Непонятно почему, но аудиторий факультету не хватало остро, и вместе с тем хронически. Приходилось планировать занятия в общедоступных комнатах посторонних корпусов, а кто не знает, что это такое? Не своё — значит, и уборщица лишний раз не зайдёт (и не только лишний), и лектор студентов лишний раз не одёрнет, чтоб не мусорили и мебель не ломали, и ключ постоянно куда-то девается. Новый лектор, получив отказ на вахте, поднимается по лестнице в полной уверенности, что аудитория открыта, а навстречу спускается не знакомый ему старый лектор с ключом в кармане, аудиторию он запер…
     А современным изнеженным студентам до соседнего корпуса и дойти влом, тащатся по полчаса, по дороге теряются.
     Впрочем, иногда чужой корпус подкидывает и что-то новенькое.
     Однажды курс подружек Киры и Евы занимался в аудитории местного колледжа. Многое, особенно стеклянные шкафчики с мягкими игрушками, выдавало то, что дети тут ещё, эти колледжата. Дети-то дети, но как они раздраконили сборник русских народных сказок, что Кира выудила из парты! И картинки нехорошие подрисовали, но художественно весьма. Откуда только знают эти анатомические детали?
     Из-за таланта художника-порнографа Кира и захватила книжку в общагу (хотя Ева в восторге не была). Вечерами перелистывала и ржала. Чему их только в колледже этом учат!
     Ева же больше внимания обращала на сами сказки — народные, добрые, остроумные. Что-то такое ей читали в детстве, да только потом не случилось перечитывать. А жаль.
     И вот до слёз знакомая сказка о семилетке, что провела самого царя. Под конец он велел ей прибыть к нему "ни пешком, ни на лошади, ни голой, ни одетой, ни с гостинцем, ни без подарочка".
     Странно, но Ева никогда не думала о том, что предложение царя неприлично, она видела только хитроумную загадку. И первым условием стоит "не голая" ведь.
     А вот теперь это бросилось в глаза — после похабных разрисовок. Но семилетней девочке ничего такого не пририсуешь, да и заяц мордой показан, не задницей.
     Девушка поделилась впечатлением с подругой.
     — Гляди, Кир, она сетку на себя накинула. Так и вышло — не голая, но и не одетая. Интересно, какая сетка? Видно сквозь неё или нет?
     — Да что там у семилетки видно-то! Себя вспомни в этом возрасте. Я бы на царя больше пялилась, чем он на меня. Всё-таки царь! Это сейчас президентики мал-мала-меньше.
     — Но как же ей в этой сетке было? Мораль-то строгая в те времена была, одних юбок нижних по нескольку штук пододевали. А тут — продув со всех сторон. Ничего себе, "не голая"!
     — Как ощущала себя? Хм, а это идея! Я тут в магазине "Интим" видела что-то наподобие, но как-то не решилась. Денег на всё не хватит, а так бы скупила всё там. Слушь, пойдём завтра туда!
     — Да ты что! Там же эти… ну, вещи неприличные. Ни за что!
     Не пойдёт ведь, упрямая.
     — Ладно, давай хоть обмерю тебя вдоль и поперёк, мало ли там какие мерки понадобятся. Ну-ка, стой смирненько!
     Это Ева всегда пожалуйста — смирненько. И подружьи руки с портновским сантиметром замелькали вокруг хрупкой девичьей фигурки.

     Ну, о магазине "Интим" Кира, с её бойкостью да эротичностью, узнала бы так или иначе, рано или поздно. Произошло это рано, помог случай.
     Посещая регулярно душевую, она заметила на змеевике, в сентябре ещё холодном, кем-то забытые трусики. Кремовато-телесного цвета, до талии, без чётких кантов — такие обычно под купальник поддевают. Они висели и один день, и два, и три… Явно забыты, а не просто сушатся. Куда же подевалась хозяйка? Что, под душ редко ходит? А как тогда без трусов ушла?
     Кира начала расспрашивать сначала соседок по комнате, потом по этажу. Была потаённая мысль присвоить эти трусики, коли хозяйка не сыщется. Носить чужое — в этом свой кайф. Но в третьей или четвёртой комнате ей объяснили ситуацию.
     Трусики принадлежали Розане, купила она их в "Интиме" (Кира незаметно записала адрес). Фишкой было отсутствие даже намёка на поясок, никакой резинки — только чуток подрубленный край, чтобы не махрявился. Что, типа "сделай сам", вставить резиночку? Не наденешь ведь иначе.
     Наша героиня это уже знала, согрешила попытаться примерить, спрятавшись в душевой кабинке. Не лезут на бёдра на крутые. Ну почему, почему чужое с таким замиранием сердца надевается? Приятно, чёрт возьми!
     Хозяйку искала, чтобы посмотреть на её таз, бёдра, оценить, как она такие трусы надевает. Но девочки посоветовали к Розане не ходить. Есть причина.
     Полоску ткани, что идёт выше самого широкого места таза, следовало чуть-чуть смочить водой (или послюнить в крайнем случае), тогда она быстро размякала, распускалась, позволяла трусы натянуть. А контача с тёплым девичьим животиком, с почечными местами на спине, материя быстро высыхала и снова съёживалась. Трусы сидели как влитые — в самом прямом смысле этого слова. Если не знать секрета, в непонятках останешься.
     Злые языки говорили, что Розана так снаряжалась для общения с парнями. Мало ли что может произойти, и такой "пояс верности" не помешает. Поди сними его! Вместе с тем и недоверия с партнёру не выказывается, как в случае настоящего такого пояса. Вряд ли парень будет потом рассказывать, что он в самый интересный момент не сумел снять с девушки трусы.
     Но, может, и не для этого только. Например, под купальник гимнастический, чтобы не просматривалась резинка и вообще кромки. В них можно тренировать мочевой пузырь, ведь не хочется же лишний раз мочить-сохнуть, лучше потерпеть.
     Похоже, в "Интиме" все вкусы учитываются.
     Кира тут же вспомнила при Еву, как дважды за экзамены залетала она с терпежом и не выдерживала с непривычки. Пожалуй, для городской жизни нужен крепкий мочевой пузырь, не меньше крепких бицепсов у мужчин. Тренировка нужна, и магазин "Интим" в этом помогает.
     Так вот, Розана носила свою покупку, словно обычные трусы, и девчонки гадали, для чего же в первую голову. А что, должна быть единственная причина, да?
     И вот в самом начале сентября чёрт её дёрнул сесть в автобус. На ней была мини-юбка, но пояс проходил по талии, чтобы сверху не виднелись те самые трусы интимного, как мы знаем уже, цвета. Всё равно пупок они покрывают. И длинная маечка, чтобы можно было думать, что пояс у юбки нормальный, то есть ниже некуда.
     Дело в том, что наша героиня, одеваясь легче лёгкого, практически не потела. Разве сверху чуть-чуть, но не на животе. А вот в битком набитом автобусе, с накалённой солнцем крышей (это даже не бабье лето, это обычное не хочет заканчиваться) стало жарко, душно. Девушка стала обмахиваться газетой, а под одеждой начала потеть.
     Страдая от жары, она на сразу поняла, что потеть начал и живот и что верх трусов начал мало-помалу размокать и распускаться. Поясок юбочки сдавливал талию и создавал о-кей-иллюзию, но вот по животу, тазу, спине начало медленно ползти. Капельки пота? Но и снизу прилегание трусов ослабло, с мыска девичьего съехала материя.
     Блин! А что делать? Запускать пальцы через поясок, ловить беглецов? Так в одном только месте прижмёшь, и прижмёшь ли? Или протолкнёшь вниз? Не задирать же юбку, чтобы поправить трусы! Да они тут же спадать снова начнут.
     Да, такого оборота дела "Интим" не предусмотрел!
     Она отняла правую руку от ремешка чересплечной сумочки, нырнула ею вниз и прижала к юбке. Вовремя! В следующую секунду ослабевшая донельзя кромка сорвалась левой тазовой косточки. Миновала самое широкое место, блин!
     Представляете, как почувствовала себя девушка! Потеть-то она не перестала, не перестала распускаться и материя. На поясе и животе уже одна юбка только чувствуется, трусы тряпкой мотаются внизу. Ох, не видны ли они оттуда? Но как проверишь в селёдочной тесноте?
     А автобус, между прочим, качало и трясло. Люди качались в такт, то и дело норовя "смазать" руку, прижатую к будру, или протащить её вниз. Розана попыталась расставить ноги пошире, чтобы хоть так помешать трусам спадать, но вторую руку от поручня не оторвёшь.
     Да не помешает это! Ну, задержится падение на коленках. Что, легче тебе будет, если люди увидят, как у тебя там болтаются трусы? И не наденешь их быстро, чтобы хоть как-то подоткнуть под юбку, обе руки нужны. А поручень? А сумочка?
     В конце концов автобус резко затормозил. Людей дёрнуло вперёд по принципу домино. Розану тоже повело, крутя вокруг руки на поручне, она быстро соединила ноги, стало ловить улетавшую вперёд сумку — рукой, оторванной от бедра. Люди вокруг "помогли" разброшюроваться… И трусы-сироты просто-напросто свалились. Сползли по ногам.
     Это был крах. Понятно теперь, почему хозяйка прочно "забыла" их в душевой? Глаза бы на предателей не глядели! Розана даже не поверила сначала. Боялась вниз смотреть. Но вот посмотрела. Да, лежат на ступнях, сковывают ноги. Ещё одно торможение — и я в своих трусах запутаюсь, упаду нахрен. Надо вышагивать, не привлекая внимания. Вышагнула.
     Но как поднять? Как наклониться? Она же в мини-юбке — и в одной ней. Видок сзади раком. Присесть? Но когда людей вокруг много, ещё мазнёшь по соседу юбкой, задерётся она…
     Девушку бросало то в жар, то в холод. Ничего не могла придумать. Хорошо ещё, что окружающие не обращают внимания на "грязную тряпку" под ногами.
     Положение спасла собака. Умная собака, запрыгнувшая в автобус вслед за хозяином на остановке. Розана услышала частое дыхание где-то снизу, опустила глаза. В собачьей пасти виднелись её трусики, они должны были стать трофеем хозяина, протискивающегося вглубь автобуса. Но хозяйка вещи опередила, укоризненно взглянула на псину, прочитала про себя молитву о святости частной собственности, которой их первым делом научили в вузе. Потом обратилась к собачке. Ты вое вся шерсти, тебе хорошо, а мне крохотную "шёрстку" прикрывать надо, она на теле выделяется. Отдай, а! Прояви женскую солидарность!" Или ты кобель? Тогда прояви галантность. Облизал, и хватит тебе.
     Собака вняла, разжала пасть. Как хорошо, что можно взять не нагибаясь! Шершавый язык коснулся руки. Умная собачка, ничего не скажешь. Главное, поняла, что это не просто грязная тряпка.
     Она где-то читала, что одна собака в Японии советует хозяину, к которой из любовниц ему идти. По незаметным признакам угадывает эмоциональное состояние, критические дни, будущую обстановку общения — и выбирает. Приносит в пасти трусы этой женщины, у него их целая коллекция. И вперёд!
     С тех пор Розана охладела к чуду эротики. Оставила на змеевике, может, заберёт кто. Но никто не клевал, никого не был застрахован от потения, да и собачьи зубы следы оставили.

     Нынешние студенты не приучены хранить конспекты и прочие записи. Чуть отпала нужда — и на свалку. Поэтому Ева не удивилась, увидев по приходе в комнату общаги два набитых пакета. Она только удивилась — зачем это Кира намяла бумагу и ещё бечёвкой внутри перевязала. Но из-за такой безделицы нечего идти в ванную — именно об этой комнате говорил завёрнутый в определённом месте краешек одеяла на Кириной кровати, была у подружек такая сигнализация. Раз мусор у двери — надо выносить. И благо Ева не сняла ещё босоножки и не переобулась в тапочки, то взяла да и понесла — чего тянуть?
     По счастливой случайности, путь на свалку пролегал под окнами ванной на втором этаже. А по дурацкой случайности, одно из стёкол в этом окне было обычным, не "метеличным" — не хватило нужных, как всегда. Ничего, мылись девчата и в окно поглядывали. А от ответных взглядов укрывались за "метелицей" или вообще внутрь отходили.
     И вот наша героиня внезапно услышала сверху оклик по имени знакомым голосом.
     Задрала голову, но в том самом окне никого не было. Ага, Кира не одета, а голос многих может привлечь, особенно такой громкий. Надо подождать.
     Действительно, через несколько секунд голова с мокрыми волосами снова появилась в окне, ниже, прикрывая бюст, что-то белело.
     — Куда несёшь?! — заорала моющаяся. — Назад сейчас же!
     — Да мусор ведь, — растерянно пробормотала Ева.
     — Какой ещё мусор! Это же… — но кричать во весь двор не стоило. — В общем, неси назад. Я сейчас выйду.
     И видя, что подружка колеблется, добавила крепкое непечатное слово.
     Ева сникла, но повернулась и домой побрела. Зачем так с ней? Может, мятая бумага предназначена для разведения костров? Не поймёшь её…
     Медленно поднялась на второй этаж и оторопела — к ней летела её подруга явно из-под душа, с треплющимися по плечам мокрыми волосами, распаренная и обнажённая. Только со второго взгляда рассматривался трепещущий за плечами банный халат.
     — Извини меня, рали бога, прокололась я, что бы быстрей поняла, не перекрикивать чтоб во весь двор, а я голая, — зачастила Кира несвойственным для неё извиняющимся тоном. Халат, когда она встала, обвис на ней.
     — Ты и сейчас неодета, — ответила Ева и запахнула на подруге халат, застегнула. — Пошли скорей, а тот тут тебя видели.
     По дороге сказала, что не обижается ничуть, непривычно просто. Надо бы завести свои словечки, из латыни взять (они занимались на фармацевтическом факультативе — на всякий случай, легче устроиться по окончании вуза чтоб) или из какого экзотического языка, чтоб не позорили девичьи ротики грубые мужские слова.
     Вошли в свою комнату. Соседок, на счастье не было.
     — Мятая бумага, говоришь? — прищурилась Кира. — А надпись на пакетах заметила? Магазин "Интим". С обеих сторон, заметь, надпись, и картинка.
     — Неприличная. Ага, вот, вижу. Но мало ли чего к свалке тащат.
     — Но не в новеньких пакетах. Ну--ка, ну-ка. Ага, вот поменьше, это тебе.
     Она аккуратно вынула из спасённого пакета несколько продолговатых комков мятой синеватой бумаги, скреплённых вместе какой-то замысловатой сеткой наподобие авоськи. В центре этой аморфной массы виднелись тряпочки телесного цвета.
     — Сейчас ты побудешь у нас сказочной семилеткой, — пообещала Кира, рассматривая отдельные комки и ориентируя всю конструкцию. — Это в стародавние времена обходилась рыбацкой сетью, нынче посложнее вещи плетут.
     — Купила всё-таки? — догадалась Ева.
     — А то! Видишь — ромбы.
     Действительно, тесьма была переплетена в форме ромбов, зацепления с четырёх сторон. Шириной она была с башмачный шнурок, а в местах зацеплений виднелись какие-то утолщения, будто завязаны там узелки, но не видно, как.
     — Заметь — они в одной стороны, с внешней. То есть ту сторону, с которой эти утолщения, надо ориентировать наружу. Это по принципу дырок на ремне, подтягивать. А изнанка гладкая, разве что в местах переплетения бугорки дадут себя знать. Я потому в ванную и бросилась, чтоб на чистую кожу это натянуть. А ты вчера мылась ведь.
     Ева осторожно потрогала комки мятой бумаги, введшие её в заблуждение.
     — Это чтоб всё не перепуталось, — пояснила подруга. — Пока не на теле, утолщения не работают, и всё может сваляться в один комок, Поэтому набивают мятой бумагой, как сапоги перед хранением, Ага, вот так разложим.
     На столе стал появляться смутный прообраз женской фигуры, словно скульптор делал манекен в натуральный рост из папье-маше. Тряпочки оказались фиговыми листками на груди, лобке и заднице.
     — Начнём менять наполнение. Ты раздевайся пока, раздевайся, догола, да. Дверь, видишь, заперта.
     Ева подчинилась, а её подруга тем временем осторожно вынула мятину из "манекена", стараясь не тревожить тесьму. Он сразу обмяк, но ромбы сохранились.
     Кира очень осторожно насборила эту сетку, словно чулок.
     — Готова? Трусы тоже снимай, здесь есть. Теперь давай сюда ножку, продевай, как в колготки. Только медленно, не спеши, чтоб ромбы не перекосились.
     — Ай! А это зачем?
     — Как зачем? Эта петелька накидывается на большой палец ноги, как штрипка, чтоб костюм не полез вверх, когда будем его подтягивать. Не носила нешто вьетнамки?
     — Носила, но не любила. Натирают между пальцами.
     — Ничего, здесь потоньше будет. Как ячеистые колготки, правда?
     — Колготка пока.
     — Сейчас и левую наденем. Вот так, та-ак вот. Давай сама левую ногу, петельку не забудь, а я тебе пока по подмышки натяну.
     Кира подтягивала понемногу и быстро хватала руками то там, то сям, чтобы не перекашивать. Мягко так натягивала. На лобке и ягодицах обряжаемой появились фиговые листки, промежность почуяла поджатие. Да, как колготки. Ага, а вот отличие — ромбы поползли вверх, до подмышек вправду.
     — Одела левую ножку? Стало быть, расправляем рукава, лезем сюда ручками, да осторожно, неторопливо.
     — И здесь петелька?
     — А то! Продевай средний пальчик, продевай, не оторвётся. Да не верти, перекосишь ромбы.
     Пока Ева возилась с руками, Кира подтянула костюмчик вверх, приладила на скромные грудки лоскутки материи, потом её руки пошли по спине. Ощущение слегка напоминало влезание в цельный купальник, но очень просторный или рваный. Тесьма сверху была толще обычной, Кира её как-то подтянула и снизу шеи у Евы замкнулось кольцо.
     Теперь девушка сидела в сетке вся, только голова свободна.
     — Обрати внимание на ощущения в пояснице, в груди, на спине, ключицах.
     — А чего?
     — Мы — рабыни резинок и бретелек. Так мне в "Интиме" объяснили, когда обучали обращению вот с этим. Если трусики, то талию или ниже, но резинка опоясывает. Если лифчик или топик, то лямки через плечи, а то и спину сжимает поперёк. А тут, смотри, то есть чуй — резинки на талии нет, лямок идущих строго вверх или поперёк тоже нема. Одни диагональки мелкие. Впрочем, это мне сподручнее… сподгруднее будет ощутить самой. Чуешь свободу от привычного, но без позора, ведь всё прикрыто?
     Ева потопталась, погладила себя в разных местах.
     — Да, правда. Ощущение такое, будто с меня всё сползло и развязалось, еле держится. Даже подтянуть нечего. Какие-то странное ощущение. И трусики какие-то узкие.
     — Потому и узкие, что хорошо закреплены и не спадут. Подёргай вбок, сидишь — крепко сидят. Сзади потрогай, расправь на ягодицах. Тут будто на брюках складка проглажена, только в обратную сторону, в расклин ягодиц. Комфортно твоей попке?
     — Ну… да. Но непривычно чуять наготу по бокам, нет ощущения надёжности.
     — И это мне объяснили в "Интиме". Трусы ведут свою родословную от набедренной повязки, плотно охватывают бёдра. Если хоть где изъян, через него может проглянуть. Поэтому охват живота, спины, боков традиционно плотный, для уверенности. Ну, теперь трусики миниатюрятся, плотный охват ослабевает, но его круговой характер остаётся, иначе спадёт. А здесь мы и с этой традицией расстаёмся, трусики тут на своего рода подтяжках. Видишь, вокруг талии восемь тесёмок идут, четыре ромба широкой стороной, четыре — узкой?
     — Да. — Ева потрогала рукой. — Но, знаешь, очень непривычно, ведь подтянуть ничего нельзя.
     — А вот тут ты заблуждаешься столь же глубоко, как и сидишь в этой сетке. Забыла об утолщениях? Сейчас они в надёвочном положении, самом слабом. Кстати, надо проверить, везде ли они наружу, не перевернулись ли где. Давай посмотрю.
     Пока смотрела, проверяла, объяснения продолжались.
     — Утягивать придётся каждый ромбик отдельно. Это не так быстро, как затянуть поясок или застегнуть лифчик, но кайф того стоит. Знаешь что, встань-ка ты на табуретку, чтоб мне сподручней было. Не шевелись и говори, только если некомфортно будет.
     Ева встала на подставленную табуретку и отдала себя всецело в подружьи обученные в запретном "Интиме" руки. Шустрые пальчики принялись подтягивать тесёмку на ромбах, от одной впадинки между утолщениями переходить к другой, потуже чтоб. И говорила, говорила, рассказывала одну историю, дабы обряжаемая не скучала.
     — Что я вспомнила! Я ведь в скауты раз записалась, — начала она. — Только меня через несколько дней выгнали. Озорная больно, говорят.
     — А что за озорство? Расскажи!
     — Да пустяк просто. И потом, имею я право на что-то, раз нас буквально зазывали в отряд? Приехали в деревню и вербовали. Мол, лагерь здесь, неподалёку будет, интересно очень, питание от пуза и плата невелика. Почти даром. Записывайтесь!
     Наши-то, деревенские, поостереглись. Мол, мальчики им нужны как знатоки местности, за это скауты нам платить должны, а не мы им. А для чего нужны девочки, и вслух говорить неприлично. Лагерь есть лагерь, сегодня он есть, завтра только колья от палаток и выжженные круги от костров. "После нас — хоть потоп", и мораль соответствующая. Кому потом морду бить? В общем, записалось три-четыре мальчика, а из девочек я одна, поскольку была бойкая и отпорная, чтобы буянила не в деревне, а где ещё. Но и мне сказали родители: чуть что — беги!
     Оказалось, что на каждый девичий "гёрл-гайдовский" отряд полагается один-два мальчика. В норме парни спят в отдельном здании или там палатке, а к "сёстрам" своим присоединяются на утреннем построении. После ужина снова расстаются. Должно так быть.
     — Но ведь день целый вместе! Только ночи ещё на хватало!
     — У нас в лагере и не хватило. Одного места в мужском домике не отказалось, а постелить на пол или раскладушку поставить нынче западло — права человека! И дело тут не столько в дискомфорте, сколько в том, что спящий "не так" неизбежно станет "салагой", отверженным, его начнут презирать. А меняться постелями по кругу или жребию негигиенично.
     И вот самого тихого, неконфликтного мямлика (не из нашей деревни, конечно) поселили в нам домик, за ширму. Ещё бы отдельный выход — и совсем хорошо было бы. Но ничего, мы, девочки, научились переодеваться под одеялами, или двое держат простыню, отгораживая одевающуюся третью от занавески, откуда мог появиться неожиданный зритель.
     Он не лез к нам, мы не совались к нему, даже порядок по-женски навести, всё было нормально.
     Но совсем любопытства у девчонок не отберёшь. Тем более, что "скаут" — это вроде как "разведчик". Вскоре мы узнали, что Алик спит в семейных трусах, и только на день переодевается в плавки. Может, дома так приучили, а может, лагерный врач посоветовал. Врач этот и нам хорошие советы давал, благодаря им (и нему) мы вернулись из лагеря сравнительно здоровыми.
     А переодевался тихоня под одеялом, чуял, что мы к его занавеске не спиной стоим. Звуки какие слышим — и пялимся на занавеску, вдруг, упадёт.
     Девчонки начали строить планы насчёт его плавок, свободных ночью. Одни предлагали в них чего-нибудь подложить, лягушку или червяка, и посмотреть, что будет. Другие хотели просто их похитить, пускай выходит в своих семейниках и занимается розыском. Третья додумалась до того, что хотела надеть его плавки на себя, дразнить, вертеть попой и животом, не посмеет ли мальчик раздеть девочку.
     У этой третьей была коса — роскошная, толстая, не очень длинная, до пояса не доходила. Она из-за этого и хотела ввязаться в кошки-мышки — поймать-то за косу легко, а вот что потом с пойманной делать? Коса меня и навела на мысль.
     Уговорила я "сестричек" подождать до того дня, когда в планах поход. Ранним утром командирша распечатывает пакет и ведёт отряд по маршруту. Завтрак — в походных условиях, обед — тоже. Весь день отряд в лесу один. Лафа!
     Если погода хорошая, девочки должны идти в цельных купальниках, приданные им мальчики — в плавках, закаляться. Конечно, утром в уборную никто не бежал, всё полагалось справлять на маршруте.
     Вот в ночь перед походом мы над ним и пошутили.
     Подъём по командирским часам, суматоха. Командирша кричит: "Алик, вставай!" Мы быстро собираемся, а из-за занавески слышится удивлённые возгласы. Мы громко говорим: "Да чего он там копается? Нас же оштрафуют за опоздание. Что, плавки долго надеть? Девчата, снимай занавеску!"
