В школе над Агриппиной Андреевной посмеивались, но за глаза, естественно, ведь не могли же они, гордые носители звания "учитель", светочи общества, можно сказать, выразить в открытую свое презрение к этой маленькой и тихой учительнице, которую между собой называли "хапужкой".
- Хапужка-то у нас миллионерша, небось, подпольная, - заливалась громким смехом вечно веселая учительница по физике, отправляя в рот очередную булочку со взбитым белком, которые испекли в школьной столовой по случаю приезда кого-то там из РОНО. Анна Ильинична, ироничная учительница по математике с сухими руками, кивала головой, отпивая нечто серое, продающееся в столовой под благородным названием "кофе", из своей большой чашки с жабой, привезенной, между прочим, как она говорила, не откуда-нибудь там, а из самой Риги.
- Ох! - поперхнувшись "кофе", хихикала Анна Ильинична - а глазенки у нее бегают, когда здороваешься с ней, а сама тихо отвечает, голову высоко поднимет! - Анна Ильинична выронила изо рта сосиску в тесте и побагровела от смеха, - какая важная птица...ох... Мариночка Прокофьевна, птицы - это по вашей части, что же за птица наша Агриппинка-то ?- подмигивая, обращалась она к молодой учительнице по биологии.
Марина Прокофьевна пришла преподавать в школу только 2 месяца назад и изо всех сил пыталась понравиться стайке матерых учителей, которыми их страшили в педагогическом институте. Каждое свое действие молодая учительница старалась контролировать, придумывала красивые высказывания и новые остроты, которые ей все же совсем не давались, и, оттеняемые её отчаянием и пунцовыми щеками в самый ненужный момент, получались очень жалкими, а сама "Мариночка" выглядела смехотворно. Но она этого не знала, и когда видела, как трясется от смеха полное, студнеобразное тело Венеры Ивановны, учительницы по физике, и сухие руки, прикрывающие дергающийся рот, наивно полагала, что смеются над её шутками, а не над ней.
- Кто же она...? Ха-ха, - оттягивала время Мариночка Прокофьевна, застигнутая врасплох, - да она курица, но с претензией на хищника! - и посмотрев на недоуменные, ожидающие продолжения лица, продолжала, - курица-то курица, но денежку не пропустит! Ко-ко-ко, а глазенками "зырк-зырк"! - и молодая учительница по биологии сложила руки за спиной, чуть согнувшись, и начала кудахтать и стрелять глазами, расхаживая по учительской. Венера Ивановна, доедавшая как раз 5 булочку, прыснула, схватилась за живот и упала со стула, точнее вместе со стулом, на пол, не преминув сломать при этом, чисто случайно, конечно же, цветок Валерии Анатольевны, учительницы по ОБЖ, которая находилась на больничном (хотя ей, естественно, никто не верил, "прикидывается, наверное" слышалось время от времени). Анна Ильинична откинулась на спинку дивана, который был достаточно старым, но все же charmant, как выражалась Алевтина Петровна, преподаватель физкультуры, и открыв широко рот, стала смеяться. Она попробовала было закинуть одну ногу на другую ( просто у нее была такая привычка), но попав каблуком по икре, захохотала от боли еще сильнее.
В общем, все трое пребывали в хорошем расположении духа, когда в учительскую незаметно, тихо ступая ботиночками на плоской подошве, вошла Агриппина Андреевна. Она редко заходила в "будуар" (опять же называемый так с легкой руки, точнее языка, учительницы физкультуры), потому что, собственно, уверяла она себя, ей было и не за чем. Хотя где-то в глубине души она прятала свой страх, ведь в вечном конфликте "толпы" и "одного человека" она была отнюдь не частью табуна. О душе Агриппины Андреевны можно было бы размышлять долго, а можно было бы и описать и в двух словах. Просто Агриппина была, скажем так, как бы выразились некоторые, человек не наивысшего духовного развития. Не в душе и дело было. Просто каждый считал своим долгом самоутвердиться за счет нее. И душа, к которой постоянно прилепляли пластыри общения лишь для того, чтобы сразу их оторвать, оставив болезненное место, душа такая скоро покрылась коростой боли и отчуждения. Агриппина Андреевна и не была никогда такой тихой и незаметной, ее сделали такой, затоптав ботинками невежества и жестокости.
