День первый

Она сгибает пальцы и снова разгибает их.

Чувствовать свои руки.

Ощущать холод степного ветра, который прикасается к коже.

Она сгибает и разгибает пальцы, чтобы узнать, как это - чувствовать свое тело. Она не знает, как это - чувствовать его. Или когда-то знала, а теперь забыла.

Она лежит в земле, над ней - темное небо без звезд.

"Это могила", - приходят в голову ясные и четкие слова. "Я лежу в могиле", - думает она. "Могила - это место, куда кладут мертвых навсегда", - вспоминает она.

"Я живая", - понимает она.

Она садится. Теперь перед ней не темное небо, а почва - осыпающаяся, твердая, сухая.

Степь перед рассветом разворачивается вокруг нее. Запах трав ("Твирь", - вспоминает она), запах земли и еще какой-то неуловимый запах, предчувствие его.

Она смотрит на свои руки - тонкие прозрачные ладони, пальцы с обломанными ногтями. С трудом встает на ноги. Подпрыгивает, уцепившись за край разрытой могилы, в которой очнулась. С третьего раза выбирается. Лежит на животе. От влажной травы она начинает чувствовать холод.

Поднимается на колени - неуклюже, встает на ноги.

Тоненькая девочка лет пятнадцати. Грязно-зеленая куртка. Острые голые коленки под короткой юбкой, высокие ботинки. Свитер, наверное, когда-то был полосатым, сейчас его цвет определить сложно. Русые волосы до плеч шевелятся от ветра. Прозрачные, совершенно прозрачные глаза.

- Клара, - шепчет она бледными губами.

Это ее имя - Клара.

Она идет вперед, пошатываясь. Ее обступают могилы.

Могилы обступают ее, могилы расступаются перед ней, она идет, в лунном свете - тонкое лицо. Бледное, на виске бьется жилка. Широко распахнутыми глазами она глядит вокруг.

Так рождаются легенды о призраках, о порождениях Степи, о духах, приходящих извне. Могильные камни, пряный запах травы и русоволосая тоненькая девочка, словно плывущая в холодном осеннем воздухе. Вдалеке мычат быки, начинают стрекотать сверчки. Степь понемногу просыпается.

Клара видит небольшой домик впереди, похожий на сторожку. Клара идет вперед, ее тяжелые ботинки приминают степные травы. Она проходит мимо Трагика и Исполнителя, толкает дверь в сторожку и входит. Внутри - бедное убранство. Стол, две лавки, на одной - молодая девушка, глядящая на нее. Рядом - величественная женщина средних лет: правильное лицо, огромные черные глаза, страдальческая морщина у рта. Девушка произносит:

- Доброй ночи тебе, гостья.

Женщина перебивает ее:

- Откуда ты пришла, девочка? Назовись.

Клара говорит:

- Я Клара, так меня зовут... я увидела огни и подумала, что мне сюда. Я замерзла...

Женщина, словно без сил, склоняется над столом и опускается на лавку. Она кладет лицо на ладони, пряча глаза. Она произносит:

- Я ждала тебя, Клара. Я знала, что ты придешь. Этого не смог бы отменить никто.

Она произносит еще:

- Меня зовут Катерина. Катерина Сабурова. Нам предстоит долгий разговор с тобой.

Клара спрашивает:

- Здесь и сейчас?

Женщина поднимает лицо и с усмешкой качает головой. У нее в движениях чувствуется неожиданная сила вместе с нервностью и чрезмерной подвижностью. Молодая девушка стоит подле нее, почтительно молча.

- Нет, нет. Вот что, Клара, тебе будет лучше отправиться ко мне домой, - говорит властно женщина, назвавшаяся Катериной Сабуровой. - Мой муж Александр предупрежден о твоем приходе. Он даст тебе еды, и ты отдохнешь. Ты ведь совсем устала, девочка. Вся твоя одежда в глине и в чём-то красном.

Клара осматривает себя. Действительно, вся ее одежда вымазана землей. Потом Клара поднимает к лицу свои ладони. При свете видно, что пальцы у нее почти белые, с голубыми прожилками. Под краем обломанных ногтей - черные каемки земли. На самих ладонях следы чего-то бурого и липкого.

Клара говорит:

- Да, это глина.

Катерина кивает:

- Вот видишь. Ступай, не теряя времени. Если ты захочешь вернуться к Ласке, - она кивает на молодую девушку, которая робко улыбается Кларе, - сможешь это сделать позднее.

Клара спрашивает:

- А как мне найти ваш дом?

- "Стержень", это в квартале Дубильщиков. Он стоит на мысе, в том месте, где Жилка впадает в Горхон. Иди вдоль реки на северо-запад и смотри, не переходи через мосты. Узнаешь наш дом по высокой башне.

Клара кивает, не отрывая взгляда от липкой и бурой глины на своих ладонях...

- Я найду.

...Глины?

Клара не хочет слушать совета Катерины, не хочет спешить. Она идет неторопливо, спускается по пологому берегу к реке, долго оттирает песком руки и замывает пятна на одежде. Видит качели на другом берегу. Детские качели. Она идет, садится и начинает раскачиваться - сперва тихонько, потом всё сильнее и сильнее. Воздух свистит. Река Горхон медленно и плавно несет свои воды. Наверху так же медленно, словно отражение тяжелых струй, плывут облака. Сухие желтые листья облетают с деревьев, один падает на короткую юбку хрупкой девочки-подростка, что раскачивается на качелях, замирает там, словно бездомный котенок.

Время плавно течет мимо нее. Клара пытается вспомнить про себя что-то кроме имени. Странные картины вспыхивают перед ее глазами.

Вот твирь, много цветущей твири.

Вот она лежит на отмели реки, и ноги ее тонут в песке и в воде, а руки тянутся к берегу.

Вот она тянет к кому-то руку, но тот ускользает от прикосновения ее пальцев.

Давно уже встало солнце, давно посветлело, но она не идет, потому что тяжело на сердце, потому что понимает: если сейчас переступить порог дома Сабуровых, то начнется неотвратимая история, из которой нельзя будет выйти просто так. И можно, наверное, всё еще можно убежать, уйти в степь, раствориться в ней. Можно, наверное... но нельзя.

Она встает с качелей, лист соскальзывает с ее острых голых коленок, бледных детских коленок с голубыми прожилками. Она идет по городу, она переходит Северный Мост, и Горхон шумит водой под ее ногами.

Клара осторожно стучит в дверь дома, называемого Стержнем, на улице начинается день. Катерина сказала ей, что Александр Сабуров, комендант города, уже не спит, и точно, дверь открывается. Высокий мужчина с суровым лицом, Сабуров годится ей в отцы. Он глядит на нее сверху, со ступенек и с высоты своего роста, Клара стоит внизу, маленькая, словно котенок. Ветер гонит мимо нее опавшие листья.

- Я Клара, - говорит она, но Сабуров не слышит ее. Он, вероятно, предупрежден своей женой о приходе... приходе кого? Клара не понимает, кем считают ее в этом городе, но кем бы ее ни полагали, Сабуров об этом извещен.

- Значит, ты пришла, - раздумчиво говорит комендант, голос у него тяжелый и уверенный, как и он сам. - А ты уже знаешь, что тебе опасно даже показываться на улицах? Ты отдаешь себе отчет в том, что могущественная семья Каиных назначила награду за твою голову?

- При чём здесь я? - тихо спрашивает Клара, продолжая стоять на пороге, и ветер шевелит ее спутанные волосы.

Александр Сабуров глядит на нее тяжелым взглядом.

- Этой ночью, до ее прихода, был убит Судья, глава одной из правящих семей, Симон Каин...

Сабуров говорит, как нашли тело в закрытом Внутреннем покое, куда не мог проникнуть никто посторонний. Как в ту же ночь нашли мертвым врача, знахаря Исидора Бураха.

- Поговаривают, что Симона Каина убила особа женского пола, похожая на тебя. Многие признаки совпадают. Народ, ослепленный местными суевериями, винит во всем мистическое существо, порожденное землей в ночную пору при загадочных обстоятельствах. Что ты скажешь на это, Клара?

Клара вспоминает: красное и липкое на ее руках. Ей становится страшно.

- Я не виновата! - почти вскрикивает она. - Посмотрите мне в глаза... Вы верите мне?

Сейчас она совсем похожа на обычную испуганную девочку.

Сабуров, ссутулившись, внимательно смотрит в глаза Кларе. Прозрачные, прозрачные глаза. Глубокие, как воды Горхона, с прозеленью степной твири. Искренние, честные глаза.

Сабуров отводит взгляд и трет переносицу рукой.

- Сам не понимаю, почему - но отчего-то я верю тебе, - с трудом, словно через силу говорит он.

- Я испытываю такое чувство, будто уже давно тебя знаю. И это вызывает у меня подозрения, Клара - потому что свидетельствует о том, что ты управляешь какой-то потусторонней силой.

Потусторонней силой, вспоминает Клара. Я же умею творить чудеса, вспоминает она. И в этот момент ей становится ясно многое про себя. Ну да, она - чудотворица. Она пришла спасти этот город. Красное на руках?

- Я действительно обладаю непонятной силой! - уверенно отвечает Сабурову Клара. - Это у меня всегда было. Но я считала это благодатью. Это доброе, а не злое...

Клара вспоминает.

- Мои руки обладают даром исцеления. Я умею врачевать наложением рук самые страшные болезни. Я лечила рак. Однажды я даже вернула человека с того света. Все говорили, что я сотворила чудо.

Сабуров пристально смотрит на нее.

- Входи в дом, Клара.

Клара поднимается по ступенькам, оглядываясь. Экое здесь всё чудное. Как расставлено-то правильно, словно под линеечку. Плохо людям, которые здесь живут.

Клара садится на просторный бело-серый диван. Поджала бы ноги, но не хочется расшнуровывать тяжелые ботинки. Поэтому она ставит локти на колени и опускает подбородок в подставленные ладони.

Клара пытается вспомнить, что она умеет. Клара вспоминает:

- Я умею исцелять руками разнообразные недуги. Я умею погружать людей в состояние гипноза. Если они, конечно, сами соглашаются на это. Тогда они говорят одну только правду, отвечая на мои вопросы. Я...

Клара, запнувшись, останавливается. Александр Сабуров внимательно смотрит на нее, прохаживаясь по комнате.

- А почему говорят о девочке, как две капли воды похожей на тебя? Почему о тебе говорят как о той, кто убила Симона Каина?

Красная глина на руках. Песок на отмели Горхона.

- Это... это моя сестра-близнец. Да, вот так. У меня есть сестра-двойняшка, злая... Боюсь, что все эти ужасные преступления совершила она.

"Ох", - думает Клара.

"Впервые в жизни я лгу. Выдумала какую-то сестру-двойняшку... Да только что мне еще делать?" - думает Клара.

Она помнит, как под ее руками вставал исцеленный человек.

Она не помнит, как убивала Симона Каина.

Но красная глина на руках.

- Что же мне с тобой делать, девочка? - тихо говорит Сабуров. - Я бы и хотел тебе помочь, но... Вот что. Если ты и правда чудотворица, у тебя есть лишь один шанс это доказать.

- Какой же?

- Утром на Станции была поножовщина. Двое мертвы, а один на грани жизни и смерти. Вылечи его. Тем самым ты докажешь, что ты - не смерть, а святая.

Сабуров очень серьезно смотрит на Клару. Да - так смотрят на святых.

Клара кивает. Ей больше ничего не остается.

Станция - огромное длинное здание с круглой крышей, чем-то напоминает насекомое: подпорки, железные механизмы, торчащие из нее, выглядят как суставчатые ноги. В самой станции, конечно, никого нет. Если кто-то и есть, то рядом, среди вагончиков на запасных путях.

Здесь - осень и запустение, старенькие вагоны, которые стоят на боковых ветках рельсов, вымощенная камнем, наполовину раскрошившаяся дорожка. Клара медленно бредет. Александр Сабуров сказал ей, что здесь была поножовщина. Значит, надо найти раненого и исцелить его.

- Эй!

Из одного из вагончиков выглядывает черноволосая девочка чуть младше нее. У девочки - короткая стрижка, грязное пальто, болтающееся на ней мешком.

- Ты кто? - спрашивает она. - Я тебя раньше не видела.

Клара говорит:

- Я Клара. Я умею исцелять людей.

- А я Мишка, - отвечает девочка. Она протягивает Кларе тряпичную куклу с распоротым боком. - А мою куклу ты можешь исцелить?

Клара медленно качает головой.

- Нет. Кукол я исцелять не умею.

- Жаль, - растерянно тянет Мишка.

Клара говорит:

- Ты не видела здесь окровавленного человека? Тот, кто приютил меня, отправил меня на его поиски.

Мишка пожимает плечами.

- Мальчик был.

Она машет за вагончики.

Клара спрашивает:

- Ты не помогла ему?

Мишка растерянно качает головой. Она смотрит на свою куклу с распоротым боком.

Клара идет туда, куда махнула рукой Мишка. Степь влажна от недавнего дождя. На ботинки Клары налипают комья грязи. Мокрая трава ложится под ее шагами, а затем встает. Клара видит следы крови и идет по ним. Кровь пахнет очень знакомо. Она оборачивается и видит, что Мишка идет за ней.

За очередным вагончиком она находит подростка. Одет он грязно, на нем рваная рубаха и когда-то коричневые, а теперь неопределенного цвета штаны. Он лежит в беспамятстве, зажимая пропоротый бок. Клара в растерянности останавливается возле него. Мишка со своей тряпичной куклой - тоже, чуть поодаль.

Клара помнит, что она исцеляла, но не помнит, как.

Она кладет руки на растрепанную черноволосую голову подростка. Она шепчет:

- Вставай.

Ничего не происходит. Клара закусывает губу и кладет ему на голову вторую руку. И ей начинает казаться, словно серебристое сияние окутывает его голову. Словно происходит чудо.

Серебристое сияние исчезает, а Клара садится на землю, чтобы не упасть от слабости. Мальчик вздрагивает, приподнимает голову и снова ее роняет. Теперь он лежит в очень неудобной позе, как поломанная кукла. Клара берет его за руку и пытается нащупать пульс. Не получается.

- Это, выходит, он был жив, а теперь нет? - спрашивает Мишка, подходя ближе.

- Выходит, - растерянно отвечает Клара.

- Беда-то какая, - равнодушно говорит Мишка.

Ветер шевелит макушками трав.

- Тут с утра новый гость приехал. Спустился, и сразу на него бродяги напали. Знать, поживиться хотели. Тут часто бывают недобрые люди, - отстраненно, словно бы не Кларе, а своей кукле, рассказывает Мишка. - Ну а он их убил всех. Сходила бы ты на кладбище, Ласке сказала про этого мальчика.

- Кому?

- Ласке, дочке смотрителя кладбищенского. Она сирота. За кладбищем смотрит. У нас тут много сирот. Я вот тоже.

Клара говорит негромко:

- И я, кажется, тоже.

Ей плохо. Она тяжело дышит и побледнела. У нее на лбу капли пота. Ласку она помнит, конечно же, вот только сразу не сообразила, о ком речь.

Клара говорит:

- Хорошо, я пойду.

Она возвращается в город. Бредет вдоль невысоких оград из белого кирпича, вдоль кованых заборов, вдоль высоких кирпичных стен. Ей хочется присесть. А лучше - вернуться в гостеприимный дом Сабуровых и прилечь. Но она не родная дочка там. Ее принимают, потому что она - святая и чудотворица. Если она не докажет, что способна творить чудеса, то возвращаться ей не надо. Не бывает так, чтобы ей, Кларе, просто так доверились. Не бывает, чтобы за просто так любили. Доказать надо.

А тот мальчик умер, да прямо у нее на руках. Надо же, как получилось. Не надо об этом Сабурову рассказывать.

Качели. Те самые, где она сидела утром. Клара снова начинает бездумно раскачиваться. Здесь хорошо. Внизу течет река, недалеко - мост. Деревья голые уже совсем. Конец октября. Откуда она об этом знает? Листья падают медленно, неторопливо, один за другим.

По улице мимо нее идет человек. Высокий, темноволосый. На нем странная одежда: длинный плащ, каких здесь Клара не видела. Черный, как будто сделан из кожи, да не простой, а змеиной. Взгляд у него потерянный. Наверное, потому Клара его и замечает.

Разные взгляды она тут видела у людей, только больше - пустые, устремленные внутрь себя. А у этого - потерянный. Словно что-то искал, да не нашел.

Клара смотрит на него пристально, и человек поднимает на нее глаза от своей дороги, будто заметил взгляд.

Клара говорит:

- Здравствуй.

- И тебе здравствуй, - отвечает он, остановившись.

- Ты не видал здесь больного или раненого? - спрашивает Клара. - Я бы его вылечила.

Человек хмурится.

Клара поясняет:

- Я могу совершить чудо. Вылечить больного. Только мне надо это доказать. Иначе меня выгонят, наверное.

Человек вздыхает.

- Я как раз иду к раненому. Только вряд ли ты ему поможешь - там не головная боль и не желудочные колики.

Клара соскакивает с качелей, заглядывает ему в темные глаза под почти сросшимися бровями.

- Возьми меня с собой? Меня зовут Клара.

Человек пожимает плечами.

- Меня зовут Даниил Данковский, я бакалавр медицины из Столицы. Я, конечно, могу тебя взять с собой, но не вижу, чем бы ты могла ему помочь, признаться.

Клара взмахивает головой.

- Это ничего! Ты тоже увидишь, что я могу.

Данковский пожимает плечами.

- Пойдем.

Он, конечно, принял ее за сумасшедшую, думает Клара, идя за ним по каменной дороге, держась чуть позади. Да только зря. Тут, в этом городе, кажется ей, за сумасшедших можно принять многих. Вот Мишку ту же. Да только не каждый, кто ведет себя странно, сумасшедший. Вот Катерина, например, странная тоже, а ведь поумнее многих будет.

Она не знает, о чём думает столичный бакалавр Данковский, но ей кажется, что чувствует, как от него исходит тоска, безнадежность и уныние. Какую же битву ты проиграл, Данковский?

Тяжелые ботинки Клары до сих пор в степной грязи, и она временами пытается украдкой оттереть ее о камни.

Он доходит до высокого, в три этажа, дома, мрачного, из темно-красного кирпича. Здесь все дома такие, мрачные и кирпичные. Стучит в дверь, входит сразу. Клара боком проскальзывает за ним. Ей немного страшно. Здесь собралось много людей, и все они ей незнакомы. Клара ощущает себя очень маленькой. Она и есть маленькая. Она проснулась только сегодня.

Дом богато убран, не так, как у Сабуровых. На широкой кровати лежит раненый бродяга. Как это он попал в этот богатый дом? Почему не в специальную больницу?

Женщина, что стоит рядом с ним, красивая. Очень. Клара приглядывается к ней. Этой женщине, наверное, немного больше тридцати, у нее светлые волосы, что убраны в высокую прическу. Глаза большие, подведены черным. И губы полные, неулыбчивые. Она похожа на хозяйку этого дома.

- Здравствуйте. Анна? - полуутвердительно говорит ей бакалавр Данковский. - Я - столичный бакалавр медицины...

Ну да это неинтересно. Клара всё так же, боком, проскальзывает к раненому. Он тяжело дышит, весь располосованный ножом. Женщина - Анна, так ее назвал бакалавр? - сторонится, словно испугавшись, что Клара запачкает подол ее нарядного платья. Но Клара уже не слышит никого из них. И не видит. Пусть смотрят, как на бродяжку, что случайно попала в богатый дом! Она кладет руки на виски раненого и снова видит, как их окутывает серебристое сияние.

- Девочке плохо!

- Позвольте, но что произошло?

- Анна, я не понимаю, зачем было меня звать, если у вас на кровати отдыхал совершенно здоровый человек. Признаться, я в замешательстве!

- Да это же чудо, я видела, это чудо!

- Девочке воды принесите, не видите, плохо. Доктор, может, у вас есть что-то?

- Да, у меня...

- Простите, что значит "встал и ушел?" И где его теперь искать?

- Шоколад есть. Девочка, хочешь шоколаду.

- Она назвалась. Ее, кажется, зовут...

- Клара, - с трудом говорит она.

Она лежит на той самой кровати, с нее кто-то стащил ботинки - совсем грязные, наверное. В голове очень гудит, а сердце бьется быстро и неровно. Клара чувствует слабость. Вставать совсем не хочется.

Женщина в нарядном платье склоняется над ней с чашкой воды. На чашке нарисованы розовые цветы. Сейчас у нее взгляд испуганный и восторженный одновременно.

- Что ты с ним сделала, Клара? - тихо спрашивает она.

Клара объясняет:

- Я его исцелила. Я могу творить чудеса.

Кто-то сует ей в руки плитку шоколада. Клара начинает жевать, не чувствуя вкуса. Она, наверное, рада - ведь у нее получилось. Теперь Сабуровы не прогонят ее.

- Девочка, да ты вообще знаешь, что ты святая? - с неприятным восторгом спрашивает Анна. Неприятным - потому что говорит она с придыханием, едва ли не складывая руки на груди. Кларе хочется сказать, что она не верит.

- Меня зовут Клара, - напоминает она.

Шоколад безвкусный и совсем не сладкий, но теперь Клара не чувствует себя такой слабой. Ей, конечно, нравится лежать на мягких подушках, но не нравится Анна.

Бакалавр Данковский топчется у нее за спиной вместе с остальными зеваками.

- Позвольте, я уточню все же, что здесь произошло?

- Я его вылечила, - снова терпеливо объясняет Клара. Вот он какой непонятливый. Наверное, и не поймет дальше, даже если ему говорить. Вот он какой, и сочувствует вроде, и тоже что-то ищет, а неприятно.

- Расходитесь, расходитесь, - машет руками Анна. Движения у нее красивые, но тоже неестественные, она словно очень хорошо знает, где стоит порывисто повести плечом, а где бессильно опустить руку. Как будто она не дома у себя стоит, а на сцене. - Девочке нужен покой. Господин бакалавр, я безмерно благодарна вам за оказанную помощь. Вы останетесь?

- Нет, пожалуй, я тоже пойду, - мрачно говорит бакалавр Данковский.

Гости начинают покидать дом Анны, та учтиво прощается с каждым. Клара лежит на подушках и жует шоколад. Она начинает чувствовать вкус: шоколад горький.

Распрощавшись с гостями, Анна возвращается к ней. Присаживается на кровать, заглядывает в глаза. Теперь ее лицо очень близко. Видно, что зрачки светлых глаз расширены...

- Как я рада, что встретила тебя, Клара. Это, наверное, судьба. Скажи, откуда ты в нашем городе? Я не видала тебя раньше. Ты пришла издалека?

Клара говорит:

- Нет. Я... я не помню. Я очнулась сегодня утром.

Анна кивает, словно не удивившись.

- Меня зовут Анна Ангел. Когда я была маленькой, меня так называли за красивый голос. Я актриса. Ты хочешь остаться у меня? Я буду рада тебе.

- Нет, спасибо.

Анна наклоняется над лежащей Кларой и становится совсем близко. Кларе хочется отодвинуться. Руки у нее перепачканы подтаявшим шоколадом. Ей неудобно.

- А ведь я сразу поняла, кто ты. Ты пришла из степи, да? Тебя называют "шабнак-адыр", кричат тебе вслед - "людоедка"? Говорят, что ты убила Симона Каина? Не бойся, можешь быть со мной откровенна. Я - на твоей стороне.

- Я даже не знаю, кто такой Симон Каин, - в тихом отчаянии отвечает Клара. - Но я не людоедка. Я никого не убивала. Я могу только исцелять. Честное-пречестное слово.

Анна усмехается и встает. Кларе сразу становится легче. Очень неудобно лежать, когда над тобой нависает эта женщина с безумными глазами и красивым лицом.

- Он создатель всего, что ты видишь перед собой. Этого города... Многогранника. Ты уже видела Многогранник? Если нет, то посмотри. Это чудо, равного которому нет на свете. Туда входят только дети, я полагаю, потому что только они могут... Ну да неважно. Симон Каин был градоправителем, да, назовем это так. Главой одной из правящих семей - Каиных. Это страшная семья. Он умер этой ночью. Говорят, что его убила девочка-людоедка.

Клара вспоминает сказку про злую сестру-близнеца, которую она придумала для Сабурова. Клара тихо говорит:

- Может быть, это была моя злая сестра-близнец. Но это не я.

Анна кивает, словно не поверив.

- Меня тоже не любят. Мы с тобой обе, девочка, вне привычных этим людям рамок. Мы - вне, - она встает во весь рост, запрокинув голову. Клара снова ей не верит, ей неприятно от того, что эта красивая актриса с именем Ангел так чудовищно переигрывает. - Вот что. Послушай. Если тебе понадобится убежище, обращайся ко мне. Я всегда тебе помогу.

- Да? - спрашивает Клара. Она чувствует легкую вибрацию, которая зарождается где-то в глубине ее тела. Словно она не сама произносит слова, а это делает кто-то выше ее, но ее губами.

- Да, - величественно кивает Анна.

Клара кладет недоеденную плитку на тумбочку возле кровати и встает. Ей уже совсем хорошо, и голова совсем не кружится. Она начинает зашнуровывать свои грязные ботинки. Клара больше не чувствует себя грязной бродяжкой в богатом доме. Ей легко и весело, словно у нее получается хорошая игра.

- Я пойду, Анна Ангел.

- Иди, девочка, - и в тихом, серьезном, испуганном голосе Анны впервые нет игры.

- А, да! - вспоминает Клара. - А как сюда попал этот раненый?

- Ворвался сам, - недовольно пожимает плечами хозяйка дома. - Испачкал своей кровью весь ковер. Понятия, в общем, не имею.

Вечером Клара обнаруживает, что сидит на скамье где-то в восточной части города. Здесь одинаковые дома, бедновато выглядящие, кое-где примазанные глиной, вместо каменной дороги - раскисшая грязь под ногами.

Клара пытается вспомнить, где она была после того, как ушла от Анны Ангел. Кажется, она гуляла по городу. Да, действительно: рабочие кварталы, крысы, разбегающиеся, когда к ним подходишь.

Она хмурится.

Она помнит, как вышла от Анны Ангел, помнит, как прощалась с этой женщиной и ей хотелось вытирать руки от ее липких прикосновений. Анна сладко поцеловала ее в лоб на прощание. А что было потом?

Клара бредет домой. Начинается дождь, сперва мелкий, затем всё более сильный. Клара ищет в карманах что-то, чем можно прикрыться, и вытаскивает из одного из них грязно-бежевую шапку. Это удача. В шапке теплее, хотя волосы всё равно мокрые.

Она проходит мимо пустующего дома, и у нее из-под ног выплескиваются две крысы и разбегаются в разные стороны.

День второй

Клара просыпается рано и не сразу понимает, где она.

Потом вспоминает. Это дом Сабуровых. Катерина очень добра с ней. И Сабуров тоже. Когда она дошла домой к вечеру, совсем промокшая под дождем, он погладил ее по голове. Он сказал, что Клара будет их дочерью.

Он назвал ее святой, и Катерина тоже назвала.

Клара не знает, сколько времени она живет на этом свете, но одно она знает точно - никто никого не любит просто так. Надо быть хорошей, самой лучшей. Надо быть святой, тогда тебя будут любить. Она умеет исцелять, поэтому ее любят. Это очень здорово.

Клара улыбается и выскальзывает из-под теплого одеяла. Катерина предлагала ей другой свитер, но Клара не захотела. В этом, старом, ей всегда тепло и уютно. Надев свитер и юбку, Клара босиком идет на кухню. Там пьет кофе Катерина Сабурова.

- Здравствуй, деточка, - говорит она с улыбкой.

Клара улыбается, здоровается, забивается в уголок. Катерина кладет ей на тарелку два остывших яйца и хлеб, наливает кофе. Клара благодарит.

Катерина, подперев рукой подбородок, смотрит, как Клара застенчиво ест. У нее большие темные круги под лихорадочными глазами. Кларе кажется, что ее приемная мать не спала всю ночь.

- Ты знаешь, Клара, что в городе эпидемия? - говорит Катерина.

- Что?

Клара поднимает глаза.

- Сейчас опасно ходить по улицам, деточка. Говорили, что ты вчера много ходила по городу. Не надо так. Есть уже и другие заразившиеся. Не ровен час... - Катерина вздыхает.

Клара почему-то знает, что не может заразиться. Она не знает, откуда в ней эта уверенность. Ей страшно говорить о Песчаной Язве, но сама Язва не страшит ее.

В здании городской Управы людно. Александр отдает распоряжения. Клара мало чем может помочь, но старается быть рядом. Она очень рада, если Сабуров посылает ее с каким-нибудь незначительным поручением: тогда она чувствует, что нужна своему приемному отцу. Клара испытывает острейший, горячий стыд: она ведь может лечить больных, но сейчас не идет этого делать - так что же проку от нее, чудотворицы?

(честно говоря, Клара предполагает

что если она сейчас выйдет на улицы

и начнет лечить

то после третьего или четвертого излеченного

на улице останется только ее тело -

так она устала, даже излечив одного

но это плохие мысли, это очень плохие мысли!)

Александр отдает распоряжения своим людям. Нехитрые. Не допустить распространения заразы за пределы Города - то есть немедленно известить Столицу. Немедленно эвакуировать людей из зараженных кварталов. Не выпускать больных. Песчаная Язва поражает не только людей, но и землю. Люди от нее умирают быстро, за сутки. Кто-то покрывается пятнами и язвами, кто-то просто начинает бредить, впадает в горячку и умирает. Земля расцветает кровавой плесенью. Плесень проступает на земле, на камнях, на домах, даже на деревьях. Говорят о том, что плесень заразна, поэтому наступать на нее нельзя.

Клара уже знает: это вчерашний приезжий бакалавр Данковский выяснил, что Симон Каин умер от этой болезни. Пять лет назад Песчаная Язва уже приходила в город. Тогда многие умерли. Только вот тело Симона Каина таинственным образом пропало, и никто не знает, где оно.

Еще умер местный знахарь, Исидор Бурах. Клара помнила его имя, и еще имя Симона. Только вот Бурах, говорят, умер не от таинственной болезни. Кто-то всадил ему в грудь огромный коготь. Говорят, что это сделал степной демон, шабнак-адыр. Еще говорят, что шабнак разносит заразу. Многие говорят.

Многие шепчутся о таинственном шабнаке. Еще кто-то говорит, что видел вчера девушку, похожую на Клару, у дома Бураха, и еще у дома Симона. Но Александр отвечает им: это - его приемная дочь, она исцеляет людей и не несет ничего, кроме добра.

Еще Александр отдает приказ: не допустить беспорядков на улицах. Было три правящие семьи. Книжники Каины, военные Сабуровы, еще промышленники Ольгимские. Сейчас комендант города - Александр Сабуров, и у него в руках вся власть. Люди верят, что он не даст городу погибнуть. Клара видит, что Александр тоже хочет в это верить, но у него не получается.

К полудню основные распоряжения отданы, и Александр садится за стол, налив себе воды в жестяную кружку. Клара садится напротив и вопросительно смотрит ему в глаза. Она очень хочет помочь.

- Клара, - устало говорит Сабуров. - Ты пришла вчера, как демон степи, и я не сразу, признаться, поверил, что ты - та, кем назвала себя. Но свидетельства о вчерашнем чуде меня убедили.

Клара кивает.

- Ты говоришь, что ты можешь лечить людей и что способна судить их, заглядывая им в душу. Это может пригодиться сейчас.

Клара снова кивает.

- Я хочу знать, кто виновен в начале этой эпидемии. Я хочу надеяться, что с установлением причины мы сможем побороть следствие. Ты можешь заглянуть в душу любому?

Клара прислушивается к своей памяти. Клара неуверенно пожимает плечами.

- Может быть. Только для этого у меня должен быть ключ к его душе, - говорит Клара.

- Ключ?

- Ну... да. Что-то, что он прячет от других. Может быть, от себя. Что-то тайное. Я не всегда могу... подобрать ключ, - запинаясь, объясняет Клара. - Но если подбираю - я могу заставить его отвечать мне правду. Я откуда-то знаю это.

Сабуров тяжело кивает, делая глоток.

- Хорошо.

Он ставит кружку на стол со стуком.

- У меня есть несколько подозреваемых в начале эпидемии. Приезжий врач говорит, что кто-то сознательно разносит заразу. Возможно, в его крови содержится инфекция, но сам он почему-то не заболевает. Так или иначе, очаги инфекции вспыхнули в разных концах города. Да и слухи про шабнак, я полагаю, возникли не на пустом месте. Так что слушай, Клара. Тебе это тоже важно: ведь некоторые подозревают, что разносчик заразы - именно ты.

Клара кивает.

- Одна из них - Оспина. Она держит у себя ночлежку для всякого сброда на окраине города. Странная женщина. Появилась пять лет назад во время такой же вспышки Песчаной Язвы. Никто не знает, откуда она родом.

"Как и я", - думает Клара.

- Еще есть Анна Ангел. Ты с ней уже вчера познакомилась, как я слышал. Странная особа. Появилась тоже недавно, по ее словам, дескать, ее преследовали Власти. Приютила ее тогда семья политических ссыльных, Вербы... А потом они начали умирать.

- От чего? - спрашивает Клара.

Сабуров пожимает плечами.

- Разные причины. Всякие болезни, припадки... Младшую дочку, говорят, хоронили в закрытом гробу. Не осталось никого. В итоге она сейчас живет одна в их особняке. Ты понимаешь - пока нет никаких причин арестовывать кого-то из них.

Клара кивает.

- Но я бы хотел, чтобы ты занялась расследованием этого вопроса... тоже. Конечно, и я буду выяснять. Но ты справишься. Я верю.

Александр перегибается через стол и сжимает ее руки.

- И третий. Это недавно вернувшийся сын Исидора Бураха, Артемий. Есть версия, что отца убил он - из-за наследства. Его называют Потрошителем. Знаешь ли, он ведь учился на хирурга.

Клара знает, что в городе свое отношение к холодному железу. Резать мясо животного или человека имеет право лишь менху - знающий линии. Мясники имеют право раскрывать лишь быков. Люди же - привилегия касты менху. Иначе можно исказить природу создания Земли, а она этого не прощает. Исидор Бурах был менху. И сын его принадлежит к этой касте.

- Так вот. Были свидетели того, что именно он убил нескольких человек на Станции и ранил того, что излечила ты. Помнишь, вчера? Он рассказал, что Артемий унес его... не знаю, зачем. Возможно, ставить опыты, - Сабуров передергивает плечами. - Так или иначе, он сейчас скрывается. Мы его ищем, но ты... тебе доступно больше, чем другим.

Кларе хочется сказать, что она не воительница. Но ей хочется быть хорошей. Очень хорошей.

И она кивает.

И так еще Кларе сказала на прощание приемная ее мать Катерина: дружна с мясниками Оспина. Близка она к Укладу. А что такое Уклад? Ну как это объяснить?

Был когда-то Проект Быков. Исполинское здание Боен до сих пор в городе стоит, глаза приковывает, да и питает весь город. Паслись быки в степях, а в Бойни их на ночь приводили. Там же забивали, разделывали, мясо перерабатывали и шкуру. От Боен и весь город вытянулся, разросся, вся промышленность и пошла. Дома появились, "книжники" вот даже чудесное здание Многогранник построили.

Только в Бойнях древние степные традиции до сих пор живут. В городе тоже, но слабее. Не забьет быка никто из тех, кто не имеет права разделывать бычью тушу. Старинные ритуалы Степи живут там, вера в Мать Бодхо, что питает своей грудью всё живое. А кто живет - мясники да одонхе, да еще твириновые невесты, девушки, что в степи танцуют, чтобы священную траву твирь призвать из ее недр.

Вот все они и зовутся Укладом. А Проект Быков сейчас - это не только Бойни, это и несколько фабрик и заводов в Городе. Владеют ими промышленники, семья Ольгимских, уважаемая в городе наряду с Каиными и Сабуровыми.

А живут рабочие Проекта Быков нынче в Термитнике. Термитник - это ночлежка. Два здания, длинное и короткое, расположенные друг напротив друга. Он находится недалеко от Боен. Там живут беднейшие рабочие Проекта Быков - мясники, одонхе, те самые первобытные люди Уклада. Тут просто и бедно: обшарпанные стены, белье, которое сушится прямо посреди улицы. Никто не заботится о том, чтобы Термитник выглядел красиво.

За день до того, как в городе вспыхнула Песчаная Язва, Термитник закрыли. Там случился, как говорили, бунт - всё же, рассказывают, дикие люди эти степняки. И до сих пор он закрытый стоит.

Вот и рассказала про Оспину Катерина, что та к Укладу близка и временами в своей ночлежке беглых мясников укрывает.

Ночлежка Оспины - каменное здание в два этажа. Первый высокий, окна в нем прочно закрыты ставнями. Стены выложены из кирпича, по углам - грубо обтесанный крупный камень. Крыша скошенная. Никакого забора вокруг дома нет, голая земля. Клара стучится в дверь и робко входит.

То ли девушка, то ли женщина стоит у окна - возраста не понять. Коротко стриженые волосы. Черты лица - вроде бы и тонкие, но словно из камня выточены, причем мастер торопился, заканчивая талантливую работу. Одежда простая - мешковатый зеленый балахон, скрывающий фигуру, лишь видно, что ростом она невысока.

- А я ведь не приглашала войти, - говорит Оспина от окна, не здороваясь.

Клара отвечает:

- Так и я не злой дух, чтобы без приглашения войти нельзя было. А что, ты меня видеть не рада?

- Ха-ха, - равнодушно говорит Оспина.

Клара неловко мнется у двери. Затем всё же проходит дальше и садится на лавку, решительно глядя на Оспину.

