День начался с птичьего гомона. Чирикали воробьи, щебетали славки, синички. Малые городские птахи со всего микрорайона слетались на ежедневное утреннее вече, собираемое в ветвях раскудрявой берёзы, росшей под окнами кирпичной пятиэтажки. Тополи, вязы, составлявшие зелёные насаждения сквериков, по непонятной причине популярностью у пернатого населения не пользовались. Могучая красавица являлась достопримечательностью двора. Насколько помнил Константин Вадимович, первые три года берёзка влачила жалкое существование в виде покорного всем превратностям судьбы худосочного серого прутика. Потом словно сошла благодать, и гадкая утица превратилась в белотелую, зеленоглазую красавицу. Пролетели ещё лет восемь-десять, и краса ненаглядная заглядывала в окна третьего этажа. Константин Вадимович ожидал, что вскоре сможет трогать берёзовые ветви со своей лоджии. Ещё лет пять назад жильцы первых этажей выказывали желание срубить своенравную пришелицу, с деревенской непринуждённостью вторгшуюся в городской ландшафт, дескать, окна темнит, свет заслоняет. Но, то ли соседи отговорили, то ли у самих рука не поднялась, берёза осталась жить и радовать глаз обитателей трёх пятиэтажек. Городские птахи в ветвях берёзы, когда зелёное одеяние её пронзали солнечные лучи, встречали утро и провожали день. Через открытую форточку птичий гомон проникал в комнату и наполнял помещение бодрым пробуждением.
С изощрённым изуверством затинькал будильник, жена заученным движением выбросила из-под одеяла руку, передвинула рычажок вниз. Приходя в себя после сна, полежала неподвижно пару минут, проворчала:
- Вот, не спишь же, нет, чтобы завтрак разогреть, так вылёживаешь, меня дожидаешься.
Константин Вадимович, проснувшись, лежал смирно, не шевелясь, и никогда не мог понять, каким образом жена догадывалась о его бодрствовании. Может, сама не спала? Не спала и ждала, что он поднимется первым и возьмёт на себя утренние кухонные хлопоты. Когда-нибудь он так и поступит, но не сегодня. Ему было невдомёк, что жена вовсе не имела в виду его раннее пробуждение от заоконного шума, а предполагала, что он проснулся вместе с ней.
На плите стояла кастрюля с водой, лежавшие на тарелке макароны, готовились превратиться в пищу.
- Порежь колбасу! - крикнула жена из ванной.
Константин Вадимович вдавил кнопку на массивной рукояти высокого импортного электрочайника, потом уже выполнил указание. Дождавшись своей очереди, сходил в ванную, умылся, к его возвращению чайник вскипел и отключился. Жена не смогла обойтись без замечания о нецелесообразности пользоваться электричеством при наличии газа. Опытный супруг, не вступая в полемику, испил утренний кофе и удалился в лоджию с сигаретой. Сменив домашнюю одежду на рабочую, прибыл завтракать. Жена встретила наставлениями:
- Зачем до завтрака пьёшь кофе и куришь? Ты же врач, тебе ли объяснять, как это вредно?
- Мне нужно привести организм в рабочее состояние, - невозмутимо парировал спутник жизни.
- Вставай пораньше и бегай вокруг дома, для здоровья намного полезней, и затрат никаких, - жена за словом в карман лезла, высказав своё мнение о способах приведения организма в рабочее состояние, сменила тему: - На брюки не капни. Неужели нельзя переодеваться после завтрака?
Константин Вадимович подождал, пока жена положит на тарелку поджаренные макароны, два кругляшка колбасы, сделал ответный выпад:
- Твою колбасу можно без гарнира есть, одна соя, - говорил не по злобе, а так, для утренней разминки.
- Ну, знаешь, на тебя не угодишь. Колбаса - из сои, пельмени - из тухлятины, яичница - завтрак холостяков, а не женатых мужчин. И вообще, колбаса не моя, а магазинная. На котлеты у меня ни денег, ни времени, ни сил не хватает. Посиди денёк за компьютером, вообще есть расхочется.
Сама Лариса Анатольевна за стол присела лишь на минутку, и дальнейший приём пищи совершала наскоком. Прожевав кусок колбасы, задала препротивнейший вопрос, о котором супруг помнил ежеминутно, но решение отодвигал на задний план.
- Кто поедет с девочками в Новообнинск? Пора, в конце концов, решить.
Константин Вадимович поперхнулся горячим чаем. Требовательное утверждение "пора, в конце концов, решить", означало, что доставку денег в институты и поиск квартиры для аренды, возьмёт на себя супруг. Именно из-за его упрямого отбрыкивания вопрос до сих пор висел в воздухе, и именно из-за нежелания супруга решить вопрос в нужном направлении, Лариса Анатольевна наполняла утро брюзжанием. Константин Вадимович в сотый раз повторил причину, из-за которой не может оставить работу, и в сотый раз оказался разоблачён в мистификации.
