Аннотация: Тяжела и опасна жизнь пятнадцатилетней саксофонистки Лены. Школа, потом музыкальная школа, дома - строгая и требовательная мать. И если бы только это. В один и без того не веселый день Лена узнает, что вокруг рыщут тринадцать миллионов педофилов.
1.
В тот год осень ленилась, не спешила вступать в свои права в нашем южном городке. Первое сентября ничем не отличалось от тридцать первого августа. Небо осталось все таким же голубым, воздух - таким же жарким. Но лучше бы она поторопилась начать свой дождливый танец. Хотя бы ради спасения городской травы, совсем поникшей под летним солнцем. Да и среди людей сложно было найти тех, кому бы нравилась засуха. Разве что любителям пляжного отдыха, да маленьким детям, которым все нипочем. Школьники постарше совсем не радовались перспективе весь сентябрь изнывать от жары, да еще и на уроках при этом. Возможно, также думали и учителя.
Две старшеклассницы шли из школы, стараясь держаться в тени рыжеющих каштанов. Почему-то в последнее время каштаны в городе осенью не желтели и даже не краснели, а просто начинали сохнуть и рыжеть уже в конце лета. Причины этого оставались загадкой. По черным футлярам, висящим на плечах у девочек, можно было догадаться, что для них учебный день еще не окончился, и шли они в еще одну школу - теперь музыкальную.
"Понимаешь, я не могу его отпустить. Это тупая человеческая сущность. Три месяца я его не вижу, не звоню..." - опять жаловалась Катя, та, что повыше, брюнетка. "Дура. Будто бы он тебя спрашивает, отпускаешь ты его или нет. Давно, наверное, уже гуляет с какой-нибудь девкой поумнее", - подумала Лена, ее подруга, та, что пониже и блондинка. Но вслух ничего не сказала. Последние три месяца Катя часто вспоминала о своих неудавшихся отношениях с каким-то мальчиком из другой школы, которого Лена даже не знала. Это раздражало. Но вслух Лена всегда говорила что-то стандартно-ободряющее, либо же молча ждала, пока поток однотипных сожалений, риторических вопросов и "если бы" не иссякнет. "А жара-то какая. И не скажешь, что уже осень", - вдруг сменила тему Катя. Приступ закончился, как и начался - резко и неожиданно.
2.
Лена училась по классу саксофона. У нее был альт, и, как она думала, хорошо получалось. Но, как это часто происходит в жизни, не будь одной случайности, и все могло бы сложиться совсем по-другому. Как ей исполнилось десять лет, в семье пошли разговоры об обучении девочки музыке. Зачем? Ну, на будущее, просто, чтоб не расслаблялась в переходном возрасте. Тем более, что в доме был баян, оставшийся от прадедушки. И, если б мать вдруг случайно не увидела по телевизору выступление какого-то саксофониста и не увлеклась, то быть бы Лене баянисткой. В тот день мать села на телефон, и не слезала до вечера, пока не обзвонила всех знакомых и подруг. Назавтра настала очередь музыкальной школы. "Да, конечно, мы будем заниматься серьезно. Девочка очень талантлива" - услышав это из своей комнаты, маленькая Лена, еще не подозревавшая тогда о своем таланте, поняла, что ее судьба решена.
3.
Лена стояла в хорошо знакомом классе музыкальной школы. С весны он совсем не изменился. Да и с чего бы? Она ждала, пока преподаватель договорит с методисткой. Они там в дверях уже минут десять обсуждали расписание. Она поправила гайтан, чтобы он не заламывал воротник блузки, встала на носки, потом на пятки. Из-за парт на нее смотрели множество новичков духового отделения. Лена посмотрела в окно, потом на новичков, стараясь выглядеть максимально спокойно и уверенно. Некоторые из них уже успели познакомиться, либо же знали друг друга до поступления, и переговаривались на свои детские темы. "Мелкотня. Еще не знают, что их ждет", - думала Лена. Она готова была поспорить, что до выпуска дотянут двое из десятка.
