Погода была "не бей лежачего", и её неудержимо тянуло в музей.
На входе стояла голая девица в кокошнике. Груди её были раскрашены под глобус: западное полушарие, восточное... И соски: Нью-Йорк, Пекин... Во лбу сияла шестикопеечная звезда.
Всех входящим она говорила: "Добро пожаловать", уходящим: "Приходите ещё, если соскучитесь". И кланялась. Низко кланялась - в пояс, придерживая одной рукой сиськи, другой - кокошник.
- Директор на месте? - поинтересовалась у неё Сима.
И девица весело сообщила, что директора нет, уехал куда-то - то ли по делам, то ли к любовнице, а когда вернётся - неизвестно...
Фойе оказалось пустым. В центре огромного помещения висело зеркало на золотой цепи и медленно, повинуясь велению времени, то бишь сквозняку (сквозняк времён - извечная беда), поворачивалось то в одну сторону, то в другую...
По часовой стрелке...
Против...
Большое зеркало, солидное...
И все события, происходящие в зале, отражались в нём с неизбежностью маятника: и люди, которых, впрочем, не было, и стулья, кои растащили по другим помещениям, и белые стены, отштукатуренные по последнему слову строительной моды - до блеска. Заблудший лучик, отразившись в зеркале, метался по этому глянцу, ища выхода, - и исчезал куда-то бесследно. Потом находился другой и столь же несчастливо повторял его незавидную судьбу. Фантом? фотон?..
Дискретно-волновую теорию жизни пытались объяснить неискушённому зрителю авторы этой инсталляции.
Куча дерьма украшала центральный зал музея современного искусства, и пахла она - куча - сиренью. Всякий желающий мог понюхать её и изумиться: ну надо же! и в самом деле сирень!
Говно было зарубежным, а оно, как известно, и пахнет приятней, и слаще на вкус. Только как отличить, если своего не нюхал и не пробовал? Экспонат, впрочем, пробовать запрещалось.
Дерматолог, специалист по дерьму, присутствовал тут же и давал исчерпывающие ответы на любой мало-мальски замысловатый вопрос.
- В прошлой раз, если не ошибаюсь, - сказала Сима, - эта куча пахла лавандой, и крымский голос Софии Ротару ненавязчиво подсказывал происхождение запаха...
- Было, - сказал дерматолог, - было... В прошлый раз привезли экспонат из Флоренции, на этот раз - из Неаполя. Презент Берлускони, кстати.
- И как называется эта композиция?
- Прелести малых и больших городов Италии, - ответил специалист. - В следующий раз будет экспонат из Рима, а там и до крошечных поселений Апеннинского полуострова очередь дойдёт... Нанюхаемся вдоволь...
Звонко, словно шлёпая линейкой по столу, пробежала маленькая девочка. "А мама где?" - спросила она, заглянув в один из многочисленных дверных проёмов.
- Нету мамы, деточка, - ответил из репродуктора чарующий баритон. - Не было и не будет.
- А почему?
- Да потому что мы, деточка, педерасты.
- И я?
- Ты наша дочка, - ответил баритон. - И этим всё сказано...
К следующей двери подбежала малютка. "А где мама?", - спросила она, и всё тот же голос ласково ответил ей: "Нету мамы. Не было и не будет"...
- Второй час она ищет маму, - сказала женщина, сидящая на раскладном стуле. - Сил нет смотреть на эту несчастную кроху... Выть хочется...
Универсальным считается язык изображений, но и он не всесилен.
В самом начале развития живописи, когда художники писали плохо, под предметами, изображёнными на фресках, было написано: "бык", "лошадь", "дерево", "женщина". Потом реалистическое искусство достигло таких вершин, что надобность в подобных надписях отпала. Сегодня и они не помогают...
Портрет физика Бруно Понтекорво сплошь состоял из элементарных частиц. Некоторые из этих частиц были аккуратно обведены синими и красными фломастерами. "Пи-мезоны" и "ка-мезоны", как оглашенные, метались в скупо очерченных рамочках.
На противоположной стене висел портрет Шекспира, и был Шекспир похож на Омара Хайяма, Хафиза и Саади - так похож, словно одна мама их родила в государственном роддоме - под Чимкентом. Модератор с раскосыми рысьими глазами, сам - копия Тамерлана, но в тюбетейке (английский драматург на портрете тоже был изображён в этом головном уборе), рассказывал байку двум донельзя русским девушкам.
