Андрей уже с пять минут таращился на свою мать, ожидая то ли когда она его заметит, то ли просто удобного момента, чтобы заговорить. Это было не так-то просто - поди сумей выбрать секунду, в течение которой мама не будет держать в руках ложку, проходить короткий путь от стола до плиты, стряхивать с разделочной доски остатки овощей, вытирать стол... Иногда она, правда, останавливалась и переводила дух, но и тогда Андрей опасался подавать голос - мама отдыхала. У него была не очень-то обычная мать, и поэтому он к ней, как и все другие, подходил с особым тщанием. Нужно было улучить мгновение, ту самую долю секунды, когда она будет ожидать его услышать. В противном случае, он не получит ответа на желаемый вопрос, а мать, вдобавок, разразится ругательствами, проклиная на разные лады тот день, когда решилась все-таки завести ребенка.
Это постоянное "завести ребенка" Андрея, надо сказать, сильно напрягало. Из-за этих слов он долгое время смутно подозревал, что его породила на свет та же неведомая сила, что порождает несчастных котят и щенят, обитающих в подъездах и тоскливым воем выпрашивающих себе еду у случайных прохожих. Ему казалось, что он тоже лежал когда-то на бетонных ступенях и жалобно скулил, пока мама, наконец, не решила завести ребенка и не подобрала его, после чего милостиво позволила жить в своем доме.
Так Андрей считал вплоть до того момента, когда Тимка, его новый школьный товарищ, поступивший, как и он, в первый класс и составивший ему компанию за третьей партой второго ряда, не принес куда более любопытные, но крайне подозрительные сведения о появлении детей. У него получалось как-то так, что дети производятся двумя родителями с помощью странного колдовского акта, суть которого пока оставалась для Тимки тайной. Он непременно обещал выяснить, что для него требуется и как именно все происходит, но, увы, Тимка почти сразу после этого вроде как заболел, и с тех пор от него уже два месяца не было ни слуху ни духу. Андрей заходил к нему домой, но ему всегда говорили, что Тимка гулять не пойдет, и разговаривать с ним нельзя. А учительница в ответ на его вопросы неизменно переводила тему на его тетрадки по чистописанию, оставляющие желать лучшего. Так что Андрей сделал логичное заключение: либо родители застукали Тимку во время колдовского акта и убили его, либо просто боялись, что он все расскажет, и потому держали его взаперти. В конце концов, можно ли доверять секрет воспроизводства человечества кому попало.
Но время шло, и Андрей засомневался в значимости своих выводов. Ведь вокруг было столько много детей, будто бы их производство поставили на поток искусные мастера. Невозможно, чтобы никто из родителей его одноклассников не знал этот секрет. Не могли же они всех своих детенышей подобрать в подъездах! Судя по ним, лишь немногие были сердобольными и способными на подобный акт милосердия.
Окончательно иллюзии Андрея разрушила учительница. На уроке природоведения зашла речь о котятах, и когда кто-то высказался о бездомных зверьках, учительница сурово высказалась:
- Бездомных от рождения не бывает! Если они бездомные - значит, кто-то их выбросил. Если котенок или щенок родился бездомным - это потому, что кто-то выбросил его мать. Никогда так не делайте. Вы в ответе за тех, кого приручили. В "Маленьком принце"...
Но Андрею было неинтересно, что там, в "Маленьком принце". Он думал о том, как ошибался. Бездомных не бывает! Либо кто-то его выбросил, либо мать нашла его где-то еще... Однако тут рассуждения заходили в тупик. Даже если сначала его выбросили, мать у него все равно была. Логично тогда предположить, что его мать - это не нашедшая его женщина, а именно мать. Но где она его, в таком случае, взяла? Непонятно.
Андрей поднял руку и, когда учительница отвлеклась от какого-то причудливого рассказа о принцах, планетах и цветках, спросил:
- А откуда они берутся? Ну, котята и щенята.
- Как откуда? - учительница поправила очки, съехавшие на переносицу. - Рождаются.
- Как рождаются?
- У своих родителей.
- А как именно? - не отставал Андрей.
Учительница немного замешкалась, но потом твердо ответила:
- Тебе еще рано это знать. Но если интересно, спроси у родителей.
Андрею такое предложение совсем не понравилось. Мать его, как уже упоминалось, была особенной, и неизвестно было, как она могла отреагировать на подобный вопрос. Поэтому Андрей сначала поспрашивал одноклассников. Толку от этого было немного - все их ответы показались ему полной чушью.
