Аннотация: История одной хорошей собаки среди не очень хороших недочеловеков...
ПРОСТИ МЕНЯ, ТЭРЭ...
Однажды, в конце февраля этого года, стаффоширский терьер Тэрэ проснулся знаменитым. Тогда одна популярная московская газета в своем питерском приложении опубликовала два фотоснимка, на которых, буквально захлебываясь от счастья обладания этим добродушным кривоногим увальнем с огромной телячьей мордашкой и вылезающими из орбит вселенско-печальными глазами, излучающими всепрощающее добро, была изображена и я, еще не пришедшая в себя от шока от криминальной истории, столкнувшей нас друг с другом на неисповедимых путях Господних. В статье описывалось, как в результате простейшей операции с недвижимостью в конце октября прошлого года самое меньшее, чего я могла лишиться, это была эта самая недвижимость. Но, благодаря вмешательству провидения, мне суждено было отделаться легким шоком и еще получить подарок судьбы в виде грозного снаружи, но удивительно трогательного, забитого и чрезвычайно ласкового и мудрого стаффика Геры, которого хотели лишить жизни при аресте его бывших хозяев милиционеры группы захвата. Широко раззевающаяся пасть, искусственно лишенная "человеками" нескольких нижних зубов, формально исполняла вековечный долг перед двуногими хозяевами, изрыгая угрозы вслед милиционерам, уводящим в следственный изолятор молодого мужчину и потрепанную жизнью еще не старую женщину.
Но, несмотря на все аргументы со стороны псины, просуществовавшей со слов мошенницы уже долгих тринадцать лет, кроме жалости и неожиданно охватившей меня нежности к трогательному кабанчику тигровой окраски со шрамами на носу и тельце в смешанном состоянии шока и прострации я уже не испытывала.
Имея в доме некоторое количество четвероногой братии, вначале я грешила мыслью о том, что надо бы позаботиться о поиске нового хозяина для пожилого костлявого "недоразумения". Но, к счастью, в те дни мне не довелось столкнуться с питерцами, готовыми взять на себя заботу о неожиданно оставшемся сиротой животном. Все согласны были взять нечто готовое половозрелое и активно бойцовое, способное приносить доход в виде ходового товара - дорогих породистых щенков. Так, по чисто российскому стечению обстоятельств - "от противного", мой дом посетило щетинистое, "говорливое", а по ночам - сладостно храпящее существо.
Мое личное место обитания не отличается ни "евростандартами", ни большими масштабами. Пришлось для пришельца выделить уголок в коридоре, дополнительно отгородив его от весьма реальных посягательств на жизнь доброго стаффика со стороны более крупной породистой бойцовой собаки, которая к тому моменту в течении полутора лет даже не вспоминала, с какой помойки была мной приведена в дом. За мое гостеприимство она платит верностью, ревностью и бдительностью. Постоянной головной болью из-за присутствия в моем доме "дядюшки Тэрика" был и весьма темпераментный, несмотря на также пожилой возраст, фокстерьер Джон. Но стаффик изначально показал себя более интеллигентным и толерантным, чем многие мои двуногие соплеменники, существом. Если самым широким жестом со стороны большой собаки было "не замечать" добродушную сардельку с несуразным хвостом, то обе мои кошки позволяли ему лобызать себя буквально во все места, как это поется с эстрады в одной из популярных молодежных "песен". Верхом доверия к добряку был и совместный просмотр сновидений в позе мохеровых клубков.
Практически в первый же день нашего знакомства я решила для себя, что обаятельный песик ни минуты больше не будет носить на мой взгляд тошнотворного имени "Гера", так сильно напоминающего столь популярное в нетрезвой России средство забыть обо всех проблемах, в том числе и об отсутствующей в доме еде. К тому же при аресте вышеозначенных особ в сдававшейся им квартире были изъяты горелая ложка и некий белый порошок в маленьком пакетике, так и не попавший в руки второй молодой следовательницы, вступившей в уже в значительно "разваленное" дело.
Поскольку песик в меру своих малых сил достаточно мягко вписался в мой интерьер, мерзкая кличка была заменена мной на эстонское слово "тэрэ", что означает дружелюбное приветствие при встрече. Песик принял это нововведение безболезненно и с большим усердием, чем все усатые и мохнатые, вместе взятые, еще до недавнего времени лизал мои ноги, снимая накопленную днем усталость. Целых десять месяцев я просыпалась с радостным ощущением наличия счастья быть любимой и обожаемой. При всем желании за это время не было не единой возможности обоснованно поругать мальчика. Когда же ему, невинному,однажды перепало от меня "за компанию", он посмотрел на меня глазами распятого Иисуса, от чего мне не по себе и ужасно стыдно до сих пор...