Они слушали, раскрыв рты. Русские - что с них возьмёшь?
- Был такой писатель - Шекспир. Не скажу, что узбек, но очень любил зелёный чай - часу не мог прожить без чаю. А, когда ему наливали чёрный, говорил: "Это не чай, это - помои" и предлагал собеседнику: "Выльем?"
Его так и прозвали: Выльем Шекспир...
- Надо же, - сказала одна девушка другой, - а я всю жизнь, дура, чёрный пила...
Симочка хмыкнула и прошла в следующий зал.
Там читали свои произведения ранние, но уже на редкость плодовитые поэты. Многих из них Сима знала в лицо, фамилии, однако, не задерживались в памяти.
- И ксива сявого консьержа, и Ксанф с Ксантиппой на косьбе... - с завыванием читал крепко сбитый мужичок деревенского вида из города на Неве. Его она не знала даже в лицо.
В следующем зале было пусто. Фанерная экспозиция изображала Малую Варфоломеевскую ночь - так, по крайней мере, было указано на кумачовом транспаранте, висящем поверх фанерного домика.
Время от времени из этого домика выбегала голая женщина и с криком носилась по приусадебному участку. Участок тоже был из фанеры. У них, как известно, всё из фанеры - и семья, и школа. Дунешь - и разлетятся. И торнадо не надо. Вслед за женщиной из домика выскакивал голый мужчина и с топориком гонялся за нею по саду, понимай, огороду...
Меньше минуты продолжалось действо. Потом женщина исчезала в доме, мужчина следовал за ней, раздавался истошный вопль, и ручеёк красной патоки медленно выползал из-под захлопнутой двери...
Кстати, о крови.
В соседнем помещении готовилась новая экспозиция, и называлась она: "Каждому вампиру по донору!" Группу крови на рукаве предписывалось зафиксировать кровопийцам. Количество этого напитка, правила отбора и поощрения были приклеены к мраморной колонне почему-то верх ногами. Лохмотья отрывных листиков с телефонами лениво перебирал на редкость отзывчивый сквознячок - да, да - тот самый.
А на столике, у двери, лежал компас, и стрелка у компаса была нетрадиционной ориентации...
На верхнем этаже, в актовом зале, пели скопцы. Гвоздём сезона - был этот хор.
Боже мой! как они пели - заслушаешься! Пели - совершенно голые. Чтобы видели - что они скопцы.
- Скоро, - сказала немолодая женщина в синей шали, - к нам прибудут итальянские кастраты, и оба хора в едином творческом порыве исполнят а капелла произведения Генриха Малибу...
- Голыми? - спросила Сима.
- Голыми, - ответила собеседница. - Жду не дождусь этого выступления!..
"Не слишком ли много голых субъектов в этом музее?" - подумала Сима...
Шаман дикий, как тунгусский метеорит, тренькал на никому неизвестном музыкальном инструменте.
Всамделишные самураи резали животы себе и всем желающим.
Статую свободы из папье-маше колол сариссой Александр Македонский. Его славянская красота вызывала бурное восхищение...
В конференц-зале лектор, похожий на Марата Гельмана, но не он... ходил вдоль первого ряда и рассказывал слушателям душещипательную историю про Малевича. Два похабных старичка и не менее фривольная старушка внимали ему.
- Уже в школе, - рассказывал мнимый Марат Гельман, - Казимир рисовал чёрные квадраты - мелом на доске. Его секли, ставили в угол... нет, не в Google, а в угол... А Казимир всё рисовал и рисовал эти долбанные квадраты - из года в год, из класса в класс... Квадраты... квадраты... квадраты... Окончил школу, но рисовать, тем не менее, не перестал. Мелом раскрасил асфальт на квадратики - и его назначили классиком... А недавно, если кто не знает, на Канском фестивале Гран-при получил фильм о Малевиче. Весь сеанс на белом экране демонстрировали чёрный квадрат... После окончания фильма зрители приветствовали его стоя. Два часа аплодировали... Идиоты...
Приз за лучшую мужскую роль получил этот несносный квадрат...
"В шею надо гнать таких лекторов! - решила Сима. - Он нам всё современное искусство дискредитирует..."