Преподаватель закрыл дверь, обернулся, оглядел класс, хлопнул в ладоши два раза. "Тихо, тихо", - сказал он своим негромким голосом. Альберт Евграфович был давно не молод, очевидно, пенсионных лет. Мать говорила, что он какой-то там заслуженный деятель, и Лене очень повезло стать его ученицей. Она же считала его просто добродушным старичком. Новички притихли. Преподаватель подошел и встал рядом с Леной. "А сейчас свою игру вам продемонстрирует наша единственная и неповторимая саксофонистка пятого класса Скоробогатова Елена", - объявил он и, заведя руку за ее спину, приобхватил за правое плечо. Лена поняла это как сигнал к началу. Она взяла в руки саксофон, гайтан ослаб, но несильно, в рот - мундштук, набрала воздуха. Вдруг рука учителя снова сжала ей правое плечо. "Леночка, ты должна подавать младшим правильный пример", - сказал Альберт Евграфович своим добрым голосом с ударением на слове "правильный". Она застыла, не понимая, что не так. Воздух из легких вышел, заставив инструмент издать странный сдавленный звук. Некоторые новички в ответ издали звуки, очень похожие на смешки. Лене оставалось только покраснеть. "Ручки - вот так... так. А головку..." - приговаривал учитель, поправляя постановку. "Вот теперь все будет хорошо", - постарался он приободрить Лену.
4.
Вечером Лена шла домой и злилась. Подгоняемая мыслями, она не замечала ничего вокруг. Злилась на себя за то, что, может быть, расслабилась за лето и чего-то подзабыла. За то, что сразу не поняла ошибок и, как дура, застыла на месте. На Альберта Евграфовича - за то, что заставил почувствовать себя первоклашкой. Как маленькой, он сам правильно поставил ей руки и выровнял положение головы. И это перед целой кучей настоящих первоклашек! "Старая козлина!" - повторила она, про себя, конечно. Да, она отыграла своего Чайковского, но, если б не это все, то получилось бы намного лучше.
Лена резко остановилась, огляделась - не прошла ли. Она жила в старом центре города, в переулке с таким европейским названием: "Итальянский". Насколько эти два ряда, еще, наверное, дореволюционной постройки двухэтажных домов похожи на Италию, Лена не знала. Она жила в одном из них. Вон он - виднелся впереди. Лена глубоко вдохнула, пошла медленней. Матери совсем не нужно было знать о ее позоре, и давать повод для подозрений тоже было ни к чему.
Через минуту девочка уже входила в вечно открытые дворовые ворота. Если бы их дом был нормальным, то она бы зашла в подъезд. Но там лестница уже много лет как начала разваливаться. Ее никто так и не починил, зато на первом этаже поставили железную решетку. Чтобы попасть домой на второй этаж, надо было подняться по наружной металлической лестнице, под которой, казалось, с начала времен сидела на скамеечке соседка снизу баба Шура, толстая и плохо слышащая. Лена громко поздоровалась с ней, сказав: "Добрый вечер!"- и взошла на лестницу. Гулко по ступенькам стучали каблучки.
Дверь открыта, проем по летней привычке занавешен переделанной в штору старой простыней. Лена вошла, осторожно повесила саксофон на специально для него приделанный крючок на стене, сумку поставила на табуретку, начала снимать туфли. Все это обычные, неизменные, доведенные до автоматизма за пять лет действия. Через семь секунд должна была появиться мать. Вот скрипнул в большой комнате диван. Точно по графику мать вышла из-за шкафа, отделявшего импровизированную прихожую.
- Ну что? Как дела? - с ходу спросила она.
- Привет, мама. Все хорошо. Сыграла нормально, как всегда. Не зря летом упражнялась. Показала мелким, чего они смогут достичь, если будут стараться. Альберт Евграфович меня похвалил.
На миг Лена испугалась, что ее излишняя многословность может быть подозрительной. Но собралась, и вспомнила, чтобы все было как обычно, она сейчас должна полезть в сумку искать мобильник. А вот и он. Нашелся быстрее, чем нужно.
- Вот и хорошо. Умница.