В начале марта, чтобы не везти через весь город весь свой четвероногий "сэконд хэнд", я пригласила из ветеринарной клиники на улице имени прыгучего длинноногого млекопитающего доктора со звучной птичьей фамилией к себе домой. Не распознав онкологии у моей пожилой кошечки, но попутав ее с безвредной грыжей, звериный эскулап порекомендовал давать Тэрику, к тому времени часто путавшемуся в своих кривых ножках, а то и просто падавшему во время прогулок на асфальт или в травку, побольше хрящей для помощи уже немолодым суставам.
Однако, такая радикальная рекомендация не дала реального эффекта. Тэрик продолжал падать. Все чаще и чаще. Ударив пузико, коленку или другую часть тела, символизирующую мужское достоинство, Тэрэ некоторое время продолжал лежать на земле, всей фигуркой и благородными всепонимающими глазами умоляя о помощи. "Птичий" доктор, несмотря на многочисленные обещания, больше не проявлялся, и я не спешила широкими жестами раздавать свои трудовые накопления за рекомендации приземленного бытового уровня.
Однажды, когда песик стал больше падать, чем ходить, пришлось обратиться в одно из учреждений, которое, как и многие другие учреждения, с некоторых пор стало носиться гордое имя "академия".
Доктор, которого мне порекомендовали буквально на пороге уважаемого медицинского учреждения, подтвердил необходимость давать самое радикальное в нашем случае средство: студень и хрящи.
Сделанные по его рекомендации анализы были предъявлены мной врачу, его сменяющему. Это был веселый представитель бывшей братской, республики, известной смуглянками, собирающими виноград. Этот врач со смеющимися глазами увидел неполадки в анализе мочи и, в отличии от предыдущего коллеги, обратил серьезное внимание на шишечку под мышкой слева размером в крупную сливу: это была САРКОМА. Объяснив мне, что она неизлечима, он весело заметил, что ТЭРИК уже скоро умрет, и сразу же перекинулся на другую пациентку. С рецептами на таблетки-пустышки "Метастоп" и какую-то иную билиберду я помчалась в "академическую" аптеку. Тащя за собой постоянно падающее животное, я оказалась перед, естественно, закрытой аптекой. По-возможности, произведя психологические усилия над собой, сообразила, что в городе есть еще другие аптеки, в том числе, неподалеку от исторического центра города.
Аптекарь объяснила мне, что в академии часто происходят ошибки и что в подмышечной области шишки почти никогда не бывают злокачественными. Окрыленная этими словами, я показала Тэрэ тут же находящимся докторам. Они даже и не размышляли, потому что данное новообразование, по закону подлости является именно редкой для такого местоположения саркомой.
Сложно восстановить все мысли, бившиеся в голове. Были ужас и холод, несмотря на июльскую жару. Холод и ужас. Врач предупредил, что самое страшное при почтенном возрасте Тэрика, то что с большой долей вероятности он может не проснуться после наркоза. Представив муки онкологического угасания, я настояла на экстренной операции.
После укола, ожидая, пока наркоз не возьмет свое, я находилась с добрым ласковым сердечком в тамбуре клиники. К счастью, в тот момент не было никого из посетителей и я могла просить малыша не покидать меня. Когда я в очередной раз подняла глаза на застекление входной двери, то увидела со стороны улицы, видимо, по ошибке притормозившую у входа в клинику автобус-развозку ритуальных услуг. Что-то запредельное опять разлилось по всем телу. Потом ждала с фотографией Тэрика в руках час, а, может быть, и намного больше.
Это мужественное сердечко очень боготворило меня и, сделав над собой неимоверные усилия, продолжало биться. Когда мне вынесли постепенно выходящего из состояния наркоза Тэрика и положили его передо мной на пол, прекрасный песик попытался поднять голову и ласково полизал мою руку.