Она говорит:

- Меня зовут Клара.

Она говорит:

- О тебе рассказывают, что ты пришла пять лет назад, когда была первая вспышка Песчаной Язвы. Сейчас говорят о второй. А вчера ночью я выбралась из земли. И не помню, что было до того.

Оспина пожимает плечами.

- Так зачем ты мне во второй раз уже всё это рассказываешь?

Клара осекается.

Оспина говорит:

- Да я с тобой уже подружилась... Только ты об этом еще не знаешь.

Клара сглатывает ком в горле.

- Та, с кем я подружилась, сестрица-кровиночка твоя, - задумчиво говорит Оспина. - Тебе бы с ней столковаться - вот и мы бы с тобой поладили... Шучу. А что, не боишься шабнака?

Клара мотает головой.

- Странно. Так что ты хочешь знать? Кто ты? Я думаю, та же, кто и я, - с насмешкой говорит Оспина. - Вот только когда ты родство признаешь - поздно будет. Многовато родственников на головушку русую свалилось, да, Клара?

- Многовато как-то родственников, - повторяет Клара.

Оспина ходит по ночлежке. В той комнате, где они беседуют, ночлежка выглядит попросту нищей. Плохо побеленные стены - видно кирпичи, из которых они сделаны. Местами заляпаны красной краской. Стол, на котором стоят два ведра и сидит тряпичная кукла почему-то, да пара лавок. И насмешливая Оспина с большой черноволосой головой. Клара чувствует себя глупой, маленькой и усталой.

- Я за доверительным разговором пришла, - говорит Клара.

- Не выйдет. Я тебе не доверяю. Так зачем пришла?

Клара поднимает глаза и встречает в упор взгляд Оспины.

- Ты, деточка, говорят, судьей себя считаешь? В души проникаешь, да? Да только нет у тебя пока ключика к моей душе. Так что - уходи.

Клара говорит:

- Мой приемный отец Александр Сабуров подозревает тебя. Подозревает, что это ты разносишь заразу. Тебя, Анну Ангел, да еще молодого сына Бураха. Почему ты не хочешь со мной поговорить, если тебе грозит опасность?

Оспина смеется заразительно. Кларе кажется, что если бы та хотела ее убить прямо сейчас, то легко бы сделала. Вот, например, зашла бы сзади, где стоит стол с двумя тяжелыми ведрами, ка-ак дала бы одним по затылку. И всё.

Оспина легко проходится по комнате, оказываясь у Клары за спиной. Клара не поворачивается.

(смотри, говорит ее спина

ты можешь меня убить или ударить

я вот, обычная девчоночья спина

сможешь?)

- Ну меня-то понятно... Анна Ангел - ее за дело подозревают, много она дел натворила. Да Бураха-то вы за что? Приехал парень из столицы - сразу в убийстве обвинили, да еще родного отца. Другой бы на его месте плюнул бы да вернулся. А он - нет. Пытается для вас, дураков, лекарство сочинить. Прячется, опыты ставит... Да хоть кто бы сообразил спросить у тех, кто у Станции живет - когда он приехал, - легкая горечь прорезается в ее голосе. И тут же пропадает: - Ничего я тебе не скажу, самозванка. Глупа ты. Ничего не понимаешь. Уходи.

Клара спрашивает:

- Почему ты назвала меня самозванкой?

- Да потому что ты чужую судьбу украла, - смеется Оспина. - Чужое тело и чужое имя. Шабнак, как есть шабнак. Уходи, девочка. Нет у тебя пока понимания. Не повзрослела, да и вряд ли успеешь.

Клара послушно встает. Идет по длинным грязным доскам, которыми выложен пол. Уже на пороге оборачивается:

- А как тебя зовут, Оспина?

Та стоит спиной к входу и молчит. Клара уже разворачивается, чтобы уйти, но Оспина, не оборачиваясь, неожиданно говорит:

- Эспэ-инун.

Клара идет на станцию. Времени не определить по солнцу. Но она уже успела проголодаться и съесть захваченный из дома кусок хлеба с сыром. Клара мало ест.

Она идет на Станцию - всё правильно ведь сказала Эспэ-инун, которую люди называют Оспиной, надо расспросить, ведь там живут люди... Еще ей просто нравится станция. Рельсы, уходящие вдаль, в степь, в бесконечность. И огромный простор там, дальше.

Кларе кажется, что в этом есть что-то бесконечно прекрасное - рельсы, уходящие в степь.

- Куколка, - печально говорит Мишка. - Моя куколка совсем заболела.

Куколка огромная, почти с нее ростом - Мишка-то маленькая. Клара присаживается на корточки рядом с ней. Из Куколки лезет вата в трех местах. В прошлый раз в ней была всего одна дырка.

Клара говорит:

- Не огорчайся, это дело поправимое. Хочешь, я зашью?

Мишка мотает головой.

- Этим дело не решишь. Я пробовала.

Кларе как-то очень жаль маленькую Мишку с ее печальными глазами и порвавшейся в нескольких местах куклой. Ей хочется сказать что-то доброе. Но она не очень умеет утешать словами.

Клара говорит:

- Мишка, а ты не видала ли, как сюда приехал человек?.. Ну, который дрался с теми, на станции, вчера.

- Артемий? - спрашивает удивленно Мишка. - Так вчера же поутру и приехал. Я вернулась домой, мы со Спичкой играли. Мышеловку чинила. Видела, как пришел его поезд. Потом видела, как он дрался. А потом я спряталась и уснула. А ты его ищешь?

Клара вздыхает облегченно. Ей нравится думать, что хотя бы кто-то точно не виноват в болезни и убийствах.

- А ты почему его ищешь? - спрашивает Мишка.

Клара говорит:

- Так надо.

Мишка пожимает плечами, продолжая держать куколку в руках.

- Так у сестрицы-то своей спроси. Та, небось, знает больше.

Клара возвращается в Город, когда уже начинает темнеть. Она ужасно устала, ходила целый день, а Оспина ей ничего не сказала. И к Анне Ангел она не успела. У Клары болят ноги. Ботинки у нее прочные, крепкие, но тяжелые. Клара надевает под них толстые шерстяные чулки до колена, они кусаются и сползают, но ее ноги в этих ботинках всё равно кажутся спичечными. И если много ходить, то начинаешь уставать сильнее.

Она совсем ничего не может сделать, даже починить Мишкину куклу. Почему-то ей кажется это очень важным.

Клара смотрит под ноги, идя по узкой улице, и совсем не видит тонкой ручки, что машет ей из-за угла одного из домов.

(проходя по следующей улице, она снова ее не видит

и по следующей

и лишь потом Клара поднимает голову

и оборачивается на движение

она не видит, кто ей машет

только руку, высовывающуюся из-за дальней стены дома

белеющую в сумерках)

Уже темнеет, а помахавшая ей рука быстро скрывается за домом, и Клара не сразу успевает сообразить, в чём дело. А потом она бросается бежать вдогонку и растерянно останавливается в переулке, свернув за дом: никого нет. Она оборачивается и видит движение за следующим домом, и тогда она бросается туда. И понимает, что вышла к границе зараженного квартала. Дальше по земле тянутся потеки кровавой плесени, забирающиеся на стены домов.

И нет почему-то стражников. Тут же как поступили: из соседних с заразными домами людей выставили, а по границе поставили патрули, чтобы больные не вышли, не заразили других. Так они там и лежат, помирают в этих домах с красной плесенью на стенах, и земля пузырится под ними, и воздух пахнет отравой. Страшно.

А тут она так вышла, что на стражников даже не наткнулась. Знала, куда ее вести, загадочная тень.

Клара знает своим нутряным, непостижимым знанием: она не заразится. Но наступать в эту плесень страшно, и она идет осторожно, стараясь не наступить. Конечно, задевает красное пятно краем ботинка и обреченно зажмуривается. Она идет дальше, всматриваясь сквозь сумерки туда, где ей чудится движение, доходит до дома - он почти чистый, только кое-где красные следы - и открывает дверь. И замирает. За столом сидит светловолосый молодой человек. У него упрямое лицо и одежда из сыромятной кожи. На огне в кастрюльке булькает что-то, пахнущее травами. На столе горит свеча, а ставни плотно запахнуты, чтобы свет не был виден снаружи.

- Добрый вечер, - осторожно говорит Клара.

- Это еще что за явление природы? Что ты делаешь здесь?

Человек встает из-за стола резким движением.

- А, понимаю... образовалась ты, наверное, прямо из этих сгустков! - болезненно усмехается он. Клара смотрит на его одежду, на большие руки, на кастрюльку с травами, вспоминает слова Оспины.

- Доброго тебе вечера, Артемий Бурах, - говорит она. - Это ты меня звал?

Человек - а это действительно тот, кого искала Клара - хмурится. Вот он, Артемий, тот, кто ранил двоих горожан, якобы напавших на него. Одного Клара руками вылечила, а второго убила. А Артемий, как Сабуров говорил, еще троих убил, и ничего. И, может, отца своего тоже убил. Кто его знает. Вон какой здоровый, сердитый.

- Что за черт? Кто ты, девочка? Никого я не звал.

Да Кларе и самой кажется, что рука, махавшая из темноты, была скорее тонкая, узенькая. Женская. Или девичья. Вспоминает: "У сестрицы своей спроси".

Клара говорит:

- Тебя ищут. Думают, что ты убил своего отца.

- Ага, - хмыкает Бурах. - Сидел бы я здесь, если бы не искали. Ты всё-таки кто? Мне казалось, я тебя видел неподалеку.

Он непринужденно приближается к Кларе, стоящей в дверях.

- Девочкам тут, знаешь ли, не место. Наступишь еще куда не стоит, заразишься. Лечи тебя потом.

Клара смотрит на блеснувший у него в руке скальпель.

- Меня пока не надо лечить. Я не могу заразиться. Я исцеляю тех, кто заболел. И я не охочусь на тебя.

- Надо же, какое совпадение, - хмыкает Артемий. - Нас тут, похоже, целый консилиум собрался. Ты, да я, да приезжий этот, Данковский из столицы. Это не считая Стаха Рубина, папиного ученичка, лекаря местного. И все-то мы их лечим, да что-то никак не вылечим.

Он останавливается недалеко от Клары, чуть дальше, чем на расстоянии вытянутой руки. Клара делает шаг назад. Артемий делает шаг вперед. На губах у него играет улыбка.

Клара говорит:

- Я уже сказала, что не хочу тебе зла. Я вообще шла домой, рассказать Александру Сабурову, что ты не виноват в убийстве отца. А почему ты тут прячешься?

- Мне лучше не показываться в городе. Каждый встречный бросается вязать меня. Интересно, за какие же это грехи мне привязали славу потрошителя? - хмыкает Артемий.

А ведь действительно, думает Клара, уж если про него так в городе говорят, если убийцей каждый второй кличет, если сам комендант Сабуров убежден в его виновности, куда же ему идти, как не прятаться? Вот только в зараженном квартале скрываться - верх глупости. Или смелости отчаянной?

Клара вздыхает.

- Может, ты перед ними тоже так размахивал скальпелем, как передо мной?

Артемий иронично улыбается и, дотянувшись, кладет скальпель на стол, где сидел до того. Кларе становится уютнее.

- Так вот, кто-то бросается вязать, кто-то арестовывать, кто-то просто пристрелить пытается без лишних разговоров. Совершенно невозможно работать в такой обстановке, - Артемий смотрит на часы и, спохватившись, гасит огонь. Оборачиваясь, продолжает: - Тебя кто прислал?

- Никто. Я сама.

- Тогда какого черта ты тут делаешь?

Мрачная ирония Бураха заразительна. Клара отвечает:

- Гуляю.

Она спохватывается: пятясь назад, чуть не наступила в кровавое пятно. Они расползаются по земле, постоянно меняя форму.

- Оспина, Эспэ-инун, говорила мне, что ты не виноват и ищешь лекарство от Песчаной Язвы. Я хотела поговорить с тобой...

- А, она, - лицо Бураха чуть смягчается. - Ну да, ищу. Вот, собственно. Твирью пахнет. Пока не нашел. Еще вопросы есть?

Клара пожимает плечами.

- Удачи тебе в твоих поисках, Артемий.

- Ну, спасибо, - бормочет Бурах, закрывая за ней дверь. Благодарности, кажется, он не питает.

Уже совсем ночь. Клара осторожно выходит из зараженного квартала. Почему-то она избегает возвращаться той же дорогой. А мимо патруля проскользнуть оказывается совсем не сложно. Как же они службу-то несут?

Потом Клара вспоминает: добровольцы же. Не хватает Сабурову людей, вот он и набрал добровольцев. Вот они и стоят, не ждут, что выбираться кто-то будет. Кто трубочку смолит, кто звезды считает. Эх...

Она плутает, уже не боясь наступить на кровавые пятна, потому что не видит их, и выходит к окраине города. Проскользнув между домами, она оказывается на открытом пространстве.

Дальше, перед ней, лежит степь. Ночная осенняя степь, пахнущая горькой травой. В разрыв между тучами виден край луны. Ее свет падает на коренастые стебли твири и длинные качающиеся "белые плети". Воздух свежий, совсем не такой, как в городе.

Клара бесшумно скользит дальше, отдаляясь от последних городских домов, от зачумленного квартала, от призрака, что махал ей рукой из-за домов. Ей кажется, что она слышит музыку. Да и как это назвать - степь, и горький запах твири, и лунный свет, и свежий ветер - как это назвать, как не музыкой? Глух тот, кто ее не слышит, ибо не говорит с ним Степь, ибо молчит с ним Земля и потерян он для корней своих. Несчастен, кто не чувствует мать свою. Бездомен тот, кто забыл родину.

И вдалеке - тонкий силуэт девушки в странном наряде из травяных побегов, качающийся под эту музыку. Твириновая невеста. Клара знает про них, что они призывают твирь. Она пытается разглядеть эти плавные, всё убыстряющиеся движения.

Клара сидит на земле, прикасаясь к ней обеими ладонями.

"Мама, - думает она. - Мама, я очень запуталась".

"Мама, помоги мне", - думает она.

Танец твириновой невесты, и лунный свет, и побеги твири сплетаются в одно слово, и это ответ, который Земля дает Кларе. Одно слово.

Клара усмехается.

- Это не для меня.

В голосе ее звучит грусть.

Впрочем, идя домой, она всё думает над этим словом, а потом радостно подпрыгивает и сворачивает с ведущей к дому Сабуровых улицы. Клара быстро идет, почти бежит, пока не доходит до ночлежки, где живет Оспина. Клара стучит.

Оспина или Эспэ-инун выходит на порог всё в том же балахоне. Время, наверное, близится к полуночи, а она еще не ложилась. Впрочем, лицо у нее недовольное.

- Что тебе еще, самозванка? Забыла у меня что-то? Гребешок, может, или шаль?

Клара еще пытается отдышаться после быстрой ходьбы, но голос ее звенит торжеством, когда она отвечает. Потому что теперь она знает ключ, которым можно открыть загадочную душу Оспины.

- Посмотри мне в глаза, Эспэ-инун. Не правда ли, спать хочется?

- Это еще что значит, самозванка? - холодно спрашивает Оспина.

И тогда Клара достает свой ключ и, глядя в глаза Оспине, вставляет его прямо в ее холодную душу.

- Эспэ-инун, Эспэ-инун, - весело говорит Клара. - А я знаю о тебе, что ты полюбила этого Бураха.

...Вот она стояла - холодная, насмешливая, злая - а вот сползла по стенке, кажется. Хотя внешне - как стояла, так и стоит. Только глаз не может отвести от Клариных, серо-прозрачных.

- Согласишься ли ты приблизиться ко мне? Погрузишься в глубину? Ответишь на мои вопросы честно и беспристрастно?

- Отвечу.

- Кто ты? Как ты появилась на свет?

- ...Я родилась пять лет назад, во время Первой Вспышки. Как напоминание.

- Это ты - болезнь в человеческом облике?

- ...Возможно. Да. Я подстрекала мясников Уклада к мятежу. Я его устроила, - глядит на Клару с вызовом.

- И что с того? - сбитая с толку, спрашивает Клара.

- А ты не знаешь? Ха-ха-ха! Сабуровым только не говори. Оттуда пошла чума, оттуда. И когда мятеж начался, Исидору Бураху случилось в Термитнике побывать.

Оспина тяжело дышит.

- А уж потом он на плечах своих ее в город потащил.

Клара молчит.

- Ты не чума, - говорит она. - Но ты виновна.

Оспина пристально глядит на нее.

- А может, из тебя толк и выйдет. Ты Сабуровым не рассказывай про то, что я тебе наговорила сейчас. Скажешь, что я виновна - вырвут из меня сердце да в степи закопают. И так рассказывают, что у меня не ноги - кости, кожей обтянутые, как у шабнак-адыр. Да. А не расскажешь - может, и пригожусь тебе.

Клара говорит:

- Как ты мне пригодишься?

Оспина улыбается.

- Как знать, как знать? - говорит она, ухмыляясь. - Кто из нас - чучелко, в котором живая душа запеклась... на время? Кто из нас - настоящий шабнак-адыр? Увидишь в конце...

Клара бледнеет, сжимая губы.

- Что ты про меня знаешь?

- Что ты такая же, как я. Так что не отрекайся от меня. Я еще сослужу тебе службу, Самозванка!

- Почему ты так меня называешь?

- Это твое великое счастье... - отвечает Эспе-инун. - Сейчас ты воровка... потому что украла чужое имя и чужую судьбу... Закона берегись... Перетерпишь гонения и явишься во славе... возможно...

У нее безумное и вдохновенное лицо.

Клара медленно идет по грязной ночлежке к двери. И когда доходит уже до порога, словно толкает ее что-то обернуться, а язык и губы сами собой произносят:

- Я позову тебя, когда потребуется.

И это первый раз, когда она так говорит.

День третий

Утром Клара с трудом просыпается. У нее сильно болят ноги, и всё тело тоже ломит. Кажется, она вчера очень много ходила. Да, очень-очень много.

И после того как поговорила с Оспиной тоже не сразу пошла домой. А что она делала? Клара пытается вспомнить. Не выходит. Наверное, всё же пошла сразу. Помнит, как говорила, как потом дома ела хлеб с молоком, что оставила ей Катерина, а потом спать забилась. Вот только уже светало к тому времени.

А ее приемный отец уже на ногах, и лицо у него мрачнее тучи. Не становится оно яснее и когда Клара радостно рассказывает, что ни Артемий Бурах, ни Оспина в начале эпидемии не виноваты. Кивает задумчиво.

- Ты еще Анну Ангел проверь, - напоминает.

Еще несколько кварталов заражены. И среди них та улочка, где Клара вчера бродила, а странный призрак поманил ее за собой, приведя к Артемию Бураху. Расползается чума, как ты ее ни придерживай.

Александр уходит в управу, и Кларе кажется, что он сердится на нее за то, что она не нашла виновного. Она робко принимается за остывшую гречневую кашу. Катерина поставила ей еду, когда Александр потребовал ответа. Когда она заканчивает кашу и уже допивает молоко, Катерина неслышными шагами входит в комнату.

Клара уже знает, что у Катерины всё время болит голова. Катерине очень тяжело. Она устала.

Катерина - Хозяйка. Единственная Хозяйка Города. Так говорят: "Хозяйка дарит жизнь всему, до чего коснется ее рука, слово и даже мысль. Как тот древний царь, который прикосновением обращал в золото хлеб, деревья и воду. Но прикосновение царя превращало живое в мертвое, Хозяйка делает наоборот. Нет большего счастья. Хозяйка подержит в своих руках игрушку - и та оживет. Подумает о ней - и кукла вспомнит свою историю до седьмого колена. Увидит ее во сне - и кукла сможет творить". Хозяйке являются во сне пророческие видения, и она не может лгать.

Раньше Хозяек было три.

Темная, Светлая и Алая. Темная - Хозяйка Земли. Это Катерина Сабурова. Вот потому-то она и знает то, чего не знают другие. У нее бывают удивительные видения, в которых она предсказывает будущее. Но сейчас у нее всё время болит голова. Это потому что она осталась единственной из трех Хозяек.

Раньше Алой Хозяйкой была Нина Каина, из другой правящей семьи города. Из тех Каиных, что поддерживали постройку Многогранника. А Светлой - Виктория Ольгимская, из третьей семьи, что ближе к старому степному Укладу. Сейчас обе они умерли. У Нины подрастает дочь Мария, а у Виктории - ее дочь, носящая то же имя. Все ожидают, что в них пробудится сила Хозяек.

О, Многогранник. О нем стоит сказать отдельно. Это чудесное, волшебное здание за рекой, о котором говорят многие. Его называют утопией и ожившим волшебством. Никто не знает, как оно держится, словно паря в воздухе на тоненькой ножке и возвышаясь в небе торжественной башней. Там играют дети. Дети помладше приходят туда играть, дети постарше и вовсе живут там.

Да, раньше Хозяек было три. Сейчас - одна Катерина, и она очень устала.

- Александр делает то, что может, - говорит Катерина. В ее голосе Кларе слышатся извиняющиеся нотки. Клара говорит:

- Я понимаю.

Катерина, вздохнув, садится на лавку рядом с Кларой, обнимает ее за плечи.

- Девочка... Дочка... Ты святая. Ты даже не знаешь, какие силы скрыты в тебе.

Кларе становится неуютно. Холодные, совсем ледяные пальцы Катерины гладят ее по щеке.

- Александр ведь ищет людей. А причина мора скрыта глубже, намного глубже, - говорит Катерина.

Клара кивает.

- Сейчас я буду говорить тебе о высших причинах происходящей беды. Они, как корни, невидимы глазу. Рвущий сорняк устраняет лишь следствие, не причины. Ты - единственная, кто может победить по-настоящему, поэтому я расскажу тебе о корнях, - задумчиво начинает Катерина.

Клара вздыхает.

- Я слушаю.

- Первое, что было изначально - Земля, - говорит Катерина. Голос у нее глуховатый, низкий. - Древняя, дающая жизнь растениям и животным. Она породила Бойни, она родила Уклад. Она дает и отнимает. В нее уходят мертвые, в нее идут все концы. Она - начало и завершение. Это Закон. Мы, Сабуровы, действуем в интересах Закона, перед которым должно смириться любому. Наша вера - вера Смирения.

Слова Катерины тяжелы, как камни, из которых построен Город, думает Клара. Ну что ж... Закон. Значит, так тому и быть, раз так говорит ее приемная мать. Что же ей еще остается делать, кроме как следовать ему?

Голос Катерины возвышается, становится более гневным.

- На Земле появился город. Жажда обогащения, строительство, труд, непрестанное созидание построили на Земле, вечной, рождающей, город людей. Бойни получили продолжение в виде Заводов и железной дороги. Руки Ольгимских создали среду, в которой люди могли развиваться и мыслить. Их вера - вера Строительства.

Да, вспоминает Клара. Действительно, Ольгимские - это купцы и промышленники. Они близки к степнякам, к рабочим, они управляют всей этой огромной махиной.

- Наконец, мысль людей, желающих преодолеть пределы, отведенные человеку природой и бытом, привела к фантастическим и дерзким прожектам. Так появилась и расцвела буйным цветом партия творчества и изобретательства, партия Каиных. Их вера - вера в Утопию. Вера в чудеса. Вера в место, которого нет. Ты еще не видела Многогранник за городом, на пустыре? Он кажется красивым, но он - нарушение Закона, самое прямое, что ни на есть.

Катерина придвигается к ней вплотную, глаза у нее кажутся совершенно черными из-за расширенных зрачков.

- Я предвижу, Клара. Я видела вещие сны. Я устала от дара Хозяйки и надеюсь передать его тебе, когда ты войдешь в силу... но пока я не могу от него избавиться. Я предвижу, что знаю, почему на нас обрушилось наказание. Город жил, рос, развивался и, наконец, попытался вырваться за собственные пределы. Земля, его породившая, ударила его по голове, которую он слишком далеко высунул. Как строгая мать неразумного ребенка...

Кларе очень страшно и неловко, потому что она не хочет обидеть Катерину, но всё же она несмело возражает:

- Мать не ударила бы ребенка до смерти...

Клара не очень представляет себе, как это - настоящая мать. Но ей кажется, что это что-то очень доброе, теплое и... хорошее. Зачем бить ребенка чугунной трубой, если он создал красивую игрушку, какой не было на свете?

Катерина печально улыбается.

- Если бы я не знала точно... Веришь ли, доченька, сколь многое я бы отдала, чтобы не знать точно. Чтобы не видеть этих вещих снов, которые терзают мою бедную усталую голову. Но я знаю. Одни терзают нашу бедную Землю, другие пытаются уйти от нее. Земля карает тех, кто от нее отступился, Клара. И сейчас я пытаюсь вернуть людей к истинной вере - вере Смирения.

Клара понимает. Ей становится немного скучно от того, что дальше она понимает.

- Ты хочешь, чтобы я помогла тебе?

Катерина растроганно прижимает ее к себе. Катерина говорит о том, как она рада, что Земля послала ей такое знамение, что она смогла встретить Клару и дать ей дом. Катерина говорит, что ей повезло встретить Клару, когда она уже теряла надежду спасти город, отходящий от веры Смирения.

Кларе хочется спросить свою приемную мать, любит ли та ее. Но она не спрашивает. Она говорит, что ей нужно идти.

На прощание Катерина снова обнимает Клару.

- Помни, дитя, ты - орудие Закона. Я чувствую это в тебе. Найди себе Приближенных, дитя, так ты сможешь выстоять и победить.

Клара выходит на улицу. Город стал громче и испуганнее. Всё больше людей снаружи. Они проходят мимо Клары, лица у них озабоченные. Кое-кто косится на нее издалека.

Клара заходит в лавку, чтобы купить хлеба. Катерина дает ей денег. Немного, но на еду хватает. Клара целыми днями ведь не дома.

- Тридцать три монеты с вас, девица, - без улыбки говорит ей упитанный продавец.

- Как это тридцать три? - недоумевает Клара. - Вчера ведь было десять.

- Подорожало, - философски отвечает лавочник. - Язва-то песчаная идет. Глядишь, припасы в город поступать перестанут. Тяжкое нынче время. Вот, в "Доме живых" закупаются. Хлеб, молоко, рыба. Это, знать, там девица Равель собирает людей из зараженных кварталов, чтоб они в чумных домах не жили. Провианту закупили - на армию.

Выходя из лавки - денег почти не осталось - Клара думает, что надо бы зайти в этот Дом живых. Вдруг она сможет там чем-то помочь.

А Дом этот оказывается совсем небольшим. Клара сначала было думала, что это большое помещение, вроде управы городской, но это, похоже, чей-то частный дом. Она открывает дверь и осторожно входит. Людей - как семечек в арбузе. Галдят беспокойно. Один сидит прямо рядом с дверью, жует краюху хлеба. Чтобы пройти дальше, Кларе приходится переступить через его сумку.

У окна устало прислонилась к стене девушка, совсем молодая и очень по-настоящему красивая. Не так, как Анна Ангел с ее подведенными глазами и неестественными жестами. У этой девушки овальное лицо с мягкими чертами, большие внимательные глаза, ясно очерченный подбородок и замечательно длинные волнистые густые волосы. Она, кажется, здесь главная, судя по тому, что именно она поворачивается в сторону вошедшей Клары. Девица Равель, так ее назвал лавочник?

- Здравствуй, - в голосе девицы Равель слышится тихое отчаяние. - Ты тоже из зараженного квартала? Я бы предложила тебе размещаться... но места нет совсем. Я нашла один пустующий дом, скоро мы туда переберемся, но пока... - она беспомощно обводит помещение рукой. - Ты видишь, тут даже на полу негде сесть.

Действительно, в доме девицы Равель негде яблоку упасть.

Клара говорит:

- Да нет, собственно. Нет. Меня зовут Клара. Я пришла узнать, не могу ли я чем-то помочь. Я хотела.

- А, - облегченно вздыхает девушка. - Ты приемная дочь Сабуровых?

Клара кивает.

- Меня зовут Лара, Лара Равель. Про тебя пошел слух, будто ты то ли святая чудотворица, то ли преступница, воровка и убийца. А некоторые и вовсе говорят, будто ты шабнак-адыр, степной демон. Говорят, тебя видели в чумных кварталах и говорили, что это ты разносишь чуму, - Лара вымученно хихикает, как бы давая понять, что она не верит в эти слухи.

- Я могу помочь? - снова спрашивает Клара.

Лара улыбается. Глаза у нее очень усталые.

- Говорят, степные духи не могут творить добро... Я как раз хотела послать кого-нибудь проверить, не заражен ли тот дом, куда я планировала переселить часть людей. Или найти другой, не зараженный. Но они могут заразиться, а про тебя говорят...

Клара отвечает:

- Да, я действительно не могу заразиться.

Лара смотрит так, словно ей очень хочется в это поверить.

О ней сейчас говорят разное: и что она чудотворица, и что она степной демон.

Кларе пятнадцать, у нее острые скулы, темные обветрившиеся губы, маленькая грудь и грязные руки. Она знает крепко несколько вещей: она - затем, чтобы сотворить чудо; еще - что никто никого не любит просто так; ну и так, по мелочи. У нее в кармане маленький пистолет, который дал ей человек, называющий себя ее приемным отцом. И еще ей жаль всех. Нет никого в этом городе, кого бы она не хотела спасти. Она плохо осознает эти чувства. Ей пятнадцать.

Вот в чём беда: пустующие дома стоят рядом с зараженными. Ничего удивительного в этом нет: район Кожевники - не самый приятный для жизни, слишком близко он к Бойням и Укладу. Поэтому оттуда переселяться начали задолго до эпидемии.

Клара открывает дверь пустующего дома. Затхлый воздух ударяет ей в лицо. Дощатый пол кое-где прогрызен крысами. На полу - тряпки, мусор, сломанная лавка.

Осторожно идет, оглядываясь по сторонам, и видит на одной из стен пока еще неприметные пятна кровавой плесени. Это - признак заражения. И тут же замечает клочок бумаги на подоконнике, возле окна, заколоченного досками.

Клара подходит и берет эту бумагу. На ней карандашом нацарапано:

"Дорогая сестричка!"

Клара кладет в карман куртки этот клочок. Она прочитает его потом.

Следующий пустующий дом тоже заражен.

И следующий. В четвертом плесени она не находит. Стоит ли Ларе вести сюда своих людей, Клара не знает. Она очень хорошо понимает, что, скорее всего, завтра зараза распространится и туда.

Так она и говорит усталой красивой девушке Ларе Равель.

Выйдя от нее, Клара читает:

"Дорогая сестричка!

Я ошиблась, ибо хотела сделать как лучше - но растеряла дары свои, и растратила силы свои, и растворилась в толпе. Теперь я должна скрыться, чтобы избегнуть облыжного обвинения. Я скучаю по тебе, сестра моя. Тяготит меня разделенность. Но не бойся - до поры мы разделены с тобой. Придет срок, и мы воссоединимся. Жди меня, сестра.

Клара".

Клара вздыхает, пряча письмо в тот же карман. Ей хочется немножко отдохнуть. Просто пойти к кому-нибудь, кто не будет ничего от нее хотеть.

- Мертвецы любят хлеб и молоко, - говорит Ласка. - И цветы.

У нее желтенькие мягкие волосы до плеч, слегка вьются. Платьице льняное, зеленого цвета. Сама она тоже выглядит мягкой и ласковой. Ей подходит ее имя.

Могилы стоят неровными рядами. Могилы - куски плохо обработанного камня. Под ними небольшие холмы, заросшие травой. С деревьев на кладбище облетели почти все листья.

Здесь сегодня появилось много новых могил. Клара считает эти наспех поставленные куски камня. Досчитав до двадцати, сбивается. К вечеру трупы перестали нести. Нехорошее это дело - хоронить вечером.

А сколько еще умирает там, в заколоченных кварталах? Сотня? Две? И почему-то кажется: если сотней или двумя дело ограничится, то можно вздыхать легко: не возьмет свою пищу чума, Песчаная Язва. Только в сердце больно покалывает. Нет. Не ограничится.

Пахнет свежей землей. Еще чем-то пахнет, чему сложно подобрать название. На несколько десятков могил кладбище подобралось ближе к городу.

Ласка ставит плошку с молоком у одной из могил, кладет кусок хлеба и цветок.

Клара не знает, доверяет ли ей Ласка, но здесь, среди могил, с этой белокурой девочкой, ей хорошо. Клара сидит под одним из деревьев, вытянув ноги.

- Говорят, ты с Анной дружишь, - нарушает тишину Ласка.

- Дружу, - поколебавшись, отвечает Клара.

- Зря ты так. Нехорошие слухи о ней ходят. Говорят, она воровка и убийца. Некоторые даже поговаривают, что она виновата в начале эпидемии.

- Такое и обо мне говорят, - пожимает плечами Клара.

Ласка молчит. Кларе кажется, что она хочет ответить, что и с Кларой-то не все ясно. Не зря ее одни называют святой, а другие Самозванкой.

- А хочешь, я тебе о ней расскажу? Сказку.

Клара настороженно кивает.

- Был такой Караван Бубнового Туза. Такие бродячие актеры, ездили по стране... играли, пели, показывали трюки и фокусы... В общем, они похищали детей. Говорят, воспитывали из них артистов, чтобы те привлекали к ним новых зрителей... Выбирали самых лучших. Забирали себе ярких детей, вместо них подбрасывали уродцев. За собой оставляли страх, горе, ненависть и чудовищ. А сами при этом становились всё заманчивее, красивее, привлекательнее и ярче - но, несмотря на это, вызывали всё больше страха у людей. Но, конечно, это долго продолжаться не могло. На них начали настоящую охоту, устроили несколько облав, искали и преследовали их - сначала Караван каким-то чудом уходил, а потом их окружили где-то под Орвом... Страшная расправа была. Говорили, что все тогда погибли, да только не все.

Ласка замолкает. Она наливает молоко уже в другую плошку.

- И была у них девочка одна, певица, - буднично заканчивает она. - Вот ты с ней и подружилась. А говорят еще в городе, что ты судить умеешь. Будто видишь душу человека. Вот что ж ты у нее не увидела?

Клара растерянно отвечает:

- Так не знала, куда смотреть.

В городе становится всё страшнее с каждым днем.

Надо к Анне, ох надо. Вот только перед тем бы еще одно дело закончить. Грызет Клару совесть, что не сказала она приемным родителям о том, что чума пошла из Боен.

Надо порасспрашивать бы, да кто вернее на этот вопрос ответит, как не те, кто держит в своих руках весь Проект Быков.

Если дом Сабуровых - строгий, с четкими линиями, аккуратный, то у Ольгимских - невысокий, плотный, словно даже прижавшийся к земле. Коричневатый, диковатых линий дом называется Сгусток. А внутрь Клара так и не попадает.

Ее встречает светловолосая девочка с пристальным, умным синим взглядом. Чуть младше ее самой по виду. Называет себя она Викторией Ольгимской, а еще ее можно называть Капеллой. Выслушав бесхитростный рассказ Клары о себе, кивает.

- Отец тебя и слушать не станет, - говорит она. - Надо брата искать.

А дом брата, Влада Ольгимского, стоит далеко отсюда, ближе к Станции, но ничего, Виктория ведет Клару. Она вообще добрая оказалась, всё пыталась Клару в свою шаль укутать, но Клара отказалась, ей чужого не надо. Дом небольшой, бедный, не то что Сгусток. Виктория так объясняет, что это брат временно живет отдельно от отца. Потому что отец не любит то, что Влад изучает.

А сам Влад симпатичный, русоволосый, волосы длинные в хвост затянуты, и бородка на лице небольшая. Не прогнал, усадил, внимательно выслушал.

Подтверждает Влад: да, мол, был бунт. А когда Клара про чуму спрашивает, мол, правда ли, что оттуда пошла, удивляется: не слышал, мол. Только глаза голубые холодными остаются и спокойными.

- А про Оспину, - говорит он, - я так и думал. Она - источник всех мятежей и волнений в Укладе. Давно уже. Иногда мне кажется, что она - злой дух. Она появилась внезапно... после одного из волнений. Отец тогда жестоко подавил восстание мясников... как раз тогда он и поставил над ними старшиной Оюна. И с тех пор она представляется мне воплощением непокорности Уклада. Я даже начал путать причины со следствием. То ли она возникла, чтобы отомстить нам за нашу жестокость, то ли ее подстрекательства вынуждают теперь отца к крутым мерам. Всё замкнулось в порочный круг.

Клара смотрит на него. Ей кажется, что он чего-то недоговаривает.

- Спасибо тебе, что ты рассказала то, что знаешь, но мне нечего тебе сообщить, - разводит руками Влад. - Хотя я рад бы. Я бы рад.

Он улыбается.

- Пойдем, я провожу тебя.

Когда Влад выводит Клару во двор, она видит глубокий колодец. Кажется, что дна у него нет.

Кларе сегодня очень холодно в ее потертой куртке и старом свитере. Осень ли тому виной, она не знает.

Она идет к Станции, как делает всегда, когда не знает, куда идти. Камень от раскрошившейся дорожки хрустит под ее ногами. Рельсы уходят куда-то далеко, и она не знает, куда. На пустыре за станцией виселица. Там болтаются четверо повешенных вчера мародеров. Ветер раскачивает их тела.

Так теперь: ночью, говорят, не стоит ходить одной, можно натолкнуться на мародеров, грабителей, которые могут не только деньги забрать, но и - чего раньше не бывало - бритвами порезать. Так говорят. Потому патрульные Сабурова облавы делают на бандитов, хватают их да в тюрьму прячут. А кого-то и сразу вешают.

Клара стоит на рельсах и смотрит вдаль. Она не знает, чего она ждет. Может быть, поезда.