     Это чтоб заставить его натянуть плавки "как есть".
     Входим мы к нему, а он в плавках, а с пояса свисают шесть длинных капроновых бечёвок. Это мы ночью постарались, пришили.
     Он нам: вы чего это? Беру инициативу на себя и отвечаю: мы сейчас по маршруту пойдём, и все должны быть в одинаковых условиях, в том числе и ты. Всё-таки бок о бок с нами живёшь, словно султан в гареме, помогаешь нам, мы тобой командуем, так что давай делить радости и тяготы поровну. Он: так мы и будем в равных, но что это у меня висит? Я: э-э, нет, мы же в купальниках, а ты в одних плавках. Он: ты что, не хватало мне девчачий куп надеть! Я: а зря, в нём хорошо себя ощущается. А у парня будут утягиваться мышцы, подчёркиваться, тебе не помешает с твоими-то. Но ты прав, нечего чужую одежду надевать, но есть здоровская штука — мужское боди, и мы тебе его сейчас заплетём. Стой только смирно. Девки, на-чи-на-ай!
     Мы расхватали концы бечёвок и, слаженно действуя, оплели мальчишеский не очень мускулистый верх крупными ромбами. Бечёвка заходит за бечёвку и растягивает. Дошли аж до шеи, смастерили шестинитяной ошейник и затянули на нём узелки.
     Ну как? Он: стрёмно, непривычно. Мы: но хорошо, правда? Ты попривыкнешь и поймёшь, что классно. Чувствуешь, пояс свободный? Это мы резинку вытянули, всё и так будет держаться. Сделай мини-зарядку, поможет.
     Среди нас были не по годам развитые в смысле крутизны бёдер, ширины таза. Они и говорят:
     — Посмотри, какие у нас изгибы, — и так изгибаются, пальчиками проводят от талии до бедра. — Только так трусы гарантированно сидят, и то у нас купальники цельные. А у тебя смотри как, — он посмотрел, — всё же плоско, никакого расширения книзу. Хорошо, резинка держит, но нам же целый день бродить, она ослабеет и сползёт всё с тебя.
     — Да я в них купаюсь и ничего не сползало никогда.
     — Купаешься ты, положим, не весь день, к тому же мокрые плавки тело облепляют, помогают резинке, снимают нагрузку. ПосОх на песочке и снова в воду. А тут нам по сухому идти чёрт те сколько, сухая материя по телу скользит, вниз её вес тянет и резинку эту растягивает. Ты же тысячи шагов сделаешь, а руки заняты, не поподтягиваешься! И мы тебе не будем. Подтяжек ни у тебя, ни у нас нет. А косу заплетать каждая умеет, вот и сплели округ тебя четыре косицы, спасибо не дождёмся.
     Вдруг оплетаемый заволновался, даже задёргался:
     — Девчата, девчата, а как же я того… по маленькому-то? Развязывайте обратно!
     Пришлось успокаивать. Оплели почти до шеи и отступать поздно.
     — А ты как мы сделай. Мы, девочки, жутко стеснительные, и если вокруг ни кустика, и воды нет войти, или холодная она, то нам туго приходится. Но выход есть, особенно если жарко. Мы ложимся на живот, чтобы "сопло" смотрело прямо в землю, не под углом, чуть-чуть приподнимаемся, отрываем живот от земли… знаешь, как крокодилы летают? Низенько-низенько.
     Анекдот помог выиграть ещё минуту.
     — … и начинаем короткими сильными толчками выжимать из себя влагу.
     — Короткими?
     — Так ведь силы на длинную струю не хватит у нас. Тут главное — проталкивать через материю быстро, с силой. Как почуешь, что ослабевает, сразу же зажимайся, а то растекаться начнёт. Копи силы на следующий толчок. И надо ещё давать из-под себя вытекать или в землю впитываться, а то обмочишься. Так что коротко, сильно и с перерывами. Тогда мокрое место на трусиках совсем маленькое будет. Переворачивайся на спину, подальше от лужицы, и суши. А то и вообще материя такая, что незаметно. Можно и парео прикрыться — платок такой, типа набедренной повязки.
     А тебе ещё лучше будет — сядешь на землю, ноги подожмёшь, в стороны чуть разведи и шарашь себе пулемётной очередью. Ложиться не надо, и так в землю направлено, раз согнуто. Боишься, что подольётся под тебя — на руки обопрись, попку от земли оторви. Что ж мы, не поймём, что ли. Воздух открытый, вонять не будет, да и высохнет быстро. Смеяться не будем. Правда, девчата?
     — Правда!
     А командирша наша уже смотрит на часы и пакет распечатывает.
     Мы тогда не знали, что "мужское боди" не совсем то, что мы сделали, что плетётся оно из чёрной кожи и в нижней части посерёдочной полосы имеет кольцо, в которое продевается мужское естество. И совсем другое ощущение у хозяина, когда подвздёрнуто у него там, ходишь гордо, словно петух с налитым, держащимся гребешком. Дистанцировавшись от "довеска", тело приобретает женские качества, клёво чувствовать стринговую полоску в промежности, да и грудь поджата не хуже лифчика. Боди с плавочным низом — это не то. Несерьёзно для взрослых. Но подходит для мальчишек, которым окольцовываться рано ещё. И не при девочках.
     Ну, в общем, Алик согласился, что это фишка, и что в таком наряде можно весь день проходить. И солидарно с девочками-"купальщицами", и мышцы подтягивает.
     И вот мы идём по маршруту. Одна за другой отстаём, справляем свои утренние делишки и догоняем. Мы налегке. А единственный нам мужчина так не может.
     Мы к нему внимание проявляем, ловим моменты и видим — хочет. Хочет и терпит. Нагружен походным снаряжением, его же не раздашь так просто. По нашим планам, терпеть должен молча до привала. Тебе, кстати, как — ничего?
     Ева очнулась — вернулась из Кириной истории в реальность. И удивилась. Не тому, что подружка стояла рядом на табуретке, когда только притащила? — на глазах произошёл переход количества в качество, словно из философских лекций выскочило. Когда утянулся первый ромб, на щиколотке, и не почуяла — кость ведь. На икрах мяса побольше, но всё равно утяжкой одного ромба больно или даже неприятно не сделаешь. Но ромбов много — как тех верёвочек, которыми лилипуты привязали Гулливера. И вот, начиная с какого-то момента, смазанного интересной Кириной историей, Ева ощутила, что ноги её затянуты так, что ни одна мышца ни на миллиметр не дрогнет без ведома и сопротивления оплётки, вроде даже какой-то зуд из-за этого. Но нет ни одного места, в котором можно было бы пожаловаться на боль.
     Это типа тоски — тошно, а почему — непонятно. Оплетена мелкими неприятными событиями. Но тут дело другое.
     — В этом и есть кайф, — пояснила Кира. — Вернее, отсюда надо учиться ловить кайф. Сейчас ещё животик, спинка, ручки в стороне не останутся. Чем больше ты сейчас расслабишься, тем больше кайфу будет потом.
     "Гулливерово" ощущение усилилось. Впечатление такое, что "заковали" её лилипуты на вечные времена, нет возможности быстро распутаться, раздевание ещё больше времени займёт.
     — Вертикальные бретельки, поперечная планка, застёжка на спине, стягивание подмышками — отдыхай, подружка, от этого! Только нетрадиционные ощущения косого по телу. А точки зацеплений, они ведь чётче самих тесёмок чуются, будут тебя при всех твоих движениях массировать.
     — А дышать как?
     — Потише, но совсем не зажимайся. Просто оставь возможность дышать потом поглубже. Здесь ещё эти лоскутки, они и груди покрывают, и грудной клетке ход щадят.
     — А чем там закончилось-то?
     — Продолжаю. Устроили мы короткую остановку для завтрака. Алик сваливает ношу на землю, поворачивается, чтобы отойти, и мы видим, как руки машинально идут к поясу, а потом их хозяин начинает с удивлением оглядывать себя, ища расстёжку.
     А узелков нет спереди. Всё завязано на "ошейнике" строго сзади, да мы ещё ухитрились и подплавить чуток, раскалив ложку с пластиковой ручкой в пламени зажигалки. Да, курил кое-кто…
     Могли бы и не "чуток", но забоялись, что он почует тепло и поймёт, что его "заплавляют" в оплётку.
     И только Алик понял, что все узлы сзади шеи, как мы позвали его завтракать, и сами стали есть быстро-быстро.
     После этого привала он шёл тяжело, время от времени высвобождая одну руку и ощупывая шею. Но узелки наши приплавленные двумя ладонями не развяжешь, не раздерёшь, не то что одной. А признаваться, что хочешь в туалет… то есть "за кустик", не хотелось — мальчику-то девочкам. Незаметно полагалось сходить, как мы делаем. Не афишируя.
     Мы шли, весело щебеча, отхлёбывая из бутылочек и время от времени бросая взгляды на его живот и промежность. Кое-какие изменения там происходили.
     Мы не знали маршрута заранее, есть ли на нём речка или ручей. Войдёт в воду — и опустеет его пузырь, ускользнёт от нашей шутки. Впрочем, некоторые девочки уверяли, что парень в плавках в воде не поссыт, скручено там у него.
     Мы ждали капитуляции и дождались. Язык, правда, был дипломатичным. Алик заявил, что у него от капрона чешется всё тело, и что нельзя ли его развязать на полчасика, коже отдохнуть.
     Мы сделали вид, что ищем узлы, потом — что пытаемся их развязать. Деланно поссорились друг с дружкой: "Зачем ты приплавила, ломай ногти сама!" — "А капрон иначе и не завяжешь, развязываться будет". Потом признались, что освободить его не можем, и предложили дружно помассировать тело.
     Массаж спины Алик выдержал, странно морщась, а от массажа переда отказался. И двинулся дальше.
     Хочешь — не хочешь, а признаться пришлось. Как он покраснел! Трудно мальчику сказать девочкам: "Помогите пи-пи!"
     У нас, между прочим, пари были заключены, признается парень или не признается. И я выиграла! Правда, ценой вылета из лагеря.
     Мы посочувствовали ему, ещё раз "проверили", что развязаться ну никак низ-зя. Я даже попыталась разорвать "ошейник" — чуть не задушила. А говорят, когда душат, мочевой пузырь празднует. Конечно, только делала вид, но и в самом деле там было крепко. Кто-то предложил отрезать бечёвку от плавок, но ножниц, конечно, не нашлось, пришлось бы рвать, обоюдоострый нож просовывать, а живот уже вспух, рискованно близ него возиться. К тому же резинки нет, пришлось бы нашему парню всю обратную дорогу придерживать плавки руками.
     Потом он уже нам рассказал, что вспомнил из школьной своей жизни. В классе было какое-то волнение, буза, староста побежал к руководству докладывать, а Алика поставил в дверях — никого не выпускать.
     Наш герой постеснялся признаться, что хочет в туалет. Могли подумать, что увиливает. Перетерплю, решил, недолго ведь. И встал в дверях.
     Вскоре он с удивлением отметил новизну о ощущениях. Раньше, если хотел, но не имел случая, то просто терпел. Ровное, постепенно усиливающееся чувство давления в пузыре, нужно постоянно зажиматься. Трудно, но просто.
     Теперь же всё происходило накатами. Когда к двери подступала группка желающих сачкануть, пузырь, словно жалея хозяина, отпускал. Алик разруливал ситуацию, убеждал, ругался, жестикулировал, иногда применял спокойную силу. Но как только отбивал накат, становилось ясно, что проклятый пузырь не просто делал паузу, а собирался с силами. Внизу живота ощущался зарождающийся мощный прилив, гораздо мощнее всегдашнего ровного давления. Будто корешились там отдельные кубики-миллилитры и рука об руку шли на приступ выхода. Отбить такую атаку было много сложнее, да и ужас обуревал. Обоссаться всегда позорно, но часовому на посту — это просто конец. Чувство победителей у толпы будет такое, чувство торжества над давшим слабину, что сомнут и растопчут, да ещё и обхохочут.
     И когда казалось, что всё, что предел, то начинала наступать следующая группка, Алик разъярялся, сжимал кулаки, и пузырь отступал с притязаниями. То ли не мог подвести хозяина, то ли первым чуял силу хозяйских мышц.
     А когда вернулся наконец староста, Алик отступил на два шага, закрыл дверь и еле успел спустить брюки…
     Самая тихая и низенькая из девочек, Поля, "вдруг" "вспомнила", что у неё с собой запасные трусики. Показала. Крохотные, беленькие, с кружавчиками. Спросила: "Если порвём, наденешь эти?"
     Видала бы ты его лицо!
     Ну, мы облегчили его ношу, кое-что разобрали по рукам и снова в путь.
     Одна из тех девочек, кто говорила, что речка не поможет, посоветовала Алику расслабиться. И рассказала кое-что.
     У неё, оказывается, два брата — старший и младший. И от нечего делать и от вечного соперничества играли они в "терпёж по-маленькому". Не знали, что это писсинг называется. А сестру звали в судьи — не родителей же. Естественно, оба терпели в плавках, хотя в обычной ситуации ходили при ней в семейниках, а то и голышом пробегали, особенно маленький.
     Во время терпежа играли в пинг-понг, шашки, шахматы, усложняли себе задачу, и тоже сестра судила.
     Чаще всего сдавался, конечно, младший, с плачем от жуткой боли убегал в туалет. Но однажды не выдержал старший. Бросив сквозь зубы: "Сдаюсь" (и сдав совершенно выигрышный эндшпиль, а девочка научилась шахматам от постоянного созерцания), глаза отвёл. Не тут-то было. Соперник прицепился:
     — Докажи, что больше не можешь! Может, ты из жалости сдаёшься? Снисходительности?
     Старший ему:
     — Ну, пощупай живот. Ниже пощупай, ещё ниже. М-м-м, не дави так, а то обольюсь.
     — Вот и полей немножко, покажи, что всё уже у тебя.
     Сестра принесла тазик, втиснула между ногами любимого брата. Присаживаться он не стал, терять ещё мужскую привилегию — оправляться стоя. Не рискнул и спустить при ней плавки. Младший настаивал, чтобы сквозь них брызнула хотя бы струйка, тогда он поверит и примет сдачу.
     Братан начал стараться. Он и напрягался, и расслаблялся, морщился, нагибался, качался из стороны в сторону, свистел воздухом сквозь сжатые зубы. Даже ягодицы руками разводил, будто по-большому хотел. Я-то думала, почему он спереди так себе не раздвинет, как девочки после долгого терпежа, когда у них там всё слиплось, но ведь это парень. А как парню помочь попИсать, я и не знала. Судья, впрочем, и не может ничего такого делать.
     Но страдал брат по-настоящему. Потное лицо, слепившиеся волосы, тяжёлое дыхание, ногти врезались в кулаки. И хоть бы капелька! Вот как плавки ему там всё скрутили. То ли мы, девочки, в наших трусиках!
     Наконец он не выдержал, вскрикнул по-страшному и дал младшему кулаком по самому пузырь. Мол, сам почуй, что мне уготовил. Тот взвизгнул и присел над тазиком, а потом с трудом разогнулся и бросился в туалет. Туда же поплёлся и старший, на ходу спуская плавки…
     Так что нечего и стараться. Счастливые вы, мальчишки! Нам вот одежда не помогает, так, бывает, мучаемся, терпим.
     Счастья у нашего парня не было ни в одном глазу. Будет оно от таких рассказов! А я думала, что всё это фигня, что Алик в конце концов описается и в таком виде, в окружении сочувствия пройдёт с нами остаток пути. В лагерь не войдёт, затаится в кустах, а мы ему вынесем запасные трусы. Плавки выстираем сами и даже резинку вернём, чего там. Мы честные.
     Но тогда я не знала, по молодости лет, что когда терпишь по малой нужде, то замедляется всасывание воды из кишечника, его содержимое разжижается и может запроситься наружу.
     Алик тоже хорош — ни словом не обмолвился, что захотел по-большому, ныл и ныл, что невтерпёж ему, а нам невтерпёж было увидеть, как темнеют его плавки и по ногам начинает стекать жёлтое. Бросали быстрые взгляды и шли.
     Первой заметившей и крикнувшей: "Смотрите!" — полагалась шоколадка.
     Он делал какое-то покачивающие, извивающиеся движения. Хорошо было видно, как напрягаются ягодицы, даже рукой он там придерживал. Живот дёргался, ёкал, но мы всё списывали на мочевой пузырь.
     Вдруг Алик шмякнул поклажу о землю, отступил на шаг вбок от тропинки — даже за кусты заходить не стал, похабник. Напрягся весь из последних сил, аж выгнулся.
     Не помогло. Тогда он присел на корточки и попытался сдвинуть плавки с ягодиц, открыть задний проход. При девочках!
     Будь он в Полиных трусиках, это удалось бы. Там что спереди оттянуть, что сзади — нет проблем. А в мужских облегающих плавках, да ещё "прибинтованных" ко всему торсу…
     Он просунул ладонь между попой и задком плавок и попытался отогнуть его в сторону. Сначала — слабо, боясь порвать материю, потом — сильнее, допекало его, видно. Но тут же стал морщиться и даже привскрикивать — сдавил кое-что себе важное. Выдернул руку, защипнул материю на попе и оттянул — чего хотел, непонятно. Но тут же был вынужден опереться на обе руки о землю. Это ноги чтоб поменьше напрягать, а то зажиматься мешает это.
     И вот завязалась борьба "нанайских мальчиков". Один из них, биологический инстинкт самоочищения, был внутри, и о его силе можно было судить по тому, как уступает ему наружный "нанаец", культурный навык чистоплотности. Это как стать за спиной слабого боксёра, не видя его противника, и только следя за тем, как содрогается спина от мощных, разящих ударов. Алик пыхтел, сгибался, выгибался, напрягал попу, даже руками прижимал ягодицы друг к другу, а в животе его переливалось и бурлило, слышно было. Выпусти он газ, легче стало бы, но чуть приоткроешься — всё тут же ломанётся наружу. Но и навечно ведь не зажмёшься.
     Наблюдая за судорогами попы, я вспомнила слова нашего школьного физрука на первом построении:
     — Мальчикам — никаких длинных трусов с плавками под! Я должен видеть ваши ягодицы, как они развиты, как работают, не леняся ли под покровом. Попкина расщелинка должна зиять отчётливо. Я бы даже предпочёл стринги, но раз вы занимаетесь вместе, то пусть будут плавки, но только чтоб облегали. У девочек это само собой выходит, но уж будьте добры, не носите толстый трикотаж, который попу смазывает. Тонкий тоже прилично, форму нечего толстить, да и чего стесняться, ягодицы — залог прямохождения, сокровище человека. Подрастёте, узнаете, какое из них удовольствие можно извлечь. А пока не скрывайте от меня свои попки. Кстати, у одарённых ягодицы в работе так и пытаются избавиться от покрова, сдвинуть его хотя бы. Мне это хорошо видно. Не ленитесь!
     Я не уловила, когда это Поля начала улыбаться, когда посмотрела на неё, она уже боролась со смехом — нехорошо ведь смеяться, когда скаута пучит. Тогда она легла на траву (а многие уже лежали, чтобы лучше видеть попу несчастного), схватилась руками за живот и стала сдерживаться в таком положении.
     Лучше бы расслабилась, честное слово. Я всё смотрела на Алика, а тут краем глаза меня привлекла Поля. Её живот совершал исключительно резкие, сильные толчки — именно потому, что слабые ей удавалось сдерживать. Естественный отбор, увы, вблизи естественных надобностей. К добру это привести не могло. И правда, вскоре она раскочегарила кишечник и стала испытывать позывы.
     Не до смеха ей стало. Она, правда, находилась в лучшем положении — могла легко выскочить из купальника. Но дело зашло так далеко, что на убегание за кустики времени уже не оставалось — ни до раздевания, ни после. А купальник, повторю, цельный не бикини какое, так что даже лифчика на девочек не осталось.
     И стала она справлять свою "параллельную" нужду прямо на глазах Алика — если он только мог этими глазами что-то ещё видеть. Присела лицом к нему, чтобы его видеть, коленки врозь — мечта любого мальчика. Но сейчас важнее вида оказался разоружающий пример.
     Алик вполголоса ругнулся, заглушая звук, похожий на фырканье. Неукротимый живот дёргался, ещё на что-то надеясь, а плавки стали вспухать сзади. Тогда-то мы и поняли, что наш спутник обделывается по-большому.
     Впрочем, и по-маленькому тоже потом. Семь бед — один ответ.
     Скажу тебе честно — на это я не рассчитывала, испугалась и растерялась. Ну, а когда я терялась, остальные ну вообще беспомощны.
     Хотя полюбоваться на зрелище растерянность нам не помешала. Такого мы с детсада не видали. Даже создалось ощущение дежа-вю — уже виденного. Сначала исчезает, выравнивается прогалина между ягодицами и попа становится единой, как коленка. Затем она вспухает до безобразия, и если кишечник выдал жидкое, то из-под кромок трусов начинает оно самое выползать, а то и вытекать. Мне даже померещился голос ругающейся нянечки…
     Расписывать не буду, скажу покороче. Оставили мы его одного в лесу, да он и сам захотел, в этаком-то виде. Поклажу всю забрали, оставили ему нож, Полины трусики, запас воды, полотенце. Условились, что с наступлением темноты вынесем к кустам за домиками одежду ему.
     Несмотря на кишечный "прокол", всё могло бы сойти с рук, если бы этот осёл (как ещё назвать?) не ломанулся в душ, пробежав к лагерю кратчайшей дорогой. Он, видите ли, не стал снимать плавки, знал, что если снимет, то уже больше не наденет, а голым не хотел. И оплётку не стал рвать — неудобно же бежать по лесу, поддерживая плавки. Так и бежал с тёплой, но холодеющей попой, с облепленными бёдрами. С каждым шагом всё больше и больше выползало из-под плавок у него, уже и по голеням поползло. Ну, и напоролся в полной красе и вони на начальника санчасти нашей. А это старикан вредный, нипочём ничего не скроет.
     Алик заложил всех нас, мол, оплели его насильно, а я всю вину приняла на себя. Выгнали меня тихо, чтобы не объяснять на линейке, что именно я сотворила с "белым пушистым кроликом" — он бы этого не пережил. Взрослые-то знали, а от ребят утаили, просто "отряд не заметил потери бойца", я собрала свои вещички и незаметно дезертировала. Выполнила родительский наказ: чуть что — беги!
     Вообще-то, честно говоря, я ждала, может, старшие девочки за меня вступятся, я же их незадолго перед тем выручила. Как? Мимо воли своей.
     Собрались старшие скауты сыграть в "Зарницу" и, что интересно, девчонок записалось намного больше, чем мальчишек. Да это и понятно — только что большой мужской отряд ушёл в трудный поход, и "позарничить" было решено, чтобы оставшимся ровесникам жизнь мёдом не казалась. Впрочем, молодёжь могла и отказаться, но нет, записывались наперебой, романтика всё же лесная.
     Мальчиков мало, только на командный состав хватает. Узнав об этом, женский пол ещё сильнее повалил в "полевой военкомат". Это такие палатки в часе ходьбы от основного лагеря, там и штабы, и "казармы". Младших и даже средних не брали, так я специально туда ходила, подкрадывалась и подсматривала-подслушивала. Вправду ли военная игра, или только чтоб поспать вместе в палатках.
     Будущие командиры были не особо высокого мнения о своих нежных подчинённых. Один из них оглядел контингент, хотел было сплюнуть, но удержался, я видела из-за кустов, проглотил слюну и пренебрежительно спросил: "Кем, этими вот мне командовать? Да их в первом же бою уложат или в плен возьмут".
     Кому-то почудилось: "замуж возьмут". Взвод загудел. Когда недоразумение разъяснилось, кто-то спросил:
     — А что вообще делают с пленными?
     Ну, что делают? Это же не настоящая война, специальных команд не предусмотрено, как и гауптвахт, лагерей. Дядя Вася, игравший в "Зарницу" ещё советским пионером, вспомнил, что у пленных отбирали оружие, нарукавную повязку с цветом сражающейся стороны, выпрастывали брючный ремень, и они спокойно шли и садились на лужайку перед центральным штабом, следили, как стекаются сюда донесения, к ним даже выходили адъютанты и сообщали, как развивается игра, пленные "болели" за своих , прямо по-спортивному. Причём пленным проигравшей стороны ремни просто так не возвращали, они должны были их выкупить за корзину грибов или лукошко лесных ягод. Дядя Вася даже вспомнил, как он собирал эти лесные дары, бродя по лесу в одних трусах, перекинув бесполезные брюки через плечо.
     Девочки дружно опустили глаза на животики, но ремни у шорт и бриджей оказались только у некоторых. Да и то это были декоративные ремешки — плетёные, слабенькие, разукрашенные. Покупались и крепились и к без того державшимся шортам.
     Не "молнии" же выпарывать! Кто-то спросил:
     — Дядь Вась, а разве просто в трусах не играли? Ну, когда жарко было. Но всё же в брюках? Или у вас тогда тоталитаризм был?