Она спустилась вниз и вышла во внутренний дворик. На его небольшом пространстве, рядом с фонтаном, изображающим писающую девочку, африканское происхождение которой не вызывало сомнений, стояла клетка, в которой возились маленькие, но уже вполне крепенькие львята.
- Только что из зоопарка привезли, - сказала женщина-экскурсовод. - Три месяца малышам... А знаете как их зовут? Каменев, Троцкий и Толстой...
- Какие странные имена! - удивилась Сима.
- Так львята же, - пояснила женщина. - Львы...
Рядом с клеткой на низеньком столике стояли две пустые стеклянные бутыли: одна большая - четверть, другая значительно меньше, и тлетворный умелец предлагал всем желающим превратить вино в воду.
- А воду в вино ты превращать умеешь? - спросил мужчина запойного вида.
- Не-а, - ответил фокусник, - я только вино - в воду, да и то по просьбам трудящихся, но таких просьб - увы! - не поступало... Третий день стою...
"И вся-то наша жизнь есть инсталляция с непонятными целями и философией..." - подумала Сима.
Культурно-вулканическое существование России требует изощрённой свободы.
Много свободы - до извращения. Новациями называют извращения просвещённые люди.
Фестивали противоестественного искусства плотной чередой следуют друг за другом. Нет им числа.
Шизофрения, как новомодный стиль, плотно вошла в жизнь русского общества.
Комиссаром и художественным руководителем предстоящей биеннале был назначен извне провокатор от искусства Иосиф Блювштейн, правнук Соньки Золотой Ручки, внук знаменитого архангела Лейбы Ивановича Троцкого, прах которого хранится ныне в одном из залов музея современного искусства. Хранится в лубяной коробочке, раскрашенной в бело-голубые тона - гжель, да и только! Нужно ли пояснять, что этот музей Иосиф и возглавляет? Подобно своим предкам Иосиф свято чтит моральный кодекс преподобного Моисея, исключив из него - за ненадобностью - плебейскую частицу "не".
Целый час ждала его Сима...
Наконец он изволил явиться.
- Ну и как любовница? - спросила Сима. - Удовлетворила?
- Любовница? - вскинул на неё глаза Ёсик. И тут же понял, кто его предал. А, поняв, закричал: - Уволю! Как пить дать уволю! Выгоню к чёртовой матери!
- Кого уволишь? - удивилась Сима.
- Девицу на входе уволю. - И тут же успокоился. - Согласись, её кокошник по сегодняшним временам более, чем неуместен ("Согласна", - сказала Сима). Поставлю Соньку Золотую Ручку, и пусть она приветствует посетителей словами "гутен морген - гутен таг".
- А почему по-немецки?
- Метод гостиничных краж она называла подобным образом.
- И тоже голую?
- Слегка - только арестантская шапочка и полосатый фартучек будет на ней.
- Ну уж нет, - ответил Ёсик. - Форменное безобразие - этот Юдашкин. Форменное и фирменное...
Они продолжили беседу в неформальной обстановке, пили кофе, курили, баловались коньячком и сквернословили.
- Современное искусство, Симочка, - сказал Ёсик, - вещь для узкого круга - интимная, как адюльтер...
- Это касается искусства вообще, а не только современного.
- Ну да, ну да, - согласился Ёсик. - Дело, однако, в том, что все биеннале непоправимо убоги и мало чем отличаются друг от друга - что Венецианская, что Московская, что любая иная. Разница - в бюджете. Впрочем, и она несущественна - трудно, знаешь ли, раскачать толстосумов, чтобы они раскошелились на сие статусное мероприятие. И потому чаще всего биеннале - дешёвка. С моей точки зрения, сегодняшний ВВЦ имеет к современному искусству большее отношение, чем любая из биеннале. Вот где креатив бьёт мощной струёй и не только в знаменитом фонтане "Дружба народов".
- Без сомнений, и хотя мне, еврею, не к лицу расхваливать Ирода двадцатого века, тем не менее, это - факт. Против истины не попрёшь. Но это - строго между нами: шаг вправо или влево - карается расстрелом! Всё дело заключается в том, что наши бьеннале - это своеобразное послание Западу: мы, дескать, одной с вами крови, помните о нас...
- Группа крови на рукаве, - хмыкнула Сима.