- Мне не на кого оставить отделение.
- А если ты, не приведи господи, конечно, ногу сломаешь, кирпич на голову упадёт? Ты в этом году в отпуск не ходил, используй хоть неделю. Твоё право.
- За отпуск я получил компенсацию. Неужели девочки сами не в состоянии отвезти деньги и найти квартиру? Ну, Римма, я согласен, за руку ещё водить надо. А Светлана? Четыре года в Новообнинске прожила, все ходы и выходы знает.
Лариса Анатольевна запила макароны чаем, выходя из кухни, насмешливо бросила:
- Ты ещё вспомни, каким самостоятельным был в её возрасте, и что в её годы деревенские бабы по двух детей имели.
В следующее появление на кухне, на этот раз супруги столкнулись в дверях, Лариса Анатольевна разговаривала безапелляционно.
- Для кого-то двадцать пять тысяч всего лишь карманные деньги, а для нас это деньжищи. С каким трудом мы их собрали! Мало ли что в дороге может приключиться. Во-первых, а, во-вторых, если не квартиру найдут, а в какой-нибудь вертеп заманят? Тогда что? Сам на себе волосы рвать будешь.
Константин Вадимович попытался отбрыкнуться ещё раз.
- Ну и ехала бы сама. Ты у нас баба боевая, в обиду себя не дашь, всё сделаешь как надо, а я ещё напутаю чего-нибудь. Я же сказал, мне не на кого оставить отделение, я же не санитаром работаю. И потом, отпускные я уже получил, значит, отпуск без оплаты.
Лариса Анатольевна громила супруга по пунктам.
- Кроме тебя, в вашей ЦРБ есть ещё два невропатолога. Твоя Ириша, к примеру, с радостью тебя подменит. Положить деньги в банк на известный счёт сумеешь даже ты. Всё, дебаты закончены, с понедельника бери отпуск на неделю. Сейчас с работы меня никто не отпустит, я тебе сто раз объясняла, иначе бы я тебя не уговаривала. И вообще, кто деньги в дом приносит? Я или ты? Конечно, для твоего мужского самолюбия это звучит унизительно, но для семейного бюджета предпочтительней, чтобы не я, а ты отпрашивался с работы.
Если Лариса заговорила на денежную тему, значит, раздражение достигло высочайшего градуса, но Константин Вадимович был тоже не деревянный, и слова могли вызвать у него и боль, и раздражение, и обиду.
- Можно подумать, я вообще денег домой не приношу. Две недели назад получил.
- Ты хоть сам понял, что ты получил? Двадцать пять процентов за апрель и двадцать пять процентов за июнь. За апрель ты уже три раза получал, то пятьдесят процентов, то пятнадцать, теперь двадцать пять. Двадцать пять чего, всей зарплаты или остатка? И почему за июнь? За май вам что, зарплату простили? Ты же не санитар, сам сказал, почему не сходишь в бухгалтерию, не разберёшься?
- Потому что некогда. Бухгалтерия в другом здании. Как только соберусь сходить, тут же куда-нибудь позовут.
- Ты собирался ещё в прошлую пятницу сходить, и всё выяснить. Ну, это же смешно, работаешь, как проклятый, и даже не знаешь, сколько денег заработал.
- За май деньги не перевели, вот и не выдают. Я собрался идти, - против воли Константин Вадимович начал оправдываться, и заговорил виноватым тоном. Если рассуждать объективно, жена была права. - Я собрался идти, и меня вызвали в деревню. Тяжёлая травма позвоночника. Там больной помирает, а я пойду дрязги разбирать.
Спор уходил в сторону, грозил перерасти в ссору с обидами, оскорбительными выпадами, мучительным примирением, и Константин Вадимович, не желая всего этого, сдался.
- Ладно, уговорила. Чего раскипятилась? Девчонок разбудишь.
Когда Константин Вадимович покидал дом, супруга яростно расчёсывала свои длинные, роскошные волосы. Неукротимость движений свидетельствовала о накопленном потенциале самоутверждения, супруг даже узрел микроскопические разряды, срывающиеся с гребня, и втихомолку порадовался, что разряды расходуются вхолостую.