В этот раз ей все же пришлось зайти в учительскую, чтобы посмотреть свое расписание. Просто Лыкина из 7б хотела позаниматься с Агриппиной Андреевной индивидуально (как сказала бы Алевтина Петровна, tet-a-tet), и учительнице английского прежде необходимо было выяснить, когда у нее заканчиваются уроки, согласно новому расписанию.
Венера Ивановна, усевшись на диван рядом с улыбающейся Анной Ильиничной, прокашлявшись, сказала:
- Здравствуйте, Агриппина Андреевна!
Та, рассеянно оглянувшись, посмотрела на Венеру, будто бы только заметив ее присутствие, ответила:
- Здравствуйте, Венера Ивановна!
В это время, Анна Ильинична, вытащив из своей огромной полусумки - полуавоськи ворох бумаг, протянула их Агриппине и быстро затараторила:
-Грипинна Ванна, вот...тут...ну, вы же помните? Бумаги Алешеньке моему перевести на английский...к завтрашнему дню ведь можно, да? - и она умоляюще посмотрела на крошечную учительницу в ботинках на плоской подошве.
Агриппина никогда не отказывала.
- Да, конечно, Анна Ильинична, я...переведу.
- Вы наша умница! - случайно выкрикнула Анна Ильинична, воровато посмотрев на Венеру.
Венера Ивановна терла глаза, и была видна лишь её ироничная улыбка, явно предназначавшаяся "Анне Иванне".
В это время в учительскую вошел, а лучше сказать, влетел Павел Антонович Коротько, учитель труда, местный мужской феномен женского коллектива. Павлу Антоновичу было лет либо 30 с хвостиком, либо под 50. Вечно улыбающийся, Коротько был высокого роста загорелым человеком с ослепительной улыбкой и насмешливыми серыми глазами, с темно-каштановыми волосами, которые украшались серебряными нитями седины - в общем, у Коротько было все, чтобы стать любимцем всего учительского коллектива, и аккуратные усы в придачу. А того, как эти усы двигались, в то время как Павел Антонович улыбался, было достаточно, чтобы молоденькая Мариночка Прокофьевна краснела до неприличия.
- Здравствуйте, Павел Антонович! - елейными голосами хором воскликнули учительницы, каждая из которых умилялась, глядя на эту глыбину, цвета, по выражению Алевтины Петровны, de chocolat.
- Павел Антонович, миленький, скажите нам, пожалуйста, как вы добиваетесь такого удивительного, шоколадного цвета, загара? - улыбнувшись спросила Венера Ивановна.
Снисходительно одарив "дам" улыбкой, Коротько объяснил, сколько времени нужно проводить на солнце, чтобы загар получался ровным и насыщенным.
- Кроме того, слава Богу, у меня щадящий график работы, поэтому (*на этих словах он потупил взгляд и кротко улыбнулся, чем еще больше умилил "дам"*) я раз в месяц могу ездить к моему другу...в Италию, а там солнце...вы знаете, прекрасное.
В сравнении с Италией даже пресловутая Рига Алевтины Ивановны казалась селом Поросяткино, поэтому даже ироничная Анна Ильинична прониклась в этот момент каким-то уважением, чувством осознания чужого превосходства, заложенном в подсознании.
Все взгляды, мысли и интересы объединились в один пучок и направились к Павлу Антоновичу. А довольный учитель труда обвел взглядом всех четырех женщин, скованных дрожащим чувством преклонения, и, встретившись взглядом с Мариночкой Прокофьевной, улыбнулся, от чего та совсем смутилась и покраснела до макушки.