     Игрывали, как оказалось, и в трусах, вернее, шортах из какой-то неведомой ныне "чёртовой кожи", в крепости и прочности которой, видать, и заключался этот пресловутый тоталитаризм. Тогда просто отбирали оружие и повязку. Девочки уже зашушукались о том, что надо бы понадевать топики цвета флага, чтоб рукам загорать не мешали повязки, ну, и так далее. Но тут дядя Вася вспомнил, как один из необездвиженных взял "на понт" целое тыловое подразделение противника, пленил, довёл до штаба, а затем одного отпустил — вместо себя. Начальство эту честность в приказе отметило и результаты игрового дня не отменило, но рядовых бойцов это возмутило до глубины души. И во все следующие дни они просто связывали пленных по рукам и ногам и оставляли лежать под кустами, и только под закат, когда игровой день заканчивался, "улов" собирался и конвоировался. Законы и обычаи пионерской войны писались "снизу".
     Девочки снова зашушукались, уде с повизгиванием, полежать день связанными им казалось очень романтическим. Но дядя Вася припомнил, как он сам, пленив кого-то и уложив под куст отдыхать, сам через полчаса попался и отдыхал чуть не под соседним кустом, а освободили его поздно, уде почти впотьмах, ну, он и позабыл доложить о былом своём успехе. Да его, собственно, и не спрашивали, пленные засчитывались только тем, кто к концу дня остался свободным, вооружённым. И "Зарница" самостийно дополнилась ночными рейдами спасательных команд, искавших бедолаг в тёмном лесу. Приходилось разъяснять: "По очереди орите, черти!" Поиск пошёл шустрее. По последних нашли уже с мокрыми штанами, то ли сознание с непривычки потеряли, то ли сдались собственным пузырям. Да и рубцы от верёвок приходилось лечить по-настоящему. Так что потом, освобождая пленных, первым делом спрашивали, кто на его счету и где, и только потом развязывали.
     Девочки не очень поверили, и тогда дядя Вася показал на самой недоверчивой, как вяжут по-настоящему, по-мужски. Слабо не показалось. А потом вышла одна девочка и продемонстрировала, как без особой силы, но с женской ехидностью и знанием слабых мест слабого пола вязать не менее больно и врезаемо. Энтузиазма сразу поубавилось.
     Кто-то спросил:
     — Но можно же не засчитывать нечестные, не по правилам действия?
     Можно. Но тогда придётся играть только утром, а с обеда начинать заседание апелляционного комитета, где долго и нудно рассуждать о том, чего могла бы добиться одна сторона, если бы ей не ставила ножки другая. Радость от отсуженной победы совсем другая, чем от одержанной, если она вообще, эта радость, есть.
     Все согласились, что пленных надо обездвиживать, обезвреживать и оставлять на месте, как и "убитых", только те ещё спецкраской заляпаны. Может мазать краской другого цвета для верности? Нет, хором сказали девочки, спасибо!
     Объявили конкурс на лучшее обездвиживание пленной девушки, чтоб с самого утра (если очень не повезёт) до вечера пролежать могла.
     Предполагалось, что слово скажет женский пол, но у мальчиком после этого стали замечать учебники анатомии, а кто имел свою девушку, стал просить её показать, хотя бы и одетой, как она справляет нужду, что минимально для этого нужно.
     И вот меня за подглядыванием всего этого засекли и внезапно взяли в плен. Я и оглянуться не успела, как оказалось, что меня уже несут — подкрались незаметно сзади. Разведчики, наверное. "Языка", называется, взяли. Ну, не "языка", а… другой женский атрибут.
     И меня "уговорили" послужить моделью, но не фото, а моделью пленной солдатки, отработать чтоб на моём теле способы гуманного связывания.
     Так, значит, ноги в лодыжках "спаиваем". Кандалов взять неоткуда, да и не таскать же их с собой солдатам, значит, верёвки, но тогда надо связывать и руки, чтоб не развязала себе ноги. Ой-ёй-ёй, скрутили меня от души! Но так надо связать, чтоб могла снимать трусы и принимать нужную позу, если приспичит. Именно трусы, потому что шорты достаются на время победителю — для моего же собственного удобства в критической ситуации. А раз так, сама пущай и сымает, да и майку отдаёт, ежели под ней прочный спортивный лифчик, а то ещё извозит по траве. Тем более, что майка эта цвета команды, так сказать, индивидуальное знамя солдата, нельзя оставлять его пленной, выбывшей из борьбы.
     Тут запротестовали девочки, захватившие из дома только топики с полочкой, в чём они тогда останутся? Но протестовали не очень активно, вроде как хотели получить разрешение обнажаться, чтоб потом из не ругали. Конечно, "лифчиковцы" отбили натиск, снимать — так уж всем. Мало того, они мне одолжили "гальтер", чтоб всё было, как в боевых условиях.
     Кеды тоже стаскиваем, затрудняя побег, но с собой не берём, а сошнуриваем друг с другом и закидываем на ветку повыше. Нечего тяжести таскать, хотя в некоторых ситуациях тяжесть может стать подручным метательным оружием — а вот это уже нечестно.
     Ну и напрыгалась я после тренировки — никто мне помогать не стал. Хорошо ещё, что развязали.
     В обычном положении пленная спокойно лежит на боку или спине, расслабляется, отдыхает. Часы ей оставили, чтоб знала, сколько до конца. Оставили и бутылочку с водой, бутерброд, значит, руки связаны спереди и некрепко. Но если вы думаете, что всё это легко и просто, то глубоко ошибаетесь. Руки в запястьях мне вязали, наверное, раз пять или шесть, пока нащупали гуманный способ, все запястья мне обрубцевали. Понятно, почему никто добровольно в модели не шёл.
     Дальше ещё хлеще. Вот узнице приспичивает. По-настоящему должно прижать, меня поили от души, щупали живот. Ага, вот теперь давай. Я ложилась на живот, помогая себе руками, вставала на колени, спускала трусы, они должны быть достаточно эластичными, ведь ниже колен их не сдвинешь, а колени нужно хоть как-то развести. Если честно, порвала я свои, стремясь оставить сухими, ну да мне одолжили новые, бикинистые. Не из человеколюбия одолжили, а чтобы довести дело до конца, посмотреть, смогут ли они обойтись такими трусиками в боевой обстановке. Садилась я на пятки и выпускала струю, все придирчиво смотрели, не намочу ли чего. Перебирала согнутыми ногами, "переступала" через мокрое место, поворачивалась на некоторый угол, натягивала трусы и снова ложилась, отползала от лужицы. Впрочем, в лесу всё скоро впитывается и исчезает, проверено.
     Сложнее с "большим делом". Меня держали в плену и кормили грубой солдатской пищей, пока не приспичило и эдак. Пришлось справлять нужду, лёжа на спине с согнутыми в коленях ногами, в процессе напрягая их и отползая от продукции, если та не желала от тебя отставать. Девчонки отошли от меня, но наблюдать не переставали. Затем я поворачивалась несколько раз вокруг оси, откатывалась от запачканного места. Туалетную бумагу мне оставили, хотя пользоваться ею пришлось спереди, через промежность, руки же связаны. Прикольно, надо и дальше так. Для верности перед возвращением трусов полежим, дадим высохнуть…
     Всё у меня получилось. Кто не может себя обслужить в качестве пленной, та не играй в "Зарницу", не подчиняйся дефицитным мальчикам-командирам. Проверь себя сначала, испытай. А я, расконвоированная, могу поработать инструктором.
     И надо же было дяде Васе продолжить воспоминания — я уже сидела наравне со всеми. В его время среди пленных бросался жребий, кому считаться умершими. А что, на войне как на войне, в концлагере жизнь не сахар. Жеребьёвка должна была дополнительно отвратить от лёгкой сдачи в плен, кроме просто позора. Бывало, пленные отказывались от игры случая и решали, кому "умереть", путём армрестлинга, но это не совсем солидарно, будто дерёшься в настоем концлагере за миску баланды. В любом случае сдался — лёгкой жизни не жди.
     Девочки задумались, а потом спросили, будут ли действовать сугубо мужские отряды. Нет, не хватает мальчиков на отдельные отряды, только командовать будут. А, ну это легче.
     Оказалось, что на кухне скопилось большое число прочных пластиковых мешков на 50 кг из-под муки, сахара и круп. Выбрасывать жалко, всё такое добротное и почти чистое, внутри верхнего канта верёвочка для завязки с хитроумным замочком. Умы уже работали над тем, как это добро применить, и доработались до того, что установили добровольно-опытным путём, что в такие мешки влезает до пояса любая лагерная девчонка, если подогнёт ноги. М-да, бег в мешках не устроишь, а кто же будет просто так слезать?
     И вот нашлась такая ситуация. Как всё просто: каждая носит мешочек, скажем, у пояса, скатав, как солдат — шинель. Снова, конечно, опробовали на мне. Налетают на тебя превосходящие силы и ты решаешь сдаться. Разворачиваешь мешочек, раздеваешься до лифчика (мальчик-командир отворачивается, его подчинённые за этим следят), влезаешь в пластик, подогнув ножки, и даже можешь сама затянуться и застегнуть замочек, а тебе просто свяжут руки с другой стороны, чтобы не добирались, куда не надо. Мальчик свяжет по-мужски, и всё, лежи, отдыхай. Кеды, как и в прошлом варианте, на ветке, одежда с трусами — в трофеях. Если и распакуешься, то без трусов далеко не уйдёшь.
     Пластик не только гнёт тебе ножки, норовит, чтоб онемели они, но и служит туалетом. Если ты сдаёшься второй раз, собственным внутренностям, то валяй прямо в него, потом отмоешь — и отмоешься. Тогда тебя запишут в "убитые", когда найдут — как и ту, которую встретят в лесу без важнейшего элемента солдатской одежды — трусов. Всё честно. Не нашлось достаточно жизненных сил у человека.
     Можно, кстати, отбирать и лифчик, завязав лежащей грудь просто полосой материи. Это больше для усугубления чувства беззащитности, и бежать чтоб труднее было. Когда тебе всё вернут и ты нормально оденешься, будет приятное чувство восстановления в правах гражданства.
     Ну, а редких мальчишек-командиров будем конвоировать, ладно уж, в штаб со связанными руками и без брючного ремня. Дадим напоследок полюбоваться видом полянки, усеянной "русалками" с завязанными бюстами, которым предстоит терпеть до конца для, и кто-то наверняка не вытерпит. У кого-то ноги уде начали затекать. Мы в ответе за тех, кого приручили, кем командуем. И поменяться ни с кем из лежащих нельзя, командир — не рядовой. Может, объявлять на время обеда перемирие и собирать по лесу пленных. Как, дядь Вась?

     Под эти разговоры Ева и была утянута. Странное ощущение стиснутости и наготы. Телу прохладно, и ровно задыхаешься в "стяге", хотя дышать ничего, можно, с напрягом небольшим, правда.
     Ева чувствовала, как подружьи пальца время от времени пропускают высвобождающиеся участки тесёмок через "ошейник". И вот под конец Кира зажала все свободные концы в кулак и с силой потянула вниз, чуть не повисла. Утягивание обрело венец. Ева выдохнула и услышала, как защёлкнулась пряжка.
     Всё, теперь не руки подружкины, теперь она сама себя стягивает. —
     — Начинай дышать полной грудью и слезай с табуретки. К зеркалу подойди. Впрочем, делай, что хочешь.
     Ева слезла, отнесла табуретку на место, помахала руками-ногами, вдохнула пару раз от души. И верно, никакой локализованной боли, а из чувства полной стянутости можно гнать кайф, как самогонку из этого вот табурета.
     — Всё продумано, — комментировала Кира. — Врезание резинки в кожу болезненно, когда идёт несколько десятков сантиметров. Болеть начинают и те места, куда резинка не доходит. А здесь вжим в кожу менее дециметра, не успевает кожа рассердиться и послать сигнал болезненности, как тесёмка меняет направление и идёт уже под другим углом. Противожмущий зигзаг. Слышала о противолодочном зигзаге надводных кораблей? Подлодка подстерегает по курсу, а они все вместе — р-раз! — и уже в стороне. Так и тут. Чувство сжатия подстерегает, лишь продлись полоска, а мы — р-раз! — с зацепом перехлёст, и чувство оставляем с носом. Упакована ты прочно, но чуешь это только в целом, из многих предболезненных состояний не складывается полноценная боль, зато ты сама можешь слепить их них, как из шариков теста, всё, что угодно. Надо только постараться.
     Ева подошла к зеркалу. Да, вид у неё особый. Не голая и не одетая, как в сказке. "Фиговые листочки" цвета телесного, почти незаметны, и на них нарисованы ромбы.
     Весьма непривычно, что края трусиков идут не по паховым складкам, а острее, оставляют эти складки с их тенями, и еле-еле успевают нырнуть под материю края "киски".
     — Ну вот, а сейчас скажи, сколько времени ты можешь пробыть в этом одеянии?
     — Не знаю… теперь как-то легче стало… долго, наверное.
     — Что ж, в непривычном надо пробыть долго, чтобы стало привычным, и тогда обычная одежда покажется непривычной, отвычной то есть. Так и болтаться между двумя крайностями, ловя кайф. Как, у трусиков есть резинка? Как, у лифчика есть бретельки? Ха-ха-ха! Как, на чулках такие крошечные ромбы? Кстати, постой-ка.
     Кира отошла в другой угол, прищурилась, и тоненькая фигурка подружки на миг показалась ей гигантской ногой великанши, затянутой в ажурные колготки — те же ромбики по коже, та же вертикальность.
     — Ну-ка, повернись! Чуток нагнись вперёд, попку выставь.
     Ага, попу можно принять за коленку. Конечно, нога глаже всего тела, её легче оплести, надеть и снять, а тело как затянешь, так и стягивать скоро обидно, больно уж ладно сидит и ощущения клёвые. И посторонняя помощь нужна.
     — Ну, давай распакуем моё. Поможешь мне облачиться на чистое тело?
     Они разложили второй "манекен", и Ева заметила, что грудные лоскутки побольше, а вот нижние — поменьше явно.
     — Ну, ты же не бреешься, вот тебе и побольше надо, — объяснила Кира, сбрасывая банный халат, — а у меня — мини, вот под это, — она очертила пальчиком. И при этом легче… ах, да, я же ещё не сказала. Ну-ка, встань смирно и не ёжься, не стесняйся.
     Для чего это она?
     — В туалет хочешь? По-большому.
     — Нет. Ты к чему?
     — Да ведь ты же долго быть в этом собираешься, может и приспичить. Точки зацепки-то животик массируют, массируют… Что тогда делать будешь?
     — Не подумала как-то. Снимать, что ли?
     — Ну вот, а модельеры подумали. Вот, дерись за эти вот краешки, куда тесёмки крепятся, — руки Киры взяли Евины пальчики и наставили на путь истинный. — Крепче берись только. И плавным движением вниз — р-раз!
     Ева так уверилась, что упакована в неэластичную тесьму, что удивилась и даже немножко испугалась, когда её пальцы скользнули с верху ягодиц почти до бёдер. На попку пахнуло холодком оголения.
     — Держи пока. Вот, он, твой задний проход, — Кира легонько обвела пальцем, — делай свои дела сколько хочешь. Только туалетную бумагу вперёд приготовь, держи одной рукой, другой подтирайся. А потом — хоп! — и вверх. Занавес.
     — Но как же…
     — Могла бы и догадаться — эти стороны ромбов сделаны из эластика. Но незаметно совершенно, если ребятам сами не скажем, они и не узнают. Не скажем, где у нас слабое место, правда?
     — А спереди… тоже так?
     — Догадайся сама, подружка!
     Ева понятливо хмыкнула, взялась двумя пальчиками за верхний краешек "фигового листочка", помешкала, решаясь, и потянула вниз. Открылся лобок во всей его красе. Дуй, сколько хочешь! Хоп! — и снова закрыто.
     — Ромбов много, вот и не заметно, что у некоторых стОроны эластичные. А мне, бритой, меньше спускать надо, да и попа, вишь, меньше прикрыта, чуть выше заднего прохода. У тебя пошире, повыше, понадёжнее. Ну, помогай же мне.
     Когда обряжали Киру, у девочек возникла мысль — ходить в оплётке сколько смогут.
     — В общаге — длинный халат, на ноги носочки или гольфы. На руках сейчас люди чего только не носят. На выход — глухую майку, джинсы повыше или юбку подлиннее опять же с гольфами. Давай, а! Соседкам своим покажем, а остальным нечего знать.
     — Давай, Кир! Раз перёд спускается, то и прокладку всунуть можно.
     — И верно! Кстати, раз уж на то пошло, на долготу то есть, то и купаться можно, не снимая. Мочалкой трёшь, тесёмки ёрзают туда-сюда, и кожа чистая. Должно быть, незабываемо в этом вот купаться и потом сохнуть. Давай на лето поедем к тебе или ко мне и будем всё время ходить в этом. И в речке можно купаться, русалки будто, и за грибами ходить, и загорать, обретая оригинальный рисунок на коже.
     — Смотри, Кир, чашки с груди тоже отходят, тут тоже эластично.
     — А то не знаю! У тебя только стреляют, а у меня — смотри! — И она спустила лоскутки под груди, те выпятились, поддерживаемы снизу. — Так даже лучше миловаться, вон как набухли.
     — Но не для этого же…
     — И вымыться получится целиком. И кормящим удобно. Кстати, и беременные тоже, ненавязчивая поддержка живота. Не надо покупать всё больше и больше.
     — А рожать как? Не снимая? — Улыбнулась смущённо.
     — Ну, рожать… А это идея — можно ли проносить всё это целых девять месяцев и родить, сдвинув фиговый листок? Ребёночек будет таранить "занавеску", как девять месяцев назад его отец таранил вход в "домик".

     Решили поносить недельку, до ближайшей помывки, а там посмотреть. Если удастся, то и дальше. Кире особенно хотелось утянуть распаренное в ванне тело, пока оно податливо, и ощутить, что будет при медленном высыхании. Как мы увидим дальше, этого сделать не удалось.
     Ева с трудом провела первую ночь. Конечно, всё интимное закрыто лучше, чем ночнушкой, и даже трусиками с лифчиком — быстро не снимешь. Было такое воспоминание — в летнем лагере поговаривали, что мальчишки ночью забираются в домики и раздевают девочек… Но общее давление давало непривычное ощущение, мешало заснуть. Почёсывалась наша героиня в постели, ворочалась, заснула под утро.
     Зато вторая ночь прошла мирно. Вжилась Ева в оплётку, утряслось там всё, устаканилось. Может даже, какие-то зацепки перескочили с одних утолщений на другие, послабже стало. Конечно, общую длину не увеличишь, раз на шее прочно закреплено, но перераспределить — запросто. Ходишь — значит, трясёшься, потом одежду снимаешь-надеваешь — трение; туалетные дела, вверх-вниз — тоже напрягаешь упряжь свою. Всё потихоньку и входит в берега, обвыкаешься.
     Ну, а Кира и первую ночь дрыхла без задних ног, а потом рассказывала, что плавала во сне в состоянии невесомости. А уснула быстро потому, что представила себя в гамаке, а гамаки всегда покачиваются, убаюкивают.
     Потом она представляла себя русалкой, попавшей в сети, золотой рыбкой… фантазиям не было предела.
     Шила в мешке не утаишь. Соседкам по комнате, чтоб не канючили дать поносить, Кира хотела сказать, что оплётка жмёт, и они её носят на спор — кто первый не выдержит. Ева возразила: всё время морщиться и имитировать страдания им не под силу. Тогда легенда изменилась: Кира готовится к состязаниям по бондажу и приучает тело к связанности, а Ева помогает ей в выявлении слабых мест. А если кто заинтересуется, что это за бондаж, Кира свяжет её так, что мало рубцов не покажется.
     Свои это объяснение приняли и даже зауважали "нашу бондажистку", стали в Интернете просвещаться насчёт этого пикантного развлечения. А ведь всем остальным не объяснишь, кто видел "шило из мешка". Тем более, что Кира не всегда запахивала халат даже при одном лифчике, а уж тут и вообще забывать стала. А петли через пальцы на руках и не скроешь вовсе.
     Поползли шепотки. Несколько раз Ева замечала нездоровый интерес к тому, как она ходит в туалет. Но выбора не было, не расплетёшься ведь скоро (на каждый пук не нарасплетаешься), пускай смотрят: р-раз! — вниз, буль-буль или шмяк-шмяк, шир-шир бумажкой, отпустила — вверх. Они-то ведь тоже трусы спускают только, не снимают же напрочь. Что тут такого?
     За эту неделю они даже поучаствовали в акции одной фирмы. Кира в рафике, прикрывшись громоздким костюмом Микки-Мауса, разделась до оплётки, влезла в него, неуклюже выбралась наружу — махать руками и топтаться ногами. А Ева рядом размахивали флагом и раздавала листовки. Фирменная майка, в которую её одели, была под горлышко, с длинными рукавами и ниже пупка — не стыдливости девичьей ради, а пущей заметности издали для. А оплётка на ногах сошла за оригинальные колготки, и юбочку Ева выбрала в тон к "ним".
     После всего умаявшаяся Кира вылезла из своей "шкуры" прямо на месте, оставив её на руках двух парней-ассистентов, обняла подружку, охолонула на вечернем ветерке и с явной неохотой полезла в рафик, неприлично задирая ноги.
     В пятницу, после занятий, Кира снова зашла в "Интим" и купила к оплёткам две купальные шапочки. Они были типа шлемика, плотно закрывая всю голову и оставляя только глаза, задёрнутые прозрачной плёнкой, и рот, а раскрашены были под щитки то ли змеи, то ли ящерицы, в тон оплётке. Подружки немало повеселились, рассматривая друг дружку в таком виде.
     Интересно, можно ли в таких шапочках нырять с трубкой и в ластах, без маски? Это же почти маска и есть. Ну да летом проверим, на речке.
     В субботу пришло время мыться. Ева склонялась к тому, чтобы костюмчик всё-таки снять, походить недельку в обычном бельишке, а потом уже снова оплестись, в общем, постепенно чтоб. Кто его знает, может, вспухнут ромбы на теле или волдыри на местах зацеплений. И если честно, здорово хотелось прочесать всё тело жёсткой щёткой.
     Кира же выбирала между мытьём в оплётке и голым мытьём с переоплетением по свежераспаренному. В конце концов решили так: если будет много народу, вымыться "по-змеиному", чтоб внимания не привлекать, и побыстрее, а если нет, то в расплетённом виде. А Ева ей поможет и расплестись, и оплестись заново. Народу мало — в ванной и сделать.
     Народу оказалось многовато. Войдя в ванную (вообще-то, там был только душ, но по бумагам числилась и финская ванна — как в "Частном детективе" Гайдая), подружки с удивлением отметили, что в очереди стоят даже несколько городских девчат. Что, дома горячей воды нет? Но что поделаешь, раз очередь, надо спрашивать, кто крайний.
     Не сразу было замечено, что собрались группой крупные, полнотелые девчата, ни одной худенькой или невысокой. И ещё: разговоры сразу смолкли, чуть Ева с Кирой переступили порог. Подозрительно!
     Поприветствовав по-банному, Кира спросила, кто тут крайняя. Из группы вышла Марина — полная и высокая, как все собравшиеся, но ещё и бойкая — только Эвелине уступала, вы её знаете уже.
     — Мы решили пропустить тебя вперёд, — сказала она почти ласково. — Ты же у нас экстремалка, защищаешь честь нашей общаги и всего факультета, тебе и зелёную улицу.
     Вон до чего договорился "испорченный телефон"! Слух был пущен просто о бондаже, а тут тебе и чемпионат, и честь факультета.
     Кире не очень понравилась оказанная честь. Если бы занять очередь, то был бы шанс, что никто больше не подойдёт и они с Евой в конце концов займут душ на пару.
     — Со мной вот Ева, — сказала она. — Если её не пустите, я тоже займу очередь.
     — Отчего не пустим — пустим уж, — ответила Марина. — Она же твой секундант и тренер.
     Ну напридумывали! Хорошо, конечно, помыться вдвоём без очереди, но раздеваться придётся при всех…
     Марина стукнула в дверцу кабинки, из-за которой слышался плеск воды:
     — Эвка, закругляйся там, тут чемпионка пришла!
     — Щас!
     Теперь задний ход не дашь. Чемпионка — это чемпионка, ей не пристало опускать глаза и бубнить что-то про забытые срочные дела. Чемпионке надо благосклонно принимать воздаваемые почести.
     Да, сеть и хорошее в этом "без очереди". В очереди её расспросили бы о будущем состязании и, чего доброго, поймали бы на вранье. Всю ощупали бы, знают ведь о нашем в Евой "бельишке", чертовки! Ладно, пускай смотрят. Единственное необычное для них — это что в оплётке под душ встанем, но тут можно сболтнуть что-нибудь о методике тренировке. Свысока так сболтнуть, мол, таких простых вещей не знаете.
