— Горазда ты трубками разбрасываться, — сказала Кира Еве, когда та вошла в аудиторию. — Вот, держи своё добро. Весь вечер твоим дружкам отвечала. — Хитрая улыбка, из одного уха выпростан наушничек. Маленькая хитрость это — сначала скажи свою реплику, продолжая слушать музыку, а когда тебе должны ответить, только тогда ухо и освобожай.
— Да что ты, какие у меня дружки, — залилась краской скромница, косясь по сторонам — не слышит ли кто? Нет, студенты собираются на лекцию, шумят, скачут, жуют и хлещут из бутылок. Обычная утренняя тусовка. Скоро звонок. — А забыла, потому что Лёшка ко мне всё время лез. Ну, я отодвигалась-отодвигалась, а потом и вообще ушла. Ты не обиделась? Это я из-за него только. Всю дорогу норовил за лямочку дёрнуть. — Она машинально провела пальцами по тоненьким бретелечкам короткой маечки, ноготки царапнули и по прозрачному пластику, немного поёжилась — голый пупок трогательно ёкнул.
Подружка усмехнулась. Её тугие полушария как-то радостно врывались в объёмистые чашки, оплывая по краям, и от всего этого веяло такой жизнерадостностью, такой задорной энергией, что взора было не оторвать. Хотелось протянуть руки и погрузиться в эту пучину, и только законы вежливости останавливали.
— Ну, ты же мини носишь. — Опустила руки и растопыренными пальцами обозначила расстояние от коленок до края юбочки. — И маечка… не глухая. Что он думать должен? А что, неприятно было?
— Ну, всё по моде же. Но я ничего такого… Просто мода. И жарко. В джинсах всё варится.
— Мода, говоришь? А на мобиле зауныв. Я тебе его переозвучила маленько, по вкусу своему. — Раскрыла рот и передвинула в него свежую жвачку, жевнула. — Позвонят — спасибо скажешь.
На ней была модная унигарнитура. Шикарный "бабушкин" гребень в волосах, он него по бокам два проводка сбегают к ушам, к вдавленным в ушные отверстия наушничкам, затем спускаются ниже, на них висит маленький обруч с зажимчиками для жвачек. Удобная штука, чтобы каждый раз не терять секунды на очистку. Развёртываешь пачку на целый день и крепишь. Открываешь рот, крутишь обруч, жёваная жвачка изо рта выскакивает, а свежая заскакивает. Типа револьвера, только мирного и малокрасивого. От подбородка провода ныряют подмышками и соединяются с плеером, пристёгнутым к ремню джинсов сзади.
В этом заднем пристёгивании и крылась фишка. Любой мог подобраться сзади, незаметно вытащить флешку и вставить свою, с нужной мелодией. Хотя бы флешку, если не мог вставить по-настоящему. Крошечные фитюлечки гуляли между плеерами, как броуновские частицы, и приятно разнообразили музон. Возникла даже мода поворачиваться спиной — мол, что ты мне вставишь, чем удивишь?
Ева скривилась. Кирин вкус к мобилодиям был оригинальным: то "Хочу тебя!", то ахи и охи оргазма, то плеск сливаемой воды. Рык тигра и вой гиены, треск пулемётной очереди и свист реактивного самолёта. Однажды записала в туалете пуски ветров. Оригинальная владелица крутого сотового.
— А ну как позвонят сейчас! Ты же знаешь, какой Аристарх Афанасьевич строгий. — Студентка опасливо оглянулась на пустую ещё кафедру, передёрнула плечами. — Выгонит и запомнит. Тогда…
— А ну как не позвонят, — передразнил из-за спины мужской голос. Лёшка. — И не запомнят её. Помочь? — Он вышел из-за спины, ухмыльнулся. — Давай помогу, чтоб запомнил, на экзамене пригодится.
Ева отшатнулась от нахала, но Кира придержала её за плечи: привыкай общаться с парнями. Она и на вечеринку пригласила стесняшку для этого, а та вот аж мобильник бросила и удрала. Но пора же наконец!
