Аннотация: Авторское предисловие к первой книге романа "Дионис" (текст см. выше).
НЕКОТОРЫЕ ПОЯСНЕНИЯ К РОМАНУ "ДИОНИС"
И ЕГО ПЕРВОЙ КНИГЕ - "ВЕЛИКИЙ ЛОВЧИЙ"
"Великий Ловчий" - первая книга цикла из шести романов под общим названием "Дионис". Главным героем всего повествования является один из ярчайших героев античной истории, понтийский царь Митридат (или Митрадат) Евпатор Дионис (132-63 до н.э.), который сумел создать огромную, хотя и непрочную причерноморскую державу, трижды воевал против Рима и был современником таких знаменитых людей, как Марий, Сулла, Лукулл, Помпей, Цицерон и Цезарь. Крушение царства Митридата стало одной из причин того, что вся Малая Азия стала римской, а Помпей дошел в своих восточных походах до Иудеи. И если первая книга романа начинается с предыстории рождения героя, то последняя завершается видением Вифлеемской звезды, озаряющей последний путь рассказчика. Поэтому "Дионис" - не просто подробное жизнеописание или ряд иллюстраций к учебнику древней истории, а попытка художественного размышления о гибели целого мира. И, значит, это скорее историческая фантазия на тему конца эпохи, чем традиционный исторический роман. Отсюда - некоторые особенности текста, могущие озадачить читателя и требующие пояснений.
Автор сразу предупреждает: пусть тот, кто надеется узнать из этой книги, как же всё было "на самом деле", обратится лучше к историкам, а если он впрямь любознателен - то к источникам ( благо, почти все они давно переведены на русский язык): к Аппиану ("Митридатовы войны", "Сирийские войны", "Гражданские войны"), Плутарху ("Сравнительные жизнеописания"), Страбону ("География"), Цицерону (речи, письма, трактаты), а также к Саллюстию, Диону Кассию, Веллею Патеркулу и другим. Возможно, познакомившись с этим материалом, читатель согласится, что установить полную и бесспорную истину по прошествии двух с лишним тысяч лет вряд ли возможно. Поэтому автор "Диониса" не пытается сделать вид, что поймал суть эпохи, характеров, событий и нравов - но не пытается также сделать вид, что вовсе ее не ловил. В процессе работы над романом было прочитано множество научных трудов на разных языках, и хотя в тексте отсутствуют какие-либо комментарии по этому поводу, все значимые факты и мнения нами учитывались. Но, будучи профессиональным историком (пусть не античности, а музыкального искусства), автор вполне отдает себе отчет в принципиальной разнице между научным и художественным подходом к действительности, равно как в том, что второй может быть ничуть не менее истинным, чем первый, только истина эта не всегда лежит на поверхности.
Вероятно, уже по перелистывании первой книги читателю станет ясно, почему роман в целом называется "Дионис", а не, скажем, "Митридат" или как-то иначе. Однако сказать об этом, видимо, необходимо, поскольку название непосредственно связано с концепцией всего цикла - а стало быть, с восприятием внутренней сути исторических событий.
Античные цари, в отличие от позднейших монархов Европы, никогда не нумеровались в хронологической последовательности. Видимо, для древних важнее была не строгая очередность, а цепляемость, повторяемость и переплетаемость событий и поколений. Всякий правитель был единственным для своих подданных, пока жил, а после смерти его номер был уже не существенен: история не имела четкой векторной направленности и эсхатологического наклонения. Цари одной династии часто носили совершенно одинаковые имен (тезками могли быть даже родные братья или сестры), и не путаться в них помогали официально бытовавшие прозвища (которые также нередко повторялись - например, "Эвергет" - "Благодетель", "Филопатор" - "Возлюбивший отца", "Эвсеб" - "Благочестивый", и т.д.). Наш герой, Митрадат, к примеру, был шестым в ряду одноименных понтийских правителей, но об этом знают и помнят лишь нынешние историки; современники называли его либо просто "Митридат" (римляне), либо "Митрадат Евпатор" (сам царь и его грекоязычные подданные), либо - совсем уж полно и пышно - "Митрадат Евпатор Дионис" (Mithradates Eupator Dyonisos). Из этой ономастической разницы мы попытались извлечь особый смысл. Во-первых, романный Митрадат и исторический Митридат - несомненно, разные личности. Во-вторых, второе имя, "ЕвпАтор", используется в романе как более свойское или менее официальное (враги уж точно никогда его так не зовут). В третьих, наименование "Дионис", которое появилось у царя уже в юности, указывало на его дерзновенное самоотождествление с великим богом, родиной которого, по одной из легенд, считалась Азия. И хотя Митридат был не первым и не единственным азиатским правителем, использовавшим это громкое прозвище и связанную с ним символику, только ему, пожалуй, оказалось по силам превратить ритуальный маскарад в реальность, в какой-то мере повторив и путь Диониса из Азии в Элладу, и срифмовав некоторые события своей жизни с эпизодами дионисийских мифов, и, наконец, разделив трагическую участь Великого Ловчего, ставшего жертвой титанов.