Мать улыбнулась, очевидно, такой ответ ее удовлетворил. А похвала за успехи в музыке в принципе была единственным типом похвалы, на которую Лена могла рассчитывать в последние годы. Мать развернулась и пошла в зал, где о вечных темах спорили телевизионные профессиональные спорщики.
- Ужин на печке! - крикнула она оттуда, чтобы быть громче них.
Скрипнул диван.
5.
Мать в своей жизни работала мало, и, похоже, в какой-то момент решила вообще больше не работать. Сослалась на плохое здоровье. Что и не мудрено - с таким-то характером. За редким исключением, она все время проводила дома. Этот расклад не нравился родителям отца, опасающимся, что он может перетрудиться на работе.
Теперь музыкальный успех дочери стал для матери смыслом жизни, за который она очень ревностно ухватилась. В своих мечтаниях она представляла, как ее девочка выигрывает престижные конкурсы, ее показывают по телевизору, берут интервью. В них Леночка не устает благодарить маму за указанный в жизни путь, за все, чего она добилась. Также часто она представляла, как сама отвечает на вопросы журналистов о том, как все начиналось, как она разглядела удивительный талант дочери. Рассказывала, сколько всего она сделала, чтобы сегодняшний триумф стал реальностью, а не просто общей мечтой. В грезах она целыми днями отвечала на звонки подруг, восхищенных таким поворотом событий. В реальности она уже долгое время мало с кем общалась.
Но мать знала, что успех - это не мечтания, и даже не желания. Успех - это прежде всего упорный труд, порядок и дисциплина. И она старалась не щадя себя, ежедневно дочери с этим помогать. Взяла на себя слежение за распорядком дня, регулярностью занятий, режимом сна и бодрствования. А еще - мало кто об этом задумывается, но ходить в туалет тоже нужно регулярно. В общем, она могла собой гордиться.
И что она получала в ответ? Тихая ненависть, желание не видеть и не слышать. Глупая дочка с одной стороны не понимала, как важно усердие для хорошего результата, а с другой - свою главную надежду на исполнение желаний возлагала на саксофон, которым и заставляла ее заниматься мать. Вот станет она знаменитой, известной и богатой, тогда можно будет уйти жить отдельно и не считаться с матерью. Еще, конечно, можно было просто удачно выйти замуж. У нее даже было обручальное кольцо. Когда она родилась, отец зачем-то купил его. В пятнадцать лет оно, конечно, было большевато, так как выбиралось на мамин палец, но, когда Лене исполнится двадцать, должно быть в пору. Оно хранилось у матери в шкатулке. Когда Лена думала на эту тему, само наличие кольца несколько смущало. Получалось, что родители не верили в ее удачное замужество, и думали, что ее жених будет каким-то нищебродом, не способным купить кольца.
6.
На ужин мать оставила на печке чашку борща с дополнительной котлеткой в ней. Она говорила, что есть каждый день жидкие и мясные блюда очень важно. Лена это не оспаривала, да и с матерью спорить вообще бесполезно. Она разогрела ужин в металлической миске, взяла два кусочка хлеба, и, расположив все это на подносе из старой разделочной доски, пошла в свою комнату.
Странно, но то, как Лена смогла скрыть от матери плохое настроение, его же и улучшило. Теперь, чтобы быть в норме, было достаточно просто отвлечься на время.
Лена поставила небольшой переносной телевизор на письменный стол, рядом с компьютером, включила его, а сама уселась на кровать напротив и установила на коленях поднос. Она сразу переключила спорщиков, так как в вечных вопросах ничего не понимала. На другом канале рассказывали новости, но опять вела эта мерзкая баба. Наконец, на третьем реклама предлагала стать участником беспроигрышной лотереи невиданной ранее щедрости. Лена припомнила, что скоро должно было начаться ток-шоу "Потрындим" с более понятными, жизненными темами, так что рекламу можно было и потерпеть.
"Здравствуйте, дорогие телезрители! Тема сегодняшней программы волнует многих. На протяжении вот уже примерно года мы получаем ваши письма с одним и тем же вопросом: "Как в современном мире уберечь своего ребенка?" И так, сегодня мы обсудим тему "Педофилы среди нас"! Для начала, внимание на экран.
