Аннотация: Если вы это читаете, я вас поздравляю, если после прочтения пары страниц, бросили, то поздравляю ещё раз...
Яркий всполох в глазах! В голове набат. Боммм, боммм, бомммм, левая рука держащая щит отяжелела и опускается по малу вниз . Слышу чей-то зычный голос,
- Держись православныя! Дружно навались! Ошуюю-руби, одёсную - коли! Дружно! Кто-то помогает мне приподнять щит, кричит мне в ухо,
- Боярич! Боронись заради Христа. Не сберегу ить я тебя один. Рубись Кожемякино семя! Сгинем же!
Ну да, Кожемяка я. Но никакой не боярич, а простой ростовский парень двадцати пяти лет. На все вопросы анкеты можно через весь лист написать один ответ, НЕТ. Ну как Ростовский? Ну, бываю наездами в городе, а так всё у деда в деревне. Девки там слаще, пища натуральней, и никто не ездит по ушам 'Голосуй, а то...'. После развала совхоза миллионера, дед умудрился заиметь малёхо землицы, тракторишко, грузовичок и кузницу. Вот там, на просторах бывшего Дикого поля и проводил я время, меняя то трактор на машину, то машину на очередную девушку, то махал молотом в кузне, помогая деду выковать какую-то необыкновенно красивую фиговину. Дед в мои амурные дела не лез, сам по молодости любил сладкое, но предупредил, чтобы не борзел с солдатками. А я, сгибая и разгибая арматурину в два пальца диаметром, прогундел,
- Отмахаюсь если что. По всему видать не отмахался. Подстерегли ироды, да проломили видать черепушку, вот глюки и рубятся одесную и ошуюю, мать иху. Но ничего, порода наша крепкая, справлюсь с недужью. Блин! Что за словечки ? Недужью, боярич? Вот опять.
- Боронись боярич! Открыл один глаз, неясно видно. Но кто-то прёт на меня верхом на коне размахивая кривой саблей, и явно с не добрыми почему-то намерениями.
Неет козел, Кожемяку вот так просто не взять, шаг вправо, хватаю коня за уздечку, и мечом вдоль ноги всадника, да под бахтерец в живот,- наа! Наверно больно ему. С трудом открыл второй глаз, огляделся. С десяток ролевиков, одетых под старину в кольчугах и шлемах, рубились с атакующими их, полусотней вопящих и визжащих уродов. Те, в основном пешие и вооруженные в большинстве своём дрекольем, вывались из леса подступающего прямо к дороге, и навалились на обоз, прикрытый небольшой ратью.
- Голимый гоп - стоп,- подумал я. Но в этот раз татям не повезло, малая рать оказалась зубаста зла и опытна, потому перебив добрую половину нападавших, остальных гнала и рубила без жалости. Татей на Руси казнили там, где поймают. Поводья коня я так и не отпустил, и он стоял, косясь на меня большим карим глазом не шелохнувшись. В его ногах валялся, его бывший владелец уже отдавший Богу душу, а мне хабар. Пригляделся, а ведь добрый боевой конь, как он попал разбойникам в руки, вряд ли кто уже расскажет, ну а мне он понравился окрасом и статью, каштанового цвета круп, белые носочки, чёрная грива, мощный, высокий. Мечта, а не конь. Ко мне подошёл бородатый воин, и радостно сверкнув глазами забасил.
- Оживел боярич? Добычу вижу, из рук не выпускаешь. молодца! Как голова? Видел я, как тебе ошеломило брусом, а ты не спи в бою, сколь раз тебе сказано было, прикройся щитом, прикройся щитом, ан нет, ты всё норовишь по-своему. А ежели бы тот брус да пониже и в личину шелома? А? Что сказал бы я деду твоему? А вот доедем до места боярич, отдохнём маленько, и снова возьмёмся за учёбу, пометают в тебя отроки поленья, покуды не научишься отбивать щитом, не отстану. Я ить еле отбил тебя у татей, ужо хотели прирезать, да не дал я. А конь хорош! Ну-тко, дай гляну я татя. Воин отодвинул меня в сторону и наклонился над телом,- ты гля Алёша, какая у него сабля, да и пояс хорош, глянь на нож боевой, сталь не узорчата, но хорош, да и сабля хороша, видать одним мастером деланы. А бахтерец? Воин от удовольствия видеть и щупать собственными руками сплетенный из мелких стальных колечек халат с капюшоном, прикрыл глаза и зацыкал языком.- Чудо как хорош, дорогой хабар ты взял. Везёт вам Кожемякам, первая рубка и нате вам. Твой отец тоже в первой рубке богатура завалил, брони добыл и на себя и на коня. И ты туда же.
Я слушал этого старого воина и начал понимать, никакое это не кино, и тем более никакие это не глюки в больничной палате, а 'Реальное Попадание'. Между девами, трактором, автомобилем и кузней я находил время и почитывал фантастику. И про "попаданцев" тоже. Первым делом все они почему-то заморачивались арбалетами. Ну, это то понятно, студент или офисный работник, хрен натянет боевой лук, да и хрен из него попадёт куда-либо. Этому учатся всю жизнь и всю жизнь качают определённую группу мышц. Ну, с мышцами у меня, судя по всему в порядке, ничего не убавилось, глазомер вроде как бы тоже не утрачен. Не похваляясь скажу, что и охотником я был добычливым, навскидку, с любого направления, одним выстрелом гасил любую дичь. Вот интересно, сохранилось ли здесь это умение? Наверное пора аккуратно пораспрашивать дядьку, кто я и что я, и главное 'когда' я. Народ деловито развешивал ещё живых и уже мёртвых разбойников вдоль дороги, собирал добычу, где-то слышен был вопль пытаемого татя на предмет указать, где у них схрон. Дядька раздел моего противника донага, осмотрев и ощупав каждую тряпку, обувь и нашел-таки заначку. С десяток золотых и пару десятков серебряных монет. Увязав денежку в тряпицу прихватив кое-что ещё, мне он вложил в руки пояс с оружием и бахтерцом и повёл к нашим телегам. Оказывается, мы идём с обозом, и добираемся из Ростова Великого, где я жил с отцом и матерью и ещё двумя младшими братьями к деду на Порубежье. Тот отъехал года три назад с ватагой охотников, нашел добрую землю, и на берегу реки срубил сначала острог, на другой год перестроил в крепостицу, распахал землю, отсеялся и послал гонцов к родне, звал на новые земли. Прельщая одних доброй охотой других хорошими урожаями, третьих наделами земли, не скрывая при этом, что местные на пришельцев точат зубки. Но оружие у них худое, наконечники стрел и копий роговые, а топоры хоть из железа, но мягкого. Оказалось, я пал в ножки отцу и отпросился на вольные хлеба к деду в подспорье. Мне собрали телеги, с припасами прикупили закупов три семьи, а отец покопавшись в сундуках, выдал мне неплохую бронь из тех, что он добыл ратясь с княжьими супротивниками, шлём, меч и щит. Потом подумав, снял со стены саадак с боевым луком.