Продрогнув на ветру, она возвращается в город. Ее начинают узнавать. Усталая испуганная женщина зовет ее в дом. На доме - красные пятна плесени. Клара спокойно входит внутрь. Она знает, что женщина заражена. Но просит она не за себя. В бедной комнате на узкой кровати лежит ее муж. На лице у него расцвели язвы, щеки красны. Он умрет через час.

- Ты же можешь сделать чудо, ох, святая душенька, - у женщины по щекам катятся слезы.

Клара пожимает плечами.

- Я попробую.

Она кладет мужчине на голову руки и закрывает глаза.

Когда она открывает их, его лицо - чистое и спокойное. Лицо здорового человека.

Женщина в слезах валится на пол перед Кларой.

- Ох, деточка, говорили про тебя всякое дурное, а я тому верила... Прости ты нас, неразумных, чудотворица святая, век за тебя молиться буду, сколько проживу. Как тебя отблагодарить-то, вестница святая, голубушка?

- У вас шоколада нет? - спрашивает Клара. У нее очень кружится голова.

Шоколада нет. Отцепив руки женщины от своей куртки, Клара прощается и идет дальше, в особняк Анны Ангел. Там, у этой странной актрисы, она хочет узнать правду о том, кто она есть.

Особняк Анны действительно открыт перед Кларой, как она и обещала. Ну, то есть, он в принципе открыт. Здесь редко запирают двери, когда хозяева дома. Но Кларе нравится вспоминать, как Анна сказала, что всегда впустит ее. Поэтому она чувствует радость, легко повернув дверную ручку и войдя.

- Здравствуй, Анна, - улыбается Клара.

Анна Ангел хлопочет перед зеркалом, поправляя прическу. Когда она оборачивается к двери, Клара успевает заметить злую досаду на ее лице, которая, впрочем, тут же меняется на улыбку.

- Клара? Пришла? А я уж наслышана о твоих чудесах. Ну да я ничуть не удивилась - я же первая рассказывала всем, как ты прямо здесь раненого излечила. А теперь тебя тут половина города почитает как святую.

Недобрая насмешка чудится Кларе в ласковом голосе Анны.

- А другая половина? - уточняет она.

- Как шабнак-адыр, - смеется Анна. Смех у нее чуть искреннее, чем ласка.

Клара проходит внутрь. Надо же, всего три дня назад она тут была. Или - целых три дня. Тут сказать сложно.

- Не доверяют тебе в городе, Анна.

- Ах, я знаю! - Анна всплескивает руками. - Да ты еще увидишь, голубушка, здешним дай повод посудачить - они и начнут. Вот и на меня ополчились. Ты еще увидишь, милая, как на тебя народ взъестся, когда нужно будет виновника Песчаной Язвы назначить. Ты-то на эту роль подходишь.

- Да и ты тоже, - кивает Клара.

Анна, стоя спиной к зеркалу, замирает, глядя в глаза сидящей Кларе. Между ними - почти половина комнаты, но это не мешает появиться уже знакомому Кларе мосту между глазами.

Прозрачно-серые, ничего не выражающие, - и испуганные голубые.

- Анна, Анна, я ведь знаю, что ты из Каравана Бубнового Туза.

- Да, - выдыхает Анна. Похоже, что ей хочется расплакаться, но из груди у нее вырывается лишь что-то похожее на тихий всхлип.

Клара спрашивает:

- Анна, виновна ли ты в начале этого мора?

Анна опускается на пол. Теперь она смотрит на Клару снизу вверх, умоляюще.

- Боюсь я, что - да... - тихо шепчет она. - Боюсь, что виновна... Потому что нас никогда не простят... всех истребят, никому нет прощения. Никто не спасется.

Клара недоумевающе хмурится.

- Да как же ты это устроила?

- А это потому, что я проклята...

Голос Анны звучит отстраненно. Теперь она не играет. Холод, слабость и боль в ее голосе.

- Верба предрекала: если Караван доберется сюда, то вспыхнет чума. Я остановилась у нее, она оберегала меня... И всё случилось так, как она предсказывала.

Она замолкает, сглатывая, у нее дергается тонкое белое горло.

- Слушай. Родилась я уродливой и немой... Никто со мной не играл, я даже слово "мама" вымолвить не умела... А я мечтала стать настоящей певицей! Я думала, что в Караване меня научат петь... и красавицей сделают... У них колдовство такое в крови. Из деток, вроде меня, там готовят артистов... Певицы из меня не вышло, а вот караванщицей я сделалась самой настоящей! Стала дурным, одержимым троллем, который губит и портит детей... Уже здесь... случайно.

Она замолкает.

- Меня кормили желтками и устрицами, поили лимонным соком, клали на грудь особую жабу, чтобы я впитала ее пары. Ничего не выходило. Потом мы попали в облаву под Орвом... я убежала.

Клара спрашивает:

- А почему же ты виновата в начале мора?

- Ты не понимаешь... Я забрала себе чужой голос... взяла чужие волосы. Уже здесь я повела себя так, как вели себя вожаки Каравана... голодная, отняла всё это у девочки Вербы, а она умерла... Это она была золотоволосой певицей... Вот тогда и случился мор. Пять лет назад. Верба предрекала... Я виновата, я... Нет мне прощения.

- А кто она, Верба?

- Девочка, что меня приютила. Такая хорошая была, куколка... Но я с ней сделала то же, что Караван делал с детьми - перемолола на муку и распустила на нитки; даже не знаю, как это у меня вышло...

Анна сидит на полу, совсем жалкая. Волосы у нее и правда замечательные, и платье очень красивое. Вот только сидит она совсем растерзанная, и по щекам у нее катятся слезы. Анна их, кажется, не замечает, даже не шмыгает носом, просто рассказывает.

Клара опускает веки, и Анна, освободившись от ее взгляда, прячет лицо в ладони. Тут уж ее спина начинает дергаться во всхлипах.

- Мне теперь прощения нет совсем, да?

(отроду в Степи был закон - карать преступников

а ведь преступна, виновна

ведь убила, украла, предала доверие

но - кается)

Клара устало говорит:

- Много тебе чести - губить весь город за твою жадность. Нет, ты не виновата.

Анна отводит руки от лица, с дикой надеждой глядя на Клару:

- Миленькая! Да ты ж... Святая! Проси что хочешь, всё для тебя сделаю! Проси!

Она ползет по ковру к лавке, где сидит Клара, прямо на четвереньках, и по лицу у нее продолжают катиться слезы. Она цепляется за Кларин ботинок, пытается его поцеловать, Клара в ужасе убирает ноги. Ей всё еще плохо, а разговор с Анной ее еще больше вымотал. Она хочет шоколада и спать.

Клара спрашивает:

- Клянешься?

- Клянусь! - истово мотает головой Анна.

Клара говорит:

- Хорошо. Я позову тебя, когда понадобится.

И это второй раз, когда она так говорит.

Ночью, когда уже совсем стемнело, за столом, накрытым белой, аккуратной скатертью, стоит на коленях на лавке Клара. Она опирается локтями на стол и пишет. У нее неказистый обрывок бумаги да погрызенный карандаш. Долго искала в мусорках, что стоят на улицах.

"Дорогая сестра!

Как только ты это умеешь, сестра моя, просачиваться сквозь каждую щелочку, сквозь самую тонкую дырочку, как будто бы даже сквозь поры кожи, и то ты можешь проникнуть? Словно ты и не человек, а влага или сладчайший дух!

Вот только скажи мне - что ты делаешь такого, что люди с каждым часом любят меня всё меньше, доверие ко мне падает постоянно, и даже тогда, когда я сплю?

Но я всё равно не сержусь на тебя и люблю тебя больше всех на этой земле!

Это я, вот моя рука.

Я думала, что я тебя сочинила, чтобы Александр Сабуров меня не обвинял в убийствах, но чем дальше, тем больше мне начинает казаться, что ты действительно существуешь. Наверное, ты всегда была, а я и не помню.

Странное дело: Катерина называет меня святой, а Оспина дразнит Самозванкой, говоря, что я украла чужую судьбу. Не твою ли? Мне сложно понять, кто я. Иногда у меня получается исцелять больных, иногда - нет. А иногда я убиваю их руками. Вчера я попыталась исцелить зараженного чумой. Он умер, как и тот мальчик в первый день. Но другого я вылечила! Если считать вместе с тем раненым, то получается, что всего я вылечила двоих и двоих убила. Не очень много.

Дорогая сестра, мне говорят о тебе, что ты чума. Я не верю. Мне ужасно одиноко. Только Катерина смотрит на меня, как на дочь. Она странная, Катерина. У нее такое лицо, словно всё время болит голова. Еще мне кажется, что Александр меня не по-настоящему любит, хотя и называет меня святой чудотворицей и приемной дочерью. Он был очень расстроен, когда я сказала, что и Анна Ангел не виновата в начавшемся море. Александр очень хороший, но зачем ему меня любить, в самом-то деле? Зато я полезная. Я могу узнавать правду и лечить людей. Ну, иногда лечить.

Что еще тебе рассказать? А, еще я вечером говорила долго с Катериной. Она хочет, чтобы я проповедовала учение Смирения и стала Хозяйкой Земли.

Этот город - удивительное создание. Говорят, что он живой. Я верю в это.

У Катерины нет детей. Она хочет, чтобы Хозяйкой Земли стала я - ведь я ее приемная дочь. Она говорит, что я должна принимать то, что я делаю, как испытания. Но ты знаешь, мне совсем не хочется быть Хозяйкой. Мне хочется быть хорошей для моих приемных родителей, чтобы они меня любили.

Дорогая сестра.

Мне говорят про тебя, что ты - чума, но я не боюсь тебя. Я люблю тебя. Если ты захочешь увидеться, я буду рада.

Клара".

Клара откладывает карандаш, завершив свое письмо прощанием с сестрой. Она не знает, куда его деть. Наконец, сжимая листок бумаги в руке, выходит из дома. Сейчас уже совсем поздно, заполночь. Катерина и Александр уже спят и не видят, как она идет. Она тихо-тихо скользит по улицам, не натыкаясь ни на патрульных, ни на угрожающего вида группы прохожих.

Она доходит до кладбища. В окнах Ласкиной сторожки горит свет. Свежие могилы. Много. Камней на могилах уже не ставят. Да и сами они видно, что неглубоко рылись. Клара смотрит на один из невысоких холмиков и видит торчащую из него желтоватую костлявую руку в присохших язвах, словно вырастающую из земли. Она вздрагивает и отворачивается.

Скоро, скоро мертвецов будут просто сваливать в кучи, понимает Клара. Уже не одна и не две сотни человек мертвы. И сколько еще гниют в зараженных кварталах? Скоро тяжелый больной запах мертвечины поползет по городу. Или же дома начнут жечь.

Она кладет свое письмо на одну из могил.

День четвертый

Беда в городе, беда. Зараженных домов всё больше, расползается по ночам кровавая плесень по земле. А тут и новый переполох: кто-то заразил городской водопровод. Теперь воду оттуда пить нельзя, только из колодцев. Патрульные ходят, громко оглашают - не пили чтобы воду. В Доме живых переполох - девица Равель явилась в Управу требовать, чтобы как угодно, а ее подопечных водой обеспечили, там у многих дети маленькие.

Александр Сабуров всегда очень строгий, на лице у него не появляется улыбка. У Катерины тоже. Но Катерина выглядит так, словно ей всегда больно, а Сабуров - словно он в ответе за эту боль.

- Я полагаю, это дело рук местных бандитов. Есть тут такой - Филин, главарь среди этой дряни. Взять бы эту птицу да за горлышко, расспросить - думаю, выяснится, что его рук дело. Воду теперь пить из водопровода нельзя, Клара. Если хочешь пить - набирай из колодца. Если не уверена, откуда вода - лучше не пей. Так вот. И мне снова нужна твоя помощь.

Клара с сомнением качает головой.

- Что такое? - спрашивает Сабуров.

- Зачем бы бандитам город травить? Они ж и сами тут живут. Никакого резона им в этом нет, - отвечает Клара.

- А кому бы еще тут порядок нарушать? - угрюмо говорит Сабуров. Кларе кажется, что он ее не слышит.

- Кто такой этот Филин?

- Его настоящее имя - Григорий Филин, воры зовут его Папой Григорием, хотя он еще щенок. Гриф держит подпольный мир. Торгуют всем, что запрещено. Глава этих... отбросов общества.

- Ну а с чего вообще взяли, что это он виноват?

- Бакалавр Данковский в процессе своего расследования установил, что по приказу Грифа воры сбросили в реку зараженные трупы с отрезанными головами. Возможно... Несколько десятков. Воры не раскрывают этого места. Они вообще отрицают, что было что-то подобное. Но проверить нужно непременно.

Вечно этот бакалавр, думает Клара, но без злости. Вспоминает: запрещено в Городе кому-то, кроме знающих линии, резать ножами живое человеческое или бычье тело.

Вздыхает:

- Зачем же им это понадобилось?

- Наверное, они хотели их спрятать. А такое желание могло возникнуть у воров только в том случае, если эти люди умерли по их вине, - сурово говорит Александр. - Да и слух ходит, что Гриф заранее знал, что за беда на город обрушится. Не подтвердишь, а ведь говорят...

- Вы думаете, они заразили кого-то нарочно?

Александр кивает.

- Но почему вы сами не спросите его? Известно, где квартирует Гриф. Приведите его и допросите... зачем вам я?

- Эта хитрая скотина все отрицает, - со злостью говорит Александр. - Прикинулся напуганным, будто это и не его рук дело. Сам тревогу бьет, хорошо свою роль играет! Но я уверен, что убийц подначивает Гриф, и что имущество убитых сносят к нему на продажу. Спроси его - правда ли это. Я уверен, что правда. Спроси его. Спроси так, как спрашивала других. Найди ключ к его душе, зацепи его.

Клара вздыхает.

- Милый мой отец, вы хотите, чтобы я сразилась с бандитами?

- Нет, нет, тебе придется лишь спросить его. Я уже собрал отряд для облавы под началом храброго патрульного по имени Волк. Они найдут логово убийц... когда вина его будет доказана.

Клара снова вздыхает.

- Хорошо. Я найду его и спрошу.

Александр молча подходит к Кларе и обнимает ее за плечи. У него крепкие, надежные, настоящие отцовские объятия. И не такие холодные руки, как у Катерины.

- Будь я проклят, если не наведу здесь порядок, - со злостью говорит он.

...А хлопот у него и вправду невпроворот. Рвутся из зараженных кварталов больные, кто еще ходит, пытается выйти. По тем приказано стрелять без жалости.

Мародеров ловят что ни вечер. Пытаются забираться в оставленные дома карантинной полосы. Некоторые еще и прохожих грабят. Тех вешают.

В первый день весь город твердил: мол, Бурах-младший, Артемий, что из столицы вернулся, он-то отца и порешил. Да не так всё оказалось. Не Артемий тому виной, чист оказался, отмылся. Уже больше не Потрошителем его называют, а лекарем, надеждой на будущее. У многих так выходит, что кроме как на Артемия, и надеяться не на кого. Мол, он из рода менху, знахарей, линии ведает, кто, как не он, панацею от чумы изобретет?

Тяжело Александру Сабурову. И виноватым некого назначить, кроме себя.

Клара уходит из дома с плиткой шоколада. Она идет к складам. Александр Сабуров говорил, что Грифа найти можно там. Дескать, его логово - где-то за складами, он там отсыпается днем.

Клара думает над словами Катерины о том, что она - орудие Закона. Так может, это правда, и это Закон послал ее, чтобы она исцеляла больных?

Это был бы хороший Закон, думает Клара, но какой-то нелогичный. Если, конечно, это тот же Закон, что наказал чумой людей за неправильную жизнь. Катерина не может ошибаться, ведь она Хозяйка. Хозяйка ведает скрытое. Катерина говорит, что из Клары, с ее способностью узнавать, что в душе у людей, обязательно получится Хозяйка.

Мысли у Клары - как летящие по улицам осенние листья.

На складах она не встречает никого, кроме уже знакомого ей столичного бакалавра медицины в его чудном черном плаще.

- Здравствуй, Клара, - дружелюбно улыбается он. - Тут про тебя рассказывают много. То говорят, что ты... как это... степной демон шабнак. То рассказывают, что ты святая. Интересно, да...

- И тебе здравствуй, бакалавр Данковский, - смеется Клара.

Бакалавр ей нравится. Он такой недоверчивый и смешной. Про него говорят, что он ищет способ создать вакцину от Песчаной Язвы. И еще что он совсем не боится ничего, и у него есть специальная одежда, в которой он ходит по чумным кварталам, и перчатки.

- Ты кого-то ищешь? - спрашивает Данковский после паузы. Кажется, он не против Клары, но не очень рад, что его застали в этом пустынном квартале города.

Клара бесхитростно кивает.

- Да. Я ищу Грифа, он... Он кладовщик местный. Мой приемный отец меня послал, чтобы я узнала, не он ли сбросил зараженные трупы в реку.

Данковский заходится кашлем.

- Ты заболел? - с тревогой спрашивает Клара.

- Да нет, я... эээ... от неожиданности, - отвечает бакалавр, всё еще прокашливаясь. - Клара... эээ... пойдем отсюда, тут никого нет.

Да, тут действительно пусто. Склады никто не охраняет. Высокие строения коричневого цвета, пустые улицы. И листьев очень много на камнях. Некоторые из них красные, похожие на кровавую плесень, которая ползет по зараженным домам.

Данковский берет ее под руку, как взрослую, и ведет по улице к реке, вниз.

- Клара, - нервно говорит он. - Я так понимаю, что ты и сама понимаешь... И твой приемный отец - Александр Сабуров, насколько я слышал - ему тоже, в общем, очевидно, что Гриф - не просто кладовщик. Это убийца и грабитель, глава местной преступной шайки. Ты отдаешь себе в этом отчет, насколько я могу судить?

Клара говорит:

- Конечно, я это понимаю.

- Так вот, Клара, я хотел бы спросить, собственно, а какого... то есть, почему твой приемный отец, если он подозревает Грифа в том, что тот сбросил трупы в реку, не отправит к нему отряд солдат? Почему он отправляет сюда тебя - ребенка, ребенка, черт возьми?

Клара хмурится.

Бакалавр Данковский, конечно, смешной в своем непонимании, но как ему объяснить то, что она, Клара, даже не понимает, просто чувствует каким-то нутряным, подкожным чутьем?

Они доходят до реки, Клара останавливается, глядя на нее вниз. Она не знает, любит она эту реку или нет. Горхон - настоящая большая река, с очень спокойными водами. Иногда она пугает. Иногда успокаивает. Сейчас Кларе нравится на нее смотреть.

- Сабуров служит Закону, - объясняет Клара. - Он не может просто взять и арестовать Грифа. Ему нужно знать, виновен он или нет.

- Хорошо, - горячится бакалавр. - Но почему он не выясняет это с помощью своих людей? Почему он посылает тебя?

- Потому что я - будущая Хозяйка, - пожимает плечами Клара. - Так правильно, что мне достаются сложные поручения. Я ведь могу больше, чем другие. Ты сам видел, как я исцеляю. А еще я могу заставить человека сказать правду, если у меня ключик от него есть.

Клара не уточняет, что лично она совершенно не уверена, что хочет быть Хозяйкой. Но как еще объяснить Данковскому, который с жалостью и ужасом смотрит на нее, что Город дышит по своим законам? Что так должно быть - не арестовывать без причины. Что тот, кому больше дано, с него и спрос самый большой. Ну а еще что она, Клара, просто очень хочет помочь своему приемному отцу?

Бакалавр спрашивает:

- Сколько тебе лет? Пятнадцать, четырнадцать?

Клара пожимает плечами.

- Я не знаю.

Данковский смотрит на темно-сизые воды реки. Клара тоже смотрит. Она видит, как по высокому глинистому берегу шмыгают крысы. Их много в городе.

- Ты бы не ходила. Я тоже ищу Грифа... По своим делам, - говорит Данковский. - Это может быть опасно.

Клара снова пожимает плечами.

- Удивительная ты девочка. Чем-то напоминаешь эту степнячку... Оспину. Да. Она называет себя Эспе-инун, - задумчиво говорит Данковский. - Мой... ну, назовем его... коллегой, сын местного знахаря Артемий Бурах часто к ней захаживает, - говорит Данковский. - Ты уже знакома с Бурахом?

Клара качает головой. Она рада, что Артемия больше не подозревают несправедливо в убийстве отца (ей знакомо это имя, Исидор Бурах, оно было ей знакомо; Исидор Бурах и Симон Каин; с самого начала знакомо; красная глина на руках). Клара вспоминает: этот самый бакалавр установил, что Симон умер от Песчаной Язвы. А от чего умер Бурах, так никто и не выяснил пока, но все говорят, что это шабнак-адыр всадила ему свой бесовский коготь в грудь. И многие смотрят на Клару, потому что одни считают ее святой, а другие шабнаком.

- Да... Он говорит, что Оспина - удивительная женщина, никогда не скажет доброго слова, но никогда не лжет. Так вот, ты тоже говоришь, как мне кажется, правду. С какой-то удивительной прямотой и невинностью, которая страшнее любого порока. Ты невинна...

Данковский запинается.

- Невинна, как смерть.

Он неловко смеется над своими поэтическими словами.

Кларе не весело.

Данковский долго предлагает проводить ее до дома, хотя и безрезультатно. Кларе немного смешно. Он ведь правда искренне считает, что маленькие девочки не должны одни ходить по местам, где можно встретить бандитов. Клара не уточняет, зачем он сам ходил там - ведь явно же с той же целью, что и она. Но бакалавр Данковский тоже хочет придумать способ спасти город.

"Может, он уже вернулся", - грустно думает Клара, когда Данковский наконец уходит, имея в виду разбойника Грифа. И идет обратно.

Город по-прежнему пасмурен. Клара думает, что никогда еще не видела здесь солнца. Стайка мальчишек играет на углу, рядом с лавкой. Они играют в орешки, это странная игра местных детей. Один вскидывает голову, когда Клара проходит мимо.

- Эй, ребята, да это же шабнак!

Остальные отрываются от игры.

- Вон!

В Клару летит камень. Такими камнями выложена мостовая, они большие, и Клара еле успевает увернуться. Она останавливается, широко раскрытыми глазами глядя на мальчишек.

- Вы что?

- Шабнак-адыр! - один чертит на себе степной знак, отгоняющий злых духов, другие наклоняются - похоже, за новыми камнями. Клара срывается с места и бежит. И слышит топот ног у себя за спиной.

Она не думает, куда бежать, да и дом ее приемных родителей слишком далеко. Просто бежит по уже знакомой дороге и понимает, что возвращается туда, к складам. Что я буду там делать, в панике думает Клара. Только вот сворачивает не в том месте и оказывается в тупике - узкая улочка заканчивается забором, да не чугунной оградой, а высокой каменной стеной.

К ней Клара и прижимается лопатками. Сабуров дал ей пистолет. Маленький, женский, как раз под ее руку. Да не стрелять же в них. Дети ведь, ничего плохого не хотят. Только их много. Человек шесть... семь... восемь. Да откуда они взялись!

Дети обступают ее плотным кольцом.

- Почему шабнак? - тяжело дыша от бега, спрашивает Клара. - Я ведь ничего плохого не делала. Я приемная дочь Сабуровых.

- Да кому ты врешь? - Это девочка. Ее там не было. Она, видно, позже присоединилась - уже когда бежали загонять шабнака.

- Видели тебя вчера ночью! - говорит высокий, выше других, мальчик с тяжелой челюстью и бычьим взглядом. - Ходила да рукой дома трогала, и еще смеялась. А потом на них кровавая плесень выступала поутру.

Клара лихорадочно пытается вспомнить. Не было вчера такого. Она не помнит. Виски начинает ломить.

- Это не я! Это моя сестра-близнец! - лихорадочно, быстро говорит Клара. - Это она разносит чуму.

Дома, рядом стоящие, закрыты, оба, и ставни захлопнуты. Если закричать - услышат? Спасут? Или присоединятся - шабнака камнями бить?

- А может, ты ее придумала просто? - смеется мальчик в синих драных штанах. - Что ж ты к нам сестричку свою не приведешь? Прячется?

Клара часто кивает.

Первый, не очень большой камень летит в нее, попадает в бедренную косточку на боку, внизу живота, больно ужасно. Клара сгибается, и второй камень приходит в плечо.

И тут дверь одного из домов, стоящих рядом, открывается. Выходит человек - средних лет, коренастый. Штаны на нем добротные, но обычные, и рубаха тоже, а вот жилеточка нарядная, расшитая.

- Эй, мелкотня, что тут еще происходит? - спрашивает он. - Расшумелись тут. Или не говорили - здесь не играть? А?

Высокий, с тяжелой челюстью, мальчик отступает на шаг от Клары. Упрямо сопит.

- Мы шабнака поймали, - говорит он.

- Тут шабнаков не ловить, - отвечает человек. - Это еще что за фитюлька? Ваш шабнак и есть?

- Ага.

- Ну так я еще раз скажу: здесь не играть. Ни в орешки, ни в камушки, ни в шабнака. Ясно сказал? Или повторить кому? Так я повторю, - нехорошо улыбается, щурится.

Дети начинают отступать. Клара всё еще стоит, вжавшись в стену, очень болит ушибленная косточка и плечо. Ее трясет.

Человек подходит к ней, подмигивает.

- Либо мы их, либо они нас. Правда, маленькая?

Клара выдыхает:

- Ты кто, добрый человек?

Тот усмехается. Не похож он, и правда, на доброго человека. Усмешка кривая, зуб один выбит. Шрам на шее.

- Я-то - добрый? Ну, насмешила. Григорием кличут. Еще Грифом иногда прозывают. Слышала, небось? И не говори, что не слышала.

Клара тихо отвечает:

- Слышала.

Гриф раскатисто смеется.

- Что, рассказывали? Про воровского короля, главного кладовщика, контрабандных дел мастера... ну и по разбойной части.

Смотрит на нее, подмигивает.

- Страшно, а?

Клара отвечает:

- Не страшно. Я тебя и искала. Меня послал Александр Сабуров, мой приемный отец.

- Эвона как, - посерьезнев, тянет Гриф. - Ну, пойдем отсюда, девочка. Тут мне говорить несподручно - я тут, видишь, не дома. В гости заходил к кому надо. Пойдешь со мной, не испугаешься?

Клара отлепляется, наконец, от стены, подходит к Грифу, смотрит снизу вверх.

- Не испугаюсь. Говорю же, я тебя и искала.

- Ну пойдем, пигалица, пойдем, - он прихлопывает ее за плечо, ведет в соседний переулок, где склады. Там Клара уже сегодня была - бедно, тоскливо. А потом сворачивает Гриф между домами, там и улицы нет, одни дворы. Деревья стоят голые, колодцы. Ныряет за следующий дом - а там серая, неприметная дверь. Возле нее стоят двое. На патрульных или охранников не похожи. Клара успевает приметить, как у одного поблескивает лезвие в рукаве.

Она охает, когда за серенькой дверью открываются богатые покои. Воровской склад, видно, - нет там хозяйской руки, не заметно. Вещи дорогие как попало свалены: ткани, коробки какие-то. А присесть негде. Гриф становится перед ней, скрестив руки на груди. Клара стоит спиной к двери.

- Я тебе вопросы задать хотела, - говорит она.

Гриф картинно вздыхает.

- Устал я что-то... Так-то вот, не успел и жить начать, а уже и на покой пора... Какие уж тут вопросы! Злобы никакой нет... устал. А всё от вопросов. Согласишься на вопрос отвечать - а жисть из тебя с ответом и выходит. Со злобой. Злобой живем-то, пигалица...

Клара улыбается.

- От вопросов, говоришь, злоба? А сам-то ты добрый? Что ж меня спас-то, а?

Гриф прохаживается перед ней взад-вперед.

- Эх ты, мелкая, не веришь людям... Слыхал я про тебя. Из наших ты, воровкой тебя не зря кличут. Хоть и живешь у Сабурова, а Закон только до поры с тобою. Скоро откажется. Что шабнак ты - не верю, а что воровка - да, верю. И повадки у тебя не как у тех, кто травой питается. Хищник ты, зверь дикий как есть. Уважаю.

- Я не воровка! - почти кричит Клара.

- Не воровка... Рассказывай, - неприятная у Грифа улыбка. Когда не улыбается - может, и за почтенного человека сойдет, если не вглядываться. А так - подальше держаться хочется.

Клара вспоминает, что Сабуров говорил.

- Может, ты про мой дар слышал - открывать правду, что в людях прячется? - у Клары звенит голос. - Филин, Филин, я про тебя знаю, что ты заранее ведал, что за беда обрушится на город. Согласишься ли ты приблизиться ко мне? Погрузишься в глубину? Ответишь на мои вопросы честно и беспристрастно?

Не появляется серебристый свет, не замирает Гриф. Со скукой тянет:

- Ну спрашивай, маленькая, спрашивай. Имя-то мое откуда узнала? Сабуров нашептал?

Смотрит на растерявшуюся Клару.

- Оберег у меня на шее висит. От таких, как ты, степных мар. Видала?

Вытаскивает из-под рубахи - на потертом кожаном шнуре висит круглый глиняный амулет со степными рунами. Ухмыляется.

- Ладно, не сержусь я. Мена за мену - обычай признанный. Сделай вот для меня кое-что, и отвечу тебе на разные вопросы... Ишь ты, пигалица малая! Какова!

- Говори, - настороженно отвечает Клара.

- Знаю я, что облава на меня готовится. Да только не убивал я никого. И трупов в реку не кидал. Что ж я - нелюдь? Мы у себя убийц не привечаем! Если какие ножом убивают - они нам не товарищи. Встретим - сами загрызем.

Гриф, ходящий взад-вперед, останавливается резко прямо перед ней.

- Сабуров на меня поножовщину, мерзости разные вешает! - хмуро говорит он. - А я в том не повинен, и молодцы мои неповинные. А Сабуров паче чаяния не за людей, а за своих молодцов осерчал... Хочу истинного головореза ему отдать, чтобы тот в покое меня оставил. Брага-бритвенник - не знаешь, верно? Да уж куда тебе...

Замолкает на секунду.

- Был у меня дружок, да откололся. Теперь беспредел в городе творит, людей ножами режет. Веришь, пигалица, - не я и не мои люди виной тому, что трупы в реке оказались. Веришь?

Клара пожимает плечами. Гриф одобрительно треплет ее по плечу.

- Верно. Не всему верить надо, что говорят. Да только я тебе не вру. Был у меня Брага - дружок бывший, чтоб его приподняло да хлопнуло. Он-то и взбунтовался против меня. Людей поднял, половину с собой увел, сука... Вот про него Сабурову и скажи. Он-то трупы в реку и покидал. Хочешь - пойдешь да сама проверишь.

Клара думает, что окажись здесь бакалавр Данковский, доказывал бы ей, что Гриф так хочет избавиться от "сабуровского детеныша". Может, так и есть.

- Расскажи уж, как его найти, Гриф, - говорит она.

Город поначалу казался Кларе маленьким. Он, в общем, и правда не слишком велик - насквозь можно пройти за полдня, самое большое. Да только если долго ходить, то кажется, что он больше, чем есть.

И слухи тут быстро расходятся. Поразительно просто, как быстро. Кажется, что слухи уходят вверх, в большое облако, нависающее над городом, а после выпадают туманом - и каждый узнаёт, что и о ком говорили в этом городе.

Клара сворачивает в переулок, и ей кажется, что кто-то идет за ней, по ее следам, крадется неслышно.

Дом Браги - примерно в часе ходьбы, и часы на высоком Соборе показывают четыре. Собор - это высокое, монументальное сооружение на главной площади. Говорят, что его архитекторы задумывали сделать его настоящим чудом, вроде Многогранника, о котором так много говорят, и где Клара еще не была. Да только что-то пошло не так, и чудом Собор не стал. Пустует он, не ходят туда.

Что это за город, думает Клара, как причудливо здесь сплелось всё - злые, невинные, слишком взрослые дети с камнями; и чудеса; и старые степные поверия, и строгая власть, как же много всего, проще сказать, чего тут нет. А чего тут нет - так это спокойствия. Чума ходит по городу в обличье, что легко спутать с обличьем Клары, и некуда от нее пока деться.

Пока.

(милая сестра

я же тебя выдумала

почему ты ходишь по городу с моим лицом?

почему ты несешь зло другим?)

Дом Браги крепкий, ощетинившийся каменными пристройками, угрюмый, и в нем тоже ставни закрывают окна, хотя на дворе не ночь. И двое, опять же, стоят у двери. Один из них сразу привлекает взгляд Клары.

Лицо у него странное: щеки пылают красным, а лоб белый, как платок. И язвочка на горле, под щекой. Стоит, пошатывается. Видно, что плохо ему. Только, видно, боится он признаться себе в том, что заразился. Не хочет верить, дальше заразу разносит.

Клара говорит:

- Я Клара. Я пришла к Браге. Пропустите меня, пожалуйста.

- Это еще что сюда притрюхало? Тебя бритвой перепилить или просто ногтем придавить? - лениво спрашивает тот, что здоровый.

Клара смотрит на второго.

- Я чудотворица, - честно говорит она. - Я умею лечить людей от заразы и судить их. Ты, может быть, слышал про меня. Я пытаюсь помогать людям.

- Помогаааать? Вот Дмитру тогда помоги, а то с утра нынче мается, - первый бандит откровенно хохочет. Клара оборачивается ко второму. Тому не до смеха. Молчит. Смотрит на нее глазами, в которых тоска и надежда.

- Ты ведь заразился, так? - то ли утверждает, то ли спрашивает Клара.

- А я знаю? Встал с утра, голова трещит, ноги ватные, - угрюмо отвечает тот. - Может, перепил вчера. Кто ж его знает, чего оно... Я слышал о тебе... Ты умеешь лечить руками. Ну давай, осторожненько только...

Он почесывает язвочку на шее. Жить ему, наверное, остается полдня. Может, чуть больше, раз уж такой крепкий и с утра на ногах держится.

Клара говорит:

- Руки от язвы убери. Да, впрочем, всё равно не поможет. Садись уже, лечить буду.

Заболевший оглядывается на своего товарища, тот смеется - мол, что, веришь девке? Но присаживается на каменные ступени Брагина дома, а Клара кладет руки ему на голову и зажмуривается.

Чувствует дрожь в позвоночнике - такую теплую, ясную дрожь. И слышит тихий "ох". Открывает глаза и видит, как валится на землю тот, кого она пыталась лечить. Лицо у него стремительно побледнело, падает он, как подрубленное дерево.

Второй оборачивается, не сразу сообразив, в чём дело, потом одним прыжком, как кошка, оказывается рядом с Кларой. Хватает ее за шкирку. Встряхивает. Клара в отчаянии пытается вспомнить, в каком из глубоких карманов куртки у нее пистолет.

- Так ты чума-то? Оказывается, сама, своими ножками сюда пришла? Верно, знать, говорят про шабнака, что по городу ходит, я-то думал - сказки.

В руке у него мелькает бритва, Клара судорожно хватает пистолетик в кармане, понимает, что не успеет, и тут громыхает выстрел. Клара, приподнятая в воздухе, падает на колени, а ее противник валится на спину - медленно, как ей кажется, неспешно, и в груди у него расцветает красная роза.

Из подворотни напротив вразвалочку выходит Гриф, пряча пистолет в карман.

- Молодец, пигалица. Вижу, что врать не любишь - шел за тобой, интересно было, наврешь ты про меня Сабурову или впрямь проверить Брагу пойдешь, - ухмыляется он. - Ишь, как ты его... Это ты чем?

- Я не всегда исцеляю.

Клара поднимается на ноги. Колени у нее исцарапаны, ладони в пыли. Она еще чувствует мелкую дрожь в ногах. А слова сами срываются с ее губ. Она и не догадывалась, что знает об этом.

- Я иногда исцеляю, а иногда... убиваю. Если человек дурной, виноватый если в чём-то очень... От Земли у меня дар. От силы ее. Если он плохой, Земля его моими руками карает. А если праведен, то исцеляет. Вот я его исцелить хотела, да не вышло.

Гриф, присвистнув, подходит. Видит язвочку на шее, хмыкает. Достает из кармана зеркальца осколок, подносит к губам лежащего. Зеркальце остается чистым.

- Может, и верно ты говоришь, пигалица... Ну что - пойдем к Браге в гости? - подмигивает он.

Клара щурится на него снизу вверх.

- Да что ж ты раньше не ходил, если к нему попасть так легко?

- Не твоего ума дело, мелкая, - ворчит Гриф, ковыряясь в замке. - Легко, не легко... Брага больно много о себе возомнил, охрану поставил, да надеялся, что я его трогать не буду, раз уж я людей не режу... Прав он в том или не прав... А, вот и замочек открылся. Входи уж.

Клара осторожно входит в богатую горницу. Красное там всё, красные ковры, занавески, кресла красные. И нет никого.

Гриф прижимает палец к губам - тсс, мол, потише. Клара кивает.

Тот крадется мягкой походочкой к неприметной двери. Некрасив Гриф, даже страшен - лицо рябоватое, злое, - а движения плавные, кошачьи, залюбуешься. Дверь прячется между двух занавесок, не сразу и увидишь. Гриф ее распахивает и резко бьет кого-то - тоже движение плавное, только стремительное, двумя руками, одна снизу летит, другая сбоку.

Клара подходит, но Гриф ей машет яростно рукой - отойди, мол. Стоит в дверях, не давая ей пройти.

- Ты что ли, Григорий? - удивленный голос за дверью. - Один пожаловал, самолично? Что ж моя охрана-то тебя не порезала еще у крыльца? Дармоеды, одно слово.

