Аннотация: Тебя ждёт одиночество светлой Звезды. Терпкое счастье вечной дороги. Крылья ветра за спиной. Полынь, вереск и аир. Пойдёшь ли со мной?
Певец
Странник выбрал стол в дальнем от входа и стойки углу. Отсвет камина ложился на пол алым пятном, позволяя пришедшему укрыться в тени. Зачем пришёл, он и не знал ещё. Узнает. Скоро. А пока - слушать и ждать. Бархатные переливы приглушённых струн: осенняя ночь, горячее вино, тепло очага в далёкой чужой стране.
В трактире было людно: небольшой городок, но тракт всегда оживлён, а уж особенно - осенью. Купцы, их охрана, солдаты, да и местные, горожане. Глухо стучали полные кружки, скрипели скамьи и голоса звучали, то тихие, тревожные, то резкие, почти весёлые. Говорили об урожае, о разбойниках на дорогах, да лиходейских тварях в лесах, о налогах говорили, о дальних землях, о зиме грядущей, да о делах государственных. Много говорили, шумно. Будто гудение растревоженных струн, без согласия, без мелодии. Только одинокой нотой, светлым переливом над общим шумом замер у огня юноша. Молчал, большая кружка прыгала в руках. Будто чистый звон - взволнованное нетерпение.
Странник принёс ветер в складках плаща. Он шёл давно и привык доверять дороге. И дорога его берегла. Раз привела сюда, значит, нужно. Странник нежно поправил свою лунную Арфу под плащом за спиной. Потерпи, не пора ещё. Подумай пока, что сыграем им, о чём споём? Шумновато здесь, да только и в мире нынче не тихо. В мире тихо не бывает. Только люди давно уже разучились слушать.
И потому были они, странники, певцы, Носящие Арфу. Те, кто слышал Песнь, великую Песнь мироздания. Песнь вела их, и они шли. Они пели и люди слышали их голоса и голоса Арф, а за ними - голос мира. Так шёл и он.
Его песня - ледяной обжигающий ветер, бесконечная лента дороги, вечный путь за горизонт. Его песня - тихие слова Памяти, голос камыша и диких луговых трав, цветов, что выросли на развалинах сгоревших городов, на древней крови, и гор, что встретили тысячи зим. Его песня - свет Звезды, сияние Надежды, обещание рассвета, робкое тепло, стирающее иней с людских сердец. Голос Арфы - серебристо-полынная тайна, горечь знания, терновое вино гордой памяти. В каждом переливе серебряных струн - властный зов Мира. И кто услышал его - просветлел сердцем. И кто откликнулся на него - отправился в путь. И кто принял его в душе своей - будет петь. И пока звучит Песнь - ничто не будет забыто, не угаснет Звезда-Надежда и бесконечная ночь беззвучия не получит мир.
Он шёл давно и привык доверять дороге. И дорога его берегла. Но ни разу ещё Странник не встретил того, кто мог бы принять от него Песнь и Арфу. Нет, не железо струн, не дерево основы, Арфа - лунный свет и полынное серебро, древние чары, вечная память. И не забыть певцу ни одного рассвета, ни одного сорванного цветка, на одной росинки, скатившейся по щеке. Обо всём, что было, расскажет Арфа. Обо всём, что будет, догадается певец.
- Эй, хозяин, пусть Искра нам спляшет! - прокричал кто-то, грохнув пустой кружкой об стол. Зал наполнился одобрительным гулом.
Только трактирщик хмуро поглядел из-под кустистых бровей да пробасил:
- Не сегодня. Да и не завтра. Не знаю, когда уж теперь. Вель, музыкант-то наш, певун, в столицу подался, чтоб ему... хорошо там устроиться. А без музыки что ж плясать. Нечего.
- А дозволь, хозяин, я сыграю, - чистый голос, звонкий от волнения. Юноша поднялся, как тетива освободилась. Мягкое тугое золото волос, торжественность, гордость, детский восторг в огромных карих глазах, пальцы нетерпеливо теребят ткань потрёпанного футляра. Может быть, это он? Может быть, из-за него? Может, за ним? Красивые руки, тонкие и сильные, руки музыканта. И живой огонь в глазах.
- Да на чём же, позволь спросить? - удивился трактирщик.
- Вот. Вель мне оставил, - и непонятно, какое слово ударил. Для него все важны. Юноша осторожно, почти благоговейно поднял футляр. Начал расстёгивать пряжки. Вскоре понял, что делать это с кружкой в руках неудобно. Поставил её на стол. Повернулся. Задел. Уронил. Кружка покатилась под лавку. Зал задрожал от дружного хохота. Юноше едва хватило выдержки стерпеть. Наверное, перед глазами поплыли круги и в ушах застучал барабан. Едва, но хватило. Наконец, упрямые пряжки сдались и в руки юноши легла старая девятиструнная лютня. Он погладил тёмное дерево, будто прошептал: "Не подведи..." Едва коснулся струн, неумело, но нежно, рука еле смыкалась на грифе. Но лютня пела, уже пела, пела всё равно. Да, менестрель, многому тебе ещё учиться. А не мне ли учить? Руки дрожат, путаются лады. Да ты и дышать позабыл, как же запоёшь?
