|
Мы сидим на кровати, обхватив голову руками. Впервые настолько приблизились к возможности остаться без крыши над головой, что это вводит нас в ступор. Мысли лихорадочно мечутся в голове, ситуация кажется абсолютно безвыходной. Внезапно на нас наваливается смертная тоска. "Стоит ли вообще париться о таких вещах, в конце концов, я все равно умру - так или иначе. От отравления алкоголем, от испарений тяжелых металлов на заводе или просто тупо от усталости". Эта мысль кажется даже забавной. На какие жертвы идет человек, чтобы просто иметь возможность питаться и спать в тепле. Нашим предкам было несладко, но хотя бы никто не диктовал им правила, по которым следует удовлетворять их животные потребности. Им не нужны были долбаные бумажки, чтоб не голодать этим вечером.
Тяжело вздохнув, мы пытаемся привести мысли в порядок, но тоска и апатия накатывают с новыми силами каждый раз, когда мы думаем о предстоящем поиске работы. О собеседованиях с этими рабами-рабовладельцами, об "обязательной стажировке" длительностью месяц. Деньги нужны уже. Мы еще не достигли той степени отчаяния, чтобы думать о радикальных способах добычи денег. И уж тем более мы не думаем о суициде - смерти для конченых слабаков.
- Лааадно, - затягиваем нараспев, - ща разрулим ситуацию красивенько.
Жалкая попытка приободриться. Но лучше, чем ничего. Хотя бы теперь есть силы встать на ноги и что-то предпринять, а не свернувшись калачиком ждать, пока хозяин квартиры стянет тебя с кровати и пинками вытолкает за дверь.
Что мы имеем? Полную антипатию к людям всех сортов и мастей, этим паразитам несчастной планеты. Сфера услуг - вряд ли правильный выбор. Разве что ритуальных, где при первом косом взгляде в гроб к усопшему можно присовокупить его родственничков. На завод мы тоже не вернемся. После того, как мы начали харкать кровью, и наша матушка заставила нас пройти тест на туберкулез, результат которого оказался отрицательным, все стало предельно ясно. Одному богу известно, сколько дряни мы таскаем в своих несчастных легких.
Мы встаем с кровати, устало потирая глаза через веки. Это успокаивает. Внезапно захотелось дать выход агрессии и раскрошить стену спальни голыми руками, но вовремя спохватились, вспомнив выбитые и раздробленные костяшки правой руки от подобных выходок. Членовредительство - тоже путь для несчастных слабаков. Эти молодые скучающие долбоебы. "Мои чувства настолько притупились, что я делаю это, чтобы хоть что-то почувствовать".
- Иди поработай на заводе, сука, прочувствуешь!
В тишине пустой спальни эта фраза прозвучала особенно глупо. Так. Ладно. Есть десяток вакансий в утренней газете. Курьер, расклейщик объявлений, уборщик, официант, еще курьер, еще официант.. Нда. Выбор настолько сладок, что тянет проблеваться". После этой мысли мы бежим в уборную и опорожняем свой почти пустой желудок в унитаз. Тот редкий случай, когда мысли материализуются быстро и четко.
***
Тихий, херово пахнущий коридор. Нам велели подождать. Вот оно. Ты еще не начал, не поставил свою подпись о продаже в рабство, а тобой уже руководят и повелевают. Присядьте, пройдите, подождите. Свежестиранные брюки неудобно натирают задницу. Мы ерзаем на дешевом потертом стуле. "У ребят нет денег на нормальную мебель, а ты надеешься, что они будут платить тебе за работу..". Нас позвали в кабинет. Тучный мужик с бесконечным количеством подбородков сидел за столом. Он рассматривал какие-то бумажки на столе. Вы замечали, что эти начальники мелких звеньев почти никогда не смотрят на тебя, когда заходишь в кабинет? Как будто стремятся избавить тебя от малейших подозрений, что они преисполнены к тебе уважением.
- Присаживайтесь.
Небрежный, оточенный годами жест рукой, как будто бросил псу кость.
Зависнув еще на пол минуты взглядом над бумагами, работодатель наконец соизволил посмотреть на нас.
- Есть опыт работы курьером?
- Нет.
- Есть личный транспорт?
- Нет.
