- Вот, - Стелла взялась за ручку. Боковая дверь с грохотом отошла в сторону, съев рахитичную циферку в красном кружке - эмблему второго национального. - Ваша группа.
Майер зачем-то кивнул.
Из сумеречных, перемигивающихся огоньками недр трейлера вынырнул тощий носатый субъект в джинсах и свитере. Сбил на шею наушники. Протянул длинную руку.
- Мирослав Кляйн, звукорежиссер.
Майер пожал.
У Кляйна были осоловелые, зеленоватого оттенка глаза. Из-под бейсболки с надписью "Иисус умер - любовь осталась" торчали африканские косички. Про себя Майер, привыкший доверять первому впечатлению, сразу подумал, что Кляйн наверняка балуется марихуаной. Или чем-то в этом роде. Он даже слегка качнулся вперед, ожидая уловить сладковатый душок выкуренного "косячка".
Но нет, всего лишь слабо тянуло пивом.
Пока Майер размышлял, как пиво согласуется с первыми впечатлениями, на бетонку, потеснив звукорежиссера, аккуратно сошли полтора центнера в шортах и гавайской рубашке навыпуск. Сошли боком, цепляясь за внутреннюю скобу и по очереди переставляя ноги в легкомысленных пляжных шлепанцах. Трейлер облегченно взвизгнул рессорами.
- Стелла! Ты как всегда восхитительна! - Полтора центнера приложились толстыми губами к наманикюренной женской ручке, в восхищении поцокали языком, качая утопленной в жабо из подбородков грушевидной головой, и только потом снизошли до Майера:
Несколько секунд они с Пекерманом буравили друг друга взглядами. Майер смотрел, сунув большие пальцы рук в задние брючные карманы. Кривил рот. От картинной позы его песочного цвета пиджак топорщился на спине мятым крылом. Пекерман втягивал живот и вставал на носки, стараясь казаться выше. Правда, шансов против Майера у него не было. Ни одного. Серые глаза Майера были не чета карим координатора. Они умели становиться тусклыми стальными льдинками. И тогда от них веяло смертью, распадом, Великой Пустотой, заключенной в булавочных головках зрачков. Мало кто мог это вынести.
Пекерману хватило шести секунд.
- Я так понимаю, с сегодняшнего дня это чудо работает с нами? - спросил он, отворачиваясь и демонстративно заглядывая в просвет между Стеллой и фургоном. В просвет виднелась глухая кирпичная стена, разрисованная граффити, гнутый столбик автоматической парковки и кабинка таксофона, мутная из-за вдрызг, в трещины, разбитого пластика. Пекерману, впрочем, было достаточно того, что там нет Майера.
Стелла это заметила.
- Да, Руди, с вами, - усмехнулась она.
- Это постельное или профессиональное?
Стелла помедлила. В пальцах у нее появилась тонкая коричневая сигаретина. Кляйн, тряся косичками, суетливо охлопал свои джинсы в поисках зажигалки. Не нашел. Майеру пришлось до-стать свою. Дешевую, спиртовую. Он поднес ее к сигаретине и выщелкнул голубоватый язычок пламени.
- Спасибо, - кивнула Стелла, прикуривая.
- Не за что.
Пока она затягивалась и выпускала через ноздри ароматизированный дымок, Майеру опять представилась возможность внимательно рассмотреть ее лицо.
Следы косметической операции были едва заметны. Рубчик за ухом, тонкие полоски более светлой кожи под челюстью. Из морщин остались только две - летящие от крыльев носа к уголкам губ. Властные, жесткие. Видимо, их так и не удалось вытравить. При плохом освещении Майер, наверное, не дал бы Стелле и тридцати пяти. Он без отвращения подумал, что мог бы с ней даже переспать. Вполне.
Большой, чувственный рот. В детстве, наверное, многим казался лягушачьим. Крупноватый, но подправленный нос. Идеальные по Майеру глаза. Острый мальчишеский подбородок и короткая стрижка.
- Знаешь, Руди, - Стелла интимно придвинулась к Пекерману, - как куратор и немолодая уже женщина через постель я пристраиваю только юнцов. Им хочется оказаться поближе к телевидению - я этим пользуюсь. А Майер для меня староват.
- Стелла! - взвизгнул Пекерман, когда пепел с сигаретины ловко спланировал ему на грудь.
