"...С изогнутой лестницы подошедшего автобуса спустилась пара очаровательных шёлковых ног; мы знаем, что это вконец затаскано усилием тысячи пишущих мужчин, но всё-таки они сошли, эти ноги - и обманули:
- личико было гнусное...".
В. Набоков.
В маленьком барике за круглыми столиками сидели девчонки и мальчишки разных возрастов. Они болтали о всякой чепухе, которая может показаться интересной в их возрасте. Кто-то говорил, что ему скоро в армию, а кто-то о том, что он "отмазался" от оной. Кто-то о том, что на толкучке купил что-то клёвое, а кто-то о том, что на той же толкучке сам что-то "толкнул" или "кинул" кого-то. Некоторые говорили о любви, другие о жизни, третьи о смерти...
В углу за маленьким столиком сидела худая, хрупкая и вместе с тем высокая девчонка с детским смазливым личиком. Ей было лет четырнадцать-пятнадцать от силы. На ней было розовое ситцевое платье, какими запружены прилавки магазина "Детский мир", старые китайские кеды были дырявы и украшены шнурками цитрусового цвета. Девочка была ярко и неумело накрашена. Создавалось впечатление, что кто-то, чтоб посмеяться, накрасил косметикой лицо ребёнку, и получился довольно чудной, карикатурный образ взрослой женщины. В тёмных, немытых, слипшихся волосах торчала красная заколка в виде бутона розы. Её руки - два длинных тонких каната, с бахромой кистей на концах, неуклюже свисали по обе стороны неказистого тела. Облезший малиновый лак немного скрывал то, что осталось от детских обгрызенных ногтей. В тонких узловатых пальцах манерно зажата тлеющая сигарета. Затягиваться она не умела, и потому просто пускала дым, иногда даже кольцами, которые больше походили на эллипсы и усечённые пирамиды. Друзья звали её Маруськой.
Рядом с Марусей сидело двое друзей: семнадцатилетний Лёшка-ПТУшник, страшно рассеянный и безалаберный курносый блондин, мечтающий разбогатеть и попасть заграницу; и ещё один - Саша, восемнадцатилетний шатен. Саша был парень не промах, во всяком случае, так о нём говорили, и это ему импонировало. "Отмазавшись" от армии, он заочно учился в техникуме и работал рихтовщиком в кооперативном гараже. Зарабатывал он достаточно, чтобы быть довольным, если не жизнью, то хотя бы собой.
Разговор не клеился, был скучен и однообразен. Саша говорил только о том, что жить хорошо и что всё по-кайфу, и, это он особенно подчёркивал, что будет ещё лучше. На что Лёша отвечал, что жизнь действительно хороша, но вот денег не хватает, а так, в натуре, всё по-кайфу, а дальше будет лучше, это точно - как-то неуверенно добавлял он. На что Маруська сказала, что она с ними, с пацанами, не согласна, ибо жизнь хреновая штука, и очень-очень скучная.
- И какой вы в этом кайф нашли, не знаю. А? Ну, в натуре? - спросила она чуть раздражённо.
- Да что ты, малышка? Жить хорошо, а хорошо жить ещё лучше, как говорилось в одном фильме. Так что, ты бросай этот пессимизм. Слышишь? - сказал Саша.
- Да ты её на "слышишь" не возьмёшь, - пошутил Лёша, и это было в его стиле. На что Маруська съязвила:
- Глупые вы, пацаны, и никогда не стать вам рыцарями без страха и упрёка. Ни-ко-гда!
Время было за полночь, бар закрывался, молодёжь расходилась. Лёша попрощался со всеми и побежал домой, так как родители отпустили его только до двенадцати, а он уже итак опоздал. Саша предложил Маруське проводить её домой, тем более что ему это было по дороге. Они шли по Приморскому бульвару, каштан был в цвету, летучие мыши бодрствовали. Из порта доносились запахи отработанной солярки, солёного моря, гниющей тины. Бульвар был пуст, и как-то одиноко грустен.