На мини-базарчике разворачивалась торговля. Селянки выставили полторашки молока, разнокалиберные вёдра с молодой картошкой, помидорами. Дачницы предлагали малину, овощи. Купецкое сословие состояло в основном из женщин разнообразного возраста. Вёл себя торговый люд согласно характерам. Одни, по-дилетански заискивая, заглядывали в глаза, едва не униженно упрашивая купить чего-нибудь, другие сидели молча, словно бы даже с отрешённым видом, охваченные тяжкой думой, третьи смотрели весело, вызывающе, и задорно расхваливали незамысловатый товар. Замыкал торговый ряд оранжевый "Москвич" с поднятой крышкой багажника. Степенный мужик независимо, с потаённой усмешкой в карих глазах, поглядывая на прохожих, выставил на продажу отливающих тёмной медью карасей. Константин Вадимович завистливо скосил взгляд в машинное чрево. Караси были ещё живые, большинство шевелились, замедленно хлопали широкими хвостами. Завидовал Константин Вадимович не рыбе, завидовал возможности всласть порыбачить. Впрочем, мужик приехал не с рыбалки, мужской утехи, приехал с добычи, и, возможно, завидует ему, такому чистенькому, отглаженному, который по ночам спокойно спит, не кормит комаров, не мокнет в холодной воде, не надсаждается тяжкой работой. Однако завидовать ночам Константина Вадимовича нечего. Знал бы добытчик, какие они у него бывают, эти ночи.
На автобусной остановке грудился в большинстве знакомый, примелькавшийся люд. С некоторыми постоянными попутчиками Константин Вадимович вежливо раскланивался, обсуждал текущие метеоусловия. Первой подошла "единица", он не стал ждать свою "тройку". Маршрут "тройки" пролегал мимо больницы, но курсировала она много реже "единицы", и из дому Константин Вадимович выходил с таким расчётом, что две остановки придётся идти пешком.
В Заозёрск Константин Вадимович Климов приехал двадцать три года назад по распределению из Новообнинского медицинского института, да так и прижился в районном городишке. Было время, в молодой голове маячили видения клиник, исследований, научных разработок. Но работы в районной больнице хватало, а молодой врач не относился к холоднокровным, расчётливым карьеристам или честолюбцам, и когда появилась возможность уехать из "дыры", подспудные перемены, происшедшие незаметно для него в подсознании, погасили желание перебраться в "цивилизацию". Контролируемое же пространство сознания рождало мысли о том, что здесь, в Заозёрске, он человек нужный. "Нужный" не в жуликоватом, ирреальном понимании, а в природном, изначальном. Уже то обстоятельство, что иногда на улице с ним радостно и приветливо здоровались малознакомые люди, которых он как-то весьма успешно пролечил, но чьи образы успели заслониться лицами и интересами других больных, и не поздоровайся человек первым, он бы равнодушно прошёл мимо, уже одно это говорило о многом. А кем он станет в "цивилизованном" мире, не превратится ли в незаметную, никому не нужную букашку? Да и жена, Лариса, была из местных, заозёрских. И, несмотря, на все противоречия эпизодически, даже в самом идеальном случае, возникающие между отцами-детьми, присутствие в досягаемой близости бабушки-дедушки в деле воспитания малолетних отпрысков, являлось неоценимым подспорьем. В общем, когда подошло долгожданное время, и обстоятельства сложились благоприятным образом, перед Константином Вадимовичем даже не встал вопрос "ехать или не ехать?"
В автобусе он остался на задней площадке, и мало-помалу протиснулся в облюбованный угол. Вначале ухватился за поручень рукой, а, когда через три остановки, у молокозавода, схлынула мощная волна пассажиров, занял приглянувшееся место. Автобус вновь заполнился до отказа, и девица с ярко, но неумело накрашенными губами, чьё необузданное тело притискивали к груди Константина Вадимовича, надула пузырь из жвачки едва не в самое лицо, и, не обратив ни малейшего внимания на брезгливую гримасу соседа, затараторила с товаркой, похожей на неё самоё, как однояйцовый близнец. Сойдя с автобуса, Константин Вадимович направился в больницу по левой стороне улицы. Внешний край тротуара огораживали метровые столбики, с подвешенными на них двумя нитками чугунных цепей. Правда, сейчас ограду представляли лишь торчавшие одинокими перстами металлические опоры. От цепей, ставших добычей ночных добытчиков, остались одни воспоминания. В паре метров от ограды почва уходила вниз склоном ложбины. Склон густо зарос шиповником, крушиной, возвышающимися над кустарником кривоствольными берёзками и самыми разнообразными травами. По дну впадины протекала речушка Каменка, в которой малолетние рыбаки ловили гольянов и других, не имеющих названия, длинных и вёртких, словно змейки, рыбёшек. Летом на склоне знающие старушки собирали мать-и-мачеху, тысячелистник, пустырник, и прочие, ведомые только им целебные травы, а осенью, продираясь сквозь усыпанные острыми шипами кусты, брали ярко-красные ягоды шиповника. На этой стороне улицы обычно бывало малолюдно, и поэтому Константин Вадимович предпочитал ходить именно здесь. Приглушённый уличный шум окраины нарушили автомобильные гудки. Константин Вадимович непроизвольно оглянулся. Оказалось, сигналили ему. У противоположного тротуара стояла знакомая молочно-белая "Лада", из окна которой выглядывал друг и коллега Валерий Павлович, и делал приглашающие жесты. Константин Вадимович торопливо пересёк проезжую часть, обошёл автомашину, и занял место рядом с водителем. Валерий Павлович являлся не просто лучшим другом, с четой Лебедевых Климовы дружили домами. И, как водится, их старшего, Станислава, в шутку прочили в женихи Римме.