Первой из транса вышла Венера Ивановна, которая, хохотнув и перевалившись на пол, напомнила всем, что звонок на урок уже через 3 минуты и неплохо бы поспешить. Все сразу как-то засуетились, как суетятся люди, чьи тайны почти или были раскрыты. Анна Ильинична, застыдившись своего чувства низкого уважения, встала и быстрым шагом умчалась прочь на урок к 9б.
Венера Ивановна, взяв под локоток Мариночку Прокофьевну, которую даже чуть шатало, улыбаясь, выплыла из учительской.
- А у вас, Агриппина, разве нет урока? - спросил Павел Антонович, усаживаясь на диван.
- Нет, ведь Клариса переделала расписание, теперь у меня окно на этом уроке. - вздохнув, ответила учительница английского.
- Хорошо. Давайте тогда спустимся в буфет и поболтаем, - улыбнувшись искренней улыбкой губами, предложил Коротько.
- Давайте. - ответила Агриппина Андреевна.
Спускаясь по лестнице, два учителя, Агриппина Андреевна и Павел Антонович, обсуждали то, что Митяева, отличница из 6а, проколола нос и покрасила волосы в ярко-рыжий цвет.
- Куда только смотрят родители? - восклицала Агриппина Андреевна, закатывая глаза, активно при этом жестикулируя.
Павел Антонович тоже одобрительно закатывал глаза, повторяя, что девочке в самый раз теперь исполнять роль Бабы-Яги в школьных постановках, потому что ею можно пугать детей детсадовского возраста.
Агриппина хихикала и кивала головой в знак согласия.
- Да...да...вы абсолютно точно подметили, Павел Антонович! - поддакивала она.
После уроков домой к Агриппине Андреевне пришла Лыкина, чтобы позаниматься английским.
Именно за это репетиторство к Агриппине Андреевне учителя и относились с некоторым презрением.
- Ладно бы пару учеников, - говаривала Венера Ивановна, - но 30 человек! И когда она только успевает!
И правда, Агриппина Андреева репетиторствовала сразу с 30 учениками. Для каждого она отводила 1,5 часа своего свободного от школы времени. Поэтому выходные ее полностью съедались этими учениками, за что она частенько сама себя жалела, но, не будь этих учеников, она бы потерялась в потоке времени.
Вознаграждением за эти поистине адские мучения с умными и не очень учениками была частая гостья - мигрень - и существенный прирост к заработку учителя английского языка.
Примерно в это же время(несколько позже) на обледенелый школьный дворик, начинавший тонуть в сумерках, вывалила кучка учителей, а точнее, Венера Ивановна, Анна Ильинична, Марина Прокофьевна, Павел Антонович и уборщица Александра Михайловна. Все они возвращались с "приема", устроенного в честь все того же "кого-то" из РОНО, для которого и пеклись булочки со взбитым белком, облюбованные Венерой. На этот "вечер" Агриппина Андреевна не смогла явиться все из-за той же несчастной Лыкиной из 7б.
Смеющееся учителя попрощались у школьных ворот и, довольные проведенным вечером, и главным образом, довольные собой, отправились своим путем, все еще улыбаясь при воспоминании о тех небылицах о личной жизни Агриппины Андреевны и о способах вложения ее неимоверного, по их подсчетам, капитала, которые они все вместе придумывали, над чем, собственно, и смеялись.
Павел Антонович, засунув руки в карманы, шел, вслушиваясь в хруст снега под его ногами. "Музыка зимы"- подумал он, улыбнувшись, как ему показалось, удачному определению.