Он замолчал на несколько секунд, разглядывая нас, как будто с немым вопросом: "Ну и какого хера ты тогда приперся?". Наконец, тихо вздохнув, отвел взгляд и принялся шариться в верхнем ящике стола. Достал какие-то плохо распечатанные бумажки - даже на краску в принтер нет денег.
- Это правила нашей компании, - сказал он с гордостью. - внимательно ознакомьтесь. Если будут вопросы - задавайте. Стажировка месяц. Оплата раз в месяц, плюс ваши чаевые.
При каждой фразе его подбородки тряслись в такт, как бы кивая одобрительно: "да, да, все именно так".
- Когда готовы приступить?
***
Мы проработали курьером полторы смены. Десяток часов унижения и одна вспышка гнева все меняет. "Не стоило так со мной обращаться, ой, не стоило". Мы помним, как наш кулак неумело утопился в скулу того тощего мудака. В последнюю секунду он начал понимать, что происходит и поэтому удар вышел смазанным. Боже, какой вопль подняли те дуры в гостиной. Всегда забавно наблюдать то колоссальное, граничащее с безумием, удивление, которое возникает на лицах этих дятлов, считающих себя под защитой прав клиента. Ты для них - слуга, а они - твои хозяева. И неважно, что сами они получают еще меньше денег на своих дрянных работках, чем твое мизерное жалование. Они ловят момент и упиваются им на полную. Кстати, о "жаловании" - какое же поганое словечко, да? Я, вашу мать, сам заработал свои деньги, а не вы мне их пожаловали.
Если б не паспорт, оставленный в залог, мы бы и не возвращались к тому борову в офис. Удивительно, но он был спокоен, как будто бы ожидал такого исхода.
- Что ж.. Как вы понимаете, ваши заработанные средства за полторы смены уйдут в качестве штрафа за нарушение политики компании. Вообще, можно было бы засудить вас, так как вы испортили нам репутацию. Но я вижу, что в этом нет никакого смысла.
"Конечно, не видишь смысла, ведь нельзя испортить то, чего нет".
Он смотрел на нас своими маленькими жиденькими глазками. В них читалось презрение, но если присмотреться внимательней, то можно было уловить и жалость. Он жалеет нас? Нет, он жалеет себя. Себя, который вынужден брать на работу всяких мудаков без опыта и необходимых качеств. Потому, что твоя фирма висит на волоске от банкротства и каждое твое решение, вынужденное решение - ведет к концу. Западня. Вот он - яркий пример раба-рабовладельца. Чего стоит упиваться той властью над людьми, если завтра ты сам можешь оказаться на улице? Ты заложник той же системы. Сегодня ты сидишь в кресле начальника и думаешь, какую тачку взять в кредит, а завтра ты пытаешься заглушить таблетками панические атаки, вызванные тем, что твоя фирма прогорела, и тебе необходимо выплачивать совсем другие кредиты.
Мы выходим на улицу с ощущением пьянящей свободы. Незыблемое чувство, даже когда ты понимаешь всю фальшь, которая кроется в нем. Нет никакого кайфа от свободы, когда ты вонючий бродяга, питающийся собачим дерьмом. Эта романтика улиц для конченных кретинов. Сама мысль, что тебе придется спать на картонках и неделями не иметь возможность принять душ приводит в ужас.
И что дальше? Тот же круг ада. Мы пока застряли на первом. Новые боровы в новых кабинетах. Забавно, но на этих собеседованиях на неквалифицированные работы никто не спрашивает: "Кем вы себя видите через пять лет?". Никто не говорит: "Назовите три своих лучших черты характера". Они давно знают ответы на эти вопросы. Они видят тебя насквозь. Вот молодая девушка, прячущая руки, чтобы не было видно ее обломанных и покусанных в нервных припадках ногтей. Если ее не возьмут посудомойкой или уборщицей в ближайшую неделю, то она пойдет торговать телом. Она уже думала об этом - это читается в ее взгляде. На мгновения он как бы загорается ощущением близких денег, но потом разум берет верх и приходит осознание, что не все так радужно. Что став шлюхой, она не начнет купаться в роскоши и на самом деле не так уж и много поменяется в жизни, разве что она потеряет остатки достоинства.