Заживление пошло достаточно быстро. На следующий день почти только что прооперированный Тэрэ старался маршировать "в ногу" с моим четвероногим семейством. Ножки уже не заплетались. Как и раньше, просыпаясь, как молитву в благодарность Богу, я радостно повторяла в голос: "Какая же я счастливая! Меня любят, ждут , не предадут!" Как и раньше, Тэрэ хвостиком ходил за мной по квартире, наблюдал, как я мою фокса Джона, не переставая при этом целовать мои ноги.
У меня очень плохая привычка, связанная с существованием последних лет: иногда начинаю прислушиваться, принюхиваться к стабильности, если она слегка затянулась. Нет проблем? Тут что-то не то!
Недели через полторы-две после операции у Тэрэ на загривке выше лопаток сначала появился один узелок, затем вторая шишечка, причем она развивалась достаточно быстро, поглотив первоначальный узелок. Чуть ли не каждый день можно было видеть, как подросло, словно на дрожжах, это новообразование. Сначала доктор сказал, что его надо понаблюдать, что Тэрик не умрет, что рак бывает разным. И вообще эта болезнь дается за грехи. И мы начали лечить Тэрика химиотерапией - винкристином, одно неосторожное введение которого может быть смертельно опасным, который сам по себе обладает массой серьезных даже для здорового молодого организма последствий.
Первый из трех уколов Тэрик перенес достаточно легко, только было стойкое несварение желудка.
Через неделю после второго укола, когда оба уплотнения слились воедино, стали меньше по размерам и тверже, Тэрик опять стал падать. В течение двух дней у него держалась высокая температура. Врач назначил поддерживающие функции печени и обезболивающие капельницы. Вторую капельницу ставил сменивший "моего" доктора коллега. Когда игла была направлена в вену, все, во главе с доктором,удалились из процедурной. Обессиленное животное слабо пошевелилось и игла вышла из вены. Припухлость увеличивалась, собака стонала, я кричала - звала медиков на помощь собаке. Недоделанную капельницу сняли, лишив собаку помощи.
На следующий день, в последнюю пятницу августа, я перед приемом врача повезла Тэрика на УЗИ.По всеобщим отзывам, вообще-то неплохой специалист с нескрываемым трудом подавлял в себе пренебрежение к надоедливым клиентам с их вечно больными животными, которые, однако, представляют собой его "кусище хлеба со шматом масла и еще чем-то аппетитным сверху". Молча проделав процедуру УЗИ, не отвечая на мои вопросы, он поколдовал над компьютером и выдал мне восемь строк, стоивших пятьсот рублей и содержащих нечто неопределенно-грозное. Вооружившись всей своей наглостью, я поставила перед непристуным господином врачом вопрос об истинном состоянии дел. Ответ, облеченный в неприкрытое безразличие, гласил, что у Тэрика отказывает печень, в плохом состоянии простата: на тот момент я уже видела яркую кровь в его моче. Никакая химиотерапия применяться не должна была ввиду неизлечимости собаки и вредности для внутренних органов пожилого измученного животного от этого лекарства.
На приеме у врача я настаивала, чтобы, как и в июле, была проведена операция, а там, как решит Бог... Доктор был непреклонен, считал, что надо провести до конца некоторое количество общеукрепляющих капельниц, иначе Тэрэ уж точно в этом состоянии не придет в себя после наркоза. Лучше бы это произошло, чем то, что было потом!
В воскресенье когда в правой лапке Тэре уже был катетер, "наш врач" должен был принимать до 14 часов, но уехал домой раньше, оставив в моей душе страх за животное.
До меня на операцию пошел какой-то собачий "подросток", затем сидел пожилой владелец спаниэля, так и не решившийся доверить лечение любимца врачу, одновременно с операцией отрезавшему часть мужского достоинства у кота, пришедшего с хозяйкой намного позднее нас. Тэрику становилось все хуже в тесном тамбуре аптеки, заменившем холл ожидания на время проведения ремонта в помещении клиники. Туда-сюда ходили люди. Было шумно и жарко. Наконец-то снизошедший к ожидающей его очереди, вышел, объяснив "юной женщине" (жаль, что это было произнесено не на улице!), что собаке помогать здесь никто не собирается: она все равно умрет.
Так я потеряла первые час сорок минут последнего дня Тэрика. Я погрузила мальчика в накануне сшитый мешок, буквально отняла еще вчера приобретенные лекарства у человека в белом халате, и решив, что при наличии лекарств и катетера никаких сложностей в установке капельниы быть не может, отправилась в пункт ветеринарной помощи недалеко от одного из вокзалов города, где два года тому назад здоровый, веселый метис-девочка Ника, приведенный мной с целью встречи осени "во всеоружии" после серии витаминных уколов была парализована и через пару дней умерла. Тогда я пришла к врачам "со словами благодарности", на что они отреагировали перефразировкой ставшего уже крылатым выражения президента: "Ваша собачка умерла?! А от чего ?..."