     Кира вытащила и надела "змеиную" шапочку, вызвав вздох восхищения. Щёлкнула штрипка под подбородком. Подмигнув Еве, барским жестом сбросила на её руки халат, представ во всём великолепии обромбированности. Так приятно выступали ромбики кожи, как щитки у ящерицы. Потянулась, потрясла телом, предвкушая купание.
     Марина вдруг вышла вперёд, с недоверием посмотрела на затянутые резиной уши, на пучивший переднюю часть нос, и громко сказала:
     — Кира, мы тебя уважаем, и ты нас уважь.
     — А что такое? — чуть-чуть повернулась "змеиная голова".
     — Мы тоже хотим в оплётке. Но ты забрала из "Интима" последний экземпляр для полных, остались только для подростков. Ксюшка уже купила, другие думают, влезут ли, а что делать нам, объёмным?
     Девицы, а они были в трусиках и лифчиках, вытянулись, потрясли телами, как бы говоря: не-е, на нас подростковое ну никак не налезет.
     — А поскольку зайти в "Интим" могла каждая из нас, просто ты догадалась, а мы нет, мы просим тебя передать оплётку в общее для нас пользование. Мы понимаем, что ты готовишься к состязанию, вот после него и передай. На гонорар победительницы ты можешь поехать в Москву и скупить там весь тамошний "Интим" оптом, а то и два.
     — А что, не завезут разве крупные размеры? — спросила Кира обрезиненным ртом. Когда рот закрыт, края резины смыкались, может, даже, не пропускали воду. При плавании это хорошо, а вот красноречию мешает — как и дыхание через один только рот.
     — Приказчик говорит — до конца квартала точно не будет. Больно уж долго лежал этот товар, не заказали наперёд, а тут сначала ты, потом мы. Не успели они заказать.
     — Так у меня состязание как раз в начале следующего квартала, — на ходу соврала "чемпионка". — Может, и подвезут ещё.
     — Ну хорошо, подождём, а пока ты сейчас моешься, дай нам примерить. Видишь, даже городские сюда пришли, неймётся им. Если хочешь, двое из нас тебя помоют, как следует потрут, удовольствие доставят, а мы пока повозимся.
     Кире такое предложение не понравилось. Надевать и снимать оплётку надо медленно, не торопясь и с умением, а то всё перепутают и превратят в комок спутанной бечёвки, который потом и не распутаешь. А за неделю она так сроднилась с тесёмкой, с нагрудниками, налобочником и напопником, что отдавать их в чужие руки казалось кощунством. Тем более, что белья она не захватила из комнаты.
     Они, верно, думают, это как купальник. Бикини надевается за полминуты, цельный — подольше, но пока хозяйка моется, дюжина девчат может её вещицу примерить.
     Собственно, она так в компании и делала порой.
     Кира это всё объяснила бы, если бы… если бы ей не даровали титул чемпионки. Она не должна объяснять ничего такого, что походило бы на оправдания. Только командовать!
     — Это невозможно! — гордо сказала она. — Подготовка не может прерываться, я и мыться так должна, и сохнуть, иначе не выдержу на состязании.
     Вот он, минимум объяснений. Теперь только и держись этой легенды.
     Девчонки опешили. Как, мыться не внагую?!
     Тут дверь кабинки открылась и появилась крупнотелая Эвелина, всё ещё вытираясь полотенцем. Глуховатого отказа Киры она, видать, не расслышала.
     — Ну что, уговорили? О-о, какая шапочка у тебя классная! Прям всё тело чешется, так хочу попробовать на чистое да распаренное. Уговорили, да? Девчонки, чур, я первая! Где тут у тебя расстёгивается?
     Кира поняла — придётся ругаться. Да, прорезь для рта не способствует красноречию. Резина прижимает губы, делает речь плохо разборчивой. Да и штрипка под подбородком мешает, рот с силой приходится раскрывать. Может, для ритмичного плавательного дыхания она и подходит, даже ритму помогает, а вот неритмично двигать челюстью, чтобы разговаривать — плохо. Только раскроешь рот — тебе его закрывают. Да, не для красноречия шапочку делали, разве что "рыбьего" красноречия.
     — Нет, я не могу, — коротко ответила она Эвелине, с непривычки щёлкнули челюсти — штрипка их сомкнула. Чуть язык не прикусила, блин! — Ев, давай, снимай халат и под душ.
     Подружка тоже натянула шапочку, скинула на скамейку халат и, держа в руках мыло и мочалку, подошла к дверям кабинки, которую ещё придерживала Эвелина.
     — Как — не можешь? Они же договорились с тобой. О-о, какие классные ромбики! — Её пальчики побежали по оплётке, неприятно щекоча. — Нет, я умираю, как хочу натянуть. Давайте же, расстегните нам у неё, распустите.
     Кое-какие детали обнажённого тела давали понять, что хозяйка возбуждена, как в горячей постели. Нет, чтоб сначала договориться, а потом уже купаться и губы раскатывать… Понимаете, какие.
     Но ведь одной девочке дать другой что-то померить — святое дело. Не нужны тут дипломатические церемонии, особо близкие отношения — только чтоб размер совпал. А это очевидно, посмотрите только на них: распаренную и возбуждённую голышку и оплетённую ромбической сеткой со змеиной головой.
     На призыв "расстегнуть там у неё" охотно откликнулась Марина. Может, с помощью активной Эвелины и уговорят ещё. Во всяком случае, она быстро подошла к конфликтующим, причём, как заметила Кира через затягивающую глаза плёнку, без следов белья на теле — успела скинуть уже.
     — Ты чего распоряжаешься? — накинулась она на Эвелину. — Очередь нарушаешь, да ещё помогай тебе. Вымылась — с лёгким паром, обсохни, а кто договорился, тот т первый. Ну, снимай же! — и дёрнула за "ошейник".
     — Ну, Мариночка, я же уже готова, даже более чем. Уступи мне очередь, а то сама возьму. Кто всё придумал-то? Да не пихайся ты! А ты, — это Кире, — снимай скорее, чего стоишь статуей!
     Девки начали переругиваться, в конце каждого выкрика обращаясь к Кире как ко второстепенной, подчинённой особе, не выполняющей чего-то должного. Они будто забыли, что она не давала своего согласия, и вообще хозяйка своей одежде. Короткие требования раздеться сопровождались дёрганьем, толчками и даже щипками.
     Киру наконец это достало. Очень обидно, когда с тобой общаются промеж фраз между собой, до переговоров не снисходят. Она резко развернулась так, чтобы соперницы оказались впереди неё, и подвесила под их носами по увесистому кукишу.
     — Вот вам! Съели?! Своей оплётке я хозяйка и ничего вам не должна. Сказано — не дам, ну и всё. От винта-а!
     Дёрнула решительно дверку и прошла в кабинку. Девки опешили. А вот Ева замешкалась, не была готова к такому крутому развороту дела, не поняла, что дверку придерживают открытой для неё. А когда допетрила и сделала робкий шажок в нужном направлении, было поздно — девки опомнились и с визгом вытащили Киру из кабинки.
     Сопротивляться было не с руки, ещё порвёшь тесёмку. Надо поддаваться и искать случай возобновить отпор — когда риск поменьше.
     К счастью, нападавшие разделились. Эвелина, как видевшая экзотический костюм меньше, стала рассматривать перёд — где это он расстёгивается? Марина же стала щупать "ошейник", а это риск, что нащупает слабое звено и распустит всё плетенье. Кира закинула руки за голову и зажали пряжку в кулаке, опередив чужие руки.
     — Фиг тебе!
     И тут же почуяла, как её пальцы стали недуром разгибать.
     — Ева, к спине!
     Только так и спасёшься. Подружка поняла без лишних слов — надо занимать круговую оборону. Двое девиц такие закинутые руки в момент скрутят, пальцы разожмут, хорошо, если не сломают. Пока Эвелина не зашла сзади, Ева подбежала, встала спина к спине и на всякий случай тоже закинула руки, защищая пряжку.
     Теперь подвижностью рук обороняющиеся обладали только локти, но отбиться худо-бедно можно было. Плохо то, что положение рук напоминает таковое у поставленных лицом к стене, то есть пленников, наводит на нехорошие ассоциации. Но ведь пряжку иначе не защитишь. Выбора нет.
     Кроме того, у девушки с закинутыми назад руками уязвим перёд, живот, например, и особенно грудь. У Киры вон как она вывалилась вперёд! Если догадаются атаковать здесь, руки придётся от пряжки убрать, и тогда плохо дело.
     Надо остудить страсти, раз оборона никудышная. Но и резиновый рот не ахти для словесной обороны.
     — Девчата, вы чего? — заговорила Кира миролюбиво. — Расстегнуться здесь непросто, а выползти из этой оплётки, не смяв — вообще целая наука. Если хотите, приходите вечером, Ева вам покажет, как это делается, раз я не могу.
     — В последний раз спрашиваю — дашь померить? — спросила Эвелина, широко расставив ноги и уперев руки в бока. Вид живописный!
     — Ну, как ты не понимаешь…
     Эвелина начала соображать, быстрее договориться по-хорошему или же продолжать атаку, даже руки с боков сняла и криво улыбнулась, а Марина вдруг решила, что её соперница вот-вот с Кирой договорится. Надо действовать! Получить локтем по плечу ещё раз не хотелось. И тут её взгляд упал на висевшие на гвоздике булавки.
     Бытовала одно время мода на ажурные платки из особого козьего пуха. Чтобы они не садились при стирке, надлежало закреплять выстиранное английскими булавками к жёсткому шаблону и так сушить. Сразу и купили девчата таких булавок полную связку, штук тридцать на вид, и висела она с тех пор на гвоздике, хотя козья мода пошла на спад — тело моднее обнажать, а не изящно покрывать. Да и наследницы козоводов предпочитали уезжать в города и поступать в вузы, козьи стада были обречены…
     Если ружьё висит на стене в первом акте, то для стрельбы отводится акт последний.
     Громовым голосом Марина гаркнула:
     — Ну-ка, руки, руки давай им отведём друг от дружки! И оттащим порознь. Девчата, вклинивайся между ними, разъединяй их, сольватируй!
     Ну да, химики чёртовы.
     Девочки ещё плотнее прижались друг к другу. Они не видели, как перемигнулись атакующие их, но почувствовали, что друг от дружки их оттирают не очень активно. Собственно, людей вокруг стояло столько, и такие все крупнотелые, не слабые, что растащить в сторону двух девиц, одна из которых к тому же хрупкая, худенькая, ничего не стоило. Стоило только послюнить руку и приложить к щели для рта, как "змея" начинала задыхаться, волей-неволей должна была отнять руки от шеи и начать отодвигать ладонь ото рта, тут-то ей пряжку и расстёгивай. Но ничего этого не было.
     Прижатые спинами девушки плохо видели снующих по бокам Эвелину и Марину, но чуяли какие-то странные, холодноватые прикосновения к коже как раз на границе тел. Может, это ногтями их так пытаются поддеть, чтобы разделить? Нет, не выйдет, ногти только обломаете, мы ещё сильнее друг к дружке прильнём!
     Снова голос:
     — Всё, харэ! Отходите.
     Руки, терзающие занявших круговую оборону, оставили их в покое, девчата отошли.
     — Ну что, неразлучные вы наши?
     Ева чуток расслабилась, полный контакт с телом Киры нарушился. Девочка даже чуть-чуть отодвинулась, ясно ведь, что такое вжатие уж чересчур, если добровольно, то это был бы какой-то лесбийский садомазохизм…
     И вдруг почуяла, что её будто ущипнули за тесёмку, не дают отойти. Что за чёрт! А здесь? Блин, и здесь! Что, везде? А ведь и верно, по всему периметру контакта ни фига не отодвинешься, назад тянет. Вот что-то тихо щёлкнуло, кожу будто корябнуло.
     Булавки! Их скрепили булавками!
     Кира поняла это раньше, сказала:
     — Ева, не двигайся, нас скололи булавками.
     Неловкое движение — и тесёмка лопнет, а то ещё и расстегнувшаяся булавка в тело вопьётся. Особенно нехорошо порвать оплётку у сестры по несчастью, которую всей спиной чувствуешь, особенно попой. Тут их тоже скрепили.
     А может, и не порвёшь, может, равномерно очень нагрузка распределится, и каждая из пленниц служит кандаловой гирей для другой.
     Эвелина торжествовала, видя, как боятся отпущенные шелохнуться.
     — Ага, нет вам теперь другого пути, кроме как расстегнуться и выползти из кожи своей ромбической. Порвёте друг дружке — бельё вам не принесём, бегайте по коридорам голыми. Лучше добром выползите, дайте примерить. Потом вернём же всё, нешто мы злодейки!
     Вернут они! То есть не вернут в надевабельном виде точно, будет комок спутанной бечёвки. Главное, трусики с лифчиком не выпорешь и отдельно не используешь, ни резинок там, ни бретелек. А какие классные!
     Они стояли в полукруге девиц, всё было на виду, и Кира ни о чём не могла предупредить подружку. Она отпустила пряжку (похоже, они её не будут расстёгивать) и медленно, очень медленно стала вытягивать и отпускать руки. Ева поняла, постаралась попасть в такт, не отставать, не забегать вперёд, чтобы не порвать чего. Руки и вправду удалось опустить, а то уж больно беспомощный, беззащитный вид с руками, закинутыми за голову. И грудь у Киры теперь меньше выпячивается.
     Но всё равно у рук свободы нет. Назад они далеко не идут, значит, и подружка вперёд руку не продвинет. Да и это небольшое движение требует координации двоих, чуть разойдутся ручки — и трещи, тесьма, гулким треском.
     — Не держит вас никто, можете хоть бежать. Ну, бегите!
     Явно начинались издевательства. Кое-какие движения можно было делать при чёткой координации, но как о ней договориться? Уши под резиной, рты тоже не для красноречия зарезинены, да и слышно всё всем. Если медленно вести, скажем, руку, торя движения для подружки, как они сейчас вот руки отпустили, то ведь это видно всем, и меры успеют принять раньше, чем чего-то добьёшься этим своим движением.
     "Зверь о двух передах" стоял и даже не пытался двигаться. Неизвестно же, какое движение приведёт к лопанью тесёмок, змейкой заструится по телу свобода, листки фиговые падут, прикрыться ими не дадут, а парни ждут, сопят у входа…
     — Послушайте, девчата, — пыталась что-то изменить Кира. — Ну что вы этим выиграете? Неужели интересно смотреть на неподвижные тела? Развязали бы нас, мы бы вам навстречу пошли.
     Поскольку обе действующие "личины" с нагими телами стояли с более интересной стороны Киры, Ева их не видела, в её поле мутного зрения были только девицы из очереди, растерянные и почему-то в ослепительно-белых лифчиках-трусиках. Настолько белых, что было непонятно, зачем они пришли в ванную или же надели чистое на грязное тело. Тем зловеще казался шёпот, которым злодейки решали судьбу пленниц. Конечно, Кире он был слышнее, поэтому Ева особенно вчувствовалась в подружье тело, как оно реагирует. Казалось, даже не будь булавок этих проклятых, она так же плотно прильнула бы к родному телу, ещё плотнее даже… Почуять, поддержать.
     Вдруг послышался голос Марины:
     — В самом деле, не очень-то это интересно. Вы идите, девчата, а мы тут подежурим.
     Ева заколебалась. С одной стороны, меньше глаз — меньше позора, меньше сплетен типа "сама видела". С другой — меньше и сдержек, наедине с тобой чёрт те что сделать могут. И не пожалуешься потом — слов двоих выйдет против слова опять же двоих. Будь они с Кирой свободны, двое на двое был бы шанс. Но так вот опутанные, словно бабочки в расправилке — да их и ребёнок славно протерзать может, особенно, если догадаться, где "у тётенек люки открываются".
     Пока несостоявшиеся примерщицы одевались, местные — в халатики, городские — в уличную одежду, Ева пыталась понять, что поняла Кира. Они пожали ладошки друг другу, причём Евины показались подружке потными, да и озноб какой-то стал находить. Всё-таки когда свободна и такая вот полуголая, то охолодай — и можно подвигаться, согреться. А тут только друг о друга зады греются, а всё остальное холодеет. Горячий душ Эвелина давно вырубила, пар весь изошёл.
     Кира поняла этот озноб по-своему, пожала ободряюще ладошки и сказала:
     — Только Еву не трогайте, она тут ни при чём. На мне отыгрывайтесь, если уж хотите.
     Как принять такую жертву? Теперь, когда лишние глаза "смылись", и Ева могла бы взять часть мучений на себя. Скажем, если будут терзать груди, то лучше уж у неё, махонькие, чем Кирины громадины, меньше тела — и боли меньше. Но она не успела отказаться от Кириного благородства.
     — Не беспокойся, мы знаем, что она ни при чём. Мелкие девчата раскупили мелкие размеры, — хлопок по плечу Евы, — у них нет проблем. Она нам нужна только для связки, и чтоб ты не больно рыпалась. Ты-то и голышом до своей комнаты добежишь, а она?
     Судя по спине, Кира будто обмякла. За живое задели!
     — Так что и тебя мы сильно мучить не может, ведь если лопнет, то у обеих. Сделаем так — ты сейчас вернёшь Эвелине все её неудобства, потом мы тебе расколем руку и верх, ты покажешь, как оно всё снимается, и мы тебя будем раскалывать дальше, ниже, и всё полюбовно. Мы же понимаем, тебе для состязания, но и ты нас пойми, невтерпёж поносить, обтянуться.
     Если не знать, что речь идёт о булавках, то "расколем", "раскалывать" страшно звучит.
     — Я уже сказала, что согласна, особенно на вымытое тело, — миролюбиво проговорила Кира, — но как и чего я верну Эвке? Она… ты ж голая, какие неудобства?
     — Как это — какие? Я же возбудилась донельзя, пока мылась и фантазировала, а ты в отказ — и вся возбуга словно в песок. Не нашла выхода. Знаешь, как это обидно! Словно парень тебя ласкал-ласкал, ты ему уже отворяешься, входить пора, а он — шмыг! — в кусты. И ты одна, а раскалилась уже, смазка течёт из-под тебя, всё тело вот-вот взорвётся. Знаешь?
     — Знаю. — Кира хотела тяжко вздохнуть в знак девичьей солидарности, но нос ведь покрыт резиной, а ртом одним разве вздохнёшь. — Извини, Эва, не подумала я.
     — А кукиш показала, — не промедлила напомнить та. — В общем, мы тебя сейчас возбудим так, что ты из своей оплётки выскочить будешь готова, и на этом квиты. Постой, охолони, помучайся без окончания-то. И тогда снимай потихоньку, как договорились.
     У Киры зашлось сердце. Она вспомнила, как однажды Лёшка лежал с ней с плавках, чтобы проверить, сильнее ли в них возбудишься. И когда она дошла до кондиции, всё в ней стало отворяться уже, заела верёвочка в пояске! Лёшка сопел, возился, расковыривал узел, да спокойно-то не получается, да ещё распирает всё у него там, развязыванию не способствует. Кира чуть сама себя не удовлетворила, да спохватилась, что мужчина не похвалит. Перетерпела, но страдала ужасно. А когда он обрёл "боевую готовность", партнёрша уже остыла, и всё последующее по ощущениям сильно смахивало на изнасилование.
     — Эва, может, ты меня так простишь? Понимаешь, я, если возбужусь по-настоящему, всё это порву ведь нахрен, примерять нечего будет. И Еву вы обещали не трогать, а если порвётся, то у обеих ведь.
     Эвелина заколебалась, но Марина быстро подсказала выход.
     — А мы в душевой кабинке пометелимся. Чуть что — включим холодный душ, и ты в норме. И потом, дурочка, ты же удовольствие получишь сначала, это потом разочарование наступит, когда всё оборвётся на самом интересном. Мы не лесбиянки какие, вдвигать в тебя ничего не будем, да и нет ничего под рукой. Парней звать не позволим, и не пытайся, ладонь послюним и хлоп ко рту! — Угроза реальная.
     Но Эвелина, померив разведёнными руками, вариант с кабинкой отвергла:
     — Тесно будет. Лучше давай обвяжем их верёвкой, на которой бельё сохнет, её не порвёшь, экстаз или не экстаз. Привяжем так, — и она перечислила места на теле, внимательно следя, не задрожит ли Кира, не выдаст ли предвкушение чувства связанности. — Она же у нас бондажистка, ещё и удовольствие получит.
     Против такой логики не попрёшь. Кира только вздохнула и обмякла. Придётся помучиться.
     А мучительницы уже сняли бельё с верёвки — оказывается, все в "очереди" вымылись уже, постирались и только ждали прихода Киры — и стали осторожно вязать пленниц по всему телу. Верёвка мокрая, а вязали плотно, если разгорячат, раскочегарят, так что высохнет, то и врежется в кожу. Но просить послабже не стоит, ещё, чего доброго, сделают наоборот.
     — Вот и ладненько, — звучали приговаривания, — вот и не порвёшь своё одеяние, и на нашу долю достанется. Извини, что так плотно, но это именно, чтобы не порвала. Хорошо, что предупредила, и тренировка тебе будет. С такой вязкой ты у нас непременно чемпионкой станешь, да. И булавки расстёгнутые в кожу не вопьются. А воду можно, в крайнем случае, и пригоршней плеснуть, и из ковшика, сама потом спасибо скажешь.
     Чёрт, и по щиколоткам связали, да так плотно, что еле стоишь тут.
     Связав, отступили и стали любоваться.
     — Сняли бы шапочку, — рискнула попросить Кира. — Дышать ведь буду словно кузнечные мехи, нос бы нужен свободный.
     — Нет, оставим шапчонку, — ответили ей. — Дыши ртом, да широким, хватит уж тебе кислороду. Клёвая шапочка, в такой только и целоваться.
     Если ей перекроют поцелуем (или хотя бы слюнявой рукой) рот, когда она будет задыхаться от экстаза, дело плохо. Но просить бесполезно, они уже всё поняли и наверняка будут ждать момента.
     Наступила пауза. Похоже, в жертве высматривали слабые места, не прикрытые верёвкой, а заодно и давили на нервы. Тишина кромешная, только падают где-то капли воды да неясный шум доносится из окна.
     — Начинайте же, — попросила Кира. — Вдруг войдёт кто.
     Она отчётливо поняла, что попала в непростую ситуацию. Чтобы поскорее освободиться, надо преувеличивать симптомы возбуждения — мол, нате вам, любуйтесь, как я в постели хороша. А потом преувеличивать страдания от остывания вхолостую. Она это сумеет, отпусти только сама себе тормоза, но… как же Ева? Девки избавили её от терзания, но если девочка поймёт всё таким образом, что подружка мучается, то у неё будут душевные терзания — похлеще телесных. Сказать, что мне не больно, а приятно? Или сама, чёрт возьми, догадается, и это будет уже растление малолетней. Сама-то, небось, ни сном, ни духом ещё, разве только рассказы в Инете читала да картинки похабные попадались, баннеры. Но это только отвращение вызывает, а тут такой тесный контакт телами, что всё поймёт, почувствует, прочувствует, да ещё сама, не дай Эрос-бог, возбудится — словно одна от другой прикурится сигарета.
     Но ничего не поделаешь, отсрочить не дадут, ведь в другой раз её так не подловишь. Счета надо сводить прямо тут и сейчас, пока представляется случай.
     — Не войдёт, просто тебе невмоготу. Значит, доходишь до кондиции. Сама себя доводишь. Мы тоже не бездельничаем.
     Оказывается, Марина, стоя на коленях, отлепляла с поясницы Эвелины накладную татуировку. Отколупывать приходилось медленно, миллиметр за миллиметром, чтобы не порвать. И вот отклеила.
     — Давай-ка сымитируем ночь страстную, тёмную, — и после этих слов Кира совсем перестала видеть. Лентой татуировки заклеили ей "очки", устроили "тёмную".
     — А вот нам, наоборот, надо видеть тебя лучше. Чтоб лишнего не вкалывать, когда до кондиции дойдёшь. Где у девушек места такие?
     Эвелина ответила, причём отнюдь не на латыни.
     — Хм, а у неё тут ничего и нет, даже сосков. Хотя… да, это телесного цвета материя. Зачем так обманывать? Материя не припухнет, не покраснеет, чувствительность у них никакая. Ну-ка, отвернём!
     Они, конечно, знали о "знаке четырёх", как окрестила Кира секрет четырёх сдвигающихся "фиговых листков", недаром же за Евой наблюдали в туалете. Впрочем, недолго и догадаться. Кира же им сама сказала, что снимать не будет до самого состязания, как же в туалете? И в "Интиме" всё объясняют, а ведь худенькие купили уже себе оплётку, которая оставляет простор для естественных надобностей и искусственного интима.
     Оттянули ей очень деликатно, закрепили бельевыми прищепками. Чёрт, сколько же тут подручных средств, вряд ли заранее планировали. Все три места спереди ощутили холодок обнажения. Пленница инстинктивно ёкнула ягодицами, будто пожала Евину попку маленькую. Нет, тут не снимут, стиснуто тут.