***
Следующей остановкой оказался старый кинотеатр. Требовался уборщик залов. На деле оказалось, что требовался по совместительству грузчик, работник зала, помощник администратора, приемщик товара, расклейщик афиш и множество других рабочих, обязанности которых скромно приписали в обязанности уборщика залов. Это неудивительно, ведь в подобных местах нет традиции быстро искать замену на место уволившегося, тут просто перекладывают его обязанности на другого человека. Так продолжают делать до тех пор, пока "жертва" не выдерживает такой ноши и увольняется. Тогда ищут нового человека, который бы взял эту ношу на себя, изначально получив установку от работодателя, что это все - именно его обязанности и что так было всегда. Стоит отдать должное администраторам, пока они заняты поиском рабочих они сами впрягаются в этот плуг. Поэтому нервы у них совсем ни к черту. И поэтому они точно знают, как ты должен делать свою работу. В итоге выстраиваются очень даже стройные отношения. Они не могут перегибать палку, так как в случае твоего увольнения, вся работа снова свалится именно на их плечи, но в то же время им нужно на ком-то выместить накопившиеся усталость и раздражение. Они считают, что "держат тебя в тонусе", они считают, что "не позволяют тебе расслабиться", они называют это "рабочей дисциплиной", но на самом деле это обычное вымещение накопившегося стресса. Как будто ты виноват в том, что так долго не устраивался на это место, и это именно из-за тебя они делали всю грязную работу. Они, чье призвание повелевать.
Мы заполнили анкету. Один из пунктов: на какую зарплату вы рассчитываете? Звучит, как издевка. Непосредственный начальник - молодая, уставшая от жизни, девушка. Вся ее жизнь - тяжелая работа администратора и тусовки. Плохо совмещающиеся вещи. Тусовки того отстойного характера, когда ты ходишь в ночной клуб на окраине города и напиваешься там в хлам. Ее опухшее от вечного недосыпа лицо выполняло ту же функцию, что и плакат в детском летнем лагере: "Помни! Никогда не делай так" и внизу перечеркнутые картинки, где нарисованные подобия детей вытворяют всякое мракобесие. Когда у этой девчонки ПМС, то работать становится вообще невыносимо. Хорошо, когда она просто сидит дома, приезжает на пару часов "проконтролировать" и сваливает. Но когда начальство "грузит" ее и она вынуждена приехать и начать суетить в свою очередь подчиненных, то атмосфера становится просто удушающей. Вас тошнит от ее писклявого нервного голоска, который без повода изрыгает указания, приправленные ругательствами. Эта работа спасла нас, мы снова смогли заплатить за хату, купить еды и продолжить рабское существование. Однако мы ощущаем, что держать связь между личностями все сложней. Никогда не знаешь, когда проснется свободолюбивый бунтарь и раскромсает к чертям этот кинотеатр. Этот писклявый тошнотворный голосок, вот он - катализатор пробуждения. Замолчи, умоляю, ради твоего же блага.
Место, которое можно называть нашим "кабинетом" - маленькая раздевалка возле туалетов. Мы не одни, на должности уборщика залов работает пять-шесть человек, но замена кадров настолько стремительная, что иногда ты можешь выйти после выходных на смену и оказаться в компании только новеньких. Да, новенькие - на них тут все и держится. На них, и тех, кто уже отчаялся найти нормальную работу. Это наши "боевые лошадки", их можно грузить самой грязной работой и в отличии от администраторов, мы не боимся, что они сломаются и не пройдут даже восьмичасовую стажировку. Нам наплевать, главное - не сломаться самим. В раздевалке воняет. Тут перевалочный пункт мешков с мусором. В конце дня весь мусор выносится на свалку через черный ход, а пока он собирается огромной вонючей кучей в углу раздевалки у входа. Иногда его так много, что нельзя нормально открыть дверь и приходится протискиваться. Вонь въелась в стены и пол. Вечно протекающие, мешки с мусором оставляют после себя на полу едкие лужицы. Стены облеплены обрывками плакатов с, уже давно вышедшими из проката, фильмами. Мы сидим и перекусываем в небольшой компании возле единственного металлического стола в раздевалке, похожего на разделочный стол патологоанатома. Напротив нас сидит женщина лет сорока. На ней нелепый дешевый наряд, как будто она нашла его из кучи мусора, что рядом с нами. Сочетание черного с тошнотно малиновым, присыпанное блеском дешевой бижутерии. Она жизнерадостна. Это наша "боевая лошадка", но не из новичков. Она тоже скоро сломается, но пока держится неплохо. У нее недостает одного переднего зуба, но несмотря на это ее улыбку все равно можно назвать очаровательной. Она кушает бутерброд и несет какую-то чушь, которую все слышат, но никто не слушает. Рядом с ней на стол выползает здоровенный таракан и начинает в наглую ползти к еде. Я готовлюсь к удару и уже мысленно вижу, как размазываю его тушку по блестящей металлической поверхности стола.