Вообще, Павел Антонович втайне писал стихотворения, не то чтобы талантливые, но для него самого очень важные. Написав пару строк, он откидывался на спинку любимого кресла, весь переполненный чувством какого-то удовлетворения, от чего его тело пребывало в состоянии дрожи, казалось, близком к полету. Этот учитель труда считал себя романтиком, лелеял свою любовь к творчеству и считал себя, если не Пушкиным и не Бродским, а хотя бы просто талантливым человеком.
Он шел, вглядываясь в темное небо, вдыхая колючий воздух, и сочинял очередное свое творение. "В этом стихотворении, - размышлял он- должна быть именно такая атмосфера...таинственная...сказочная... Я пожалуй так и назову его " музыка зимы". Он обрадовался предстоящему удовольствию.
" Улыбкой жемчуга из звезд мне бездна неба улыбнется",- ему даже самому понравилась пришедшая на ум строчка, которая, подумал он, могла бы принадлежать и известному поэту. Он пребывал в таком приподнятом расположении духа, когда услышал какой-то крик.
Не раздумывая, он кинулся на звук, где и увидел двух подростков лет 17, выдирающих из рук маленького существа сумку. "Маленькое существо" за сумку держалось крепко, поэтому разъяренные подростки пустили в ход руки. В исступлении колотили они скрючившееся и стонущее от боли тельце, когда подскочил Павел Антонович, со всей дури ударивший одного подростка в солнечное сплетение, а другого- в живот. Охнув один из них попятился и, прихрамывая, скрылся из виду, другой же, ошалевший, видимо, от боли, закричал дружку что-то вслед и ринулся за ним.
Павел Антонович, сам не на шутку испугавшийся, прорычал матное слово и кинулся к комочку, который все еще лежал на земле.
"Маленькое существо", как выяснилось после того, как Коротько взял легенькое тельце на руки, оказалось Лыкиной из 7б, возвращавшейся с занятий с Агриппиной Андреевной.
Почти в целости и сохранности Лыкина была доставлена домой к уже начинавшей волноваться маме, которая по счастливой случайности оказалась врачом.
Домой Павел Антонович вернулся разбитый, растерявший творческий настрой, отчего ругал себя, подростков, Лыкину и мамашу ее. Не поужинав, злой, он лег спать.
Примерно во время размышлений Коротько об улыбке неба Венера Ивановна и Марина Прокофьевна медленно прогуливались по парку, направляясь к дому "Мариночки". Они весело смеялись, потому что, как выяснилось, в пединституте у них преподавала одна и та же преподавательница, промыванием косточек которой ее две бывшие ученицы сейчас и были заняты.
Но вдруг, взглянув на большие наручные часы, Венера Ивановна затараторила:
- Мариночка, милая, извини, я тут вспомнила...у меня...дело...мне нужно...ну ты понимаешь, да?
- Венерочка Ивановна, - заверещала Марина Прокофьевна- ну как же так? Вы же пообещали...у меня и тортик...
- Мне правда...очень...необходимо! В следующий раз я приду сама и непременно с тортиком! - кричала Венера, уже убегая по аллее.
Брошенная Марина постояла пару минут, вздохнула, смачно плюнула на землю и ногой ударила по урне, которая, опрокинувшись, вывалила все свое содержимое на снег.
- тьфу ты! - заключила Марина Прокофьевна и поковыляла совсем не идущей ей, двадцатичетырехлетней, старческой походкой.
Венера Ивановна влетела в свою квартиру, где и была встречена дочкой, розовощекой восьмиклассницей Светочкой.
- Мама, я погладила белье...я все-все сделала так, как ты просила! Мам, ты куда-то собираешься идти? - спросила Света, увидев, что любимая мамаша на ходу схватила треть батона(который намазала маслом) и стала искать что-то, жуя батон.
- Отстань! - огрызнулась разучавшаяся быть веселой дома, Венера.
- Мамочка! Мамулечка! А можно мне с тобой? Пожалуйста! - просилась бедная восьмиклассница, которой просто было очень скучно и хотелось больше времени проводить с матерью.