- Мама говорит, - сказала Вероника, - что меня аист принес.
- Мама говорит, - сказал Сергей, - что меня в капусте нашли.
- Мама говорит, - сказал Данил, - что им меня Бог дал.
- Звучит так, будто все мамы - полные дуры, - ввернул Антон.
- Почему? - хором вопросили малыши.
- Потому что это - полная чушь! - решительно заявил Антон. - С чего бы Богу создавать и тем более отдавать детей! Про капусту вообще страшная чушь. Вы когда-нибудь видели капусту? Как туда вместится ребенок! А еще мы с мамой и папой были летом в Польше. Там были аисты. Это огромные птицы! Во-о-от такие! Когда один пролетал мимо, мама чуть с ума не сошла. Стала бы она брать у него что-то... Да она бы в обморок упала. Еще до того, как он к ней подлетел с ребенком.
Дети задумались. Тут из кабинета вышла учительница, и они набросились на нее, вопрошая, какого размера аисты. Учительница подтвердила, что довольно большого.
Версия с аистом отпала, как и другие. Да и, опять же, у аиста, Бога или еще кого тоже должен был откуда-то взяться ребенок. То есть вопрос был не в том, как он попал к родителям, а откуда он вообще взялся. На этот вопрос никто из детей ответа не знал, а взрослые отвечать почему-то не хотели.
Спросить мать было единственным возможным выходом. И Андрей решился на этот отчаянный шаг.
Строго говоря, его мать совсем не была человеком, которого стоило опасаться, но ее все-таки опасались. Она очень часто ругалась, иногда даже лезла в драку, но - и Андрей это ценил - на него могла только замахнуться, а ударить - никогда. И даже когда она накинулась с кулаками на его дядю, он очень легко ее усмирил, смеясь при этом, и Андрей понял, что видимая агрессивность матери - это только для вида. Пугали больше не ее маленькие кулачки, а непредсказуемость слов и действий. Так, в ответ на невинный вопрос, можно ли взять конфет, она могла с гневным воплем запустить в стену кастрюлькой или книжкой (в зависимости от того, что находилось у нее в руках), а если спросить ее о чем-нибудь серьезном, например, что делать с двоечной работой по чистописанию, она могла махнуть рукой и лениво проговорить "забей". А иногда все происходило наоборот.
Но любопытство было сильнее Андрея, и он решился. Ему непременно хотелось знать, откуда появляются такие существа, как он.
Мальчик в очередной раз проводил взглядом мать, снующую по комнате в коротком черном платье и небрежно повязанном сером фартучке, на котором расплылись следы от кетчупа, масла, вина и бог весть чего еще. Ее темные кудри, небрежно схваченные на затылке, развевались у нее за спиной, когда она с сумасшедшей скоростью хватала что-нибудь со стола и устремлялась к плите.
Но вот она бухнула очередную кастрюлю на горячую конфорку и перевела дух.
- Мама, - робко проговорил Андрей, молясь про себя, что поймал нужный момент.
- Чего тебе, - буркнула мать.
- Откуда берутся люди?
Мать удивленно оглянулась на него. Потом вдруг прыснула, но тут же спохватилась и поторопилась сыпануть в кипящую воду соли.
- Так. Откуда берутся люди. Резонный вопрос, - проговорила она.
- В школе говорят всякую чушь, - воспользовался Андрей словечком Антона, - про капусту, аиста и Бога.
Мать обернулась и, облокотившись на плиту, приложила длинную ложку к губам.
- Про аиста и капусту понятно. А про Бога чем обосновываете? - в голосе ее слышался неподдельный интерес, что в общении с Андреем бывало у нее крайне редко. Чаще всего такой тон у нее был только когда она разговаривала со своими друзьями и родственниками, а если Андрей пытался вмешаться во взрослую беседу, то говорила, что "ты, гм, еще не умный".
Про Бога они подробно не рассматривали, все больше про аиста, но тем не менее Андрей уверенно проговорил:
- Ну, у Бога тоже откуда-то должен был взяться ребенок, чтобы отдать его родителям.
- Э, темнота! - воскликнула мама, постучав ложкой по краю кастрюли. - Суть теории о Боге именно в том, что ему никто ничего не должен давать. Он сам все создает. Из ниоткуда. Понимаешь? Раз - и есть у него ребенок, раз уж захотел. Хотя, - мать вдруг нахмурилась, что было верным признаком глубокой задумчивости. - На черта ему создавать детей? Мороки столько. Если уж создает, то, наверное, сразу уже сформировавшихся. Как думаешь? Ты ведь не про детей спросил. Про людей.