     — Теперь другое дело. Конечно, Эвелина под душем нагее была… будем считать, что вот эти тесёмки — это струйки воды, извивающиеся по телу. Жаль, неподвижные они, не доводят до исступления. Поможем, а!
     Девки стали водить пальчиками внутри ромбов, лаская кожу. Отгадали или само так вышло, но ведь под тесьмой кожа от давления чувствительность ослабила, чтобы не страдать всё время. При движении тесёмка сдвигается на миллиметр-другой туда-сюда, массирует более широкую полоску кожи, приучает к тихой ласке, тут-то и води пальчиками, не ошибёшься. Что-то типа полосы прибоя на границе море-суша. И ещё в центре ромбиков можно надавливать аккуратно… ага, да они так и делают.
     И результат не заставил себя долго ждать. Кира чаще и глубже задышала, из-за верёвок причиняя Еве неудобство, но перестать уже не могла, а вскоре начала и подхихикивать. Пальчики подобрались к щекотным местам, да ещё не видно, куда они прикоснуться в следующий раз. Если это место успело подготовиться к прикосновению, случайно, то ничего, а если, тоже по случаю, расслабилось, распустилось, то пальчик его сильно возбуждает. А щекотуньи "сами с кисАми" насчёт интимной жизни, как их парни ласкают и доводят до кондиции, так и они вот Киру.
     Не обошлось без щекотки, правда, слабой. Уж если Кира захохочет, так уж захохочет, до дальних уголков общаги донесётся. Пробовали закрывать ей рот, похлопывать по нему, но голова дико крутилась и рот высвобождался. Как не дышать при немалом уже возбуждении? Они поняли м не стали настаивать. В пупке и подмышках покрутились для перца и перестали.
     Ева, верная подруга, спиной ощутила перемену в поведении Киры, когда той начали обрабатывать груди. Так, она стала становиться на цыпочки, хоть чуть-чуть, чтоб увести нежные места от чужих пальцев. Ева тоже должна была подниматься на цыпочки, хоть ноги и не очень крепко связаны, а из-за проклятых булавок. Нет, ласки приятны, но ведь, как ни крути, обрабатывают тебя врагини, и из их рук инстинктивно пытаешься ускользнуть. Присесть, в сторону качнуться нельзя, так хоть на цыпочки.
     Лоскутки с Кириных выпуклостей были спущены под груди, которые через них свесились и прижали. Так поступают кормящие матери, не оттягивают всё время кормления. Хорошо было видно, когда груди "встанут", отпустят лоскутки, тогда их прищепками закрепляй.
     Когда верх дошёл до кондиции, всё внимание перенеслось на лобок. Кира активнее стала подпрыгивать на цыпочки, верно, чувствительной была промежность у неё, Ева едва-едва поспевала, а то уже булавки стали дёргаться, "цокать", тесёмки их распирали прямо. Кто знает, когда лопнет, а лопнет одна — и по телу пройдёт извивающееся ощущение, всё ослабнет, начнёт сваливаться — когда верёвки развяжут.
     Ева вдруг ощутила, что кто-то из девок, опустившись на колени, развязывает верёвки внизу и раздвигает Кире ноги. Мысль о том, что делают с подругой с раскоряченными ногами, зароились в голове бедней девочки. Звуки же долетали такие, все эти "м-м" и "а-а", что как хочешь, так и понимай, как отблеск мучений или экстаза. Ощущения спиной, впрочем, говорили, скорее, о заведённости, да и саму девочку заводить это начинало — как одна сигарета прикуривается от другой.
     Несколько раз пальцы истязающих вторгались на территорию Евы в области промежности, ягодиц, Киру ведь пытались возбудить всецело, а много эрогенных зон осталось сзади, между "сиамскими близнецами".
     Кира и раньше пожимала Евины кулачки, но теперь стала жать их сильно, без боязни причинить боль. Знать, хватается возбудившаяся и за такую вот "соломинку", как ей двигаться-то? Верёвки, опутывающие подружек, начали врезаться в кожу, спиной, ягодицами Ева чуяла великую напряжённость подружьего тела.
     — Несправедливо… уй-й… м-м-м… — пыталась выговорить доводимая промеж эротических звуков. — Эвка двигаться… ах-ха-ха… хи-хи-хи… двигаться могла и… ой-ёй-ёй… тереть себя… о-о, о-о! Мне дайте, — сильнейший сжим Евиных кулачков, та аж ойкнула, — дайте мне… их-хи-хи… развяжите… дошла уже я… о-о-о, ум-м-м… ил кончайте… буль-буль-буль, — это горлом, — шапку снимите хотя бы шапку… у-ух! Душит же!
     — Смотри, как налились, напряглись…
     — Не трогайте… уй-юй-юй… не трогайте грудь… а-ах-ах! Лопну-у! Уф-ф! Уф-ф! — Тяжёлое дыхание, вдохи ртом с присвистом.
     — Ага, поняла теперь, как мне худо было, возгорелась и вхолостую. Маринка, поцелуй её взасос, под выдох подгадай, пусть мало не покажется.
     — Не надо, пусти… у-м-м-м…
     Тело подруги всё напряглось так, как никогда раньше, ступни сомкнулись, пальцы снова стали терзать Евины кулачки. Звуки на время затихли. Видать, целовали её долго и упорно. Наконец раздался жуткий стон и заработали "кузнечные мехи".
     — Хватит, что ли? Смотри, как дошла.
     — А пипку? Чур, пипка моя! Я ведь страдала.
     — Видишь, в кровь ей кулачки истерзала? Подружки они, значит, непритворно.
     — Девочки, милые, не надо пипку! — чуть не зарыдала Кира, еле переводя дух. — Или развяжите сперва. Вы же не знаете, что сейчас будет.
     Мучительницы перемигнулись, связали жертвы по запястьям покрепче и мигом сняли все булавки. Техника, понимаешь ли, безопасности, острые, колющие предметы — долой!
     Опасность порвать одеяние миновала, но верёвки всё ещё крепко держали пленниц.
     — Ну, давай, выпрастывай из складок своего красавца. Верно, ждёт он, налился весь, стоит почти. Напряги животик и "выплюнь", выстрели "пипку" свою. Не можешь? Поможем!
     Они сделали что-то такое, от чего Кира подпрыгнула, и Ева почуяла, что и она поднялась в воздух на пяток сантиметров. Пятки, во всяком случае, об пол стукнулись.
     — Вот это да! — зашушукались девки. — давай их развяжем по максимуму, пускай покажет вольные движения.
     Путы ослабли. Намеренно или нет, но ноги освободили, и при следующей ласке клитора Кира нагнулась с такой силой, что "уложила" подругу себе на спину, ноги взлетели в воздух.
     — Мама! — только и выговорила Ева, болтая ногами, ища твёрдую землю. Подружкино тело представилось ей вулканом, в котором клокочет лава.
     Когда она всё-таки приземлилась занемевшим телом, то явственно ощутила перемену, можно сказать, двойственность в подруге. То тело ощущается таким мягким, размякшим почти, что Евины косточки в него входят, как в студень, то следуют вот такие проявления мужской почти что силищи. Да что там мужской — нечеловеческой! То ромбические кусочки кожи безвольно болтаются в своих обрамлениях, то вспучиваются и рвутся их них. Словно разыгрался на море шторм, и маленькую лодку бросает то вверх, то вниз, а она, Ева, при лодке этой маленьким якорьком служит.
     И вот тут-то Ева поняла, не умом, а чувством каким-то, что в процессе метаморфоз этих телесных кто-то может выбрать момент и легко, без препятствий, войти в женское тело, добраться до жизненно важного органа и там исполнить свою миссию. А когда тело однородно плотно, это не пройдёт, нет. Только при "волнении" на море.
     Когда ноги потеряли внезапно опору, у Евы захватило дух и она не сразу ощутила противную мокрую теплоту между ягодиц и поняла, что упустила. А ощущение "под ложечкой" не исчезло по прохождении испуга, а перешло в охоту "по-большому". Напряглась, "заглотила" обратно. Не мазнуло по "фиговому листку"? Блин, кому тело разжижило, а кому содержимое кишечника!
     Сколько ещё таких взлётов и падений предстоит? Сейчас вот удалось пол нащупать и живот укротить, но ведь чуть неожиданней — и с ног полетишь, обделаешься по-большому…
     Вдруг вокруг "живых качелей" как-то заполошились, и послышался торопливый шёпот, переходящий в крик:
     — Снимай верёвки, скорее, а то она о них разрядится, да и Евку накачает!
     Наша героиня не успела обрадоваться. Ей снова приспичило. Заглоченное попой обратно снова рвалось наружу. Чёрт, надо сжимать, сжимать ягодицы, теперь не до прислушивания к чужому телу, справиться бы со своим. Эгоистка поневоле. Свобода как раз кстати. Скорее же!
     Торопить особо не пришлось, "оковы тяжкие пали" на удивление быстро. О-ох, как занемели руки и ноги! Не особенно и слушались руки, когда Ева с трудом стащила шапочку, чуть шею от торопливости не поцарапав. Оказывается, голова требовала внимания не меньше живота, всё там вспотело, волосы слиплись, а когда сдёргивала шапочку, пот стал есть глаза.
     Ещё одна деталь — в выемке для носа скопился пот, но, будучи "змеиноголовой", хозяйка носом не дышала, а вот сняла, поторопилась вдохнуть, и едучий пот обжёг носоглотку. Тьфу, и глаза ест, чем бы вытереть, кроме запястья собственного?
     Борясь с пОтом, Ева едва заметила, что спина её освободилась от контакта с подругой. Сейчас вытрусь и надо срочно в туалет, а то дорогу туда не найду.
     В это время раздались какие-то растерянные звуки типа ойканья, и хлопнула дверца кабинки. Кира пошла под душ? Где же хоть подобие тряпки, чтоб вытереться?
     Ева вспомнила, что лоскутки на её груди оттягиваются. Оттянула, вытерлась кое-как. Но в норме оттяжка должна быть вниз, так что что-то незаметно порвалось. Тряпочки не вернулись на место сами, а хозяйка не успела об этом позаботиться — из-за сильного удивления.
     Не Кира, оказывается, скрылась в кабинке, а обе её мучительницы, да ещё и на задвижку заперлись. Судя по виду возбуждённой девушки — спасаясь от её гнева — или "любви". Груди настолько сильно выпирали, что становилось страшно, не лопнут ли, никогда Ева их такими не видела, а соски были, казалось, окровавлены, всё так и дышало близостью какого-то взрыва, переворота. "Киска" разворошена, будто иглы взъерошенного ежа, а проглядывает сквозь всё это то, что воистину может растлить невинную девочку, знающую только две функции "низа" — "по-большому" и "по-маленькому". Выходит, есть и "по-третьему", если есть кому это осуществить, но девушка сама по себе к этому готова.
     Нет, подруги-то они подруги, но никогда ещё не видели друг друга в полной боевой готовности. Обвивающая тело тесьма только подчёркивает стремление возбуждённого тела выскочить из себя, а спущенные и заколотые прищепками лоскутки наводят на мысль об опущенной забрале… то есть поднятом, в общем, от открытии того, что таится под одеждой и ждёт своего часа.
     Глаза у Киры какие-то безумные, даже пот их, кажись не ест, залиты все. Она сверкнула ими в направлении дверцы кабинки. Похоже, нужен кто-то, на ком можно было бы сорвать злость… это в целомудренном истолковании, для девочек типа Евы. Вот глаза обвели всю ванную комнату, ничего не нашли и остановились на Еве. Несколько мгновений в них сквозило сомнение — развращать девочку или попробовать сдержаться…
     Дело, как выяснилось похоже, решили те лоскутки, которыми Ева вытирала лицо. Вернее, грудки, ими не покрытые. Увидев бешеную подругу, девочка испугалась, и соски у неё "встали", руки испуганно нашарили лоскутки и стали натягивать их на стыдные места, глаза испуганно-заворожённо смотрели на подругу. Мышка, пытающаяся улизнуть от кошки. Жертва, своим испугом провоцирующая нападение.
     Если бы не эти грудки, каялась потом Кира!
     А сейчас она одним прыжком настигла подружку, теперь волею случая ставшую на минуту партнёршей, и стиснула её в своих горячих объятьях. Жала и жала, тискала, прижималась так и сяк, просовывала ногу под промежность и… ну, в общем, неприличные вещи делала в полупомрачённом состоянии.
     К счастью, если только счастье приходит в столь причудливой форме, Еве было не до познания женского возбуждения. Плотный прижим и тисканья сделали почти невозможным сдерживаться, даже таран набухших грудей не впечатлил. Она попыталась было сказать: "Кир, мне по-большому надо", как подружка вспомнила, что у них есть рты, и принялась целоваться, да с вывертами всякими. Может, просто язык не контролировала?
     Нарушение дыхания совсем обессилило Еву, вдруг стало пронзительно понятно — до туалета она не дойдёт, даже если её сейчас отпустят. Последнее побуждение — спустить напопник, чтобы не в него хотя бы. Руки выпростались из контакта с огромным телом подруги и пошли к попе, но тут Кира вспомнила, что у обнимаемой есть руки, и принялась их выворачивать. По-любовному, конечно, но от этого не легче.
     Поцелуй, хорошо, прекратила. Но глубокий после него вдох только усугубил положение — диафрагма прессанула живот.
     — Кир, я щас обос… обос… — никак на язык не шло грубое слово, — наложу, — только и успела она сказать.
     Но не остановишь женщину, ищущую в плотном контакте средство сбросить напряжённость, погасить возбуждение. Если бы Ева догадалась сунуть кое-куда пальчик, то этот "ключик" лёгким поворотом своим помог бы им обеим. А так Кира сжимала партнёршу всё сильнее и сильнее, а та не могла даже спустить "фиговый лист" с попы.
     — А-а-а! — вдруг завопила Ева и, мгновенно поняв, что сопротивление бесполезно, отпустила сфинктер.
     — А-а-а! — в унисон ей заахала Кира, чувствуя прилив наивысшего сладострастия.
     Да, и наша робяшка-стесняшка поимела от происходящего своё маленькое невинное удовольствие — терпеть, терять силы и бояться последствий, и вдруг махнуть на это всё рукой и расслабиться, отдаться на волю природы, ощутить непреходящую ценность безмятежности.
     Еве показалось, что попа у неё расплавилась и потекла. Несколько секунд было очень приятно и тепло, но вместе с тем непонятно, где она находится и что с нею происходит.
     Она — та самая мудрая семилетка из сказки, что додумалась накинуть на себя сеть? Под ней тёплая спина зайца? Но почему мокрая? Вспотел? Или она ведёт себя, словно целиком нагая, которой туалет готов в любом месте, где можно присесть? Да в семь лет так уже не позорятся, как она!
     Потом — толчок назад, изумлённые глаза подруги, нюхающей свою ладонь. И ощущение холодеющей стекающей по ногам массы при удивительном спокойствии, умиротворении кишечника, покое живота — после активной борьбы с ним.
     На смех, доносившийся из-за распахнутой дверцы кабинки, она уже не реагировала…

     Отвлечёмся от грустного и неароматного. Самое время теперь раскрыть маленькую тайну Киры. Она ведь не купила те "змеиные" шапочки в "Интиме", а просто забрала их в качестве премии. Еве же не сказала, потому что расстраивать не хотела. Когда Киру вербовали, она настойчиво предлагала взять с собой подружку, но ей отказали — девушки в короткой стрижкой нужны не были. У Киры же вон как роскошно волосы по плечам рассыпаются, их и в косу собрать можно, толстую и короткую. Потому и положили на неё глаз, сделали предложение.
     Поняв, что дело глухо (а отрастить волосы — это тебе не обстричь), она выговорила дополнительный подарок для обделённой подружки. Самой пришлось получить поменьше, но обо всём по порядку.
     Завербованных должны были снимать для рекламы. Съёмки длились два дня, для подружки Кира "сидела в библиотеке". Сначала длинноволосых девушек собрали непосредственно в магазине, в задней комнате, где натянули белое полотно для фона.
     Компания подобралась интересная, все с густыми и достаточно длинными волосами, некрашеными — за этим особо следили. Кира с удивлением обнаружила среди всех "Мисс Акуни" (академия+университет), которую до этого видела только на страницах многотиражки, да ещё в Интернете. Конечно, не преминула познакомится. Оказалось, что "мисс" тоже с ней заочно знакома, читала рассказы в Инете, и крепко при том горевала, что её только снимают и никто о ней не написал так подробно, как о Кире с Евой. Только интервью берут, да и то "по верхам", с очень глупыми вопросами.
     Снимали девушек в бикини, причём предупредили, чтобы очень уж откровенные не брали, не на это упор будет. Можно даже сплошной купальник взять — или одолжить у них такой, где посерёдке полоса телесного цвета, и выглядит прямо как бикини издали, "лоскутки на завязочках".
     Только одна из девушек, Геля, наотрез отказалась "бикиниться". В бассейне (а для второго дня съёмок был арендован бассейн), сказала она, надену, что в бассейнах носят, а здесь — нет уж. Офис есть офис, на фотках не будет никаких следов близости воды, которая оправдывает появление девушки в купальнике. Вблизи воды я хоть нагой готова, но в офисе…
     Не переубедили её, и в первый день Геля позировала в топике с очень узкими бретелечками и мини-юбке. Волосы, впрочем, у неё были очень роскошные, до попы прямо доходили.
     На волосы и был упор. До обеда распускали, стягивали, сплетали в косу, мастерили причёски, и всё ради одной цели — показать, что под обычную купальную шапочку такая роскошь ну никак не поместится. Даже снимали девиц с такими шапочками в руках, с отвращением на них смотрящих.
     Фотограф под конец предложил раздеться вконец, но не эротики ради, а наоборот, чтобы показать, что густые волосы всё скрыть способны. Такую позу принять, чтобы всё целомудренно было. Надо ли говорить, что Кира с радостью этим воспользовалась?
     Поскольку волосы "по лопатки" не закрывали ни лобок, ни даже соски толкам, с позой пришлось поизобретать… Но сняли-таки её.
     Кстати, та "змеиная" шапочка, что забрала Кира, отличалась от Евиной "нашлёпкой" сверху, чтоб можно было скрутить волосы сверху в ком и натянуть шапочку. Но это не было "фишкой", шапочки такие продавались уже давно, "фишкой" было то, что девчатам раздали перед послеобеденной съёмкой.
     Перекусили они, кстати, в пикниковой обстановке, сидя на ковре в разнообразных позах. Из ресторана даже шашлык им приносили.
     И вот торжественно распаковываются коробки с иностранными этикетками. Трещит целлофан, и на свет божий появляются… античные шлемы, типа украденного в "Джентльменах удачи". Такой же "гребешок" сзади. На пожарную каску тоже похоже.
     Нет, конечно же, это не металл. Резина это, и сделаны из неё купальные шлемики. А гребешки тоже резиновые и полые внутри, чтобы можно было запрятать в них целую косу, не расплетая и не сваливая сверху головЫ в бесформенный ком. Для того и девушек "волосатых" подобрали.
     Они смеются, вертят шлемики так и сяк, на голову наставляют друг дружке. Громко обсуждается вопрос, есть ли у гребешков размеры на манер лифчиковых. На коробках указан диаметр внутреннего канала, не сразу и разобрали, что в дюймах, померь косу свою и подбирай. А и ошибёшься немножко, не страшно, всё резиновое, растянется уж для твоей косы-толстушки.
     Участницы — не конкурентки друг другу, подарки получат все, конкурировать будут только их фотографии, когда придёт пора отбирать для рекламы. Поэтому обстановка царит самая непринуждённая: девушки расчёсывают друг другу волосы, плетут косы, обмеривают, помогают укладывать их внутри гребешков. У скромной Гели обнаружилось уникальное качество — переводить в уме миллиметры в дюймы. В уме, без калькулятора! Сразу стала всем лучшей подружкой, тем более, что и косы запихивать умела быстро и безболезненно. Снизу гребешка есть прозрачный особо эластичный мешочек, куда вмещается конец косы, а потом цилиндр продольно застёгивается жёсткими резиновыми кнопками. И вот готова уже Афина — богиня войны. Вид гордый, плечи расправлены — это тебе не скомкать волосы и шапочку натянуть, пока не упали с затылка, без роскошных волос будто лысая ты. Под подбородком штрипка — головной убор тяжеловат, надёжно должен сидеть.
     Надеть такую шапочку посложнее, чем обычную купальную, тут или навык нужен, или помощь. Сначала нужно расстегнуть твёрдые резиновые кнопки гребешка и продеть косу в обнажившееся отверстие, соединяющее его со шлемиком. Осторожно протягивая волосы через дырку, надеть шлемик на голову, штрипку под подбородок. Затем уложить протянутую косу в расстёгнутый гребешок, а если не уместится, то конец подвернуть и засунуть в мешочек-капсулку на конце гребешка, он тогда раздастся, но всё равно ничего видик. Кнопки затем застёгиваются с характерными щелчками, и гребешок продевается в щель узенького козырька, горизонтально обрамляющего заднюю шейную кромку шлемика. Обряженная гордо встряхивает головой, чуя, как пружинит. Всё!
     Закончив с расчётами, Геля наконец поняла, что голова, готовая к купанию, плохо вяжется с сухопутным низом. Она всё-таки сняла юбчонку, обнажив трусики — два треугольничка, тоже сухопутные, в воде смоются. А вот с верхом вышла заминка. Дело в том, что лифчика под топиком не было. Девочке предложили уйти, раз так, без потери в подарке, но обстановка была столь радостной, подружеской, непринуждённой, что она отказалась. Сказала, чтоб снимали одну голову в шлемике. Кто-то предложил, чтобы сняли, как она в нём снимает юбку, будто раздевается перед купанием. А потом девочка расхрабрилась и топик совсем сняла, чтоб фотографы не мучились, выводя его из кадра — теперь только соски пусть в него не пускают, а так всё ладно.
     Кто-то предложил её своё бикини — и пошло-поехало. Фотографам даже пришлось мягко напомнить, что тут не клуб сёстринской взаимопомощи, а рекламные съёмки, надо отснять как можно больше за оставшееся время. А все эти обмены бикини, хиханьки да хаханьки, судачения только тормозят дело.
     Но девушки такие, им без общения никуда.
     Так непривычно было чувствовать за головой застёгнутую косу, и голова сама ещё резиной обтянута, такие лукавые мордашки были наружу, что кончать ну никак не хотели. А у фотографов — чёткие часы работы. Пришлось оставить девчонок ещё с полчасика побеситься. Визжали, гонялись, хватали друг дружку за гребешки — пообещав сперва хозяевам, что ничего не порвут, не повредят. А если всё-таки, то в качестве подарка заберут рваную жертву своих шалостей.
     А через несколько дней их повели в бассейн — опробовать шлемики на деле. Тут уж и Геля взяла купальник. Забавно выглядел ярко-малиновый топик "по рёбрышкам" и жёлтенькая крохотная юбочка по задние края ягодиц на сплошном серебристом купальнике. В троллейбусе оглядывались. Всем ясно — девочка собралась в бассейн, вода экзаменует одёжку похлеще, чем летний ветерок, но приличия ради пришлось вот напялить сверху что-то символически-уличное, нехотя. Впрочем, и на голое тело девушки одежду нехотя надевают.
     Поверхность воды усеялась гребешковыми шапочками. Фотографы в плавках лежали на животах на пенопластовых досках и ловили моменты. Можно было бы снять и дистанционно, аппаратура позволяет, но фотографы тоже люди, им тоже отдохнуть охота. Отснял своё, передал аппарат коллеге на бортике и в воду — бултых!
     А дистанционно, телеобъективами, тоже снимали. Просили девушек плыть кролем и следить, сильно ли мешают гребешки вертеть головой. Хотя чувство торжественности, приятной отягощённости головы такое, что больше подходит царственный брасс. Или медленный баттерфляй.
     Девушки с длинными густыми волосами потом отмечали, что когда коса распрямлена в гребешке, то голове как-то легче, чем если всё сваляно на макушке. Даже над водой голову легче держать, и вообще, в воде так лучше. Шутили, что даже тонуть лучше — за гребешок удобно хватать вытаскивать.
     Некоторые порывались нырять, но им объяснили, что сначала надо отснять сцену снятия шлемиков и удивления, что волосы остались практически сухими. А потом пусть снова надевают и под воду, коли уж хотят.
     После таких съёмок состоялся ленч на плавающих подносах. Потом девушки легли на спины и, чуть шевеля руками-ногами, отдохнули в воде. Конечно, гребешки не вполне герметичные — немножко воды внутрь всё же попадает, особенно если долго под водой их держать, как вот сейчас. Но это пустяки. Обычные резиновые шапочки тоже ведь не так уж и плотно прилегают, лишь бы волосы не мешали в воде.
     А вот выносят и нечто герметичное, и у лежащих вверх бюстами девушке начинают расширяться глаза. Они спешно переворачиваются на животы и плывут к бортику. Это сюрприз, об этом раньше ни слова сказано не было.