К счастью, Лёшка не стал наседать, а пошёл к доске. Длинной и высокой аудиторной доске, перед которой стоял почти такой же длинный стол для демонстрационных опытов, а сбоку скромно притулилась невысокая кафедрушка. Впрочем, когда на ней стоял Аристарх Афанасьевич, кафедра не казалась скромной, скорее это была младшая сестра трона.
— Ты не приглашай его, а! — попросила наша героиня подружку. — У тебя хорошо, но без него. Вообще, никого не приглашай. Давай лучше вдвоём вечерять, а!
— Ну-у, вдвоём! Я люблю шумные компании. — Кира как-то развязно пошевелила крутыми бёдрами, с которых чудом не сваливались низкие джинсы, мотнулся могучий бюст, дёрнулись провода. — И ты полюбишь. А Лёшка — он, может, к тебе того… Видишь, твоё имя на доске пишет.
Действительно, разнузданный парень, гремя мелом, огромными буквами выводил: "ЕВА -". Ой, сейчас будет что-то похабное!
— Не смей! — тонким голосом вскрикнула бедная девочка и бросилась огибать стол. — Не смей, слышишь?! — Она бежала по-девчоночьи неуклюже, вихляя тазом и закидывая ноги, из руки, дёргающейся туда-сюда, еле не выскакивал мобильник. — А-а-а!
Какая-то девчонка с визгом и перекошенным лицом шарахнулась с её пути, прикрывая руками голый живот. Такой испуг не сымитируешь. Значит, это всё-таки прав…
Ева подбежала к хохочущему парню и схватила горячей ладошкой за его руку с мелом. Мобильник мешал схватить запястье похабника двумя руками, и он легко отстранил слабую девичью ручонку другой своей ручищей, мел продолжал свой гремливый путь по доске.
— Да я о тебе только хорошее выведу. Вот смотри, как хоро…
— А-а-ай!
Перед девичьим взором встали кустистые брови лектора, его нахмуренные глаза. Даже без слов он мог морально уничтожить любого студента.
Парень, ухмыляясь, провёл мелом по доске, и Ева в отчаянии вцепилась в его волосатую ручищу обеими своими ручонками, как-то неловко прижав трубку.
Он дёрнулся, но девичий страх держал крепко. Ах, так?! Через секунду последовал мощный рывок.
— Ах! Клац!! Шмяк!!!
Лёшка с испугом смотрел на девичью челюсть, которую он, похоже, задел локтем, но особенно его ошеломило шмяканье. Расколотился, поди, мобильник, отвечай теперь! А ведь сама виновата.
— Меня тут не стояло! — трусливо сказал он и испарился — на верхние ряды крутоярусной аудитории. Пора, звонок скоро.
Девушка замерла. Болел прикушенный язык, ныла челюсть, но через десять секунд всё немного отошло и достала несправедливость. Положим, задел он её случайно, но бросил-то — умышленно. Как же так?! Дезертир!
Сдерживая слёзы, Ева нагнулась… нет, присела, как всегда, когда обтягивающая бёдра юбчонка напоминала ей о своей малости, а задний край скользил вверх, обнажая ягодицы и трусы, — и начала искать мобильник.
Поблизости его не было. Значит, улетел под стол, а там темновато. Темновато, потому что спереди от крышки и до пола идёт доска, крепкая, как танковая броня, а сзади ящики занимают чуть ли не половину всей высоты. Свет над доской не включали, зачем? — утро, из окон льётся солнечный, вот только высоковаты те окна. На доску свет падает, а под стол — фиг.
Э-э, да на доске слово "ЕВА" и волнистая линия вниз, куда Лёшка рукой дёрнул. Не забыть стереть потом.
Ева просунула ладошку между полом и длинной рейкой, скрепляющей ножки стола, пошарила. Стол длинный, пришлось ей, сидя на корточках, сделать два боковых шага — отшагнуть согнутой ногой, перенести на неё центр тяжести и пришагнуть другую ногу. О-ох, как трудно это, второй рукой за планку схватилась. Юбка обтянулась — вот-вот лопнет, под коленками щемит уже.