- Привет, господин эскулап! - Лебедев дождался, когда пассажир захлопнет дверку, набросит на себя ремни безопасности, и тронул машину с места.
- Тебе того же, - меланхолично ответствовал Климов.
Слова были обычные, произносились из дружеского участия.
- Когда свой "жигулёнок" наладишь?
- Я о нём и думать забыл. Ремонт дороже новой обойдётся.
- На запчасти бы продал.
- Да кто это старьё возьмёт? Я как-то предлагал...
- Скажи прямо, лень-матушка раньше меня на свет появилась. От старой бы что-нибудь выручил, добавил, глядишь, на иномарке бы ездил, - советы Лебедева звучали задорно, с подначкой.
- "Добавил"! - фыркнул Константин Вадимович. - Светка ещё не закончила, Римма поступила. Тут либо то, либо это. Всё сразу не получается. В понедельник повезу мзду за бесплатное обучение, за двоих всего каких-то двадцать пять тысяч. Поговаривают, с будущего года в медицинском двадцать надо будет платить. Светка закончит, что толку? Жить где-то надо, ну, будет получать тыщи три. А с их запросами... Бери от жизни всё! Практически - с родителей.
- Костя! - воскликнул лучший друг. - Почему ты такой пессимист? Двадцать пять штук наших, а не зелёных. Этому возрадуйся.
- Тебе всё смешки. С пацанами, конечно, проще. Тебе бы моих девок.
- Это уж ты сам виноват.
- Твои-то как?
- Стаська осенью вернуться должен. Говорил балбесу, поступай, поступай. Так нет, школа надоела, погожу, - это тоже были привычные слова, повторяемые раздосадованным отцом при всяком удобном случае. - Погодил! Хорошо, хоть в Чечню не упекли. Хочешь, верь, хочешь, не верь, теперь уже дело прошлое. Маринка в церковь молиться ходила, свечки ставила, службу какую-то заказывала. А пару лет назад, ей, что икона божьей матери, что берёзовая чурка, всё едино было. Вот тебе, и проще с пацанами.
- Да наслышан, - медленно проговорил Константин Вадимович, невольно выдавая жену.
- А-а, с Ларисой поделилась.
- Между прочим, - машина уже въезжала на больничный двор, и Климов заговорил в убыстрённом темпе, торопясь высказать мысль: - В областной божью комнату оборудовали. Больные и хирурги перед операцией заходят сил набраться. Ты у себя такую же не собираешься открыть?
Лебедев фыркнул, крутнул головой.
- Каждый сходит с ума по-своему. Больные, не знаю, дело их, если помогает, ради бога. Но, если у хирурга, руки не так растут, никакие молитвы не помогут. Выходи! Я машину к гаражам отгоню.
"Лада" остановилась у главного больничного подъезда, Климов вышел из автомобиля, взялся за дверку, чтобы захлопнуть её, но неожиданная мысль остановила его.
- Речь же не о том, чтобы молитвами лечить. Скажи, неужели ты всегда железно неколебимый, и тебе неведомы приступы малодушия, неуверенности, что ли, перед операцией?
- Экий ты въедливый! Хочешь знать, не дрожат ли у меня порой коленки? Выбрал же ты момент. Дрож-жат, ещё как дрожат. Запираюсь в кабинете, чтобы никто не видел. Ставлю руку локтем на стол, сжимаю кулак, упираюсь в него лбом, зажмуриваю глаза и твержу: "Ты лучше всех... Ты самый лучший... Только ты можешь спасти... Иди, иначе помрёт..." Твержу, пока слёзы из глаз не выступят.
- Так они же зажмурены.
- Вот в этом вся соль и заключается, - засмеялся Лебедев. - Ладно, дверку закрой, работать пора.
Константин Вадимович захлопнул дверку и поднялся по каменным ступеням главного входа. Мысль о предстоящем визите к заведующей лечебной частью отравляла настроение. Очень не любил Константин Вадимович выступать в роли просителя, даже если просьба была пустяковой, как сейчас.
