к муфте автоматический пневмоключ, запустил его на отворот и обернулся, почувствовав на себе взгляд Ильи. Глаза его, и без того чёрные и глубокие, сейчас совсем ввалились и утонули под бровями, серая обветренная кожа обтянула скулы, но губы скривились в усталой улыбке.

  - Взяли мы, Илюха, семьдесят тысяч! Взяли! - голос его был хриплым и надсаженным. - Сейчас опущу квадрат в шурф и шабаш.

  - Поздравляю, - только и нашёлся сказать Илья, сквозь пыхтенье пневматики.

  Ахмед уже не слушал его, отвернувшись и управляя рукоятками пульта, отвёл ключ и приподнял отвинченную трубу над ротором, где ее уже поджидал подошедший со стороны мостков Ильшат.

  Дальше всё произошло, как обычно бывает, в считанные мгновения.

  Помбур в мешковатой, покрытой коркой раствора робе, упёрся ладонями в прорезиненных рукавицах в подвешенный квадрат и толкнул его в сторону шурфа. Тяжелая плеть нехотя подалась и медленно двинулась к приёмному козырьку, по которому, как по наклонному жёлобу, должна была скатиться в широкую горловину. Ильшат двигался вслед, продолжая изо всех сил упираться руками, когда мастер, уловив момент, отпустил тормоз лебёдки чуть-чуть резче, чем было нужно. Квадрат резко пошёл вниз и ударил в верхний край козырька. Раздался звонкий металлический хруст, хрупкая фигурка помбура сложилась пополам и осела на пол, а все механические звуки перекрыл короткий пронзительный крик.

  Ахмед с Ильёй окаменели, уловив сначала только одно - квадрат продолжает тяжело раскачиваться возле шурфовой трубы, на которой уже не было козырька. А на полу возле ротора лицом вниз лежало неподвижное тело Ильшата, изломанное неестественное положение которого, и растекающаяся под ним огромная ярко-алая лужа, подтверждали не верящему взгляду, что случилось непоправимое. Горячая кровь изошла паром на ледяном металле и тут же застыла рубиновым ярким кристаллом, отливающим лаковым блеском.

  Ахмед опомнился первым и бросился к своему помощнику, осторожно перевернул его на спину и, прикусив нижнюю губу, повернул к Илье искажённое лицо. Тот, всё ещё не в силах пошевелиться, перевёл взгляд вниз и тоже всё понял.

  Козырёк шурфа подломился под весом трубы и пробороздил сверху вниз по грудной клетке и животу Ильшата, вспорол несколько слоёв одежды вместе с кожей, переломав рёбра и разорвав внутренности.

  Вот тогда Илья и запомнил это молодое, почти мальчишеское, мёртвое лицо с открытыми удивлёнными глазами и сбежавшей по веснушчатой щеке слезой. Больше он не мог смотреть, к горлу подкатила тошнота и он, как и Ахмед, отвернулся в сторону и продолжал стоять на месте.

  Помочь он никому и ничем уже не мог.

  Из оцепенения обоих вывел сиплый гудок подъехавшей машины. В наступившей тишине слышался лишь громкий топот верхового рабочего, сбегающего по бесконечной лестнице с вышки.

  Ахмед поднялся с колен, скинул с себя фуфайку и укрыл ею верхнюю часть туловища Ильшата вместе с головой. Выглянул через приоткрытые створки вышечных ворот на улицу и обернулся к Илье.

  - Это за тобой. Поезжай, Илья. Тебя здесь уже не было.

  Илья, как сквозь вату услыхав голос Ахмеда, подчинился ему, машинально направился к выходу на лестницу, медленно спустился к мосткам и по утоптанному снегу направился к машине. "Камаз" оказался вахтовым, Илья автоматически отметил это и забрался в высокую будку. В ней, к счастью, никого не было, и он немного отпустил себя и крепко зажмурил невидящие, подёрнутые невольными слезами глаза.

  Водитель ещё раз посигналил, развернул машину и покатил прочь от сорок седьмого куста...

  

* * *

  Из дверей конторы одними из последних вышли Бахирев с Беловым, ребячливо переталкиваясь на ходу, за ними показался и Володя Кравцов.

  - А, вот и Илюха! - Иван подошел к Илье, вытаскивая из кармана папиросы. - Ну-ка, дай прикурить, братуха. Подышим свежим дымом после каталажки.

  Его примеру последовал и Сергей. Володя остановился рядом, с наветренной стороны - он не курил и предпочитал дышать свежим воздухом, а не дымом.

  - Ну, что, по домам или...? - Бахирев тряхнул зажатой в руке холщовой "авоськой", в ней глухо звякнуло стекло.