- Ну-тка вздень тетиву. Не без труда, но это мне удалось.- Одень-ка, - он передал мне кольцо на палец,- натяни лук. Я довольно легко потянул тетиву до плеча, ещё бы не натянуть, коли дядька ежедневно заставлял меня опустошать два колчана стрел, сначала учил метко стрелять, потом учил стрелять быстро и метко.- Молодец,- продолжил отец,- доброго из тебя воя вырастил Тимоха, с тобой и поедет. Забирай лук, возьми стрел, да просто наконечников пару десятков, свой охотничий лук тоже возьмёшь, ну и стрелы какие были у тебя. Коня не дал, но прощаясь сказал,
- Коня добудешь в бою, все мы Кожемяки с этого начинаем, и дед твой и прадед начинали пешцами, но не зря же тебя учили и конному бою.
Распрощавшись с матушкой, братьями, и под слёзы матери и рёв близнецов уехали. Вот так вот! Удар по голове мне 'там' и такой же и в тоже место местному Кожемяке и вуаля. Я здесь, а он? Если он 'туда', то попадёт в дедовы руки и не пропадёт точно. Но там всё же цивилизация. А здесь? Чем они интересно задницу здесь вытирают? Мысли скакали как ошалевшие козы по скалам, не заметил как мы добрались до своих телег, наши закупы выбрались из под них и непрестанно кланяясь блажили во весь голос, расхваливая Господа нашего Всеблагого.
- Все целы,- довольно грозно спросил сопровождавший меня дядька.
- Никого, слава богу не убили батюшка, - опять заблажили они.
Разденьте татя, да застирайте руду,- отдал он приказание челядинцам, и уже обращаясь ко мне - снимай боярич шлем, гляну, что там у тебя. Дядька осторожно помог снять его, потом подшлемник, развернул меня к свету и сказал,- эй там, воды да тряпицу почище. Даа, а ведь на волосок от смертушки ты был Алёша, чуток ниже и уже бы закапывали. Бровь порвало, глаза кровью залило, да как ты умудрился слепой то, конного заколоть?
- Видать мне его немного было, как в вечер смутно, ну и на ощупь считай и пырнул его мечом. Стоптать меня видно хотел разбойник, ошеломить ему меня удалось, евойный видно брус мне прилетел, да поднялся я, он видать тоже за хабаром напустился, да прогадал с ударом.
- Делаа, однако боярич на этот раз удача на нашей стороне была. Теперь вона, тати висят аки вороны битые, а мы с хабаром. Видать еще до схрона нас отведут, и там ещё добычу возьмём. Вдоль обоза проскакал всадник, собирая охочих людей в поход к схрону.
- Ты Алёша лежи, после такого удара по голове, полежать надо пару дней, очунять, а то худо может быть. Схожу я с Митрием, глядишь, нашу долю добычи сами возьмём, а не ту которую нам опосля драки снесут, есть тут ухари на халяве разжиться. С тем прихватив невысокого парня с копьём и щитом, ушёл в голову обоза.
- Эй, бабы, кто нить дайте чего пожевать, да попить принесите. Сам же взял в руки шлём и посмотрел на вмятину, даа, Лёшке прилетело будь здоров, вмятина с чайное блюдце смяла железо шлёма, хорошо подшлемник был, а то бы "глазунья натуральная", нате вам с высунутым на сторону языком. Принесли копченого мяса, туесок с солёной черемшой, краюху хлеба и корчагу клюквенного напитка. Присел не край телеги и, свесив ноги, вгрызся в рёбра какой-то копчёной животины. Жевал и прислушивался к себе. Впечатление что это тело моё, никаких напряжений в мышцах, память помнила всё мое из двадцать первого века и хорошую такую часть памяти местного богатыря. То, что он стрелял из лука не просто хорошо, а очень хорошо и попасть в цель и на три сотни шагов ему было не проблема, и то, что он в этом мире, был крепким парнем. И то, что его учили бою на мечах, топорах, копьях, да и просто кулачному бою.
- Даа, попал что называется, - размышлял я, пережёвывая вкусное мясо и продолжая оглядываться вокруг себя. Телеги тяжело груженные, накрыты пологом из коровьих шкур, а по бокам увязана разная хрень, мешочки туеса, короба из бересты, котлы. Тут же стояли привязанные к телегам, козы, лежало пару собак. Волы, а именно они были впряжены в телеги, меланхолично жевали свою жвачку, коров бабы отвязали и отвели попастись, парни таскали, откуда-то вёдра с водой поили живность. С кем бы тут пообщаться на предмет информации? Нет, подожду дядьку, неча сор из избы выносить. Могут не понять. К вечеру вернулись охотники, Митяй, и ещё два оборванных парня гнали впереди себя трёх коров и маленького бычка. А дядька и сам ехал на коне, и вёл ещё заводную лошадь с навьюченным на неё добром. Эх, в недобрый видно час атаман решился напасть на нас, вон оно как обернулось. Потерял всё, жизнь, друзей, если они были, добро которое награбил.
- Как ты Алёша? Дядька спешился и подошел ко мне.
- Да вот сижу, хлеб жую, тебя жду, ответил я ему.
- Ну, раз жуёшь, почитай пронесло беду, обрадовался старый дружинник. После таких ударов ни жевать, ни сидеть не тянет, только лежать да нутро выворачивать. Ох, свезло тебе Алёша. А мы вот с прибылью,- похвалился он.- Глянь конёк, хуже конечно твоего, но тоже сгодится, и заводная тоже неплоха, коровки опять же, бычок, да пару полоняников, нерусь правда, но ништо, окрестим. Да железа дворового, разного, да рухляди немного, ну и целы, слава Богу, да там и биться некому было. Кто-то успел отсюда добежать, предупредил их, тати и сбёгли добро побросавши. Лишь бы живота своего сберечь. Кузенку малую прибрал я, пару молотов, клещи, наковаленка, да формы под литьё наконечников, да меха ножные, шила, иглы, да нити крепкой доброй моток. Всё в хозяйстве пригодится.