- Я же просто так, - упавшим голосом произнес Пекерман, оттягивая гавайку с грязно-серым, похожим на пиявку пятном, присосавшимся к сине-желтому цветку.
- Я тоже. А Майер в Чикаго был лучшим репортером. Пока его канал не обанкротился.
- Поэтому я такой злой, - вставил Майер.
Появление третьего члена группы он предупредил, отступив на шаг назад. Из фургона сыпнули жидкие искры, покатилось, звеня, что-то круглое, затем луч мощного фонаря ударил Майера по глазам.
- Эй, полегче, - сказал он, опуская голову и прикрываясь от режущего света ладонью.
- Прости, брат.
Ослепший на время Майер услышал, как звонко впечатались в бетон каблуки. Затем его извинительно потрепали по плечу. Негритос, подумал Майер. Из наглых.
- Луи Валикетт, оператор и видеомонтажер.
Нет, точно, негритос.
Майер поморгал, восстанавливая зрение. Обладатель фонаря неспешно вылепился из фиолетовых, рябящих окружностей. Невысокий, щуплый. Ухмыляющийся. В серой джинсовой, усеянной кармашками паре. Худосочная краса Африки. Гордость Африки. Здесь Майер не ошибся. Голубоватые белки глаз. Широкий, сплюснутый нос. Жесткий, короткий волос по изгибу нижней челюсти. Коричневые губы. Ну и все прочее, включая кожу.
Негритосов Майер не любил.
Неприязнь брала начало с того самого момента, когда три пятнадцатилетних урода, вколовших себе какой-то синтетической дури, в поисках развлечений забрели в городской сквер. Надо ли говорить, что все трое были негритосами?
Майер возвращался из школы. Ему было восемь. Его, собственно, и по фамилии никто еще не называл. Он был Флорин, Фло, иногда - Рино. С позиции нынешних лет - затюканый белобрысый пацанчик с птичками-рыбками в голове.
Взрослому Майеру иногда снилось, что вместо дорожки, ведущей к заколоченному павильону, темно-зеленым кабинкам биотуалетов и психологической травме, он сворачивает на спасительную аллею, упирающуюся в гнутый каркас автобусной остановки. И пусть там кое-где густыми, продолговатыми мазками лежат тени разросшихся акаций, ни капли страха перед ними он не испытывает. Даже зашагивает в их границы.
Чего там бояться?
Визгливый смех - за забором. За акациями и за забором. Забор же - высокий, кирпичный, с короткими пиками поверху, и захочешь - не перелезешь. Так что он идет спокойно, болтая в воздухе жестяной коробкой из-под ланча. А в коробке перекатывается, оббивая бока, недоеденный сэндвич с сыром...
С действительностью это, конечно, не имело ничего общего.
Когда уроды прыгнули к нему с двух сторон, он остановился как вкопанный. В животе что-то с
ёканьем оборвалось. Коробка выпала из пальцев и грянула об асфальт. Был какой-то ступор.
"Привет, шкет", - сказал тот, что вынырнул справа, и улыбнулся ему полными губами.
"А где: "Здравствуйте, парни"?" - спросил тот, что оказался слева, прихватывая его за шкирку.
А неторопливо вышедший из-за дерева третий, тощий, с едва пробившимися усиками, затянувшись сигаретой, уставился на него мутными глазами:
"Что, белоснежка, язык отсох?"
Дальше качнулись, сместились за затылок акации - Маейра подхватили за руки и за ноги и понесли. Впереди замаячил, то туманясь, то проступая четко, до шляпок гвоздей в навесных щитах, заброшенный павильон.
"А я ниггер, а я ниггер, крошка!" - напевал тощий.
Сигарета в углу его рта качалась метрономом, отсчитывая секунды Майеровой жизни.
И все. Обрыв. Даже не темнота. Пустота.
За эту пустоту Майер был благодарен своей памяти. То, что он помнил дальше, начиналось уже с постели в его комнате и фигуры, просвечивающей сквозь мутное стекло двери.
"Вы знаете, не все так плохо, - вполголоса говорила фигура кому-то невидимому, - волосы отрастут, синяки и порезы - на две недели максимум, главное - не было сексуального насилия".
М-да...
Майер всплыл из прошлого. Оператор так и стоял, ухмыляясь. А ведь мне придется с ним работать, с раздражением подумал Майер.
- Не надо мне больше светить в глаза, - произнес он холодно.
- О"кей, о"кей! - Негритос выставил ладони. Желтоватые, словно пемзой отчищенные. - Только, брат, не смотри на меня как на Руди.
- Ты его снял? - ахнула, прижимаясь к Майеру, Стелла.
- Мало того, смонтировал, - Валикетт, будто фокусник, выхватил из кармана куртки рулон экрана. Встряхнул, растянул, щелкнул по матовой поверхности ногтем.
Позер, подумал Майер.
Но подвинулся, чтобы оценить. Волосы Стеллы щекотнули ухо.
- Вы похожи на грифов, - откуда-то сбоку недовольно заявил Пекерман. - Слетелись, падальщики. Чего там смотреть? Меня не видели?
Ему не ответили. Пекерман, обидевшись, полез в фургон.
На экране мигнула циферка канала, пронеслась раскаленной кометой в безвоздушном прос-транстве. Грянул голос: "Второй национальный представляет..."
Как и все, сначала Майер увидел себя.
Картинка была четкая, цифровая. Камера брала вид сверху, затем, спускаясь, реактивной мухой кружила по спирали.
О, в этом кружении Майер был монументален.
Монументален был ершик волос, монументален был лоб, сведенные брови выдавали монумен-тальную складку, бронзовели подбородок и скулы, медным крылом стыл на спине пиджак. Над большими пальцами, утонувшими в брючных карманах, Майер с удивлением обнаружил пояс-патронташ, к которому по бокам лепились две кожаные кобуры.
"Майер" - возникла поперек Майера надпись. Крупные строгие буквы. "Майер".
- Прелесть, - сказала Стелла.
Кляйн хохотнул.
Изображение, мигнув, сменилось новым пролетом камеры.
Теперь уже статуей выступал Пекерман. Складки гавайки - гофрированный металл, загривок, жабо подбородков - песчаник, серые шорты - гипс.
Кобуры с пистолетами обитались на внушительной заднице. Между ними, переливаясь, весе-ло подскакивала надпись "Руди".
А толстяка не особенно любят, подумал Майер. Учтем.
"Схватка первая" - проступило сквозь затемнение на экране. Приглушенно зазвучала мелодия из какого-то старого вестерна.
Камера крупным планом взяла глаза координатора.
"Выскочка! - читалось в них сквозь прищур. - Наглец! Да я таких как ты..."
Негритос был, похоже, почитателем Серджио Леоне.
Глаза самого Майера, поданные через мгновение встречным взглядом, были холодней глаз старины Иствуда, старины Бронсона и старины Делона перед тем, как они разбирались с главными злодеями.
Великая Пустота, да. Ею от них и веяло. Негритос, надо отдать должное, удачно поймал момент. Возможно, даже усугубил пост-обработкой.
Стелла поежилась, усмешка Кляйна подзавяла.
Но кино уже кончилось, таймер застыл на шести с лишним секундах, и видео-Майер, глядящий на Пекермана и зрителей, погас вместе с картинкой.
Надо отдать должное: Валикетт был профессионал. Пользовался он натив-программами или нет, ролик вышел качественный, даже цепляющий. За мизер времени далеко не всякий специалист обработает вам картинку с камер и скомпонует ее в некий сюжет.
Майер оценил. Оценила и Стелла.
- Луи, ты восхитителен, - сказала она. - Но перебираешь с аффектацией, это твоя слабость. Зрителям нужна достоверная картинка. А у тебя за общей выразительностью, и замечательной, и, надо сказать, эффектной, все же кроется подвох. Большинство, конечно, этого не заметит, но въедливое меньшинство заклюет меня жалобами и комментариями, что такого не было и не может быть, что револьверы - цифровые, а стилизация под вестерн изобилует ляпами.
- Но ведь класс, а?
Негритос свернул экран и уставился на Стеллу своими голубоватыми глазами.
- Да, - кивнула Стелла. - Только это все для Голливуда, Луи, а у нас репортажи и прямые включения. Я вообще за скупой минимализм.
- Извините, а чем велась съемка? - спросил Майер. - Я не видел ни одной "мухи".
- А они есть, - сказал Валикетт.
Он отставил в сторону указательный палец, и на него тут же опустилась прозрачная льдинка микрокамеры.
- Военные технологии, - сказал Кляйн, когда льдинка, сложив отражающие плоскости, превратилась в миниатюрный, размером с ноготь, окуляр на трех тонких ножках.
Майер приблизил лицо.
Камера, словно почуяв его интерес, будто живая, перебрав лапками, повернулась к нему синеватой линзой. Репортер разглядел по бокам раструбчики импульсных двигателей. Воздух под брюшком едва заметно подрагивал.
- Не видел такой "мухи" раньше.
- Теперь вы будете работать в их компании, - сказала Стелла. - Мы все-таки второй национальный. И, кстати, у военных этой технологии еще нет. Не доросли. Сегодня новостные каналы двигают прогресс.
Валикетт со значением посмотрел на Майера, двинул пальцем, и "муха", подобрав лапки, выстрелила вверх, на лету обретая прозрачность.
- И сколько таких? - спросил Майер.
- Вокруг нас сейчас кружит три штуки, - улыбнулся негритос. - Картинку дают непрерывную, хочешь - панорамную, хочешь - коллажную, разрешение - фулл эйч-ди.
- И обработкой тоже ты занимаешься?
- Видео - я, звук Миро накладывает, - качнул головой в сторону звукорежиссера Валикетт, - Руди осуществляет общий контроль.
- Задержка?
- Не более тридцати секунд, - Валикетт переглянулся со Стеллой. - Разные бывают ситуации, шумы, помехи, где-то приходится чистить картинку от влезших в камеры кустов, биллбордов или идиотов. А так почти прямой эфир.
- Ясно.
Стелла, отступив, поманила Майера за собой.
- Флорин, я на вас надеюсь, - сказала она негромко, заглядывая репортеру в глаза. - Профессионалов на телевидении все меньше, и я рада, что перехватила вас. Мне хотелось бы совместной продуктивной работы.
- Я попробую, - сказал Майер.
Ему вдруг захотелось впиться в губы Стеллы своими. Проникнуть в рот языком, провести им по нёбу...
- Эй! - показался из фургонной тьмы Пекерман. - Грузимся. Студенческий городок на Линдон-вью. Протесты против повышения платы за кампус. Там уже человек двести бузят.
- Вот и чудно. Это будет ваш испытательный репортаж, господин Майер, - замечая его взгляд, усмехнулась Стелла. - Руди, проинструктируешь его?
- А в Чикаго что, по-другому? - удивился Пекерман, пропуская внутрь фургона Кляйна с Валикеттом.
- Он - новый человек, Руди.
- Еще один вопрос, - сказал Майер. - Где ваш предыдущий репортер?
Стелла раздраженно повела плечами.
- Проходит курс интенсивной терапии, - сказала она, прокручивая в пальцах новую сигаретину.
- Автокатастрофа?
- Алкоголь и метамфетамины.
Майер забрался в трейлер и окунулся в царство мягкой подсветки, мерцающих светодиодов и разнокалиберных мониторов вдоль левого борта, частью шипящих помехами, частью высвечивающих неподвижную заставку второго национального.
- Сюда, - сказал Пекерман, разместившийся в самом конце салона за угловым столом. Потерпевшую от Стеллы гавайку он сменил на новую такой же дикой расцветки.
Майер прошел мимо кофейного автомата, пластиковых секций для одежды, мимо Кляйна и Валикетта, сидящих за монтажными пультами в, казалось, нанизанных на вертикальные оси креслах, и устроился на короткой лавке у затененного, узкого, как бойница, окошка.
- Итак, - Пекерман пожевал губами, -- не знаю, что там у вас было в Чикаго, а у нас порядки такие: я - главный. К Стелле через мою голову обращаться не советую, какие бы хорошие у вас не были отношения. Ясно?
Майер кивнул, позволив себе прозрачную усмешку.
- Мирослав, Луи, - обернулся координатор, - инструктаж и для вас. Профилактический, так сказать. Да, шепните там Тревору, чтобы выдвигался уже на Линдон-вью, карту я ему сбросил, а он до сих пор тормозит.
- Сейчас.
Кляйн нацепил на ухо гарнитуру и шепнул несколько слов в волосок микрофона.
Фургон тут же дрогнул, пол под ногами завибрировал, дверь, скользнув, со щелчком встала на место, отрезая находящихся внутри от внешнего мира, а Майера качнуло к задней стенке.
Водитель развернул автомобиль, и кирпичная стена проплыла за окошком.
- Господин Майер, говорю, в основном, для вас, потому что ребята и так уже в курсе наших особенностей, - сказал Пекерман, высветив на мониторе над своим столом карту маршрута. - Тему даю я, тема согласована, вы работаете только в ее струе. С "шептуном" в своем Чикаго дело имели?
- С суфлером? - уточнил Майер.
- С ним.
- Нет.
- Придется. Потому что нам не нужно никакой отсебятины. Никакой! Лепите строгое убедительное лицо и чешете по заготовке.
- Не надо из меня делать говорящую куклу, - процедил Майер.
- А вы думали, что представляете из себя что-то иное? - надвинулся Пекерман. - Нашим зрителям не нужны философствования, не нужны длинноты и сомнения, им необходима четкая, выверенная информация, поданная человеком, вид и манеры которого подсознательно вызывают доверие. Картинку обеспечивает Валикетт, звук сводит Кляйн, я осуществляю общий контроль и трансляцию на канал, а вы... - он улыбнулся. - Вы, получается, именно говорящая кукла, господин Майер. В Чикаго разве не так?
Флорин сузил глаза.
Ладно, подумалось ему. Пусть. На этом этапе стоит потерпеть.
- Хорошо, - сказал он. - Но я лучше работаю по ключевым словам.
- Это без проблем, - Пекерман расценил согласие репортера как маленькую победу и был готов уступить в малом. - Я настрою "шептуна". Главное, попадите в хронометраж.
- Постараюсь.
- Теперь... - координатор бросил взгляд на монитор, по которому мигающий зеленый кружок фургона полз по Дольфин-стрит между серыми прямоугольниками, обозначающими дома. - По самой ситуации. На Линдон-вью находятся кампусы технологического института и университета Плайона. Это группа разноэтажных зданий с парком в центре, библиотекой и рядом вспомогательных зданий по периметру. Два дня назад общая администрация повысила плату за проживание в кампусах на триста долларов за семестр, что, конечно, не могло не вылиться в стихийные студенческие протесты. Но вчера еще было достаточно тихо, а сегодня, судя по количеству собирающихся, намечается нечто серьезное.
- Поджоги и погромы? - спросил Валикетт.
Пекерман качнул грушевидной головой.
- Не думаю. Разве что отдельным эпизодом. Скорее, пикеты и блокирование администрации. Ребята из полиции уже пасут происходящее. Мы подъедем и встанем, скорее, у паркового кольца, там есть где. Луи, на тебе твои "мухи".
- По обычной схеме? - спросил негритос.
- Да, одна берет панораму сверху, вторая кружит вокруг толпы, третью фокусируешь на нашем новом говорящем друге. Вторая тройка - резерв. Подзарядил питомцев?
- Они у меня сами подзаряжаются, - сказал Валикетт с улыбкой до ушей.
- Миро, по звуку ты знаешь.
Кляйн тряхнул косичками.
- Соображу по картинке. "Волну" пока не гнать?
- Нет. Флорин... - уставился на Майера Пекерман. - Можно тебя так называть? - И, не дожидаясь ответа, продолжил: - Ловишь мой голос как сахарную косточку. Я говорю: прыгнуть в кусты - прыгаешь в кусты. Я говорю: бежать - бежишь. Говорю: все - значит, все. Никакого своеволия, понятно? Мгновенно! Текст выдаешь, когда "шептун" включается. У нас жесткий формат, мы выходим короткими сериями, что-то зарежут без зазрения, но большее попадет в эфир. И нас любят, пока мы делаем то, что устраивает зрителей и канал.
- То есть, наша задача, - уточнил Майер, - следовать в русле уже написанного текста? Без учета происходящего?
- С учетом, милый мой, с учетом.
Пекерман протянул Майеру завиток гарнитуры. Флорин приладил пластиковую клипсу к уху и почти сразу забыл, что она там есть. Не давит, не мешает. Качественная штука.
- Еще, - сказал Пекерман. - Флорин, ты снаружи работаешь один. Мы все сидим в фургоне и лепим из твоего репортажа конфетку. В толпу к студентам не лезь, не санкционировано. Нейтральная позиция - то, что тебе нужно. Ярд, два к шествию - это максимум. В крайнем случае, тебя подстрахует полиция. Они парни опытные, не первый раз стоят в оцеплении на таких мероприятиях, чреватых, сами знаете...
Майер хмыкнул.
- Вы меня как на смерть...
- Не надо пафоса, - погрозил пальцем координатор. - Профессионализм, в первую очередь, это четко очерченные рамки, и я тебе их показываю. Мы так работаем. От и до. Потому что иное чревато.
- Чем?
- Увольнением.
- А другая сторона - это метамфетамины?
Пекерман посмотрел остро.
- Фил Керстон стал закидываться наркотой и расширителями сознания вовсе не потому, что страдал от невозможности реализовать свое репортерское эго на канале, а потому, что ему, ублюдку, постоянно не хватало остроты жизни, хотя на нашей работе этой остроты всегда было - хоть задницей ешь.
- Ладно, - сказал Майер. - В свете остроты мне бронежилет выдадут?
Валикетт, заржав, показал ему большой палец.
- Твой пиджачок и так вполне подходит, - не смог скрыть улыбки Пекерман. - Только фирменный значок нацепи, будь добр.
Он кинул ему круглую жестянку с логотипом. Майер приколол ее на лацкан.
- И карточку.
Затянутый в силикон прямоугольник с фото и именем-фамилией имел липкую оборотную сторону и как влитой сел на ткань нагрудного кармана.
- Годится, - сказал Пекерман.
- "Муху" для репортажа я сделаю видимой, - сказал Валикетт, обернувшись, - поэтому лучше смотреть прямо в нее, чтобы мне не пришлось выправлять косяк со взглядом.
- Ясно, брат, - кивнул Майер.
Негритос фыркнул.
Фургон неожиданно подскочил на предохранительном валике и въехал на территорию кампуса. По глазам полоснул резкий всполох от проблескового маячка на крыше полицейского автомобиля.
- Приехали, - подал голос Кляйн.
Пекерман прижал палец к гарнитуре в ухе.
- Да, - сказал он, послушав кого-то. - Ситуации накаляется, и мы вовремя. Майер, главное - текст. Даже если он не будет соответствовать тому, что ты увидишь. Тебе ясно?
Майер пожал плечами.
- Вроде бы.
Фургон проехал еще ярдов двести и остановился, слегка накренившись - видимо, забравшись одним колесом на тротуар. За окошком вытянулись вверх колонны то ли административного здания, то ли библиотеки.
Из кабины стукнули в перегородку, закрытую непрозрачным пластиком.
- Мы слышим, Тревор, - сказал в микрофон Пекерман и кивнул Майеру: - Твой выход, Флорин. Ты понял? Строго по тексту.
Майер, зачесав вихор на сторону, прошел к двери и взялся за ручку.
- Вступаю сразу?
- Миро даст отсчет.
- Ну, что ж... - Майер поправил галстук и одернул пиджак. - Работаю...
Дверь с визгом сдвинулась вбок.
Вынырнув из фургонной темени, Майер на мгновение опустил голову и тут же вскинул ее, надев заученную полуулыбку.
Глаза ухватили общую картинку: низкий барьер из квадратно остриженных кустов барбариса, скамейки, за кустами - округлая, вытянутая в направлении кирпичного административного корпуса площадка из серых и желтых плит, выложенных в шахматном порядке. Мачта-флагшток. Ряд автоматов с шоколадными батончиками и напитками.
- Добрый день, зрители второго национального канала! - бодро заговорил Майер. - Я - Флорин Майер, и мы с вами находимся на Линдон-вью, у кампусов технологического института, где можем наблюдать ситуацию, связанную с последними инициативами институтского руководства...
Он заметил глазок "мухи" и чуть скорректировал наклон головы.
- Два дня назад... - продолжил "шептун".
- Два дня назад, - сказал Майер, - в силу экономических причин, руководство было вынуждено поднять плату за проживание в кампусе на триста долларов за семестр, что, конечно, не могло не вызвать негативной реакции в студенческой среде.
- Пока все хорошо, - раздался в гарнитуре голос Пекермана. - Подойди ближе к скамейке. И поменьше умных слов.
- Но надо понимать, что страна находится в кризисе, и правительство меньше субсидирует учебные заведения.
- Более двух сотен... - подсказал "шептун".
Майер взял микропаузу.
Никаких сотен не было. Мало того, и тот десяток студентов, что имелся на площадке, протестовал вяло. Лишь один плакат тянулся вверх, но оказавшийся совсем не по теме, с надписью "Нет войне".
Бред какой-то - две сотни!