Мобильник в руку не лёг. Не наткнулась ладошка и на его обломки — не расколошматился, видать, а целеньким улетел к передней доске и уснул там в тёмном уголке. Это хорошо. Но что делать? Может, пусть полежит себе лекцию, а потом Лёшку заставить слазить?
Но если вдруг ей позвонят? Кира сказала, что тихим звонок не покажется. Аристарх Афанасьевич вздрогнет, нахмурится, потом начнёт выяснять… Ох, только не это!
Взглянула на подружку. Ой, а неугомонный Лёшка взял её сзади за провода, как лошадь за поводья, и дёргает влево-вправо. Кира послушно мотает головой, не дай бог выскочат наушники! Закусила удила, жалобно скрипнула между зубов жвачка. Вот мотание головой прекратилось, "всадник" с "лошадью" заскакали по аудиторной лестнице,
Нет, не до неё сейчас, не поможет. Тем более, Лёшка скользнул одной рукой по "поводьям", дошёл до плеера и упёрся основанием ладони в девичью попу, а другую руку просунул в промежность, взялся за низкий ремень джинсов и потянул на себя. "Лошадку" так и нагнуло, аж колени она раскорячила. Прямо клади седло! Такового под рукой не нашлось, и ковбой просто навалился сзади, дал почуять попе под натянутой, лопающейся джинсой своё "мужское хозяйство". Сильно дал, видать, почуять, оба так и поскакали вниз по лестнице.
Чтобы не упасть, он схватился за трусы беззаботно стоящей с краю ряда и чуть не оторвал их… но погодите, как же это?
Так ведь трусы не желали мириться с низким сидением джинсиков. Закрывали пупок и ныряли под ремень. А в самой промежности джинсов, чуть сзади, чтобы не напрягать ответственный шов, была прорезь, из которой нагло выныривала материя трусиного цвета и трусиной же формой охватывала джинсовые ягодицы. Шла затем вверх, где соединялась с поясом вокруг талии.
Такую конструкцию без застёжек не напялишь, и где-то таились липучки в поясе, скорее всего. Джинсы можно было носить без ремня и вообще не затягивая, они висели на трусах, держащихся на талии. А для преподов было наготове объяснение: сиденья жёсткие и грязные, боюсь запачкать дорогую джинсу.
Сейчас всё это лопнуло, треснуло, и бедная девочка, вскрикнув, схватила себя за джинсы и никак не может отпустить. Спадут ведь, а ремня-то и нет, не на что затянуть. Парни же вокруг делиться ремнями не спешат, ждут, наверно, когда устанут ручки поддерживать джинсы…
Не до вопросов Кирюше, как именно заверещит мой маленький. Но тут взгляд упал на стоящую рядом девчонку, что вот только что визжала, а теперь опасливо посматривала на Еву, и прерванную мысль удалось додумать.
Ей не верили, когда она рассказывала, что на старших курсах по рукам парней ходит какой-то предмет, похожий на мобильник. Разве такой сделаешь, чтобы вибрировал крупным ультразвуком, да ещё чтоб с пол-оборота завёл? Чтобы девчонки, к животикам которых удаётся приложить сие чудо, мгновенно возбуждались и устрашающе хотели в туалет? И не всякая добегала? Ведь это ж все органы надо "завести", растормошить, заставить плясать, чтоб хоть немножко охладились — даже в окружении 36,6 градусов. Никто ведь не признавался, что опозорилась, не добежав до туалета. Нет, брешет, видно, девка. Фантазирует.
И вот сейчас ей была устроена неумышленная проверка, показавшая — сама рассказчица в этот приборчик верит по-настоящему. Что это у неё красное под "молнией"? Протекла, что ли?
Нет, это мода такая. Стоит девушке пошире расставить ноги и изо всех сил отогнуться назад, как из её промежности выглядывает оскаленная морда с красными дёснами — хоть стой, хоть падай! А с сомкнутыми ножками — всего лишь красное пятнышко, наводящее мысль о смене прокладки. К девице, вооножённой таким драконом, просто так не сунешься. А в девицу — тем более.