- Я, Брага, к тебе не сам пришел, - отвечает Гриф. - Судья к тебе явилась, да не простая. Отвечать тебя, сука, заставит за отравленный водопровод в городе. Я и пришел проследить, чтобы ее не обидел кто случайно.

Клара пытается состыковать в голове слова Грифа, поведение Грифа и то, что говорил он до этого. Получается плохо.

- Зря явился.

Гриф рвет отворот жилетки, разворачиваясь одновременно полубоком, и два выстрела звучат почти одновременно. Клара, вскрикнув, подбегает к Грифу - тот лежит, из-под ребер толчками плещет кровь. Глаза закрыты.

Она заглядывает в комнату: там лежит не шевелясь низенький человек в белой рубахе. На лицо лучше не смотреть - левый глаз разворочен пулей. Оттуда вытекает кровь и какое-то белое вещество.

Осторожно подходит, прикасается к шее. Жилочка там не бьется.

- Ты... осторожно. Уходи лучше, - хрип сзади.

Клара оборачивается. Гриф глядит на нее с пола.

- Я-то сразу понял, что ты не простая... Мара, из степи пришла... Дочка Земли. Я тебя нарочно на Брагу навел. Думал: или скажешь Сабурову, что он виноват, или убьют тебя бритвенники здесь. А потом понял - он-то тебе и правду сказать может... И уйти ты отсюда на своих ногах можешь... Ты все можешь, святая ты.

Хрипло смеется, смех переходит в кашель.

- Я убийцами верховодил, я. И Брагу использовал, как меня другой кто-то. То тебе знать не надо... Порешил тогда так: приду, убью его, а тебя потом убедить смогу, что он людей порезал да трупы в реку покидал... Смог бы, убедил. Ты б поверила. Да вишь как оно вышло... Уходи, мелкая, не ровен час кто из его людей придет. Ты-то не отобьешься.

Клара подходит к главарю воров и убийц. У него мокрый от крови весь левый бок. Лицо побелело. Волосы на лбу слиплись, капли по лицу ползут крупные, как на запотевшем стекле.

- Иди, пигалица, к Сабурову. Только так скажи: убивали мои люди горожан... Не ножами, то Брагины, да я Брагу крепко в кулаке прижимал, мне за то ответ пред землей держать. А вот трупы в реку не мы кидали. Мясники из Боен то сделали... Свалили на меня. Такое душегубство не по мне... изуверское... за что всю воду травить... Богом клянусь...

- Зачем же убивали, Гриф?

- Душа просит. Охота такая... убивать... Рука просится... хотелось распотешиться... Моя вина, мой ответ. Знаю, что помираю. Там отвечу.

Клара говорит:

- Я могу тебя вылечить.

- Хе-хе-хе... Ну, лечи, оно быстрее будет, чем самому тут подыхать, может. Видел я, как ты того - еле пикнул. От твоих ручек святых, может, не так больно будет... Говорила же сама - кто виновен, неправедную жизнь вел, тот помирает. А на мне пятна белого, может, и не осталось.

Голос всё тише становится.

- Виноват - так искуплю... А ты уходи отсюда. Ишь, мелкая, куда сунулась. Или страха в тебе совсем нет? Мой грех... Прости, что на смерть отправил. Вот, сам теперь помираю. Воздается каждому, и мне воздастся... Виноват я, мелкая, ох как виноват...

На запавших щеках проступает рисунок сизой щетины, кадык дергается.

Клара говорит:

- Есть во мне страх.

Она опускается на колени и кладет руки на жуткую, склизкую от крови грудь вора и убийцы. И вновь чувствует теплую дрожь в спине.

Закрывает глаза.

(ибо будет спасен, кто признает свою вину

кто попросит ее искупить

того отпустит мать-Земля

даст ему сроку на новую жизнь

не время умирать)

...Привстает, ощупывая грудь - затянулась рана.

Рубашка от крови еще мокрая, а раны в боку нет.

Смотрит на Клару, как в первый раз увидел, и странный свет в глазах. Лицо - разбойничье, а в глазах - вера.

- Душенька святая, - шепчет. - Истинно тебе клянусь - святая. Понадоблюсь если - бери меня, бери жизнь мою, всё, что хочешь, сделаю. Чудотворица...

Клара говорит:

- Я позову тебя, когда понадобится.

И это третий раз, когда она так говорит.

День пятый

- Ты опять вернулась к утру, - хмуро говорит Александр.

Он недоволен.

Недоволен тем, что Клара всё никак не укажет ему на виновника. Тогда было бы просто - хватай да сажай в тюрьму Управы. Мясники из Боен трупы в реку сбросили? Да поди проверь эти слова. Кого там спрашивать?

Дел - невпроворот. Эпидемия разрастается. Половина города - красные пятна на земле, жуткая, больная земля, крысы, что прыскают из-под ног. Цены в лавках взлетели. Вода - только из колодцев. Людям не хватает воды.

И запах. Он уже начал ползти по городу. Тяжелый чумной запах болезни, смерти, Песчаной Язвы.

Поначалу люди из зараженных кварталов прятались у Лары, в "Доме живых", да только места им не хватает. Сабуров приказал - собирать их в Собор. Там места больше. У Собора выставлена охрана. По улицам ходят патрули. Хватают многих. Из Столицы вот-вот должен прибыть то ли следователь, то ли карательная экспедиция для зачистки зараженного города. Прибытия врачей не ожидается: эта миссия возложена на бакалавра Данковского. Вот оно как получается: поначалу считали его просто доктором приезжим. А теперь - не просто доктором, а эмиссаром Властей. Сабуров думает о том, что Властям и правда проще всего будет сжечь больной город, чтобы чума не пошла дальше.

Тюрьма переполнена.

Виновных нет, и ключа к пониманию происходящего - тоже.

Сабуров говорит:

- Знаешь, что Каины тебя ищут, Клара?

Клара отвечает:

- Слышала. Вы же и говорили. А разве все еще меня считают убийцей?

Сабуров отворачивается от нее. Перекладывает какие-то бумаги на своем столе.

- Не думаю. Установили ведь, что Симона убила Песчаная Язва... Не думаю, что тебя обвинят в его убийстве. Я полагаю, тебе стоит с ними встретиться. Это влиятельная семья в городе. Она может помочь, а может навредить теперешней ситуации.

Клара знает, что сейчас ее приемный отец руководит Городом практически в одиночку. Руководит жестко. Он пытается не допустить беспорядков. Так надо - это Закон, который он представляет.

- В чём меня подозревают? - спрашивает она.

Сабуров по-прежнему не глядит на нее. Он сидит за своим столом. На половине дома, которая принадлежит Александру, всегда царит мертвенный порядок. На половине дома Катерины - чуть мягче, уютнее. Клара ночует там.

- Говорят, что тебя видели возле домов, которые потом заражались... Глупости это всё. Еще не раскрыта смерть Исидора Бураха. Вот что. Пора заняться этим делом. Ступай-ка к его ученику Стаху Рубину.

- Вы полагаете, он может быть виноват?

- Нет. Не думаю, - Александр морщится, словно эта мысль ему неприятна. - Это... неплохой человек.

Клара вспоминает: Рубина упоминал Артемий. Это врач.

- Он уж точно был в курсе всех дел своего учителя. Может, наведет на верную мысль. Мне-то ничего не сказал, а вот тебе, может, и удастся узнать о смерти Исидора больше, чем нам. Я не думаю, что Рубин виноват, но что-то он знает, чего не говорит.

- Хорошо, - соглашается Клара.

- Иди, - Александр хмурится, не поднимая взгляда. Клара всё так же стоит перед ним, опустив голову. Она неподвижна. Как кукла. - Послезавтра из столицы прибывает Инквизитор. К этому времени человек-болезнь должен быть у меня. Имей это в виду, пожалуйста... Если сегодняшний день не даст результатов, то завтра проверим Юлию Люричеву. Она затворница - и уже давно у меня на дурном счету. Если это и не она, то хоть подскажет. Придумает своей умной головой, где искать ведьму.

- Кто она?

- Она приехала сюда с одной из проектных групп, когда перестраивали город. Занималась какой-то логистикой или инженерией путей... не знаю. Говорили, ас в своем деле. Умна, действительно. Энциклопедистка. Потом осталась здесь, не уехала с остальными.

- Хорошо, - повторяет Клара.

Сабуров наконец-то поднимает на нее взгляд.

- Всё в порядке, Клара?

- Отец, вы ведь не отречетесь от меня? - ровным голосом спрашивает она.

- Что ты, дитя, - он встает из-за стола, отодвинув стул, подходит к ней и крепко обнимает ее за плечи. - Я был слишком резок, прости. Не ты тому виной, а беда, что происходит с городом. Что ты! Ты ведь нам теперь как родная. Мы уйдем - ты за нас останешься. Станешь новой Хозяйкой Земли вместо Катерины...

- Ну-ка, ну-ка, - щурится седой старик. Он грузен, седобород и богато одет. Сидит он в своем кресле, как на троне, сжимая посох с резным набалдашником. И Клара стоит перед ним, не рискуя присесть на лавку, что находится рядышком, хоть он и указал гостеприимно рукой. Жесткая такая лавка, по ней видно. Специально, наверное, для нежеланных гостей.

Только что ж это она, Клара, нежеланный гость? Искали ведь, звали. А теперь старик Георгий Каин щурится на нее своими узкими, недобрыми голубыми глазами. Нежеланная она тут гостья, ох нежеланная. Будь его воля, видно, - в Управу бы отдал, в тюрьму. Да только этим пока Сабуров занимается, а он ее не выдаст.

Густым басом Георгий задумчиво говорит:

- Если бы не бакалавр Данковский, которому я бесконечно доверяю, я бы казнил тебя немедленно. Но он рассказал нам, что ты - девочка, которую все уже единодушно признали степным оборотнем - явилась ему в неожиданном и несвойственном демонам обличье.

- Это о чём? - не понимает Клара.

- Я говорю про тот случай, когда ты исцелила человека. Позже многие другие подтверждали твои способности. Да... ты говоришь, что у тебя есть злой двойник. Кто же из вас кем прикидывается?

Маленькие глазки Георгия пронзают ее насквозь. Кларе надоедает бояться. Она садится - не на лавку, а на рядом стоящий стул.

Клара говорит:

- Я не убивала никого, Георгий. Я не убивала твоего брата и не убивала Исидора Бураха. Нет моей вины в том, что сейчас умирают люди. Я служу Закону - я служу своим приемным родителям.

Клара говорит:

- Александр Сабуров послал меня. Он знает - я могу читать в человеческих душах. Я могу исцелять и могу судить. Ты искал меня, Георгий Каин. Зачем ты меня искал?

Дверь открывается, в комнату входит молодая, чуть старше Клары, девушка. Платье на ней красное, волосы черной волной - чуть ниже плеч. Лицо холодное, надменное. Не просто красивое - идеальное. Брови стрелками, подбородок точеный, нос прямой. Глаза ледяные.

- Это еще кто к нам пожаловал? - спрашивает она.

- Вот, Мария, - обращается к ней седой Георгий. - К нам пожаловала та самая самозванка, которая называет себя чудотворицей. Говорит, мол, Сабуров отправил ее к нам, потому что мы ее искали. Говорит также, что Катерина прочит ее в будущие Хозяйки Земли. Что ты скажешь? Можешь ли ты прочитать в ее душе.

Мария болезненно морщится.

- Не вошла я пока в силу Хозяйки, дядя. Я ведь еще не Хозяйка, а сейчас еще слабее, потому что ожидаю... Всё во мне распахнуто, вывернуто наружу... Только тронь, мне уже и больно... Думаешь, стоит она того? По мне - так лучше стражу кликнуть да...

Мария обрывает речь.

- Я прошу тебя, племянница. Скажи мне, насколько она опасна, - сурово говорит Георгий. - Возможно, она тоже - будущая Хозяйка.

Мария проходит вперед, садится на расшитое кресло рядом с Георгием, закидывает ногу на ногу и свысока смотрит на Клару. Улыбается:

- Вот так Хозяйка! Ну-ка, дай я посмотрю на тебя, послушаю внимательно... Что это ты так разволновался, дядя Георгий?

Клара спокойно отвечает:

- Веселая ты девица, Мария. Давай-ка веселиться вместе?

Та перестает улыбаться.

- Рано я начала смеяться над тобой, - говорит она. Всматривается в Клару пристальнее.

- Ну-ка... В тебе как будто два человека... Ты - ходячая ложь... И ты же... Да.

Поджимает свои идеальные губы, постукивает пальцами по подлокотнику.

- Вот что, дядя Георгий, убивать ее не стоит, - резюмирует Мария отрывисто.

- Думаешь?.. - во фразе Георгия звучит недосказанность, которую Мария, судя по ее кивку, понимает.

- Ну что ж... Я узнал что хотел или узнаю. Ступай, девочка, - повелительно говорит он. - У нас много дел.

Кларе уже давно не страшно. Веселая злость играет в ней. В этом доме ведут себя с ней, как с нищей бродяжкой. Не стоит церемониться, когда говоришь с такими. Вот когда смотрят, как на святую, руки целуют - тут мучительно стыдно, словно и вправду чужое имя да чужую судьбу украла. А если называют воровкой да самозванкой - что ж тут, получайте воровку да самозванку! Кто сказал, что они вежливы должны быть?

- Я еще сама спросить хотела, - нахально говорит Клара.

Мария смеется, а Георгий спокойно, не удивившись, кивает.

- Попробуй, девочка.

- Ты ведь Симона не любил нисколечки, - говорит Клара. Она в этом совершенно уверена: такие, как Георгий, любить не умеют, выгоду только везде ищут. А значит, и брата своего этот старик с колючими глазами не любил. - Что ж ты так печешься о его смерти? Что ж ты даже сейчас переживаешь, не я ли виной тому?

- Ни один из нас не сможет создавать и поддерживать город, как это делал Симон, - спокойно говорит Георгий. - А если его смерть - не трагическая случайность, но воля какого-то жестокого закона - это значит, что всему делу нашей семьи подписан приговор. Город погибнет. Пять лет назад Язву остановили. Но что будет сейчас?

Он замолкает.

- Мы строили утопию, новый город, основанный на первейших научных методах. Многогранник за рекой - свидетельство тому. Однако без Симона наше дело обречено.

- Получила ответ, самозванка? - холодно спрашивает Мария, откидываясь в кресле.

Клара кивает.

- Тогда еще добрый совет дам. Бесплатно. Маменьку свою, наркоманку полоумную, ты не слушай. Хочешь узнать, откуда она видения берет - так сходи в театр, где она по ночам ошивается. Знаешь, заколоченный у нас стоит, пустой. Вот проберешься туда - тебе, воровке, не сложно будет - увидишь там одно... чучелко. Оно Катерине ее сны и нашептывает. А Хозяйка... - Мария зло смеется. - Не Хозяйка она, да и тебе не бывать.

Клара стискивает зубы.

- Врешь, - твердо говорит Клара.

Мария выглядит обрадованной, словно того и ждала.

- Оскорблять хозяев вздумала, самозванка? Эй, стража - выведите эту полоумную! - зовет она.

Клара не успевает ответить, что отлично вышла бы сама - двое стражников заходят в комнату, направляясь к ней.

- Злая ты, Мария, - выпаливает Клара. Срывается с места, проскакивает под рукой у одного стражника - тот пытается поймать ее за волосы, да не успевает, только шапку срывает с русой головы - и выскакивает на улицу. Там сразу и воздух чище становится, свежее. И вообще легче после проклятого дома Каиных. Не зря, ох не зря Катерина про них говорила - дескать, от их большого ума все проблемы в Городе!

Клара шагает по улицам Города, перепрыгивая через лужи - ночью был небольшой дождь. Ее узнают.

"Святая чудотворица!" - слышит она за спиной. "Ведьма!" - слышит она за спиной. Ей не радостно и не страшно от того, что она слышит. Пусть думают что хотят. Она же будет делать что должно.

Дети при виде ее творят степные знаки, отгоняющие беду, и заметают ее следы...

...Видит, как из-за стены дома высовывается рука, машет ей. Клара бежит туда - снова не видит никого, только что-то светлое мелькнуло в переулке. И снова Клара бросается в погоню за призраком.

- Эй, шабнак, куда бежишь? - высокий мужчина хватает ее за плечо; Клара выворачивается, чуть не оставив у него в руках рукав от куртки. Добегает до переулка и видит - снова цветет земля красными язвами. Зараженный чумой квартал, покинутый людьми.

Останавливается в нерешительности, дальше идет тише. Видит - на одном из подоконников, где окно заколочено, лежит клочок бумажки.

(мою сестру называют шабнак-адыр

я ее придумала

я не умею лгать

я ее придумала

она существует и разносит чуму по Городу)

Клара читает, стоя прямо на улице, в пустующем зараженном квартале, и вокруг бегают крысы.

"Воровка ты или святая, когда и тем, и другим именем называют тебя? Не тебе судить о твоей святости, но если не можешь и вспомнить о том, что такого страшного ты украла, что гонят тебя и преследуют, как величайшую на этой земле преступницу - как тогда быть?

Не плачь, не грусти, не отчаивайся, милая сестра моя. Злодейку должно изобличить, святой должно творить чудеса. Если у тебя не найдется времени, чтобы заниматься заботами дня - не тревожься, живи в свое удовольствие. Я сделаю всё за тебя, устрою по-своему!

А что до приемных родителей твоих, так не бойся. Отрекутся они от тебя, и двух ночей не пройдет. Но я тогда за тобой приду, и мы соединимся".

Она комкает письмо и бросает его на землю.

Страшно, когда мир вокруг предлагает тебе не верить ни во что из того, что определяет твою жизнь. Тогда остается два варианта. Либо допустить обрушение картины мира, либо сцепить зубы и верить, несмотря ни на что.

Клара верит, хотя это дается ей тяжело.

И всё же она продолжает идти к заколоченному театру.

Раньше тут играли, говорят, пьесы, да уже несколько лет как стоит он пустой, бездушный, страшный. Стены расписаны красивыми картинами, колонны у входа, барельефы - мощное здание, сильное. Да только двери в нем крепко закрыты.

Клара смотрит вверх. Окно одно закрыто, вроде бы, но не заколочено. Только страшно. Нужно по колонне над входом залезть на каменный бортик, а потом по нему пройти несколько шагов. И вроде бы не так и высоко, а страшно. Убиться нельзя, а ноги покалечить - запросто.

Что это - получается, Клара, настолько не веришь своей приемной матери, что из-за злых слов Марии лезешь незнаемо куда?

Она, подпрыгнув, цепляется за колонну. Та чересчур широкая, да и камень скользит. Клара пробует раз, другой - не получается.

И снова не получается.

И снова.

С неизвестно какого раза - может, с пятого, а может, с пятнадцатого - Кларе удается зацепиться, проползти немного вверх, чтобы сползти почти сразу.

Она пожимает плечами. Обходит театр - справа его огибает узкая тропа - и оказывается во внутреннем дворике. Там видно, что здание театра не такое уж величественное - обшарпанное кое-где, а в некоторых местах и камни откололись. И еще есть лаз внизу. Широкий, человек пройти может. Видно, Клара не первая, кто здесь оказался.

Она подходит ближе. Земля покрыта пожухлой травой. Клара решительно ныряет в лаз - и оказывается почти сразу же под сценой.

Там пыльно, свалены какие-то стулья, ткань, беспорядочная одежда - судя по тому, что она находит на ощупь. Разбив коленку о какой-то мраморный, кажется, бюст, Клара выбирается наружу. А здесь видно, что здание театра, как и он сам, производит впечатление. Красные кулисы. Длинные ряды кресел. Красные ковровые дорожки.

Вот только если присмотреться, видно, что ковровые дорожки, как и кулисы, сильно побиты молью, кресла и сцена покрыты пылью. А в окна солнечный неяркий свет пробивается еле-еле.

- Здравствуй, чума! - раздается насмешливый голос со сцены. Клара оборачивается. Отодвинув тяжелую ткань, перед ней предстает странное существо. Низенькое, едва ли выше ее самой, толстенькое. И вместо лица - крысиная морда. Или хорошо приклеенная крысиная маска?

- Подожди еще немного, мы уже готовим тебе царство. Самое сердце города теперь станет храмом болезни. Скоро всё будет у твоих ног, - говорит ей Крысиный Пророк.

(зараженные дома

крысы бросаются из-под ног

крысы бегают по городу

красная липкая глина на ладонях)

- Почему это я чума? - спрашивает Клара. Она стоит перед сценой, между двумя рядами кресел. Крысиный пророк возвышается над ней, как актер, смотрит снизу вверх насмешливо бусинками глаз.

- Это твоя природа.

- Неправда!

Крысиный пророк хохочет. Так смеются актеры на сцене. Громко, чтобы эхо долго гуляло по пустому театру. Зловеще. Безысходно.

- Болезнью в человеческом облике, инструментом восстановления баланса всё это время была ты. Твоя сестра никогда не приезжала в город. Всё это время Клара охотилась сама за собой, смущенная сбывающимися видениями Катерины. Забавно, не правда ли?

(когда мир говорит тебе: всё, что ты любишь, есть ложь, как ты поступишь?)

- Не верю, - отвечает Клара. - Докажи, что говоришь правду!

Крысиный пророк театрально - вот уж действительно, куда там бывшей актерочке Анне Ангел - прохаживается по сцене.

- Радуйся, своими действиями ты привлекла внимание всемогущих Властей, - говорит он. - Знаешь, чего от тебя хотят Власти? Сегодня получишь от них весточку. Теперь единственный твой шанс доказать, что ты не чума - сотворить настоящее чудо, а не мелкие фокусы...

- Лжешь. Я уже сотворила немало чудес, - упрямо отвечает Клара.

- Ты и смертей немало сотворила своими руками. Никто не знает, что ты такое. Нет, тебе нужно сотворить масштабное, глобальное чудо. Оформи своим чудом мир - вот тогда мы тебе поверим. Недо-жизни этих угловатеньких чучелок - ерунда, это не в счет, - смеется Крысиный пророк.

- Ты играешь со мной! Как ты смеешь!

Существо с головой крысы пожимает вполне человеческими плечами.

- К концу ты с удивлением обнаружишь, что всё - всё до единого, что тебе говорилось, и даже те вещи, что, казалось бы, исключают возможность друг друга, были самой подлинной правдой.

Клара говорит:

- Я пришла к тебе не за тем, чтобы слушать про Власти. Я пришла спросить о моей приемной матери. О Катерине.

Тот хохочет раскатисто.

- О Катерине не беспокойся. Уж кого-кого, а свою любимую я не оставлю своими милостями... И ты заходи, госпожа Чума. Тут тебя всегда рады видеть, не то что в городе.

Звуки гулко разносятся по заброшенному театру, тонут в портьерах, натыкаются, отражаясь, на колонны. Тусклый свет пятнами пробивается в окна, так, что ясно видно существо с головой крысы.

- Я ухожу, - говорит Клара. - Я не верю тебе.

Крысиный пророк с притворным сожалением протягивает к ней руки.

- Подожди еще немного... Побудь здесь, посмотри, как всё было прежде. Больше ты не увидишь такого театра...

- Я увижу такой чистый театр, какой тебе и не снился, - отвечает Клара. - Прощай.

Он не уходит. Он не исчезает. Он становится землей. Вот Клара видела коренастую фигуру с крысиной головой, а вот - пустая сцена, только крыса шмыгает в дырку. Так исчезают мары, так возвращаются в землю ее порождения.

Это странное, страшное создание - дитя Земли. Земля порождает крыс, порождает чуму как орудие древнего Закона. Земля порождает твирь, священную траву, что и исцеляет, и туманит разум. Если верить ему, то Земля породила и саму Клару.

(я не хочу такого закона)

Зараженные кварталы оцеплены - всё новые и новые добровольцы идут под начало Александра Сабурова. Теперь уже не проскочишь так просто, как раньше. Люди, эвакуированные из кварталов, больше не помещаются в дом Лары Равель - их собрали в Соборе. Там много места. Лара Равель помогает с обустройством и размещением, с закупкой еды, которой всё время не хватает, с водой.

Удивительная она девушка. Клара уже знает, что Лара - дочь бывшего армейского капитана, расстрелянного за измену. Что вся ее жизнь - это помощь людям. Вот из кого бы получилась хорошая святая, мрачно думает Клара, перепрыгивая через лужу. Маленький пистолет оттягивает ее карман.

Собственно, Собор. Хорошо бы туда зайти. Да. Потом. Потому что сейчас ее дорога лежит к Станиславу Рубину, неудачливому ученику Исидора Бураха, бывшему солдату. В смерти его учителя обвиняют саму Клару.

Его прозекторская стоит недалеко от складов, на окраине города, это узкий и длинный дом-коробка, но зато за ним начинается степь, с легким туманом, покачивающимися головками твири, такая большая и свободная на фоне зараженного мертвого города.

Клара вспоминает, что так рассказал о нем Александр: сильный человек во всех смыслах этого слова. Может одинаково легко шею свернуть и сустав на место поставить. Самоучка, но в нем дар. Действует всегда для других - никогда для себя. Самоотверженный человек. Принципиальный. На него вполне можно положиться.

Поэтому она совсем без страха стучит в деревянную некрашеную дверь прозекторской и улыбается, когда на пороге появляется молодой, не старше двадцати пяти лет, человек. Волосы у него волнистые, темные, до плеч и падают на большие глаза. Губы мягкие, полные, но сам он мягким не кажется - видно, из-за тяжелого, серьезного взгляда исподлобья. Стах высок и широкоплеч, руки затянуты в черные перчатки.

- Ты кто? - отрывисто спрашивает Стах, продолжая стоять на пороге и загораживая дверь.

Клара вздыхает.

- Здравствуй. Я Клара, приемная дочь Александра Сабурова. Я хотела поговорить с тобой.

- Ты кого-то привела с собой?

Клара оглядывается и не видит никого.

- Эээ... Нет.

- Заходи, - он буквально за руку втаскивает ее в помещение. Ближайшая к двери комната - длинная и узкая, выложенная прямоугольной плиткой. Свет здесь тусклый, холодный - лампа висит под потолком почему-то не посередине, а в дальнем конце комнаты. Мебели здесь почти нет, только шкаф под лампой да письменный стол у стены прямо напротив двери. На нем стоит тарелка с куском мяса и вареным картофелем.

Стах не глядя отодвигает ногой стул, стоящий у стола, и падает.

- Садись, - машет он рукой Кларе. Поискав глазами, куда можно сесть, не находит. - Подожди немного тогда. Я как раз сел поесть.

Клара кивает.

- Не верь, что мясо сырое есть нельзя, кстати, - Стах жует быстро и жадно. Похоже, сильно голоден. Потому и не до приличий. - Мы недавно установили, что чума вне живого организма долго не живет. Поэтому, кстати, с трупами возиться можно спокойно - шанс заразиться ничтожен... Рассказывай.

Клара, стоящая у двери, пожимает плечами.

- Я не знаю много. Я пришла спросить тебя. Мой приемный отец, Александр Сабуров, ищет причину начала чумы... Многие обвиняют меня в том, что она началась. Только это не так.

Стах, проглотив последний кусок, отодвигает тарелку, встает. Кивает Кларе:

- Идем.

Он вводит ее в другую комнату. Эта больше похожа на больничную лабораторию. Такая же чистота, мертвенный свет. На столе - пробирки с кровью, на которые наклеены ярлычки. Весы с двумя чашками, возле них - тарелка, в которой запеклось что-то, также напоминающее кровь. На деревянных полках - конусообразные колбы, тяжелые фолианты. Еще один стол завален бумагами. Первое, что привлекает внимание Клары, однако, - это огромный бычий череп на стене. Быков такого размера даже представить сложно.

- Это что? - спрашивает она.

- Это череп аврокса. Священного быка. Они совмещали в себе кровь быка и человека, согласно преданиям, - объясняет Стах. - Намного крупнее обычных быков. Сейчас их почти не осталось. Хотя, может быть, в Бойнях под землей... Там свой мир. Древний степной Уклад, кровь и тайны. Кто попало туда не войдет.

Он садится за стол, который с пробирками, пододвигает Кларе рядом стоящий стул. Сцепляет кулаки, уперевшись в них подбородком.

- Я кое-что слышал о тебе, Клара... Сабурова? Да?

Наверное, ее можно так называть - ведь Сабуровы теперь ее приемные родители.

- Просто Клара.

- Хорошо. Говорили, что ты умеешь исцелять больных. Да. Я слышал, - кивает Рубин. - Вот что, я хотел бы взять твою кровь на анализ, если ты не возражаешь. Ты не возражаешь?

- Зачем? - недоуменно спрашивает Клара.

- Ммм... Хммм... - Рубин опускает взгляд к столу. - Видишь ли, я пытаюсь создать лекарство от Песчаной Язвы. Мы с Артемием пробуем различные варианты. Лучше всего подходит человеческая кровь - на ее основе получаются лекарства разной степени эффективности. Некоторые могут тормозить процесс развития болезни, к примеру, на той или иной стадии. Я предполагаю, что твоя кровь, она... Может быть необычной, скажем так.

Он горячо рассказывает, размахивая руками, как Артемий, которого называли Потрошителем, умеет комбинировать разные виды трав. Получаются иногда такие сочетания, которые помогают частично от болезни. Например, получается ее задержать. На час. На два. Иногда на сутки.

Правда, рассказывая, он косится на Клару.

- Ты тоже думаешь, что я чума, да? - спрашивает Клара.

Рубин нервно барабанит пальцами по столу. У него большие руки с очень коротко остриженными ногтями. Столешница темного цвета, вся исцарапанная и залитая чернилами.

- Учитель перед смертью говорил, что столкнулся в степи с женщиной. Он спросил ее: "Куда ты идешь?" Она ответила: "Иду к теплым людям". После этого он заразился. Я не знаю, как она выглядела.

Клара сидит, немного ссутулившись.

- А... а... может, это просто женщина такая была?

- Это была болезнь в человеческом облике. Дух. Такое бывает, раз учитель так говорил. И у нее действительно женское лицо. Больше мне ничего не известно - кроме того, что учитель умер не от болезни, но был убит.

Стах выжидательно смотрит на Клару. Та, пожав плечами, протягивает ему ладонь.

- Сколько крови тебе нужно?

- Немного, - бормочет Рубин, протирая ваткой с твириновой настойкой безымянный палец Клары. Ладони у него ледяные. Быстро колет острым и блестящим и начинает выдавливать в пробирку кровь. Кровь идет туго, не хочет расставаться с Кларой. Рубин давит и жмет изо всех сил. Кларе больно.

- Достаточно, - он прижимает ватку, остро пахнущую твирью, к ее пальцу. - Держи. Это чтобы в кровь не попала зараза.

Он осторожно ставит пробирку в специальную подставку, берет небольшой клочок бумаги, пишет: "Самозванка".

- Я не могу заразиться, - возражает Клара. Рубин нетерпеливо кивает.

- Да, да. Чумой ты заразиться не можешь. Только ты не представляешь, сколько здесь заразы еще водится - той, что разносят крысы, и эта кровь, пропитавшая весь город...

У него усталые и лихорадочно блестящие глаза.

Город действительно пропитан кровью. Он ведь постепенно строился, разрастался из проекта Быков, от Боен, подземных муравейников, где выращивали и забивали быков. И ритм жизни задавали там быки, а не люди. От Боен с их кровавыми законами, первобытными порядками, рос человеческий Город-на-Горхоне.

И пусть не чувствуется здесь запаха смерти и крови, но Город есть плоть от плоти Боен.

Клара знает это даже не знанием - нутром.

- Будь осторожна всё равно, - подытоживает Рубин.

Он устало роняет лицо в ладони. Так и сидит за своими пробирками, нелепо огромный, ссутуленный, опираясь локтями на стол и пряча лицо в руки. Кларе становится его жаль.

- Почему ты грустишь? - спрашивает Клара.

Рубин выпрямляется.

- Я заразился.

Он говорит это спокойно и обыденно.

- Я заразился вчера, исследуя еще живого больного. Я же говорю, мы с Артемием Бурахом пытаемся создать панацею. Лекарство, которое боролось бы с чумой. Он талантлив, не то, что я... Я просто упрямый. Стараюсь вот помогать, - Рубин неловко усмехается. - Не очень, если честно, выходит. Однако, по крайней мере, способ тормозить на несколько часов процесс мы нашли. Вот... Можно считать испытанным на мне. Даже язвы пока не появляются. Хотя жар есть. Потрогай.

Он берет ладонь Клары своей холодной рукой и подносит к своей щеке. Та пылает.

- Так что я пойду сейчас к Каиным, - бесстрастно говорит Рубин, отпуская руку Клары. - Ты пришла вовремя. Если ты - переносчик заразы, то я скажу об этом им. Если нет - тоже скажу, и тебя не будут искать. Видишь, как хорошо сложилось. Как вовремя.

- Ты пойдешь к Каиным, чтобы обличить или обвинить меня? - уточняет Клара.

Рубин смеется.

- Нет. На самом деле для того, чтобы признаться в своем грехе. Видишь ли, я похитил у них тело Симона Каина после его смерти. Для вскрытия. Неудобно как-то вышло.

Смех его кажется Кларе слишком легким и звенящим, слишком нервным.

- Теперь вопрос, что меня убьет быстрее. Каины или Лихорадка. Точнее, не Каины. Закон. Это ведь твой приемный отец представляет собой Закон? Я нарушил Закон тем, что выкрал тело Симона. Тем, что боролся. И еще тем, что проник в запретную тайну.

- Какую?

- Кровь Симона лучше всего подходит для того, чтобы создавать панацею. Она могла бы стать идеальной, если бы не его старость... Видишь ли, Симон единственный, кто достойно сразился с Песчаной Лихорадкой. Он единственный дал ей отпор... но слишком быстро кончился! Я думаю, что есть и еще такие тела. Да, его кровь была необычна...

Рубин мечтательно улыбается своим мыслям. Наверное, он вспоминает свой восторг, когда понял, что кровь Симона может служить лекарством для больных. И свою тоску после осознания того, что это не совсем так. Что Симон слишком стар, а крови в его теле недостаточно.

- Где же ты будешь их искать? - спрашивает Клара. Рубин пожимает плечами.

- Я уже не буду их искать, я оставлю это гаруспику... Артемию. Но я знаю, что есть в мире особенные люди - которые всей своей природой бросают вызов законам. И если болезнь - закон и воля природы, то это кровь человека, который сам диктует вселенной свою волю, а не подчиняется прихотям природы.

Голос его звучит чуть тоскливо. Рубин, наверное, очень хорошо понимает, что такое смерть. Смерть от Песчаной Язвы. Он же врач.

- Хочешь, я тебя вылечу? - предлагает Клара. - И ты сам пойдешь их искать?

Рубин недоверчиво смотрит на нее, сдвинув брови, потом с его губ снова срывается смех.

- Ах, ну да, ты же чудотворица. Так рассказывают.

Клара кивает.

- Да.

Она не пытается доказать свою правоту. Она просто смотрит снизу вверх на здоровенного Стаха Рубина. У нее совсем прозрачные глаза. Руки она держит на коленях, как послушная школьница.

Рубин хмыкает.

- Знаешь, учитывая, что про тебя ходят и противоположные слухи, мне, поверь, как-то немного неловко.

Клара пожимает плечами.

- Ты умрешь в противном случае, - спокойно говорит она.

Рубин сглатывает.

- Да. Умру.

Воцаряется молчание. Они сидят у стола и смотрят друг на друга.

Клара искренне не понимает, почему Рубин отказывается.

- Ну спроси у бакалавра Данковского, - предлагает она. - Я вылечила человека на его глазах. И еще там была Анна Ангел.

- М-мда, - с усмешкой кивает Рубин. - Анне Ангел я, конечно, сходу поверю. Ну да слухов про тебя достаточно много ходит. Разноречивых, скажем так.

Клара пожимает плечами. Она продолжает не понимать.

- Иди-ка, - Рубин решается. - Спасибо тебе за предложение помощи. Я, наверное, мало верю в твои чудеса. Прости.

Клара встает.

- Но ты же поверил в Симона, - беспомощно говорит она. Напоследок. Чтобы сказать хоть что-то. Потому что не сдвинешь с места эту скалу.

- Поверил, - кивает Стах Рубин. - Я это видел. Своими глазами.

Клара застегивает куртку.

- Если ты передумаешь... У тебя мало времени, но если ты передумаешь... К вечеру я буду у Сабуровых.

- Ага, - Рубин углубляется в свои пробирки. - Бывай. Удачи тебе, девочка.

Хорошо, когда тебе пятнадцать лет, тебя никто не любит, и ты умеешь творить чудеса. Это значит, что тебя ведет провидение.

Издалека Собор похож на замок из сказки.

Он удивительно красив ночью, волшебен и устрашающ. Но и сейчас, в послеполуденном пасмурном времени, здесь красиво.

Высокие окна с полукруглым верхом, темная каменная массивная громада, прямые, нависающие над головой линии.

Клара подходит к дверям Собора, ощущая себя очень маленькой. Возле дверей стоят двое охранников из числа патрульных Сабурова.

- Из зараженного района? - спрашивает один из них. - Правила карантина - нахождение в здании на протяжении двенадцати часов, вне зависимости от того, как давно вы покинули зараженный квартал. Мы отмечаем время входа. Увидите, что кто-то из людей внутри заболел - немедленно стучите. К заболевшему не подходить, пока его не выведут Исполнители.

Клара качает головой:

- Нет, нет... Я всего лишь вестница. Может быть, что-нибудь нужно?

Второй невесело усмехается.

- Еды бы. Да воды, бутылей двадцать. Ну да что с тебя возьмешь, вестница, проходи.