     Сзади эти шлемики такие же гребешковые, но теперь и перёд сильно напоминает зад — весь закрыт, с пластиковыми очками для глаз, щелью для рта и загибом под подбородок, как у противогаза, а вместо гребешка от носа свешивается… хобот!
     Да, хобот. Пластиковая трубка, полужёсткая. Когда просто ходишь посуху, хобот болтается, как у слона, и сильно веселит окружающих. Давно уже гулкие стены бассейна не слышали таких взрывов молодого девичьего смеха.
     А перед спуском в воду хобот поворачивают на сто восемьдесят и закрепляют между маленькими улиточьими рожками на макушке шлемика. Теперь это трубка для дыхания, а шапочка — ещё и маска. Теперь всё в ней герметично, а в дырку, куда пропускается коса, много воды не просочится.
     Хобот-шнорхель позволяет плавать кролем, не поворачивая голову для вдоха, не вынимая её из воды. Экономит силы, удобно очень. Особенно удобно, учитывая отягощение головы косой в гребешке. Неплохо также для брасса и баттерфляя.
     По сравнению с обычной маской и трубкой есть одно отличие. Обычный ныряльщик держит трубку во рту, а нос у него под маской, вне игры. Здесь же хобот обеспечивает дыхание носом, а напротив рта находится щель, в обычном положении сомкнул"тая. В любой момент пловчиха может раскрыть рот и вдохнуть через него — если, скажем, хобот водой зальёт или крикнуть чего надо.
     Мало того, вдохнув, она может закрыть рот (щель сомкнётся), сложить губы определённым образом, выставив нижнюю вперёд, и выдохнуть под маску, вытеснив их хобота воду, восстановить обычное дыхание. Ну, а глаза вообще изолированы от всего, их заливать не должно вовсе.
     Обычный ныряльщик, если ему зальёт трубку, а воздуха в лёгких мало, должен высунуться из воды, выплюнуть загубник и жадно дышать ртом. Хобот же не выплюнешь, вот и пришлось подключить в дыханию нос, оставив рту функцию аварийную. В крайнем случае, если девушка не приучится не совать в воду голову слишком глубоко, можно хобот защипнуть (есть на нём такая штучка) и дышать ртом. Хотя щель и не предназначена для регулярного дыхания. Тогда тебе хобот не подходит, меняй его на простой гребешок, а сверху можешь надеть маску с трубкой. Хотя и её заливать будет, так что учись, девочка, головку правильно держать.
     Дышалось через хобот потуже, чем через трубку масочную, не как через противогаз, конечно, но потуже. Ведь там встроен клапан Бернулли, воздух через него просвистывает, а вот плотная вода, быстро проходя (а очень уж медленно пловцы не дышат), заставляет стенки сомкнуться, и только проскочившие капли стекают "по усам". Нос, носоглотка таким образом берегутся от внезапного нахлыва воды, даётся более гуманный сигнал начать дышать носом. Это как если его заложит — рот сам открывается.
     В спортивном плавании носом не дышат, а в синхронном так и вовсе защипывают. Но шлемики-слоники и не для этого. Они — для отдыха на воде в кругу друзей, спокойного, размеренного плавания, когда небольшая трудность в дыхании только способствует его ритмичности. Вертеть головой больше энергии уходит, да и кружится голова у девочек-то. Им всегда лучше брассом. Но и брасс шлемики облегчают, не нужно скакать вверх-вниз, чтобы рот из воды высунуть. Плыви себе в горизонтальном плоскости, голову из воды не высовывая, так и спокойнее, и экономнее. Всегда можно ускориться, перейти на обычный брасс или кроль, разевая рот из-под воды. А потом выдула из хобота воду и снова медленные ра-а-з-два-а, ра-а-аз-два-а-а, Очень успокаивает.
     И потом — чувствуя за собой косу, а не свалянные комом волосья, можно вообразить себя и "владычицей морскою". Царственно передвигаюсь по краю миров, наблюдаю, как там мои подданные поживают.
     В бассейн, впрочем, будущие "владычицы" особой серьёзности не проявляли, дурачились, брызгались, притапливали друг дружку. Оказалось, что прорезь для рта не очень-то мешает смеху и выкрикам, а очки сделаны из гидрофобной какой-то пластмассы, под водой серебряными смотрятся, а над водой их не забрызгаешь, всё сразу же отталкивается.
     Незаметно наступило обеденное время — оно же каюк аренде. Девушек вежливо попросили закругляться. Шлемики без хоботов им обещали подарить, но не сразу, а через несколько дней, когда будут отобраны фотки для рекламы и станет ясно, что переснимать не нужно. Пока же девушки метили свои полюбившиеся тайными знаками.
     Тут-то Кира и попросила вместе одного шлемика с гребешком две шапочки попроще, для себя и Евы. В них даже резина потоньше, незачем плотно голову сжимать, раз гребешок с косой не требуют механической прочности. Как раз вдвое дешевле и для душа подходят.
     В смысле — чтоб стоять под струями воды, не моча волосы. А вот в обороне против собравшихся в душевой девок такая шапочка может только помешать. Что, как мы видели, и произошло.
     Девушки не хотели расставаться, сдружились они. Кому-то пришло в голову, фотографов уговорили пролоббировать идею у начальства, и "слоних" поснимали вне бассейна, на воле, это уже в третий день. Кира не участвовала, сидела на трибунах зрительницей, на стадионе это было. Кроме Евы, пАры она себе не мыслила, а робяшку эту впутывать в такое дело не стоИт, те более, что и первые два дня она не снималась.
     Участницы разбились на пары, все в сплошных купальниках и шлемиках с хоботами в висячем положении. На каждую пару приходилось по повозке рикши. Сначала одна другую везёт, потом меняются. Потом меняются по кругу и повозками — мало ли, а вдруг они по весу разные, или там по трению в колёсах. И бегут по кругу, а фотографы бегают туда-сюда, кадры ловят.
     После обеда из магазина "Интим" (его сотрудникам тоже мысли дельные в голову приходят) им доставили полностью закрытые купальники-комбинезоны слоновой расцветки. Снизу в них была вделана такая резиновая кишочка, вдвигающаяся в девичье тело, чтобы… ну, чтобы лучше повторять весь его рельеф и все закоулки. Так вот, им сказали: девственница ещё или просто не хочет, не вставляйте, а просто пустите её в промежность, подпучит немножко, но не беда, будто гимнастка на брусья меж ног уселась. Меньше бёдра друг о дружку тереться будут. Вот только отверстие спереди… Ладно, доставили им пластиковые фиговые листки, но оказалось, что их "ножки" вставляются только в правильно продетые "кишочки" (а лучше всего, как говорилось на этикетке, — крепить на голое тело, всё ведь сделано по гинекологическим слепкам и должно сидеть безо всяких суживателей). Пришлось ножки эти срезать и применить обычный скотч. Девчата потом отмечали, до чего удачны эти листочки — достаточно большие, чтобы закрыть всю "киску", и довольно жёсткие, они хорошо совмещались с рельефом лобка и живота и не щекотали паховые складки даже при беге — а ведь края-то неровные, имитирующие настоящие фиговые листки. Настоящие женские щиты! Сжала такой сами понимаете чем — и в бой, пусть и с голой грудью. Вне сомнения, их достоинства — от способа центровки на защищаемом рельефе.
     Кто-то, хихикнув, спросил о подобных штучках для другого конца тела. Такие тоже были — словно бы обмятые, куполообразные, а крепились тоже по принципу маски моретта — резиновыми колечками, зажимавшими соски. Если те достойны защиты, выпуклы, налиты — колечки удержатся, не удержаться — значит, недостойны. Носи обычный лифчик.
     Девчата надели… приладили и эти колпачки, чтобы соски не выглядывали через прозрачные окошечки в купальниках. Фотографы ведь тоже люди… мужчины, незачем им на работе возбуждаться, охрана труда и техника безопасности. Вместе со шлемиком получалась полная закупорка, только через хобот носом дышать, или рыбой на песке — через рот. А дело-то после обеда, солнце воздух нагрело и продолжает жарить. И вот в такой теплыни устроили кубковый турнир: кто останется последней парой, когда все остальные не сдюжат, свалят с дистанции. И попотели же девчата! Снимали экипировку, а из-под неё лило! Хорошее средство для сброса веса. Только уговор — победительницы должны закончить тот круг, на котором они останутся в гордом одиночестве. Тогда фотографы в плавках впрягутся в повозку и повезут победительниц по кругу почёта.
     Ну, а заснять это зрелище может кто-нибудь из неудачниц. Нынешняя фототехника это вполне позволяет.

     Кира собственноручно добавила сюда свой рассказ.
     — У нас в соседях, забор общий, была одна семья, а в ней дочка Варя, года на две меня моложе. Я в то лето уже в выпускной перешла, а ей, должно быть, около четырнадцати было. Девка бойкая, задиристая, может, на меня в этом равнялась, мы с ней ладили и, бывало, совместные озорства учиняли. Если всё припоминать, ещё несколько рассказов выйдет. А один здесь разрешён. Так что пообещали тёте Болесе не отклоняться.
     Наступил у Варьки, как это… пубертатный период. Ну там, стремление к непослушанию, слезливость, ранимость и вся другая подростковая психология. А вот тело запаздывало, лифчик только формально носила, ну, а в трусы даже лучшая подружка не заглянет. По крайней мере, про критические дни она не говорила, а я не спрашивала. Чего раньше времени бередить? Спросит — отвечу.
     Хотя когда в моём классе пошла кровь за кровью, всё только об этом и шушукались. Значит, Варька пока не того.
     Но мало того, мама Варюхина в отрочестве созрела очень быстро, рано, и в возрасте дочери у неё были очень пышные формы — хоть замуж выдавай. Все так и говорили, запомнилось это хорошо. И вот вбила мама себе в голову, что доченька должна комплексовать по поводу своей, как она считала, недоразвитости. Как будто дочь знает, какой мать в её годы была! Но вот матери казалось, что знает и что себя неполноценной считать должна, только виду не показывает.
     На самом деле ничего такого не было. Девчата в Варькином классе были самые разнокалиберные, но дружные, никаких таких сравнений не было. К тому же, как я говорила, Варька бойкая, а бессловесно комплексуют тихие и застенчивые. Она и я — да мы скорее мир под себя переделаем, по башке кому дадим или тоньше как, но уж под мир прогибаться не будем, комплексов нам этот мир не втюрит.
     Но… мама так считала. И пришло ей в голову достать доченьке лифчик на поролоне. Глупо, вообще-то, все тут у всех на виду, за ночь на столько не вырастут титьки, в глаза бросится. Н, может, есть какие-то слоёные, чтоб по слою в несколько дней наращивать, так, как расти само может, но не растёт вот.
     В деревенские магазины такой товар, ясно дело, не завозили, в городе надо искать. В городе как раз жили родственники, а может, родственники знакомых или знакомые родственников или соседей. В общем, такие люди, что уважить были должны. Хотя, по-видимому, такие, к которым открытым текстом не скажешь, что тебе надо. Особенно, если это мужчины.
     И вот написала мама Варина горожанам этим письмо. Заказала, так сказать. Но, судя по дальнейшему, намёками больше заказала, чем открыто и ясно. Может, неудобно было, может, думала, что в городах ещё что продают, чтоб облегчить жизнь недоразвитым девицам, чего ж на поролоне циклиться. О поролоне она случайно узнала, а кто знает, чего там ещё придумали хитрые люди. И, верно, поэтому, а может, чтоб просто продемонстрировать "недоразвитость" дочери, приложила к письму все её мерки, не только бюста. Варька потом обмолвилась, что с неё в то время мерки сняли, ну, я и сложила два и два.
     Пришедшую вскоре из города посылку пошёл получать Варин отец. У нас в деревне это запросто — один за другого. Кому удобнее, тот и идёт на почту. Мать-то не догадалась предупредить на почте, чтоб мужчине не доверяли. Может, думала, так быстро не придёт заказ. В общем, поудивлялся мужик, что настолько дальние (дальнейшие!) родственники о его дочери вспомнили, дня рождения-то ещё не настало, пожал плечами,, взял кошёлку и пошёл получать. Благо, не наложенным платеж. У нас в деревне все почему-то прямо боялись этого самого платежа.
     Вечером вышел у соседушек наших скандал. Приглушённые, но взбудораженные голоса, слёзы, нервное курение под яблоней. Ну, мы знали, как это у них бывает. Редко, но ссорились — а кто не ссорится? Я, конечно, могу припомнить, кто у нас на селе жил дружно от свадьбы до пенсии, но о них и писать-то нечего. Дружно, но скучно жили. Даже и вспомнить не о чем.
     А тут видим — по-крупному что-то заварилось. Не супружеская ли измена?
     Я в те года толком не понимала, что это такое, но знала, что это — самое крутое преступление, какое только может быть без крови, хоть и кровь может потом политься. Просто часто слышала с таким, знаете, осуждающим оттенком, почти с ужасом об измене говорили, вот и вошло в меня это представление. Близко, вроде, не было, и вот тут у соседей что-то. Неужели?…
     Нет, легче. По какой уж диагонали горожане читали иносказательное письмо, не знаю, но прислали они не "поролонец". Может, вообще не поняли, что нужно, а раз мерки приложены, надо что-то на всё дело девочке. В посылке оказалась какая-то связка ремней, которую хозяин принял сперва за кожаные намордники и ошейники. Собака у них была, но смирная, ни того, ни другого ограничения свободы не заслуживала. И зачем же из города-то? В сельпо этого добра завались.
     Ремешки, однако, друг от друга не отделялись, а когда их тем не менее расправили, взору изумлённого сельчанина предстало… ну, это я сейчас знаю, как назвать. Чёрное кожаное боди для бондажа. Тело упаковывается между ремешков, образующих ромбы. Вот все мерки и пригодились.
     Варин папа сообразил, что это типа цельного, но не очень сплошного купальника на тело, контуры подсказали. Что дырявый — ладно, может, модно это, что из кожи — так простая ж материя не сдюжит такой дырявости. Но вот то, что на месте бюста и лобка зияют пустоты, что ремешки обрамляют интересные места девичьего тела и не более того, напоказ всё выставляют — это-то честного сельчанина и возмутило. Что ремни ноги и руки обвивают, этого он даже и на заметил, это как раз ничего, не сымешь быстро "купальник". Вернее, никто его с дочери быстро не сымет.
     Если бы он знал, чем занимаются взрослые дяди и тёти, затянувшись в эти ремни! И готовят себе смену, размер-то подарка этого подростковый. А то есть и на совсем малышей-малышек, чуть не грудных, сама видела в "Интиме", уже когда в город приехала.
     И тогда же я задним умом подумала — за что должны были принять эту "срамоту" приличные сельские супруги?
     Женскую одежду, плотно прилегающую к телу везде, традиционно называют купальником, словечки типа "боди" на селе не в ходу. Но не купаются же затянувшиеся в эти ремни женщины! Чем так, лучше уж нагишом.
     Одно, пожалуй, есть исключение. Допустим, для девушки не проблема "мокнуться без ничего", но плавает не ахти. А волосы, наоборот, роскошные. Начнут за них спасать — повыдергают ещё. Есть смысл приделать к телу много-много "ручек", ведь почти любой отрезок ремня может таковой послужить. Хватайся и спасай. Конечно, на суше не за любой ремешок можно взяться так, чтобы нести девушку, как чемодан, ничего ей при этом не ломая и не выворачивая. Подойдёт для носки только то, что близко к центру тяжести. Но в воде вес тела во многом сархимедован, выталкивает вода тело, так что любая "ручка" пойдёт, чтоб к поверхности подтянуть, а потом и отбуксировать. Потому и руки-ноги обремнены, обычно у тонущего последней или рука мелькает, или нога. Схватить бы, да скользкие они. Вот в ремнях — это да. И не выскользнет конечность, и если это рука, ею в тебя не вцепится утопашка, ты её зафиксировал.
     Ну, а если всё ж не купаться? Тогда — корсет для той, что быстро жиреет. Утянулась в него, сверху — бельё сплошное, ещё выше — одежда, и ходи себе худой и стройной. Дыры тога понятно зачем — чтоб справлять надобности, всего этого не сымая. Ничего неприличного. Кто кормит, та лифчик только приспустить. Из зажатой меж ремней груди молоко само брызнет.
     Но, судя по скандалу, не только приличные объяснения в голову приходили. Как ещё можно? Вряд ли они, спящие друг с другом по-сельски, думали о тонкостях возбуждения женского тела. Но, предположим, есть молоденькая девушка, которая намеренно хочет "перебаловаться" с нравящимся ей парнем, но настолько ей стыдливость в голову втемяшили, что не уверена она, что в самый ответственный момент не зажмётся, не сожмётся, не скукожится и не завизжит. Привычка — вторая натура, по привычке чего не сделаешь.
     Ну, визг — это по части кляпа, или в лес поглубже её заведи. А вот как быть с пассивной мышечной зажитой? Если разгорячённый парень начнёт брать партнёршу силой, то чем он тогда отличается от насильника? Мало того, несостоявшийся тесть или тёща будут именно на это упирать, указывая на следы на теле дочери, на невинность её громадную, на крики, если успела крикнуть.
     Да бог с ними, с родителями. Но и сам наслаждения не получишь, и девушке не доставишь.
     Вот и пригодится тогда ременное боди. Во-первых, всем ясно, что девушка надела его сама, версия изнасилования отпадает. Во-вторых, за ременные "ручки" не только спасать удобно, но и раздвигать, разжимать, разводить в стороны. Для этого на локти и колени можно надеть этакие "браслеты" с тупыми крючочками. Зацепил коленными крючками ремешки у её колен (даже не сами ремешки, а металлический кольца, которые их стыкуют) — и разводи своими коленями её коленки, выводи в удобное положение. Локтями её локотки уделай — и грудь твоя. Да ещё какая тугая, налившаяся, остро торчащая сосками из тесных ремней — это надо видеть! И не только, если ты мужчина, видеть…
     А может, и не додумывали до таких подробностей, а просто упирали на то, что срамота эта, если в прикрываемых местах всё открыто. И точка.
     Сначала, я думаю, хотели выбросить или, раз вещи недешёвая, спрятать подальше. Со временем разберёмся, что это, может, и продать случай подвернётся. Есть, есть в деревнях бесстыжие девки, их не перевоспитаешь, а денежки взять можно. Но — это же деревня, все всё знают. Не сегодня — так завтра, самое позднее — послезавтра до Вари дойдёт, что из города ей посылка пришла и папа уже получил. Попросить, чтоб на почте молчали — значит, возбудить слухи, и пусть не от самих почтарей, но до дочери всё же дойдёт.
     Я Варюхин характер знала, да и родители ей тоже. Узнай, что от неё что-то скрывают, она не станет закатывать истерик или выпрашивать-выканючивать. Это — удел слабеньких и капризных. Нет, Варя не подала бы виду, а в первый же удобный день обыскала бы дом. Тем паче, что фантазий у сельчан насчёт того, куда что-то сховать, слабая, дальше дна сундука не простирается.
     Н, кончено, найдя, она и думать не станет о приличных применениях найденного. Раз спрятали — значит, по определению неприличное.
     Или решит, что ко дню рождения берегут, то есть чуть позже разрешат, самое время лакомиться плодом, пока он запретен. В общем, лежать ремешки дочка не оставит.
     Тем более, Варя отлично плавала, толстеть не собиралась, так что приличные объяснения отпадали.
     Посылку надо показать, не иначе. Будь в доме что-то городское, но дочери не известное, можно было бы подменить. Но кто ж знал!
     Выход любящие родители нашли. Кто именно — не просекла, но работали оба. К ременному этому "скафандру" ("скафэстру", если вспомнить андрогены и эстрогены) в талии и выше малосуществующей груди прикрепили два пояса из широких мягких ремней, а к поясам этим спереди — куски бельевой верёвки, на полметра длиннее вытянутой руки. На каждый пояс два куска — слева и справа, пока так. Ну, а к другим концам верёвок этих были приделаны широкие крючья со сглаженными концами, нашлись такие в хозяйстве. Варин отец особое внимание уделил шлифовке концов, чтоб дочка не окорябалась.
     Что было потом, знаю не понаслышке — меня пригласили на чай. Разговор начался издалека. Предки напомнили нам, какие мы в детстве были бойкие и мальчишистые, и забавы у нас были активные, не всегда вместе с девчонками, а иной раз им в пику. Варе это, вижу, приятно слышать, раньше-то за это всё ругали только.
     Ты и на деревья пыталась залазить, мальчишкам подражая, да мы осаживали, запрещали. Дерево — это не игрушка, с него и свалиться можно, выколов по дороге веткой глаза, и всё тело искорябать пара пустяков. А оно не для того у девочек, тело, чтоб корябать его и в засохших царапинах, как мальчишка, ходить…
     Тут мать наступила отцу на ногу, и для чего девочкам тело осталось не вполне ясным.
     И сейчас ты робее не стала, продолжался разговор. Даже как-то и не стремишься превращаться в солидную девушку. А ведь почти пора уже. Что, если направить твою активность в одно русло, а в других отношениях ты уж старайся вести себя, как ровесницы.
     Какое это одно, заинтересовалась Варя, да и мне занятно — не просто так пригласили ведь, чую. Вот, к примеру, говорят, что ты скажешь о древолазании? Запрещали, да, но теперь ты выросла, окрепла, опасность верно можешь оценить. Почему бы не утопить тебе мальчишистость твою в густых кронах садовых деревьев? А слезая вниз, ты будешь становиться спокойной девочкой-подростком. Не заставляем, но надеемся.
     Варька засомневалась. Шутят, что ли? То запрещали, то чуть ли не гонят. Она же не знала, что всё это ради легализации той самой посылки, о приходе которой она должна была со дня на день узнать.
     Можно и полазить, говорит, хотя мне уже гимнастика понравилась школьная, хорошо у меня выходит опорный прыжок, да и в вольных упражнениях немногие со мной посоревнуются. Так разрешаете?
     Разрешаем, но с условиями. Дай вперёд слово, что одна в этом деле не будешь, а всегда вот Кира будет тебя страховать. Кира, очень мы тебя об этом просим.
     Варькино слово — не проблема, да и моё согласие тоже. Что дальше?
     Альпинистить по веткам ты будешь осторожно и экипированно. Всё для твоей безопасности, а также удобства. Надеваешь хорошее бельё, а потом — гимнастическое трико.
     Два слова о нём, почему Варька поморщилась. Дело в том, что когда в уроки школьной, ни к чему не обязывающей физры стали вводить гимнастику (настоящую, а не зарядку утреннюю), а это случилось, когда все мы окрепли, превращаясь в подростков, то встал вопрос о смене формы. На обычных уроках обходились трусами-майками, как на лёгкой атлетике. Теперь майки мальчикам оставили, а трусы заменили на длинные спортивные штаны со штрипками, девочкам же полагалось носить купальники. Ну, я уже говорила выше, что так зовут всё, что к телу прилегает, даже если воды и нет.
     У Варьки был хороший "сплошняк" именно для плавания, недавно купили на подростковую её фигурку. И вот её мама пошла в школу к физруку, чтобы узнать, чем же должен отличаться гимнастический купальник от плавательного, чтобы не ошибиться при покупке. А может, и с тайной мыслью получить согласие на приход дочери в "плавательном".
     Советы она получила хорошие, но поприсутствовала и на уроке, причём гимнастировали старшеклассники. Упражнения выполняли сложные, а девицы зрелые, полноформенные. Знать не знаю, но предполагаю, что не понравилось степенной семейной женщине, как у девок бюсты заносит при резких движениях, дрыгают они — при мальчиках. А вот о чём знаю — что не понравилось ей, как гимнастки ноги раскорячивают, "шпагат", да не обязательно на ковре. И стоя руками на бревне шпагатят, и на брусьях зависнув вниз головой (то есть встав на руки). Прикрыто-то прикрыто, а всё ж приличного мало. На сельский взгляд.
     Знаю об этом потому, что рассказала мне Варька, какое ей гимнастическое трико купили. Не купальник, заметьте, потому что с длинными штанинами, просто как у колготок низ. Ну, и рукава, кончено, длинные присобачены. Это для художественной гимнастики трико, я потом уже, зыря телик, поняла. Всё тело этаким макаром расцветить можно. Хотя Варьке умудрились купить сугубо чёрный. Кстати, её махонькая грудь очень даже ничего в этой черноте выглядела, подчёркивалась даже.
     Ясно, зачем штанины. Не так позорно ноги раскорячивать, разбрасывать будет. Отсюда и знаю про страхи Варькиной мамаши.
     Самой Варюхе на ноги было наплевать, в каком они там виде враскоряк пойдут, но трико с колготочным низом не было больше ни у кого. С рукавами ещё были, хоть и с короткими рукавчиками, только-только подмышки прикрыть, а вот со штанинками — нет. Промахнулась мамаша. Варьку обуяла то ли солидарность, то ли боязнь выглядеть "белой вороной" (хотя черноте трико позавидовала бы настоящая ворона). Чтобы остаться со всеми, она испросила разрешения у физрука носить на гимнастике плавательный "сплошняк". Такие разрешения, в принципе, давались, хотя и неохотно, а пользовались ими дети из не самых богатых, мягко говоря, семей. Мою подружку это не остановило, она даже специально перешла по шеренге в группку бедняжек, хотя и не совсем по росту это ей ыло. Зато они могли сказать, что, мол, и обеспеченные так носят.