Они шли от памятника Дюку в сторону памятника Пушкину, шли медленно, вразвалочку, шли и болтали. Саша говорил, что он романтик и что деньги это не главное в жизни, а ещё раскрыл свою страшную тайну - он до сих пор любит сказки. Маруська говорила, что она тоже романтик и тоже любит сказки, особенно про Золушку, однако, не очень в них верит.
Так, болтая о сказках, они подошли к дому, где жила Маруся. Она с грустью посмотрела на второй этаж, на свои зашторенные окна, и расплакалась.
- Ты знаешь, как не хочется сейчас, после такого сказочного вечера, видеть пьяных родителей, больную бабку, плачущего братишку и сумасшедшую соседку по коммуналке. Я уверена - они все не спят, ждут меня, чтоб закатить очередной скандал. Как только я зайду, тут же поднимется шум, гам и ругань. Я это знаю, но ничего не могу с этим поделать. Ну ладно, я пойду, такова хреновая селява, как говорят французы, - Маруся всё это проговорила быстро, не смотря в глаза своему провожатому, а глядя куда-то в грязную подворотню, где пара мусорных котов неистово вопила, страстно сплетаясь в зловонных объедках. Из подворотни доносились вонь и визг. Саша взял Марусю за руку и сказал:
- Хочешь, пойдём ко мне, у меня никого нет. Мы сможем продолжить разговор о сказках.
- Конечно, пойдём! - улыбаясь, крикнула Маруся, да так громко, что коты в подворотне перестали заниматься своим делом, а в некоторых окнах спящего дома появился тусклый свет.
Саша жил в десяти минутах ходьбы от Маруси. По дороге, вспоминая разные шутки прошедшего вечера, они много смеялись. Смотря на Марусю со стороны можно было сказать, что она просто счастлива, её худое детское личико выражало веру, надежду, любовь и, наверное, немножко голод.
Когда они пришли к Саше домой, они сначала перекусили, а потом даже поели, да и выпили тоже. Саша включил магнитофон. Приятная мелодия старых медляков завлекала танцевать. Саша выключил свет, зажег свечи и пригласил Марусю. На ковре в центре комнаты, босиком, они кружились и смотрели друг другу в глаза. Маруся шептала ему:
- Ты знаешь, я не хочу ходить в старых кедах и платьях из "Детского мира", не хочу пить однокопеечную воду без сиропа из газавтомата, и не хочу курить хибарики, подобранные в парадной. Надоело нищенствовать. Я хочу носить крутые шмотки, пить "Кока-колу", курить "Мальборо", и во всех карманах, карманчиках и кармашках иметь деньги. И я тебе скажу, Сашка, я этого добьюсь, и добьюсь сама..., ах да, ещё жвачку хотелось бы, добьюсь всего, а затем, как в сказке, прискачет принц на белом коне. Я ему понравлюсь, и он влюбится в меня по уши, и заберёт в свою сказочную страну, а я уеду с ним - уеду без оглядки и сожалений. Саша выслушал, надменно улыбнулся и спросил:
- Слушай, Маруся, сколько тебе лет?
Она ответила:
- Четырнадцать, ну почти, в общем пятнадцать, а что?
- Слушай, Маруся, ты уже большая девочка, а до сих пор веришь в сказки, - он усмехнулся и прижался своим, перекошенным в усмешке ртом к её обветренным, потрескавшимся губам.
Он сделал это неожиданно для себя самого, но, конечно, и для неё тоже. Музыка закончилась. Они целовались. Саша нервно сбрасывал с себя вещи и стаскивал с Маруси её розовое платьице. Маруся поддавалась, почти без сопротивления, но на глазах у неё выступили слёзы. Она была легка как пушинка, вернее как снежинка, ибо была холодна и вся дрожала, и потому Саша, с лёгкостью подхватив её на руки, медленно пронёс через всю комнату и аккуратно уложил на старую тахту. Она плакала, но не сопротивлялась. Её детское лицо выражало только страх, и, может, немного недоумение. Маруся вскрикнула, тело её вздрогнуло и напряглось от внезапной боли...