- Ага, - на всякий случай сказал Андрей, хотя не думал решительно ничего. Когда мама так говорила, он ни слова не понимал.
- Вообще, интересный вопрос, - продолжала мать, постукивая ложкой. - Кажется, по христианским представлениям Бог создает только душу, а тело - это уже наша забота. Если он создает душу, подразумевающую наличие тела... Интересно, как эта душа выглядит? К черту все представления о свете. Логичнее предположить, что она выглядит как более или менее сформировавшийся человек. Его будущее, так сказать. Ведь все, что накапливается на душе во время всей жизни, всего лишь материал для конечного результата, который, казалось бы, предопределен... Да, предопределен, - повторила она. - Любопытно, любопытно... Получается, кто-то действительно делает заранее запрограммированные души, а, значит, и людей. И тела, может, делает, кто знает. Всех не проверишь, как кто родился, кто откуда взялся.
- Правда? - немного встревожился Андрей, уяснив из длинной тирады матери только то, что кто-то делает людей. - А кто их тогда делает?
- А черт его знает, - отмахнулась мать, снова поворачиваясь к плите. - Бог. Ангелы. Аист. Да кто хочешь.
Андрей понял, что больше от нее ничего не добиться, и побрел во двор. Он и так получил куда более ценную информацию, чем планировал.
Итак, мать сказала, что людей кто-то делает. Возможно, Бог. Возможно, Ангелы. Это казалось вполне логичным, непонятно было только то, зачем их делают. Не для того же, чтобы они учились чистописанию в школе, в самом деле.
Во дворе было пусто. Это был большой двор, заросший нестрижеными кустами и обезображенный разнообразным старым мусором. То есть, это взрослым он казался обезображенным, а для Андрея различные деревяшки и железки были в свое время настоящей кладезью сокровищ, и пусть он за свою недолгую жизнь успел досконально изучить этот отживший свое мусор, мальчик все равно относился к нему с теплом и в свободное время был не прочь залезть за бетонные плиты, за которыми, он знал, покоились наполовину сдутый резиновый мяч, несколько пар старой рваной обуви, детали от игрушек и ужасно грязный сломанный зонт.
Но сейчас Андрею было не до этого. Он и не подумал о былых исследованиях, а подошел к ближайшему кусту и, щелкнув пальцем по жухлой веточке, чьи листья уже совсем опали, вопросил ее:
- А если бы у тебя были дети, что бы ты с ними сделала?
Веточка не ответила. Да и с чего бы ей отвечать, грустно подумал Андрей. Он и так знал ответ. Веточка бы позволила своим детям вырасти, пожелтеть и опасть, а затем превратиться в перегной. Как глупо и бессмысленно! Веточке наверняка стыдно было в этом признаваться, как, впрочем, и всем другим.
Погода на улице была мрачная: небо затянуло грязно-серыми тучами, накрапывал осенний дождик. Улицы поселка тонули в той особенной хмурой тишине, которая бывает только в плохую погоду. В снегопад или ливень можно насладиться уютным светом окошек, едва проглядывающим сквозь пелену непогоды, и подумать о том, что вот кто-то за этими окнами сидит, завернувшись в плед, и с удовольствием потягивает горячий чай, слушая вой ветра, но в такой мелкий противный дождик как-то само собой подразумевалось, что настроение у обитателей домов мрачное и раздраженное. Еще бы! Дождь вроде как есть, а вроде как и нет. На улице холодно, сыро и грязно.
Андрей не вполне разделял это ощущение, потому как, тут уж не поспоришь, дети видят все несколько иначе, и мелкий дождик не помеха их играм - разве что их родителям, которые во что бы то ни стало хотят запереть детей дома. Андрей был лишен подобной участи, так как его матери было решительно все равно, в какую погоду он гуляет, но все-таки он засобирался домой. На улице было промозгло, яснее ясного, что никого из ребят погулять не выпустят, а одному и делать-то особо нечего... Не разговаривать же с веточками, в самом деле.
Андрей уже отступил по направлению к дому, когда вдруг ветви куста, с которыми он разговаривал пару минут назад, зашевелились, и явно не от ветра. Мальчик вздрогнул и резко обернулся. Длинные прямые ветки беспокойно колыхались... Вот между ними протиснулись чьи-то большие грязные руки и раздвинули их в сторону.