Клара входит в собор. Она озирается. Сколько здесь людей! Наверное, десятки, а может быть, и сотни. Собор огромен и изнутри кажется еще больше, чем снаружи.

Кто-то расположился на лавках, кто-то прямо со своими пожитками - на полу. Мать качает ребенка, который никак не хочет униматься и тихонько хнычет у нее на руках. Старуха лежит на своей расстеленной одежде, пытается спать. Мужчина сидит прямо на каменном полу, раскачивается, глядя в стену.

- Ох... Святая!

Клара узнает его. Этого мужчину она совсем недавно вылечила. У него уже начинали проступать язвы на руках. Перепуганная жена затащила Клару в дом - пошли уже по городу слухи о том, что она может творить чудеса. И Клара, ужасно испуганная, положила руки ему на голову, а он взял да выздоровел.

- Чудотворица! Она меня-то на днях от этой Язвы! Руками прямо! Да я уж думал, мне теперь судьба-то пропасть!

- Свидетельствую! - это маленькая, худенькая истеричная женщина, кажется, его жена.

Клара вжимается в стенку собора. Десятки людей перед ней оживленно шепчутся, переговариваются.

- Да это же девочка святая, Клара, милая, душенька, вестница... Да тебя-то за что же сюда? Ты ведь никак заболеть этим не можешь... Да ты благослови нас, поцелуй, милая... - шелестят голоса.

Сейчас Кларе очень страшно. Она ведь может не только исцелять. Она не знает, кого исцелит, а кого убьет прикосновением своих рук. И эти люди пугают ее. Все они хотят чуда. Все они верят, что если сейчас Клара к ним прикоснется, то болезнь не сможет затронуть их.

Странное дело: Клара чувствует, что она пришла сюда творить чудеса и спасать людей. Но еще она чувствует очень остро: у нее есть потертая куртка, замерзшие исцарапанные руки и никого в целом мире, кроме приемных родителей.

Но есть еще одно, важное: ей очень, очень жаль всех этих людей, которые здесь находятся.

Сейчас Клара может либо выбежать за дверь, либо сделать то, что от нее ждут. Она решается.

- Дайте руки, коснусь вас... И ты, и еще ты, и ты... Ну вот, и не бойтесь ничего... Ничего теперь не случится...

Она не знает, так это или нет.

Но она совершенно не умеет лгать.

И ее придуманная сестра ходит по этому Городу и разносит чуму.

Потом Клара, конечно, теряет сознание.

Что-то знакомое, но она приходит в себя не на мягких подушках, а на ступенях возле Собора, и ее голова лежит на чьих-то коленях.

Клара открывает глаза. Над ней склонилось встревоженное лицо Лары.

- Очнулась? Я думала, они тебя раздавят, - без предисловий нервно заговорила та. - Их там была толпа, они тебя к стене прижали...

Лара хорошая. В первую очередь думает о других, в последнюю - о себе. Живет ради своих друзей. Очень добрая.

- Спасибо тебе, - еле шевелит губами Клара.

Она хочет спросить, нет ли у Лары шоколада, но вспоминает, что Лара помогает с закупкой еды для жителей зараженных кварталов, эвакуированных в Собор, и ей становится неловко.

Лара нервно гладит ее холодные руки.

- Спокойно, спокойно... Голова кружится? Полежишь, и всё пройдет.

- Ты не веришь, что я чума, да? - спрашивает Клара. У нее перед глазами плывет вечернее небо и лицо Лары.

- Какая же ты чума? Многие свидетельствуют, что ты лечила людей, - искренне удивляется Лара. Она, видно, не вспоминает о том, что многие свидетельствуют иное. - Лежи, лежи... А насчет чумы - знаешь, Капелла, будущая Белая Хозяйка, говорила о том, что видела какой-то сон... Но сюда приходила Катерина. Она сказала, что чумы здесь нет, и ушла. Ты ведь тоже не видела тут чуму?

- Нет, - хрипло говорит Клара. - Я бы ее узнала.

- Почему ты возвращаешься домой так поздно?

Клара шарахается от высокой широкоплечей фигуры, которая стоит у стены ее дома. Дома ее приемных родителей. Но очень быстро узнает в ней Стаха Рубина. Хотя на нем и накинута куртка с капюшоном, почти полностью скрывающим лицо.

Действительно, поздно. Когда она выходила из Собора, только начинало темнеть. А сейчас не просто темно. Окна в доме ее приемных родителей, да и в соседских домах, уже не горят.

- Третий час. Я жду тебя здесь уже больше двух часов. Сабуров меня прогнал, сказал, что тебя нет и неизвестно, когда ты будешь. - Стас немного нервно смеется. - Временами я начинал думать, что ты и совсем не придешь. Это было бы достойным наказанием за то, что я украл тело Каина.

Он откидывает капюшон с лица. Достает из кармана свечу и чиркает спичкой. Когда Стах подносит свечу к своему лицу, становится видно три небольшие язвы на его лбу и подбородке.

- "Мертвая каша"... Лекарство, которое тормозило болезнь. Кровь и травяная вытяжка. Перестало всё-таки действовать, - отрывисто поясняет он.

Лицо у него очень бледное, с капельками пота. Он, наверное, и раньше понимал, что болезнь вцепилась в него крепко и смерть близко. Но теперь, когда она оказалась совсем рядом, во всей своей неприглядности, решил...

Поверить в чудо?

- Ты уже посмотрел мою кровь, да?

Клара стоит напротив Рубина, у которого рука подрагивает, и пламя свечи пляшет, отбрасывая странные движущиеся их тени. Эти тени танцуют то вместе, то раздельно, иногда сливаясь с облетевшим деревом рядом, иногда с оградой, иногда друг с другом.

- Да, - сглотнув, отвечает Рубин. - Я обнаружил там переносчиков болезни. Но ты сама не заболеваешь.

Оба молчат.

Клара понимает, что это означает.

- И ты решил поверить в мое чудо?

- Я должен проверить и эту гипотезу, - невесело усмехается Стах.

(те, кого жизнь не била, радостно верят в чудеса

лучше всего для чудес подходят маленькие дети

берете ребенка, сотворяете чудо

готово

со взрослыми хуже

они ищут подвоха во всём

особенно в бесплатном чуде

у них всегда есть щит и меч на случай нежданного подвоха

ими взрослые защищаются от чудес

пока у них есть пространство для маневра, они не поверят

всё меняется, когда смерть оказывается рядом

на пороге смерти остается только верить чуду

ничего, ничего больше)

Он ощупывает свое чистое лицо.

- Это не повторится?

Странно слышать от этого огромного человека такой робкий тон.

- Думаю, нет, - устало отвечает Клара. Она внезапно замечает, как холодно ночью. Тонкая куртка совершенно не спасает от ледяного ветра.

Она думает, скажет ли Рубин Каиным о том, что в ее крови живет чума.

- Я позову тебя, когда настанет время, Стах, - говорит Клара, и это четвертый раз, когда она так говорит.

Клара проскальзывает в дом совсем тихонько. Расшнуровывает в прихожей ботинки с налипшей грязью и листьями, снимает куртку, пробегает на цыпочках на половину Катерины. Это большая комната, разделенная на две, но без дверей.

Клара ныряет под толстое шерстяное одеяло. Она думает, что ее не слышно, но Катерина неожиданно спрашивает со своей кровати:

- Вернулась, доченька? Ну и хорошо. А то поздно уже. Волнуюсь я, когда ты бродишь по ночам, - говорит она.

Клара вздрагивает у себя под одеялом.

- А что ж вы не спите, матушка? - откликается она.

- Голова болит... Очень болит голова, - тяжело отвечает Катерина. - Силы нет терпеть.

Клара поглубже забивается под одеяло.

- Матушка... А я в Театре видела такого Крысиного Пророка. Он как человек, только голова у него крысиная, здоровенная. Говорит, будто ты его возлюбленная. И что это он тебе твои видения подсовывает.

Ей очень хочется, чтобы Катерина ее разубедила.

- Так вот оно что... Крысы... Нехорошо-то как получилось, - говорит Сабурова.

Клара съеживается.

- Я-то думала, это добрые духи Земли мне видения шепчут... А оно - крысы... Нехорошо... Устала я Хозяйкой быть, доченька. Пора тебе в силу входить.

Клара зажмуривается и сжимается в маленький клубочек под одеялом.

(когда мир говорит тебе: всё, что ты любишь, есть ложь, как ты поступишь?

когда всё, что ты любишь, оказывается ложью на деле, как ты поступишь?

не поможет здесь ни кричать, ни плакать, ни сражаться

даже обвинять не поможет

остается только спрятаться под одеялом

и верить в свой, настоящий мир

и еще, конечно, любить)

...Ну и поплакать, конечно, тоже можно, если ты девочка, тебе пятнадцать лет, тебя никто не любит просто так, а твоя приемная мать обманывала тебя и весь город. Не по злобе, конечно.

Но поплакать можно.

День шестой

Утром Клара, конечно, выглядит снова невыспавшейся. И еще нос у нее распух.

Но ей не до того. Злые вести Сабуров получил с гонцом еще до того, как уйти в Управу. И сейчас он стоит посреди дома, прямой, хмурый, и говорит, не глядя на Клару.

- По приказу Бакалавра в Соборе укрывались люди, которые по разным причинам выходили на улицу и подвергались угрозе заражения. Там было что-то вроде изолятора и убежища одновременно. Этой ночью туда проник разносчик и заразил всю эту толпу Песчаной чумой.

Сердце Клары обрывается.

- Все умерли, - безжалостно добивает ее отец. - Почти четыреста человек. И теперь я почти не сомневаюсь, что сегодня придет конец истинному виновнику нашей беды.

- Кто это мог быть? - спрашивает Клара.

- Это Юлия Люричева. Я говорил тебе вчера о ней, Клара, - взгляд Сабурова останавливается на замершей Кларе. Та стоит у стены - в толстых носках, с растрепанными волосами.

- Вы говорили мне заняться Рубиным, отец.

(это значит, что вчера она никого не спасла, не предотвратила смерть)

- Именно так. Хорошо, впрочем, что теперь нам есть кого выдать Властям, - отрывисто говорит Сабуров. - Инквизитор прибывает сегодня. В Соборе нашли вещи Люричевой. Да... А ведь эту инженерку-затворницу стоило проверить в первую очередь.

- Ее уже арестовали? - спрашивает Катерина. В черном платье, бледная как мел - видно, опять не спала всю ночь из-за своих жутких головных болей.

- Нет. Я же сказал, Инквизитор прибывает сегодня. Отдам эту миссию ей. Я и так...

Клара понимает: ее приемный отец считает, что натворил слишком много ошибок. Так или иначе, а город он не спас. Теперь он думает, что правительственный Инквизитор приговорит его к плахе и, в сущности, вполне готов к этому.

Он исповедует веру Смирения, как и Катерина.

- Кто такие Инквизиторы? - спрашивает Клара.

- Ах да... Ты же не знаешь. Это страшные создания. Правительственные посланцы, специалисты по неразрешимым ситуациям. Интеллектуалы, которым дано право пробовать на практике самые извращенные планы и комбинации - был бы эффект, - сухо отвечает ее отец.

- Но вы ведь не дадите им бесчинствовать? - спрашивает Клара.

- Беда в том, что они при этом пользуются неограниченными полномочиями. Остановить Инквизитора так же невозможно, как остановить призрака или время. Захочет - сделает, - говорит Сабуров хмуро.

Он смотрит на Клару.

- Сегодня мне нечего тебе поручить, дочка.

Клара пожимает плечами. Идет пить свое молоко с хлебом. Сейчас трудно достать что-то другое. Молоко, хлеб и мясо. Остальной провиант не подвозят.

В городе облава.

Патрульные хватают всех. Ну, почти всех. Всех тех, чье лицо показалось им подозрительным.

Десятилетнего мальчишку. Они сидели с компанией и играли патронами. Здесь дети часто играют патронами, а взрослые не одобряют этих игр. Мальчишка оказался медленнее своих друзей.

Раскричавшегося возмущенного прохожего.

Какого-то пьяницу.

- Я приемная дочь Александра Сабурова, - испуганно вскрикивает Клара и на всякий случай, чтобы патрульный точно понял, выворачивается из его рук и проскальзывает низом мимо него самого. А дальше - только пятки сверкают.

Добегает она до пустых домов рядом с чумными кварталами. Через окно забирается внутрь. Там всё так, словно хозяева недавно покинули дом, надеясь в него вернуться. Да так и есть. Ведь жуткие чумные язвы пока что не добрались до этого места.

Кларе чудится, будто она слышит тихий смех за спиной. Оборачивается, но там никого нет.

Тут она и сидит несколько часов, пока облава не кончается. Она что-то слышала от Александра про то, что бандитов слишком много и пора бы разобраться... Не думала, что разбираться будут так.

Когда начинает вечереть, она выходит из своего укрытия. На улицах по-прежнему патрули, но больше не творится то безумие. Ей страшно, но она идет к Собору.

Там почти пусто. Всё еще разбросанные вещи, но всего несколько человек внутри. От этого величественный Собор кажется пугающим.

- Клара?

Лара Равель грустно смотрит на нее. Она по-прежнему выглядит решительно и уверенно, но очень печальна.

"А отец говорит - все заразились", - думает Клара. Лара подходит к ней ближе и обнимает ее за плечи.

- Тебе здесь не место, Клара. Уходи, - шепчет она. - Если тебя здесь увидят не те люди... будет больно. Но быстро. Тебя уже ищут.

- Что? - не может понять Клара.

- Уходи. Иди к Люричевой, она говорила, что уже заждалась тебя. Я верю, что это не ты, - быстро шепчет Лара. Подталкивает Клару к выходу. - Иди, иди отсюда. Тебя и правда могут убить без суда. Быстро!

- Лара, кто?..

Та словно не слышит ее. Обняв за плечи, выводит из Собора, указывает:

- Там дом Юлии Люричевой, особняк "Невод", серое такое двухэтажное здание с колоннами, не пропустишь. Иди, иди. Знаешь, я не поверила. Те, на кого ты возлагала руки, не заболели.

- Что? - Клара в изумлении оборачивается к Ларе.

- Не заболели. Их мало было, но ты успела. Я верю, что ты святая, Клара.

Глаза этой красивой девушки блестят светлым, удивительным, фанатичным огнем.

- Теперь, если ты попросишь мою жизнь, - я клянусь тебе, я отдам ее.

И снова Клара не понимает, почему ее губы шевелятся, складываясь в уже знакомую фразу:

- Я позову тебя, когда понадобится.

И это пятый раз, когда она так говорит.

Дом Люричевой стоит на отшибе, на невысоком холме, обнесенный невысокой оградой. Он двухэтажный и кажется ажурной игрушкой благодаря тонким колоннам, подпирающим широкий козырек дома. Клара стучит.

- Входите, - холодный голос.

Внутренняя комната - в розовых тонах. Прозрачные розовые занавески, красный ковер. При этом минимум мебели: массивный письменный стол со стулом в одном из углов, еще два стула у стены, у противоположной стены - еще один невысокий столик, на котором стоит шахматная доска, и шкаф с книгами.

У книжного шкафа стоит сама Люричева - коротко стриженая стройная блондинка в зеленом платье. Она курит, стряхивая пепел прямо на ковер. Движения у нее быстрые, четкие, экономные.

- Какая у меня гостья... Вот уж действительно, повезло, - с холодной иронией говорит Юлия. - Присаживайся, Самозванка. Не думала, что ты сюда дойдешь, признаться.

Клара присаживается за письменный стол.

- Юлия, что случилось в Соборе? - напрямик спрашивает она.

- Постой, - небрежно говорит Юлия. - Тебе не мешает сигаретный дым? Я могу открыть окно, - Клара качает головой. - Ну, ладно. Давай поговорим о фатальных закономерностях. Ты, Клара, очень уж резко выбиваешься из естественных законов. О чём это говорит?

Клара наклоняет голову.

- Кто был в Соборе? - напрямик спрашивает она.

- Отлично, ты знаешь! - смеется Юлия. - Да, действительно, кто же был в Соборе, если вещи, которые там нашли, я же тебе и подарила? При свидетелях. Они подтвердят.

Клара понимает, что такое оцепенение. Это когда набрал воздуха в грудь, а выдохнуть его уже не можешь. Когда хочешь крикнуть, что собеседник лжет, а выдохнуть, снова-таки, не можешь. Когда даже рукой взмахнуть протестующе не получается.

(когда мир говорит тебе, что всё, что ты являешь собой, есть ложь)

- Я не брала!!! - почти кричит Клара, вспомнив, как дышать. Юлия улыбается. Открывает окно, выбрасывает сигарету, достает из пачки новую и прикуривает.

- Брала, девочка. Скажи еще, что это была не ты, - скучающим голосом говорит она. - Приходила ты вчера. Взяла у меня шаль и гребень. Их и нашли в Соборе.

- Это не я! Я и не была у вас... - хрипло говорит Клара. Юлия улыбается.

- Ладно, другим будешь мозги пудрить, а мне не надо. К Сабуровым лучше не возвращайся. Твоя вина уже доказана вполне. К тому же они уже купили себе отсрочку от казни ценой твоей головы. Право, недорого же Власти оценили их подвиги...

- Сабуровы удочерили меня! - упрямо говорит Клара. - Они не поверят такой бессмысленной лжи!

(когда мир говорит тебе: всё, во что ты веришь - ложь

всё, что ты есть - ложь

всё, что ты любишь - ложь

что остается делать?

меня зовут Клара, мне пятнадцать лет, я воровка и чудотворица

я верю в чудеса, какими бы они ни были

и еще меня нельзя любить просто так)

- Бакалавр Данковский установил, что причиной эпидемии в Соборе стала ты, - объясняет Юлия. - Явился к Сабуровым и... скажем так, сделал им предложение, от которого они не смогли отказаться. У него особый статус, у бакалавра. Можно считать его эмиссаром Властей, наряду с Инквизитором. Только я тебе этого не говорила, учти. В общем, Сабуровы, как я понимаю, тебя действительно любят. Но сделать они ничего не смогли. Так что убежища у тебя теперь нет.

(- Всё в порядке, Клара?

- Отец, вы ведь не отречетесь от меня?

- Что ты! Ты ведь нам теперь как родная. Мы уйдем - ты за нас останешься. Станешь новой Хозяйкой Земли вместо Катерины...)

- Юлия! - растерянно говорит Клара. - Люди ведь любят меня. Меня даже называли святой...

(мальчишки, которые швыряли в нее камнями, называли ее шабнак-адыр)

Юлия смеется, запрокинув голову.

- Ты? Святая? - с оттенком уничижения спрашивает она. - Да кто наградил тебя таким титулом? В какого Бога ты веришь? Ты - Самозванка, и святость твоя - не больше, чем мимическая гримаса! Господи... ты прямо как Анна Ангел - но та совсем карикатура, бесенок-кривляка - а ты чуточку посерьезнее...

- Что мне теперь делать, - шепчет Клара, обхватив горящие щеки ладонями.

- Я полагаю, идти сдаваться, - посерьезнев, говорит Юлия. - Ты симпатична мне, несмотря на все... Не знаю. Сложно объяснить. Я полагаю, мы с тобой связаны. Фатум. Судьба. Нечто вроде. Так бывает. Человек произносит слово - и в доме напротив рождается существо, которое через год станет причиной его смерти. Наверное, из-за острого ощущения такой причинности я и осталась в этом проклятом Городе. Это не новая философия, но в этих краях она как-то особенно ощутима. Кажется, что причины и следствия можно трогать руками...

Клара хмурится, пытаясь понять Юлию.

- Что ты имеешь в виду?

- Что ты мне симпатична, и у меня есть острое ощущение того, что мы встретились не случайно, - легко объясняет Юлия. - Пожалуй, что-то ждет тебя впереди... увлекательное. Ну да сперва тебе стоит дожить до завтра. Я бы на твоем месте сдалась бакалавру Данковскому сама. Он остановился в особняке "Омут". Ступай и попробуй доказать, что ты не чума.

Клара, пожав плечами, встает и идет к двери от этой странной женщины, которая сейчас несколькими словами разрушила ее жизнь.

Она стучит в дом, который еще недавно был ей родным.

- Отец...

Сабуров появляется на пороге, высокий, постаревший в один день, но безукоризненно выбритый и прямой.

- Тебе больше нет дома здесь, воровка и преступница.

Не плакать - это не сложно. Просто ком в горле не надо глотать, а надо делать вид, как будто его нет. Так с ним и говорить. Вообще не думать о том, что хочется плакать. Голос из-за кома хриплый получается, но зато слез дурацких нет.

- Вы же обещали, что не выдадите меня, отец.

Сабуров не глядит на нее. Глядит куда-то поверх головы.

- Я не хочу думать, кто виновен - ты или твоя сестра-близнец. Я не хочу думать, с кем я сейчас разговариваю.

Дверь захлопывается перед ее носом.

Клара думает, что теперь, наверное, ей осталось только бродить днями и ночами по пустым домам. Нырять сквозь оцепления в зараженные кварталы. Добывать еду воровством. Ей не хочется так. Ей хочется помочь людям. Сотворить чудо. Прогнать чуму.

У нее не получается.

Она думает о том, что Стах Рубин и Артемий Бурах пытаются создать лекарство, бакалавр Данковский расследует происходящее и ищет виноватых, как и ее бывший приемный отец, а она... Она даже не знает, зло она несет или добро.

Поэтому она идет к особняку "Омут".

Это закон Земли: ты должен исправлять собственные ошибки и отвечать за них. И что же еще делать Кларе.

И встречается с бакалавром на подступах к этому красивому, с причудливой лепниной, дому.

- Клара? Явилась, не запылилась, - настороженно говорит Данковский. У него на поясе пистолет, и он даже не скрывает, что держит на нем руку. - Ну что ж, хорошо, что мы встретились.

- Я искала тебя, - говорит Клара.

Данковский кивает.

- Можешь считать, что я тебе поверил. Учти, Клара, если ты попытаешься бежать - я застрелю тебя. Мне будет очень жаль, конечно.

Клара усмехается. Данковский считает ее чумой и лжет, что ему будет ее жаль. Зачем же так лгать.

- Это Рубин рассказал Каиным?

- Станислав Рубин рассказал мне о том, что в твоей крови найдены переносчики болезни, - холодно отвечает Данковский. - Пойдем внутрь, Клара? Мне кажется, я негостеприимен. Прошу тебя, вперед.

Клара идет впереди, Данковский - за ее спиной с пистолетом, нацеленным ей в спину. Сама открывает тяжелую дверь в Омут.

- Налево... Да, вот тут дверь... Теперь сюда и на лестницу. Осторожно, не упади. Да, вот это моя комната. Так вот, Каиным он не рассказывал и просил меня не рассказывать, учитывая, какие у тебя с ними напряженные отношения. Хотя, признаться, он преувеличивает слухи, которые ходят об этой семье в городе... Прогрессивнее их я тут никого не видел. Тот же Рубин, к примеру, был убежден, что его пристрелят и закопают где-нибудь в Степи, а ему дали уйти живым, хотя преступление его оказалось тяжелее, чем он мог представить.

- Это вы про тело Симона, которое он похитил? - интересуется Клара. Она садится на неровно заправленную кровать, бакалавр - напротив, в кресле, удобно положив пистолет на колени.

- Да... Я был в курсе того, что он выкрал тело. Но это действительно могло дать огромный материал для исследований. Я тоже принимал участие в опытах... Проблема в том, что, как рассказали Каины, Симон не умер. Симон впал в летаргический сон. Убил его Рубин, на своем прозекторском столе, - нервно говорит бакалавр. - И что же - свирепые Каины отпустили его с миром. Бедный Стах, правда, сам убит горем. Что до тебя, то он просил меня быть объективным судьей. Но, я полагаю, Инквизитор завтра сделает это лучше. Я - можно считать, что я больше не эмиссар Властей. Но всё же я возьму у тебя кровь на анализ.

Да, на его рабочем столе - тоже пробирки, микроскоп, какие-то колбы... Не как у Рубина. Более новое, что ли, блестящее. Клара не может подобрать других слов.

Она пожимает плечами.

- Ведь Рубин уже рассказал тебе всё.

Данковский кивает.

- Да. Только вот в чем дело... В общем, я хотел бы проверить сам. Уточнить.

Клара пожимает плечами.

- Мне пересесть?

- Да. Вон туда, - бакалавр кивает на свободный стул возле его рабочего стола.

Клара встает. Видит, что дуло пистолета Данковского следит за ней неотрывно. Осторожно, не делая резких движений, проходит к стулу без спинки и садится. Данковский подсаживается к ней. Пистолет он кладет рядом с собой на стол.

- Закатай рукав. Нет, выше локтя, - он достает резиновый жгут и туго перетягивает руку Клары над локтем. - Так... Не бойся.

Он достает шприц с иглой, распаковывает его, надевает иглу. Расправляет согнутую руку Клары, протирает сгиб локтя ваткой, пахнущей твириновой настойкой, и вгоняет иглу в вену. Клара смотрит, как шприц наполняется ее темной кровью. Ей интересно и совсем не страшно.

- Вот сейчас и посмотрим, - говорит Данковский. Он снимает иглу, капает на небольшое прямоугольное стеклышко, которое и помещает под микроскоп. Приникает к окуляру. Клара думает, что она сейчас могла бы легко отобрать у него пистолет и убежать. Но бежать ей некуда.

- Да, Рубин такое предполагал... Удивительно. Удивительно, - бормочет бакалавр, не отрываясь от микроскопа. - Клара, ты уверена, что не заболевала? Может, ты принимала какое-то лекарство?

Клара мотает головой, потом понимает, что Данковский ее не слышит.

- Нет. Я не могу заболеть.

- И я даже понимаю теперь, почему... Поразительно... Нет, вряд ли ты являешься источником заразы.

- Да? - удивленно спрашивает Клара.

- Да... Видишь ли, твоя кровь отличается от крови нормального человека... Структура, микротела, даже консистенция - все не то... Но вот что удивительно: в твоей крови - мертвые возбудители болезни. Словно ты успешно переболела Песчаной Язвой, причем совсем недавно. Рубин говорил мне об этом, но предположил, что виной этому то, что между забором крови и анализом прошло слишком много времени. Язва погибает в мертвом организме... Да.

Когда он отрывается от окуляра, его лицо чуть радостнее. Да, думает Клара. Этот человек из Столицы. Там не хочется верить, что пятнадцатилетние девочки со сбитыми коленками могут разносить чуму по городу. И Данковскому хочется верить, что она - хорошая.

Она и есть хорошая. Вот только никто ее такой больше не считает. Даже приемные родители.

- Видишь ли, тем не менее, остаются факты. Вещи Юлии, которые нашли в Соборе, и которые раздавала там девушка, похожая на тебя... Ты понимаешь, мне сложно поверить в версию с сестрой-близнецом. Хотя бы потому, что никто одновременно не видел вас вместе, - как бы оправдываясь, говорит Данковский. - Но и это лишь предположения.

Клара смотрит на него молча. Побаливает сгиб локтя, слегка онемела рука.

Данковский, похоже, размышляет.

- Вот что, - принимает решение он. - Ты переночуешь здесь. Я... я всё равно не планировал ночевать сегодня дома. Полагаю, до утра ты никуда не денешься. Так ведь? - он пытливо смотрит на нее.

Клара кивает.

- Ну вот. А завтра утром ты встретишься с Инквизитором. Всё, - Данковский с облегчением поднимается, засовывает пистолет за пояс. - Это теперь - обязанность Инквизитора, разбираться и искать виноватого. Доброй ночи тебе, Клара.

- И тебе доброй ночи, бакалавр.

Когда он уходит, Клара вздыхает и ложится прямо поверх покрывала на кровать Данковского. Снимает куртку и укрывается ей. У Катерины, конечно, было уютнее.

Но Катерина ей больше не мать. Надо запомнить.

День седьмой

Утро начинается с того, что приходит Данковский, мрачный и с синяками под глазами. Похоже, он провел эту ночь без сна.

- Пора, наверное, - без предисловий и приветствия говорит он. - Иди к Инквизитору, она в Соборе. Осторожнее по пути - наверняка, есть немало желающих тебя зарезать в ближайшем переулке как разносчицу чумы. Доберешься до Инквизитора - говори только правду.

"Она"? Инквизитор - женщина?

У Данковского ужасно осунувшееся лицо.

- Я постараюсь, чтобы меня не зарезали.

Клара, подавив зевок, встает и надевает куртку. Она, если честно, ужасно замерзла. Она вообще всегда мерзнет.

- Вот и молодец, - без улыбки говорит Данковский. - Если тебя арестуют и осудят, я узнаю о твоей судьбе. Попробую договориться, чтобы тебе сохранили жизнь.

- Надо же, какой ты добрый, - с усмешкой говорит Клара.

- Чушь, никакой я не добрый. На опыты увезу. Не Симона, так хоть тебя получу из этой богатой на чудеса дыры.

Клара улыбается.

- Иди уже.

И Данковский неожиданно ей подмигивает и, протянув руку, растрепывает русые волосы на макушке.

В Соборе теперь пусто. Убраны вещи людей из зараженных кварталов, которые располагались тут раньше. Мозаика на полу сияет яркими красками. Свет пробивается из окон под куполом. Здесь очень много пространства.

И в глубине собора - черная женская фигура. Невысокая, стройная. Черный плащ облегает безукоризненный силуэт.

Клара медленно идет по мозаичному полу вперед, к этой фигуре. Ей кажется, что ее шаги раздаются слишком громко.

- Вот и самозванка-чудотворица пожаловала, - раздается насмешливый голос.

Клара подходит ближе. Инквизитор, страшное чудовище, которым пугал ее бывший приемный отец, оказывается женщиной лет тридцати пяти. Красивое лицо с тонким прямым носом, выщипанные брови, аккуратный макияж, аккуратно подстриженные темные волосы.

- Ну что ж. Я - Аглая Лилич, правительственный Инквизитор. Ты, как я понимаю, Клара Сабурова, - говорит она. В ее голосе звучит насмешка. Наверное, она звучит там всегда.

- Просто Клара.

- Хорошо, просто Клара. Я хотела посмотреть на тебя. Кто-то говорит, что ты творишь чудеса, а кто-то рассказывает, что разносишь чуму. Да...

Инквизитор стоит почти посередине собора, чуть в глубине его. У нее за спиной - круг солнечного света. Сама она в тени, как и Клара.

- И как, вы посмотрели? - спрашивает Клара. Аглая чуть улыбается.

- Да. Я еще недавно была готова отдать приказ повесить тебя, но сейчас... Сейчас мне тебя только жаль. Бедная обманутая девочка.

Голос ее, ясный, звонкий, ироничный, разносится по всему Собору, эхо которого охотно подхватывает звук.

- Почему? Кто меня обманул? Вы про Сабуровых?

- О, нет, - качает головой Аглая. - Но это неважно. Я не знаю, что мне делать с тобой, дитя.

- Меня можно отпустить или отдать на опыты бакалавру Данковскому, - подсказывает Клара. Аглая приподнимает уголки губ и задумчиво продолжает, словно не слыша ее.

- Чудотворство - это насилие над миром. Когда мир был задуман, он был задуман цельным и непротиворечивым. Гармония - вот единственная и главная составляющая любой Вселенной. Каким бы ни был уродливым мир, каким бы он ни казался несправедливым - но он гармоничен!

Клара понимает, что закипает. Начинает злиться. Едва ли не впервые в этом Городе - по-настоящему злиться.

Гармония? Умирающие вокруг люди - это гармония? Бандиты с ножами - гармония? Что она знает о гармонии, эта чужая женщина, пришедшая нести смерть?

- Посмотрите же вокруг! - звонко говорит Клара. - Или это и есть гармония?

Две женские фигуры в пустом соборе. Почти одного роста. Одна - черная, изящная, как змея, с высоко поднятой головой. Вторая - совсем детская, в бесформенной куртке, с растрепанными волосами.

- А как же! - холодно отвечает Аглая Лилич. - Или ты полагаешь, убогая, что гармония и красота - это одно и то же?

Клара стоит, расставив ноги и упрямо, по-бычьи, наклонив голову.

- Я не о красоте говорю, - парирует она. - Я говорю о чуде спасения!

Наверное, в этот момент она окончательно, с полной ясностью понимает про себя нутряное, глубинное, самое важное. Складываются воедино сотворенные ей чудеса, и те странные слова, которые она говорит некоторым людям, не вполне понимая их смысл, и ее предназначение.

Аглая же, смерив ее взглядом, улыбается.

- И кем же ты возомнила себя, что сочла себя вправе вмешиваться в высший замысел? Какие последствия могли бы оказать твои бессмысленные поступки? - интересуется она.

- Я... - начинает Клара. Но Аглая, не слыша, обрывает ее:

- Движимая состраданием или гневом, ты дерзнула своими грубыми руками ворваться в тончайшую ткань мироздания, разорвать и связать нити, связанные и разорванные не тобой - но разумом, тысячекратно превосходящим все наши скудные умы вместе взятые! - голос Аглаи гремит, набирая силу, разносится на весь Собор, и вверху поднимаются с балок вспугнутые птицы.

- Вы... - начинает Клара, но Аглая, кажется, чуть успокаивается.

- Однако я надеюсь, что твое мнение о себе чрезвычайно преувеличено. Есть ведь и иная версия, не так ли? Не менее веские аргументы были приведены в пользу того, что ты - воплощение болезни, ее персональный образ. Такие были во все времена.

- Это не я! - в отчаянии говорит Клара. Аглая иронически кивает.

- Ну, да, это твоя сестра. Двойняшка, да? Неотличимая от тебя. Похожая на тебя как две капли воды. Кстати, отчего же у меня не двоится в глазах, почему ты явилась сюда в одиночестве?

Клара молчит.

- Не хочешь? - голос Аглаи опускается до вкрадчивого шепота. - Ну так я тебе расскажу. Ты психически больна, малютка. У тебя раздвоение личности. Возможно, шизофрения. Мнимая реальность в твоих глазах то подменяется иллюзией, то предстает во всей своей красочности и полноте. Хороша версия? Всем хороша! Единственное, чего она не объясняет - так это того, что ты всё еще жива...

Две женские фигуры. Одна теперь кажется выше другой. Она - грозная, обличающая, несущая справедливую кару. Вторая - ссутуленная.

Клара тихо спрашивает:

- Как же мне быть?

Аглая пожимает плечами.

- К вечеру решу, если ты мне понравишься. А сегодня будешь делать то, что я велю. Хочу посмотреть на то, как ты меняешь ткань мироздания - а точнее, хочу убедиться в том, что менять ничего ты не можешь и что по сути своей ты не более чем самозванка.

Она не верит в то, что говорит, понимает Клара. Она знает, что я меняю мир. Но ей очень хочется не верить. У нее тоже Закон. Как у Сабуровых. Я не вписываюсь в этот Закон.

- Что я должна делать? - спрашивает Клара.

- Начнешь с Сабуровых, - отрывисто, сухо говорит Аглая. - Сделай с ними то же, что они заставляли тебя делать со своими подданными! Спроси их. Узнай, насколько они сами считают себя виноватыми. Истинные виновники умеют лучше других прятаться от ответственности. И смотри - чтобы была у меня с отчетом до истечения дня! Иначе - убью.

Аглая смотрит прямо на Клару, в упор. Данковский так на нее не смотрел. Дуло его пистолета смотрело.

- Что я вам сделала? - спрашивает Клара.

- Я прислана сюда, чтобы задушить болезнь и восстановить в правах Закон, - отчеканивает Аглая. - Чума ты или чудотворница - ты в равной степени опасна в моих глазах. Церемониться с тобой не буду - помни, что ты гуляешь у меня на длинном поводке.

Клара спокойно отвечает:

- Я посещу их, чтобы еще раз посмотреть им в глаза. Но вернусь я со своим вердиктом, как и было тогда! И ты ему подчинишься. Ты сама так решила.

Аглая смеется.

- Наглая ты, девочка... Проще бы сразу тебя казнить или сдать Властям как преступницу. Иди. Не стоит пытаться ловить меня на слове.

Клара, наконец, решается задать вопрос, который мучил ее давно. Она спрашивает:

- Кто такие Власти?

Аглая хмурится.

- Тебе это знать не нужно. Власти - те, кто делегировал сюда меня, Бакалавра... и еще одного ферзя-триумфатора на огнедышащем коне. Он уже близко. Еще познакомитесь.

Холодок проходит по позвонку Клары, когда Аглая произносит эти слова. Она чувствует - близко, да. Кто-то очень важный. Кто?

- Иди же, - повелительно говорит Аглая. И Клара, повернувшись к двери, бредет обратно. Шаги ее разносятся по пустому Собору.

У самой двери она оборачивается.

- Придет срок, инквизитор, и я буду судить тебя. Увидишь тогда мою справедливость, - ясным голосом говорит она.

В городе туман. Вдалеке ржавеет степь, полная качающейся твири. В песке у дома мокнет полузакопанное детское ведерце. Клара идет.

Она вспоминает, что Сабуров называет ее праведной судьей, и она идет к нему.

Она вспоминает, что тюрьма при Управе полна людей, которых несправедливо туда бросили, и она идет.

Она вспоминает, что ее приемный отец клялся ее не бросать.

Ее приемные родители называли ее дочерью.

Говорили, что любят.

Она идет.

Она проходит мимо детских качелей, мокрых от ночной влаги. К сидению пристал ржавый лист. Здесь она сидела неделю назад. Как давно это было. Она идет.

Она идет, как судья, как посланник Инквизитора, как Закон к своему провинившемуся слуге.

И стучит своей узкой, прозрачной рукой в дом бывшего приемного отца.

Никто и никогда не будет любить тебя просто так, Клара. Любви вообще нет. Есть привязанность. Привязываются за то, что ты хороший и полезный, за то, что ты радуешь или делаешь нужные вещи. А когда ты оказываешься ненужным и бесполезным, тебя выбрасывают. Вот так.