- Не трогай! Нет. Пускай себе ползет, - она говорит с набитым ртом и крошки из него летят на пол через брешь в зубном ряду. Мы смотрим на нее, как на сумасшедшую, но повинуемся. Таракан подползает вплотную и решает вскарабкаться на еду на столе. Мы видим, как ее передергивает и она смахивает его подальше от еды. Получила, что хотела. "Когда она отлучится из раздевалки я выбью все дерьмо из этих мерзких тварей".
Место, где хранятся чистящие и моющие средства мы называем "джакузи". Это по факту душевая с квадратной ванночкой в одном конце и всякой моющей дрянью в другом. Раствор, которым моется вестибюль и лестницы - чайная ложка кислоты на десять литров воды. Пролей себе такой кислоты из канистры на руку и получишь красивый химический ожог. Но сама кислота - это тоже раствор концентрированного дерьма, хранящегося в подвале у черного хода. Если пролить себе концентрат на руку, то можешь считать, у тебя ее никогда и не было. Когда мы первый раз несли из темноты пластиковый стаканчик с концентратом по крутой лестнице наверх, то задавались вопросом - а чем это лучше завода? Там хотя бы больше платили, а тут можно лишиться жизни, поскользнувшись на лестнице с этим стаканчиком, а твоя родня даже не получит компенсации, так как ты устроен неофициально.
День получения зарплаты. Пришлось задержаться, так как Никки - наш администратор, приехала только к концу вечерней смены, заставляя всех ждать. Снова опухшее лицо - вчера была очередная тусовка. Ее кабинет - коморка под самой крышей в правом крыле кинотеатра. Вход размещен снаружи, чтобы попасть в кабинет нужно долго подниматься по винтовой лестнице, заваленной всяким хламом. Это напоминает сказку о принцессе в башне, которую нужно освободить, вот только эта принцесса - сама держит нас в кандалах. Получая деньги, испытываешь приятное удовлетворение. Еще одна обманка. Ты прекрасно осознаешь, что получил слишком мало за свой труд и понимаешь, что все деньги уйдут на оплату твоего существования, а не на какие-либо удовольствия жизни.
Мы говорим Никки, что увольняемся. Она прощается с нами, как с хорошим другом. Говорит, что всегда рада видеть. Она умеет быть милой.
Снова долгожданная свобода от кандалов. Приятный зуд на запястьях, где кожа не видала солнца. Мы буквально чувствуем его. Мы тоже не выдержали ноши. Все острее и острее становились реакции на едкие замечания охранников и писклявые выкрики нашей кровоточащей начальницы. Тот хитроделанный докторишка сказал, что всплески агрессии могут окончательно расколоть личность, поэтому мы должны держаться. Но он также говорил, что и подавлять эмоции нельзя: "Вам лучше найти такое место, где ваша жизнь будет протекать без агрессии и не будет никаких причин для ее возникновения". Ну, спасибо за совет, умник, а теперь подскажи, где такое место на этой блядской планете?
***
Спина адски ноет. Как будто нас повалили на бок и всю ночь пинали тяжелыми берцами. Мы совсем не предназначены для разгрузочно-погрузочных работ. Ну вот совсем. Сегодня мы только закупили материал, побеседовали с клиентом и, получив ключи от чердака, затащили все наверх. Дюжину мешков с церазитом и огромный пак пенопласта. Это называется "утепление стен". Работка для настоящих самоубийц. Стоя на краю гнилой крыши и пытаясь сообразить где находится ваш центр тяжести, ты максимально далеко выкидываещь руку и спускаешь на ней ведро полное раствора церазита. Если не выставить руку достаточно далеко, то ведро может зацепить и поцарапать свежеуложенный слой на стене. И тогда ты получишь пизды от Пита. Он висит на самодельной
люльке внизу и кричит вам указания. Он нелегал, у него нет лицензии на проведение таких работ, а у нас в свою очередь нет никакой страховки. Мы даже ничем не прикреплены к этой веревке, на которой Пит болтается у стены.