Кто бы спорил, я уже догадывался, что являюсь рабовладельцем, и всё что добыто, шло мне в казну. Это потом я выделял из добычи кому одёжку, кому обувку. Никаких денег смерды не получали, довольны были что их кормят, одевают и дают работу. Кроме груженых телег, со мной в Порубежье брело человек пятьдесят "мужска и женска" полу, да два десятка детишек разного возраста. Боевая составляющую обоза, состояла из меня, моего дядьки, трёх моих личных боевых холопов, и ещё десяти воев, которые согласились со своими семьями, на переезд к своим родичам в порубежье. Вооружены в основном, копьями, щитами да ножами. Кроме того, у некоторых из них, я видел ещё и боевые топоры. Кроме закупов, у меня оказалось, были и челядинцы, которых выделила мне мать, из бесправных по тем временам, племени домашних слуг, мастеров на все руки. У остальных в обозе, были только семьи.
- Дядька Тимофей, а долго ли нам ещё брести то? Где дедова крепость то, - спросил я.
- Да сколько ж можно Алёша. Ты ж три дни тому спрашивал, я тебе обо всём же рассказал, запамятовал что ли?
- Так это ж, дядька, я ж в голову ударенный, забыл что ли? Чего-то вылетело и не вернулось, чего-то прилетело да не полностью втемяшилось. Вот веришь ли, ни дня, ни месяца, ни года не помню. Вот ей ей, - я перекрестился,- ни кто княжит в Ростове, ни куда едем, ни образа деда не помню.
- Точно не помнишь? Ну-тко, ещё раз перекрестись!
Моя рука автоматом махнула сверху вниз и справа на лево двумя перстами три раза, потом достала из-за пазухи серебряный крест и сунула его мне в губы, чмок! Контроль на принадлежность этому миру, а не нави, мною пройден, и насупленные брови дядьки расправились и он облегчённо вздохнул.
- Да, бывает такое. Не поверишь Алёша, мой боевой товарищ, получил однажды ослопом по затылку, упал замертво, пролежал седьмицу, потом встал и заговорил на непонятном нам языке. Дык год мы его учили языку, так и помер, но всё талдычил,- "скузи да скузи". А никто в его роду кузнецом и не бывал.
- Охренеть! Так у них тут таких туристов как я, должно быть как грязи. Надо приглядываться к народу, глядишь, и ценный специалист попадётся. Вот я например, нахватался верхушек у деда в кузне, но трактор мне здесь не собрать и пароход тоже, а что ещё я помню или умею? Нефть, бензин, керосин, стеарин, свечи, как оружие бензиновые гранаты. Мельница водяная, всю излазил в деревне у деда, в памяти как фотография. Брёвна, доски, ладьи, ага кирпичи, глина, печи в домах и дымоходные трубы. Печь помогал деду ложить, глазами не хлопал, даже помню количество кирпичей в ряду. Колосники херня, дверцы сложнее, вьюшки чепуха. Я давил лыбу, а дядька глядя на меня мрачнел.
- Ну что, детинушко? Вспоминается, чего ни будь?
- Нет, не вспоминается, дядька. Давай помогай.
- Значит так, на столе Ростовском ныне князь Константин сидит, о прошлом годе отец его Всеволод Большое Гнездо, отдал ему в кормление "удел ростовский и пять городов". Ныне шесть тысяч семь сот шашнадцатый год.
- Япооонский городовой! Вот это кинуло! Смутно вспомнилась княжья усобица, родные братья, резались они не по- детски, за право называться Великим князем. Сами сгинули и хрен бы с ними. так они народа за собой уволокли, немерено. Вопль и исторические сведения, естественно мелькнули по извилинам в мозгу, и только мой горестный взгляд в брошенный в небо и сдавленное горловое мычание встревожило моего дядьку.
- Худо тебе,- спросил он участливо.
- Да что-то кольнуло в голове, но ты продолжай,
- Дед твой Палей Кожемяка, огнищанин князя Всеволода, за службу и по увечью, получил деревеньку на прокорм, и отпущен со службы. Отец твой, ныне служилый боярин при князе Константине. Ты, боярский сын Алёша Кожемяка, и едем мы всем обозом к деду твоему, что упросил князя отпустить его на Порубежье, срубил он там со своими и охочими людьми острог, на реке Сухона, да сел там воеводою. Хоть и старый да увечный, но тем самым, продлил пределы княжества, князь за то, ему и его потомкам на воеводство грамоту дал. Вологду мы проехали, дён через пять будем у устья Сухоны, срубим плоты и по реке доберёмся до места. Триста вёрст, а что делать?
А действительно, что как не упорно идти? Хорошо хоть дорога пробита, да хожена кем-то не раз и не два, колея набита, есть места ночёвок. Броды через речки и ручьи, не хватало только трактиров на обочине. Добрели до устья Сухоны, там стояло рыбачье сельцо с пяток дворов и старинушка, шамкая беззубым ртом, посоветовал нам поторопиться с плотами, ибо половодье только началось и в это время Сухона течёт на север. Споро срубили плоты, увязали и погрузив телеги, скот, и людей отплыли. Река виляла руслом как гада, то и дело плоты садились на мель, но как говорится упорство и труд дело самих утопающих. Нельзя было останавливаться, ибо половодье могло схлынуть, а плоты остаться на мели. Поэтому решено было плыть сколь возможно видеть, питаться чем запаслись, ну и следить за берегами, ибо места тут дикие, а чудь и меря говорят ещё те искусники пострелять из луков. Но, Бог не выдал, и чудь не съела! Скорость сплава была высока, паводок в этом году был высокий и плоты, прошуршали над мелями и перекатами без особых проблем. Вместо десяти верст в день мы делали все двадцать, а то и более вёрст, и вот наступил день, когда нас вынесло под высокий утёс, на вершине которого стояла крепостица.
- Даа, - сказал я разочаровано,- не форт Росс. Пристали к берегу.
- Скачи давай к деду, - дядька подвёл мне уже осёдланного коня,- заждался он поди ?
- Ага, вот только порты поглажу и поскачу,- буркнул я про себя, а в голос сказал,-
- Телеги с плотов долой! Плоты разбивай, брёвна быками доверху берега вытащить, погнали наши городских! Мы свои плоты разобрали и вытащили быстро, помогли соседям, затем опять собрались в обоз и вдоль берега поехали за мальцом, посланным из крепости указать нам дорогу. Версты две, не меньше пришлось тащиться по песчаному берегу, пока наконец не появился удобный и широкий овраг, по дну которого обоз поднялся на высокую скалистую и плоскую вершину. Пришлось опять спешиться, помогать быкам, тащить поклажу. И так весь обоз. Умаялись знатно, но оно того стоило ибо со схода тянуло полоску тёмных облаков намекая, что по приезду нас и помыть могут. Вот так чинно, во главе обоза, на красавце коне, оружно, я ехал на встречу к деду.