И Александр Сабуров, побледневший и осунувшийся, открывает дверь своей бывшей приемной дочери.

- Здравствуй, Клара, - хрипло говорит он.

- Здравствуй, Александр, - ясным голосом отвечает Клара. - Меня прислала Инквизитор. Она хочет знать, виновны ли вы с Катериной в начале мора. Пусти меня внутрь.

Он молчит. Впервые Клара видит своего бывшего приемного отца небритым. Посторонившись, он пропускает ее внутрь, в свою аккуратно убранную комнату, где у каждой вещи есть свое место. Катерина сидит на лавке. Как обычно, она бледна.

- Здравствуй... Клара.

- И ты здравствуй, - отвечает Клара, чудотворица и самозванка, входя в знакомую, полюбившуюся за эту неделю гостиную. Уютно и привычно устраивается в мягком кресле. Александр, закрыв дверь, входит за ней, садится за стол.

- Ну что ж, - спокойно говорит он. - Ты знаешь, что я сейчас не смогу тебе солгать. И Катерина не сможет. Она Хозяйка. Лгать, впрочем, и незачем. Задавай свои вопросы, Клара. Но здесь, кажется, всё очевидно. Военные и государственные преступники - единственный род преступников, которых можно смело осуждать на казнь, не опасаясь судебной ошибки.

Александр с легкой горечью усмехается.

"Согласишься ли ты приблизиться ко мне? Погрузишься в глубину? Ответишь на мои вопросы честно и беспристрастно?"

Мерцающий мост между темными усталыми глазами Александра и прозрачным взглядом Клары.

- Виноват ли ты в том, что здесь случилось, отец мой?

- Если кто-то и виноват в том, что всё случилось именно так - это я. За страдания населения всегда отвечает правитель. Я не виноват в том, что здесь началась эпидемия - но я, и никто иной, виноват в том, что она уничтожила наш город.

- Прошлую вспышку чумы удалось остановить, - тихо и словно бы в сторону говорит Катерина. - Тогда чумные кварталы заколотили сразу... и был жив Исидор Бурах, который справился с Язвой. Сейчас - сейчас мы не совладали с заразой. Мы были правителями Города-на-Горхоне, и нам держать ответ за то перед Землей.

Клара опускает глаза. Она получила свой ответ.

- Я скажу Инквизитору, - словно оправдываясь, говорит она.

- Доченька... - с мучительной тоской в голосе говорит Александр. И тут Клару прорывает.

Она вскакивает с кресла.

- Доченька, да? А вчера была не доченька! Вчера вы меня прогнали, сказали, что не хотите знать, отреклись от меня, - по ее лицу текут слезы. Клара не замечает их.

- Вчера вы выдали меня как виновницу чумы, потому что давали этим отсрочку себе! И то, что я жива - это не ваша заслуга, а Инквизитора.

Она хотя бы не лжет, что любит меня.

- Прости нас, доченька, - спокойно говорит Катерина. - Прости, что мы усомнились в тебе. Прости, что поверили, что ты и есть чума. Я знаю, что ты не простишь. Я скажу тебе только одну вещь - поверь мне, насколько сможешь поверить. Оставь нас с мужем в живых до поры - всё равно мы проживем недолго. Мы тебе пригодимся в конце.

Клара всхлипывает в голос и снова не замечает этого. Она стоит у своего любимого кресла, маленькая, взъерошенная, посреди дома, где, как ей казалось, ее любили. Любили за чудеса, которые она творила. Любили за то, что у них не было других детей. Любили за помощь. Не любили, конечно, никакой любви не бывает. Но ей-то казалось, что любили.

- Зачем это? - чуть гнусаво спрашивает Клара. Нос распух от рыданий.

- Тебе понадобятся Приближенные, - говорит Катерина. - Те, которые будут всем своим нутром, всей природой своей, кровью, клетками, сердцем и печенью согласны с тем, что жизнь их прошла дурно и грешно, и только жертвенное искупление сможет загладить причиненное ими зло. Я знаю это. Я лгала и лгала много, я почитала Крысиного пророка духом земли, который приносит мне вещие сны, и расплачусь за это. Я лгала не из корысти, а по неведению. Ноша Хозяйки была слишком тяжела для меня. Но сейчас я говорю то, что знаю высшим знанием. Мы пригодимся тебе.

И Клара знает, что это так. И всхлипывает, не останавливаясь.

- Я прошу тебя еще об одном, - говорит Сабуров. - Я верю, что город был обречен. Если это действительно так - наши действия имеют хоть какое-то оправдание. Так вот, я предвижу, что у меня есть могущественные единомышленники. Узнай же для меня напоследок - кто и с какими инструкциями отправил сюда посланцев - Бакалавра, Инквизитора и Полководца.

- Полководца? - Клара даже перестает плакать. Недоверчиво поднимает голову, смотря на Сабурова почти просохшими глазами.

- Ты не знала? - усмехается Сабуров. - Сюда движется армия. Через несколько дней они будут здесь. Предполагаю, что офицеру, который их ведет, приказано принять решение о целесообразности тотального уничтожения нашего города.

- Ну а зачем тебе это - сейчас? - спрашивает Клара, шмыгая носом и вытирая кулаком мокрые щеки.

Сабуров горько и задумчиво говорит:

- Не понимаешь? Если я буду знать, что те, кто дергал за ниточки, тоже верили, что город обречен, - умру с чистой совестью. А иначе я сойду с ума.

Клара снова начинает тихонько и безнадежно всхлипывать. Катерина встает, подходит к ней и обнимает за плечи с такой особой, словно просящей, лаской. Клара вырывается и идет к двери. Катерина смотрит ей вслед.

Уже у порога Клара вспоминает и оборачивается.

- Я... позову вас... когда понадобится, - говорит она (и это шестой раз). И снова всхлипывает, и теперь уже заходится в рыданиях совсем-совсем, и захлопывает дверь, и бежит к реке. И там, на детской площадке, она садится прямо на влажную рыжую землю, рядом с теми самыми качелями, и утыкается носом в свои голые исцарапанные коленки, и наконец-то плачет за всё. За свою несложившуюся жизнь обычной веселой пятнадцатилетней девочки, за своих несостоявшихся приемных родителей, за то, что любви не бывает, а есть лишь корысть - ведь если бы ее родители любили ее, то как они бы поверили лживым наветам? И плачет горько, навзрыд, потому что теперь остается только идти дальше, и совершать чудеса, и в финале сотворить великое Чудо, которое изменит мир; да, вот так: чудеса, смерть, чума и кровь, а совсем не качаться на качелях. И она дышит такой особой, горячей нежностью ко всем, кого знает: и к Сабуровым, и к Рубину, и к доброй Ларе Равель, и к ехидной Оспине, и к Грифу, который совсем не такой, как кажется, но всё-таки хороший, и даже к потерянной Анне Ангел, ко всем. И еще к своей подруге Ласке и вовсе не злому, а даже наоборот, бакалавру Данковскому. Все они хорошие, всех их надо обязательно спасти, только как же она их спасет, если ей пятнадцать лет и ее никто не любит.

Чья-то ладонь ложится ей на плечо.

- А я тебя искал, - говорит бакалавр Данковский. - Тут же грязно и сыро, Клара. Ты простудишься. Ну-ка вставай.

Она поднимает на него сумрачные мокрые глаза.

- Какая разница?

- Вставай, вставай, - торопит ее Данковский. Он разговаривает с ней совсем как с маленькой. Садится на качели. Они для него узковаты, поэтому когда бакалавр ерзает, пытаясь втиснуться в детскую качельку, это выглядит смешно. - Давай, покачаемся вместе. Ну что, Инквизитор тебя отпустила? Я переживал, знаешь ли.

Клара хочет спросить, зачем он переживал, но вместо этого неожиданно для себя самой улыбается.

- Переживал, что меня тебе на опыты не отдадут? - лукаво спрашивает она. И они оба смеются. Данковский - от души, Клара - робко и слегка нервно, еще шмыгая носом.

- Конечно, - говорит бакалавр. - Но, я смотрю, не получилось с опытами. В тебе не признали разносчика чумы, так?

Клара пожимает плечами. Встает с земли и садится на качельку рядом с Данковским.

- Вроде бы. Слушай, а почему ты спрашиваешь? Кто ты вообще? Зачем ты здесь?

Данковский задумчиво хмурится.

- Сложный вопрос. Одним словом и не ответишь... В общем, Власти хотят, чтобы город был спасен. Это мне и поручили. Вот только...

- Что?

- Его не спасти, мне кажется, - говорит Данковский. Рыжий кленовый лист, медленно кружась, падает в лужу перед ним. - Этот город - злополучный синтез неразрешимых противоположностей. Они разъедают друг друга, но насильственно соединены чужой волей, как одинаковые полюса магнита. Дух нельзя удержать материей человеческого быта. Даже если город вырастил чудо - нужно его отпустить.

- О чём ты? - спрашивает Клара в недоумении.

- Я говорю про Многогранник, - поясняет Данковский. - Ты еще не была там? Советую. Удивительное место.

Клара кивает.

- Аглая также уверяет, что спасти город невозможно, - добавляет бакалавр. Клара начинает раскачивать сильнее свою качельку.

- А чего она хочет, Аглая?

- Это сложный вопрос. Не знаю, - говорит Данковский. - Я думаю, что тебе сможет больше рассказать Артемий Бурах. Видишь ли, его вызвали к ней на допрос, но... - он усмехается. - Своеобразная, но не лишенная привлекательности манера общения Бураха, я полагаю, произвела на Инквизитора впечатление. Не думаю, что он испытал к ней взаимные чувства, так что если хочешь пообщаться на этот счет - можешь спросить его.

- А где он?

- Я видел, как он шел в Термитник. По-моему, зашел в короткий корпус. Да, встретишь - передай, что я ищу его, - Данковский как-то нехорошо улыбается. Кларе не нравится эта улыбка. Теперь она думает, что бакалавр, наверное, не такой уж добрый.

- А разве Термитник открыли? - удивляется Клара.

Данковский кивает. И рассказывает: мол, первое, что сделала Инквизитор - велела открыть Бойни. И оказалось, что там почти никто не заболел и не умер. Мясники, одонхе, люди Уклада остались целы и невредимы, даже будучи заперты. А закрывший Бойни Влад Ольгимский-младший был выдан мясникам.

Но Язва вышла именно оттуда.

Термитник - это ночлежка. Два здания, длинное и короткое, расположенные друг напротив друга. Никто не заботится о том, чтобы Термитник выглядел красиво.

А еще его очень легко закрыть: в каждом из зданий лишь по одной двери и почти нет окон. Поэтому-то в начале эпидемии его и заперли.

Клара долго бродит по Термитнику, стучась и расспрашивая - кое-где ей просто велят уходить, кое-где пытаются сотворить знак степного оберега, а кое-где и подсказывают, и вскоре она стучится в дверь, где ей открывает Артемий Бурах.

- Опять ты? - удивленно спрашивает Бурах.

- Привет. Пусти меня, пожалуйста. Или ты тоже веришь, что я чума?

Клара смотрит на него снизу вверх.

- Не слишком, признаться, - Бурах сторонится, пропуская ее внутрь. - Но и доверять тебе бы не стал. Очень уж разные про тебя слухи ходят.

И снова - склянки с кровью, колбы с кровью, разные емкости - везде кровь, кровь, кровь. Бурах, которого еще называют Потрошителем и гаруспиком - гадателем по внутренностям - садится за свой рабочий стол. В этой комнате запахи крови и твири смешиваются так, что Кларе едва не становится дурно.

- Что ты хотела спросить? - выжидательно интересуется Артемий.

- Смотри на меня, - говорит Клара. - О чём тебе рассказала Инквизитор?

Бурах, проигнорировавший ее просьбу, хмурится.

- Ничего себе вопрос... Да я не могу поверять чужие тайны. А тем более - тебе.

Он не говорит - но в интонациях чуть заметно проскальзывает: тебе, самозванка, воровка, никем не любимая приблуда, что ты здесь забыла, степная мара. Клара почти умоляюще добавляет:

- Меня интересует только одно. Те, кто ее послал - чего они хотят?

- Ах вот оно что, - хмуро кивает Артемий. - Да, там подлая игра ведется. Власти играют сразу со всеми. Одним выстрелом убивают по нескольку зайцев. Эта женщина - как раз такой выстрел. Как ни кинь, всё клин. Это, правда, только ее подозрения. Озарения даже...

- Значит, они Аглаей Лилич прямо по городу и выстрелили? - спрашивает Клара. Бурах начинает ощутимо нервничать, даже злиться. Это видно в том, как он начинает спешно переставлять свои склянки.

- Власти отдали ей лицемерный приказ, - говорит он. - Им этот город нужен вместе со всеми наростами, которые тут образовались. Им именно живой мутант интересен. Но сохранить всё это - задача аморальная и невозможная. Поэтому они маскируют ее под другие. В общем, приказывают одно - подразумевают другое.

- А почему сохранить город - аморально и невозможно? - недоумевающе спрашивает Клара. Бурах досадливо мотает головой.

- Не город, нет! Город как раз нужно сохранить. Но они под городом разумеют весь этот порядок. Помпу, которая высасывает из земли полулюдей, которые кормят детьми вон ту страшную Башню. Посланница думает, что это - обреченная система. Из-за этого и происходит беда.

- Значит, Инквизитор будет резать по живому вопреки приказу? - спрашивает Клара. Бурах пожимает плечами.

- Выходит, что так, - с досадой говорит он. - Но это не моего ума дело. А ты-то зачем пришла? От тебя же вчера отреклись Сабуровы. Я уж полагал, что живой тебя больше никто не увидит.

Клара пожимает плечами.

- Узнала, что хотела?

- Спасибо тебе, Артемий, - говорит Клара. - Если будут называть тебя Потрошителем, то я не буду верить. Ты хороший.

Бурах смеется.

- Не могу, извини, ответить тем же, хотя хотелось бы... Ну что, тогда уходишь?

- Ухожу. Да, - вспоминает Клара уже у двери. - Бакалавр Данковский просил тебе передать, что ищет тебя.

Бурах не оборачивается.

Когда Клара возвращается к своим бывшим приемным родителям, она почти спокойна. Она объясняет Александру так: Город обречен. Такова природа города, двойственная и противоречивая. Она не слишком понимает, что это значит, но ее бывший приемный отец кивает и благодарит.

На прощание он порывается ее обнять, но Клара легким движением, как бы не заметив, выскальзывает из-под руки. Она кланяется своей бывшей приемной матери. Катерина пытается уговорить ее принять на себя сан Хозяйки Земли. Клара улыбается и качает головой.

Когда она приходит в Собор, уже начинает темнеть. Здесь сейчас не горит электричество, только свечи торжественно зажжены возле икон. И неуместным выглядит стоящий в углу тяжелый письменный стол, за которым что-то пишет Инквизитор Аглая.

- Ты вернулась, - подняв голову, утвердительно говорит она. На лице ее, узком, остром, уже не очень молодом, пляшут тени от свечей.

Клара кивает, остановившись перед ее столом.

- Да. Я выполнила ваше задание.

Аглая усмехается.

- Открою тебе небольшой секрет, Клара. Ты и не могла его не выполнить.

- Простите?

Аглая устало потирает лицо и разминает пальцы.

- Милое дитя... - говорит она. Свеча, горящая на ее столе, чуть покачивается, и воск проливается на столешницу. Аглая быстро стирает его пальцами.

- Как бы ты ни поступила - я сделала бы нужный вывод, - мягко, точно ребенку, объясняет Аглая. - Твоей свободы никто не отменял. Хочешь - откажись, хочешь - соверши попытку к бегству. Даже если она окажется удачной, я не проиграю. Я ведь хочу лишь одного - понять, какую роль ты играешь в этом мире.

Днем она выглядела карающим ангелом. Так она возвышалась посреди Собора, хрупкая и могущественная. Сейчас Аглая похожа на обычную человеческую женщину, немного усталую.

- Взгляни на этот город, - говорит Аглая. - Посмотри, как плотно и гармонично в нем слились в одно целое все эпохи, прожитые человечеством. Все стороны человеческого бытия нашли в нем свое отражение. Добро и зло сочетаются соразмерно. Ад и рай соединены прямой тропинкой. Где, как не в этом городе, возможно проследить модель целого мира? И в этот город входишь ты. Возможно, воровка и самозванка, возможно, чудотворица и, возможно, чума. Мне важно понять, кто ты. Ты самим своим существованием перечеркиваешь Закон. Уже за это стоило бы тебя повесить.

- Надо ли быть злодеем, чтобы переступить через Закон? - спрашивает Клара.

- Мы изначально злы, Клара, - спокойно отвечает Аглая. - Зло - вот что такое человеческая природа. Попытка самораскрытия - это провокация.

- Я так не думаю, - тихо говорит Клара.

Аглая усмехается.

- Ладно. Что там Сабуровы? Признали себя виновными?

Клара молчит.

- Я спрашиваю.

- Они не виноваты, - отвечает Клара. - Александр хотел спасти город.

Инквизитор задумчиво качает головой.

- Что ж, может и так. Ты хочешь знать, как твой ответ повлияет на твою судьбу?

Клара пожимает плечами.

- Пока никак, - безразлично отвечает Аглая. - Я взвешиваю. А теперь... Я устрою тебе проверку. Да. Этот город стоит на двух китах, девочка, на двух китах - старом и молодом. Я отправлю тебя в пасть к каждому. И если ты вернешься... Тогда я решу, что делать с тобой.

Клара хочет ответить, что она не нанималась выполнять приказы Аглаи. Но вспоминает: любой ответ, любая реакция станут ответом. Что лучше? Как надо действовать?

Чего она хочет?

Так сразу и не скажешь. Она хотела помогать людям. Она хотела сотворить для них чудо. У нее пока не вышло. Она хотела помогать своим приемным родителям, но те предали ее.

У нее не осталось ничего.

Аглая задумчиво постукивает пером по столу.

- Что ж... Раньше ты гипнотизировала людей, и даже довольно удачно. Это действительно говорит в пользу твоей... исключительности. Сегодня ты попробуешь свои силы на чудовище. Ты познакомишься с Оюном, Старшиной Боен. В нем равно слились человек и зверь. Насколько я знаю, его отец был порождением быка и степной женщины. Так что он - химера... наглядное воплощение этого города. Старшина мог бы украсить собой городской герб, если бы таковой случился.

У Города-на-Горхоне действительно нет герба. Но если бы был - наверное, там были бы быки. Она вспоминает череп аврокса, огромного священного быка, что висел в комнате Стаха Рубина.

- Как я попаду в Бойни? - спрашивает Клара. Аглая досадливо морщится. В свете свечей у нее очень бледное, желтоватое лицо с постоянно меняющимися оттенками выражения.

- Эти проходы открываются и закрываются произвольно, как будто там паранормальный такой сфинктер, - говорит она. - Вроде бы дырка, но человек не может через него пройти, психический барьер непреодолимый - даже для меня. Но... есть варианты. В Термитнике найди девочку по имени Мать Настоятельница. Придумай что-нибудь и выжми из нее право прохода. Полагаю, ты без труда справишься с маленьким ребенком. Вот только пробовать свои чары на ней не советую. Степняки... да к тому же особенного рода... Не стоит.

Клара кивает.

Ночевать она уходит в один из домов, оставленных пустыми - тех, что граничат с зараженными кварталами. Люди покинули их, страшась чумы. Клара толкает оконную раму и вскоре забирается в окно. Это уютный дом, видно, что там жили люди совсем недавно и, уходя, оставили теплое одеяло на постели. Клара раздевается и забирается под него. Она всё время мерзнет, хотя осень слишком ранняя.

Она думает про свою сестру-близнеца, которая присылала ей письма. Думает о том, что сказала ей Аглая. Не она одна думает, что сестры Клары нет и никогда не было. Иногда Кларе самой так кажется.

Но она знает, что не может быть чумой, потому что она - совсем другое. Она хорошая.

Клара засыпает.

День восьмой

Путь в Термитник ей уже известен. Она идет и снова слышит шепот за спиной, видит степные знамения, видит, как здешние жители хватаются за обереги при ее приближении. А ищет она Мать-Настоятельницу. Аглая назвала ее девочкой. И действительно это девочка.

Пятилетняя девочка по имени Тая Тычик, которой поклоняются все эти странные мясники и одонхе, первобытные люди Уклада.

Круглолицая, не по-детски серьезная, с большим тряпичным быком на коленях. Она одета в красное и очень внимательно смотрит на Клару. Мол, что ты хочешь, странное создание? Зачем тебе Бойни?

- Расскажешь мне интересную сказку - пропущу, - капризно говорит. - Только сразу предупреждаю: мне трудно угодить.

Когда-то она приходила играть в Многогранник. Но, наверное, когда тебе пять лет, не так легко судить целый Уклад, и на игры в чудесной Башне больше нет времени. Кларе вот пятнадцать, и то ей не хочется становиться Хозяйкой.

- Почему же трудно угодить? - спрашивает Клара.

Тая поджимает губы и покрепче прижимает к себе тряпичного быка.

- Все сказки уже мне известны. Все слышала по многу раз. На-до-е-ло.

Какую же сказку рассказать маленькой девочке, которой поклоняется весь Уклад? Чего она не знает и что ей будет интересно?

- Послушай, - говорит Клара. - Я расскажу тебе, как считала свои стада однорукая, одноглазая Дочка Ночи...

Тая ежится.

- Нет! - тревожно вскрикивает она. - Не хочу, это страшная сказка.

Клара улыбается чужой, пугающей улыбкой.

- В ней правда, Мать...

Как же похожи на кровеносные сосуды эти узкие тропы, эти пещерно-низкие своды.

Словно ты бредешь внутри чьего-то огромного тела, и кровь еще недавно бежала по нему, и кроваво-красны внутренние стены его вен. Многие столетия кровь быков впитывалась в них. И запах крови стоит здесь устойчиво и сейчас.

У Клары перехватывает горло, но она старается не показать этого двум низколобым одонхе, что ведут ее. По длинному тоннелю, мимо двух коровников, где мычат быки, в полутьме, где вбиты в стены факела. И в полукруглой комнате с земляным полом, куда ее приводят, она видит огромного человека с головой быка.

И он, увидев ее, кланяется в пояс.

Он спрашивает:

- Зачем ты пришла, Земля?

Клара говорит:

- Я судия. Я пришла искать виноватого в море.

Старшина Оюн качает бычьей головой.

- Я не отвечу тебе на этот вопрос.

В маленьких бычьих глазах тяжело прочитать какое-либо выражение. Да и есть ли выражение в глазах животного? Клара стоит перед ним. Под землей тяжелый, сырой воздух. Пахнет сыростью, пахнет кровью. Очень сильно пахнет кровью. Это странное порождение бычьего и человеческого начала называет ее Землей.

- Почему не ответишь?

Тяжелый вздох вырывается из бычьего рта, из человеческой груди. А потом толстые губы чуть раздвигаются, обнажая желтые крупные зубы.

- Поздно отступать-то. На кого Бойни оставлю?

Говорит не Клара. Говорит та, кого позвал старшина Оюн. Говорит Земля:

- Оставишь на достойного. Сам его имя знаешь, Оюн.

Склоняет голову получеловек-полубык.

- А ну как обманывает? - тревожно спрашивает он. - Если обманом у Эспэ-инун забрал знаки власти?

- Проверял ли ты? - говорит Земля.

И встряхивает русой головой девочка Клара, которая не может понять, почему ее губы против воли сейчас произносили слова, смысл которых она не вполне понимает.

- Спроси у нее, - склонив голову, цедит Старшина Боен. - У Эспэ-инун, кого Оспиной называют. Узнай, жива ли она. Не обманом ли он отнял знаки власти. Не убил ли ее, не обманул ли... Тогда отвечу, если буду знать, что будет кому власть отдать. Нет - так не обессудь, Земля. Не в моей ты власти, но и меня силой отвечать не заставишь.

- Ты про кого? - тихо спрашивает Клара. Получеловек поднимает на нее взгляд.

- Да про кого ж. Про Бураха.

Так вот оно что, думает Клара. Оказывается, этот странный человек, которого она дважды видела за коротким разговором, про которого столько рассказывали как про спасителя и потрошителя, вот кто он на самом деле. Плоть от плоти этих чудовищных Боен, застарелой крови, древних мифов...

...где тебя чтут не как воровку, не как самозванку, не как святую даже, где перед тобой склоняют голову, называя Землей...

Клара ежится.

Она пытается что-то вспомнить, но не получается.

Хорошо, что недалеко отсюда ночлежка надменной и язвительной Эспэ-инун. Как и раньше - сыро, грязно, разве что мясников в этот раз двое ошиваются. И Оспина ее выводит в другую комнатушку, что еще теснее и грязнее.

- Вижу, ты вернулась из Боен, - оглядев Клару, говорит она. Заметив недоумевающий взгляд, усмехается. - По запаху поняла. Он въедается в кожу, впитывается... А всё-таки мы с тобой одного поля ягоды. Ладно, зачем пришла? Больше кусаться не буду.

- Скажи мне о Бурахе, Оспина, - потупившись, говорит Клара. Она помнит предыдущий разговор. Любит, значит, Эспэ-инун этого Бураха, и не пойми за что да как успела.

Оспина с непроницаемым лицом пожимает плечами.

- Что тебе о нем говорить?

Клара вспоминает слова Оюна.

- Он силой отнял у тебя наследство?

Глаза у Эспэ-инун расширяются, она искренне смеется:

- Бред! Зачем ему отнимать у меня силой то, что по праву принадлежит ему?

- Кто он такой?

Голос Оспины холоден и торжественен:

- Он - служитель. Он из рода менху. Его отец был хирургом. Я чту его. Скоро он сбросит узурпатора, возглавит Уклад, и наступит новая эра. Тогда я вернусь обратно и растворюсь в Земле.

В Земле? Снова в голове Клары словно крысы начинают скрестись, пытаясь докопаться до скрытых воспоминаний. Да что тут вспоминать, ну! Вот стоит она, в короткой юбке, в длинном свитере и грязных тяжелых ботинках посреди ночлежки Оспины. Волосы русые, лицо прозрачное, глаза серые. Обычная девочка. Приемыш, которого предали родители. Чудотворица. Может, и самозванка. Но не...

- Так значит, ты вышла из Земли? - спрашивает Клара. Оспина холодно кивает.

- Да, как и ты.

- Зачем?

Эспэ-инун небрежно поводит плечами.

- Я не знаю. Но чувствую - для того, чтобы осуществить волю Закона... чтобы уничтожить проклятую утопию. Место, которого нет... и не должно быть в природе...

- Какую утопию? - спрашивает Клара.

- Ты еще не поняла? - смеется Оспина. - До сих пор не поняла, глупая. Слушай же. Три узла питают наш город. Город рос, развивался до тех пор, пока узлы не замкнулись. Земля родила зверей. Звери кормили Людей. Люди родили поселение. Поселение кормит детей. Голова тянула слишком много соков. Чума замкнула эти узлы. Всё вернулось обратно.

- Как это? - хмурится Клара.

- Поселение давит Землю, - объясняет Оспина. - Утопия рушит Поселение. Чума разрушит Утопию. Песчаная Язва - порождение чумы, воля Закона. Раньше я думала, что это моя судьба. Теперь я вижу - твоя.

Сжав зубы, Клара спрашивает:

- Что есть утопия?

- Утопия - каприз, - охотно сообщает Оспина. - Желание невозможного. Дети не умеют ценить подарки. Им неведомо, что счастье мимолетно. Они хотят, чтобы оно было полно и вечно. Раньше такие вещи сдерживались самой жизнью. Зеркальная ловушка отгородила законы жизни, оставила их снаружи. Пришлось вмешаться чуме.

Многогранник, вспоминает Клара. Да, то самое чудо, постройку которого поддерживали злые Каины. Говорят, там играют дети. Дети любят его за то, что там сбываются мечты и сказки. Взрослым туда путь заказан почему-то.

- Почему тогда не сокрушить одну только Башню? - спрашивает Клара. Оспина с легким сожалением качает головой.

- Город и башню уже не разорвать. Город питает ее, кормит ее своими детьми. Город живет ради башни. Послушай их - они все бредят новым строительством. В этом они, ведомые своими слепыми правителями, видят свою миссию. Мечта придает смысл их ничтожным судьбам.

Опомнившись, Клара вздрагивает. И прощается с Оспиной. Вежливо. Я подумаю об этом потом, проносится у нее в голове. Но крысы скребут в мозгу всё назойливее.

На прощание Эспэ-инун говорит ей:

- Я помню. Я приду, когда ты позовешь. Я виновна.

Самого же Бураха Клара находит на прежнем месте, в Термитнике. Всё так же сидит, как никуда и не уходил, за своим столом. Да только ботинки забрызганы свежей грязью, а одежда - кажется, что свежей кровью...

Ну да, думает Клара без следа дурноты, крови-то ему для опытов надо много, где брать. Хотя, впрочем, ей не хочется слишком подробно думать о том, где именно Бурах брал кровь.

- Опять ты, - неодобрительно хмурится Бурах, когда она осторожно проскальзывает в дверь. - Начинаю жалеть, что тогда тебя не прирезал, девочка-чума. Может, еще не поздно, а? Я тут с травами вожусь, а надо-то всего - р-раз, шабнаку по горлу, и болезнь обратно вернется. А? Как думаешь, шабнак? - Он неожиданно подмигивает Кларе.

Впрочем, известие про Оюна он выслушивает неожиданно серьезно.

- Интересно... Да. Впрочем, тебя это не касается, - строго говорит Артемий. - Ты-то вообще зачем сюда полезла? Инквизитор направила? Так она тебе не указ.

Крысы всё сильнее скребутся за шиворотом.

- Я... понять пытаюсь, кто я такая, - тихо отвечает Клара. - Вот и слушаюсь. Она тоже понять пытается.

Бурах кивает.

- Не в службу, а в дружбу, Клара... После того, как с Оюном поговоришь, занеси-ка моему приятелю старому книжечку одну. Брал у него, а вернуть позабыл. Ну а тут, сама видишь, поспать не всегда успеваю... Передай-ка Владу Ольгимскому-младшему. Да так и скажи - мол, Артемий Бурах передает.

Клара с легким удивлением берет потрепанный томик в голубом переплете. Кивает.

- Эх ты... - с непонятной насмешкой говорит Артемий. - То ли и впрямь святая, что всем помогаешь, то ли притворяешься искусно. Иди уж. Предупреждать она пришла.

Клара, уходя, думает: а что такого странного в том, что ей и правда не сложно помочь тем, кто ее просит? Что странного в том, что ей хочется помогать? Сам вот сидит со своей панацеей день и ночь, а она... что она. Она меньше может. Не хватит ее на весь город, где тысячи людей болеют и умирают. Вот и приходится делать, что умеешь. Помогать тем, кто об этом просит.

Запах Боен на этот раз кажется не таким тяжелым. То ли привыкла, то ли как Оспина сказала - Бойни своих гостей запахом метят особым. Впрочем, и Старшина таким пугающим не кажется.

- Я была у Оспины, - говорит Клара.

- Она жива? - тяжким голосом интересуется существо с головой быка.

- Да, жива, - кивает Клара.

- Что она говорит?

- Она чтит Бураха. Она утверждает - да, он тот, за кого он себя выдает.

Склоняет голову человек-бык.

- Хорошо, я отвечу на твой вопрос. Не нужно зажигать такой свет в глазах - лгать я не буду. Береги свои силы. Что ты хотела узнать?

- Ты виноват в том, что начался этот мор? - спрашивает его Клара.

Старшина отвечает ей спокойно. Даже с каким-то диким бычьим степным достоинством.

- Да. Я. Я не сумел провести ритуал. Раз за разом в степи проводят ритуал, укрепляющий основы Мироздания. Я знал, что мне неведомы линии. Я солгал и теперь обречен на гибель. Я недостойный Служитель.

- Потому что ты солгал?

- Не только, - спокойно отвечает Оюн. - Я такой же Жрец, как Катерина - Хозяйка... Всё началось из-за нас. Желание власти губит ничтожных и возвеличивает великих... Я держусь на этом месте только по сговору с Ольгимским... Катерина на своем - по нелепой случайности.

Клара молчит. Ей тоскливо вспоминать Катерину и ее обман.

- Ты называешь меня Землей, - говорит она.

- Да. Я не чувствую в тебе тепла и крови.

- Что будешь теперь делать... с Бурахом?

И снова спокоен ответ старшины.

- Новый служитель должен сменить старого. Я недостойный служитель. Буду ждать прихода нового. Отдам ему власть. Сам уйду.

Клара смотрит на него пристально, и огонь зажигается у нее в глазах.

- Только не умирай, Оюн. Ты мне еще понадобишься. Я позову тебя, когда потребуется.

(и это седьмой и последний раз)

И Клара, не оборачиваясь, идет к длинному коридору, по которому она сюда пришла.

А у Аглаи поджатые губы, недовольное бледное лицо.

- Живая, надо же, - холодно бросает она. Встав из-за стола, подходит к Кларе, поворачивает ее голову к свету. - Ну-ка язычок высунь. Скажи: "А-а-а". Так. Значит, вернулась из Боен. Со Старшиной говорила? И?

- Он живой, - тихо говорит Клара. - У него душа есть.

Аглая кивает, отпустив Клару. Руки у нее цепкие, сильные, с коротко, но аккуратно подстриженными ногтями.

- Так и запишем, милочка: у Старшины Боен есть бессмертная душа. Весьма ценно. Еще что-то?

Слушая рассказ Клары, Инквизитор хмурится.

- Хорошо, - выносит короткий вердикт она. - Завтра поутру - у меня.

Когда Клара выходит из Собора, часы на Соборе показывают около шести вечера, а когда она забирается через окно в облюбованный ею заброшенный дом, уже начинает тянуть предутренней сыростью, и она все думает: что же я, что же я такое.

Словно скребутся в ее мозгу, плавают обрывки воспоминаний. Земля осыпается, крысы разбегаются под ногами, тяжелый запах. И она кладет руки на человека, а у того расцветают язвы на лице. Не исчезают, а появляются, и это страшно, страшнее ничего не бывает.

Ей снится так: вдалеке, лязгнув железными сочленениями, останавливается поезд. Рассвет в степи тускл и холоден. Темно-зеленый поезд распахивает двери, и молчаливые люди в одинаковой темной форме спрыгивают на платформу Станции. Сзади к поезду прицеплены платформы, где под брезентовым полотном затаились до времени пушки с пугающе длинными стволами.

Поутру она находит на подоконнике письмо.

"Гонят меня, травят меня, преследуют. Жду тебя, возлюбленная сестра моя, ибо я истосковалась по тебе, истосковалась по нашему воссоединению. Те, кто преследуют нас, получат свое, умоются в собственной крови. Кто обидел нас, кто не поверил нам, пожалеет о том. И демоны, что идут по нашим следам, получат воздаяние.

А пока что я творю чудеса, дорогая сестра. И если ты слаба, если тебя не хватает на всех, то и я пока не могу сотворить чудо, которого хватит на весь город. Но всё же я двигаюсь вперед - погляди, какое чудесное веселье наступает при моем приближении!

Я люблю тебя и скучаю.

Клара".

И она, побледнев и вздрогнув, рвет его на мелкие-мелкие части.

День девятый

В доме находится несколько монеток - достаточно, чтобы купить себе молока в лавке. "Вот и сбывается, что я воровка", - думает Клара, обшаривая ящики. Денег мало. Продукты стоят дорого. А лавка еще закрыта - слишком рано. И, потоптавшись перед дверьми, Клара отправляется в Собор на пустой желудок.

Аглая поднимает глаза на нее, когда Клара появляется в дверях - темный силуэт в светящемся проеме. Кивает.

- Что это у тебя с ножками, голубушка? - ехидно спрашивает Аглая. - Ужас какой... Где это ты нагуляла такие жуткие пятна? Или нет... прости. Показалось. Плохо видно в полумраке...

- Конечно, показалось, - спокойно отвечает Клара. - Что со мной может случиться?

Аглая одобрительно смеется. Она умеет смеяться, эта странная злая женщина, но звучит ее голос при этом не добрее, чем обычно. И выражение лица у нее меняется стремительно. Смех обрывается, а взгляд становится жестким моментально.

- На сегодня программа такая. Нужно узнать, почему Каины так дорожат этим изуверским Многогранником. Отговорки про произведение искусства не принимаются. Узнай у кого хочешь, как пробраться в Многогранник, и проберись. Там делай всё, что хочешь. В общем, как обычно. Я всё равно узнаю то, что хотела, - холодно говорит Аглая.

- Можно один вопрос? - уточняет Клара. Аглая без улыбки кивает.

- Один - можно.

- А зачем вам это?

Аглая постукивает карандашом по столу.

- Скажем так, - говорит она. - Мне интересно непредвзятое мнение о Многограннике. Согласись, конструкция требует вдумчивого изучения. Предполагаю, что слухи о ее возможностях сильно преувеличены.

- А если я откажусь? - спрашивает Клара. Аглая пожимает плечами.

- Тогда вместо тебя это сделает другой исполнитель - но сомневаюсь, что ты от этого выиграешь. Как ты понимаешь, на твоей особе свет клином не сошелся.

- Исполнитель?

- Я расскажу тебе об этом чуть позднее, - улыбается Аглая.

Клара склоняет голову.

- Это ведь последнее испытание? - спрашивает она.

- Вечер покажет, - пожимает плечами Аглая.

Клара идет по городу. Все больше и больше сжимается незараженная его часть. Устойчивый запах смерти стоит в нем.

На нее оглядываются.