Через пару минут Саша сидел на кровати, курил, нервно стряхивал пепел на пол каждые несколько секунд. Маруся лежала рядом, плакала, но не произносила ни звука. Он курил, злился и думал: "У чёрт! Угораздило ж меня! Кто ж мог знать, что она нетронутая. Идиот! Кретин! Да она ж малолетка, да так и под "117-ю" загудеть не далеко. Как же выкрутиться? Может бабки предложить? А вдруг поможет. Надо попробовать". Он собрался с мыслями, сделал, на сколько это было возможно, нежное выражение лица, посмотрел на Марусю и сказал:
- Слушай, может, в субботу на толчок поедем, купим тебе что-нибудь. "Мальборо", жвачку... Слушай, а может тебе деньги нужны? Ну так я могу одолжить, а отдавать и не нужно, ха-ха, и знаешь что..., я думаю..., это..., ненужно говорить твоим родителям, что ты ночевала у меня. Ну что, ладушки?
- Саша, всё в порядке. Ты же сам сказал, девочка я уже большая, и в сказки не верю. Мне ничего не нужно. А ты не бойся, я никому ничего не скажу, и вообще, мне пора идти, где мои веши и..., - на этом "И" её прорвало, у Маруси началась истерика.
Она в слезах вскочила с кровати, схватила свои вещи, начала неуклюже одеваться. Выбегая из квартиры, она крикнула:
- Я сама всего добьюсь, слышишь, сама!
Саша сидел на кровати, курил и думал о том какой он лох, и какую оплошность он сделал. На следующее утро он рассказал всё Лёше, тот с умным видом выслушал, а потом сказал:
- Если воровать - то миллион, а любить - то королеву, а эта - шавка подзаборная, забудь её и не бойся. Если она ещё хоть раз появится в баре, то ей не поздоровится. Будь уверен, успокойся и положись на меня.
И действительно, на следующий вечер Маруся в баре не появилась, и через один, и через два дня тоже. Маруся в бар больше не приходила. Саша начал её забывать...
Жизнь продолжала идти своим чередом, вольготно и без каких-либо проблем. Через Сашу и Лёшу прошло немалое количество разных "Королев", "Принцесс", "Графинь", с которыми можно было познакомиться на улице, на дискотеке, на пляже, и сразу оставить на ночь у себя, или может быть более "романтично" - привести их в какой-нибудь номер дешёвой прибрежной гостиницы. Такая жизнь Саше казалась весёлой, безоблачной и лёгкой, но, со временем, он стал тосковать, и не от чего-то, и не по кому-то, а просто так, как тоскует любая живая тварь под небесами. Три года "весёлой" жизни прошли быстро, еле заметно, и, естественно, без каких-либо изменений.
Вскоре сашина семья решила покинуть родной приморский город и уехать на Запад. Проводы были недолгими, но слёзными. Все сашины друзья стояли на перроне, возле поезда, отправляющегося в Берлин. Они пили водку, рюмки кидали в состав, и слёзно, но не искренне просили Сашу не уезжать. Только Лёша, одиноко стоял в стороне, горько плакал - Саша был действительно единственным и настоящим его другом...
Дорога была недолгой, и сравнительно лёгкой...