Ева перевела взгляд на ряд аудитории, где сидело несколько студентов, и вдруг поняла принцип действия адского прибора. Как раз когда они стали толкать друг друга в бок, обращая внимание на донельзя расстроенное лицо нашей героини и даже рожи корчить. Принцип "домино" это.
Да, похоже, прибор работал на этом принципе. Задоброволили пугливого человека, накормили, испугали, и когда его кишечник законвульсировал, замерили "медвежьи" параметры. Теперь если затрясти живот точно так же, то каждая кишка решит, что её толкает более осведомлённая соседка, в которую нервный импульс пришёл раньше, и надо идти в ногу. Затрясётся тоже и соседок заставит. Весь кишечник замедвежатится, мочевому пузырю тоже достанется, расплещется жёлто озеро, а ведь мозг сигнала не давал. Наоборот, он испугался после возбуждения живота — от последствий. И усугубит ситуацию.
Кстати, девушки и парни сидели на скамьях вперемешку. Раньше-то как было — ряд парней, ряд девиц. Причина ясна — с ряда выше удобно заглядывать нижним в декольте, незаметно и безнаказанно. В глухие маечки все не переоденутся, не тот контингент! Да и жарко порой.
Но вот кто-то придумал выход. Девушки дружно оделись в прирасстёгнутые рубашечки, которые "под шейку" и не застегнёшь — вырезы! V-образная кромка не прилегала плотно к коже, топорщилась, но так, что сверху фиг чего узришь, всё прикрыто, а заглядывать надо было сбоку, именно там сквозь щели открывались виды.
Эта "кто-то" заимствовала своё "изобретение" из женской гимназии, где такие рубашечки были летней формой. Среди учителей попадались мужчины, которым приходилось ходить среди сидящих девочек и поневоле обозревать их телеса сверху. В летнюю жару глухая одежда не рулит, вот и стали проектировать щели с умом. Да и ветерку удобнее залетать к телу в щель сбоку, сверху вниз редко дуют ветерки, зато учителя часто глядят.
Но то женская гимназия, а то разнополый университет! И студентки со студентами дружно уселись вперемешку, рубашечки помогали общению "на равных". Вон, даже в бок друг дружку толкали.
Ева слабо улыбнулась, вспомнив о рубашках. Страх не парализовал мышление, но помощи ждать неоткуда. Та девчонка не поможет сейчас, за ловушку сочтёт. Что ж, достану сама и быстро — скоро звонок. Просить некого.
Ева грустно вздохнула и осмотрела место будущего действа.
Между нижней рейкой и выдвижными ящиками зияла щель, достаточная, чтобы пролезть нетолстому человеку. Но стоять на четвереньках он там не смог бы. Ему пришлось бы или лежать на брюхе, или чуть-чуть приподняться, раскорячившись, не имея возможности привести руки и бёдра в устойчивое вертикальное положение. А ведь, может, придётся под этим огромным столом передвигаться, охотясь за ускользающей пропажей. Нет, такой раскоряк ни к чему.
Думать следовало быстро, и Ева скоро смекнула. Всего-то и надо выдвинуть два средних ящика, освободив под столом место для стойки на четвереньках. Ящики она вытрусила почти до упора, сильно накренив, а два крайних оставила — под ними она пошарит руками и ногами, там немного. Убедившись, что по эту сторону стола никого нет и некому любоваться её прелестями, выныривающими на свет божий при физкультурных упражнениях, наша героиня повернулась боком к столу, встала на четвереньки, поднырнула под выдвинутые ящики и стала пролезать в щель.
Изящные ручка и ножка перенеслись через рейку, утвердились на каком-то бархатном полу. Фу, да это пыль! Делать нечего, взялась за гуж… Вдвигаемся в темноту, боком, боком. Теперь вторую руку, вытягиваем ногу и переносим её над планкой. Ой, стукнулась! Боль ожгла ногти, чёрт побрал бы эти открытые вьетнамки! Ещё раз, осторожнее. Фу, пыль забивает ноздри, дальше, дальше голову от пола! Но полегче, не стукнуться затылком о столешницу, о края ящиков. Ага, вот тут можно поднять чуток голову. Вот уже стою на четвереньках, руки утопают в пыли по запястья, но не видно со свету ни фига.