Когда она доходит до конца улицы, между лопатками ее бьет камень. Не сильно, словно кто-то в последний момент испугался швырнуть булыжником в шабнак-адыр. Клара сворачивает за угол, делая вид, что ничего не заметила, что камень в спину - это нормально.

Она чувствует, что скоро, возможно, камень ей в спину - это и будет нормально.

У дверей лавки она сталкивается нос к носу с бакалавром Данковским, выходящим оттуда. Он удивленно смотрит на нее и смеется.

- Я смотрю, мне придется повременить с опытами, - говорит бакалавр. - Слышал, ты на хорошем счету у Инквизитора.

- Она надо мной всё время смеется, представляешь? И еще посылает туда-сюда, - неожиданно жалуется Клара. Данковский стоит, улыбаясь, на несколько ступенек выше, и ей нравится смотреть на него снизу вверх. Кто бы он ни был - эмиссар Властей там, разрушитель, чужак, - а всё равно он всегда с ней был добрым. Даже когда арестовывал. - Когда Сабуровы посылали, это хоть понятно было.

Данковский пожимает плечами.

- Мне кажется, она боится тебя, - серьезно говорит он. - Хочет узнать, кто ты и что. Я говорил с ней. Мне кажется, ее очень волнует этот момент. Не знаю, почему. Но ты не бойся, Клара. Мне кажется, она не будет тебя казнить.

У него резко очерченные скулы и темные резкие штрихи под глазами.

Он спрашивает, ела ли сегодня Клара. Узнав, что нет, заводит в лавку и, не слушая протестов, покупает ей молоко с булкой. Со свежей. Выводит, усаживает на скамейку неподалеку и заставляет есть у него на глазах. "А то скормишь какому-нибудь бедняге. Ты ешь давай, смотри, кости торчат. Неудивительно, что шабнаком кличут".

- Она пошлала меня в Многогранник, - пытаясь заглотить побыстрее булку, сообщает Клара. - Хочет, фтобы я посмотрела, как там всё, и сказала ей.

- А.

Кажется, что осенний ветер становится холоднее, а небо пасмурнее. Данковский отворачивается от Клары, смотрит куда-то далеко.

- Многогранник, это... чудесно, - подбирая слова, говорит он. - Странное, волшебное место, способное реализовать сказку. Даже странно, что оно появилось тут, в этом городе. Хотя, - усмехается, - ничего странного нет. Так должно быть - на крови и костях вырос прекраснейший из цветов.

Клара молчит.

- Она хочет его разрушить? Да, наверное, - словно говоря сам с собой, задумчиво произносит Даниил. - Здесь многие считают, что именно он стал причиной чумы. Впрочем, другие кивают то ли на тебя, то ли на твою сестрицу... Я же говорю, дикий и безумный город.

Клара вспоминает: наоборот говорит Артемий Бурах, который, наверное, теперь станет старшиной Боен и навсегда поселится в этом жутком подземелье, пропитанном кровью. И говорит Инквизитор, тонкая стрела черного цвета, карающий луч темноты: будто вся беда от того, что Многогранник столкнулся с городом. Отчего так?

- Ступай, - говорит Данковский. - Ты увидишь всё сама. Это чудо человеческой мысли, победа над темнотой, победа над всем косным, что составляет человеческую жизнь. Это - шаг вперед над страхом оторваться от земли. Туда обычно не пускают взрослых, но ты... полагаю, тебя пустят. Да. Если вдруг нет - скажи пароль: "чур не я".

Он с непонятной насмешкой и легкой грустью смотрит на Клару.

Ей страшно идти туда. Дети били ее камнями, тогда, у дома Грифа. Дети злые. Их смех холодный, как щелчок взведенного курка. Они играют камешками, патронами и орехами.

Клара идет.

Смирению учила ее бывшая приемная мать Катерина Сабурова, и если посмотреть на Клару, то начинает казаться, что вот оно, воплотившееся Смирение: плечи опущены, руки плетьми висят вдоль тела. Взгляд спокойный. Почти безмятежный, чистый такой, как родниковая вода.

Вот оно - Смирение, если попросят о помощи - пойдет, если потребуют - послушается. Только что же так беспокоит Аглаю, словно та чувствует подземный огонь за ровной улыбкой?

Она ищет дорогу, спрашивая у прохожих. Уже совсем темно становится, когда она выходит к реке Горхон, что петляет в степи, трижды пронизывая город. Это - самая окраина. Клара идет через мост, темная вода внизу пугает ее, но она завороженно глядит вперед.

Удивительное строение, безумное. Оно держится на тонкой ножке - непонятно как, высокие лестницы ведут вверх. Дальше линии изгибаются и расширяются, и вот уже огромная многогранная башня, причудливо сияющая, нависает над городом. Это... прекрасно. Наверное, мало что есть прекраснее в этом мире. Клара не видела.

И двое детей, что сидят под башней. Они играют с орешками. Когда Клара подходит к ним, поднимают на нее настороженные глаза.

- Ты кто?

- Я Клара, - говорит она. - Мне сказали сюда приходить.

- Мы здесь гостям не рады, - сердито говорит один мальчик.

- Тем более таким, - добавляет второй.

Клара вспоминает.

- Чур не я!

- Надо же, - хмурится первый из детей. - Ничего не поделаешь, придется тебя впустить.

- Давай ее к Хану проведем? - предлагает второй.

- Давай.

Странная какая башня. Какой долгий путь вверх. Лестница, кажется, не может, не должна держать даже детского веса. Кларе странно смотреть вниз. Она идет, и ей кажется, что она парит в воздухе вместе с Многогранником.

Еще удивительнее внутренние помещения. Они как будто всё время меняются. Клара не успевает ухватить картин. Вот, кажется, степь, и в ней танцует девушка. А вот звезды. А вот огромный огненный цветок, распускающийся в черном небе...

Хан - мальчик, ему, наверное, не больше двенадцати лет. Он сидит на полу и настороженно смотрит на Клару.

Не хочет он ей верить и рассказывать. И чары не действуют. Удивительное это место само наводит чары, и Кларе кажется, что она разговаривает во сне. Так бывает именно во сне - легкость, обрывочность, и когда словно всё получается само собой.

- Что это за Башня? - спрашивает Клара.

- Эта Башня? Это игрушка, рядом с которой бледнеет любое приключение. Это драгоценность. Она дарит грезы. Здесь можно вечно играть в самую хрупкую мечту. Здесь можно передавать свои сны другим - чтобы играли вместе с тобой, - говорит мальчик.

Кларе кажется, что этот разговор происходит во сне.

- Но можно и пересказать мечту, если она стоит того...

- А можно и нарисовать! - голос Хана становится сердитым. - Какая глупость! Известно ли тебе, что всё драгоценное, что есть во сне - то самое, за что хотелось в нем остаться и не просыпаться никогда, - исчезает в первые же мгновения после пробуждения? Сон не запишешь, не расскажешь! Волшебство исчезнет.

- Ты говоришь, что эта Башня умеет сохранять сны?

- Не только сохранять! Возвращать! Продолжать! Делиться ими с другими. Да причем не героями, не мирами, а самыми эфирными ароматами. Самыми волшебными переживаниями этих снов. Самыми дорогими событиями в мечтах.

Хан говорит так, словно эта Башня - самое дорогое, что есть у него. Наверное, так и есть.

Дети боятся за Многогранник. Они не хотят пускать сюда взрослых. Говорят, что взрослые всё поломают. Выросшие дети уходят из Многогранника, потому что больше не видят чудесных снов.

И снова - как во сне - указывает Хан ей на лестницу, ведущую дальше.

- Проходи.

И только там закачивается волшебный сон.

Потому что начинается игра всерьез.

Потому что Клара выходит из волшебной башни и оказывается под темным звездным небом. Когда она заходила - было чуть за полдень.

Маленькая такая полянка, огороженная невысоким забором. Полянка поросла пожухлой травой, а в центре стоит большая песочница, в которой играют двое детей - мальчик и девочка. Из песка вылеплен огромный бык. На спине у него приютились дома. А из головы вырастает волшебная башня причудливой формы, непонятно как цепляющаяся за землю.

Девочка оборачивается к Кларе.

- Ой! - восклицает она. - Ты тут что делаешь? Тебе сюда нельзя!

- Нельзя, - подтверждает мальчик. Клара видит, что в руках он держит тряпичную куклу. Кукла одета в длинный свитер, короткую юбку и зеленоватую куртку с чужого плеча. У нее нитяные волосы русого цвета.

- Почему нельзя? - спрашивает Клара.

- Тут мы играем, - говорит девочка.

- А ты должна там играть, - добавляет мальчик.

- Со своими... Смиренниками.

- Это чудо, наверное, что ты сюда пришла. Такого быть никак не могло.

- Ну что, уже всех убила?

- Кого? - спрашивает Клара.

- Ну, этих. В городе, - уточняет девочка.

- Злючка она, - машет рукой мальчик, - ты ее не слушай. Я с ней всё время спорю.

- Неправда, - обиженно говорит девочка. - Она всех убить должна. Тогда выиграет.

- А я думаю, что не так, - отвечает мальчик.

- А вы тут что делаете? - снова в их перепалку вклинивается Клара.

- Мы играем, как будто мор в городе.

- Ага. И тебя в эту песочницу сунули, чтобы ты их убила.

- Ну да. А ты так здорово их спасать начала. Я думаю, у тебя даже чудо совершить получится.

- Не получится. Она убьет их всех.

- А вот и не убьет! Вот и спасет!

- А я говорю - убьет!

- Злючка!

- Дурак.

Клара подходит к краю площадки и глядит вниз. Там ничего нет. Там пустота.

- Ну что ты, узнала что хотела? - нетерпеливо спрашивает девочка. - Тебе здесь быть вообще-то не положено. Ты там играй, где играла.

- Где я? - спрашивает Клара.

- Это Многогранник, тут таких мест много, - отвечает мальчик.

- Только они спрятаны.

- Их не все видят.

- Взрослые вот пока что не могут.

- Как мне отсюда выйти? - говорит Клара.

- А ты просто вперед шагни, - говорит мальчик. - Ты не бойся, не упадешь.

Под ногами - черная пропасть без дна.

- До встречи, - говорит Клара.

Клара делает шаг вперед, ожидая полета. Ей совсем не страшно.

И оказывается возле входа в Многогранник.

Она еще пытается осознать, почему на улице снова ясный день и почему она не разбилась, падая с верхней площадки Башни, а ее уже берут с двух сторон за плечи двое людей в темной форме.

- Вернулись, барышня? Вот и хорошо, - говорит один, пожилой, седоусый. - Пройдемте-ка нынче в Управу.

- Что? - недоумевающе спрашивает Клара. - Я должна вернуться к Инквизитору. Это какая-то ошибка.

- Вы, госпожа Сабурова, за дураков-то нас не держите, - говорит второй, что помоложе. - Ошибки тут нет, вас госпожа Лилич и велела задержать, ежели из Башни вернетесь. Так и сказала: караульте, мол, если появится, хватайте да в Собор ведите.

Клару ведут. Она понимает, что пока что мягко - хотя и крепко держа за плечи. Но могут в любой момент и ужесточить хватку, и уже тогда ее поволокут.

- Но почему в Управу, а не в Собор? - спрашивает она беспомощно.

- А то уже не госпожа Лилич велела, значит, - отвечает седоусый. - Да вы, барышня, не волнуйтесь. Потолкуют с вами в Управе, а потом, значит, и в Собор отправят.

- Это мой приемный отец? - спрашивает Клара. - Это Александр?

Двое переглядываются.

- Да уж вряд ли генерал вам приемным батюшкой приходится, - говорит седоусый. - Хотя кличут его Александром, то верно.

Они ступают на мост. Под ним Горхон привычно несет свои свинцовые воды. И Клара начинает чувствовать запах дыма.

Пока еще легкий. Тянет им откуда-то из города.

- Что это? - непонимающе произносит она. - Пожар?

- Где? - сдвигает брови молодой. - А, дым? Не. То зараженные кварталы жгут.

- Повесить бы вашего коменданта, что раньше не додумался, - кивает седоусый. - То ж сплошная зараза. Дома у вас так стоят, что скоренько бы зараженные постройки пожгли - и дальше б Язва не распространялась. И трупы тоже вот на кладбище свалили.

- Антисанитария сплошная, - вторит молодой. - И водопровод отравлен.

- То бандиты, сказывали уже, - поправляет старший. - А вот за то, что кварталы не пожгли, - то коменданта вашего повесят, к гадалке не ходи.

В самом Городе дымом пахнет еще сильнее. Зато не пахнет чумой. Она где-то рядом, ее запах Клара чувствует, но запах дыма, очистительного огня, перебивает его.

Вот и Управа. Знакомая. Только здесь рядом много людей - и все в форме. В такой же были люди из того Клариного сна. Они стремительно, но без суеты входят внутрь, отдают распоряжения, берут под козырек.

"Вот и прибыл второй ферзь", - мелькает в голове Клары. Всплывает в памяти тонкая черная фигура Аглаи. Если она - черный ферзь, то этот?..

За столом не ее бывший приемный отец, а высокий человек со светлыми, чуть волнистыми волосами, в которых пробивается седина. На вид ему около сорока пяти. На нем мундир - светло-зеленый, с погонами. Пожалуй, несмотря на определенную привлекательность, доверия он не внушает. Тяжелая нижняя челюсть, упрямые узкие губы, холодные серо-зеленые глаза выдают опасный, даже, возможно, жестокий характер. Таким он видится, если смотреть на него глазами.

Клара видит белого ферзя.

- Вот, ваше превосходительство, - докладывает седоусый. - Доставили госпожу Сабурову, как и велели.

- Хорошо, - кивает белый ферзь. - Дац, Сташинский - подождите за дверью. Госпожа Сабурова, присаживайтесь.

Когда седоусый и молодой выходят за дверь, Клара спокойно отвечает:

- Я не Сабурова. Вы меня спутали с кем-то.

Белый ферзь берет листок со стола, всматривается в строчки.

- Насколько я знаю, вы являетесь приемной дочерью коменданта города Александра Сабурова. Ваше имя Клара, вы, как утверждается, не помните о своем прошлом ничего, кроме имени. По документам вы числитесь в настоящий момент Кларой Сабуровой. Уж позвольте называть вас так. Или вам приятнее, когда к вам обращаются по имени? - сухо спрашивает белый ферзь.

Клара спокойно проходит вглубь помещения, чувствуя, как серо-зеленые глаза ферзя неотрывно следят за ней. Она садится на подоконник. Прямо с грязными ботинками.

- Называйте по имени, - говорит Клара.

- Хорошо, Клара. Я, как вы, возможно, догадались, - Александр Блок. Генерал Четвертой армии. Для меня, признаться, стало сюрпризом назначение в ваш город. Еще несколько дней назад, после завершения маневров, я был уверен, что мое подразделение отправится в атаку. На Западном фронте нынче неспокойно - возможно, вы слышали, Клара. Но не суть. В общем, вместе с ротой огнеметчиков мы в настоящее время находимся здесь.

Лицо его, с тяжеловесными, но правильными чертами, хмурится.

- Разрушить город? - спрашивает Клара. - Или Многогранник? Или всё вместе?

Генерал Блок разворачивается к ней всем корпусом.

- Прекратить эпидемию чумы, - четко, выделяя каждое слово, говорит он.

Клара кивает.

- Хорошо. Но при чём тут я?

Блок усмехается краешками губ.

- А что до вас, Клара, то госпожа Лилич, правительственный Инквизитор, чье присутствие здесь стало для меня еще большим сюрпризом, отдала четкий и недвусмысленный приказ: в том случае, если вы выйдете из Многогранника, доставить вас к ней. В случае неповиновения - стрелять на поражение. В случае попытки к бегству - стрелять на поражение. Цитирую: "И если ваши, Александр, солдаты засомневаются, пытается девчонка завязать шнурки или же сбежать от них, пусть без колебаний принимают вторую точку зрения".

Он так точно воспроизводит ледяные интонации Аглаи, что Клара невольно улыбается.

- Госпожа Лилич не учла, что мои солдаты подчиняются не ей, а мне. Конечно, в смысле субординации я, в целом... хм... можно так сказать, что она может отдать мне прямой приказ. Всё-таки она Инквизитор, а я обычный вояка. Куда уж нам. Тем не менее, я на свой страх и риск приказал вас доставить сюда живой. Мне интересно выслушать ваш рассказ о том, почему госпожа Лилич резко вас невзлюбила.

Клара пожимает плечами.

- Честно говоря, я понятия не имею. Аглая, она... Ну, она меня как бы испытывает. Она сначала по-доброму ко мне отнеслась. То она говорит, что знает, кто я, то пытается меня отправлять куда-то, чтобы испытать. Вот, в Бойни отправила... Теперь в Многогранник. А там... там я говорила... с мальчиком и девочкой такими...

- С Властями, - не удивившись, кивает генерал. - И вышли оттуда. Не заблудились в зеркальных коридорах, не сгинули, не потерялись, - вышли. Поздравляю, Клара, я полагаю, Лилич составила о вас определенное мнение.

Он сидит на жестком стуле, опираясь одной рукой на стол, вполоборота к Кларе и внимательно смотрит на нее холодными глазами. Пожалуй, его взгляд можно назвать заинтересованным.

- Какое мнение? - спрашивает Клара. Она как-то смертельно устала и пытается уложить в голове всё то, что свалилось на нее. Ей не хочется быть Землей. Ей не хочется быть куклой. Ей не хочется быть чумой. Святой ей, честно говоря, в данный момент тоже не хочется быть. Ей хочется быть ребенком. Прижаться к кому-нибудь взрослому, и чтобы он решал.

Ей пятнадцать лет, и в городе бросают в нее камни, а дети сторонятся ее. Другие просят ее возложить руки на них, чтобы защитить от Песчаной Язвы.

Блок снова улыбается. У него странная улыбка - глаза при этом выражения не меняют. Только приподнимаются уголки рта.

- Скажем так, Клара, она вас боится.

- А...

- Клара, я уважаю ваше любопытство, но всё-таки пока что продолжу расспросы. Насколько я слышал, ваша деятельность в городе ознаменовалась рядом любопытных происшествий. Часть горожан утверждает, что вы способны исцелять Песчаную Язву руками. Часть клянется, будто вы и есть та самая чума, шабнак-адыр, то есть, разносите болезнь. Мне интересно, каким из слухов верить? Мне выдать вам охрану или пристрелить вас собственноручно, здесь и сейчас? Подскажите.

Говорит и смотрит при этом Блок совершенно спокойно, без издевки, словно и вправду ждет от Клары подсказки. И почему-то ее это злит.

Она привыкла, что для того, чтобы тебя любили, нужно быть хорошей. Нужно верить, что ты хорошая. Нужно изо всех сил стараться быть хорошей. А если где-то что-то не так - то лучше даже не помнить об этом. Если ты будешь плохой, тебя никто не будет любить.

Только Клара очень устала. Она сидит, с ногами забравшись на подоконник, и ей очень хочется показать язык этому высокому, крупному немолодому человеку. И ей совсем не нужно, чтобы он ее любил. Захочет пристрелить, так пускай уже.

- У меня есть злая сестра-близнец, - говорит Клара. - Это она разносит чуму, а я творю чудеса. Я ее придумала, чтобы мой бывший приемный отец не считал, что я виновата в смертях в Городе. А теперь она присылает мне письма и мне рассказывают, где видели ее и что она делала. Иногда мне кажется, что это я и есть. У меня бывает так, что я ничего не помню. Вот так.

И смотрит она на генерала сейчас с вызовом.

- И что же вы, Клара, планируете делать, если встретите сестру? - с интересом спрашивает генерал Блок. - Разумеется, в том случае, если она не является порождением вашей шизофрении.

Клара пожимает плечами.

- Не знаю.

- Хороший ответ. Честный. Знаете, меня он устраивает больше, чем если бы вы ответили, что без колебаний ее убьете, - спокойно кивает Блок. - Знаете, Клара, вы мне нравитесь. И не только тем, что вас боится Аглая Лилич, которую я... как бы это сказать... несколько недолюбливаю. Скорее, своей... настоящестью. В вас чувствуется то, что редко встретишь в людях - кристальная, да, кристальная вера в нечто и искренность. Во что вы верите, Клара?

Этот вопрос застает Клару врасплох, но с губ ее срывается:

- В чудо.

Александр Блок слегка улыбается. Теперь уже по-настоящему. Клара с удивлением видит, как теплеют его глаза.

- Вы, Клара, напоминаете ребенка. Только вы совсем не ребенок. Я прав?

Клара энергично мотает головой и даже соскакивает с подоконника. Она раскрывает рот в попытке сказать, что не надо, пожалуйста, не надо опять требовать от нее волшебства, что ей хочется хотя бы немного передохнуть. Но не может. Не получается. Потому что генерал прав.

- Я не ребенок, - вздыхает Клара.

Генерал кивает.

- Да... Что ж, я вам верю, Клара. Пусть эта вера инстинктивна, пусть она глупа, безнадежна, иррациональна... Я двадцать восемь лет воюю. Я видел разное. Видел смерть. Видел глупую смерть, что страшнее. Видел бессмысленную смерть. Ваш приемный отец будет повешен до конца дня, Клара. Он несет ответственность за тысячи бессмысленных смертей.

Блок берет со стола одну из бумаг, подносит к глазам.

- Шесть тысяч сто двадцать восемь на данный момент. Это больше половины населения Города-на-Горхоне. Эпидемию можно было сдержать в самом начале, если бы господин Сабуров не допускал одну ошибку за другой. Я бы охарактеризовал его действия как истерические - такие ошибки может допускать молодой лейтенант, но не комендант города. Такие вещи не прощаются и не будут прощены господину Сабурову. Вы что-то хотите сказать, Клара?

Клара сейчас стоит, опираясь спиной на стену, и снизу вверх смотрит на вольготно сидящего на стуле по-прежнему вполоборота к ней Блока. Она слегка наклоняется вперед, и ее русые замызганные пряди свешиваются на глаза, когда она говорит:

- Александр виновен.

- Мне кажется, вы хотите возразить мне. Добиться его оправдания. Попробуйте, - поощрительно говорит Блок.

А что говорить, думает Клара. Не гонялся бы за марами, не искал бы чуму среди невиновных, не город бы патрулировал, а с зараженными кварталами разобрался... Александр Сабуров ошибся. Взял абсолютную власть и ошибся.

- Он хотел спасти город, - говорит Клара. - С первой Вспышкой, мне рассказывали, он справился. Он вообще-то очень хороший человек.

Она очень хорошо понимает взгляд Блока. Этот взгляд словно говорит: ну что? Объективных причин нет?

- Он военный, - говорит Блок. - Он понесет наказание.

Клара, оттолкнувшись от стены, подходит почти вплотную к нему.

- И ты уничтожишь весь город, как уничтожил его правителя?

Блок сухо улыбается. В глазах у него проглядывают затаенные огоньки - словно признак далекой грозы.

- Клара, вы сейчас очень грозно выглядите. Я, пожалуй, повторю свое приглашение присесть. Да, вот снимите эти бумаги, положите их на стол, и будет чудесно.

Тон у него ровный, даже отстраненный.

- Признаться, меня сюда прислали с тем, чтобы я этот город уничтожил. Мне, видите ли, уже случалось уничтожать городок. Похожий. Небольшой, затерянный в степи. Там было десять тысяч шестьсот двадцать два жителя.

Глаза Блока чуть сощуриваются, когда он называет эту цифру. Кажется, он очень хорошо ее помнит. И вообще хорошо помнит всё, что связано с этим городом.

В его голосе звучит неподдельное волнение, когда он продолжает:

- Знаете ли, Клара, когда я высадился на станции вашего города, то в первую минуту подумал, что ко мне пришли мои ожившие кошмары. Что тот ужас повторяется. Я готов на всё, чтобы этого не допустить. Поверьте, я убивал многих и многих посылал на смерть. Но никогда - ни до, ни после - мне не приходилось убивать детей и женщин. Генерал Пепел - вы не слышали? Так теперь меня называют. Маленький городок превратился в пепелище.

Лицо у него сейчас очень бледное и застывшее каменной маской. Наверное, сейчас он выглядит не просто опасным, а страшным.

Резко оборвав свою речь, Блок очень спокойно и жестко заканчивает:

- Поэтому я не хочу, чтобы и этот город погиб.

Клара отчего-то вспоминает мальчика и девочку там, на верхней площадке Многогранника. Тех, говорящих наперебой, играющих в куклы. Тех, у кого в песочнице слеплен из песка бык, на спине которого стоит город. Это и есть таинственные Власти, так сказал Блок? Пославшие боевого генерала уничтожать затерянный в степи город.

- Мне кажется, я могу так сделать, - негромко говорит Клара. - Мне кажется, что во мне спит странная сила, способная исцелить этот город. Я могу совершить чудо. Только... я пока не знаю, как.

Александр Блок щурится, глядя на нее. Солнце, клонящееся к закату, пробилось сквозь тучи и теперь заглядывает в окна. Несколько лучиков золотят волосы Клары.

- Я хочу, чтобы вы не погибли, - отрывисто говорит он. - Я дам вам охрану - столько, сколько вы захотите. Вас проводят к Инквизитору - разумеется, с моими распоряжениями, чтобы ни она, ни кто-либо из ее людей не посмел вас тронуть. Поберегите себя, чудотворица. Видите ли, это абсолютно иррационально, но я вам верю.

Легко, одним тигриным движением Блок поднимается из-за стола. Он проходит к двери и распахивает ее.

- Дац и Сташинский здесь? - отрывисто спрашивает он у часового.

- Кликнут сейчас, - торопливо отвечает тот. - Ваше превосходительство, тут энтот, Потрошитель бумагу из тюрьмы передал для вас. Вот, велел лично в руки.

- А, Бурах, - небрежно бросает генерал. Берет письмо, быстро разворачивает сложенную в несколько раз бумажку, вчитывается в нацарапанные углем строки. Брови его поднимаются всё выше и выше.

- Кажется, Клара, господину Бураху весьма повезло... Видите ли, в этом письме он весьма настоятельно просит, чтобы к нему провели либо господина Данковского, бакалавра медицины, либо... вас, - повернувшись к Кларе, с веселым удивлением говорит Блок.

...Да, генерал Блок быстро развернул деятельность. Только на сей раз это не бездумная облава по всему городу. Нет. Прицельно и жестко оказываются схвачены те, кто переступал закон города.

Например, Александр Сабуров допустил эпидемию и должен умереть.

Например, Артемий Бурах убил женщину и тоже должен умереть. Если точнее, то вскрыл ей грудную клетку и вручную удалил сердце. И принес это сердце к себе домой. Видимо, в качестве памятного сувенира.

Так сухо сообщает Кларе полководец. Добавив, что она, если хочет, может пообщаться с убийцей.

И она идет в тюрьму.

Камеры здесь забиты. Воняет табаком и немытым телом. В дальнем углу слышна заунывная песня. В узких камерах на четыре-пять человек ютится по десятку. Слышна унылая матерщина.

- Клара, - слышит она.

Совсем рядом с решеткой стоит Артемий Бурах. Глаза у него горят.

- Здравствуй, - говорит Клара, подойдя к нему почти вплотную.

- Не ждал я тебя, признаться. Предпочел бы бакалавра. До сих пор не знаю, что ты такое. Чума ли, святая, - быстро, проглатывая окончания слов, говорит Бурах. - Знаю другое: и ты, и я, и Данковский - все мы здесь игроки. Она так говорила: фигуры двигаем. Да. Чертов генерал меня никак выслушать не хотел. Я ту девку не просто так убил. Мне кровь была нужна, для опытов. Здорового и зараженного. Слушай, Клара. Я создал панацею.

- Что? - помимо воли, громко вырывается у Клары.

На нее оборачиваются заключенные из других камер. Кое-кто подходит ближе к решеткам.

- Эй, Лысый, гляди, какая краля к нам пожаловала!

- Да это ж детеныш сабуровский, ты смотри!

- Что, краля, к нам сядешь?

- А ко мне, пожалуй, в камеру!

- Тихо! - окрикивает их от двери солдат, провожавший Клару.

- Да, панацею. Я долго подбирал сочетания трав... Смотри. Человеческая кровь уничтожает бактерии, вызывающие Песчаную Язву. Но слишком слабо. Недостаточно. Потом я попробовал кровь быков. Кровь быков блокирует выработку новых бактерий, но не уничтожает имеющиеся. Если вместе смешать - ничего не выходит. И тогда я попросил в бойнях кровь аврокса. Священного быка, недавно забитого. И человек, который принял эту панацею, излечился. Полностью излечился, понимаешь?

- Так что, можно теперь всех вылечить?

Бурах мрачнеет.

- Не знаю. Последнего аврокса забили сегодня. Его крови не хватит на всех. Но я знаю, где можно достать еще. Вот о чём прошу: ступай к генералу. Скажи ему: мол, так и так, Бурах рецепт панацеи изобрел. Но такая он сволочь, этот Бурах, что секрет не выдаст, пока ему не пообещают свободу и жизнь.

- Правда? - чуть разочарованно спрашивает Клара. Бурах подмигивает.

- Ты ему так скажи, как я тебе сказал. Врать ты не умеешь. Выполнишь просьбу?

Клара кивает.

- А еще Инквизитору скажи, что я тут сижу. Аглае Лилич. И вот еще. Рубин тебя разыскивал.

Вот только, когда она робко стучится в дверь Управы, то слышит там возмущенные голоса.

- Если Сабурова - пусть входит, - перекрикивая визгливый женский голос, из-за двери говорит генерал. Дверь открывается, Клара проскальзывает внутрь. И сильно удивляется, увидев внутри Инквизитора, Аглаю Лилич. Это что же, она тут кричала только что на генерала?

- А, Блок, так вы решили приютить этого степного звереныша и взять под свое покровительство? Смело, смело, - надменно говорит Лилич. - Вы ведь даже не знаете, что она из себя представляет.

Блок пожимает плечами, возвышаясь над хрупкой Аглаей как скала.

- Дорогая Аглая, вы в курсе, что я всегда счастлив вам служить. Однако в данном случае я решил, что гибель пятнадцатилетней девочки при случайной попытке к бегству - не то, что украсит мой послужной список.

- Глупец. Никто не собирался ее убивать.

- Да? Знаете, из ваших приказаний, конечно, не следовало прямого приказа...

- Я хотела ее изгнать. Александр, вы не представляете себе, с чем столкнулись. Пятнадцатилетняя девочка из нее примерно такая же, как из вас. Вы полагаете ее беззащитной жертвой, а себя - рыцарем на белом коне, явившимся ее спасать?

Клара морщится.

- Я полагаю, что в ней есть сила, способная изменить мир, - спокойно возражает генерал Блок. - Совершить чудо.

- Она не может этого по определению, - холодно говорит Аглая. - Она - Закон этого мира. Как я, которую вы так ненавидите. Только я - слуга Закона, сделавшая сознательный выбор. А она - его слепое орудие. Слепо карает, слепо несет волю Земли. Термин "шабнак" не вполне отражает суть, но в чём-то эти степные дикари правы.

- Исцеляет она, надо полагать, также слепо, - кивает Блок. - Вам не кажется, Аглая, что это несколько противоречивый Закон? Шизофренический, я бы сказал. С трудом представляю себе Землю с шизофренией.

- Мать Бодхо - так называют Землю степняки. Они полагают ее огромной коровой, - медленно говорит Аглая.

- Коровой с раздвоением личности? Одна голова коровы лечит, вторая убивает? Оригинально. Бросьте, Аглая. Я прочитал отчеты. Есть свидетельства - и неоднократные - тем чудесам, которые она творила. Я верю этой девочке.

- Почитайте отчеты о том, как она убивала людей, прикасаясь к ним руками. О том, как она обнимала человека, а после он заболевал. Да вы не хуже меня знаете, что чуму разносит именно она.

Блок пожимает плечами.

Темный взгляд Аглаи, пылающий внутренним огнем, скрещивается с его холодными зелеными глазами.

- Вы понимаете, Блок, что вас ждет по возвращении, если я доложу, что вы меня ослушались?

- Понимаю. Да и в любом другом случае - тоже понимаю. Чего я не понимаю - так это того, что я здесь делаю. Впрочем, и это тоже отлично объясняется. Генерал Пепел чересчур известен своими победами и чересчур строптив по характеру? Да еще и как заговоренный уходит от пуль и пушечных ядер? Беда-беда. Надо бы отправить его туда, где он не сможет победить ни при каких раскладах. Я, Александр Блок, герой обеих кампаний, победитель и народный кумир, выступаю как палач и разрушитель. Когда они назначали меня, они всеми силами давали мне понять, как искренне ненавидеть и презирать будут люди разрушителя этого крохотного городка. Какое бы решение я ни принял - сохранить или разрушить город - я проиграю. В первом случае - ослушавшись приказа. Во втором случае - заслужив ненависть сотен тысяч. Вы всерьез полагаете, дорогая Аглая, что меня в свете этого беспокоит ослушание вашего приказа в том, что касается одной маленькой девочки?

Голос Александра крепнет и набирает горячность во время того, как он это говорит. К концу его речи глаза его блестят не тусклее, чем у Аглаи.

- Безумец, - холодно бросает Аглая. - Я не забуду упомянуть об этом в отчете. Но довольно пустой болтовни. Пусть ваши солдаты разыщут мне Артемия Бураха.

Клара выступает из своего уголка у двери.

- Господин Бурах велел передать...

Когда она заканчивает, воцаряется мертвая тишина. Аглая стоит, не меняя напряженной позы, словно с трудом сдерживается, чтобы не вцепиться Блоку в лицо.

- Бураха - отпустить и ко мне, - сдавленным, яростным голосом тихо произносит она. - Это - чтобы на глаза мне не попадалось. Ждите дальнейших указаний, Блок.

Она, не прощаясь, выходит, хлопнув дверью. Генерал переводит взгляд на Клару, не зная, плакать или смеяться.

- Ну, Клара, вы мне удружили... Впрочем, в этом аспекте Лилич вряд ли подкопается. Основания для ареста у меня были более чем веские, а о неких... связях между Бурахом и этой особой я вполне мог и не догадываться. Приказа ее я не нарушал, а вот отпустить его придется... Впрочем, если он и вправду создал панацею... Черт, и все же я считаю, что тот, кто вырвал сердце у молодой девушки, должен быть казнен так или иначе. В мире должна быть справедливость.

Солнечные лучи, падающие в окно, проникают в комнату, золотят волосы генерала - словно он стоит в сияющем шлеме.

Белый ферзь.

- Идите, впрочем. Как я уже говорил, если понадобится, то мои люди разыщут вас. Где вы живете? - снова меняя тон, спрашивает генерал. Однако частыми переходами он не производит впечатления порывистого человека. Скорее - умной машины, которая очень быстро думает. Быстрее обычного человека в несколько раз.

Клара в ответ на его вопрос неопределенно пожимает плечами.

- Ну... где придется.

- То есть, дома у вас нет? - уточняет Александр.

- Раньше был. У Сабуровых. Теперь нет.

- Хорошо. Я остановился в особняке справа отсюда. Не позже одиннадцати вечера и не раньше десяти приходите. Полагаю, немного вымыться вам не помешает - а то сложности с водопроводом на вас отразились, надо сказать, в полной мере. Если вы сможете примириться с тем фактом, что я сегодня отправлю на смерть вашего приемного отца, то буду ждать.

- Я подумаю, - говорит Клара серьезно.

Генерал снова улыбается. Не как обычно, а всем лицом, и глазами тоже.

- Вот за это, как я уже упомянул, вы мне и нравитесь, Клара. За искренность.

Весь остаток дня она ищет Рубина. Его нигде нет. Ни дома, ни в прозекторской. И никто из тех, кто может его знать, не указывает, где бы он мог быть.

Весь остаток дня она ищет Рубина - так ей это вспоминается потом. На самом деле, может, и правда ищет. Да нет же, нет, ищет точно. Всё ли время?

Так или иначе, когда Клара замечает темноту на улице, часы на Соборе показывают десять вечера.

Самое время подумать, стоит ли воспользоваться приглашением генерала.

Клара замирает на секунду осторожным зверьком, а потом срывается с места.

Она бежит по узким улицам, где витает запах дыма, жареного мяса и смерти. По улицам, облепленным низкими каменными домами. Мимо чужих окон, мимо обнажившихся деревьев, мимо Термитника и Боен, мимо моста через Горхон бежит она туда, где заканчивается Город и начинается степь.

Вышедшая из-за туч луна освещает виселицу. На ней болтается четыре трупа.

Клара осторожно идет к виселице, ступая по густой траве, идет по лунной дорожке и, подойдя, видит, что трое ей не знакомы, а справа с неестественно изогнутой шеей болтается ее приемный отец, Александр Сабуров. Тот, что так ласково обошелся с ней. Тот, что пообещал никогда ее не предавать.

Тело его слегка покачивается от ветра. Лицо спокойно. Он сам приговорил себя к смерти несколько дней назад.

Она тогда не простила его.

А прощает сейчас, когда, уткнувшись лицом в знакомый мундир, рыдает, рыдает взахлеб, когда шепчет: "Отец!", когда гладит холодные пальцы.

Потому что всё это неважно, что она напридумывала там и переживала со своими обидами. Мол, любить нельзя просто так. Мол, никогда и не нужна была. Мол, отреклись легко, откупились...

Слезы высыхают. Клара медленно отходит от виселицы.

- Прощай, отец, - шепчет она напоследок.

Как и бесконечное количество дней назад, Клара сидит на земле, прикасаясь к ней обеими ладонями.

"Мама, - думает она. - Мама, я очень запуталась".

"Мама, помоги мне", - думает она.

И лунный свет, и побеги твири сплетаются в одно слово, и это ответ, который Земля дает Кларе. Одно слово.