- Привет, - проскрипел мужской голос. - Ты чего тут делаешь?
Инстинктивный страх, прихлынувший было к Андрею, неспешно стал двигаться в обратном направлении. Конечно, Гавриил, известный всем жителям поселка как неисправимый пьяница, не был лицом, заслуживающим доверия, но и бояться его, как считал Андрей, особо не следовало. В конце концов, его все знали. А то, что никогда не были с ним вежливы и не упускали случая высказаться о его персоне в самом дурном смысле... Это не имело никакого значения. Ведь взрослые постоянно ругают и своих детей тоже, так поди разберись, кого они любят, а кого ненавидят.
Поглощенный мыслями о новых людях, Андрей совершенно забыл, что находится в собственном дворе и имеет право делать все, что его душе угодно, и никому не давать отчета, кроме, конечно, матери, которая никогда таких отчетов не требовала.
- Думаю, - ответил он не без смущения.
- О чем? - багровое, испещренное преждевременными морщинами лицо Гавриила проявило признаки любопытства.
- О том, откуда берутся новые люди. Кто их делает. Похоже, никто толком не знает, - добавил Андрей, чтобы Гавриил не подумал, будто он один такой глупый и не может разрешить данную проблему.
В отличие от других взрослых, Гавриил не засмеялся, не напрягся и не смутился, а совершенно точно заволновался. Андрея это удивило.
- Гм!.. - выдавил из себя Гавриил и почесал немытым пальцем переносицу. - А зачем тебе это знать?
- Не знаю. Хочу.
- Ага... Ну, раз хочешь... Вот что, парень! Притащи мне бутылочку, и я тебе покажу, кто делает новых людей.
- Правда? - обрадовался Андрей.
- Ну! - подтвердил Гавриил и нервно покосился на дом Андрея. Когда мальчик пошел к двери, он беспокойно забурчал себе под нос: - Да-да... Ну и что? Все правильно... Как будто на меня можно рассчитывать... Можно доверять... Ничего подобного, все и так знают. Что ж с того, что я покажу... Он сам хочет узнать... Пусть сам и разбирается...
Андрей уходил, слыша эту странную череду обрывочных фраз, а когда вернулся со стащенной из кладовки бутылкой какого-то крепкого напитка, названия которого не знал, этот непонятный бред, срывающийся с растрескавшихся пухлых губ, все продолжался. Замолчал Гавриил только при виде вожделенной бутылки.
Он сразу выхватил ее из рук мальчика и, не тратя времени даром, свинтил крышку и сделал большой глоток. После этого он пришел в самое лучшее расположение духа, а заодно и уверился в правильности своих рассуждений, если это можно было так назвать, касательно вопроса Андрея.
- Пошли, - обратился он к нему. - Отведу в нужное место.
Андрей беспрекословно подчинился и нырнул следом за Гавриилом в кусты. Выбравшись с другой стороны живой изгороди, они пробрались через несколько дворов, прошли мимо кособокой лачуги Гавриила и направились к лесу. Дождь так толком и не пошел - небо потяжелело от воды, но ни в какую не хотело проливать ее.
Дорогой Гавриил то и дело прикладывался к бутылке и на вопросы Андрея на то, куда они идут, почти не отвечал. Все его отрывистые фразы сводились к тому, что он просто выполняет свое обещание, раз уж он все равно конченый человек, нечего ему блюсти всякие там правила-не правила... Произнося что-нибудь в этом роде, Гавриил снова сбивался на непонятную Андрею речь, состоящую из почти несвязных слов, поэтому Андрей после двух или трех попыток решил вовсе не задавать вопросов.
Они углубились в лес и долго шли по тропинкам. Потом Гавриил увлек мальчика в глухую чащу, где не было даже намека на дорогу, и только там остановился и перевел дух.
- Ну, парень, - сказал он, - заходи вон за те елки.
Сказав это, Гавриил скользнул в ближайшие кусты и был таков. Андрей поначалу испугался, что его бросили в лесу одного - хоть он кое-как и помнил дорогу, все равно было боязно. Но мальчик не успел еще как следует осмыслить свое положение, когда неожиданно заметил, что в вечернем полумраке густого леса гуляют отблески света. Падали они, безусловно, из-за елок, на которые указал Гавриил.