- 2 -
Вчерашнее посещение Евгении Леонидовны Лошак, заведующей лечебной частью, освободило от тягости, и новый рабочий день начался в нормальном ритме. Евгения Леонидовна лишних вопросов не задавала и препон не выставляла, только уточнила:
- По семейным обстоятельствам? - сама же и разъяснения дала: - Понятно. У дочерей учебный год начинается. Кого вместо себя предлагаете?
- Да я хотел бы Иришу.
- А почему не Всеволода Гавриловича? Всё же отделение, а Царькова врач молодой.
Константин Вадимович проворчал:
- Не спрашивай у старого, спрашивай у бывалого. С Царьковой я лучше контактирую. Ира девочка исполнительная, я ей всё распишу. А Ломако... - он замолчал и вздохнул. - Что с того, что молодая? В своё время все молодыми были. Молодость это такой порок, который проходит сам собой. А с таким пороком на всю ЦРБ у нас одна Царькова. Надо чтобы чувствовала перспективу, а то сбежит.
С Ломако Климов контактировал только по служебной необходимости. Царькова и Ломако поочерёдно работали на полставки в стационаре. Сейчас была очередь Царьковой. Обычно в отсутствие завотделением врио назначали Ломако. И обычно к своим обязанностям Константин Вадимович возвращался с ноющим сердцем и отвратительным настроением. Наименьшие неприятности, доставляемые Всеволодом Гавриловичем, заключались в его необоримом стремлении переиначивать или хотя бы вносить лёгкие изменения в назначения Климова, ибо так, по старинке, лечат только в "нашей неврологии". Ущербность методов лечения в "нашей неврологии" неизменно доводилась до сведения сестёр и больных. Делалось это претенциозно и нарочито, так что уж порой больным становилось неловко. Сам Всеволод Гаврилович в гордыне своей не ведал о возбуждаемой им брезгливости. Сестёр Ломако донимал мелочными придирками, и те, поработав под началом Всеволода Гавриловича, ещё дней десять пребывали не в своей тарелке, и ссорились по пустякам, на которые в обычное время внимания не обращали. Последнее свойство характера Всеволода Гавриловича особенно раздражало Климова. Ему по нутру были отношения доброжелательные, даже с налётом семейности, холодно официальная же обстановка, с фискальным соблюдением буквы инструкций, когда всякий ежеминутно следит, не ущемили ли его прав, откровенно претила. Ириша, в отличие от Ломако, чего греха таить, Константину Вадимовичу это нравилось, смотрела на старшего коллегу снизу вверх. Точку в своём пребывании в должности исполняющего обязанности, Всеволод Гаврилович ставил в кабинете Евгении Леонидовны, сообщая своё особое мнение о состоянии дел в "нашей неврологии".
На последнем праздновании Дня медика, после четвёртой или пятой рюмки, Лошачиха, дама, повидавшая разные виды, сказала громким шёпотом в самое ухо: "Морду бы ты, Константин Вадимович, этой Ломаке набил, что ли. Достал уже своими мнениями".
Неприязнь Всеволода Гавриловича к заведующему неврологией объяснялась просто. Категории оба имели одинаковые, высшие, но Климов "захапал" в стационаре полторы ставки, а им, на двоих, оставил половину. И дежурств набирал столько, что того и гляди, ноги протянет, ему же доставались дежурства на дому, за которые платили жалкие проценты. Но не только ущемлённые меркантильные интересы портили кровь Всеволоду Гавриловичу. От растущей климовской известности, сердце изводила зубная боль. Давно стало обычным звать на консультации непременно Климова. Тот вроде и насупится, и сморщится, и поворчит, но по глазам видно, рад-радёшенек, готов хоть в выходной, хоть среди ночи мчаться хоть в больницу, хоть к чёрту на кулички, и даже не заикнётся, не моё, мол, дежурство. Константин Вадимович знал об этом, но значения не придавал, втихомолку посмеивался, и старался избегать завидущего коллегу. Да и что скажешь, если тот неизменно приветлив, и глаза светятся дружеским участием.
В девять тридцать Константин Вадимович начинал обход, это было его собственное расписание, к этому же приучал и Царькову. Педантизм не относился к чертам его характера, но порядок Константин Вадимович любил. К процедурам, кроме специальных назначений, сёстры приступали без четверти десять. Заведённый распорядок могла нарушить лишь затянувшаяся пятиминутка или срочный вызов на консультацию, обычно в хирургию. После обеда Константин Вадимович принимал больных на стационарное лечение. К этому времени освобождался процедурный кабинет, и он делал блокады, завершал обход, и садился за бумаги - заполнял истории, оформлял выписки. К сожалению, строгий регламент существовал лишь теоретически, в иные дни вообще всё шло комом. И, чтобы накапливающиеся бумаги не превращались в безбрежное море писанины, Константин Вадимович засиживался в кабинете после работы, использовал дежурства, либо брал скорбную бухгалтерию домой.