Принято считать, что современная жизнь в России стала безопаснее и сытнее. "Уже не девяностые" - с облегчением сейчас говорят многие. И действительно, уже не слышно на улицах стрельбы, обеднела криминальная хроника, да и сами улицы стали чище и ухоженнее. Но что, если зло не исчезло, а только затаилось, сменило форму и теперь может скрываться везде - на вашей лестничной площадке, в детском саду или школе, где учатся ваши дети, даже в лице вашего родственника. Имя этому злу - педофилия!
За минувший год в России было зарегистрировано более четырнадцати тысяч преступлений против половой неприкосновенности несовершеннолетних. Из них...
...
Они стараются стать в глазах ребенка другом, проявляя притворное участие, либо же с помощью сладостей или других подарков.
...
Следующий признак - стремление к физическому контакту. Прикосновения как бы случайные, ненавязчивые, либо же в дополнение к словесной похвале, под предлогом обучения некому навыку. Спросите своего ребенка, не происходило ли с ним в школе, или где-либо еще чего-нибудь подозрительного, помня про перечисленные нами признаки.
...
Всем известна история Максима Д., который давал уроки гитары для детей.
...
А теперь дадим слово нашим экспертам".
Лена не заметила, как исчез борщ. Ложка звякнула по дну чашки. Было не до этого - откровение снизошло на нее. Все стало на свои места. Это не у нее постановка была неправильной. Это Альберт Евграфович... Это был просто повод, чтобы после лета приблизиться к ней и потрогать. А еще как он там пристраивался сзади... Она была поражена своим страшным открытием. В телевизоре тем временем кричали: "Тринадцать миллионов! Вы слышите? Тринадцать миллионов педофилов было выявлено в интернете! И это только среди блогеров Живого Журнала! Кто такие, вообще, эти блогеры? Какие-то новомодные западные педерасты?"
Лена не первый раз в своей жизни встречала педофила. Несколько лет назад к ним в обычную школу пришел новый физкультурник. Что-то было такое неприятное в нем, что ему почти сразу придумали прозвище Прыщ. Но когда она посмотрела передачу "Розыск" по третьему каналу, все стало ясно. Он один в один был похож на разыскиваемого уголовника, который совращал мальчиков! Лена тогда сразу же рассказала о своем открытии матери, но та только в шутку сказала, что, если он по мальчикам, то ей ничего не грозит. Было совсем не смешно. К счастью, этот физкультурник проработал не долго.
"Надо обязательно сказать маме. Если она смотрит, то поверит", - думала Лена.
Она вышла из комнаты, прикрыла дверь, прислушалась - что там происходит у мамы? Дверь открыта, но почему-то было тихо, не слышно криков экспертов. Это заставило Лену помедлить секунду. Но даже, если мать не смотрела, что мешало переключить канал. Надо было спешить, пока передача не закончилась, чтобы мать смогла узнать об ужасе, с которым пришлось столкнуться дочери. И о том, что могло бы произойти.
Лена сделала эти самые трудные несколько первых шагов, и пересекла порог комнаты уже более уверенно. Мать лежала на диване и смотрела по неизвестному каналу какой-то фильм с каким-то старым знаменитым актером, имени которого Лена не помнила.
- Что такое? - отозвалась мать, не отрывая взгляда от телевизора.
- Сегодня... в музыкалке... учитель... - запинаясь, начала Лена.
- Таак... - Этот тон в голосе матери никогда еще не предвещал ничего хорошего.
Она оттолкнулась рукой и села. Диван заскрипел.
- Ты хочешь сказать, что нагло наврала мне про свое сегодняшнее успешное выступление, теперь тебе стало стыдно, и ты пришла признаваться?
- Нет, я играла хорошо, а учитель все равно...
- Альберт Евграфович?
- Он меня... я думаю... он педофил!
- ??
- Возможно, блогер.
- О боже.
- Он трогал меня за руки! По первому говорят...
- Пусть говорят. Эти шоу для дебилов. Это я тебе говорю.