- Ну и о репутационном моменте не забывай, - продолжил Ёсик. - Статусное положение современного города, его имиджевая составляющая тоже имеют огромное значение.
- Для кого? - спросила Сима. Ёсик мотнул головой и ответил ей матом - ещё одним, непременным атрибутом современного искусства.
- "Ху" называется половой орган после обрезания...
Сима рассмеялась.
- И потому биеннале пройдёт как обычно - сухо и скупо. Выставим по обыкновению лучший товар, включая инсталляции Ильи Кабакова, проведём пару семинаров: "Педерастические аспекты западной демократии" и "Креативные моменты гомосексуальной свободы". У нас и лозунги заготовлены - вон в углу стоят, смотри...
В углу стояли транспаранты, на которых как в лучшие годы советской власти значились призывы, не отличавшиеся оригинальностью: "Педерасты всех стран, соединяйтесь!" и "Ударим гей-парадом по безвкусице и бескультурью граждан Российской Федерации!"
- Наша задача, - сказал Ёсик, - превратить Среднерусскую возвышенность в Восточно-европейскую низменность. - И весело рассмеялся.
А потом снова стал серьёзным.
- Вражеские институции стоят на нашем пути - Пушкинский музей, Третьяковская галерея и Эрмитаж - с мощным государственным финансированием и обширной выставочной программой. Дискредитация деятельности этих институций - наша первейшая задача. Большевики прежде, чем растащить сокровища царской России, предельно обесценили их культурную ценность, распропагандировав на весь мир новое революционное искусство. Мы такой возможности не имеем. Так что это не самый простой из крестовых походов. Отнюдь не простой...
В этот момент послышался шум в дальних залах музея.
- А где Шалава? - громко звучал мужской голос. - Вы не видели Шалаву? Нет? Не видели?..
- Тебя ищут... - сказал Ёсик. - Слушай, а ты не хотела бы сменить фамилию?
- А зачем? - удивилась Сима. - Хорошая грузинская фамилия. Мне нравится. Ты же знаешь, я девушка без экивоков, вся на виду. Как на ладони. А то, что некоторым может показаться странным, так это замечательно. Разве нет?..
Конечно, то, что фамилия Серафимы Семёновны - Шалава, надо было сказать раньше, да автор как-то не решался, стеснялся что ли. Всему, однако, своё время - и для шалав, и для их фамилий.
В комнату вошёл Исаян. Когда-то давным-давно, в застойные времена, его звали Жориком. Теперь очень быстро он заделался Гариком, поглупел, потускнел, скурвился, а, самое главное, начал путать падежи и местоимения.
Не всякий армянин - Гарик: бывают исключения. Хотя...
Судя по всему, это теперь самое распространённое армянское имя. Даже Армен, говорят, собирается стать Гариком и ждёт не дождётся отмашки из Америки...
Гарик работает в городском департаменте культуры и вместе с Симой осваивает новые культурные горизонты. Миражи караванами ублажают воображаемую линию...
- Тебя префект ищет, - сказал Гарик.
- И на какой ляд я ему сдалась? - поинтересовалась Сима.
- Депутат заксобрания у него сидит...
- Зак или зэк?
- Да какая разница? Подготовкой к биеннале интересуется. Хочет, видимо, прослыть просвещённым...
- И сколько он готов выложить за эту видимость? - хмыкнула Сима. И стала прощаться: - Ладно, Ёсик. Мне пора...
- Ночь в музее сегодня. Придёшь?
- А я и забыла, - сказала Сима. - Чем чёрт не шутит - может и пожалую. Вместе с зэком...
Поздней ночью в музей, озябнув и устав, вошли двое - парень и девушка.
Пересекли пустое фойе...
Вошли в овальный зал...
Девочка спала в кресле, заботливо укрытая мягким пледом. Рядом с ней почивала усталая женщина - на раскладном стуле.
Пустой баллончик освежителя воздуха с запахом сирени стоял за колонной.
Презент Берлускони могучей кучкой покоился в центре зала. Увидев её, юноша возмутился:
- Совсем люди озверели! Надо же! в музее! кучу навалили!
- Приспичило... - равнодушно произнесла девушка. - Можно подумать, с тобой подобного не случалось!
- Но не в музее...
- А какое это имеет значение - в музее - не в музее, если приспичит?..