Здравствуй, Сойка! Сама знаешь, откудова я тебе пишу. Да ты погоди, письмо-то сразу не выкидывай в выгребную яму, дай объясниться. Я бы, будь на твоем месте, письмецо твое ни за что бы не выкинул, бранился, а читал - любопытство бы съело, как ты оправдываться бы стала. Ты, может, и не поверишь мне. Тогда спроси у доктора, уж он-то тебе все разъяснит, он умеет. Складно он разговаривает - не то что я, косноязычный. Ну да ты-то уж меня поймешь.
Знаю я, что сам виноват, поэтому не укоряй меня лишний раз, мне и так тяжко. А уж если в чем лично перед тобой провинился - так только в том, что соврал и вечером пошел с мужиками отдохнуть. Ты ведь, Сойка, знаешь, как это бывает - сидишь на работе, ждешь конца смены, а они тут подваливают и говорят: пошли-ка раздавим одну на троих. А я что? Это милое дело. Откажешься - так обидишь людей хороших. К тому же я для тебя, Сойка, да для детишек старался. Ко мне ж сын бригадира подошел и брат участкового нашего, как таким людям откажешь? Может, попросил бы их об чем в трудный час. Настал он, Сойка, час этот нехороший, и уж не попросишь... Не буду о грустном, и без этого невесело. Они уж подшофе были, раз решили меня позвать.
Тут, Сойка, хорошо, как в санатории: кормят по часам, кровать чистую постелили, распорядок дня строгий, не вздумай после отбоя из комнаты выйти. И сосед у меня один всего, интеллигент, из соседней школы учитель. Проснулся я, значит, а этот умник сидит напротив, меня с грустным видом разглядывает. Я ему сразу рыкнул, конечно. Что, говорю, уставился? А сам почти и не понимаю, где нахожусь. Помню как во сне, что вчера вечером здесь шел по коридору со стопкой белья постельного в руках, и мерещилось мне все, что это на суд меня да в тюрьму ведут. Ан нет, очнулся - умник на меня глядит, таращится в оба.
И вот я, значит, прикрикнул на него, а он участливо, тонким таким голоском спрашивает: что, вас тоже за пьяного приняли? Я, ясное дело, в ответ возмутился: с чего это меня принимать за пьяного? Я пьяным и был. Уж если сделал, то имей смелость ответить. Правильно же я говорю, Сойка? Ведь так и живем. Набедокурил - расхлебывай, а не вертись ужом. Словами себя не обелишь, если после проступков своих весь как в копоти ходишь.
Интеллигент этот сразу стух, завозился - видать, думал, что я, как он, распушу хвост. Думал, разговор у нас задушевный будет о несправедливости.
А я все сижу и не понимаю: как же дошло-то до того, что меня в больницу поселили? Смотрю - вроде ран на мне нет, даже побоев не видно, ничего не болит. И вот с чего, спрашивается, я помню лишь как устроились мы с мужиками в подсобке, а потом сразу - как по коридору иду? Сижу, голова раскалывается, не понимаю ничего. А умник, видать, заскучал. Я, говорит, сюда по дурости попал. Один-единственный раз за год решил выпить - и, похоже, перебрал, сразу дурно стало. А жена переволновалась и "скорую" вызвала. Они уж разбираться не стали, сразу записали в алкоголики и повезли в первый диспансер. Белая горячка, говорят. Видишь, как бывает? Сказал и смотрит на меня.
Только я ведь, Сойка, знаю: горячки белой от одного раза не случается. Это надо пить долго и упорно, тогда-то и словишь белочку. Об этом я умнику не сказал - все равно отпираться будет, даже не поймет, что я его на чистую воду по одной крошечной оговорочке вывел. Я и не подумал с ним спорить, за другое уцепился: какой, говорю, первый диспансер? А самому уже плохо становится, ступни заледенели, тошнота к горлу подбирается и желудок сжался. Ответ-то я уже понял. Диспансер, чай, у нас один, поэтому и первый.