Агаа, воот в чём хитрость крепостицы. Скалистый берег оказывается своим клином, заставил реку огибать себя с двух сторон, а третью сторону дед перегородил высоким частоколом из брёвен в обхват полтора толщиной. Небольшие ворота, лишь бы телега поехала, башенка над ними, в ней стража.
- Кто такие, откуда? Куда? И хоть нас уже давно узнали, но обряд вступления новичков в крепость необходимо было соблюсти.
- Боярский сын Кожемяка, с людьми на житьё и службу к вам просится.
- Болезных смертной хворью нет ли среди вас?
- Господом богом клянусь, здоровы все. Я трижды кинул креста с плеча на плечо.
- Проходите, давно вас ждём, а ты боярич скачи вон к тому дому, там дед твой тебя ждёт.
Ну, вот он момент истины, признает ли меня дед? Ну и мне, как бы не мешало угадать который из трёх старцев мой дед. Не спеша подъехал к крыльцу, на котором стояли деды, не спеша слез с коня, отдал повод мальцу, не спеша подошёл, сотворил полупоклон. Выпрямился. Только хотел поздороваться, как услышал в свой адрес упрёк.
- А што Алёшка, ниже поклониться спина переломится? Так ли чтят главу рода? Одноногий старик, с костылём похожим на костыль пирата Сильвестра, недовольно скривил рот.
- А давайте, я паду на крыльцо и поправлю его лбом, где тут у вас доски скрипят? Не сдержался я,- и вам в радость, и терему польза. Может ещё где, чего поправить надо вы скажите, я с почтением всё слажу, лоб у меня крепкий! Дед выпучил на меня глаза, захохотал, раскрыл объятья и со словами,
- Моя, моя кровь! Иди ко мне Алёша. Дай обнять тебя. И таки крепенько придушил в по-медвежьи сильных руках. Да, Алёша вырос ты за три года то, и в плечах раздался, и к солнышку потянулся. Богатырём будешь. Попомни мои слова. Ты где такого конька взял? Добрый конёк.
- Где взял, деда, там больше нет. Тати, на нас после Вологды напали, мне в голову прилетело брусом, добро что вскользь, но стряхнуло знатно. Однако успел я конного татя, что решил добить меня упокоить, вот от него и конь и оружье доброе, и бронь, но по перву, никого не узнавал, да и себя не помнил. После мало, помалу, вспоминал, прости если чего не сразу вспомню.
Дед вскинулся,
- Да в шеломе ли ты был Алёша?
- В нём деда. Как же без шлёма то? Да вот он, я сунул свою индульгенцию ему в руки. Вмятина красноречиво намекала, что получивший это украшение на шлем и болтающий тут на крыльце молодец, чудом легко отделался. Про домашних, тебе Тимоха всё расскажет. Со мной шесть десятков всякого народу, не потесним ли? Приюти, пока мы себе жильё не срубим.
- Избы пусты есть, готовились же. Я уже указал Добродею, примет твоих людишек и скотину. А ты молодчага, о людишках не забываешь, за твоё добро к ним они тебе верностью и трудом отплатят. Ну пойдём за стол, угощение готово. Мы вошли в большую избу, теремом это назвать было нельзя, полутёмный зал, небольшие окна, "застеклённые" бычьми пузырями, стол в три доски, небогатое угощение состоящее из пирогов, кулебяк, да жаренного на вертеле поросёнка. Дед прочитал молитву, мы каждый про себя повторили её, и наконец сели за стол. Дед всё больше рассказывал о местных проблемах, о племенах с чудинами, что бродили вокруг кусая пока по мелкому, но чувствовалось, что вот-вот, решатся на более крупную пакость.
- Дед, - спросил я,- а ты не пробовал с ними договориться? Чем мы им мешаем? Леса тут немерено, реки я видел две, зверя чаю не считано, рыбу не переловить. Разве ж напал ты на них первым, поселенья их, пожог, убил кого-то, в полон девок да мужей их взял?
- Нет, Алёша. Некогда мне воевать тута было. Три года как мураши, то лесу нарубим, то стену строим, то избы ладим. Между этими делами, пашем, сеем, зверя бьём и рыбу ловим. Спали в пол-глаза. Да далече не ходим, зачем соседей дразнить. Раза два приходили они ли другие, ватагами, стрелы пускали, да стена уже стояла, а приступом брать стены не умеют они. Вот сейчас народу прибавилось полегче станет, нас ведь тута не рать, а неполная сотня народу, это ежели ещё и баб за народ посчитать.
- А какие они из себя? Не страховидны ли, глаза не раскосы ли, ноги не корявы, - спросил я.
- Ежели судить по тем, кто к нам на торг приходит, то обнаковенны, ответил дед,- девки белобрысы и курносы, бабы дородны, мужи рослы. Нет, не страховидны. А почто интересуешься?
- Да есть одна мысля, но я тебе её расскажу опосля. Какое самое сильное племя у них знаешь?
- Знаю, Алёша, знаю. Есть у них такое, недалече кстати обретается. Вот гляди,- дед потянулся к полке, достал с неё свиток бересты, развернул её, и оказалось, это была карта, схематично конечно, но карта. Жженный острым железом рисунок соединяющихся друг с другом линий видимо обозначал реки. - Вот наша Сухона,- дед ткнул корявым пальцем в одну из линий,- вот она впадает в Двину, так мы назвали реку которая пошире Сухоны и течёт далее. Вот тут наша крепостица, по Двине вниз с полсотни вёрст, опять река в реку впадает, там мы не были не знаем, но приплывали к нам на долбленых челнах люди, соль да меха, на мену привозили, они то из того племени. Семья одна осталась от них, доглядчики, мы то понимаем, но худа, им не делаем, наоборот, помогли избу поставить на выселках. В крепость их не пускаем, неча им всё видеть. Посиделки затянулись, ночь глянула в небольшие окна, затянутые сушенными и промасленными бычьими пузырями. По углам челядь зажгла поставцы с лучинами.
- Даа, со светом у них тут напряженка. Свечей не палят, жгут лучину. Кина точно не покажут, подумал я. Где-то недалеко кто-то перебирал струны гуслей и незатейливо вещал о вещем Олеге. Себе что ли попробовать сыграть и спеть. Маялся я этой дурью в том мире, девки млели, и я по одной их скрадывал. Полезное надо сказать умение. Гитара была хорошая, играл я по деревенским мерам как Маэстро, мог и испанскую мелодию наиграть.