Любовь.

Ночует она снова в заброшенном доме.

День десятый

Остановить заразу огнеметами у генерала не вышло.

Чума поползла дальше, заразив следующий квартал, совсем недалеко от того оставленного дома, где спит Клара. Просыпается она от криков. Это огнеметчики выжигают зараженный квартал. Там умерли еще не все. Вкусно пахнет жареным мясом.

Клара не слишком удивляется, найдя на подоконнике письмо.

"Жизнь моя, сестра моя, боль моя, кровь моя. Пока слабнешь, теряя веру, ты, я крепну. Но велика моя любовь к тебе, дорогая моя сестра. Приходи ко мне. Я обниму тебя своими руками, и мы сольемся в одно, как должно быть.

Клара".

Она хочет скомкать письмо, но, передумав, кладет его обратно. Достав из кармана огрызок замусоленного карандаша, царапает на обороте бумажки:

"ГДЕ КОГДА".

Ноги сами несут ее в Управу.

Там всё такая же суета, даже, кажется, больше. Входят и выходят люди в военной форме, и Клара долго ждет у двери, не решаясь побеспокоить генерала.

Он сам замечает ее, выйдя за дверь.

- А, Клара... Добрый день. Надо полагать, вы снова ночевали... как вы это выразились... где придется?

- И вам добрый день, - кивает Клара. - Ага. Я поздно освободилась.

- Любопытно, что же вас настолько занимало... Ну да, впрочем, если это не является сознательным желанием избегать моего гостеприимства, то предложение остается в силе. Эту ночь можете провести у меня.

- Хорошо, - кивает Клара. - Я подумаю.

- Замечательно, вы очень хорошо формулируете мысли... Итак, Клара, что вас привело?

- Я Стаха Рубина ищу, - говорит Клара. - Это местный врач.

Блок становится серьезнее.

- Клара, ну что же вы стоите на пороге, проходите.

Он закрывает за ней дверь, когда она входит.

- Видите ли, мои солдаты стали свидетелями того, как Рубин - я сделал вывод о том, что это был он на основании показаний горожан - был похищен. Точнее, его просто волокли по улице, и горожане не выходили из своих домов, чтобы ему помочь. Это у вас в городе, простите, норма?

Клара пожимает плечами.

- Я тут недавно, - говорит она.

- Ах да. Одного из них удалось захватить в плен, еще двое были убиты на месте. Господина Рубина, впрочем, отбить не удалось. Вы можете поговорить с пленным - его еще не допрашивали.

...Когда она спускается в тюрьму, ее снова обступает этот тяжелый смрад и эти голоса. Но, проходя через толпу людей, Артемия она не видит. И почему-то это радует ее, несмотря на то, что сам он - человек тяжелый и неприятный.

Она еще раз вспоминает об этом, когда, ласково расспросив захваченного в плен, идет в третий заводской корпус, куда и тащили Рубина. Потому что там она находит только Артемия. Злого как шабнак и раненого в плечо. Он Рубина, своего товарища и коллегу, пытался отбить у этих людей.

И дальше она идет туда, куда указал ей Бурах - идет в театр. И, спустившись по знакомому лазу, вынырнув из-под сцены, видит Рубина - связанного и в сопровождении двух людей. И стреляет в них. Стреляет без колебаний. Потому что она защищает Рубина, с которым ее что-то связывает.

А сам Рубин всё это время молчит. Только смотрит на нее глазами с внезапно расширенными зрачками. Даже когда она начинает распутывать веревки - молча - он не говорит ни слова. А потом внезапно спрашивает:

- Ты призрак? Степная мара?

Клара пожимает плечами.

- Нет, - говорит она, продолжая распутывать его веревки.

- Я думал о тебе... Спасибо, я дальше сам, руки уже свободны... Всё это время думал о тебе. Я делал разные анализы и понял, что может творить твоя кровь. Вчера понял, когда они меня схватили - люди Каиных, чье прощение оказалось ложью, - хрипло говорит Рубин, глядя на нее.

- И что она может творить? - спрашивает Клара.

Рядом лежат двое людей, убитых пулями из ее маленького дамского пистолета, который подарил ей Сабуров. Там остался один патрон. Она сидит на краю сцены и глядит на Рубина, который выпутывается из веревок.

- Ты можешь превратить кровь обычного человека в кровь высшего существа, возлагая на него руки, - говорит Рубин. - В кровь, подобную крови аврокса, священного быка. В ту кровь, которая может стать сырьем для панацеи от Песчаной Язвы.

Клара молчит, осмысливая это.

- Всякий ли подходит? - спрашивает она.

- Не думаю, - качает головой Рубин. - Нужна особая структура крови, я полагаю. Но... Но моя подходит. И я готов искупить свою вину. Готов искупить нечаянное убийство Симона Каина. Не перед ними. Перед тобой.

- Я уже говорила, Стах, - кивает Клара. - Я позову тебя, когда потребуется.

И в этот момент сияющее, пронзительное осознание накрывает ее с головой.

Позднее она стучит в дверь Стержня. Ей открывает Катерина. Бледная, одетая в черное. Как-то разом постаревшая. Когда Клара ее увидела - это была красивая, хоть и болезненная, женщина средних лет. Сейчас - скорбная старуха.

- Пришла, деточка, - еле слышно шевелит губами Катерина. - Заходи... Голодная, наверное? Сейчас соображу тебе что-нибудь.

У Клары подкатывает к горлу комок, становится таким горячим, что говорить совершенно невозможно. Она просто кивает, стараясь держать голову прямо, чтобы не перестать дышать.

Катерина тихо звенит посудой, достает холодную кашу и рассказывает, как Александр вчера утром уходил в Управу. "Поцеловал меня напоследок и сказал - мол, может, и не вернусь. Так оно и вышло. Хорошо, что в тюрьме не стали держать, со всяким отребьем. Он-то их не щадил... Может, и хорошо, что так. Может, и хорошо".

Она говорит спокойно, просто очень тихо и медленно. И еще всё время повторяет вот это "может, и хорошо". Клара смотрит на тарелку с кашей. Есть совершенно невозможно, хотя когда она ела в последний раз, уже и не вспомнит. Вчера вечером, кажется.

"Он-то, деточка, как и я, веру Смирения исповедовал. Если уж оплошал, то отвечать надо по заслугам. Он-то и говорил всё, что смерти заслуживает. Вот... Заслужил".

- Матушка, - тихо говорит Клара.

Катерина, словно и не удивившись, отзывается:

- Что, доченька?

- А почему вы тогда так быстро поверили, что я чума и есть? - спрашивает она.

Катерина пожимает плечами, не говоря ни слова.

И до вечера она сидит здесь и молчит, а Катерина занимается своими делами. Потом ее приемная мать стелет ей уже привычную постель, и еще Клара с трудом, но смывает грязь с волос и закутывается в большую теплую рубашку, забираясь под одеяло, а Катерина целует ее на ночь.

Просыпается Клара не там. Просыпается она перед рассветом, как одиннадцать дней назад, только теперь она не на кладбище. Она лежит на отмели Горхона, и босые ноги ее в воде, а горстями она загребает землю. Она совсем мокрая и замерзшая, и рубашка ее испачкана глиной.

Во сне она видела всех тех семерых, что позвала Земля ее устами. Всех тех, кто преступил Закон. Преступников. Отверженных. Лжецов. Всех тех, кого она обещала повести за собой, когда настанет время. Оно настало.

Клара встает. Неохотно всхлипнув, вода отпускает ее ноги. Она разжимает руки и видит письмо, лежащее совсем рядом с ней.

"Дорогая сестра!

Я счастлива, что ты откликнулась на мой зов. Сегодня ночью приходи на курган в степи, где приносили жертвы Земле, под которым хоронили кости священных быков. Я буду ждать тебя. Наши руки сомкнутся, и мы станем едины навсегда, как должно. Когда погаснут окна в домах, приходи. Часы в Соборе покажут одиннадцать.

Клара".

Клара складывает из этого письма бумажный кораблик и запускает его в реку.

Она приходит домой до рассвета, когда Катерина еще спит, и снова забирается в кровать.

День одиннадцатый

Сегодня тихо. На удивление тихо. Пахнет дымом, пахнет осенними листьями. Людей на улицах почти нет.

Закрыто большинство лавок.

Клара идет.

Она стучит в дверь ночлежки в квартале Сырые Застройки. Бедная ночлежка для мясников - грубый камень, некрашеное дерево. Клара стоит на пороге. Ветер шевелит ее волосы. Она сейчас выглядит совсем маленькой девочкой.

Оспина открывает ей дверь, хочет что-то сказать, но видит лицо Клары. И заходится веселым, безнадежным, бессильным смехом.

- Ты выиграла, самозванка. Да? - спрашивает она.

Клара качает головой.

Сегодня она повидалась с Артемием. Тот ей не поверил. Но пообещал - если и вправду Клара найдет такую кровь, которая подойдет для панацеи, то сотрудничество у них получится. Так он сказал.

И еще видела Данковского. И он сказал, что она безумица, что и она, и Артемий ошибаются. И добавил еще так: оба поймут свою ошибку, когда завтра будет приниматься решение.

Завтра, да. Потому что пушки не станут больше ждать. Завтра белый ферзь и черный ферзь решат, уничтожать ли этот странный город, оставить ли его в живых.

Странный, странный, уродливый город, одним своим существованием нарушающий закон. Древняя степная кровь, первобытный Уклад, дети Степи - и чудесная Башня, волшебный Многогранник, воплощающий самим собой стремление людей к звездам. Не могут они соединиться. Пока живет эта уродливая система, эти сиамские близнецы, не будет здоров Город-на-Горхоне, ибо Песчаная Язва есть кара за нарушение Закона.

Она, Клара, есть кара за нарушение Закона.

Орудие Закона - так сказала про нее Аглая.

- Я обещала, что позову тебя, когда настанет время, - говорит Клара.

Оспина глядит на нее насмешливым прищуренным взглядом.

- Куда же ты меня позовешь? Да и зачем?

- Ты виновна, Эспэ-инун.

- Виновна. Мясников к бунту подстрекала. Это мы уже выяснили.

- Ты умрешь, Эспэ-инун. Это Закон.

- Тоже ничего удивительного. Проклясть тебя перед смертью я успею?

Клара говорит:

- Зависит от того, что ты выберешь. Хочешь вернуться в землю, из которой ты вышла, пеплом, костями и грязью, чтобы из всего этого со временем слепилась шабнак?

Степь шумит, окружая город. Взвиваются столбики пыли на улицах. Падают листья. Проступают чумные язвы на стенах домов.

- Непривлекательно, - после короткого раздумья хмыкает Оспина. - Но это в твоей власти. Есть ли другие пути?

Клара говорит:

- Я возложу на тебя руки, чтобы твоя кровь изменилась. Чуму способна излечить кровь аврокса, священного быка, и твоя кровь станет такой же. Ты напоишь ей жаждущих, и они исцелятся. После этого отступится чума.

Оспина улыбается.

- По верхам ты нахваталась, куколка... Знаешь ли ты, что ты мне предлагаешь? Знаешь ли ты, что являли собой священные быки, что являл собой проклятый Симон Каин? Ступай к степнякам, и они расскажут тебе, что есть удург. Тело, вместившее в себя мир. Ставшее большим, чем бык, или человек, или... город. Ты предлагаешь мне стать удургом?

Клара говорит:

- Ты знаешь, что и это в моей власти.

Тонкая ее фигура по-прежнему темнеет в дверях.

Клара говорит:

- Каким же будет твой ответ, Эспэ-инун?

Та коротко и зло смеется. Машет рукой.

- Да. Ну что же - видно, такая моя судьба.

Анна Ангел встречает ее по-другому. Сначала, улыбаясь, просит войти, пеняет на то, что Клара ее совсем оставила во время этого ужасного мора, а потом натыкается на спокойный взгляд прозрачных глаз. И сразу бледнеет. И замолкает.

- Ты моя смерть, - бормочет Анна. - Ты пришла за мной.

Клара говорит:

- Верно.

Сегодня солнце снова временами появляется из-за туч. Но от этого не становится теплее.

- Тебе выбирать, какой станет твоя смерть, Анна.

- Легкой, - бормочет она в ужасе. - Легкой смерти я хочу. Чтобы... быстро. Чтобы не успеть боль почувствовать. Ты можешь?

Клара говорит:

- Я возложу на тебя руки, чтобы твоя кровь изменилась. Чуму способна излечить кровь аврокса, священного быка, и твоя кровь станет такой же. Ты напоишь ей жаждущих, и они исцелятся. После этого отступится чума.

Анна Ангел закрывает глаза и хрипло, тихо, обреченно говорит:

- Только пусть меня запомнят как певицу, а не воровку.

Снова она находит Грифа не сразу. Вот ведь судьба. Во время облавы в тюрьму немало честных людей попало. И бандитов многих переловили. И Сабуров не дожил до конца чумы. А вот Грифу что сделается. Только попотеть пришлось, прежде чем его в одном из складов найти.

Взгляд такой же волчий, цепкий.

Когда Клара - не знанием, но чутьем отыскав нужную дверь - входит в тесное, захламленное помещение, то Гриф сидит за столом, покачиваясь на трехногом стуле, и что-то напевает, словно мыча, себе под нос. Перед ним стоит бутылка.

- А вот и ты явилась.

Странно, но он глядит на нее почти без удивления. С радостью, наверное, да - можно сказать так.

- Я ведь ждал тебя... Молился тебе, как святой, с того самого дня. Ты домой воротилась, а я с той поры в чудеса уверовал. Моих почти всех половили, кого не поймали, тот затаился. Иные заболели еще. А я, веришь, каждый раз, как опасность грозила, тебя поминал шепотом. Проходили каждый раз мимо.

Твирином в комнате просто разит, но смотрит Гриф на нее умно, цепко, совсем трезвыми глазами. Клара подходит к нему ближе на несколько шагов. Берет его руку, лежащую на столе.

Гриф смотрит на нее, и лицо его, грубое, хитроватое, чуть теплеет, словно смягченное осенним солнцем.

- Не за то я тебя в сердце своем полюбил, что ты жизнь мою никчемную спасла. А за то, что показала: и так жить можно. И прощать можно. И даже такого, как я, можно простить. Вот за то тебе и молюсь, солнце ясное.

Клара говорит:

- Клялся, что жизнь твоя отныне у меня в руках. Сдержишь ли клятву?

- Сдержу, - твердо кивает Гриф.

Клара говорит:

- Я вестница. Я принесла тебе сегодня весть о твоей смерти. Я возложу на тебя руки, чтобы твоя кровь изменилась. Чуму способна излечить кровь аврокса, священного быка, и твоя кровь станет такой же. Ты напоишь ей жаждущих, и они исцелятся. После этого отступится чума.

Гриф берет бутылку и залпом допивает остатки.

- Двум смертям не бывать, а одной не миновать, - почти весело говорит он. - И то радует, что не разбойником подохну, не ворюгой, не убийцей, а - хорошим человеком. Еще и город меня запомнит. Памятник, небось, поставят. Что думаешь, поставят? - он неожиданно подмигивает Кларе.

Та молча кивает. И слабая добрая улыбка расползается по ее лицу.

Эвакуированных поселили в нескольких домах, и Лара снова мечется между ними, стараясь помочь каждому. Она никакого отношения не имеет к официальным лицам, но, видно, не может без дела. Она живет для других, Лара Равель. Нет у этой светлой и прекрасной девушки своей жизни, она - отверженная. Потому и попала в компанию преступников и лжецов.

Клара встречает ее, когда она выходит из дома.

- Уф, шумно там, - Лара устало вытирает рукой пот со лба. - Как еще сама не заразилась, ума не приложу...

Она улыбается Кларе, а Клара смотрит на нее чуть снизу, не мигая, и под этим взглядом с лица Лары сползает улыбка.

- Всё хорошо? - тревожно спрашивает она. - Я слышала, что тебя арестовали, потом отпустили, потом Инквизитор приблизила тебя к себе... Сейчас тебе нужна помощь?

Клара говорит:

- Нужна.

- Так скажи, что сделать надо, - тревожно отвечает Лара. - Я-то - всё, что в моих силах.

Кларе очень трудно это говорить.

- Ты когда-то обещала, что сделаешь всё, о чём я тебя попрошу.

Лара кивает.

- Серьезное что-то совсем, да? - участливо спрашивает она. - Спрятать тебя надо.

Клара медленно качает головой. Она говорит:

- Я пришла взять твою жизнь, Лара. Я возложу на тебя руки, чтобы твоя кровь изменилась. Чуму способна излечить кровь аврокса, священного быка, и твоя кровь станет такой же. Ты напоишь ей жаждущих, и они исцелятся. После этого отступится чума.

Лара, не говоря ничего, смотрит на нее.

- А ты точно уверена, что она отступится? Это что же, всех спасти получится? - доверчиво, как ребенок, спрашивает она. Клара кивает.

- Тогда конечно, - отвечает Лара с улыбкой.

Стаха Рубина она находит в его прозекторской. Он словно даже не удивляется ее приходу.

- Ты всегда так легко ходишь, как призрак, - улыбаясь, говорит он. - И, как призрак, появляешься тогда, когда тебя вспоминаю. Ты...

Он осекается, встретившись с Кларой взглядом.

- Да, Стах. Я принесла тебе смерть. Ты, впрочем, и сам предложил...

Стах, не дослушав, кивает.

- Да, да. Я сам предложил. Я убийца, хоть и поневоле. Как хорошо всё складывается... Семеро пожертвуют собой, и чума отступится. Как ты думаешь, Клара, это справедливо?

- Это Закон, - говорит Клара.

- Да. Умереть так - я согласен. Я тогда испугался смерти, когда мне на хвост села Язва. Глупо оно было, обидно... да и страшно, что уж там. А так - я уже думал. Артемию говорил... Он не верит, ругается. А я считаю - так оно и должно быть. Завтра, значит, в соборе, да?

- Ты уже знаешь?

- Так Артемий сказал.

- Хорошо, - говорит Клара. Рубин глядит на нее, не отрывая глаз, потом натужно заставляет себя улыбнуться.

- Несколько дней назад ты приходила ко мне - я бы поклялся, что обычный ребенок. Вчера уже - усомнился бы. Сейчас... Сейчас смотреть на тебя жутко, знаешь.

- Злой дух из степи? - с легкой иронией спрашивает Клара.

- Да нет. Такая, что злым духам перед тобой разбегаться впору.

Клара пожимает плечами. Ее прозрачные глаза спокойно глядят на Стаха.

- Так, значит, завтра в полдень у Собора.

Бойни снова открываются перед ней. Запах крови уже привычен. Да, это кровеносные сосуды - сосуды того огромного быка, на холке которого стоит Город. И мычание быков не удивляет.

Огромный получеловек-полубык стоит перед ней.

- Я склоняюсь перед тобой, Земля. Ты пришла забрать мою жизнь - я готов к жертве, - низким своим голосом произносит он.

Клара равнодушно кивает. Взгляд ее светлых глаз сверлит бычью голову Оюна.

- Ты уже знаешь?

- Служитель Бурах и ойнон Рубин сказали о твоих чудесах. Та, кто может сделать кровь детей Суок кровью Боса Примигениуса, достойна того, чтобы я склонился перед ней, - говорит человек-бык.

- Так значит, ты готов отдать свою жизнь? - кивает Клара.

- Да, Земля. Если ты своими руками преобразишь мою кровь, я без жалости расстанусь с жизнью, которую я осквернил. Пусть польза от моей смерти даст смысл моей потерянной жизни. Я говорю и поступаю так потому, что я, Оюн, не сумел осуществить ритуал и не вынес бремени, которое взял на себя. Я недостоин жить.

Все они недостойны жить, так или иначе. Один убивал намеренно, другая воровала, третья лгала... четвертая не хотела жить свою жизнь. Все они недостойны жить. Все они готовы принести себя в жертву. И ей должно эту жертву принять.

- Согласна ли ты превратить меня в аврокса и взять мою кровь?

С этими словами Оюн становится на колени.

- Да, - говорит Клара. - Будь по-твоему. Встань.

- Матушка.

И вот здесь она больше не может держать спину прямо и глядеть тем равнодушным взглядом, перед которым склонились все те, кто был избран ею. Избран Землей. Избран Законом. Она падает в объятия своей приемной матери и рыдает, уткнувшись носом в плечо Катерины.

- Тише, тише, деточка, ну что ты.

Катерина гладит ее по спине.

- Я ведь знала, что ты не случайно к нам приходишь. Я всё знала, деточка. И когда просила тебя пощадить нас, не выдавать Инквизитору - потому и говорила, что мы тебе пригодимся. Тише, тише, не плачь. Я приду к Собору. Мне и самой тошно, деточка, я жить устала. Знаешь, как тяжело одной Хозяйке на весь город? Знаешь, как тяжко, когда голова раскалывается и спать не можешь? А теперь еще и Александра нет. Ты не плачь, маленькая, не плачь. Тебе эта ноша предстоит еще...

Клара отстраняется.

Ей со вчерашнего дня хочется спросить, кого же видит в ней Катерина - усталого ребенка или Закон? Но она молчит. Может быть, боится услышать ответ.

- Вы, матушка, так спокойны, - с трудом говорит Клара.

- А что ж мне бояться? - спрашивает Катерина. - Я свою вину знаю. Сколько по моей вине умерло, оттого, что я перестала пророчить, оттого, что лживые видения мне крысы нашептывали? Искуплю вину, спасу другие жизни. Ты не бойся моей смерти, деточка, тоже. Смирение, оно побеждает страх.

Клара качает головой.

- Не так, - шепчет она. Зрачки ее расширены так, что прозрачной радужки почти не видно. - Страх другое побеждает. Я не помню, что. Но я вспомню.

Когда она идет к Управе, шаги ее легки и лицо спокойно. Дети оборачиваются ей вслед, творят степные знаки, отвращающие беду. Заметают ее следы на дороге.

- Завтра будет приниматься решение, - говорит генерал Блок. - Дальше терпеть нельзя. Видно, что остановить чуму обычными средствами не выходит. Ну что ж...

Он не глядит ей в глаза, ходит взад и вперед по комнате - неспешно, заложив руки за спину.

- Вы приехали уничтожать город.

- И я не хочу этого делать - однако, очевидно, придется, - кивает Блок. - Господин Данковский предлагает уничтожение всего города, с тем, чтобы сохранить только Многогранник, а возле него отстроить новый город... Господин Бурах несколько менее радикален - он предлагает уничтожить только Многогранник. По его словам, в то место, куда ушел штырь Башни, веками сливали кровь жертвенных быков. Дескать, там можно найти достаточно крови, чтобы создать его замечательную панацею в достаточном количестве. Да. Вот только в Многограннике засело несколько сотен детей, которые наотрез отказываются его покидать. Поразительный в своей безысходности выбор, вам не кажется, Клара?

- Да, - говорит Клара. И голос ее звенит. - Это сейчас - болезненный союз нового и старого. Он не должен существовать - так говорит Закон. Но я нашла способ, как сохранить и Город, и Многогранник.

Генерал останавливается, пристально глядя ей в лицо.

- Вот как?

- Да. Семеро должны пожертвовать собой. Кровь семерых я превращу в кровь аврокса. Семеро добровольных жертв спасут город - и панацея будет создана из их крови.

Блок молчит.

- Вы истинная чудотворица, Клара. Почему-то я сейчас не могу даже заставить себя усомниться в ваших словах, - после долгой паузы говорит он.

- Я Закон. Я не могу лгать, - просто объясняет Клара.

Блок снова надолго замолкает.

- И что же? Где вы планируете брать этих... добровольцев?

- Они уже согласились пожертвовать своими жизнями ради города, - говорит Клара.

- Поразительно, - задумчиво говорит Блок. - Поразительно. Это проще вариантов, которые предлагают Данковский и Бурах. Но в чём-то этот вариант может показаться и более жестоким. Вы... Ты...

Блок резко разворачивается к ней и берет за плечи.

- Завтра в Соборе я поддержу твое решение, Клара, - быстро и горячо говорит он. - Я верю тебе. Это странно, дико, ирреально, как и многое здесь, - но я верю тебе. Где, как не в этом городе, где старые кости, промытые кровавыми обрядами, стучатся из-под земли; как не в этом городе, где дивная хрустальная роза воплощает детские сны - где еще могла появиться ты? Святая, чудотворица, проклинаемая ведьма... Я верю тебе, Клара, как не верил никому.

Взгляд у него всё такой же тяжелый, но читается в нем суровая, искренняя вера.

- Я оправдаю твое доверие, - говорит Клара, стоя перед ним. Полководец отпускает ее.

- Завтра в полдень в Соборе будет решаться судьба города, - говорит он. - Ну да ты знаешь.

- Я знаю, - говорит Клара.

И когда она уже идет к выходу, генерал говорит ей:

- И помни, что мой дом открыт для тебя.

На сегодня у нее осталось одно дело.

Она выходит в степь, когда начинает темнеть.

Город - это удург. Так сегодня назвала его Эспэ-инун. Удург, тело, вместившее в себя мир. Многогранник тоже удург. И священные быки. И Симон Каин... был.

Удург - это живое, всегда. И Город живой. Так говорит Артемий: штырь от Многогранника ушел в землю, пробил жилу на шее удурга-быка, оттого болеет Город. Значит, надо уничтожить Многогранник.

Ничего не сотворишь, если цепляться за корни и отвергать новое, сказал Даниил, надо уничтожить город - вокруг Многогранника вырастет новый.

Ничего не надо уничтожать, знает Клара, девочка-Закон.

Верно сказано: более жестоким станет ее чудо, чем чудо Даниила или Артемия. Там - что? Один легко предлагает город снести. Не жил он в том городе, не строил, детей у него там не росло. Второй - Многогранник. Ну и что, что там дети засели - не его дети, да и сам Многогранник - что он ему? А ей предстоит отдать на расправу семерых живых людей, с каждым она говорила, каждого знает.

По человеческим меркам она жестока.

Земля не знает, что такое жестокость.

Она приходит к кургану, когда уже темно и погасли все огни в домах города. Тогда она видит рядом с собой себя. Вторая Клара стоит вполоборота к ней и улыбается.

- Ты всё-таки пришла, сестрица, - говорит она.

- Кто ты? - спрашивает первая Клара.

- Ты еще не поняла? Я - это ты.

- Нет. Я - это я.

- Ты солгала, что у тебя есть сестра-близнец в первый день, когда пришла к своим приемным родителям. Но ты не можешь лгать. Ты Закон. Так мы с тобой разделились. Ты творила чудеса, а я разносила чуму. Тебя винили за мои поступки - и, согласись, по существу, ведь без тебя не было бы меня, - говорит вторая Клара. - Я - это ты. Закон Степи, которая карает город, преступивший черту. Воплощение Закона, способное на многое - и на чудеса в том числе.

- Я - Закон, - говорит первая Клара. Вторая Клара улыбается. На лице и голых ногах у нее расцветают чумные язвы и синяки. И тут же пропадают. Крысы копошатся у ее ног.

- Иди же ко мне, сестра. Давай обнимемся. Сейчас, когда не нужно больше притворяться, пора нам, двухголовому чудищу, вернуться в свою изначальную форму. Ту, что задумана породившей нас Землей. Я люблю тебя, сестра.

- И я люблю тебя, - говорит первая Клара.

Она достает из кармана потертой куртки револьвер - тот самый, подаренный Сабуровым, в котором остался один патрон. И стреляет в свою сестру.

- Я новый Закон, - спокойно говорит Клара.

Время близится к полуночи, когда она стучит в дом, стоящий справа от Управы. Дверь ей открывает генерал. Всё еще полностью одетый.

- Я ждал тебя, - почти не удивляясь, говорит он. - Входи.

Клара входит, сбрасывает куртку, садится в глубокое кресло. Генерал разливает по чашкам травяной чай. Горит одна электрическая лампа - мягким светом.

- Ты говорил, чтобы я приходила между десятью и одиннадцатью, - говорит Клара. - Я помню.

Генерал усмехается.

- Всё никак не мог заснуть в этот раз. Завтра всё кончится. Мое подразделение снова отправится на фронт. Я-то здесь вообще оказался... случайно.

Клара стягивает с себя ботинки и поджимает ноги в кресле. Тонкие стенки чашки обжигают ее руки. Она пьет горячую жидкость, не чувствуя вкуса. Только тепло. Генерал Блок внимательно наблюдает за ней.

- Я как-то перешел на ты - ты не имеешь ничего против? Нет? Отлично. Скажи мне, Клара, всё-таки объясни - кто ты? Кем себя считаешь? Для меня неважно, как называют тебя другие. Самозванкой, чумой, чудотворицей... Мне важно, как назовешь себя ты.

Клара задумчиво греет пальцы о чашку. Бескровные щеки ее потихоньку начинают розоветь.

- Меня зовут Клара. Мне пятнадцать лет. Я приношу несчастье тем, кого люблю, и исцеление тем, кто мне безразличен, - с трудом говорит она. - Я орудие Закона, но это не дает мне счастья.

- Никому бы не давало, - негромко говорит Блок.

- Сегодня я убила свою сестру, - говорит Клара.

- А завтра ты совершишь чудо и спасешь от смерти столько же людей, сколько твоя сестра на нее обрекла.

Блок смотрит на нее серьезно и немного грустно.

- Ты не понял. Она - это я. Я ее придумала, и я же убила.

- Убить себя зачастую бывает трудно. Однако иногда это необходимо, - говорит Блок.

Прозрачный травяной чай остывает в его бокале. Медленно переползают границу полуночи последние сутки, отпущенные им в этом городе.

- Знаешь, когда я ехал сюда, мой адъютант рассказывал мне предание о святых сподвижницах воинов. Он говорил о средневековых войнах, о паломничествах и о том, как силой Святого Духа тихие и неприметные девушки, сироты, нищенки и крестьянки, обращали к высокому служению оружие прославленных армий... Его рассказ потряс меня, - говорит Блок. Он внимательно, неотрывно смотрит на Клару. Та качает головой.

- Это совпадение.

- Такие совпадения не бывают случайными, - возражает Блок. - Нет... Я много думал об этом, пока мы ехали сюда. Его рассказ пришелся в подходящий момент. Моя жизнь подошла к перелому. Ты знаешь про то, что сейчас происходит на фронте. Я всё поставил на карту этих военных действий. Свою миссию, свою душу, свою судьбу, судьбу нашей страны. Мне нужен голос свыше - потому что я не знаю, кого слушать теперь...

Его голос становится всё более горячим.

- Говори, - тихо произносит Клара.

- Да! - твердо говорит генерал. - Назначение в этот чумной городок - это экспедиция в преисподнюю. Я должен был умереть здесь - так и случится. Прежний Александр Блок умрет - но отсюда выйдет новый. Из этого города должна выйти армия, которая начнет великий поход - поход во славу Истины.

Глаза его снова светятся той твердой, непоколебимой верой, которую уже видела в них Клара. Он сидит перед ней, подавшись вперед.

- Будь со мной, - тихо произносит Александр Блок. - Направь меня и вдохнови. Я умею распределять силы, вести атаку и держать оборону - но не дай мне ошибиться в важном. Пусть моя сила соединится с совестью, Клара. С твоей чистотой. Ты поможешь мне завоевать власть в стране. Моя армия будет в твоих руках. Сделай нас орудием в Его деснице.

Клара улыбается. Светло и совсем беззаботно.

- Мой приемный отец, которого ты приказал повесить, тоже думал, что от того, что я умею творить чудеса, много пользы, - звонко и весело говорит она. - За это он меня любил. А оказалось, что я совсем бесполезная и настоящего виновника мора не нашла. Не надо из меня такую уж штуку делать, вроде флага. Я живая.

Блок встает. Садится в кресле рядом с Кларой и крепко обнимает ее за плечи. Сначала он хочет что-то сказать - но молчит. Потом она - но тоже не решается сказать. Так они и засыпают - сидя вдвоем в одном кресле, с включенной электрической лампой, и чашка выпадает из Клариных рук и катится по мягкому ковру, никого не разбудив.

День двенадцатый

- Уходи.

Во дворе перед Собором начинают собираться люди. Клара узнает Катерину, узнает Лару. Видит вдалеке Данковского. А сейчас перед ней со стиснутыми в узкую щелочку губами стоит Аглая Лилич. Прямая, как обычно, надменная, еще более черная и изящная в полуденных солнечных лучах.

- Чего вы от меня хотите? - спрашивает Клара.

- Чего я от тебя хочу? Нетрудно сказать. Устраниться. Убраться из этого мира вон - вот лучший путь для тебя, - холодно говорит Аглая. - Ты - не человек. Инородный демон, прикинувшийся живым созданием. Тебе здесь не место и выбор не за тобой.

Клара пожимает плечами.

- Ох, - с улыбкой говорит Данковский. - Смотрите, кто пожаловал. Охотница на демонов... Ты, надеюсь, захватила с собой осиновый кол? И серебра, серебра побольше.

Клара улыбается.

- Ты что-то путаешь. Это же я - шабнак-адыр. На меня надо охотиться.

Данковский машет рукой.

- Мы все тут шабнаки. Ты, я, Бурах... У каждого из нас свое решение. Каждый из нас - как это - игрок. И потому вне человеческого мира. Три чудовища. Что-то в этом есть... глубоко хтоническое.

- Ты решил, что надо разрушить город, да? - спрашивает Клара. Даниил кивает.

- Да. Испорченный город исчезает с лица земли, Многогранник остается. Он стерилен и... черт побери, стоит того, чтобы его сохранить!

- Тебе не жаль город? - спрашивает Клара. - Тут же люди. Тут есть те, кто никуда не уйдет. Тут дома. Они столетиями тут жили, строились... а ты хочешь, чтобы артиллерия стерла всё это в один миг с лица земли?

Данковский печально смотрит на нее.

- Я не верю в твое чудо, Клара. Я не верю, что эта порочная система простоит еще сколько-нибудь. Я полагаю, что разрушить связь старого с новым необходимо.

- Я не верю в твое чудо, - говорит Артемий Бурах. - Пока стоит эта уродливая башня, протыкающая жилу на спине быка - город будет болеть. И если ты прогонишь болезнь сейчас, она придет снова через пять лет.

Клара качает головой.

- Поэтому лучше стереть с лица земли чудесную Утопию? Город детей и их оживших сказок?

- Послушай, я не знаю, к чему ты клонишь. Я ясно сказал. Город будет сохранен ценой разрушения Башни. Этот расклад разумен и - я чувствую это сердцем - долговечен. Я думаю о будущем моего сообщества, - четко говорит Бурах.

Клара пожимает плечами.

- Правда, что ты унаследовал власть над Укладом?

- Правда. Оюн отдал мне власть.

...а потом еще Катерина Сабурова обнимает ее за плечи и шепчет ласковые слова.

...а потом Гриф подходит и хлопает ее по плечу. Ободряюще говорит: мол, не бойся, чудотворица, как это они тебя не послушают.

...а потом подходит Лара и со всей своей искренностью уверяет - мол, у нее непременно получится чудо.

...а потом Клара с высоко поднятой головой входит в Собор. И вместе с ней идут два игрока и два ферзя. Артемий и Даниил, Блок и Аглая. На фоне этих четверых она совсем маленькая и неприкаянная. Осеннее солнце, холодное и яркое, глядит им в спину, золотит опавшие листья перед собором.

А потом Клара выходит из дверей Собора.

- Ибо я - новый Закон, - раздается ее серебряный голос. - Потому что сейчас семеро пожертвуют собой ради того, чтобы в дальнейшем жертвовать не пришлось никому. Потому что вы знали карающую Землю и не знали Земли прощающей. Отныне же станет новый Закон наравне со старым. И никогда больше не вернется в этот город Песчаная Язва.

Она подходит к Ларе.

- Ты была добра и чиста. Ты отреклась от своей жизни ради других. Я люблю тебя.

Кладет ей руки на плечи и крепко целует.

Она подходит к Грифу.

- Ты был преступником, но раскаялся и уверовал. Я люблю тебя.

Она подходит к Оспине.

- Ты была злоязычна и строила интриги, подстрекая к мятежам, но ты признала необходимость своей жертвы. Я люблю тебя.

Она подходит к Оюну.

- Ты обманывал, и твоя ошибка стоила смерти многим, но ты исправил ее. Я люблю тебя.

Она подходит к Станиславу Рубину.

- Ты убил по незнанию, но стократ искупил свою вину. Я люблю тебя.

Она подходит к Анне Ангел.

- Ты воровала и предавала, но ты смирилась. Я люблю тебя.

Она подходит к Катерине Сабуровой.

- Ты лгала и ошибалась, но... Но ты моя мать. Я люблю тебя.

Она задерживается, сжимая плечи Катерины в своих хрупких ладонях.

- Ты говорила, что смирение побеждает страх. Это не так, мама. Только нежность может победить страх.

И так она целует каждого и возлагает на него руки, а потом серебряное сияние окутывает ее и ее Приближенных, и многие склоняют головы, ибо на их глазах происходит чудо. А потом эта дымка спадает, и становится видна она одна, стоящая в своей старенькой куртке среди семерых спящих, застывшая в нелепой позе с раскинутыми руками.

И когда генерал выходит из Собора, слишком поспешным шагом, Клара успевает на него обернуться. И Блок останавливается, натолкнувшись на ее прозрачный и совсем уже нездешний взгляд.

- Уезжай со мной, - быстро говорит он. - Ты нужна мне не зачем-то. Ты просто мне нужна.

Клара стоит с раскинутыми в стороны руками, и осенний лист падает на ее волосы. Она смотрит на Блока, и в ее спокойном взгляде нет ничего человеческого. Одна осенняя степь, бесконечная и холодная.

- Я люблю тебя, - говорит Клара и становится землей.