Аннотация: Эксперимент - помесь виртуальности и восточной поэзии.
Останавливаюсь у калитки. Ажурная, лёгкая деревянная калитка. Но войти в сад не так просто. Рядом растущий куст хаги шелестит без ветра. Знаю, что компьютерная программа-сторож ищет слово, на которое мне придётся нанизать пароль.
- Сакура, - наконец слышу.
Боялся этого. Боялся с первого посещения. Редкие слова - волчник, олово, зевать, - во много раз лучше, чем это, традиционное до боли, представляющее собой целое стихотворение, и не одно... Опасался, что невозможно сочинить что-либо новое про сакуру. Я мог бы выйти и войти заново, но преодолеть это препятствие - дело чести. Сосредотачиваюсь.
- Словно сакуры
Уличные девы:
Цветут бесплодно.
Рискованный шаг. Старцу Шио редко нравится городские мотивы. Но калитка открылась, и я вошёл.
Шио встретил меня с улыбкой, но не поднимался с циновки. Он старый и седой, косые морщины его красивы, ибо настоящие. Я же юн и горяч. Мои суставы гибкие, глаза зоркие, я полон жизненной силы и желания спорить. Присаживаюсь на траве.
- Жизнь - это хокку, - произносит Шио. Я слышал эти слова десятки раз; поворачиваю голову налево - цветут сливы, поворачиваю направо - падают листья паулании, над головой ласточки кружатся с воздушным змеем, у ног стрекочут цикады.
- Это - не жизнь, - не соглашаюсь, - это обман. Мы сидим в пыльных комнатах и погружаемся в виртуальность, чтобы увидеть красоту. Можно ли обман называть красотой?
- Можно ли надежды называть воспоминаниями?
У него есть что вспоминать. Этому не завидую, завидую снисходительному отношению к обману; Шио говорит, что если смотреть на это как на любое другое мгновение жизни, оно обезвредится. Станет эфемерным. Как, кстати, и надежда.
- Скажи, учитель, не является ли запах бензина таким же неповторимым, как запах спелого персика? Почему тогда их нельзя сравнить?
Шио улыбается. Он не весельчак и не шутник. Но глаза у него - ясные.
- Я мог бы ответить просто и сложно. Но зачем? Ты и сам прекрасно знаешь ответ, Кито.
Знаю. Оба - и простой, и сложный. Но правдивы ли они? Знаю и то, что Шио ответил бы на сей вопрос:
"И люди
Буддами станут,
И мухи."
До сих пор сомневаюсь в том, кто я есть, и есть ли разница - знаешь ли, кем станешь, или нет.
Шио склоняет голову набок. Из глубины сада доносится звон колокольчиков. Звучные и чистые, здесь они - знак опасности. Кто-то пытается пробраться в наше пространство. Чужой и бесталанный. Здесь не помогут технические знания или интуиция взломщика. Надо уметь почувствовать вкус хокку.
- Какой вкус у праха?
- Вечного мгновения, - небрежно бросает Шио. Он прислушивается. Колокольчики звенят тревожно, вот сереет небо, исчезают из него ласточки и воздушный змей, - обидно, словно я сам и есть то несуществующее дитё, за нитку державшее трепыхающююся мечту, которую уничтожили злые чьи-то руки.
Серое небо.
Ни единого облака.
Небытиё.
Типичное стихотворение виртуальности. Хокку в двоичной системе: застывшее, но не как что-то, только что бывшее живым, а как неодушевлённое с момента возникновения.
Шио посылает садовника, чтобы тот всё выяснил. Смотрю ему в спину. Никак не могу запомнить лица этого человека; знаю, - оно не настоящее. Это ученик Шио в реальности. Никогда не был таким и не буду.
Начинает падать снег. Не с неба, а прямо с деревьев, как перезревшие цветки. Достигнув земли, эти белые хлопья сворачиваются и превращаются в маленькие коконы. Как всегда, Шио находчиво борется с деструкцией. Я мог бы пойти помочь садовнику, но...