  Приятели тут же накинулись на него, начали потрошить сумку и извлекли из неё бутылку, стакан, полбулки хлеба и круг печёночной колбасы.

  - Учитесь у дедушки, салабоны. Всегда нужно иметь с собой "тормозок", - шутливо отбивался от них Иван. - Пошли во дворы, не здесь же разливать.

  Они прошли мимо волнующейся у магазина толпы к щитовым домам-двухэтажкам, остановились в березовой рощице и по-очереди выпили по полстакана водки. Сергею Белову досталась последняя порция и он медленно цедил ее, пока остальные молча закусывали.

  - Нет, ну ты глянь: Ахмед, всё-таки, порядочная сволочь. Убил помбура - на тебе орден! - брякнул вдруг Иван ни с того, ни с сего.

  Его слова упали в пустоту тишины, словно нож гильотины, безжалостно расчленив время на "до" и "после" сказанного.

  Серёга поперхнулся водкой, закашлялся, утирая рукавом заслезившиеся глаза, отдышался и тихо проговорил:

  - Ты, Ваня, дурак, что ли? Чего орешь-то. Ты там был?

  - Знаешь, что не был. Да мужики рассказывали, как оно на самом-то деле случилось. Вон, Илюха там был - видишь, опять молчит, - Иван подмигнул Илье, но сочувствующая улыбка его была тяжела и тосклива.

  Илья посерел лицом и потянулся за сигаретой. Хмель только подступил к голове и тут же пропал.

  - Ладно, мужики, вы как хотите, а я домой пошел, жена ждет - праздник всё-таки, - Володя Кравцов попытался разрядить гнетущую атмосферу. - Пошли, Илья.

  Пустую бутылку пристроили под крыльцо соседнего дома и, выйдя из дворов на улицу, разошлись.

  

* * *

  Приближался вечер. Воздух по-осеннему быстро свежел, и редкие хиленькие березки, притулившиеся к стенам домов, никли ветвями к земле, шелестя начинающими желтеть листочками.

  Илья медленно шёл домой. Перевалил по тропинке затесавшийся между микрорайонами песчаный холм, поросший редким сосняком, и мучительно передумывал на десятый раз случившееся, терзая себя вопросами и воспоминаниями.

  "Но ведь убил же, действительно, убил! Это слово витало в воздухе еще полгода, после расследования несчастного случая, и так и не было произнесено никем, даже следователем. Пусть по неосторожности, случайно, но за это тоже нужно отвечать перед законом и людьми. Так будет правильно. Значит и мне придется держать ответ за то, что раньше промолчал. Что ж, - лучше поздно, чем никогда", - смысл этой поговорки теперь предстал для Ильи в новом, неожиданном свете. - "Так ведь никто особо и не спрашивал. Всех устроило записанное в акте заключение комиссии - собственная неосторожность Ильшата и нарушение им, и только им, техники безопасности.

  И, если меня там уже не было, значит, меня нет и сейчас. Но я-то там действительно был. И я есть!

  Так что же это? Страх пойти поперёк воли Ахмеда? Нет.

  Или страшно пойти против общего мнения? С кем, дескать, не бывает, а победителей не судят. Хотя, это мнение, оказывается, поверхностное, для начальства и чтоб каждому спокойней было, а настоящее мнение выразил своими словами Иван. Значит, и другие его высказывали - дома на кухне или с приятелями за бутылкой.

  Что же с нами случилось со всеми?

  Страх, липкий разъедающий души страх - не высовывайся, и тебя поймут, и слова не скажут плохого. Но останется на всю жизнь на лбу невидимое клеймо-орден. Как и у Ахмеда осталось, и у его бригады, действительно получившей всё: премию, ордера на квартиры, легковые машины, почёт и уважение...

  Ценой всего лишь одной маленькой человеческой жизни и одной большой общей лжи.

  Но, я всё-таки есть! И если не я - то кто же?!" - Илья невесело усмехнулся этой "затасканной" фразе, которую так удобно произносить или петь хором, и поднялся по скрипучей лестнице к себе на второй этаж...

  

* * *

  Наутро, промаявшись всю ночь на кухне и так и не сомкнув глаз, пока жена с дочкой мирно спали, Илья вытряхнул в ведро полную окурков пепельницу, умылся ледяной водой, потихоньку вышел из квартиры и направился к дому Ахмеда, навстречу восходящему прямо в глаза солнцу.

  Ну, а если Ахмед не поймет, придется дальше идти одному, благо городок совсем маленький и до здания с решетками на окнах всего несколько минут ходу...