- Эй, там, - крикнул трактирщик в распахнутую кухонную дверь, - позовите Искру, да пусть для танца оденется!
Чему научу тебя? Слышать. В сиянии звёзд - тихие переливы флейты. Бесконечно высокие звенящие ноты горных вершин и мягкий шёпот тающих на рассвете облаков. Низкие голоса земли, торжество бушующего моря, мелодию ветра и пламени. И неизбывно печальную едва уловимую тему одинокой скрипки - время. Ты узнаешь, как звучит застывший янтарём солнечный свет. Ты узнаешь, как поёт холодный осенний туман. Ты услышишь, каков танец птиц в высоте, голос снов, смех новорождённых трав. Вереск расскажет тебе, почему расцвёл. Огонь расскажет тебе, для чего живёт. И закат поведает, за что горит. Понимать их слова - научу тебя. А ещё научу - помнить. Это горький дар, однажды приняв, не отвергнуть его. Память жестока порой к своему хранителю, особенно, если это память о людях. О них ничего не скажу тебе, всё узнаешь сам. И тогда сможешь петь. И тогда лунным серебром в твоих руках соткётся Арфа, твой голос навеки. В каждом переливе светлых струн - властный зов Мира, слова Надежды. Тебя ждёт одиночество светлой Звезды. Терпкое счастье вечной дороги. Крылья ветра за спиной. Полынь, вереск и аир. Пойдёшь ли со мной?
Только вдруг запнулась лютня, умолкла в нерешительности и смущении. И Странник услышал смех, звонкий лазоревый колокольчик. Девушка вошла в зал, стремительная, как порыв ветра, лёгкая, как тень облака, яркая и звонкая, действительно, искра.
- Кто сыграет для меня?
- Я! Сыграю... - лицо юноши залила густая краска, и руки в конец перестали слушаться. Руки музыканта. Но девушка улыбнулась.
Не зазвучала чище старая лютня и не прибавилось мастерства в неловких пальцах, но сквозь нагромождение звуков стал пробиваться робкий росток чистой мелодии. Серебристо-зелёные клейкие листочки стали распускаться мягкими переливами, лёгкой сетью нежных побегов заплелись голоса струн. Звонкий переливчатый аккорд - голубой цветок с острыми лепестками. Цветок ветра. Дыхание новорожденного дня. Крылья юной мечты. Чистота ледниковых озёр. Стремительный перебор - алый с золотом, будто пламя. Жаркая клятва. Слова, обжигающие губы. Слова, что можно произнести лишь однажды. И - самый важный вопрос. Ледяная бездна, голос холодной стали - это нет. Хрустальный перезвон девяти согласных струн, как выдох - это да. И новая тема - тревожный фиолетовый цветок, туманное марево - ожидание. Тайное решение другого сердца. Ледяная бездна, голос холодной стали - это нет. Хрустальный перезвон девяти согласных струн, как выдох - это да.
Бархатистый густой голос нижней струны - зелёный мохнатый бутон. Это жизнь. Предстоящая. Неизвестная. Серебристым звоном высоких нот - утренняя роса по тяжёлым нераскрывшимся ещё лепесткам. Детский смех. И переплетение всех голосов, звучание всех струн - легкой вязью, затейливой и простой, всеми цветами, всем сердцем - это мир, весь и сразу, для Неё. Это имя, имя солнца, Её имя.
Её имя было последней нотой. И было первой. И было каждой. Она слышала. Она поняла. Хрустальный перезвон девяти согласных струн, как выдох - это да.
- Сыграй ещё. Для меня, - попросила девушка.
- Отныне я играю только для тебя, - ответил менестрель.
К чему травить душистый мёд извечной горечью полыни? К чему скупое тепло надежды там, где греет счастье? К чему пламя звёзд тому, кому тепло на земле? Блекнет лунное серебро в золоте рассвета. К чему слова печали ледяным ветром в тепло уютного очага? И этот зов, что уводит в ночь, обманным сиянием запретной тайны, пусть молчит. Заклинаю, пусть молчит сегодня.
Вот так. Дорога знает всё. И приготовила урок отнюдь не юноше со старой лютней.
Странник поклонился истинному Певцу и скорее вышел в ночь, придерживая струны Серебряной Арфы, чтобы, не приведи богиня, не зазвучали.