Вера Андрея в проводника снова окрепла, и он, сжав давно озябшие пальцы в кулачки, решительно направился в указанном направлении. Мальчик легко протиснулся между разросшимися еловыми лапами и оказался на довольно большой поляне. В середине ее стоял домик, по кособокости своей ничуть не уступавший лачуге Гавриила, правее - почти разрушенный сарай. Все вокруг было забросано разнообразным мусором. Андрей даже не стал к нему присматриваться, потому как эта живописная разбросанность ясно говорила о том, что здесь находится чья-то мастерская, и валяющиеся вокруг предметы - это, безусловно, заготовки, неудавшиеся работы, могущие еще сгодиться, и прочий хлам.
Перед сараем лежала огромная наковальня. У нее стоял высокий рослый мужчина с длинной гривой непослушных черных волос. Одет он был странно - такую одежду Андрей видел только в книгах по истории. Как он помнил, такое называлось туникой, схваченной поясом на талии. Вдобавок, через плечо у человека была перекинута звериная шкура. В руке он держал молот, которым так и сяк пытался отбить что-то у предмета, лежащего на наковальне, но у него, должно быть, ничего толком не получалось.
Андрей сделал несколько шагов к нему навстречу, и прошел бы еще дальше, если бы не споткнулся. Но он споткнулся и упал на четвереньки. Взгляд его поневоле уперся в мусор, разбросанный на поляне, и у него сперло дыхание...
Вокруг, насколько хватало глаз, были разбросаны части человеческих тел. Детские ручки. Взрослые ноги. Туловища и безволосые головы самой разной величины. Глаза Андрея выловили и такие части тела, названия которых он в точности не знал - например, были среди этого жуткого многообразия штуки, похожие на его член (так называла его висюльку мама, когда он высовывался из ванной или из туалета голым - "не свети мне своим членом", говорила она, приводя в ужас всех знакомых), только уж больно большие и какие-то уродливые. Было и то, что он однажды углядел в детском саду у одной из девочек, но тоже настолько большое, что Андрей не был уверен в том, что не ошибся.
Он ткнул пальчиком в ближайшую руку, которую словно бы аккуратно отрезали от ребенка примерно его возраста. Она была настоящая, но очень холодная. Идеально ровный срез чуть повыше локтя пугал своими смешанными буроватыми цветами.
- Вот так-так. И что ты здесь делаешь? Тебе рановато. И вообще не положено.
Пока Андрей в ужасе оглядывал поляну, человек с молотом подошел совсем близко и даже наклонился к мальчику, стоящему на четвереньках. Тот поднял на него взгляд и с новым приливом удивления обнаружил, что из волос мужчины торчат рога - точь-в-точь такие, как у быков.
- Меня Гавриил привел, - выдавил из себя Андрей.
- Гавриил! - фыркнул мужчина. - Совсем из ума выжил.
Взмахнув своей нечесаной гривой волос и помахивая на ходу молотом, он направился к наковальне. Андрей, зачарованно глядя на него, кое-как встал на ноги и пошел за ним.
- А вы кто? - робко спросил Андрей.
- Туа, - коротко ответил мужчина, пристально вглядываясь в свою цель, над которой он уже, видимо, долго корпел со своим молотом.
- А что вы здесь делаете? - воспылал любопытством Андрей.
- Людей. А что, не похоже?
- Похоже, - машинально признал Андрей.
Лишь через секунду Андрея осенило, и душу его всколыхнуло совсем другое волнение, нежели то, что он испытывал несколько минут назад. Вот оно! Гавриил не соврал. Он привел его к тому, кто делает людей.
- Настоящих людей? - уточнил Андрей.
- Не таких настоящих, как ты, - ответил Туа.
Андрей пошел вперед, стараясь не наступать на части тел. Это было практически невозможно, поэтому, несмотря на опасливую осторожность, его ноги то и дело придавливали пальцы рук, задевали туловища, а один раз он даже случайно перевернул одну из голов. Голова перевернулась, и Андрею стало не по себе: это была младенческая головка с устрашающе белеющими белками широко распахнутых глаз. Ее вполне можно было принять за кукольную, если бы не хорошо заметные кровавые прожилки и мертвенный оттенок кожи, на которой отпечатались впадинки от камней, лежащих на земле.
Мальчик осторожно переступил через нее и стал пробираться дальше, изо всех сил стараясь ничего больше не задевать. Но взгляд его нет-нет да и скользил по поляне; к счастью, большинство голов лежали лицами вниз, но Андрей все-таки заметил еще несколько страшных картин. Белки глаз, приоткрытые рты, некоторые будто распахнутые в немом крике, кровавые срубы шей. Впрочем, у многих голов шей не было вовсе, они либо лежали рядом - самой разной длины, кое-какие ужасно длинные, - либо покоились под грудами других частей тел.