- Более двух сотен студентов, - отложив сомнения на потом, сказал Майер, - вышли протестовать против повышения оплаты. И, хотя пока все проходит достаточно мирно, я бы не стал исключать, что в дальнейшем ситуация может накалиться просто потому, что администрация кампуса не выходит с протестующими на контакт.
- Вот я вижу, как к двум наблюдаемым мною сотням... - выдал "шептун".
- Вот я вижу, как к двум наблюдаемым мною сотням, - повторил за ним Майер, стараясь, чтобы удивление не отразилось на лице, - присоединяется еще человек пятьдесят. Кажется, они настроены решительно. Они в респираторах и платках, скрывающих нижнюю часть лица. В руках их биты и палки. С их появлением все приходит в движение. Дорогие зрители, мне хотелось бы ошибиться, но я почти уверен, что сейчас начнется штурм административного корпуса. Не выключайтесь!
- Молодец, - произнес в ухо Пекерман, - десять секунд передышки.
- Понял.
Майер, поджав губы, смотрел как десяток студентов в джинсах, в рубашках, в куртках с капюшонами, усилившись боевой группой из трех человек, вооруженных водяными пистолетами и бутылкой пепси, нестройно двигается к лестнице, ведущей к административному корпусу.
Полицейский наряд (оба в зеркальных очках), опираясь о припаркованный, темно-синий служебный "форд", лениво следил за шествием, которое по медлительности было сравнимо с каким-нибудь нападением зомби из фильмов шестидесятых-семидесятых годов.
- Руди, что происходит? - проговорил Майер в волосок микрофона. - Что за чушь я несу?
- Веди репортаж, Флорин, - ответил Пекерман.
- Три, два... Эфир! - объявил Кляйн.
- Толпа продвигается... - ожил "шептун".
- И снова с вами второй национальный и я, Флорин Майер! - возвестил Майер. - Толпа продвигается к лестнице. В пятидесяти ярдах, на возвышении, ее ждет кордон, выставленный полицией. Но, судя по настроению людей в толпе, я боюсь, кордон ее не удержит. Студенты начинают скандировать...
- Справа! - вдруг страшно крикнул Пекерман.
С реакцией у Майера, слава богу, все было в порядке. Голос координатора еще звенел в гарнитуре, а он уже падал влево, на колено, к ножкам скамейки, тревожа барбарисовый куст и прикрывая голову. Что там? Что? Камень? Пуля?
- Отбой, веди дальше, - через секунду как ни в чем не бывало сказал Пекерман.
Колкое словцо, характеризующее координатора, завертелось у Майера на языке.
- Прошу прощения... - напомнил о себе "шептун".
Флорин скрипнул зубами и поднялся.
- Прошу прощения, - он поймал глазами висящую в воздухе "муху" и улыбнулся в объектив, - издержки профессии.
- Иди параллельно площадке к лестнице, - сказал Пекерман.
- Сейчас мы с вами... - подсказал "шептун".
- Сейчас мы с вами, - обратился к зрителям Майер, поднимаясь по полоске газона за кустами, - попробуем подобраться к протестующим поближе, чтобы вы смогли увидеть, что заваривается в этом, так сказать, котле студенческой демократии. Студенты скандируют: "Долой Ханемана!" (это ректор института) и "Долой Штрусса!" (это его заместитель). Кордон их пока удерживает на месте. Видимо, кто-то из администрации к ним все-таки выйдет.
Чертова дюжина студентов, безуспешно имитирующая две с половиной сотни разгоряченных демонстрантов, топталась у барьера из набитых как попало досок, вздымала кулаки и выкрикивала ругательства. За барьером возвышалась то ли конторка, то ли кафедра, в боковые стенки которой были врезаны громкоговорители. У конторки на стульчике сидел шериф и взирал на толпящихся со смесью удивления и презрения во взгляде. На плече он держал помповое ружье.
- Градус протеста... - сказал "шептун".
Плюнув на расхождение совершенно абсурдного текста с реальностью, Майер автоматически повторил:
- Градус протеста повышается. Мы видим с вами, как первые ряды начинают пробовать кордон на прочность, и, наверное, если ничего не изменится в течение пяти минут, недовольные студенты снесут его, даже не заметив.
- Полицейские силы...
- Полицейские силы пока никак не реагируют на происходящее, считая, видимо, что пока все это не выходит за определенные законом рамки.
- Пауза - семь секунд, - сказал Пекерман. - Поменьше неуверенности, Флорин.