     Кстати говоря, "купальщицы" взяли моду в раздевалке перед выходом намакривать свои одеяния, чтоб облегало не хуже эластана и поблёскивало по мере возможности. Физрук сначала морщился, но не находился, что сказать. Потом и морщиться перестал — гимнастировали беднячки старательно, получше иных богачек.
     А родителям Варя сказала, что такое ну очень сплошное трико в спортзале не рекомендовано, их часто приходится поддерживать за руки-ноги, а схватишь неудачно — порвёшь ещё. А если думать, как не порвать, тогда крепко не ухватишь, не спасёшь от травмы. Лучше потому не надо.
     Поскольку Варина мама видела на том уроке голоруко-голоногих, которых и подхватывать приходилось, пришлось ей согласиться. Чтобы дочь на гимнастике "плавала". В воздухе.
     И вот это-то полнотелое трико ей и предложили теперь надевать. Очень хорошо, что оно чёрное и на нём малозаметны будут чёрные же ремни.
     Ремни эти они и выложили сейчас, достав посылочный ящик из чулана. По поверхности тела они почти полностью дублировали трико, везде обтягивая и затягивая. С трико, под которым нормальные лифчик и трусы, прогалы на интересных местах таковыми не выглядели, просто не везде же ремням проходить. А нужна вся эта упряжь, объяснили родители, чтоб наиболее щадяще закрепить на девичьем теле вот эти два пояса, повыше и пониже. Распределить всю нагрузку равномерно, чтоб не только в местах охвата рубцы оставляла. То есть чтобы вообще не оставляла и боли не причиняла. Всё-таки это девичье тело, и…
     Нажатие на ногу, красноречивый жёнин взгляд, и снова рассуждения о телесном были прерваны. Показали верёвки с крючьями. Ну, тут и дура догадается. Древесный альпинизм. За ветку, сук можно ухватиться рукой, а можно и набросить крюк, причём даже чуть дальше руки метнуть. И либо карабкаться смелее, потому что верёвка страхует, либо по ней подтягиваться, либо раскачаться и достать до соседней ветки. Что фантазия подскажет на фоне обстановки. А таких "рук" четыре, я уже говорила, сверху две и снизу тоже.
     Да, вот что ещё. На ноги — полукеды с очень тонкой, мягкой резиновой подошвой, что можно было на ветку ступить и чуток прижать, прихватить её ступнё. Не как обезьяна, но и не плоской подошвой, которая вот-вот сорваться норовит. На голову — гладкую купальную резиновую шапочку, волосы-то надо забирать, чтоб в ветках не запутались, и ещё купальные очки — глаза беречь. Всё-таки острых концов в ветвях много, да и мало ли чего ещё. Мухи, птички, гусенички, пыль, а видеть всё надо чётко всё время, а то ещё запорошит глаза в ответственный момент.
     В то время я и сама поверила в то, что ремешки эти для древолазов. Рассмотрела, правда, что ни кое-где затягиваются, Варя ведь прямо на месте и примерила. Надела то самое трико, не поручусь, что на бельё, и примерила… вернее, мы с её мамой на неё эту сбрую надели, отец ушёл курить под яблоню, уже не нервно. Я в шутку постаралась затянуть кое-где потуже и увидела, как Варька тоже в шутку стонет от "боли", а самой, верно, приятно. Всё тело ведь в оплётке. Но её мама объяснила, что туго затягивают для того, чтобы ромбики трико между ремнями были гладко-натянутыми, тогда если ветка и ткнётся, то скользнёт, а не порвёт и тело не раскровенит.
     Варька начала от радости плясать, проверяя, как в этом снаряжении двигается и дышится, а её мать мне говорит: понимаю, ты тоже хочешь, но это всё по мерке делается, без эластичности, а мерки мы, естественно, дочкины запустили. Ты старше и объёмнее, но померяй, если она даст, если налезет — можешь тоже полазить.
     Тут женщина резко дёрнулась в пояснице, обернулась и ругнулась. Это Варька набросила крюк за пояс материнского халата. Впрочем, они тут же обнялись и зацеловались. Дочка благодарной оказалась.
     Примерить я примерила. Варька не жадная, да и заслужила. Страховала её всё время. Правда, я не совсем поняла, как это делать, а переспрашивать не стала. Если выяснится, что я ничем не смогу помочь, подружке могут запретить лазить вообще. Подружками мы тогда вряд ли останемся, чёрная кошка пробежит.
     Но и равнодушно взирать, как она грохается, я не собиралась. Что делать? Растянуть батут, как пожарные — так четыре ж человека надо, а ловить тело в согнутые у груди руки — надо быть Самсоном. Может, разложить раскладушку, она же батутного типа? Тем более, мы и загорали в саду именно на старых раскладушках.
     Только со второго раза я догадалась, что раскладушка батутит в отдельных местах, а кто на неё свалится, то переломает тело о жёсткие трубки. Я же пыталась на неё с разбегу прыгать, ушибалась. А с дерева — это тебе не с земного разбегу. Хорошо ещё, что за те разы, что я раскладушку, как дура, выволакивала, Варька ни разу не срывалась.
     Остановилась на надувном матрасе. Но, знаете, он не столько страховал, сколько служил прыговым мостиком-батутом. Возьмёт Варька в обе руки по крюку, разбежится, хоп! — и летит вверх, крючья на ветки набрасывает. Повиснет — и ну подтягиваться. А промахнётся — снова на матрас, не жёстко.
     Со временем мы стали умнее и перед прыжком начали смотреть вверх — есть ли там в пределах досягаемости ветки.
     Так вот, заработала я право примерить и использовать ременной этот корсет. Трико Варькино и не пыталась натягивать, точно не налезло бы. Она и ниже, и худее, и в груди иначе совсем, я уже говорила. Да я и не давала никому слова носить под ремни именно трико. Надела обычную купашку, естественно, без белья.
     В ремни влезала с превеликим трудом. Те ряды дырочек, которыми Варька утягивалась, пришлось продлить в сторону роспуска, и то последняя дырочка в ход пошла. А последним бастионом, вернее, бастионами, мешающими надёву, стали пластиковые розетки в груди купальника. Мне, с моими уже формами, никак нельзя без какого-то "гальтера", где нельзя полный лифчик, там хотя бы розетки.
     Кто меня знает, хотя бы по рассказам этим, догадался уже. Подпорола я подкладку, вытащила розетки. Хорошо бы, чтобы ещё на фабрике сделали их вкладными, вкусы ведь у всех разные. И плаваем, и загораем ведь в горизонтальном положении, когда никакой "гальтер" не нуден, а стоять и ходить можно не так часто, да и сама материя, худо-бедно, но держит бюст, чего же боле? Особенно, когда все вокруг свои. Вот при посторонних розетки и вложим.
     Конечно, облачаться приходилось с тактом, чтоб не привлекать Варькино внимание к разнице форм. Но, поскольку я старше, то соврала, что в её возрасте у меня такие же были (она не помнила, да и не смотрела тогда на бюст), а доживёт до моих лет, и у неё так же станет, а то и роскошнее, пригодятся тогда лишние дырочки. Тоже напяливать труднее станет. Учись пока по мне.
     Свободы манёвра сразу прибавилось, и хоть не без труда, но удалось мне пропихнуть последние упрямящиеся "бастиончики" в назначенные им ромбы. Пропихивала, и вообще надевала, по принципу "Мы за ценой не постоим", а когда на мне всё это более или менее село, надо поправить, елико возможно, а когда дальше некуда уже, то решить, сколько в этом можно жить (о существовании с радостью, как вот Варька, речь не шла с самого начала моего оплетения) и что за это время можно проделать. Хотя бы одно дерево удастся "опылить"?
     Я активно задвигала руками, стремясь силу затяжки распределить по всем ремешкам равномерно (хотя какая там затяжка — на последнюю дырочку). Само собой так не получалось, кстати, и подружка тоже оправлялась — после настоящей затяжки. Она помочь мне не могла, не зная, где мне жмёт… то есть где сильнее жмёт, сжимаема-то ты со всех сторон, а объяснять на словах долго. Да и анатомических терминов мы не знали толком.
     Я пожалела, что не сходила вперёд в туалет. Крайне слабое, терпящее отлагательство чувство в пузыре к концу оправки переросло в острый позыв. В обычных условиях это происходило довольно медленно, так, на этот "прогресс" нужно с получас при полном желудке воды, а "всухую" — несколько часов даже. Сейчас же — какие-то минуты, а если учесть, что ослабить давку я пыталась активно, то и того меньше.
     Даром, что ремни не покрывают лобок, и по периферии сжимают они животик ой-ёй-ёй. Кстати, когда сняла и ушла в туалет, вытекло из меня не так уж много. Вообще-то, мог и схлынуть позыв, когда живот обрёл свободу, но не схлынул вот. Верно, стоит продавить капельку через устьице, и вот она там свербит, не перестаёт. И наметки рубцов появились на коже.
     Варька почуяла давку ещё при первой примерке, хотя и не такую, как я, всегда опорожнялась до облачения. Я не придавала значения — жалко, когда так "упряжёшься", сымать ради позыва, подольше хочется побыть. Ну, а она не догадалась меня предупредить. Тем более, я старше.
     Общее ощущение было как у крепко запутавшейся в водорослях, был со мной один такой случай, не хочу вспоминать. Хорошо ещё, на мелководье, голову высунула, завопила. Ножом пришлось резать, и осталось ощущение спелёнутости, большой внешней силы, что тебя вяжет. Здесь тоньше — конечности свободны, двигай — не хочу, но давит, давит и жмёт. По-моему, в таком положении немудрено и забыть, что руками-ногами можно двигать.
     А упомнишь — не слаще. Двигаешь, двигаешь, свободно вроде, но иезуитски свободно — облегчения ни на грош. Наоборот, напрягаешь мышцы, ремни в тебя врезаются… В общем, права Варькина мать: такие вещи надо выбирать строго по мерке. По телу, очень близко к телу. Тютелька в тютельку.
     Если, кончено, собираешься в этом честно лазить и ни для чего больше не употреблять. Но у меня зародились сомнения именно во время примерки, что эта штука для лазания только. Подсказали мне те самые "бастиончики", которых не втиснуть было. Поначалу ощущения от них укладывались в общее "жмёт не знай как". Я первым делом провела пальцами по ромбам, в которые всё моё было втиснуто, всё-таки самое нежное это у меня, и занялась остальным. Заканчиваю обвод, вроде там, где кости близко, равномерно жмёт и не очень туго. А вот где мягкие части… ну, про пузырь я уже казала, ягодицы — они привычные, хотя ремни и не только давят, но и будто отодвигают одна от другой. Будь без купальника — то-то выставилась бы, подставилась моя попка, то есть задний проход. Но тогда мы были неиспорченными, и я просто отметила, что "по-большому" так ходить легче.
     Но пузырь в какой-никакой, а глубине, в ягодицах — мышцы, они за себя постоят. А вот бюст…
     Похоже, после всех моих обводов и стремления ослабить давить меньше не стало. Я всё же сказала себе постоять, засекая время, пока уж совсем тошно не станет. Вот честно говорю — только из-за этого. Надо же выяснить, успею ли я хоть на одно дерево слазить.
     Терплю, значит, терплю, выстоять пытаюсь. Зажимая сфинктер, а ремешки больше в кожу врезаются, надо найти "золотую середину", чтоб не обмочиться ни от расслабления, ни от напряжения. Вслушиваюсь в ощущения там и сям, где горячее, преимущественно. И разные мысли в голову приходят.
     Например, что конфигурация ромба для молочных желёз неудачна. Я ведь не только секунды считала, я ещё и старалась ослабить жим, принимала разные положения. Так вот, если подаёшь плечи вперёд, как бы сводишь их, то ромбы сужаются по горизонтали и прессуют груди с боков. А сели, наоборот, плечи разводишь, чтоб с боков не давило, то ромбы раздвигаются, но сужаются по вертикали и плющат груди с этих сторон. Из хрена и редьки выбери-ка! Лучше уж плечами совсем не водить, не пытаться ими облегчить положение.
     Пускай эти ромбы будут вставшими на углы квадратами. Так симметрично, меньше давления уже не будет, надо потерпеть. Тем более, похоже, пузырь первым сдастся. Эх, надо было в бикини, ослабить ремни, приспустить трусики и так далее. Но нет — надо в "боевом комплекте". В бикини тебя ветки мигом исполосуют.
     Под предлогом "походить" я ушла в другую комнату, на самом же деле — чтоб Варька не видела моих взбухших грудей с острыми верхушками, стоящих колом. Интересно, что там, под материей, синие они или красные? А может — багровые?
     Разглядывая оснастку в тех местах, где она сильнее всего жала, я вдруг обратила внимание на одну деталь. Сама удивилась, до чего наблюдательная. Ремешки, как уже говорила, соединялись друг с другом с помощью металлических колец, так вот вокруг бюста некоторые кольца были не плоскими, а чуть изогнутыми. Это было очень кстати, это помогало обрамляющим бюст ремешкам располагаться под углом и давить на железы всей своей поверхностью, а не одними краями врезаться, как было бы в случае совсем плоских колец. Конечно, мои "пышки" с этим не смирились бы и попытались ремешки всё же отвернуть, но тогда им стала бы противостоять вся система ремней, все плоские ремни через плоские же кольца делала бы и "окраины" плоскими. Этакое пи-сопряжение, химики знают. А это не такие уж сильные у меня части тела, чтобы противостоять всеобщему "бойкоту".
     Так что очень удачно, что колечки "держат форму", хоть и не избавляют от тугости. Да, но что же это тогда получается? Выходит, изначально было задумано, чтобы ремешки этих ромбиков шли под углом, то есть давили на окраины молочных желёз, а не просто прилегали к плоскому месту вокруг, оставляя "пышки" на свободе. Пусть и не так давили, как вот на меня, но давили всё-таки. А-а, наверное, это чтоб без лифчика обойтись можно было, не оставлять же отвисать.
     Но как же можно без "гальтера" на деревьях? Элементарная механическая защита женскостей. А если вся эта упряжь предназначена только для равномерного распределения веса тела на всё тело, как Варькины родители говорили, то бюст ремни должны были обходить стороной. И если кольца их услужливо поворачивают, значит, что-то тут не так.
     За всеми этими логическими размышлениями я не сразу осознала, что в определённом ритме свожу-развожу плечи. Вроде бы желая приосвободить бюст, но я же раньше установила, что лучше всего держаться прямо и неподвижно. Неужто нетерпение мучит? Надо хоть что-то делать, чтобы продлить время. Вроде переминания с ноги на ногу или теребления платочка.
     Да и не только в плечах, чую, и таз ходит так, что пузырь то прессуется, то отпускается, ягодицы то сходятся, то расходятся. И вообще, всё тело пробудилось, зашевелилось, вернее, расшевелилось, я его уже не очень-то и контролирую. Зато ощущение спелёнутости если не ушло, то как-то смазалось…
     Да, но как же с жимом? При каждом движении меня должна просекать боль, судя по тому, как жало без движений. Но вот нет этого. Похоже, организм прошёл через "тернии" жима и боли, усилил эти тернии непроизвольными движениями и добился того, что повысил болевой порог за счёт общего возбуждения. Теперь мне так давительно, как в начале, только в пиках напряга, а когда прохожу нейтральные точки, то испытываю облегчение.
     Краткосрочная, пульсирующая боль не так изнуряет, как постоянная и неизбывная. Я могу активно принимать участие в "сгоне" боли в отдельные периоды, чтобы всё остальное время отдыхать. Этот отдых, как ни краткосрочен он, даже стал доставлять удовольствие. Наверное, на фоне пиков жима. Но что это? Я поймала себя на мысли… то есть на чувстве, что напряг с обжимом тоже начинают приносить мне удовольствие, оно как бы расширило свою зону, "пробило" время от расслабления, оттого-то я уже вся сгибаюсь-разгибаюсь и чуть ли не на пол упасть готова и на нём корячиться. Хорошо, что от Варьки ушла я.
     Уже и совсем другие ощущения из мочевого пузыря. Как будто разлилось его содержимое по всему животу и изнутри меня "зажигает", какое-то новое ощущение наслаивается на старое чувство "по-маленькому".
     Не в силах сдержаться, я начала раскрывать рот и приахивать, постаралась уйти в самую от Варьки дальнюю комнату. Хорошо, она за мной не шла.
     Вдруг чую — мало, катастрофически мало обжима моим грудкам, надо добавить руками. Положила ладошки — и так захотелось щипать, трепать, сжимать! Чую, что-то нехорошее выходит, но приятное, не надо бы этого, да остановиться не могу. Поласкала "дочек" славно, "зажгла" их там пламенем, что и живот уже весь горит, и во всём теле это пламя сомкнуться обещает.
     Тут я ахнула громче прежнего и тут же в голове мелькнуло давнее детское воспоминание. Я тогда ещё, наверное, и помнила-то себя плохо, и говорить вряд ли умела. Отрывочное воспоминание при ночном просыпании: мама с соседней комнате так же вот ахает и охает. Плохо ей, что ли? Папа тоже какой-то звук издал, он рядом, поможет, в случае чего. Я не поняла и уснула. Потом забыла. И вот сейчас вспомнила.
     Вон это, выходит, что! Я уже не маленькая, понимаю, что к чему. Огни в груди и животе всё норовят расползтись по всему телу и поджечь его со всех сторон, вот-вот это будет. Отдаться воле волн?
     Но ясно же — когда всё это закончится, лягу пластом, не в силах сжать ни одну мышцонку. Всё из меня выльется, а я ведь в чужом доме, и в чужой одежде вдобавок! Ни то, ни другое мочить нельзя, подведу ещё Варьку. А то и растлю…
     Эх, надо было домой взять примерить, да кто ж знал!
     Чудовищным напряжением воли я прервала процесс, быстро расстегнула ремни и стала высвобождаться из них. "Бастиончики" не хотели вылезать, понаслаждались, терзаемы ремешками. Еле вылезла, сбросила всё на пол, и в одном мытом купальнике выскочила в окно. Забор у нас общий был, так что я через него — и в сад. Там, слава богу, никого. Сбросила купашку и, утешая себя необходимостью растереть рубцы, так растёрлась, так саму себя выласкала, что под конец, как и чуяла, легла лежмя и с удовольствием ощущала, как выходит из меня, никакой, моча. Какая-то водичка сильнее целой девушки! Потом задремала.
     Растормошила меня заботливая Варька. А я нага! Надо объяснить, что случилось. Как ни плохо подружкам врать, растлевать их ещё хуже. Сказала, что боди мне ужасно жал, да я и тогда ей говорила, что хочу посмотреть, сколько вытерплю. Что особенно он сжал мне грудь (одну букву всего соврала, мягкий знак вместо "и" поставила, и уже можно подумать, что грудная клетка в виду имеется), что дышала очень поверхностно и внезапно стала задыхаться (и это почти правда, у меня на финале дышка вразнос пошла, не успею толком выдохнуть, как "судороги" заставляют вдыхать). Умолчала, что очень похоже в лёгких на затяжной поцелуй, целовальную практику я тогда имела.
     Дальше говорю правду, скорей-скорей сбрасываю ремни, тебя некогда звать было, сигаю в окно за свежим воздухом. И так мне надышаться полной грудью хотелось, что даже купальник, показалось, мешал. Посему я "по-английски" — к себе, через забор, сбросила его и надышалась, опьянела от воздуха и погрузилась в сон.
     Сошло. Что обоссалась я, Варька не заметила, успело растечься, да тут трава ещё. Надо ли говорить, что я под предлогом тренировок на выдержку стала одалживать у неё "ремешки" и "тренировалась" в нашей бане на задах, где обычно никого и закрывается плотно, крики не слышны, особенно если кричать в печку.
     Одной облачаться много труднее, чем с помощью, ну да спешить особо некуда, можно понаслаждаться ощущением поочерёдного "взятия в плен" частей тела. Куда хуже то, что если чего-то ожидаешь в плане чувств, то это плохо приходит, и даже кое-как пришедшее по силе и яркости не может сравниться с испытанным впервые и неожиданно. Эх, не облачаться бы тогда при Варьке и в её доме, взять бы с собой, как потом стала брать, да кто ж знал! Как догадаться, что привычная (сколько раз я в детстве вырастала из одёжек!) теснота, дискомфорт и почти что боль перетекут в одно из самых ярких в девичестве моём ощущений. Потом-то я поняла, что костюмчик этот не для древолазания отнюдь. И места прохождения ремней, и их конфигурация, и сила давления — всё нацелено на возбуждение эрогенных зон, а не просто так, разромбить тело кое-как. Не ради равномерного распределения тяжести тела при захвате за ременной пояс, хотя выглядит почти так. Но при такой равномерности некоторые ремешки тако-ое умудряются затронуть, другие же проходят по "чувственным пустыням", эти и вправду для компании только.
     Почему же я так лопухнулась с первым надёвом? Да потому что Варька столько раз в этой утяжке на моих глазах резвилась, скакала по деревьям, как обезьянка, я ничего такого и подумать не могла. А почему же на неё-то не подействовало, раз ремешки не для альпинизма садового? Она же затягивалась на дырочки.
     Об одной причине могу только догадываться, но, по-моему, верно это. Когда Варькина мама переслала в город мерки дочери, она, видать, указала и реальный размер бюста, и желательный для поролонюка. А там не разобрались, что к чему, и пустили в ход бОльшую из мерок. А чем сильнее груди выдаются, тем и по телу их окружность больше, вот и пошли ромбовые ремешки поширше, пощадили Варькину грудёнку. А она ещё и лифчик жёсткий пододевала, против веточных уколов и чтоб можно было без опаски резвиться. Да и то, что не по голому телу ремни шли, роль сыграло, как ни тонкО трико, а всё ж не тот эффект.
     У меня же купальник широко открывал спину, да и руки-ноги были обнажены. Ну, предплечья и голени вряд ли роль сыграли, а вот мясистые бёдра, плечи и верх спины… Задним числом уже припомнила: когда моё тело билось в путах, жим где-то на спине так порой "искрил", как локти, если неудачно заденешь, но со знаком "плюс", поддавал жару в общиё огонь. И, по-моему, где-то в бёдрах подобное было ещё. Ну, когда я наголо стала затягиваться, тот уж всё стало работать, и не различишь уже, что больше, что меньше. Всё тело охватывалось пламенем.
     Кроме того, дырочки ремешковые — они для того, чтоб надеть можно было, распустив, но поскольку несколько их, значит, боди не на один размер, а на несколько, утягиваться надо "по вкусу". Варька и утягивалась — по тому вкусу, что нуден в древолазании, не туже. Подрастёт — ещё на дырочку отпустит. Повезло девке! В смысле развлечения отвечает уровню развитости, пока это резвление в кронах. Как я понимаю, спецкостюмов для этого дела не продают, так что Варьке повезло ещё и с отцом-матерью, рукастыми да умелыми, находчивыми и смекалистыми.
     Есть и ещё одна причина, о которой знаю точно — из Интернета, да и в магазине "Интим" советовалась. Просто затянуться в ремни — мало, чтоб тебя начало колбасить. То есть, может, кто так и поступает, но, вообще-то, при бондаже в коже подолгу ходят, кайфуют, тусуются. Чтобы возбудиться, нужен внешний толчок, стежок ремнём или щипок за чувствительное, причём тело должно "дозреть",, дойти до кондиции. Так что, может, Варька и была затянута, как заправская бондажистка, но ни до кондиции её никто не доводил, ни стегал или там щмпал.
     Я ей завидовала, как она может так кайфовать, обезьяня в ветвях. То висит, откинув голову вниз, то будто на дельтаплане парИт — так раскорячится. И звонко хохочет. Чистое детское удовольствие, немного мальчишеское. Успеет ещё во взрослую жизнь окунуться, и не факт, что взрослые кайфы будут насладительнее детских. По себе знаю. Ну, в какой-то части.
     Я всё же подбила подружку на то, чтобы затянуться в ремни в одном лифчике, подняться с полным пузырём на дерево, потерпеть, докуда дотерпится, и потом окропить сверху листву-траву. В момент процесса ей было кайфово, чего говорить, но всё оказалось смазано опасками, что кто-то увидит её такую на дереве (я следила, бегала, да весь же периметр не охвачу, откуда видно нахалку эту), и что окарябает тело, взбираться приходилось медленно. И в гущу нельзя — исцарапаешься, и в жижу негоже — видна всем вокруг, как петушок царя Додона. Игра не стоит свеч.