Так, пошарим ногой, что ближе к передней доске. Может, зацеплю искомое? Нет, только пыль плотнее обступила нос. Ап-чхи! Вроде, тихо вышло, но разлетелась пыль, уже глаза порошит. Поморгаем, прогоним слезу. А теперь…
Резко прозвенел звонок. Ева инстинктивно дёрнулась вперёд, чуть не стукнувшись затылком о дерево. Может, чёрт с ним, вылезти? Но тут же почувствовала, что её что-то держит.
Конечно, под старый стол лезут только на свой страх и риск. Коварно высовывающиеся гвозди, шурупы, отходящие планки, занозистая шершавость всего и вся — в общем, полутьма полна неожиданностей. И вот одна из таких нежданок Еву и прихватила где-то близ пояса.
Она скривилась от боли, машинально поводила поясницей и нашла безболезненное положение. Подвигалась от него туда-сюда — нет, что-то держит сзади за пояс юбки. А ведь там застёжка! Не хватало только… Придётся осторожно отцепляться. А звонок-то уже был. Мало того, шум после этого резко возрос и так же резко схлынул, сели, видно, все, и подозрительная тишина стоит.
Девушка осторожно завела правую руку назад и стала нашаривать гвоздь или что там её зацепило. И уже довела ладонь до нужного места, но тут в палец вонзилась заноза! Неловким, резким вышло движение вдоль нижнего края столешницы. Ойкнув, Ева быстро убрала руку и сунула палец в рот, чуть не заработав ещё пару заноз.
Левая рука, которая продолжала опираться об пол, чуть согнулась, пояс что-то сжало и что-то слегка затрещало. Ой-ой-ой, только бы не "молния"!
Тут раздался звук, которому не подберёшь описания, — звук одновременного вставания целой аудитории. И тишина. Ага, шаги. В аудиторию вошёл преподаватель.
Ева замерла, в животе тревожно ёкнуло. Такого оборота она не ожидала. Придётся с позором вылезать. Но сначала отцепиться.
— Здравствуйте, товарищи! — донёсся извне густой бас. — Прошу садиться. — Грохот посадки. И снова шаги.
Да, делать нечего. Наша героиня переступила коленками вперёд, чтобы было поустойчивей без рук, затылок уперла в столешницу, напряглась всем телом. Закинула обе руки назад и, не страшась заноз, стала нашаривать гвоздь, на который наскочил замочек её застёжки.
И вдруг замерла в предчувствии чего-то нехорошего. Шаги подтопали поближе, и тот же голос сурово спросил:
— Зачем выдвинули? Что взяли?
Ева чисто инстинктивно пригнула голову, увидев ноги в брюках. Еле успела. Два ящика с грохотом задвинулись. Что-то буквально пропахало спину и поясницу жертвы, но прежде боли она почуяла, что голову-то ей не размозжило. Через секунду прошёл испуг и засаднило спину с попой.
Потом уже выяснилось, что ото дна ящика отошла целая полоса пластика. Она бороздила пространство под столом туда-сюда и никому не мешала, пока ей никто не мешал. Сейчас же чёртова "сабля" протаранила зад лифчика, сметя начисто застёжку и оторвав прозрачные пластиковые бретельки (их крепление так ненадёжно, девушки!). Ободрала кожу и прошла между ней и лямками маечки, на которых и повисло горящее болью девичье тело.
А что с низом? Там просвистел край второго ящика и прямо-таки распилил весь пояс вместе с застёжкой. Вам приходилось когда-нибудь быстро проводить пальцем по боку стопки сложенных листов? Высунувшийся край листка может рассечь кожу не хуже безопасной бритвы. А уж грань деревянного ящика, отточенная многократными открываниями-закрываниями, пострашнее будет.