Видимо, с некоторого времени август в нашей стране - месяц катастроф, бедствий, слез и безразличия к мучительно умирающим. Мы, веками создававшие мировое наследие, быстро уничтожившие все, что делало нас на мировой арене представителями могучей, культурной и святой страны - России, мы, по команде вечно пьяного вожака обнюхивавшие в поисках некоей "национальной идеи" все закутки превратившейся в прогнивший сарай Родины, которая и пишется ныне только с маленькой буквы, наконец-таки ее "надыбали". Теперь на наш когда-то гордый флаг, цвета которого ныне можно расшифровать по-новому - белое безмолвие народа над голубыми и розовыми, -пора записать новое кредо: какое дело мне до них, а им - до меня ?
Просидев совсем немного в помещении для ожидания и рассказав пришедшим после меня кошатникам-собачникам о том, как принято сейчас общаться с пациентами, "дары приносящими", в очередной раз выгрузила бедного Тэрика из походного мешка. Глаза собаки уже не вопрошали меня о бессмысленности бесконечного в тот день процесса погрузки-выгрузки. Молодая, невысокая, обаятельная и, что самое главное, не хамящая женщина в белом халате с длинным "конским хвостом" приступила к процедуре капельницы с вопросом о том, какую из двух навинчивающихся крышечек катетера на лапке Тэрика надо открыть. У нее почему-то была надежда на то, что клиенты все поголовно должны также заканчивать ветеринарные ВУЗы. Стиснув зубы, я предположила, что главная крышечка, белая по цвету, расположена вплотную к лапке. Мысль оказалась впоследствии верной. Но больше ничем я не могла в тот момент помочь этой женщине и ее ассистентке, обладавшей маленьким ротиком с сочными губками, постоянно растянутыми в бессмысленной младенческой улыбке, так как у обеих были изящные длинные ногти, которыми они больше теребили катетер, причиняя дополнительные мучения Тэрику, чем открывали крышечку и ввинчивали в отверствие наконечник системы. Лекарство проливалось, время шло, я потихоньку начинала "закипать". Когда вроде бы кое-как барьер был преодолен и врач пошла звонить по телефону, я к своему ужасу увидела, что в СИСТЕМЕ ВОЗДУХ! Подозвав уже второго на тот день " доктора Менгеле", я с большим трудом убедила ее в том, что она совершает практически преступление. Я еще не знала, что Тэрику было бы лучше умереть даже в тот момент. Все "собаки были спущены" на "некачественную" систему. Мне было предложено: "Девушка (!!!), сходите в аптеку и купите новую систему". Наглость помогла и в этот момент: " "Девушка" никуда не побежит, а останется с больной собакой. А в аптеку может пойти ассистент: все равно от нее нет никакого толку!".
Мальчику очень хотелось пить. Шприцом я вливала ему в ротик воду. На прием вошла пожилая "кошатница", чьи глаза вылезали из орбит от услышанного про горе-капельницу. Приблизительно через полчаса в кабинет вкатилось массивное тело ассистентки, купившей на всякий случай аж три капельницы.
Врач снова приступила к медицинской экзекуции. Вначале было проверено хорошее качество работы новой системы. Но после подключения к в сотый раз открытому отверстию катетера, лекарство перестало капать внутри системы. Доктор судорожно начала в стиле заигранной грампластинки спрашивать меня о том, вводился ли гепарин вначале или в конце процедуры. Не будучи светилом в области медицины, я только мычала нечто невразумительное на тему "А что такое гепарин?". Не добыв в моем лице "языка", молодая эскулапушка позвонила какой-то более умной пожилой коллеге. Та сказала, что гепарин можно вводить в систему (чтобы ее можно было использовать и в последствии), а можно и не вводить.