- Пойду я деда, гляну как там люди, послушаю гусляра.
- Иди внучок, дело твое молодое, посмотри, послушай, гусляр у нас хороший песен много знает. Жить, и спать будешь у меня, челядинец дождётся тебя и покажет светёлку.
С тем пожелав друг другу, доброй ночи разошлись. А я побрёл на звук гуслей и свет небольшого костра. Группа молодёжи, сидела вкруг старенького деда, который перебирая струны гуслей, закрыв глаза, речитативом вещал о походах и победах. Но вот он закончил очередную песнь, и я набравшись наглости попросил.
- Дай ко старче гусли мне глянуть, может и я чего спою.
Дед открыл глаза, глянул на меня и спросил,
- Умеешь разве боярич?
- Навроде умел, сейчас посмотрим, не разучился ли, - взял в руки инструмент, тронул струны раз другой третий, приладился, попробовал один перебор, другой, и выдал изумленной публике,
-По Муромской дорожке
Стояли три сосны.
Со мной прощался милый
До будущей весны.
Он клялся и божился
Со мной одною быть.
На дальней на сторонке
Меня не позабыть.
Наутро он уехал,
Умчался милый вдаль.
На сердце мне оставил
Тоску лишь, да печаль...
Молодой голос звенел ручьем, затихал омутом, и плакался листвой поникшей ивы, о доле брошенной девушки. Кончилась песня, я огляделся, женская половина зрителей вытирала слёзы шмыгая носами, мужская раскрыв рты, смотрели на новоявленного Садко. Гусляр же глядел на свои гусли, перебирал пальцами и видимо не понимал, как можно сыграть на них иначе, но он видел это чудо воочию и слышал новые ритмы собственными ушами. А я вспомнил концерт одного молдаванина, тот вышел на сцену, положил электрогитару себе на колени и заиграл, перебирая двумя руками струны и лады. Я был сражен манерой игры, и виртуозным искусством артиста. С большим трудом удалось пробиться за кулисы и упросить маэстро дать пару уроков подобной игры. Не с первого и не с десятого раза, но мне удалось ухватить ритм движения кистей, пальцев. И через год играл вполне прилично в новой манере.
- Кто учил тебя боярич,- спросил старый гусляр.
- От Бога мне то уменье дадено дедушко, от Бога
- Спой боярич еще,- самая бойкая девушка подталкиваемая подружками, попросила меня.
- От чего ж не спеть? Спою!
Подтянул кое-где колки, подстроил семь струн, глянул в звёздное небо и запел любимую мной песню. Там в другом времени пела её Пелагея, голос и душа России. Ну а здесь её спою я.
- Выйду ночью в поле с конём,
Ночкой тёмной тихо пойдём,
Мы пойдём с конем по полю вдвоём,
Мы пойдём с конем по полю вдвоём.
Мы пойдём с конем по полю вдвоём,
Мы пойдём с конем по полю вдвоём.
Ночью в поле звёзд благодать,
В поле никого не видать,
Только мы с конём по полю идём,
Только мы с конём по полю идём.
Только мы с конём по полю идём,
Только мы с конём по полю идём...
Опять закончилась песня, народу вокруг собралось уже больше в стороне заметил деда о чём то оживлённо толкующего с дядькой Тимохой .
Даа, тут придётся выкручиваться. Залетел как Штирлиц в Берлине с будёновкой на голове. Придётся валить всё на удар по голове. Прокатит ли? Отдал гусли очумевшему от новой формы изложения историй и новых ритмов гусляру, пошел сдаваться деду.
- А скажи Алеша, когда это ты на гуслях наловчился играть. Да песни слагать? А?
-Так это деда, я и дядьке Тимохе говорил, вот он стоит рядом, не даст соврать, что после удара брусом по голове многое вылетело, но многое и прилетело незнамо откуда. Вот и гусли, в руки взял, ударил по струнам, а песня сама и вспомнилась. А что, хороша же песня, особо про коня.
- Даа, песня чудо как хороша, а и голос у тебя Алёшка, погибель девичья называется. А что ты ещё нового умеешь? Заинтересованно спросил дед.
- Вот не знаю деда, подошёл к гусляру, посмотрел, чувствую и я смогу, взял в руки гусли, слова прилетели. Похожу, посмотрю, пригляжусь, может ещё какое умение вспомнится. Я уже и сам этому не рад. Да что делать то мне, таиться что ли?
- Ну чего сразу таиться. Дед явно сглаживал ситуацию и снимал последние подозрения, ко мне приходи, чай родич ты и мой, наследник. Всё что трудами моими тут воздвигнуто, тебе достанется. Так что помогай. С утра завтрева встренемся, поговорим, расскажу тебе Алёша задумку свою.
С утра, ни свет, ни заря в дверь уже скреблась челядь.
- Вставай боярич, боярин Палей ждёт тебя за столом.
Бляха муха! Да что ж ему не спится-то? Что в этой темени можно видеть?
- Эй кто там? Где у вас тут отхожее место, да умыться воды подайте. Парнишка выволок из угла малую кадушку с крышкой, где плескалась вода,
- Сюда опростайся боярич, а воды умыться сейчас принесут. Вот оно как, переносной унитаз, дёшево и сердито. Блин, ну а чем же задницу они вытирают? Неужели мхом? В углу на колышке висела шапка свежего мха. А что, за неимением гербовой.... Горящая лучина неплохо убила запахи, вот уже принесли деревянное ведро воды, лохань, ковш. Кто-то поливал мне ковшиком в ладони.
- Нет не Рио,- чертыхаясь и матерясь, я с грехом пополам умылся,- надо строиться, забацать себе избу как у моего деда в том мире, и тебе камин в зале и душ, и кухня с русской печью, балкон на втором этаже в кабинете. Там же спальня. Крыльцо с навесом, рядом банька. Времени у меня вагон, надо устраиваться. Одел рубаху, перепоясался. На поясе нож боярский, взятый с бою у татя и пошёл к деду, вошёл, перекрестился на образа подошел к столу. Дед тут же предложил,
- Садись Алёша, спишь долго. Не болен ли?
- Да какой болен? Дед я с той лавки, куда меня уложили, два раза на пол падал, ни тебе потянуться, ни с боку на бок повернуться, ни калачиком свернуться. Найдётся ли у вас пара досок, расширить надо лавку то,- я проговаривал это глядя на деда и видел как у того округлялись глаза. Я заткнулся на полуслове. Дед же покряхтев, встал, перекрестился на образа и сказал.