"Ах, не топчи траву!
Там светлячки сияли
Вчера ночной порой".*
...боюсь раздавить коконы. А, может быть, стоит. Вдруг в них - зародыши вирусов? Зарябило небо, оно постепенно наливается синевой. Возвращаются ласточки и воздушный змей. Возвращается и садовник; в руке у него - огромные ножницы. Ох, не повезло взломщику... Садовник стоит неподвижно, пока Шио гладит то один кокон, то другой, и из них поочерёдно начинают вылупляться прекрасные бабочки. Пёстрые дневные и смуглые ночные. И все они - из белых зимних.
Шио смотрит на меня и молвит:
- Бабочка улетела.
Камень остался ждать
Эту или другую.
Я должен ответить. Любуюсь трёхстишьем - а так болит под сердцем: я этот камень, я! - и говорю:
- Чистой латуни
Мухины глазки:
Век техники.
Садовник молчит. Он хороший ученик и прекрасно знает компьютеры. Но он сейчас работает, а я провожу досуг. Точнее, играю. Самая серьёзная игра.
- Учитель, не есть ли плохой человек ничтожней мухи?
- Мухи тоже докучают. До смерти.
- Учитель, заслуживает ли святотатник святости?
- А заслуживают ли вёсла воды?
Шио тоже играет. Он не говорит грубых слов, его мудрость словно булавка: лёгкая, почти невесомая, а колет острым концом, колит... Цикада вскарабкается ему на руку. Я мог бы сказать, что это дешёвый трюк: в природе никакая мудрость, никакая любовь не заставила бы насекомое так поступать. Но что-то не позволяет обижать учителя, хотя я юн и неосторожен, что-то, что вспомню только вернувшись отсюда. А теперь мне бы тоже хотелось, чтобы цикады на меня смотрели благосклонно. Мелкая ненастоящая живность. Стрекочущие символы.
- Учитель, старый пруд в наше время стал хрупкой временностью, так что теперь - круги в нём?
- Скажи, которая сторона песочных часов низ, которая - верх, - отвечает Шио. Некоторое время молчим.
Всегда называю Шио учителем, хотя не являюсь его учеником. Может быть, песочные часы могут иметь одну сторону?..
- Хокку - это жизнь, - произносит Шио. Так он всегда начинает прощаться. - Как в семечке таится дерево, а в эхо крика - заблудившийся путник.
Я должен бы подумать над этими словами дольше, но мне надо ещё спросить.
- Может ли обман превратиться в правду?
Шио понимает, о чём я.
- Пока об этом не можем сочинить настоящего хокку, это не настоящее, - говорит он и то ли смеётся, то ли пожимает плечами. - Цветы вишни и микропроцессор? Виртуальность и отлив в лунном свете? Совмещаемо ли... Возможно ли... Нужно ли?.. Я старый, совесть моя противится тому. Может быть, ваше поколение... Счастливого пути, Кито.
*
Шио никогда не видел меня в реальности. А я его - только по телевизору, да, и конечно, в сети.
Снимаю шлем, выключаю программу.
Я стар.
Мои суставы негибкие, глаза уставшие.
Но я хочу спорить и не соглашаться, всё ещё хочу как жеребёнок ранним утром брыкаться и скакать по лугам...
Направляю коляску в свою библиотеку. Нет, не спорить желаю, а спрашивать. И знать, что ответу могу верить. Не осталось времени откладывать знание. Болезнь и безысходность грызёт моё тело.
Пока что знаю одно - никогда не захочу сочинить настоящего хокку про пышную виртуальность, про компьютеры и сеть. Этого жаждут мои амбиции, но боится - больше боится - опыт. Ибо обман стал бы правдой, и на неё нельзя стало бы смотреть со снисходительной ухмылкой. Окно бы закрылось. Зажав между ставнями бабочку.
Беру книгу Иссы. Иероглифы выплывают чёрным узором: