Любовью сыт не будешь, если, конечно, ты не проститутка...
Мама умерла в декабре - чуть-чуть не дотянула до Нового Года, а уже в марте Нюра, продав квартиру, перебралась в Москву. Долго мыкалась в поисках пристанища. Подруга её Верка Сидоркина, по кличке Львица Шестова, на которую она надеялась, уехала в Микронезию и там сгинула. Приютила её пьющая столичная баушка, та ещё штучка! Ни гроша за душой, а гонору, как у Гоноры из знаменитых романов Джона Чивера. Ох и вредная оказалась баушка! Это от таких старушек экология в нашей стране ни к чёрту.
Работать по специальности, которую она приобрела в родном городе, Нюра не хотела, но ни на какую иную работу ей устроиться не удавалось, как она ни пыталась. Сунулась Нюра на рынок, куда её пригласил азербайджанец с большими добрыми глазами, в которых плескалось Каспийское море, и совсем уже было согласилась работать продавщицей, да вот услышала, как он разговаривает с женщиной, покупавшей у него стручковую фасоль и качавшей права по стойкой московской привычке.
- Дэвишка, - сказал он ей после короткой, как дуэль, перепалки, - езжай Рязань и там устанавливай порядки...
- Чего это я из своей Москвы в Рязань поеду? - возмутилась москвичка.
- Э-э-э, - сказал торгаш, - Москва давно не ваш, Москва - наш, пойми ты это, глюпая....
И отказалась Нюра от какого-либо сотрудничества с этим хамом...
А вечером в тот же день, в пустом подземном переходе, увязался за нею другой немаканый. Выждал момент, достал нож и, прижав к кафельной стенке, сказал:
- Молчи, биляд, а то хуже будет!
И отобрал кошелёк.
Нюра пришла домой зарёванная. Долго утешала её пьяная, экологически вредная столичная баушка, а потом сказала, приняв почему-то всю вину за случившееся на себя:
- Пропадёшь ты со мною, милая, - разве я тебе защита? А познакомлю-ка я тебя со старичком одним - он тебе поможет. Поможет и защитит.
- Что за старичок? - спросила Нюра, по-детски шмыгая носом. Иногда так приятно шмыгнуть носом - просто так, от избытка чувств-с. Шмыгнешь - и на душе легче. А если пару раз - так вообще радость. Потому-то люди и любят хрен: от него затылок чешется и из носа каплет, как из крана на кухне.
- Тот ещё старичок, - всем старичкам старичок, - сказала баушка. - Сама бы к нему ушла, да на кой ляд я ему сдалась!
- А я на кой ляд? - насторожилась Нюра.
- Ты - другое дело... - загадочно произнесла баушка.
- Развратник небось? - предположила дэвишка.
- Типун тебе на язык! - воскликнула старушка, потом что-то вспомнила и добавила, причмокивая беззубым ртом: - Был, конечно, когда-то, не без этого, стыдно вспомнить! так ведь когда это было - сто лет назад!
Дядя Петя оказался маленьким, кругленьким, похожим на колобка, человечком, добрым и отзывчивым. Он отдал Нюре одну из четырёх комнат, сплошь заставленную книгами.
- Это зачем же столько? - воскликнула Нюра, подивившись книжному изобилию.
- Для антуражу, - ответил дядя Петя, не вдаваясь в подробности.
Книги были везде, и даже в туалете на самодельной полочке стояли они. У меня точно такая же полочка была - в Ашхабаде. Сядешь на фаянс, протянешь руку, снимешь очередной опус - и забудешь, зачем пришёл...
- Дядя Петя, вы интеллигент? - спросила у него Нюра.
- Ну что ты, милая! - И потянулся к ручке. - Интеллигенция наша вымерла, да и хрен с нею! - толку от неё, как от наших олигархов. А место её давно уже заняли люди невнятного генезиса, навязчиво претендующие на это звание.
- Но кто же вы?
- Я? Ископаемое. - И хитро улыбнулся. Хитро - это значит одними глазами, без уст.
Денег с неё он не брал.
- Что с тебя взять? - сказал дядя Петя.
- Ну почему же, у меня деньги есть... - попыталась было возразить Нюра, но он не внял её потугам.
- Ты ж как Ева в раю, голая... Только вот ведь какое дело: Он её выгнал, а я тебя приютил...
И добавил:
- Вот разбогатеешь, тогда иное дело. Учиться тебе надо, деточка. Поступай в институт, какой выберешь, а я помогу - и материально, ну и советами, разумеется...
- Нет, у вас на шее я сидеть не хочу.
- Ну и зря, - улыбнулся дядя Петя, - она и не такое выдерживала. - И прочёл: "Детка, не бойся, что у меня на шее воловьей потноживотые женщины мокрой горою сидят; это сквозь жизнь я тащу миллионы огромных чистых любовей, и миллион миллионов маленьких грязных любят".
Помолчали. Потом дядя Петя сказал:
- Недавно раскрыл книгу лучшего поэта современности - и тут же захлопнул: так тошно стало. Паскудное чтиво. Стыдно мне за былую мою любовь к нему.
- Дядя Петя, а вы любили когда-нибудь?
- Любовь, - сказал дядя Петя и улыбнулся одними глазами. - Я беру это слово в кавычки.
- Но почему?! - ахнула Нюра.
- В кавычках оно, как в рамочке. Можно на стенку повесить...
А больше ничего сказал. Вот такой дядя Петя загадочный...
А жил он по понятиям, неведомым никому, кроме него. И даже государство недоумевало: и как это дядя Петя жив? По всем статистическим выкладкам он давно уже должен был протянуть ноги - как динозавры, которых постигла печальная участь, когда им настолько урезали пенсион, что подножный корм оказался не по карману, хотя карманов у динозавров не было. А у динозаврих не было сумочек. Громадное упущение, кстати, - любая дама согласится со мною.
А, между тем, он - дядя Петя - никогда не жаловался, улыбался и всех женщин называл ласково: "сударыня". А мужиков никак не называл, ибо не мог подобрать достойного обращения к нашим мужчинам, несмотря на огромный словарный запас. Жалкое зрелище представляют собой наши мужики, говорил дядя Петя, но... но... но... только от них и родятся великолепные русские женщины. И за это им можно простить многое...
А женщин дядя Петя любил по-настоящему: рассыпался в любезностях, тянулся к ручкам и благоговейно подносил их к устам. Где и когда он приобрёл эту дурную привычку сказать трудно, ведь дядя Петя был несомненным продуктом советской эпохи, а она, эпоха, за такие шалости могла наказать его по грозной 58 статье - за грязный антисоветский поцелуй. У эпохи ведь тоже свои взгляды на вещи - даже такие, как дядины Пети ухаживания...
Как-то раз на досуге - всё время его теперь было досужим - дядя Петя прошерстил академический словарь из 110 тысяч слов и обнаружил, что знает и может истолковать 109 тысяч. Около 25 тысяч слов он, однако, не нашёл в издании и хотел было обратиться в редакцию, да постеснялся. Увлёкшись, составил реестр 5 тысяч матерных шедевров, включая производные второго, третьего и даже четвёртого порядков, в которых и матерного-то ничего не осталось - на первый взгляд, а как присмотришься - махровая матершина...
А потом он этот реестрик с удовольствием сжёг в печке и даже пепел размешал кочергой, приговаривая: "Не горят, говоришь? Ещё как горят! Пылают".
А живёт дядя Петя тем, что не спеша распродаёт свою библиотеку. О каждой книге он может рассказать больше, чем в ней написано. Я увидел у него мои любимые - Жданова "Вопросы устойчивости электрических систем" и "Переходные электромеханические процессы" Веникова - и удивился:
- А эти-то откуда у вас, Пётр Евсеевич?
- Интересовался когда-то, - сказал дядя Петя. - Жизнь длинная - и чем только не озадачишься...
Коллекции его содержит редкие издания. Не библиотека Ивана Грозного, конечно, и, тем не менее. Всю правду о ней дядя Петя не говорит никому, даже мне, автору этого рассказа. А, между тем, у него хранятся редчайшие рукописи, о которых не ведает цивилизованное человечество, а нецивилизованное - тем паче. Ну, например, у него имеется рукопись "Книги Коркута", единственного письменного памятника средневекового эпоса тюркоязычных народов. Книга эта известна в двух списках - Дрезденском (двенадцать глав-рассказов) и Ватиканском (шесть)..Обе записаны с помощью арабского алфавита. Рукопись дяди Пети (причём не копия какая-нибудь или список, а оригинал) содержит восемнадцать глав и расположены они в ином порядке, что также повышает значимость раритета.
В своё время, будучи студентом-филологом, дядя Петя вывез её из маленького заштатного туркменского городка, где находился на практике. А подарил её ему - от широты души - местный бай, в пятидесятые годы председатель тамошнего колхоза: "Вот, читай. Какая-то белиберда написана, не по-нашему. Может, разберёшься. А не разберёшься, в печку кинь - согреешься. Холодно, говорят, у вас в России"...
С тех самых пор и хранит о ней дядя Петя молчание. В любой среднеазиатской республике, Азербайджане и Турции за право обладание этой рукописью дадут с десяток миллионов вечно зелёных, как мусульманское знамя, американских долларов.
И потому он с уверенностью говорит ничего не подозревающей Нюре:
- Не пропадём, деточка. Библиотека у меня обширная. На много веков хватит. Если, конечно, читать будут...
А читать будут, не сомневайтесь. Сапармурад Осоловелый на огузском эпосе строил всю свою национальную политику. Ему "Книга Коркута", как Ленину "Капитал". Уж он-то знал, что делал. И его последователи знают...
Как быстро, однако, завзятые интернационалисты отпетыми шовинистами заделались! И в глобалисты подались!..
Собрал дядя Петя книги, от которых отказались антикварные и букинистические магазина, сложил в сумку, приторочил к коляске, имеющей семь степеней свободы (или восемь, судя по количеству отдавленных ног) и отправился на рынок. И пошла вместе с ним Нюра - посмотреть, как он на жизнь зарабатывает.
Идут, а навстречу застенчивый Вася топает.
- Как поживаешь, Василий? - окликнул его дядя Петя.
- Хорошо живу, - ответил застенчивый Вася. - У меня и бизнес свой есть.
- Да? И чем же ты занимаешься?
- Бутылки собираю.
- А куда сдаёшь?
- А это коммерческая тайна, - скромно потупился Вася и потопал дальше - в поисках приключений, под которыми понимал пустую стеклянную тару.
- Предприниматель средней руки, - улыбнулся дядя Петя, - я только не знаю, какая из них средняя. Вот на таких бизнесменов и делает ставку наша либеральная общественность. А ведь был, говорят, хорошим токарем. Когда-то...
Пришли к рынку. Только разложил дядя Петя книги на бетонном парапете, как появился блюститель закона в образе полицейского.
К слову сказать, у нас все блюстители в этом образе, так ведь и жители - все, как на подбор, - болотные.
- Не положено, - сказал полицейский.
- Слушай, ты же русский, - сказал ему дядя Петя. - И я русский. Неужели не договоримся?
- Все вы - русские, как я погляжу, - сказал мент. Вообще-то он был полицейским, но разницы не ощущалось даже в деталях. - Не положено, значит, не положено! - вдруг взорвался он. - Выдумал тоже мне - русские. Много вас тут таких, националистов дубовых. Двигай давай, папаша! Русским языком тебе говорю: здесь не место для торговли...
- Так книги же! - воскликнул дядя Петя. - Кому они мешают?
- Это - книги? - удивился мент. - Какие это книги? Где у тебя правила дорожного движения?
- Правил, действительно, нет, - опечалился дядя Петя.
- Вот то-то и оно, что нету. А, говоришь, книги... А где Уголовный кодекс?
- Уголовный кодекс я сейчас перерабатываю, - осклабился дядя Петя. - Я его в кратком изложении переписываю - отдельно для уголовников, отдельно - для полицейских.
- Это ещё зачем? - насторожился мент.
- Трудный он для восприятия, да и статей много. Принято решение сократить его - вдвое или даже втрое против прежнего.
Доверчивый тон дяди Пети обезоружил собеседника.
- Статей действительно много, - согласился он. - Слишком много. Накрутили-навертели, разве все упомнишь? Выпендрёж, да и только. А судьям какого, а адвокатам? Издевательство, а не кодекс.
- Им тоже - отдельные редакции - и судьям, и адвокатам, - поделился творческими планами дядя Петя. - Каждому своё. Я, как перепишу, вам экземпляр подарю... С авторской надписью...
- Так ты профессор, что ли?
- Академик уголовного права, - представился дядя Петя.
- Мне уже Донцова свою книжку подарила, - признался страж порядка, - и эта - как её?.. другая баба, тоже писательница, с постной мордой... Фамилию запамятовал... Ладно, - сказал он, - двух часов тебе хватит? - а то у меня смена кончается.
- Хватит, - сказал дядя Петя, - я же не продаю, а раздаю.
- Это почему? - удивился блюститель закона.
- Благотворительность, - пояснил дядя Петя. И улыбнулся. Как водится, одними глазами...
Раздали они книги намного раньше согласованного срока: Нюра была озадачена, как быстро, на халяву (вот что значит вековая привычка!), расхватали литературу наши люди. Почти так же лихо, как нефтяные скважины и газопроводы.
Зашли они на рынок купить кое-какие продукты, и тут торговец одной из лавок - тот самый, с каспийскими глазками, окликнул её:
- Эй, когда работать придёшь?
- Никогда.
- Это ещё почему?
- А не нравится мне, как вы разговариваете с покупателями, - ответила Нюра.
- Мне тоже много чего не нравится, - обиделся хозяин лавки, - ибо у вас живут по понятиям, а у нас - по строгим канонам кавказского бытия. - И поднял палец вверх - наподобие восклицательного знака.
- Так это вы к нам, а не мы к вам, - вспылила было Нюра, но дядя Петя вежливо её осадил и очень мило, приподняв шляпу, сказал азербайджанцу:
- Запомни, любезнейший, простую латинскую истину: что дозволено в Баку - не дозволено в Питере. Запомни и передай землякам.
- Какой Питер, дорогой? - удивился торгаш. - Здесь Москва, а не Питер. Питер какой-то выдумал. Ещё Нью-Йорк скажи...
- Пожалеем его, - сказал дядя Петя, когда они отошли в сторону. - У него торгашеское мировоззрение и стойкие меркантильные заблуждения. И ни о чём, кроме выгоды, он не думает, считая, что за деньги можно купить всё.
- А разве это не так?
- Э-э, милая. Я без денег восьмой десяток живу, и ещё протяну лет десять, а он - навряд ли...
- Чем так жить... - начала было Нюра, но не завершила свою мысль, боясь обидеть собеседника. - А зачем вам десять лет, дядя Петь?
- Глупенькая. Я вот недавно перевёл "Евгения Онегина" на латынь и древнегреческий. Теперь перевожу на арамейский. Потом "Слово о полку Игореве" перепишу вавилонской клинописью. Повесть временных лет переложу на аккадский язык... Линейное письмо "А" - на очереди... Мне десять лет позарезу нужны...
Пришли домой, поужинали - и по-семейному разошлись по комнатам: дядя Петя в кабинет, Нюра - в свою светёлку сплошь заставленную книгами.
Читать не хотелось. Нюра разделась и легла. Засыпая, она вспомнила римскую сентенцию дяди Пети и тихо засмеялась.
"Питер - Ю-Питер... А ведь дядя Петя - тот же Пётр, только совковый, - подумала она и тут же загрустила. - Как же мы жить-то станем - без них? Ведь вымрут. Что делать-то будем тогда?"
Но тут её окончательно сморил сон, и ей привиделись ангелы. Они пели весёлую песенку: "Снизойдёт благодать на усталые плечи, и картины всплывут потаённым огнём, так горят по церквам поминальные свечи..."
Впрочем, это уже тема для другого рассказа, следующего - о благодати...