- Ну маам!
Этот возглас и жалостливый вид дочери все же заставили мать взять в руку пульт и переключить на первый. Реклама.
- Поверь мне! - Это звучало ну прям умоляюще.
- Знаешь, я сделаю лучше. Проверю. Я позвоню ему.
- Нееет! Не надо...
- Хватит! Сейчас быстро идешь в комнату, выключаешь телик и делаешь уроки! - приказала мать.
Не подчиниться было невозможно. По выработанному за годы рефлексу Лена развернулась и пошла в свою комнату. Хлопнула дверью.
Лена упала на кровать. Сгребла руками накрытую покрывалом подушку. Слезу уже тут как тут. Она слышала, как мать листает записную книжку, потом снимает трубку. Звук нажатий на клавиши. Длинные гудки. "Алло. Альберт Евграфович?" Лена зажала ладонями уши, захотелось свернуться в клубок и вообще исчезнуть куда-нибудь, подальше от этой невыразимой тупости бытия. Ну почему мать не верит ей, не понимает. Есть ли во всем мире хоть один человек, который ее бы понимал? Как вообще можно жить в этом мире?
Мысли крутились в голове, по очереди сменяя друг друга. То ли ладони уже не так сильно зажимали уши, то ли мать специально стала говорить громче, но Лена услышала конец разговора с учителем. "Я так и знала, что Вы не педофил! Ну как может такой заслуженный деятель... Пожалуйста, извините за беспокойство", - сказала мать тоном наисладчайшим. Повесила трубку. "Слышала?! В понедельник извинишься перед Альбертом Евграфовичем!" - крикнула она из другой комнаты. Лене оставалось только всеми силами постараться не рассмеяться. Истерически.
7.
В понедельник в музыкалке не было ни сольфеджио, ни музлитературы - только специальность. До нее оставалось еще полтора часа. Лена не пошла домой и решила провести это время в парке. Она боялась, что дома мать могла заставить перед ней репетировать извинения. Чтобы не голодать, перед уходом из школы Лена купила в столовой дополнительную булку, которую сейчас и жевала.
Парк, разбитый два века назад на окраине, теперь находился почти в центре - так разросся за это время город. Его окружала старая ограда, внизу каменная, а выше - из массивных кованых металлических деталей. Перед главным входом стояли старинные солнечные часы, которые после недавней реконструкции установили неправильно, и они теперь врали, а сам вход обозначала внушительных размеров каменная арка.
Лена прошла под аркой и наконец-то оказалась в тени. Сразу от главной аллеи свернула вбок, в надежде, что там не будет людей, и никто не помешает спокойно решить, идти ли вообще в музыкалку. Так и подмывало ее прогулять все время занятия в этом парке. А если мама узнает? Ну прогуляет она одно занятие, но что с остальными? Не прогуливать же все? Вообще, за что она должна извиняться? Она просто сказала маме, она не знала, что та вздумает звонить. А он ее трогал! Она жертва. Ни в чем не виновна, невинна во всех отношениях и такой и останется, что бы там он не хотел с ней сделать. Вроде она и храбрилась, и убеждала себя, что ничего плохого не сделала, но как-то легче особо и не становилось. Эти мысли повторялись в голове огромное множество раз. Лена шла, прокручивая их опять и опять, не приближаясь к решению. Как бы инстинктивно она старалась избегать людских голосов, если вдруг кто шел навстречу, сворачивала как можно быстрее.
Стоп. Время! Она остановилась, посмотрела на часики - оставалось меньше сорока минут. Она огляделась, но не поняла, в какой части парка находится. Ясно было только, что недалеко ограда. Теоретически, если она будет идти вдоль ограды, то сможет дойти к выходу. Она решила на всякий случай идти обратно, рассудив, что лучше, если что, вовремя пройти мимо, чем спешить, и все-равно опоздать. Совсем скоро шаги как бы сами собой замедлились. Как не убеждала Лена себя, что может отложить решение вплоть до самых ворот музыкалки, парковая арка стала последним рубежом. Чем она была ближе, тем неуверенней делался каждый новый шаг.