- Нельзя же внучок от сна удовольствие получать, бесы мучить дух твой будут. Все так спят с покон веку. И ты приучишься.
Где-то Дед был прав. Правда мучили меня не бесы, а совсем наоборот, симпатичные упругие красотки, сверкая попками и сиськами, кувыркались со мной. Ох и сладок же этот секс во сне. Кто из нас не испытывал чего либо подобного, пусть бросит в меня сапог. Завтрак не поразил разнообразием, пироги с рыбой, пшённая каша с грибами. Ну и традиционный морс. И на том спасибо. Встали из-за стола, дед прочёл короткую молитву, все перекрестились и разошлись по делам, за столом остался я и дед. Со стола уже убрали, и мы сели друг напротив друга, дед начал разговор.
- Город я хочу поставить Алёша. Видел я сыновей князя Всеволода, кичливы, и своенравны. Умрёт отец, и пойдёт брат на брата, крови прольётся море. Хотел я род свой, пока я в силах перевезти сюда к себе. Подалее от огня усобицы. Вот первый ты, следом приедут твои братья с матерью. А там глядишь и отец твой. Край сей дальний. До нас просто не доскачешь, на войну межусобную не докличешься. А там смотришь один кто победит, тому при нужде и приклонимся. Что скажешь?
- А что тут сказать дед, в такой войне славы не сыщешь, а сгинуть запросто. Согласен я с тобой и спасибо за то, что бережёшь меня. Буду я тебе помощником, по силам и по умениям. Давай я огляжусь, посмотрю свежим взглядом, если во мне нужда будет, зови. Что прикажешь, исполню.
- Походи, погляди, вечером встретимся за ужином. Поговорим. С тем и разошлись, я на крыльцо, дед остался.
Огляделся. Практически равносторонний треугольник, дед построил стену длинной метров двести, тем обезопасив себя от нападения с тыла, выровнял получившийся участок и построил улицу из бревенчатых изб не сильно заморачиваясь её прямизной . Тут же стояли хлева для скотины, конюшни, и птичники. Всё это срало, ссало и воняло. На день стадо выходило за забор и паслось тут же на заливном лугу под присмотром пастушка и пары собак. Колодец с бревенчатым срубом и 'журавлём' был выкопан недалеко от стены. Видимо там нашли водяную жилу. Полная антисанитария. Мне оседлали коня, я решил поехать на выселки поглядеть на семью чудинов.
Вы финнов когда ни будь, видели? Вот, вот. Передо мной стоял финн вылитый актёр из 'Особенностей национальной охоты' С трудом, но вспомнил его имя Вилли Хаапсало, и молодая женщина, русоволосая на вид ничем не отличимая от тысяч других копошащихся у печей и корыта русских женщин.
- Здравствуйте, спрыгнув с коня, я подошёл к ним, широко улыбаясь, демонстрируя максимум миролюбия.- Как она жизнь у вас? Всё ли хорошо? Не страшно ли одним? Вдруг зверь какой? Давил я вопросами, всё это приправляя жестикуляцией иллюстрируя свою речь жестами.
- Ни спеши фоин, мы плухо понимать твой быстрый речь.
- Меня зовут Алёша, медленно по слогам сказал я. Как тебя зовут? Имя?
Финн что-то сказал, я жестом дал понять ему, что не понял, он в ответ подумал и сказал,
- Настоящее имя я тебе не скажу, нельзя. Назови меня сам.
- Да не вопрос! Ты, я указал на мужчину, будешь Штырлик, а она, перевёл я взгляд на женщину Кэт. Хорошо?
- Эти имена не оскорбят души моих предков?
- Что ты! Что ты! Первое имя, это следопыт охотник, а второе, имя его помощника. Что тут обидного? Так как вы тут устроились? Надо ли чего? Вот кстати, я порылся в сумке, висящей на ремне через плечо, и достал стальной рыболовный крючок, подал его Штырлику. На мой взгляд, таким крючком можно было ловить сома. А это тебе, я протянул Кэт, стальную иглу. Та сначала глянула на мужа, тот кивнул, и она бережно как какое то сокровище приняла подарок. Мужчина кинулся в дом, через минуту он уже шуршал на чердаке, через пять он уже нёс свёрнутую медвежью шкуру.
- Твой подарук Алёша оченн дорогой, я не имей чем отдарить.
- Да брось ты Штырлик! Дружба дороже подарков. Когда говоришь ждать караван с солью?
- Через пол луны, приплывут много лоди, много люди, оглянувшись на жену, та брела к дому, добавил, - много воин.
Спасибо за новости Штырлик, а скажи мне, есть ли у вождя твоего дети? Сыновья, дочь?
Есть дочки, и не одна. Но есть и любимая.
Красивая?
- Лебедь белая, красивая, умная, а из лука стреляет, белке в голову попадает. Отец отдаёт за неё богатое приданное. Десятки воинов мечтают ввести её в свой дом, но она поставила одно условие. Лебедь хочет любить своего мужа.
- Ну, это дело поправимое,- подумал я. Если для пользы дела, да подойти к этому вопросу умеючи, надо посоветоваться с дедом. Одна голова хорошо, а опыт не пропьёшь!
Распрощавшись с перевербованым агентом, вскочил на коня и вернулся в крепость, вечера ждать не стал, нашёл деда и рассказал о готовившемся нападении.
- Молодца! Как ты за две железки купил его. Хотя и дорог подарок, но стоит он того.
- Деда, я думаю брёвна от плотов надо затащить в крепость, да на край скалы положить, ежели по скалам полезут, столкнём им на голову пару штук, охолонут.
- Добрая придумка, похвалил меня дед. Давай бери людей и тащи бревна куда задумал, а я со стариками думу думать буду.
- Блин! Видимо с этих пор и появилась пословица,- Инициатива имеет инициатора. Благо у меня есть заместитель, на которого можно положиться, дядька Тимоха. Прищучил, какого-то пацана, и внятно сказал кого я хочу немедленно видеть. СМС ка улетела, сверкая пятками. Через минут пятнадцать появился дядька, на ходу дожёвывая кусок мяса.
- Что боярич? Случилось ли чего?
- Воевода Палей приказал, а я передаю приказ тебе. Соберёшь людей, возьмёте всех волов, что пришли в нашем обозе и затащи все брёвна от наших плотов в крепость. Да разложи их по краю скалы в сажени от обрыва. Вот смотри, я схематично нарисовал план крепости, берега и места складирования брёвен вдоль обрыва. Понял ли?
Да чего тут не понять? Всё сполню.