Мне пришлось долго объяснять, что кровь имеет свойство свертываться и что катетер, благодаря потрясающей бездарности дипломированного специалиста, видимо, запартачен полностью. У дамы случился приступ каприза и глупости, она несколько раз к ряду пробубнила, что не может т а к работать и н е з н а е т , ч т о в д а н н о м с л у ч а е н а д о д е л а т ь. Мне стало жаль бездарного коновала и я напомнила, что собаки - четвероногие, а, соответственно, и у Тэрика есть еще три пока еще не подвергшиеся пытке российской медициной лапки с венами. Потеряв время и вконец измучив несчастную собаку, я не хотела уходить, не сделав вожделенную капельницу.
Врач без особого труда нашла венку на левой лапке и шприцом максимум за три минуты ввела то, что под капельницей вводилось двадцать или даже больше минут. Единственное, что без запинки умеют делать нынешние эскулапы, это хвататься за калькулятор. Вышеописанные мучения Тэрэ стоили недорого: всего пятьдесят рублей. Правда, при регистрации моего посещения в журнале эскулап опять опростоволосилась. Почему-то эскулапша захотела увековечить Тэрика, как боксера. Даже малые дети, наверное, знают, что эти две породы абсолютно непохожи друг на друга. Если только гладкошерстность обеих пород. Но ведь и Ленин был лысым, как и некоторые другие, следующие за ним российские политики, но ведь они отнюдь не похожи на боксеров.
Запаковав несчастного Тэрэ, я убежала из муниципальной цитадели гуманности и медицинских знаний.
Было уже часов шесть или даже семь. Я погуляла с ожидавшими своей очереди притихшими любимцами.
Часам к десяти Тэрик начал постанывать чаще и громче. Когда стоны превратились в почти что непрекращающиеся крики, было уже близко к полуночи и я уже знала, что телефон у меня не работает.
У нас во дворе в течение года ударными темпами велось строительство очередного уплотнительного "элитного" дома (откуда столько грязи для элиты!). Видимо, настало время подсосаться к имеющимся коммуникациям. Кроме того, даже буквально в моем доме каких только фирмочек нет! И вот , как потом оказалось, часть телефонных номеров, начинающихся на 712 и 766 на целых три дня "приказали долго жить". На целых три дня! Для тех, кому абсолютно безразличны животные или даже, наоборот, кому нравятся физические страдания наших меньших братьев, поясню: безносая с косой приходит всегда не вовремя. Возможно, в это же время кому-то из жильцов так необходима была срочная помощь врачей...
Сотовый телефон врача, лечившего Тэрэ намекал мне, что звонить в первом часу ночи - не есть культурно, потому что его владелец находился вне действия сети, то есть в царстве Морфея. Зареванными глазами я пыталась различить мелко напечатанные телефоны многочисленных государственных и частных ветеринарных служб, лицемерно обещающих врачебную помощь круглосуточно. Батарейка моего сотового телефона не выдерживала криков Тэрэ и моей безумной атаки. Многие телефоны оказались просто фикцией, другие неспеша откликались голосами автоответчиков. В одной из служб снисходительно откликнулись на мой крик в эфир фразой: "Ладно, мы приедем... Но сейчас три часа ночи. Другой тариф..." Смотрю на часы: стрелки приближаются к часу. "Если хотите, пусть будет по-Вашему "три часа", только приезжайте скорее! Собаке плохо, нужна помощь!" Минут через десять ко мне, воющей над страдающим животным, прозванивается флегматичный женский голос и начинает что-то расспрашивать насчет подачи на мой адрес ветеринарной труповозки. Я еще не хочу и не могу верить в такой исход. Посылаю женский голос обратно в эфир. Звоню дальше. Буквы и цыфры различаются все труднее и труднее. Айболиты не желают ехать "под мосты". Чей-то диспетчер "держит" меня на линии минут одиннадцать, обещая дать телефон врача, который "точно приедет". Дает один простой, один сотовый. Результат один - трубка не поднимается. Удалось прокричаться в одну службу. Прошу приехать помочь собаке. Главная задача: уменьшить всеми средствами мучения Тэрэ, дожить до момента, когда "мой доктор" проснется и умолять его спасти животное. А уж если эта ночь - последняя, то помочь уйти без мучений. Скорая ветеринарная помощь приехала, как и обещал доктор, минут через двадцать. Молодой врач, не начинал с калькуляции, за что я ему уже премного благодарна. Александр Кириллов, как он мне представился, посмотрел на моего мальчика и в максимально щадящей форме объяснил мне, что удаленная в июле шишка под лапкой - это не что иное, как лимфатическая форма онкологического заболевания, которая изначально не излечима. "Горбушка" между затылком и лопатками - костная форма, также неизлечимая. Буквально на глазах увеличивающийся животик - это кровяная жидкость из-за разложения печени. Я умоляла, несмотря на все это сделать последнее, скорее нереальное: на недельку-другую продлить жизнь этого доброго существа, подарившего за эти короткие десять месяцев мне столько тепла и радости. Откачать жидкость, вырезать показанные УЗИ затемнения... Спасибо доктору, не любовавшемуся нашими страданиями, а, наоборот, в меру сил старавшемуся предоставить заботу и сказать в деликатной форме всю горькую правду: "Сам я, может быть, еще неопытный, работаю шесть лет, но собаку спасти уже нельзя..." Где-то в сознании мелькает унизительная мысль о том, что все это время было известно, что ожидает Тэрэ. Мне не жалко денег, мне жалко разбитых надежд, лишних мучений животного и явного усугубления тяжелого состояния дополнительными химическими ударами по печени и другим органам. Если бы это была глупая шутка надо мной, а это стало издевательством над безвинным животным.