Умник и подтверждает: психиатрический, говорит. И тут же продолжает ныть: врачи-то с ним плохо обошлись, доктор из "скорой" даже смотреть на него не стал, сразу сказал, что пьяница, и жена-то убеждала: не надо в дурку, он учитель, человек хороший! А врач, зараза, ее спрашивает: синяк откуда? А она упала недавно, лицом ударилась... Но кто ж будет разбираться!
Обозлился я тут, чутьем чую: врет, учителишка! И выпивал постоянно, и жену колотил. Знаю я таких. Я, может, и не сильно умный, попроще его буду, да ведь в отличие от него веду себя прилично, и ты на меня ни разу не жаловалась. Ну, не по поводу побоев хотя бы.
Уж не знаю, до чего бы договорился этот умник, не выдержал бы я, наверно, и душу на нем отвел, да в двери ключик повернулся, и в палату доктор зашел. Хороший такой, высокий, с лицом светлым - сразу видно, вот он - интеллигент настоящий, не то что этот умник с горячкою. Вошел доктор, представился сразу, поинтересовался, как здоровье у умника, и тот тут же, как по струнке, вытянулся, залебезил. Уж так учтиво отвечал, что сразу понятно: подлизывается, чтоб выпустили его поскорей да не испортили карточку болезнями ненужными.
А я сижу, жду, пока доктор и ко мне обратится. Он наконец-то от умника отворачивается, мне улыбается коротко. Я ему представиться собрался - а он прерывает. Знаю, говорю, вас. Ну что, говорит, рассказывайте.
Я поглядываю на умника - а он уши уже навострил. Ну и черт с тобой, думаю, слушай, мне скрывать нечего, я-то тут точно по ошибке, совесть моя чиста, а ты, кочерыжка, и пьешь, и жену бьешь, и после этого еще детишек учишь.
Доктору я все как на духу выложил. Даже признался, что тебе, Сойка, соврал про ночную смену, а сам пошел пить. Ты ведь это и сама, наверно, знаешь, рассказал тебе участковый уже. Но он-то лицо пристрастное, это же с его братом родным несчастье случилось, поэтому я тебе напишу, что помню, а ты уж сама реши, кому верить. Только, Сойка, рассказать-то мне почти и нечего.
Начал я с доктором беседовать. Пошли мы раздавить бутылку, говорю, втроем. Он тотчас оживился, достал из кармана карандашик, открыл тетрадочку, переспрашивает: втроем? Помните, говорит, кто с вами был? А как же мне не помнить-то! На память до этого дня не жаловался. Он и об этом меня переспросил. Вызнал, не болел ли кто умом в родне, не случалось ли у меня помрачений сознания. Вот как. Я ему ответил, скрывать мне нечего - мамка умерла рано, все с голосами в голове говорила, а так больше ничего, все здоровы, включая меня. Доктор постоянно - угу, угу... Я ведь за мать, Сойка, не в ответе. Так доктору и сказал - за ее вы меня не накажете, а он успокаивает - это для отчетности нужно. Он говорит доброжелательно, да у меня все равно на душе тяжело, как предчувствую что-то.
Я ему дальше рассказываю.
Сели мы, разлили по стаканам, рюмок не было. Мне вроде как-то нехорошо было, устал я, и голова болела, но я подумал - вот и подлечусь, вмиг лучше станет. Залпом я выпил, и все. Ни единого воспоминания. Отрубило меня. Потом очнулся уже в машине "скорой", слышу одни сирены вдалеке, да фельдшерица грубая на вопросы мои не отвечает. Я заметался было, да она как бегемот, поймала меня и укол всадила, чтобы я поспокойнее был. Вот кто так делает, Сойка? Глядишь, ответила бы она мне - и не пришлось бы лекарство тратить. В следующий раз кому-то и вправду нужно будет - а она не вколет, закончилось.