     Я же отчётливо понимала, что обремнившись, просто не успею взобраться на дерево. Тренируясь в бане, я пыталась оттягивать момент начала колбасения, но грудь — нет, её не обманешь, и распустить здесь ремешки отдельно нельзя. Только прижмёт мои "дынки" — и уже сразу от них тепло по тлу. Сдавливают с периметра, так что жёсткий "гальтер" не поможет, от кожи его оттянет. А положишь ромбы на края чашек — давить уже будут все чашки, а это суровее, деться-то некуда плоти, вперёд не высунется.
     Да и, правду сказать, не было на селе истинно жёстких "гальтеров", как вот городские спортивные. Поддерживает бюст, болтаться не даёт — уже, значит, жёсткий. Но против ремней, конечно, не устоит.
     Вот и вышло так, что Варька кайфовала на деревьях, а я — втихаря, в бане.
     Но наверх всё же хотелось. И вот раз, когда в бане я уже оплелась и осталось протолкнуть под ремни мои "стартёрчики", в голову пришла мысль — что, если охладиться в воде? Может, удастся охолонуть, остыть, отсрочить начало возбуждения? Ремни, может, подразмякнут, подраспустятся. Могло, впрочем, и наоборот выйти, особый род возбуждения охватить, не закипела бы водичка. Но попробовать стоит.
     Но при себе у меня была только маленькая шаечка воды — смыть следы полного расслабления. Полноценно даже не обольёшься. Да и опасно носить воду в баню открыто — заметит. Тайком разве?
     Но, если честно, очень не хотелось переодеваться, уже первые признаки кайфа начали подступать. Под летней одёжкой оплётку не утаишь, одни груди торчком выдадут. Отказаться пока? И тут мне взбрело в голову такое…
     Метрах в десяти, может, пятнадцати от двери дани, под яблоней стояла у нас кадушка с дождевой, как считалось водой. Я её обычно игнорировала, а сейчас вот вспомнила. По размеру вполне по шейку можно уместиться, всё тело обводнить. Куда ещё в таком виде сходишь, к какой воде, не на речку же, не к колодцу. Но и у себя риск был.
     Значит, вопрос в том, хватит ли у меня духу проскочить эти метры. Халата нет, чтоб разом сбросить и — нырк. Раздеваться у кадушки дольше, чем бежать к ней, а когда вылезу, надо же и обсохнуть ещё. Всё равно придётся в таком виде бежать до бани.
     А это не шутка — впервые я с неприкрытой срамотой выхожу на вольный воздух. Да оплётка уровень срамоты и поднимает, поди объясни, почему ты в ней. Нет, с духом собраться, ой, как надо.
     Прикинула: снаружи, сели не влезут на забор, меня видно не будет. Остаются домашние, в баню они сегодня не собирались, иначе бы меня здесь не было. Но могут там находиться, откуда видна тропка к бочке. Не должны бы, но это же их двор, то есть наш двор, почему бы и не? Ладно, буду начеку.
     Осторожно открываю дверь, выглядываю, прислушиваюсь, стыдливо прикрываясь руками. Да, кстати, запаковалась я до конца, а то вы ещё подумали, что "бастиончики" так и остались непросунутыми болтаться. Такое радостно-тревожное во всём теле возбуждение небольшое.
     Никого вроде. Я глубоко вдохнула, так что ремни запотрескивали и рёбрышки мои затрещали, выпятила грудь и наконец решилась. Но побежала не обычным своим бегом, а как-то неуклюже, высоко поднимая коленки и не нагибаясь вперёд. Такой сугубо женский бег, в полной готовности, спугнут или окликнут, повернуть назад.
     Не окликнули и не спугнули, фф-ух! Подбегаю к бочке. Воды она полна, да, но, боже ж мой, чем эта вода подёрнута! Мшистой зелёной склизью, какие-то насекомые водяные, чуть ли не лягушки квакают. Да тут и рядом стоять, нюхать противно. Лезть — так только в водолазном скафандре, ну, гидрокостюме, а на мне даже купальника нормального нет.
     Сразу прикидываю вперёд. К самой меня силёнок не хватит выкачать отсюда воду, прополоскать, промыть и налить чистую. Кого-то ещё посвящать, а нужна тут мужская сила, — гиблое дело, зрителя обеспечишь, а то и не одного. Стало быть, кадке отставка. Надо уговорить отца натаскать в баню воду с вечера, а не утром в день помывки, и ночью или рано-рано утром в исполнение свой замысел и привести.
     Лёгок на помине! Я едва успела присесть. Батя, какие-то инструменты несёт в руках и оглядывает, всё ли взял, даже в усы ворчит что-то.
     Меня он пока не видит, зато видна ему дорожка в баню. Пробегу — заметит. Скрываться в какую-то другую сторону смысла нет — где я одежду другую найду, в доме наверняка мать. Может, поприседать, поскрываться за кадушкой, авось и уйдёт скоро.
     Кадка круглая, но одним боком примыкает к колючим кустам, а обойти эти кусты не так-то просто, и я лишусь кадушечной защиты. Пока ничего, но если он пойдёт мимо бани, мне надо будет передвинуться, а куда?
     А он пойдёт! Вдруг вспомнила, что за завтраком папа говорил что-то насчёт того, чтоб окопать новые посадки, да я не очень-то слушала. К тому же он планировал сделать это после обеда, видать, передумал. Идёт сейчас. А ведь путь-то к новым посадкам этим как раз мимо бани и проходит!
     Да, другого пути нет. Я чуток помешкала — вот где надо бы собраться с духом! — но прежде сорвала два лопуха, смяла в ладонях и кое-что себе заткнула. Элементарная, можно сказать, инстинктивная девичья предосторожность. Мало ли что. И пока отец смотрит на свои мотыги, я глубока вдохнула и, высоко задирая ноги, бесшумно залезла в болотную воду.
     На плохое идёшь, спасаясь от худшего. Отвращения как ни бывало. Обрадовалась, что удалось не булькнуть почти, что вода не до краёв налита. Представляю, как удивился бы папка, иди он мимо бочки, а из неё голова дочери торчит и на него смотрит. К сожалению, моё тело кое-то вытеснило, и уровень поднялся. А я, перед облачением в упряжь, волосы забрала в хвостик, который у меня высоко торчал — так теперь модно. Распускать я их не стала. Упадут в эту гниль и вонь, потом не отмоешь. Пусть уж на верхушке головы поспасаются, хотя и выдать могут, а тело в кадушке одно поваландается, кожу-то отмыть полегче будет. Опустила голову низко-низко, вода аж залила рот, дышать оставалось только носом, чуть не втягивая этот противный мох. Я ж его разорвала, погружаясь, так он опять сошёлся. И то, наверное, виден предательский хвостик, но ниже уже некуда, трубочки, чтобы дышать, у меня нет.
     Чтоб голова опустилась, мне пришлось согнуть ноги в коленях и преодолеть отвращение, подавить вскрик даже, когда тело, особенно спина, коснулась и прижалось к склизким стенкам бочки — а я-то так надеялась избежать этого! Теперь испачкаюсь на славу, ременная защита не в счёт, она всего лишь оставит белые следы на зелёном моём, как у лягушки, теле — типа контуров бикини на загаре.
     И тут же мелькнуло в голове воспоминание из детства. Погнался за мной папа с ремнём. Чем-то я его прогневала, ну, он и вспылил. В меня сердце в пятки, улепётываю. В таком состоянии я могла и на дерево взобраться, откуда потом с лестницей снимать приходилось — вот откуда у меня репутация древолазки. Но из дома выбежать не смогла, а от взрослого так и так не убежишь. Но можно разжалобить, обернуться и так посмотреть, вот-вот заплакать готова. Догнал он меня, а что делать, не знает. Не ремнём же стегать маленькую беззащитную девочку. А гнев выхода требует. Я уже взрослой стала понимать, как порой требует выхода взрослый гнев. А тога мне показалось, что он огнём дышит, хотя дышал всего лишь шумно и сердито.
     Велел мне папка сесть на попу, согнув ноги в коленках и подтянув к их подбородку, а руками ножки обхватить, да чтоб предплечья как можно ниже были, к стопам почти. Я замешкалась, так он руками меня согнул, грубо, как мне тогда показалось. А как скукожилась я и, кстати, сердцебиение своё отчётливо почуяла — он взял и обхватил меня своим страшным ремнём вокруг туловища, и руки-ноги прихватил, затянул на спине. Я аж обмерла, а он говорит: "Посиди так, пока я охолону. И ты остудись, а то вон куда — на чердак забежала". И впрямь, я на чердаке, куда только страх не загонит. Как я подтянулась, как вообще по ступенькам карабкалась — не помню. Папа спустился в люк и, что не менее страшно связывания, крышку за собой захлопнул.
     Я дико испугалась, хотела, как водится у детей, в плач, да вовремя почуяла, что дышать-то трудно, вся стиснута до треска костей. Только накоротке придыхивать и могу, а чуть больше — уже меня стягивает, трещат косточки. Всплакнула на самую чуточку — слёзы-то по лицу не размажешь и не высморкаешься, хоть ладошки и свободны, да руки к ногам припелёнуты, к лицу не поднять. Пришлось, всхлипывая, глотать слёзы напропалую, потом мокрота в горло пошла, а там я и успокоилась быстро. Сердце тук-тук-тук… Звать на помощь боялась, ещё влезет на чердак обозлённый папка и что хуже мне сделает.
     Обездвижена, да не знаю, когда освободят… лучше бы ремнём стегнул, ей-богу!
     Слышу, снизу мама орёт: "Ты что с ребёнком сделал, старый чёрт?! Полезай и спускай её, а то я тебя!" И знакомый пошлёпывающий звук — скалки по ладони. Ещё пуще испугалась — ещё поссорятся из-за меня родители. Даже при свою стиснутость забыла на время.
     Развязал меня папка, смотрит, а я в рёв готова. Ну, он и говорят: "Ну-ка, вдень ремень вот в эти петли, да затяни, посмотрим, не заплачет ли мой бедный живот, не заорёт ли, не обидится ли на тебя. Туже, туже, на следующий дырочку затягивай!" Затягиваю, и слёз ни в одном глазу, и вообще, прошло всё.
     Вот и сейчас, похоже, хоть и не так тесно среди обручей бочечных, но страх вжимает тело в стенки бочки и ещё болотная жижа тут ломает мою девичью чистоплотность. Главное, тогда меня батяня сам стянул, собственноручно, а теперь только обозначает присутствие, и я, его приличная дочь, собственнотельно заобручилась, наказываю сама себя, спасаясь от вселенского стыда. Се ля ви!
     Хорошо, что в кадке оказались щели, которые помогли мне ориентироваться. По звукам тоже. Батя мой имеет обыкновение ворчать в усы, балакать сам с собой, когда один работает, и я в общем представляла, где он и что поделывает.
     Вот прошёл мимо бани, моей кадушки и подошёл к месту работы. Принялся за дело. Отсюда кадушка ему не видна, но и мне, даже высунув целиком голову, его не рассмотреть. Если он спиной, то дорожку в баню не видит, если лицом — дело другое, к тому же может обернуться на шорох. Если бы я ещё была полностью голой, тогда бы он за мной не пошёл, но я в ЧЁМ-ТО типа купальника, в зелёных водорослях, решит, что одета (то есть не нага) и ворвётся в баню требовать объяснений.
     И я решила пересидеть и перетерпеть. А с духом-то собралась на сидение мимолётное, только-только чтоб папа мимо прошёл. "Мы так не договаривались!" И "включилось" всё то, что вызывало у меня отвращение даже при одном взгляде — не то что сидении посреди всего этого. Завоняло, стало вдруг склизко, в рот попала горечь, а отплёвываться громко нельзя, лучше сглотнуть. С течением времени я продрогла, тело начал бить озноб, а потом оно стало затекать, положение неудобное, а ремни не размякли, размякла моя кожа. И вот по ней-то они и "прошлись", стянули меня туже некуда. Но холод и вправду помешал возбудиться. А может — страх.
     Как я сдерживалась от чиханья — это совсем особое геройство. Запрокидывала голову, чтобы хвостик не был виден, рот вылезал из воды, но губы не оближешь, противно, и долго так не прогнёшься, кости заломит и снова рот под воду уходит.
     Время тянулось долгими часами, угнетала невозможность узнать, сколько ещё мучиться осталось, что там батяня — мой невольный палач поделывает. Сама удивляюсь, как выдюжила. Крепкая деревенская мораль.
     Когда батя наконец ушёл, я не сразу смогла вылезти. Выкарабкивалась с трудом, словно беременная лягушка, всё так затекло и закоченело. Не сразу и ногу через край перебросишь. А вылезла — и самой свой вид противен. В баню тащилась унылым шагом, потеряв опаску, что могут увидеть. А пришла, и что же вижу? Маленькую шаечку воды, годную т"на то только, чтоб смыть с пола потёки мочи. Из-за этой шайки я и польстилась на бочку, которая мне боком вышла.
     И ремни так просто не снимешь. Они отказывались отлипать от кожа, каждый приходилось подковыривать, а ведь и без того мне этот наряд маловат. Еле выпуталась.
     Обтёрлась, чем пришлось, высохла, но с зеленью и вонью. Для чистоплотной сельской девушки это плохо выносимо. Выдернула затычки, на них такая грязь, что поздравила себя с тем, что догадалась заткнуться. А когда увидела в одной из них червячка, стало дурно. Омерзительно представлять, как тебе в попу (или похлеще куда) залезает такой червяк или там головастик и начинает по кишке подниматься в тебя… Бр-р-р!
     По сухому оделась, пошла в дом, избегая родителей, достала бикини и мыло. И — на речку, выручай, родная!
     Прихожу на полдник, отец носом потянул и говорит:
     — Что, с лягушками на пару воду пила, что ли? Болотным от тебя несёт. У нас такой воды и нет, разве что в кадушке под яблоней. Я сегодня о ней думал (а уж как "кадушка" о тебе думала!), надо бы слить эту водицу, только лягушек и комаров разводить.
     Я чуть было не ляпнула: "Да ещё промыть там хорошенько и налить чистой колодезной, до самого верху. Или ключевой, чтоб пробирало". Но сдержалась. Нет, не из логических соображений. Таковые позже у меня появились. К примеру, как объяснить сие желание?
     Может, предложить после бани прыгать вместо сугроба в бочку с холодной водой? Но ведь лето, быстро прогреется водичка, не будешь же перед каждой помывкой десятки вёдер воды ворочать. Да и не по-сельски это — голышом из бани, видно же по трубе, что она топится, весь забор будет любопытствующими головами усеян.
     А тогда меня остановило то, что как только я подумала о холодной именно водичке, так меня где-то внутри живота и кольнуло. Отвлекло. Потом ещё раз и ещё. Блин, не застудилась ли? Почки или придатки? Сколько раз меня мама предупреждала, обычно в холодное время года, чтоб я утеплялась, ни в коем случае не застудила нежные женские и обоеполые органы, столько я её советы и игнорировала. И ничего зимой не было. А тут — летом!
     Лягушки не застужаются, а я застудилась.
     И говорить-то ведь нельзя! Как я объясню? Подобрать нешто благовидную причину? Но где летом девушка может так переохладиться? Упасть в колодец? Не прельщает. Если эта боль меня прихватит, когда я за вёдерную верёвку буду держаться, то за свою жизнь не поручусь, утону ещё взаправду. Маленькие дети, бывает, залезают в холодильники и захлопываются изнутри, но я-то другая совсем. Больше фантазии не хватило.
     Пришлось лечиться тайно, по книжкам, украдкой доставаемым из шкафа. Заодно и от простуды, а том кашель и чиханье прямо привязались. Купить лекарство в деревне — проблема. То есть незаметно купить, без слухов и судачений, зачем это "ей" летом "зимнее" лекарство и такое сильнодействующее к тому же. Родителям скажут непременно. Не от сифилиса хотя, но всё равно подозрительно.
     Проштудировала школьный учебник анатомии. А он целомудренный, почки чётко обозначены, а вот насчёт сугубо женского как-то отвлечённо говорится. Пришлось методом исключения: раз не одно, то другое; раз одно, то не другое. Подробности опущу.
     Оклемалась, хотя по ночам зубами и скрежетала поначалу. Выдюжил здоровый девичий организм. Я ещё думаю, подняли мой иммунитет бондажно-банные полуоргазмы, вывели моё организм на новый уровень. Да и воды в бочке была не очень уж ледяной, пару минут покупаться в самый раз было бы. Не в иле, кончено, а в чистой воде той же температуре. Это меня долгота подвела, неподвижность и неестественная поза.
     А через пару дней произошло одно событие, нарочно словно. Разбирала мама комод и вдруг зовёт меня:
     — Доченька, набери-ка в саду чего-нибудь для подарка соседям нашим. И отнеси им вместе с этим вот альбомом. Давно очень взяли мы его полюбоваться, и чёрт его знает, как попал он в самый нижний ящик. Папка, небось, сунул, не иначе. Год, почитай, там лежал, а то и поболее. Неловко-то как!
     Соседи, как вы догадались, Варькины. Ну, отнесла, и устроили мне вместе с нею чай. Сидим, причмокиваем, перелистываем страницы, любуемся на старинные фотки. Вдруг Варька говорит:
     — Смотри, мам, тебе на этой фотке столько же лет, сколько мне сейчас.
     — Сколько раз твердить тебе, чтоб говорила "фотография". Что, терпения не хватает длинное слово договорить, — заворчала та, но подошла. — Хм-м, и правда.
     Позырили. Там несколько фоток было, в одно время сделанных, видать, любительским фотиком. Будущая мама предстала во всех ракурсах. И вдруг настоящая (нынешняя) дочь её и выдаёт, благо только женщины присутствовали:
     — А ты говорила, что в мои годы была более зрелой, — и так лукаво проводит ладошкой по бюсту, обозначить рельеф чтоб. — Но тут ты почти как я.
     Посмотрели под этим ракурсом — и верно ведь.
     Варькина мама и сама удивилась, но потом припомнила. Дело в том, что из-за чьего-то разгильдяйства пропустила год и пошла в школу позже, в одном классе была с теми, кто на год младше. Плохо это было очень, объясняй всем, что ты не на второй год оставлена. Пыталась нагнать, да не получилось вот. А когда подошла пора созревания, всё усугубилось, всё же заметно стало, хотя среди ровесниц девочка-подросток и не выделялась. Даже среди ровесниц другого поколения, как видим. Но оставалось ложное ощущение, что больно быстро пышнеет она, растут чёртовы "титьки", что чересчур большие они, да и всё остальное опережает по бело-вороньи.
     Это ложное впечатление и по дочке ударило, словно хотела мама, чтобы та на год "подпрыгнула".
     Всё разъяснилось, поулыбались, а я и подумала: что же такое получается? Выходит, будь этот альбомчик под рукой, тётя Нина не считала бы свою дочь недоразвитой, не сделала бы в городе не понятый городскими заказ, не имела бы Варька это боди и захватывания духа от древолазания. А во мне не пробудилась бы девушка. Выходит, тот нам это обеспечил, кто безбожно похерил чужой альбом в недрах старинного деревенского комода и спохватился аж через год. То есть человек, прошедший в двух шагах от кадушки, в которой пряталась его дочь, стянутая той кайфогенной вещицей, которой без его невольного содействия вовсе и не имела бы.

     И ещё добавлю. В один из тех немногих июньских дней, что в выпускной год я смогла выбираться на речку, я постоянно встречала там стайку девчат годом старше, которые до этого "срезались" в городе, не поступили никуда и вернулись на село. Устроились кто дояркой, кто почтальоном — в полном унынии. В школе царило настроение — мол, сейчас потерпим, зато потом — в город, поступим куда-нибудь и там уж и оттянемся по части одежды и вообще поведения. А тут не подфартило, и где теперь оттянешься? Все у всех на виду ведь.
     Они, верно, решили готовить общественное, то есть деревенское мнение к новинкам моды. В те времена бикини на селе, можно сказать, прижилось, хотя старухи ещё ворчали, а после замужества женщины за редким исключением ладных фигур купались в цельняках. Матери, отправляя подрастающих, да и выросших дочерей на речку, придирчиво осматривали их, чтоб поясок трусов был строго по талии, закрывая пупок, а выпуклые места спереди и сзади были полностью прикрыты соответствующими предметами "двойки". Девчонки же заимствовали из города стринги, но пока не рисковали надеть на люди, даже все вместе — потом ведь убьют каждую по отдельности. Да и отсталому деревенскому парню мало радости брать в жёны, да и просто гулять с той, что известна публике со всех сторон её тела (лучше бы любовников завела — всё не так заметно).
     Надо постепенно. И они пустили кожаные стринги поверх обычных трусов. Это мне так показалось, а вообще-то они укрепили приличный по деревенским меркам низ, так сказать, армировали набором чёрных кожаных ремешков, шедших по материи в точности так, как по телу — стринги. Очень похоже на собачьи ремешки, намордник-ошейник, ну, для такого дела не жалко и собачку обобрать. И ей воля, и нам к воле готовиться будущей. Заодно укрепили так же и верха, а цветом взяли бикини потемнее, чтобы не было вызывающего контраста. Ну, как тёмно-зелёные полосы на светло-зелёном арбузе. Или как швы на джинсах или джинсовых шортах — издали.
     Старухи могли бы теперь на бикини и не ворчать, и низ, и верх застёгивались по-ременному, если бы ременная оплётка не подпучивала бы плоть. С бюстом понятно, но и попу ремешки раздваивали, вжимаясь, чётко обрамляли, акцентируя круглоту каждой части. Обычные трусы так не делают. В них девчонка если сидит на песке, то попа у неё единая, подраспластанная, да и когда стоит или идёт, раздвоение умеренное, материя смазывает расщелинку, если и вертит хозяйка, то — задом всем, хотя ягодицы играют, ясное дело, по отдельности. Ремешки же врезались, подпаковывали, сядешь на песок — и как на двух шарах сидишь, приподнято, покачиваться можно и даже подпрыгивать. Особенно это проявлялось, когда выкупаются, а потом полежат на песочке, размякшие ремешки сохнут и сжимаются, стягивают…
     Ты уже поняла, что я попросила и примерила.
     На следующее лето, когда я приехала на каникулы, я уже чаще ходила на речку и чаще видела эту компашку. Теперь они заремнили более светлые бикини, жёлтые в основном, оранжевые, а кто-то замахнулся и на телесный цвет. Ага, понятно, на следующее лето останутся одни ремешки. А там и появятся спрятанные до поры до времени настоящие стринги.
     Но нет, не остались, как не осталась и компашка. Повыходили девки замуж, стали купаться как солидные замужние женщины. Кое-кто из них мне намекнул, что "сбруя" помогает исполнять супружеские долг, скребёт по сусекам плоть, у кого её небогато, и даже против настоящих стрингов мужья не протестуют — но только в рамках спальни. А это такие прочные рамки, что мода оттуда на свободу, на люди может десятилетиями пробиваться — нагота ведь так и не пробилась. Может, молодушка и рискнёт, но выйдёт замуж — и снова мода в тёмные спальни. Сизифов труд, в общем.
     Я у одной такой, мне по размерам близкой, выменяла во второй год её тёмное армированное бикини на кое-какие городские шмотки. Заметь, к стрингам уже в городе приучилась, и вообще, не в новинку всё интимное и интимовское (из одноимённого магазина). Но самодельное всегда интереснее, а у меня времени не хватает на рукоделии. И умений, если честно.
     Выменяла, и тут же, в деревне, стала пододевать под строгие деревенские блузку и юбку на выше колен. Девчонки не допетрили, они же на публику работали, на глаза бывающих на речке. Ощущения прямо джинсовые, а и прохладно в жару ногам, и свободнее им, мелькающим, да и старухи не косятся, а наоборот, приветливо улыбаются.
     Иной раз в городе находишься в джинсах, ноги и устают, особенно перёд бёдер. Плотна джинса-то и какое-никакое, а сопротивление ножкам оказывает, умноженное на число шагов. Думаешь, бухнувшись в кресло: хорошо бы штанины были невесомыми, но не шорты. И вот сбылась мечта, хотя в деревне по бездорожью и не находишься до упаду.
     Вообще, какое-то другое ощущение в этом белье. Посмотрелась в зеркало, в полный рост — стройная и всё выпукло. Смекнула, попробовала чуток — действительно, когда сутулишься, горбишься хоть немножко, ремни начинают давить, врезаться, дискомфорт, в общем. Невольно выпрямляешься и привыкаешь так стоять и ходить. Кстати, когда они давят, всё равно больше плоти не становится, только складки, морщинки. А с прямой спинкой, с подтянутом животом, со всем, что округло и выпукло — ты просто красавица. А эти недотёпы парились на пляже, больше на чужих глазах рисуясь, чем на самочувствие.
     Конечно, в туалет трудновато ходить в эдаком. Удобнее, скажу по секрету, снять совсем юбку и управляться с трусами, они ведь ещё на ремешок затягиваются и на пряжку застёгиваются. Ну да ничего, одевалась я так для прогулок по деревне, не очень и долгих, и вообще, я всегда перед ними облегчалась. В саду же, на речке рулило обычное бикини, а когда старухи рядом купались, то и сплошняк.

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"