В Берлине сашина семья устроилась быстро и хорошо. У них появился бизнес - довольно преуспевающий; новые друзья - довольно респектабельные снобы; квартира - хижина дяди Тома о пяти комнатах, с подвалом, балконом и подземным гаражом. Саша быстро вжился в немецкую жизнь, как говорят - адаптировался и абсорбировался. Звали его теперь Алекс. Он ездил на белом, пусть не новом, но всё же "Мерседесе", и сидел в прекрасном, пусть арендованном, но всё же довольно солидном офисе. Два года немецкой жизни, в экономическом плане, были для Саши просто великолепными, но друзей и любовь он не нашёл, да и в принципе все эти понятия не немецкие. Постепенно Саше стало скучно, он вновь начал тосковать, и, как говориться, его начала душить ностальгия. Он решил, что имеет право на маленький отпуск и может поехать на своей машине в родной приморский город, тем более что конец августа - начало сентября, это самое прекрасное время на берегах Чёрного моря.
Сборы были недолгими. Через неделю он уже колесил через всю восточную Европу: через Польшу, Белоруссию на Украину, ну а там до развалин старой крепости Хаджибей совсем немного...
Лёша был просто счастлив сашиному приезду. Он был совсем одинок, родители его умерли, работу он потерял и перебивался всякими случайными заработками. С Сашей Лёша как-то ожил, повеселел, да и Саша тоже не скучал. Старые друзья гуляли день и ночь напролёт, как когда-то, вспоминали прошлое, радовались настоящему, мечтали о будущем. Лёша говорил больше о деньгах, и о том, что мечтает разбогатеть несметно или, хотя бы чуть-чуть, а Саша всё больше говорил о любви, о том, что мечтает полюбить или, хотя бы влюбиться. Но влюбиться по настоящему, по уши, потерять голову, отдаться полностью этому чувству. Они смеялись друг над другом, но не зло, по-дружески.
Саша много ходил по городу, по его старым извилистым улочкам и всё время вспоминал - моменты из его прошлой, но "настоящей" жизни. Так, гуляя, он подошёл к старому барику, где когда-то любил часами сидеть за чашечкой кофе и мечтать. На летней веранде бара сидело несколько человек, кто-то пил сок, кто-то ел мороженое, звучала приятная музыка.
Саша подошёл к барной стойке, заказал кофе. Вдруг сзади к нему обратились:
- Простите, у вас не будет спичек? А то в моей зажигалке кончился газ.
Саша обернулся. Перед ним стояла очаровательная девушка, в одной руке она держала пачку "Мальборо", а в другой прозрачную зажигалку без газа.
- Да, конечно, - сказал он, чиркнул спичкой и протянул девушке огонь.
- Спасибо, Прометей, - сказала девушка, и смазливо улыбнулась. Подкурила.
- Простите, может быть, кроме огня я вам могу предложить чашечку кофе? Не знаю, как было у Прометея с напитками, но всё же? - спросил он, и ответно улыбнулся.
- Что ж..., пожалуй..., я не против, - как-то неуверенно ответила девушка, и присела рядом с ним на высокую барную треногу возле полированной стойки.
Покамест бармен варил кофе, Саша представился:
- Алекс, а вас?
- А меня Маша, и я думаю, мы можем перейти на ты. Алекс, это не по-нашему, не по южному, какое-то холодное имя, - сказала девушка, кокетливо улыбаясь.
- Маша, Маша, как прекрасно, как музыкально. А я Саша, просто последние два года живу в Берлине, а там лучше Алекс. Я и привык. Красиво, правда? Саша, Маша, Маша, Саша. Эти имена должны стоять рядом, - в это время Сашу перебили.
Пришёл бармен, принёс кофе и чистую пепельницу. Они пили кофе, Саша шутил. Маша смеялась. Он много рассказывал о Германии, о своём бизнесе, о сказочных возможностях. Маша слушала и всем своим видом показывала, как она поражена услышанным. Она ему льстила, льстила откровенно и нагло, и это ему нравилось. Они допили кофе, Саша предложил прогуляться.