Дальше я все плохо помнил, как в тумане. От одного поста к другому, как в школе мы учились на сортировочном пункте ходить. Уж не бомбежка ли, подумалось мне. Тогда и объяснимо все. Оглушило меня, а теперь врачи решают, куда эвакуировать. Вот только рядом никого не было, и понял я: нет, что-то плохое приключилось со мною одним.
Опускаю глаза - а руки-то все в крови. Я заголосил дуриной, испугался как черт ладана, спрашиваю - что же это такое? Доктора, что же вы все вокруг ходите, я ранен, истекаю весь! А они отвечают - чужая это, на тебе ни царапинки. Я и притих. Они меня швыряли от одного поста к другому, ощупывали, заставили душ принимать, а сами из душевой не вышли, приглядывали. Стыдоба, Сойка. Потом в палату проводили, света не включая, и я как лег - так и заснул.
И вот проснулся с этим умником...
Врач все головой кивал да пометочки себе делал, а как я замолк, предложил отдохнуть. Какой тут! Я его спрашиваю - доктор, что со мной случилось-то, почему ж я тут оказался? Ведь не делал я ничего.
Он замялся, глазки забегали. Чую, что-то неладное сейчас скажет.
У вас, говорит, было исключительное состояние.
Это какое-такое исключительное? Обозлился я снова. Исключительным меня в школе однажды назвали, когда я чуть на второй год не остался единственный из класса. А теперь доктор меня обзывает, насмехается наверняка. Так я думал, Сойка, пока он не продолжил, видать, слова выбирал долго.
Состояние патологического опьянения, говорит.
Да я и пьян не был! Пригубил - и все. Возмущаюсь, а он упорно гнет свое: у вас было помутнение сознания, говорит, типа припадка, вот вы ничего и не запомнили. Я его переспрашиваю: припадка? Да разве ж я бешеный какой, для припадка-то? Он меня как будто не слышит. Талдычит: амнезия у вас, потеря памяти, агрессия проснулась, взяли - и зарубили вашего собутыльника, второго спасло лишь то, что вы упали и уснули тут же, не добудишься. И повезло вам еще, что он не избил вас, а испугался, выбежал и врачей с милицией вызвал.
Я так и сел. Говорить даже не мог. Как я человека мог зарубить, Сойка? Только вспомнилось мне - руки вчера в крови чужой были... Доктор не понимает, что я просто не могу ему ничего сказать, и продолжает: патологическое опьянение - значит, болезненное, отклоняющееся от нормы...
Тут я и отмер. Конечно, говорю, от нормы отклоняющееся, кто же нормальный сможет человека убить! Доктор притих, на меня поглядывает странно. Видимо, шестеренки у него защелкали, понял он, что я убить никого никак не мог. Воодушевившись, я ему говорю: это точно не я, я этого не помню. И выпил-то я совсем чуть-чуть, в последний год ни капли в рот не беру, лишь по праздникам.
А он поддакивает: так поэтому, говорит, и называют исключительное состояние - вы всего глоток сделали, а тут же впали в ярость, потом заснули мертвым сном, не добудишься, и ничего не помните. И снова завел: повезло вам, повезло, что "скорая" вместе с милицией подъехала, а то бы сейчас не в больнице, а в камере сидели, участковый разбираться бы не стал, в каком состоянии вы его брата умертвили, и не подумал бы даже, можно ли вас судить...
Ох, Сойка, ты даже не представляешь, как я разъярился. Совсем из себя вышел. Вскочил на ноги, закричал на доктора, коновалом его обозвал, да как затопаю ногами! А все потому что убийцей он меня считал, а я не такой. Сама знаешь. Не убивал я никого. Можно разве меня так называть, если это тело мое расправилось с несчастным, а сознания-то моего не было? Патология все виновата, раз доктор о ней говорил, не я. Меня в тот момент не было, спал я уже, видно, этим сном мертвецким, а что руки мои творили - так это и не представишь.