Мы поехали на Ржевку. Подсобил понтонный мост, о котором я напрочь забыла и о котором умалчивали другие ночные ветеринары. Это была дорога в небытие, а потому - дорога без конца. Я лежала на полу чистого белоснежного салона ветеринарного микроавтобуса. Держала в руках голову до последнего мгновения не терявшего сознания друга и умоляла его простить меня за все и за всех, за его жизнь без меня с какими-то темными типами, конечно же, беспробудно пившими по поводу удачно провернутого мошенничества, и, возможно, как и огромное количество россиян, "подсевшими" на наркотики. Там уж точно не было места для любви к животному, может и от этих условий его существования возникла страшная болезнь. Просила прощения за то, что вынуждена была мало находиться вместе с ним дома, за то, что все время обещала: "Вот освобожусь и мы поедем куда-нибудь на природу...
Когда мы приехали в ветеринарный центр, сухая женщина с явной психологической деформацией от профессиональной необходимости регулярно делать умерщвляющие уколы устало-брезгливо повторила суть необратимости процессов в организме собаки с момента первичного диагноза и подтвердила единственный оставшийся путь - последний укол, сразу же приступив к калькуляции...
Ей было почему-то смешно, когда я потребовала ввести яд на моих глазах, чтобы хотя бы этим оградить Тэрэ от возможных мучений в состоянии "недоубитости". Впрочем, мне было безразлично, что она обо мне думает.
Испорченный катетер все-таки помог: последний укол был безболезненным.
Обратная дорога была, наверное, короче. Только было очень пусто и холодно.
В понедельник или во вторник по ТВ во время какого-то жизненно важного для России частного визита в кругу семьи президента показывали его "домашних любимцев": большую черную собаку, о которой уже давно всем прожжужали уши, от купания во всевозможных жизненных удовольствиях медленно переваливающуюся на четырех конечностях, и двоих белых, кажется, средних пуделей. За ними кто-то убирает, их кто-то кормит, кто-то выгуливает. Они-то не будут мучительно умирать в вакууме безразличия и несостоятельности системы врачебной помощи. Почему-то подумала о российских бабушках, на нищенскую пенсию спасающих от ужасов нынешних российских городов своих барсиков и безродных шариков. Таким бабулькам в какой-то момент становится гораздо тяжелее, чем мне, еще более менее молодой и имеющей, если не нишу в этой жизни, то хотя бы щель. Но легче от этих мыслей не становится.
В субботу пошла в церковь на исповедь. Священник говорил правильные слова о всеобщем безразличии к трудностям других, о стяжательстве и любви к "развлекухе", заменившей страх перед карой Божьей за грехи и идею достижения "пика коммунизма". Я поняла, что импозантно выглядящий батюшка, знающий "правильные" слова, меня, потерявшую почву под ногами, не оттолкнет, поможет добрым словом. Навязав ему общение с собой, я попыталась говорить о моем грехе ненависти и непрощения ко всем "врачам", ставящим себе цель обогащение, а не помощь страдающим, о том, что мне сейчас страшно одиноко и пусто. Батюшка же чуть не отскочил от меня со словами: "Зачем думать о собаках и кошках? Людей надо любить!"
И в очередной раз я убедилась в том, что опять прав Высоцкий : "И ни церковь, ни кабак - ничего не свято! Нет, ребята! Все не так, все не так, ребята!".