Маша великолепно выглядела - была она блондинкой, выше среднего роста, с красивой, точёной фигурой. В коротком белом платье, в туфлях на высоком каблучке - её походка была грациозна и податлива. Чуть тонковатые, но крепкие ноги отливали бронзой и шёлком. На ней было много украшений: серьги, кольца, браслеты, но всё это было больше изыском, чем шиком, хотя и стоило немалых денег. Видно было, что это девушка из богатой семьи или, как теперь принято говорить, с солидными спонсорами. Разговаривала она медленно и приятно, томно смотрела, немного косила...
Они гуляли по бульвару, шли со стороны памятника Дюку де Ришелье в сторону памятника Пушкину, вечно запачканному птицами. Болтали приятно и ни о чём. Саша предложил покататься на его белом "Мерседесе" по Большому Фонтану. Подойдя к машине, Саша спросил:
- Ты любишь сказки?
- Да, конечно, очень даже, - ответила она.
- Вот ты можешь себе представить принца на белом коне или, допустим, "Мерседесе", который увезёт тебя в сказочную страну и сделает тебя там своей принцессой? - манерно и наигранно, спросил он.
- Да, я всегда об этом мечтала, - довольно уверенно сказала она, и плавно села в машину.
К морю подъехали, когда уже смеркалось. Они вышли из машины, сняли обувь, пошли к морю босиком, по ещё горячему песку пустынного пляжа.
- Ты не хочешь окунуться? - спросила Маша.
- Я бы с удовольствием, но..., но, к сожалению, я забыл плавки дома, - как-то растерянно ответил Саша.
- Зачем плавки? Мы же здесь одни, вокруг ни души, только заходящее солнце, юная луна и ранние звёзды смогут увидеть нас, - раздеваясь на ходу, говорила Маша.
Она снимала с себя одежду и небрежно кидала её на тёплый, золотистый в последних лучах утопающего в море солнца песок. Казалось, воды вскипели от её горячего тела. На водной глади в лунном свете она представлялась прекрасной Наядой, только что родившейся из пены морской. Саша был ошарашен, он медленно, стесняясь, снимал с себя вещи, затем, прикрываясь дрожащими ладонями, вошёл в тёплую, парную воду. Он плескался на мелководье, она же плавала вдоль волнореза.
Маша подплыла к нему, и на воде, в отражении, две фигуры слились в одну. Всё вокруг замерло, и только волны вечернего прибоя бились об берег в такт движению их сплетенных тел... ("...сплетенье рук, сплетенье ног, судьбы сплетенье...").
Саша чувствовал себя счастливым, он понимал, что влюбился, и хотел остановить мгновенье, ибо оно прекрасно, и он боялся его потерять. В этот момент он решил, что эта ночь может, и должна стать переломной в его жизни.
Они вышли из воды. Саша предложил поехать к нему в гостиницу и там, как он пошутил, решать судьбоносные вопросы. Они подъехали к старинной гостинице "Лондонская", которая находилась на Приморском бульваре. Это была самая лучшая интуристовская гостиница в городе. Балкон сашиного номера выходил на Потёмкинскую лестницу и на мор-вокзал. В двухкомнатном номере было уютно и тихо.
Саша заказал шампанское и цветы. Они выпили по бокалу, затем ещё по одному. Закуски не было, да и незачем было - аромат алых роз насыщал желудок и будоражил сознание.
В секретер был встроен портативный магнитофон. Там, чуть слышно, крутилась любимая сашина кассета - старые медляки. Они танцевали посредине комнаты, друг к другу прижавшись, друг друга раздевая. К рассвету не осталось ни единого уголка в этом гостиничном номере, где б они не целовались этой ночью.