Сегодня обход прервали во второй по счёту палате. В комнату влетела взъерошенная Оля, девушка ещё пугалась до дрожания голоса, если приходилось обращаться к завотделением, и с порога, стремясь поскорей разделаться с неприятной миссией, выкрикнула:
- Константин Вадимович, вас срочно в хирургию требуют.
Досмотрев больного, рассовав по карманам халата инструменты, и, досадуя, что сегодня запланированный режим опять нарушен, отправился на первый этаж.
Мальчишка лет семнадцати упал с высоты, сломал руку, на правом предплечье - открытый перелом. Но больше досталось голове. Константин Вадимович поставил ушиб мозга. Ставить диагноз было легче, чем беседовать с родственниками. Застывшая мука в расширенных зрачках, руки, существующие отдельно от тела, то теребящие одежду, то хватающиеся за халат врача. Состояние родственников действовало на психику удручающе. В палатах ждали больные, и, чтобы сохранить себя для них, требовалось наращивать панцирь. Панцирь получался внешним, для сторонних глаз.
Константин Вадимович торопился вернуться в своё отделение и из реанимационной вышел первым, и тут же пожалел о своей поспешности. Мать мальчишки, признать в женщине с оплывшей косметикой, напрягшимся лицом, ближайшую родственницу больного, не составляло труда, отлепилась от стены, открыв ветвистую трещину в штукатурке, в напряжённых ситуациях ему всегда лезли в глаза пустяковые детали, рванулась навстречу.
- Он... Он... Он не умрёт? - губы дёргались, голос пресекался. - Мой сыночек...
- Не буду вводить вас в заблуждение, случай тяжёлый, но повреждений несовместимых с жизнью нет, - Константин Вадимович разговаривал, не вынимая рук из карманов халата, смотрел в глаза, слова произносил твёрдо, но не отчуждённо. - Некоторое время полежит в реанимации, когда кости срастутся, снимут гипс, переведём в неврологию. Всё необходимое лечение назначено, сейчас начнут проводить.
- Мне можно к нему?
- Вы ничем не сможете ему помочь, идите домой, примите успокоительное.
- Но почему он лежит в реанимации? Он при смерти?
- Да почему же при смерти? Так положено, реанимация оборудована необходимыми приборами. Видите ли, если ушиб сопроводился образованием гематомы, через несколько часов наступит ухудшение. Говорю вам, чтобы вы были готовы, и поняли происходящее правильно. Ухудшение состояния при образовании гематомы наступает всегда, поэтому ваш сын пока будет находиться в реанимации. Но, м-м-м, по некоторым признакам, я предполагаю, что ушиб не сопроводился образованием гематомы. Не терзайте себя, идите домой, всё, что нужно, мы сделаем.
- А если гематома появится?
- Мы сделаем всё, что требуется делать в этих случаях, - повторил Константин Вадимович терпеливо.
- Но вы ещё посмотрите его?
Женщина видела перед собой врача, беседовавшего с ней, что-то делавшего с её сыном, и возлагала на него все надежды, не вникая в больничные тонкости.
- Обязательно. Я сегодня дежурю, наведаюсь не один раз. За вашим сыном будет постоянный контроль.
Глаза смотрели умоляюще, предупреждая новые вопросы, Климов быстро проговорил:
- Состояние тяжёлое, но жизни не угрожает. Готовьтесь к тому, что в больнице вашему сыну придётся провести пару месяцев, - в холле показались Лебедев с Корноуховым, и он показал на них: - Реанимация находится в ведении врача, который справа. Его зовут Корноухов Виктор Семёнович. Со всеми вопросами обращайтесь к нему, а найти его можно в "скорой помощи", - и, переключив внимание несчастной матери на реаниматора, заторопился прочь.
В своё отделение Константин Вадимович возвращался не по главной лестнице, а как ближе, через малое крыло, в котором на первом этаже помещался приёмный покой, скорая помощь, рентген, а на втором - физиокабинет, кабинеты флюорографии, ЛФК. На площадке своего этажа, взгляд упёрся в дверь непонятного назначения комнаты, которая то пустовала, то заполнялась всякой аппаратурой, приборами, временно не находящими применения. На двери висела табличка: "Кабинет иглотерапии и массажа". Специалистом по иглотерапии значился Ломако, а массажисткой некая Трунина Мария Фёдоровна.
"Интересно, как он раньше не замечал? А ведь Лошачиха недавно пеняла на пятиминутке, что в больнице вопрос с массажем улажен, а стационарные больные мало пользуются услугами кабинета. Ишь, и великий специалист Ломако пристроился. Не на курсы ли иглотерапии ездил во время отпуска? Сколько же он берёт за иголочки? Почему бы и ему самому не взяться за какой-нибудь промысел? Не за шарлатанство, а настоящие оздоровительные услуги, только платные. Люди пристраиваются, а он знай, гребёт одни дежурства, от которых уже глаза на лоб лезут".