Доктор со мной пререкаться не стал, сказал - скоро завтрак, да и ушел. Трус, подумал я, отвечать за свои слова боится! А умник мне под руку заявляет: зря вы так, врач-то вам ничего не сделал. И это после того, что он про всю докторскую братию болтал!
Кусок мне в горло не лез, Сойка. Я все сижу в столовой, оглядываюсь по сторонам и поражаюсь: сколько же убогих здесь! Кто-то сам ест, кому-то помогают. Вспомнил я, как доктора обзывал, и так мне тяжело стало, Сойка! Стыдно, аж в глазах щиплет. Накричал на врача - ну что я за человек-то такой? Он свою работу делает, а его обзываю по-всякому. Пошел я к кабинету, стою, жду его. Волнуюсь - а ну как он меня с моими извинениями прогонит? Имеет право обидеться, я его как ни называл... А он выходит, спокойно спрашивает: вам, говорит, что-то нужно? Я его прошу - извини, говорю, не со зла я, спустил на тебя собак по дурости, а ты человек хороший, это ведь не ты в моей хвори виноват, ты, наоборот, лечишь меня как можешь. А он в ответ улыбнулся, по плечу похлопал, говорит - ничего страшного. Больше такого не повторится, пообещал я ему. И ты, Сойка, если не дай бог в больницу попадешь, запомни: врача ругать - последнее дело. Не всякого, конечно, но на такого, как этот, понапрасну возводить нельзя.
И сразу, как извинился, легче мне стало. Доктор сказал мне идти, скоро исследовать меня будут да тесты проводить, а он ко мне зайдет после обеда, поговорит и на все вопросы мои ответит.
Веришь ли ты, Сойка, что я мог схватить топор и человека им убить? Рассказал мне доктор потом - руки в разные стороны, ноги, пальцы, голова... Силища, говорит он, просыпается, когда человек в аффекте. Сыпал словами своими непонятными, а я все равно понял. Понял, что не я убивал это, меня винить нельзя.
Только ты попробуй вот теперь участковому это доказать, он и слушать не станет. Доктор говорит, что замолвит за меня словечко.
На следующий день ко мне адвокат государственный пришел, да вот он не такой понятливый, как доктор, и чувство тягостное оставил. Уж прости, что письмо так поздно тебе посылаю. Раньше было нельзя.
Ты возьми все деньги, Сойка, да уезжай в город с детьми, как тебе всегда хотелось. Еще на полке в шкафу найди книгу, "Горе от ума", там я втайне от тебя денюжку копил. Все хотел прочитать книгу эту, уж больно ее, говорят, дедушка любил, но скучная она, видимо, и не прочитаю ее никогда. К тебе нареканий, Сойка, нет, но у нас все друг друга знают, будут на тебя пальцем показывать, говорить, вон, жена механика-убивца идет, еще и участковый наш мстительный, затаит злобу, не ровен час тебя обидит.
Если уж ты не захочешь со мной после всего этого знаться - я пойму, какая порядочная женщина с сидельцем будет жить? Пойму я, Сойка. Но ты адрес оставь. Тебя я не трону, а без детишек мне совсем тоскливо будет, если ты мне их видеть запретишь. Ты уж поверь мне - я бы никогда никого не убил, бес меня попутал, не моими руками я смерть человеку принес.
Но сначала сходи к доктору, поблагодари его, он к твоему мужу глупому отнесся с превеликой добротой. Принеси ему солений, все равно с собой банки все не потащишь. Ты ведь знаешь, врача кормит не государство, а благодарные больные. Он человек хороший, меня все обнадеживает. Говорит, что, может, штрафом отделаюсь, или работами. Так что он на моей стороне, Сойка, да и правда со мной. Выйду я скоро, ты за меня не переживай.