Вдруг звон! Лену прям передернуло от неожиданности. Телефон! Она чуть не уронила саксофон на землю, начала рыться в сумке, параллельно придумывая причину, по которой не явилась домой на обед, если это мама. Нашла! Давно не новый мобильник-раскладушка, купленный с рук по дешевке. Это Катя. Лена выдохнула. Катя играла на тромбоне, и у нее специальность должна быть сразу после школы.
- Привет, Ленусик! - Катя явно была в хорошем настроении, редком в эти дни.
- Привет.
- Чуть не забыла тебе позвонить - только щас вспомнила. Ты уже идешь?
- Ну так, собираюсь. - Частично правда.
- Специальность отменили!
- Как это?
- Эйнштейна сегодня нет. Говорят, заболел.
- Че, правда? Ты меня не прикалуешь?
- Ну зачем мне тебе врать? Мы же подруги! Ладно, я звонила только это сказать. Слышу, чайник закипел. Пока, пока!
- Пока.
Лена смотрела на телефон в руке и не могла поверить в то, как все в один миг изменилось. Как удачно Альберт Евграфович заболел, что теперь не надо извиняться, да и вообще, встречаться, а потом, может, и забудет. Старик же! И даже не надо было никуда идти. Все тревоги и муки выбора предыдущих часов оказались напрасными, и она об этом совсем не жалела. Все, что она чувствовала - облегчение и радость, ну и еще немного благодарности для Кати за хорошую новость.
Лена закрыла мобильник, положила его в сумку, поправила на плече ремень футляра саксофона и легкой походкой зашагала дальше. Арка потеряла весь свой зловещий смысл и виднелась меж стволов деревьев. Оказалось, что вокруг много птиц. Они переговаривались в кронах наверху. Еще было бы круто встретить белку, но они, вроде бы, вообще в этих краях не водились.
Придя к выходу, Лена посмотрела направо, на улицу, куда теперь можно было не спешить, и пошла налево, по главной аллее.
Парки - не место для тяжелых дум. В парках надо гулять и развлекаться. Следуя этому только что возникшему в голове девизу, Лена прошлась по главной аллее, и даже неосознанно улыбалась встречным людям.
Посмотрела на древнее дерево гинкго. Ствол стоял стянутый железными хомутами на деревянных колодах. Вокруг - черная кованая ограда, увешанная разноцветными тряпочками. Как поняла Лена, хомуты - от раскалывания, а тряпочки понавешали парочки, которым ограда не дала в знак вечной любви вырезать на коре дерева свои инициалы. Лена пожалела дерево и пошла дальше.
Потом походила среди аттракционов. Мало какие работали, так как днем людей не так много. Да и она считала, что все это для маленьких. Ну, кроме той ужасной центрифуги, которая и взрослого могла довести до обморока.
Рядом с Живым уголком, как всегда, воняло. Через сетку Лена посмотрела на какую-то ламу и пошла подальше.
Она много ходила, и ноги подустали. Хоть мать и не разрешала ей высокие, но средние каблуки - тоже каблуки. Она посмотрела на часики - скоро пора будет идти домой. Напоследок она все же решилась прокатиться на колесе обозрения. Это был второй после центрифуги взрослый аттракцион. Такое большое колесо просто не может быть детским! Она заплатила прокуренной тетке в будке и даже получила билет. Пошла, стала на платформу; подождала, пока медленно движущаяся кабинка поравняется с ней. Один шаг, и вот Лена уже в кабинке. В голове возникла мысль, что в случае с этим колесом аттракцион начинается уже при взгляде на приближающуюся кабинку, для входа в которую дается лишь несколько секунд.
На металлическом кресле, в покачивающейся открытой кабинке, Лена поднималась все выше и выше. Внизу - зелень парка, улицы старого центра вокруг. Оказывается, море совсем близко. Севернее - новые районы, заводские трубы и кварталы пяти-, девяти- и четырнадцатиэтажек. Вдалеке можно было различить единственную в городе семнадцатиэтажку - очень выделялась она своим небесно-голубым цветом.