Обращаем внимание и на избранном нами ударении в слове "ДиОнис": всегда на предпоследнем слоге, а не на последнем. Сделано это не из снобизма (ибо так оно ближе к эллинскому произношению), а по сугубо ритмическим соображениям - "Митрадат ЕвпАтор ДиОнис" звучит несомненно лучше, чем с синкопой в последнем слове. Поскольку стиль романа очень часто переходит на ритмизованную прозу, а порой и откровенно на стихи, это немаловажно.
Коль скоро время в романе имеет особый характер, мифологический, мистический или символический, то читатель не найдет в тексте никаких точных дат, ибо фразы вроде "шел 106 год до нашей эры" сразу убили бы романную реальность. Но, как ни странно, и этот прием избегания четкой хронологии основывался на античном мироощущении. Ведь тогда не было никакой единой временной шкалы, и порой в каждом городе имелся свой календарь. Греки исчисляли годы по олимпиадам, некоторые азиатские царства - по вифинской эре, римляне - по консулам, и т.д. Полный разнобой царил и в названии месяцев и в счете дней внутри месяца. И хотя, сочиняя роман, автор представлял себе, что и когда происходит, события отнюдь не подчиняются летописному порядку, а следуют собственной логике, не всегда строго линейной.
То же самое касается пространства и его обитателей. В древности мир выглядел совсем иначе, нежели ныне, и его окраины мыслились загадочными, страшноватыми и населенными необычайными существами вроде нимф, сатиров, кентавров, грифонов. Их присутствие на страницах "Диониса" - не столько дань модному ныне жанру фэнтези, сколько следствия вживания в античную реальность (ведь писал же Плутарх, живший двумя веками позже митридатовых войн, о том, как Сулла встретил в лесу дикого сатира - видимо, сам историк допускал вероятность подобных встреч). Однако в нашем романе появление фантастических существ сигнализирует о переходе повествования в иной регистр - мифологический и психологический, а не сугубо исторический. В эпизодах, основанных на документальных сведениях, никакой фантастики, разумеется, нет, как нет ее в "римской" линии, принципиальной враждебной всякому иррациональному дионисийству.
Что касается трактовки источников, то, при наличии нескольких версий какого-то факта нами обычно выбиралась самая выигрышная или "красивая" в поэтическом смысле, но не обязательно самая правдоподобная. Там же, где история оставила персонажу только имя (в "Великом Ловчем" это, например, царь Антипатр, сын Сисиды, о котором больше ничего не известно), или самый беглый намек на характер и биографию (Парисад, Савмак, Диофант), автор дает себе полную волю додумывать и сочинять. Имя последнего боспорского царя Перисада (Peirisades) изменено в романе на "Парисад" исключительно ради благозвучия, однако, учитывая, что в некоторых греческих диалектах наблюдалось "аканье" (например, damos вместо demos), эта вольность показалась нам допустимой.