- Отстань...дрянь такая! Сказала же...отстань! - закричала Венера, ударив дочь по лицу.
Розовое личико стало пунцовым и, заглушая рыдания, Света убежала в комнату.
Венера вышла из квартиры еще злая и направилась к автобусной остановке, где поймала маршрутку, чтобы промчаться через весь город к трехэтажному дому, огороженному забором. Дело в том, что Венера Ивановна обожала животных. Именно обожала, любила больше людей и себя. В этом трехэтажном доме располагался приют для бездомных собак и кошек с печальными глазами. Два раза в месяц Венера приезжала в этот Богом забытый уголок города, чтобы понянчиться с братьями нашими меньшими, которых она любила больше кого бы то ни было на свете.
Агриппина Андреевна, выпроводив Лыкину, упала на старенький диван и тяжело вздохнула. Раскалывалась голова. Ей до чертиков надоела школа, надоели эти вечно ничего не понимающие оболтусы- ученики. Ей хотелось покоя.
- Агриппина!! - раздался крик из дальней комнаты.
Она засунула крошечные ноги в мягкие тапки и, шаркая, направилась в спальню.
- Что? - усталым голосом спросила она.
- Принеси мне чаю.
В самом углу темной комнаты, на широкой кровати, лежала Инна Андреевна, сестра Агриппины, амбициозная, властная и честолюбивая особа, ставшая паралитиком из-за банальной автокатастрофы. Именно на лекарства сестре тихая учительница по английскому тратила все свои сбережения, зарабатываемые от репетиторства.
Закрывая глаза от боли, учительница по английскому направилась на кухню, чтобы сделать немного чаю своей больной сестре.
- С молоком?! - воскликнула сестра, когда ей был подан чай. - Я с лимоном хочу, с ли-мо-ном!!
- Пей. - твердым и внезапно страшным именно от этой твердости голосом приказала Агриппина.
Инна Андреевна опешила:
- но..
- Без всяких "но"!- прервала ее Агриппина. - ты...ты мне портишь всю жизнь! - закричала она уже высоким голоском, изливая весь яд обиды от несправедливости, который она копила у себя в душе- Дай мне отдохнуть! Ты слышишь?! Я...я ненави... - она запнулась, захлебнувшись в своем шипении.
Инна Андреевна поставила чай на тумбочку и отвернулась. Агриппина выдохнула злобу развернулась и ушла к себе в комнату, хлопнув дверью, мысленно ругая сестру и себя. Она не увидела крупные, наполненные кричащей болью, слезы, которые в темноте катились по впалым щекам Инны Андреевны.
Выключив свет, Агриппина Андреевна кинулась на кровать. Засунув голову под подушку, она плакала. Ей было жаль себя.
-какая же я...несчастная! -всхлипывала она под подушкой. При мысли о лучащемся и таком недоступном слове "счастье" в её голове проносилось вечно смеющееся лицо Венеры Ивановны, лучезарная улыбка на загорелом теле Павла Антоновича, плавная линия губ ироничной Анны Ильиничны, девичий румянец Марины Прокофьевны.
- А ...я? - шептала она - а я-то как? Господи, почему все так несправедливо...почему ты...даешь счастье одним, а других лишаешь его...это несправедливо! Почему ты... покинул меня...?
Она и не знала, что Венера Ивановна страдает сильной степенью ожирения, в связи с чем очень тяжело болеет; она не знала, что нет никакого друга в Италии у Павла Антоновича, да и не было никогда, а загар он получает от применения автозагара, на тюбики с которым тратит большую часть зарплаты, от чего не доедает; она не знала, что Алешенька, сын Анны Ильиничны, частенько, будучи в нетрезвом состоянии, бьет мать, от чего та каждую ночь плачет в подушку; она не знала, что у юной розовощекой Мариночки Прокофьевны, у которой вся жизнь впереди, полгода назад умер ребенок, которому было 2,5 года.