Туа продолжал стучать молотом по наковальне. Каждый удар разносился по лесу глухим эхом, и Андрей удивился, что по дороге не обратил на эти звуки внимания.
Наконец, он кое-как добрел до наковальни, но она была слишком высокой, чтобы он мог увидеть, над чем так трудится Туа. Поэтому он просто встал рядом и стал сверлить его просительным взглядом. Но на него долго не обращали внимания, и Андрей, не выдержав, заговорил, пытаясь уместить фразы между ударами молота. Из-за этого вопрос его прозвучал очень отрывисто:
- А если вы... Делаете людей... Значит, вы... Бог... Или Ангел?
- Между Богом и Ангелами большая разница, - ответил Туа. Он говорил ровно, но его голос легко перекрывал грохот ударов - во всяком случае, Андрей прекрасно его расслышал. - Ангелы не появляются из ниоткуда.
- И их кто-то делает? - Андрей попробовал тоже говорить ровно, и хотя он сам не расслышал собственного голоса, Туа его услышал.
- Ангелов делает Аи, - сказал он. - Конечно, смотря каких Ангелов ты имеешь в виду. Ангелы - понятие растяжимое.
- А люди?
- Еще растяжимей.
- И их тоже делает Аи? - спросил Андрей, хотя понятия не имел, кто такой Аи.
- Нет. Людей делаю я.
В доказательство своих слов Туа ударил по наковальне с такой силой, что та, как показалось Андрею, подскочила на земле. Брови Туа сильно нахмурились: было видно, что он очень раздражен. Андрея вновь одолело любопытство, и он, оглядевшись, нашел выход удовлетворить его.
Вокруг наковальни среди частей тел и каких-то подозрительного вида ошметков валялись разнообразные инструменты неестественно больших размеров - еще один молот, щипцы, топор, пила, долото. Андрей остановил свой выбор на молоте. Бочком пройдя к нему, он, чуть нервничая (ведь Туа наверняка не понравится такое употребление его инструмента), осторожно забрался на огромный боек. Теперь он мог видеть, чем занят Туа.
На наковальне лежала маленькая человеческая ручка - от кисти до локтя. В принципе, это была обычная рука, такая же, как у Андрея, кроме одного но. "Но" заключалось в том, что вместо пяти пальцев на ладошке их было шесть. Из-под большого пальчика выглядывала точная его копия, и Туа, видимо, пытался отшибить ее своим молотом - основание пальца было сильно покорежено, но он все равно держался.
- Ой! - вырвалось у Андрея. - А почему так?
- Спроси у того, кто приносит детали, - мрачно буркнул Туа.
- А нельзя так оставить? - Андрею стало жаль его бесплодных усилий.
- Нет. Из-за таких вещей слишком много шума...
Туа хотел еще что-то сказать, но оборвал себя на полуслове. Он задумался, неотрывно глядя на Андрея, так что мальчику стало не по себе.
- Дай сюда свою руку, - наконец, сказал Туа.
Андрею подумалось, что он хочет сравнить его руку с шестипалой - а ну как окажется, что он, Туа, ошибался, и шесть пальцев это, на самом деле, нормальное явление. Андрею не хотелось лишний раз его расстраивать, но и спорить со взрослым было неразумно, так что он послушно положил руку на наковальню.
Туа и впрямь критически осмотрел сначала его конечность, потом ту, над которой работал уже несколько часов. Сдвинул руки поближе, измерил что-то пальцами. Потом отбросил молот в сторону, отодвинул дефектную руку подальше и на мгновение скрылся от глаз Андрея: он наклонился, поднимая что-то с земли.
Но вот Туа снова выпрямился и р-раз! - прежде чем Андрей успел что-нибудь сообразить, огромный топор опустился чуть повыше его локтя. Он только увидел собственную руку, которую Туа пристально разглядывал, держа ее слишком далеко от Андрея, чтобы она все еще считалась его рукой, а потом в глазах у него потемнело, и он уже ничего не видел.
Туа некоторое время смотрел на так кстати доставшуюся ему деталь, потом удовлетворенно кивнул, приделал руку к маленькому туловищу, аккуратно прислоненному к стене сарая, и снова принялся за работу.
Следовало поспешить. То, что незваный гость не вернется домой, значило только одно - сегодня Туа придется сделать на одного человека больше, чем он рассчитывал.