Идея, основополагающая для композиции не только "Великого Ловчего", но и всех прочих книг романа, включая последнюю, шестую - идея о том, что мальчик Митридат после исчезновения из дома мог воспитываться на Боспоре - принадлежит известному историку античности и писателю Аркадию Иосифовичу Немировскому. Художественно он воплотил ее в своем романе о Митридате "Пурпур и яд" (М., 1973), а научно изложил в статье "Митридат Евпатор, Боспор и восстание скифов" (сборник "Византиноведческие этюды", Тбилиси, 1978). Эта гипотеза вызвала пристрастную дискуссию среди специалистов (см, например, статью Ю.Г. Виноградова в журнале "Вестник древней истории", 1987, ? 1). Но для романтиста версия А.И.Немировского - настоящий клад, ибо она позволяет замкнуть кольцо жизненного пути героя, полностью согласуясь с древней циклично-круговой концепцией миропорядка. Помимо философской и символической функции, эта гипотеза способна ответить и на ряд конкретных вопросов, которыми должен бы задаться любой биограф: где скрывался Митридат семь лет (примерно с 13 до 20), кто повлиял на формирование его личности в столь ответственный период, откуда он мог возвратиться на трон не одичавшим охотником, описанным Юстином в "Эпитоме Помпея Трога", а весьма образованным человеком. Как бы ни был он одарен от природы, вряд ли он мог бы, проведя годы отрочества в горах и лесах, снискать потом себе славу выдающегося оратора, редкостного полиглота, знатока и ценителя изящных искусств (в частности, известного геммолога), любителя музыки, химии и специалиста по лекарствам и ядам, - а ведь он всем этим занимался, оставаясь царем, полководцем, законодателем, мастером сложных и тонких политических игр... Остается добавить, что А.И.Немировский знает об использовании его идеи в нашем романе и ничего не имеет против этого.
Царь Фоант, мельком появляющийся на страницах "Великого Ловчего" - персонаж абсолютно вымышленный, как и всё его царство, однако чрезвычайно важный для всего цикла и потому становящийся главным героем второй книги.
Рассказчик, от лица которого ведется повествование в главках, стилизованных под прозу позднеантичных историков, изначально мыслился как фигура, в которой сходятся основные линии и судьбы героев всех книг романа. Однако после того, как автор неожиданно для себя обнаружил "своего" Дионисия в письмах Цицерона (не пришлось менять даже имени!), эта фигура из полностью символической вдруг превратилась в отчасти реальную, не утратив притом своей синтезирующей роли.
Необходимость разделения повествования по меньшей мере на три слоя ("тайная история", создаваемая Дионисием; события, как они есть; письма и документы) диктовалась прежде всего стилевыми и формальными соображениями. Оставаясь в стилистике античной прозы, почти невозможно дать подробный портрет персонажа (так, мы не знаем, был ли Митридат брюнетом, блондином или шатеном, какого цвета были его глаза, и так далее), обрисовать пейзаж с его звуками, запахами и цветовыми тонами, углубляться в психологические детали. С другой стороны, сцены, происходящие как бы на наших глазах, словно на сцене или в кадре, и выдержанные в грамматическом настоящем времени, написаны так, чтобы сгладить или почти уничтожить дистанцию, отделающую нас от древнего мира. Отсюда - использование самых разных лексических слоев от торжественных архаизмов до просторечия и даже сленга, однако при соблюдении определенных правил игры (в эпизодах, не связанных с Римом, избегаются явные латинизмы). Временами герои вообще говорят от первого лица, исполняя нечто вроде речитативов, арий и дуэтов - именно так оно и мыслилось; автор совершенно сознательно использовал в романе музыкальные формы и соответствующие приемы развития. Что касается третьего, документального, слоя, то некоторые тексты являются парафразами подлинных источников, пересказанных в соответствии со стилистикой "Диониса" (в "Великом Ловчем" это фрагмент так называемого "Херсонесского декрета", завершающий книгу), а некоторые сочинены в подражание существующим образцам. Подавляющее большинство стихов в романе также принадлежит автору.
Остается добавить, что в первом своем варианте, еще машинописном, "Дионис" создавался в 1985-1991 годах, и хотя прямых аллюзий на современность мы старались не подчеркивать, атмосфера того бурного времени не могла не сказаться на духе и тоне романа. Впрочем, это относится не столько к первой книге, сколько к последующим.