В задумчивости Константин Вадимович продолжил обход. В третьей палате первому же больному с осложнённым остеохондрозом, сопровождаемый люмбаго, и поступившим в стационар в последнюю пятницу, посоветовал:
- Вам обязательно надо пройти курс массажа. Я сделаю назначение, сёстры выпишут направление, занесут. Сходите в бухгалтерию, оплатите, вам выдадут талончик. Лучше не самому ходить, попросите родственников. К вам же приходит кто-нибудь? Кабинет массажа в малом крыле на нашем этаже. Только я не знаю, сколько платить надо.
Молодой мужичок лет тридцати, поступивший неделю назад с нарушением мозгового кровообращения, и считавший себя старожилом, сидя на соседней койке, внёс ясность.
- Я вчера путешествовал, слыхал. Там, у них какие-то заморочки. Массажистка сказала, мол, тем, кому начала делать, закончит, а начинать никому не будет.
- Вы, Попов, зачем "путешествуете"? - сердито спросил Константин Вадимович. - У вас головокружения не прекратились. Я вам разрешил по палате разок-другой пройтись, в туалет сходить. А вы?
- Я когда целый день лежу, с койки падаю, - мужичок, хохотнув, перевёл своевольство на шутку. - Я же потихонечку, где за стенку подержусь, где постою. А как же. Обстановку надо знать.
- Понятно. Хотите до паралича допутешествоваться, или до нового криза? Уже забыли, про обмороки, рвоту, повторить хотите? Нельзя вам ходить, тем более по лестницам. Потерпите до понедельника.
Упоминание о рвоте и обмороках заставило Попова помрачнеть и затихнуть.
- Я узнаю, в чём дело с массажем, сообщу, - пообещал Константин Вадимович, завершив обход.
Обойдя половину палат, вернулся в ординаторскую, записать новые назначения. Через четверть часа зашла Ключникова, старшая сестра отделения, спросила истории, Климов отдал готовые, спросил:
- Анна Сергеевна, не знаешь, кто у нас массаж делает?
- Манька из поликлиники. С Надеждой Алексеевной на приёме сидит.
- Ах, вот, кто! А я смотрю, фамилия знакомая, а кто именно, припомнить не могу. А ты, что не взялась? Ты же умеешь.
Ключникова поместила крупное полное тело на стул, поправила колпак.
- Ага, сейчас прям разбежалась. Стану я уродоваться за те гроши, что наша бухгалтерия предложила. Маньке деваться некуда, детёныши ись просят, - иронизируя, Анна Сергеевна коверкала слова. - В поликлинике на приёме полутора тысяч не платят, она и тем крохам, что предложили, рада, вот и взялась.
- Так тебе что, деньги не нужны?
- Ох, Константин Вадимович, кому ж они не нужны? Но между трудом и оплатой должно хоть какое-то соответствие быть. Ведь так? - Анна Сергеевна подняла над столом сильные руки, развернув их ладонями вверх. - А в том, что мне предложили, было полное несоответствие. За курс массажа больной платит в бухгалтерию 200 рублей. 70 процентов идёт больнице, а массажисту - 30. Сами подумайте! За курс массажа - 60 рублей. Мы разбирались с главврачом и главбухшей, они меня вызывали, вас в тот день не было, куда-то в деревню уехали. Главбухша плела, плела, норма, мол, одна для всех. Всё растолковала, и про содержание помещения, амортизацию аппаратуры, и про отопление, и про свет, и так далее, и так далее. Наговорить всего, чего хочешь можно. Я понимаю, УЗИ платное, к примеру, там, конечно, аппаратура. А у нас? Амортизация на лежак? Да и за УЗИ больной платит 100 рублей, а за сеанс массажа получается 20. Вот и считайте, - умозрительные бухгалтерские подсчёты возмутили Анну Сергеевну до глубины души, и невысказанное негодование выплёскивалось наружу. - Будто массаж это так, ладошками по спинке пошлёпал, и все дела. Главбухша всё мне растолковала. Слушать даже смешно было. За десять минут работы я буду получать шесть рублей, за час - тридцать шесть, за день - почти триста. Поглядела бы я на неё, как это она восемь часов подряд стала бы массаж делать. Языком всё можно. Я же не говорю, что больные тыщу должны платить, тоже, меру надо знать. Но, если бы мне предложили наоборот, не тридцать, а семьдесят процентов, я бы согласилась. Не густо, конечно, но всё же кое-что.