Кабинка пошла на спуск. Лене понравилось. Интересно, если она останется на второй круг, тетка выбежит из кабинки ее выгонять? А если не успеет выгнать, то им придется проехать третий круг вместе. Жуть. Пробовать не стоит, да и домой пора собираться.
На главной аллее народу прибавилось. Появились семьи с детьми. Дорогу ей преградил минипаровоз, в единственном вагоне которого сидели три очень похожих мальчика лет пяти - братья, наверное. Особо не спеша, она шла и думала, что скажет дома, отдельно про вариант, если мама каким-то образом узнала об отмене занятий. Вдруг ее окликнули:
- Девушка, постойте пожалуйста!
Какой-то старик, по виду армянин.
- У вас такой типаж. Я хочу Вас рисовать!
И действительно, рядом стоял мольберт из тонких реек и раскладной стульчик. Получается, ради нее старик даже встал.
- Я спешу, - сказала Лена.
- Абсолютно бесплатно! Совсем не долго, - продолжал старичок.
- Я сейчас не могу. Уроки надо делать. - Привычная каждому школьнику отмазка, правда из любой девушки в чужих глазах однозначно делает девочку.
- Тогда возьмите, вот. - Он протянул Лене карточку. - Позвоните, когда будете свободны.
- Аа.... хорошо.
Выйдя из парка, она выкинула визитку в ближайшую урну. Конечно же она согласилась просто для того, чтобы он отстал. Не собиралась она никому звонить. Да и очень странно, чтобы уличный художник рисовал кого-то бесплатно. Она подумала, что хоть в этот раз и пронесло, но в парк лучше не ходить. Теперь она точно знала: их тринадцать миллионов. И это только среди блогеров. А сколько среди художников?
8.
Дома все прошло хорошо. Мать всегда легко верила в хорошее и даже про отмену занятий ничего не знала. Это как-то само собой превратилось в план: можно было каждый день, когда специальность, вместо нее гулять, а потом рассказывать об успехах. Жаль, теоретические занятия никто не отменял.
Поздним вечером, когда мать уже пошла спать, Лена пила чай в своей комнате. Только в это время она могла делать две запретных вещи, да еще и одновременно: есть рядом с компьютером и использовать его для чего-то кроме учебы. Днем мать обязательно бы заглянула с проверкой. Лена в аське рассказывала Кате о происшествии с художником в парке.
Katyuha (21:55):
Какой ужас! Это правильно, что ты не согласилась и выкинула визитку.
Lenochka (21:58):
Ну, если что, со стариком я бы справилась.
Katyuha (21:59):
А вдруг там банда? :)
Lenochka (22:01):
)))
Чай закончился. Нужно было помыть кружку. Лена встала, потянулась, взяла ее и пошла на кухню. Неожиданно, но там оказался отец. Он стоял посреди комнаты и жевал печенье, пакет с которым стоял перед ним на столе. Бабушка передала позавчера. Крошки застревали в усах и падали на пол. "Холофее пефенье, - пробубнил он с полным ртом. - Хорофее". Внутренне Лена была согласна, что печенье хорошее и намного вкуснее тех галет, которые бабушка покупала раньше, но от неожиданности промолчала, помыла кружку и пошла обратно. Вообще, она мало разговаривала с отцом. Как-то так сложилось традиционно.
"Как ребенок, который в тайне от родителей хомячит сладости", - сначала подумала Лена и усмехнулась про себя. С другой стороны, мать вечно пилила отца по поводу того, что он, якобы, толстый, и всегда напоминала об этом, когда видела его с чем-нибудь высококалорийным. Лена же считала, что папа совсем не толстый, а нормальный. А из-за маминых заскоков приходится есть печеньки, когда она уже спит.
Лена села за компьютер, и первое что заметила, были крошки на столе. Да, ведь она сама только что съела три таких печенья. Так и растолстеть не мудрено. Она три раза постучала по столу и мысленно поблагодарила бога, что у нее нет склонности. Она сгребла в ладонь крошки и высыпала в стоящее рядом на письменном столе пластиковое ведерко из-под майонеза. Чудо, но у них не было тараканов.