Ева закусила губу и еле сдержалась, чтобы не закричать, не застонать. Глаза, еле начавшие привыкать к темноте, ослепили слёзы. Только переборов боль и чуток отойдя, она поняла, как залетела. Рваный лифчик свалился, майку пришпилило, юбочка ещё держится, но ничем не закреплена, вот-вот поползёт. Трусики, вроде, сидят, да не пострадали ещё туфельки, от целости которых сейчас, кстати, ноль проку.
Так, что же делать? Сначала — освободить майку, вытянуть из-под неё остатки лифчика — и так сойдёт. Груди-то не ахти, а сейчас их ещё и плющить стало на весу. Потом посмотреть, что с юбкой. Может, из рваного лифчика сделать типа пояска, затянуться, дождаться, когда лектор выйдет вперёд стола и тогда уже вылезать. Объясниться по обстановке. Недурной планчик. Только бы никто не помешал, и не чихнуть.
За всеми этими передрягами Ева как-то не заметила, что глаза её мало-помалу привыкли к полутьме, слёзы с них сошли. Все напасти свалились на бедную девочку сзади, туда и обращалось её внимание. Сейчас ей предстояла операция на ощупь. Руки потянулись назад…
Это очень обидно было сознавать мобильнику, отдыхавшему среди пушистой пыли. Раз глаза хозяйки привыкли к темноте, должны его заметить. А если не замечают, если хозяйка вся ушла в свои заботы, надо как-то поправить положение. Броситься, скажем, в глаза. Заряженный энергией аппарат это умел. Даже сделал это своей профессией.
Темноту внезапно прорезал яркий всполох — предвестник звонка. Еву будто встряхнуло. Сейчас грянет неприличная мелодия, и её, полуодетую, с позором и пылью извлекут из-под стола. Юбка-то ещё того! И девушка, не сознавая, что делает, отчаянно рванулась вперёд.
Пальцы быстро нажали на знакомую кнопку, но мигом раньше раздался треск и девичьи ключицы освободились от всего, что через них ещё перекидывалось. Тело рыбкой прошло сквозь собственную, слабо держащуюся одежду. Маечка сбилась в ком где-то на поясе, юбка — в коленях.
Мгновенно оголившаяся Ева лежала на животе, затаив дыхание, и слушала.
— У кого это? — раздалось лекторское ворчание. — У кого, спрашиваю, начало звонить? Кто о мебель ботает, обивку рвёт? А?!
В ответ забубнило. Кажется, голос Киры. Молодец, подружка, пришла-таки на помощь.
— Последний раз прощаю, — сказал Аристарх Афанасьевич. — А ну-ка, все отключили быстренько свои сотовые!
Фу, пронесло! Но пронесло не только лихо. Ева ощутила, что трусики-то у неё влажны. Верно, резким был рывок вперёд, жёстким приземление живота, верно, страху она натерпелась за это время, да и дома, чего греха таить, два стакана чая выдула.
Но это неприятность вторая, а во-первых ей очень хочется чихнуть.
Пахло не так скверно, как она ожидала. Да и вкус на губах был не то чтобы очень противен. Странно, она и не знала, как пахнет свежая, прежде времени выскочившая из тела моча. Обычно ею страшно воняло в туалетах — перестоявшейся, прокисшей, намешанной. Фу, да и только!
Да, наша героиня нашла-таки выход. Отчаянно сдерживая позывы чихнуть, она мягко обвалилась на бок, подтянула к себе коленки, ещё больше оросив трусы, и стянула их, прижала мокрым к лицу. Перетерпленный чих вышел почти неслышно, только губы случайно ткнулись в мокрое, а затем в нос стал вливаться свободный от пыли воздух, правда, слегка попахивающий.
Так она продержится и до конца лекции. Плохо только то, что легла она спиной к передней доске стола, чтобы не стукнуть о неё, сгибая ноги, туфельками. Передом, стало быть, к выходу. И теперь любой, увидевший на доске надпись "ЕВА" и тянущуюся от неё куда-то вниз линию, может заглянуть под стол и рассмотреть в полутьме обнажённое девичье тело, испуганно глядящие из-под мокрых трусов глаза и молочно-белые напрягшиеся грудки с ярко-алыми, не хуже мобильника горящими в полутьме сосками.