Мы спускаем ведро и тут ладонь прорезает обжигающая боль - веревка протерла старую перчатку. Отпустить ведро - означает убить Пита, так как его запрокинутое лицо прямо над ведром, которое мы спускаем. Он нам доверяет. Представьте, что вы взялись за ручку металлического чайника, стоящего на огне. Спустившись на люльке после очередного "забитого" участка стены, и поднявшись обратно на крышу при помощи лифта, Пит говорит нам, что прошлый подсобник использовал два слоя перчаток и между ними прокладывал еще картон, чтобы не стереть руку. Какая своевременная история, Пит, спасибо. Может есть еще что-то, что делал прошлый подсобник, что нам стоит узнать, пока мы живы?
Мы сидим на крыше, прислонившись спиной к выходу на чердак и обедаем. Перед нами, за краем крыши, только верхушки деревьев, высотки и парящие в высоте птицы. Ветер приятно щекочет тело. Ты вроде как посреди города, но ни одна живая душа не может до тебя доебаться. Это потрясающее чувство собственной недосягаемости. Картину только немного портит Пит. Он старше нас лет на десять. Мы не против компании, но с Питом чувствуем себя неловко. Он из тех ребят, которые имеют неразвитый интеллект, но потрясающие навыки и опыт в каком-то ремесле. Он начинает философствовать, играть "наставника".
Забавно, это делает тот человек, который в течении пяти минут не мог посчитать деньги, сложив их по убыванию номинала, чтобы заплатить продавцу строительного магазина. Он просто вытащил кучу мятой налички, сложенной вразнобой и пытался отсчитать в том порядке, в каком они оказались в его стопке, как будто это были правила какой-то странной игры. Когда он сбился второй раз и пошел на третий круг, продавец не выдержал и потянулся к деньгам:
- Позвольте..
Но Пит не позволил. Он посмотрел на продавца взглядом разъяренного буйвола:
- Я сам.
В такие моменты думаешь: "И этому человеку мы доверили свою жизнь?" Там, на крыше - нет права на ошибку. Но Пит их и не допускает. Он ни разу не пропустил ни один из десятка карабинов на своей люльке и всегда тщательно привязывает веревки.
У Пита есть привычка - курить на самом краю крыши. Он почти подбегает к угловому краю, переступает через заграждение, если оно есть, и стоит так, что носки его кроссовок уже висят в воздухе. Один раз подбегая покурить на край крыши он спотыкается. Спотыкается у самого края, уже занося ногу за ограждение. Он моментально восстанавливает равновесие, и замирает. Стоит задумчиво в таком положении где-то с минуту, затем поворачивается к нам и говорит:
- Может придумаем тебе какую-то страховку?
Вам не страшно смотреть вниз, свесившись всем телом за край крыши, но вам страшно вспоминать об этом. Странная штука. Так или иначе, к концу третьего месяца нас уже тошнит от высоты. И снова скучно. Эта русская рулетка надоела. Я уже достаточно повращал барабан, чтобы понять, что патрон уже близко и скоро грядет неминуемый выстрел. Сезон подходит к концу, и мы говорим Питу, что это наш последний объект.
Последний рабочий день приходится на наш день рождения. Ненавижу этот праздник. Ты будто делаешь зарубку на тюремной стене, чтобы понять, сколько ты уже в рабстве. И стареешь. Неминуемо стареешь. Всегда раздражали лозунги в стиле "уважайте старость". Старость - это болезнь человечества. Уважайте молодых. Они полны сил, красивы и горят изнутри энтузиазмом. Их ломают на скотских работах, вставляют палки в колеса на пути к их сокровенным мечтам, высмеивает и закидывает камнями собственная родня, чтобы потом, когда они станут вялыми недееспособными старыми пердунами - уважать их.
В последний день Пит напряг нас по полной программе. Заставил тащить на себе все материалы и инструмент на следующий объект. Он нагрузил нас так, что все эти веревки, и пакеты, овивая наше тело, похожи на какой-то причудливый наряд долбанутого кутюрье. Мы останавливаемся каждую сотню шагов, чтобы немного перевести дух и набраться сил для следующего рывка. Двадцать первый, мать его, век. Человек - все еще вьючный скот. Держу в курсе.
***
|