(с приложением по его просьбе 
экземпляра "Молитвы Святоши Вилли").

17 сентября 1785.

Когда нежданною волной
Нагрянул дождик проливной,
Жнецы под свежею копной
Ждут, чтоб он стих,
Вам посвящаю в час дневной
Досужий стих.

Устала Муза петь сонеты
Святошам, в черное одетым.
Ох, и досталось ей за это!
И поделом.
Гремит над головой поэта
Анафем гром.

Я признаю - поступок дерзкий,
Что бард какой-то деревенский,
Разворошил клубок сей мерзкий,
Который рад,
Его единым словом веским,
Отправить в ад.

Я без ума от их гримас,
От лицемерных, лживых фраз,
От ханжеских, елейных глаз,
Их совесть - глина,
А  жадность их под стать, как раз,
Мозгам ослиным.

Обруган Гэвин хуже бестий,
А у него ведь больше чести,
Чем у святош, всех взятых вместе,
Его клеймящих:
Что ж должен бард забыть о мести,
Острот разящих?

Для бедняка он друг в нужде,
Он джентльмен всегда, везде,
Когда же честь его в беде
От злых наветов,
Должна ли муза в стороне
Смотреть на это?

Мне стрел сатиры дай мудрец,
Чтоб трепетал от них подлец,
Чтобы разбить гниль их сердец,
Смести туман,
Их фокус-покусов ларец -
Толпы обман.

Каким я стал, лишь знает Бог,
Но не таким, каким бы мог,
Но двадцать раз не так уж плох
Безбожный мир мой,
Тогда как набожность пройдох
Лишь служит ширмой.

Хоть честный малый дружит с кружкой,
Хоть честный малый спит с подружкой,
Но не предаст он за полушку,
Не подведет,
Как эти ханжеские душки
Святых господ.

С молитвой сладкой на устах
Они толкуют о постах,
О правде, о святых местах
И милосердии.
Но бедняку - лишь пух и прах
От их усердия.

Религия! Святая Дева!
Прости мне грубые напевы,
И Музы скудные припевы.
В своих мотивах
Она бичует, полна гнева,
Друзей фальшивых.

Хоть я запятнан, неспокоен,
Быть в твоей свите не достоин,
Но, как неустрашимый воин,
Я вечно там,
Где твое дело побеждает
Назло врагам.

Назло толпе, хрычам сердитым,
Назло всем чаяньям разбитым,
Назло злокозненным бандитам,
Назло старухам,
Мерзавцам, в мантиях увитым,
Но с адским духом.

O Эйр! Земля моя родная!
Здесь вольный дух, как роза в мае,
В твоих приходах процветает. 
В стране моей
Я христиан достойных знаю
Учителей.

Вы, сэр, известны в тех кругах, 
В противников вселяя страх,
Доктрина ваша на устах,
(А это лестно!)
Вы зажигаете в сердцах
Огонь небесный.

Простите мой фривольный стих,
И, может, дерзость строчек сих,
В вину мне не вмените их,
Я сердцем с вами,
Мы будем среди бед земных 
Всегда друзьями.

Inclosing A Copy Of "Holy Willie's Prayer," 
Which He Had Requested, 

			Sept. 17, 1785

While at the stook the shearers cow'r
To shun the bitter blaudin' show'r,
Or in gulravage rinnin scowr
To pass the time,
To you I dedicate the hour
In idle rhyme.

My musie, tir'd wi' mony a sonnet
On gown, an' ban', an' douse black bonnet,
Is grown right eerie now she's done it,
Lest they should blame her,
An' rouse their holy thunder on it
An anathem her.

I own 'twas rash, an' rather hardy,
That I, a simple, country bardie,
Should meddle wi' a pack sae sturdy,
Wha, if they ken me,
Can easy, wi' a single wordie,
Lowse hell upon me.

But I gae mad at their grimaces,
Their sighin, cantin, grace-proud faces,
Their three-mile prayers, an' half-mile graces,
Their raxin conscience,
Whase greed, revenge, an' pride disgraces
Waur nor their nonsense.

There's Gaw'n, misca'd waur than a beast,
Wha has mair honour in his breast
Than mony scores as guid's the priest
Wha sae abus'd him:
And may a bard no crack his jest
What way they've us'd him?

See him, the poor man's friend in need,
The gentleman in word an' deed-
An' shall his fame an' honour bleed
By worthless, skellums,
An' not a muse erect her head
To cowe the blellums?

O Pope, had I thy satire's darts
To gie the rascals their deserts,
I'd rip their rotten, hollow hearts,
An' tell aloud
Their jugglin hocus-pocus arts
To cheat the crowd.

God knows, I'm no the thing I should be,
Nor am I even the thing I could be,
But twenty times I rather would be
An atheist clean,
Than under gospel colours hid be
Just for a screen.

An honest man may like a glass,
An honest man may like a lass,
But mean revenge, an' malice fause
He'll still disdain,
An' then cry zeal for gospel laws,
Like some we ken.

They take religion in their mouth;
They talk o' mercy, grace, an' truth,
For what?-to gie their malice skouth
On some puir wight,
An' hunt him down, owre right and ruth,
To ruin straight.

All hail, Religion! maid divine!
Pardon a muse sae mean as mine,
Who in her rough imperfect line
Thus daurs to name thee;
To stigmatise false friends of thine
Can ne'er defame thee.

Tho' blotch't and foul wi' mony a stain,
An' far unworthy of thy train,
With trembling voice I tune my strain,
To join with those
Who boldly dare thy cause maintain
In spite of foes:

In spite o' crowds, in spite o' mobs,
In spite o' undermining jobs,
In spite o' dark banditti stabs
At worth an' merit,
By scoundrels, even wi' holy robes,
But hellish spirit.

O Ayr! my dear, my native ground,
Within thy presbyterial bound
A candid liberal band is found
Of public teachers,
As men, as Christians too, renown'd,
An' manly preachers.

Sir, in that circle you are nam'd;
Sir, in that circle you are fam'd;
An' some, by whom your doctrine's blam'd
(Which gies you honour)
Even, sir, by them your heart's esteem'd,
An' winning manner.

Pardon this freedom I have ta'en,
An' if impertinent I've been,
Impute it not, good Sir, in ane
Whase heart ne'er wrang'd ye,
But to his utmost would befriend
Ought that belang'd ye.