- Давай дядька шевели булками, а мне гусляра надо найти.
Вышел на крыльцо, тут крутились босоногие мальцы ожидая приказов .
- Гусляра ко мне. Бросил я в толпу мальчишек приказ, тут же один сорвался с места, а я пошел к дозорной башенке которая стояла на самом крае утёса. Вид с неё я скажу вам, потрясающ! Две не малые реки встречались у её подножья, как две сестры старшая и младшая и дальше уже бежали обе, одним теченьем перемешавши воды. По обе стороны берега, заросшие дремучими лесами. Красота!
- Боярич. Ты хотел меня видеть.
Я оглянулся, у лестницы стоял гусляр,
- Как зовут вас мастер?
- Еремей я.
- Так вот Еремей, знаю я, что каждый гусляр ладит себе гусли сам.
- Верно то боярич.
- А если я тебя попрошу, сладишь мне гусли?
- Слажу, но заплатишь мне песнями, добро?
- Да сколько угодно, петь буду, запоминай, но есть один уговор, я нарисую какие гусли хочу, а ты скажешь, сможешь ли такие сладить. Есть ли у тебя угол, где ты мастеришь гусли?
- Боярич , я ить не токмо гусли лажу, Я и дома рублю и ладьи, и корзины плету, и короба. Я и луки и стрелы делаю и топорища, и копья, без железа конечно, но на то у нас кузнец, на все руки молодец. Без дела не сидим, и сейчас ты меня от дела оторвал, крупорушку я мастерил.
- А есть ли в крепости гончар?
- Как не быть? Есть! И подмастерья у каждого, по двое, трое. Воевода наказ дал, чтобы через два года, подмастерья сами могли хоть одну штуку товара самолично изготовить. Кто сапог стачать, кто миску слепить, кто нож выковать, кто стрелы сделать. Остальные, кто умом скорбен, кто пашет, кто сеет, кто скотину обихаживает. Пока он рассказывал о том, да о сём, дошли. Пол избы занимала его мастерская, тут же сидели три паренька, один шлифовал стрелы, другой плёл из бересты короб, третий самый сообразительный крутил в руках какой-то пенёк. Помнил я такую штуковину, лежала у деда на веранде в углу. Он говорил что ей 300 лет. Крупорушка состояла из трёх деталей. Я особо не присматривался к ней, поэтому и советовать мастерам ничего не стал, когда в дом зашел мастер, все встали, поклонились мне, потом гусляру, да так и застыли в поклоне. Я буркнул что-то вроде, - работайте, работайте, да бога не забывайте,- и прошел к столу. Там, выбрав пластину бересты, ножом нацарапал две проекции задуманного, а затем, немного подумав, просто взял со стола полосу бересты вырезал ножом в полную длину гриф, вид сверху и его же вид сбоку. Форма короба должна быть вот такая, взял длинную полосу той же бересты и согнул её придав форму гитары. Потом сдвинул обе части, показывая общий вид инструмента.
- Вот эту часть сделай из клёна, показал я на гриф, а эту, указал на короб, из ясеня. Первая часть длиною четыре вершка, вторая три с половиной. Стенки короба толщиной не более ну вот хоть вот этого ножа, указал я на лежащий на столе нож. Высотой пять пальцев всё склеить на рыбьем клею. Когда сделаешь первую часть, мне покажешь. Я осмотрю и решу, что делать дальше, понял ли?
- Понял боярич, хоть и больно мудрёно, но сделаю.
Тем временем быки уже тащили брёвна. У дядьки не забалуешь, он ходил вдоль каравана и где добрым словом, а где и добрым пинком, управлял процессом.
- За раз получилось один плот утащить. Доложился он. За день утащим ещё два, и в три дня все брёвна в крепость доставим.
- Особо не спеши, время есть. Людей береги, не покалечился бы кто. Травы накосить надо, сколько в осаде сидеть будем незнаем, а скотину кормить надо. Возле каждой избы по две бочки воды, а ну как запалить нас стрелами вздумают. Кстати, а чем у нас люди траву косят?
Так серпом же боярич. Дядька недоумённо глянул на меня. Чем же ещё.
-А вот это идея. Уж "литовку" я смайстрячу на раз, не одну и не две я в прошлой жизни ремонтировал, переклёпывая "пятку". Кузнец, я иду к тебе, готовься черпануть из "кладезя знаний".
Кузня стояла наособицу, это то понятно, открытый огонь посреди деревни, где всё или почти всё изготовлено из дерева не приветствовался. Зашёл, оглядел, убого конечно, но функционально Народ в это время обратил внимание КТО к ним зашёл, застыл в поклоне.
- Как зовут тебя, обратился я к самому здоровому и рукастому.
- Втораком меня кличут боярич.
-Тут такое дело Вторак, придумал я серп необычный, но ухватистый и укосистый . Хочу, что бы ты сковал мне такой. Сможешь?
- Серп штука немудрённая, это и старшой мой сын сможет. Вот он скуёт тебе всё что ты хочешь, кузнец подтолкнул в мою сторонку парня мне ровесника.-Ты боярич только покажи ему какой хочешь серп, он скуёт.
- А пошли ка ты Вторак, мальца к Еремею гусляру, пусть мне полосу бересты с вершок шириной да с полтора аршина длины принесёт. Не успел договорить, босая пятка уже сверкала по дороге к деревне. Малец мигом обернулся, я ножом вырезал форму полотна косы и свернул трубкой пятку. Проколов трубку колышками, сказал,- заклепать. Положил макет на пол, подобрал к нему жердь, показал, как она будет крепиться к косе. Вытащил жердь из макета, и пару раз широко махнул ею, показал, как буду косить.
- Смотри парень, какова ширина укоса, полторы сажени не меньше, Махнул, шаг, махнул ещё один шаг. Не сгибаясь. Да один человек с такой косой десятерых с серпами заменит.
Подмастерье, почесав вихрастую репу, сказал,
- Да это тоже копьё, токмо согнутое, да жало по-длинше. До завтрашнего утра, ежели тятя дозволит, я управлюсь боярич.
- Добро. Только вот эту сторону оттянешь до остроты и подправишь бруском, а эту сторону подогнёшь на полпальца высотой. Понял ли?
- Понял, понял боярич, я и рукоять сделаю подлинше, разные же люди косить будут.
Грёбанная Война! Куда ни кинь, всюду ёжики. Железа доброго, как объяснил мне Добродей, а он служил ключником у деда, в запасах мало. Как оказалось, в нашем обозе везли железо, медь, ткани, верёвки, выделанные кожи и немного оружия. Шли попавшие в долги по разным причинам и выкупленные на дедовы деньги мастера с семьями. Молодые и старые, многодетные и одиночки. Все уже были пристроены к делу, получили те же указания о подмастерьях и трудились на благо будущего города. У дружинников, был свой начальник, сотник Демидий, третий из встречавших меня на крыльце старцев, шестеро воинов, что прибыли с нами вместе вошли в дружину. Моя личная гвардия, дядька и три боевых холопа жили отдельно на вольных хлебах, то есть на моём содержании. А если сказать ещё честнее, то на содержании деда. А моя дворня и закупы жили на подножном корму, что-то с собой привезли, что-то в лесу собирали, что-то в реке ловили. Дядька исполнял при мне те же обязанности, что и Добродей при воеводе, то есть заведовал моей казной, смотрел за моим снаряжением, одеждой, распоряжался остальными. Вечером после ужина он подошёл ко мне и спросил,
- А в какой стороне, воевода Палей тебе землю отвёл боярич? Надо же лес рубить, пни корчевать, пахать и сеять. Припасу же мало. Я осмотрелся да поспрашивал, земля на день пути в междуречье за роднёй Добродея да Демидия, да воеводы Палея кабальные людишки пашут да сеют.
С этим вопросом я вернулся к деду.
- Дед? А в каку сторону света ты землицы за-ради прокорму мне дашь? Пора мне учиться не только меч в руках держать, но и орало. Людишки со мной пришли, надо работы им дать, до зимы хутор срубить, лес раскорчевать, вспахать да засеять ржи. Припасов то у меня мало.
- Так получилось Алёша, что за стеной и между рек, земля моя и моих ближников. Себе землю выбирай по берегам Двины, слева ли справа мне без разницы, хучь по обе стороны сразу. Выберешь, скажешь. Я поклонился, сказал спасибо и ушёл. Подошёл к ожидавшему меня дядьке и в двух словах передал ему наш разговор. Дядька призадумавшись сказал.
- Берег реки уже хорошо, причал сладим, ладью сошьём, осталось выбрать какой берег брать.
- Как какой? Оба! На высоком берегу жить будем, там сухо, а на низком, пахать, сено косить, скот пасти. Лодок наделаем переправу смайстрячим. Завтра поставь, кого поумней пусть и дальше брёвна от плотов таскают, а сам с холопами ищи, как переплыть на высокий берег Двины. Искать будем место и для моего терема и для хутора. С тем и разошлись. Я опять к молодёжи на посиделки, а дядька думу думать.
Опять костерок, девки по одну сторону огня, парни по другую. Чего-то щебечут, смеются. Гусляр перебирает струны пытаясь наиграть мелодию 'Коня'.
- Что Еремей, дашь ли гусли, пару песен спеть?
- Бери Боярич! Давно тебя ждём. Спой нам. Сделай милость.
Также как вчера подстроил семь струн. Перебрал их, прислушался к звучанию. Повернулся к гусляру и сказал,
- Садись Еремей поближе, гляди на пальцы и кисти рук, слушай песню и звук струн, примечай.
- Ночью в поле звезд благодать,
В поле никого не видать,
Только мы с конем по полю идем,
Только мы с конем по полю идем,
Только мы с конем по полю идем,
Только мы с конем по полю идем...
Сяду я верхом на коня,
Ты неси по полю меня,
По бескрайнему полю моему,
По бескрайнему полю моему...
Песня отзвучала, народ ещё находившийся под впечатлением музыки и слов, зачаровано молчал.
- Кхе, кхе, ты Алёшка так всех девок зачаруешь, прямо новый Боян понимаш, а спой ещё чего.
Я оглянулся, Дед сидел, а его ближники, Ключник и Сотник стояли за его спиной.
- А и спою дед.
- Как на тихий берег, как на тихий берег,
Выгнали половцы десять тысяч лошадей.
И покрылось поле, и покрылся берег
Сотнями порубанных, пострелянных людей.
Любо, братцы, любо, любо братцы жить.
С нашим воеводой не приходится тужить.
Любо, братцы, любо, любо братцы жить.
С нашим воеводой не приходится тужить.
А первая стрелка, а первая стрелка,
А первая стрелка в ногу ранила коня.
А вторая стрелка, а вторая стрелка,
А вторая стрелка в сердце ранила меня.
Любо, братцы, любо, любо братцы жить.
С нашим воеводой не приходится тужить.
Любо, братцы, любо, любо братцы жить.
С нашим воеводой не приходится тужить.
Воевода знает, кого выбирает-
Сотники по коням да оставили меня.
Им досталась воля мне сурова доля,
Мне ж осталась матушка родимая земля.
Любо, братцы, любо, любо братцы жить.
С нашим воеводой не приходится тужить.
Любо, братцы, любо, любо братцы жить.
С нашим воеводой не приходится тужить.
Жинка погорюет, выйдет за другого,
За мово товарища, забудет про меня.
Жалко только воли во широком поле,
Матушку старушку да буланого коня.
Любо, братцы, любо, любо братцы жить.
С нашим Воеводой не приходится тужить.
Любо, братцы, любо, любо братцы жить.
С нашим Воеводой не приходится тужить.
И опять тишина... Долгая, а я перебирая струны припоминал ещё какую ни будь песню, но уже для женской половины слушателей.
- Ихде ты эту песнь слышал Алеша? Дед сморкаясь и кряхтя, поддерживаемый под руки подошел ко мне.
- Так сам придумал я её. Слушал же тебя в отроках будучи, как ты рассказывал про битву с половцами, вот мало по малу, слово к слову и сладил песнь. Хорошо ли получилось?
- Хорошо Алёша! Да так хорошо, что мы вот с побратимами как вновь на битве побывали. Мы ведь в те времена сотниками все трое были. Ещё споёшь ли?
- Да вот хочу и девушкам спеть. Что бы по честному было.
-Спой Алёша, бог нам тебя послал, душе ведь тоже отдых нужон.
Не шуми ты дуб листвою
В чистом поле на ветру,
Нет давно уже покоя,
(Окаянная любовь. Ковалева)
- Что, и эту историю ты от меня услышал? Дед пристал ко мне как Мюллер к Штирлицу.
- Нет конечно, от матушкиных сенных девушек. Они там много чего рассказывали друг другу, а я слышал нечаянно
Утром, ни свет, ни заря, у крыльца топтался подмастерье кузнеца. Коса лежала у него на плече, дворня глядела на чудо совню, на кузнеца, но тот молча стоял и ждал. Дед за столом долго молчал, потом засопев спросил,