Они вышли на балкон встречать рассвет. Вид с четвёртого этажа был прекрасен. Саша смотрел на восходящее солнце, курил и думал: "Я, по-моему, нашёл свое счастье. Да, это она. Я её люблю, и я на ней женюсь, чего бы мне это не стоило". Он повернулся к Маше и сказал:
- Маша, я верю в сказки, и я хочу быть тем принцем на белом коне, который увезёт тебя в свою сказочную страну... Маша, не смотря на то, что мы знакомы меньше суток..., гм..., да, не смотря на это, я успел тебя полюбить. Я тебя люблю! Выходи за меня замуж, и мы, как бы это прозаично не звучало, уедем в Германию, создадим семью!
Маша повернула лицо к Саше, глаза её блестели и были влажны:
- Алекс, когда-то давно, когда я ещё была совсем маленькой девочкой, чистой и непорочной, я верила в сказки, и была влюблена в принца, но он мне показал, что сказка - это сказка, а жизнь - это жизнь, и она сурова, жестока, и никого не жалеет на своём пути. А я..., я была глупой и наивной. Я хотела центровые шмотки, "Кока-колу", "Мальборо" и жвачку, и, конечно, принца из сказки на белом коне.
Саша смотрел на обнажённую Машу, лицо его каменело. Еле открывая рот, он произнёс:
- Маруська..., это ты?
- Я, мой принц. Я! - с презрением в голосе ответила Маша.
- Маруся, господи, этого не может быть! Господи, прости меня! Маша, Маруся, что же это, прости! - произнося это, он залез на балконные перила и плача навзрыд продолжал:
- Маша, милая Маша, прости меня. Я люблю тебя Маша, мне не жить без тебя. Я сброшусь, слышишь Маруся, я сброшусь. Прости меня, давай продолжим нашу сказку.
Маша смотрела на него со злостью, от дуновения ветерка с моря слёзы на её глазах обсохли. Она выдержала паузу и сказала:
- Знаешь что, когда-то я хотела жить в сказке, но в жизни всего добивалась сама. Я сказку променяла на судьбу, Вчера, в баре, когда я узнала тебя, я решила, что я всё должна тебе сказать, всё то, что не сказала тогда, и то, что я все годы любила тебя, и то, что ненавидела, и то что..., впрочем, не важно, теперь не важно. Уже утро и мне пора идти.
Саша продолжал стоять на перилах, одной рукой придерживаясь за каменный выступ стены.
- А как же наша сказка, Маруся? - с отчаяньем спросил он.
- Послушай, прынц, сколько тебе лет? - насмешливо спросила она.
- Д-д-двадцать три, а что? - заикаясь, переспросил он.
Маруся продолжала:
- Двадцать три? О, да ты уже большой мальчик, а до сих пор веришь в сказки, ай-яй-йя, как-то наивно с твоей стороны. Всё, сказка закончилась! Ты, принц, прекрасно провел в ней время, а я тяжело отработала. Так что не жмись, с тебя не двести, как со всех, а сто, как со старого знакомого - сто баксов, всё-таки всю ночь, да и на пляже тоже. Да, я предпочитаю "зелёными", чтоб не возиться с перерасчётом. О.К. Ну слазь, и давай деньги!
В этот момент сильный ветер подул с моря. На перилах была роса. Каменный выступ стены всё удалялся и удалялся, пропадая совсем, где-то там, в золоченых небесах...
Маруся вскрикнула, и судорожно напряглась, как когда-то, от резкой боли в сашиных объятиях.
На булыжной мостовой, в тени раскидистых каштанов лежало обнажённое тело молодого мужчины. Крови почти не было, лишь несколько алых пятнышек, похожих на лепестки роз.
Рассвет был красен, криклив и многолик. Возле старой гостиницы "Лондонская", что на Приморском бульваре, прижавшись к серому щербатому бордюру, стояла машина скорой помощи, а за ней, чуть поодаль, милицейский бобик, в котором сидела молодая, завёрнутая в белую простынь девушка. Она нервно моргала своими чуть раскосыми глазами, и всё время бормотала себе под нос одну и туже фразу:
- Ты до сих пор веришь в сказки? Ах. Ты до сих пор веришь в сказки?....