|
|
||
Интересно, переживает ли Бог по поводу своего бессмертия? Ведь это единственное, что Он не может сделать - умереть. А еще всемогущий... | ||
Cristo moreno
Pasa
De lirio de Judea
A clavel de España...
¡Miradlo por dónde va!..
¡Miradlo por dónde viene!..
Federico García Lorca, Cante Jondo.
с лицом, растрескавшимся от солнца и мороза, с влажными от столетних дождей и рассыпчатыми от печальных ветров спутанными прядями волос, никогда не знавших гребня.
В огромных раскосых глазах его, сияющих, как тысячи солнц, мутных, как тысячи лун, черных, как нескончаемая зимняя ночь, прозрачных, как летнее небо,
дымилась черная тоска, пылал неугасимый, как куст, огонь веселья.
Шёл мрачный человек,
с открытым лицом юноши, с тусклыми чертами дряхлого старика,
стройный, сгорбленный под ношей целого мира,
свежий, как тысяча невинных младенцев,
покрытый корой времени, как мойра,
роняющая веретено из дрожащих рук.
Обвитый розовыми гирляндами, украшенный лаврами и тернцом,
покрытый обуглившейся тканью несбывшихся снов,
звеня ржавыми от крови обрывками цепей,
шёл мрачный человек,
никогда не останавливаясь.
По высохшим озерам, вдоль русел забытых рек и сквозь туманные болота, задыхаясь от ядовитых испарений, вдыхая полной грудью смрадный аромат гниющих трупов, нашедших последнее успокоение в молчаливой чавкающей трясине,
шёл мрачный человек,
по холодному мрамору и обжигающему песку,
никогда не останавливаясь.
Его видели всегда, с той незапамятной поры, как с глаз упала пелена - неожиданно рассеивающийся туман открывал его обожженные усталые черты,
неопределенные, резко очерченные,
врезающиеся в память навсегда,
его страшные в невыразимой тоске
белки.
Когда он проходил сквозь шумные зачумленные города, люди иногда падали ниц, рыдая,
он, продолжая идти, оборачивался
и долго и грустно смотрел;
иногда бежали за ним, умоляя взять с собой -
он не оборачивался,
но и не ускорял шага;
иногда дети, увидев его, в страхе убегали, шепотом рассказывая, что, вот, опять он проходил; были и такие, что в упор не видели его и потому хохотали - им казалось, что разъяренная толпа бежала за отсутствием, простирая руки к пустому воздуху,
ну и где же он, говорили они,
почему он не остановится?
какое неуважение!
Каждый описывал его по-своему: некоторые утверждали,
что он был худой, невысокого роста,
одет в льняные одежды цвета молока,
глаза у него цвета весеннего неба,
а волосы длинные и каштановые;
другие говорили,
что волос у него не было вовсе,
а цвета глаз не разобрать;
третьи говорили,
что он невидимый,
а в руках у него зеленое знамя.
И настолько разными были эти описания, что люди, полные справедливого гнева, затевали войны,
перерезая друг другу глотки,
отсекая головы,
вспарывая животы,
бросая младенцев в огонь,
а он печально смотрел,
продолжая идти,
на потоки крови, что струились по склонам зеленых гор, замутняли прозрачные реки, и кропили хрустящий песок,
не останавливаясь,
хотя ему и кричали вслед, протягивая окровавленные мечи.
Плачущие дети привлекали его внимание, он пристально глядел на них, ласково и небрежно гладил их
пыльные волосы,
продолжая идти,
а детей тем временем бросали в огонь, потому что их матери утверждали,
что никаких льняных одежд цвета молока
на нем не было.
Окруженный скорбными демонами страха и недоверия,
шел мрачный человек,
и в перламутровых отблесках морей, и в волнах древних озер, и в потоках печальных водопадов видел
уродливых химер, казавшихся ангелами,
и прекрасных ангелов, ставших химерами,
Побиваемый розами,
шёл мрачный человек,
и на лице его отражались попеременно
удивление, восторг,
разочарование, возмущение,
а иногда он улыбался,
обнажая сверкающие зубы,
беззубую сморщенную улыбку
беспомощного старика,
и слёзы струились по бледным смуглым щекам,
прожигая кожу,
оставляя страшные соленые рубцы.
Иногда мрачный человек прикрывал усталые веки - скрыться от сияния тысячи солнц, мерцанья тысячи лун, покалывания тысячи звезд, и представлял себя
неподвижно лежащим
на склоне арасенского холма,
вдыхающим тревожный аромат
розмарина,
забытым всеми,
плывущим лицом вверх
вдоль изъеденных проказой
берегов Вечной Реки,
глядящим в небо
пустыми глазницами.
Но он продолжал идти,
никогда не останавливаясь,
ни с кем не заговаривая,
мрачный человек,
вечно юный, как Гиацинт, вечно древний, как дряхлая мойра, чьи дрожащие руки не могли удержать веретена, смертельно усталый и печальный
бог, выдуманный людьми,
обреченный на бессмертие
и скитания;
бог, выдумавший людей,
обреченный на бессмертие
и скитания.