Ключникова пребывала в одном возрасте со своим руководителем, в Заозёрской ЦРБ проработала без малого двадцать лет, из которых почти пятнадцать в неврологии, даже захватила бревенчатые бараки, в которых когда-то размещалась больница. В начальный период её трудовой деятельности, Анну Сергеевну, тогда просто Аннушку, ставили и на приём в поликлинику, и во все отделения, где появлялась дыра. Поэтому Анна Сергеевна знала все нюансы медицинской службы и подноготную почти всех сослуживцев и высшего, и среднего, и низшего ранга. С Климовым у старшей сестры отделения сложились дружеские отношения, и порой они беседовали о всяких разностях, даже выходящих за рамки служебной деятельности. Ко всем больным, не взирая на возраст и социальное положение, Ключникова обращалась на "ты", и называла по имени. Больные признавали за Анной Сергеевной это право. И в пышные, и в тощие ягодицы Анна Сергеевна вонзала иглу почти безболезненно, и после её уколов в мягких деликатных частях тела не образовывались твёрдые шишечки, досаждавшие долгожителям скорбных палат. В самые капризные вены Анна Сергеевна попадала безошибочно, и при совмещении внутривенных инъекций, капельных и струйных, игла оставалась в положенном ей месте, не протыкая стенки дохлых сосудов. Но и такая распрекрасная работница имела чисто человеческие грехи. Пребывая в дурном расположении духа, Ключникова могла на пустом месте устроить выволочку подчинённой медсестре, и довести бедолагу до слёз. Дурное же расположение духа Ключникова имела, когда обнаруживались мнимые или реальные любовные похождения супруга на стороне. Как предполагал Константин Вадимович, похождения большей частью были всё же мнимыми. Но чем менее достоверными выглядели доказательства неверности супруга, тем более свирепела Анна Сергеевна. У некоторых натур, не дисциплинированных упражнениями самоанализа, осознание собственной неправоты, прежде чем завершиться признанием ошибки, минуя публичное покаяние, естественно, проходит через фазу повышенной агрессивности. Эти натуры оскорбляет сама мысль, что окружающие видят или догадываются об их посрамлении. При всех своих достоинствах, Анна Сергеевна Ключникова была именно таким человеком.
Константин Вадимович потеребил нос, посмотрел прищурившись.
- А в "Асклепейоне" не знаешь, сколько берут?
- Ну-у, в "Асклепейоне"! Там сервис, музыка, кремы. У них до четырёхсот или даже пятисот доходило, сколько точно, не знаю. А что вы заинтересовались?
- Да сегодня массаж назначил, а больные говорят, его уже не делают.
Анна Сергеевна подпёрла голову рукой, произнесла звук: "Пф-ф!", саркастически усмехнулась.
- Всё правильно. Устряпалась Манька, значит. Да какая из неё массажистка? Ветер посильнее дунет, Манька с ног упадёт.
- Да, конечно, экземпляры солидные попадаются. Ну, а ты так, - Константин Вадимович совершил над столом кругообразные движения кистью. - Неофициально, так сказать, не пробовала делать?
Анна Сергеевна фыркнула, качнулась на стуле.
- Ой, Константин Вадимови-ич! Что вы говорите? Да разве у нас можно что-нибудь сделать? Моментально же доносят. Дома ведь не станешь массажем заниматься. В больнице втихушку двоим по паре раз сделала, Евгения Леонидовна вызвала, чуть ли не тюрьмой грозила, какие-то законы я нарушила. Вот, кто доложил, спрашивается?
Климов засмеялся, поднял над столом руки.
- Только не я. Я вообще об этом инциденте впервые слышу.
- Да ну, что вы, Константин Вадимович, я и в мыслях не держала на вас подумать. Да я вообще на наших не грешу. Может, из больных, кто, ляпнул не к месту, вот и донесли. Ведь сейчас, - Анна Сергеевна символически оглянулась на дверь, и, склонившись над столом, доверительно зашептала: - Сейчас, Константин Вадимович, самое время для стукачей. Для них специальные телефоны есть. На каждом телеграфном столбе указаны. Называется телефон доверия. У налоговиков свой телефон, у ментов свой. Что я, не права? Что это, как не телефоны для стукачей? На пацана на этого, Павлика Морозова взъелись. На себя бы поглядели. Я бы, к слову сказать, ежели б меня родитель на произвол судьбы бросил, горячих чувств к нему не питала.
Климов повертел двумя пальцами ручку на столе, спросил:
- Значит, рублей за сто пятьдесят - сто семьдесят ты бы взялась делать?
- Да как сказать, - Анна Сергеевна заглянула в глаза шефу. - Сто пятьдесят по нынешним временам маловато. А у вас есть какие-то предложения?
- Да нет, это я так, к сведению.
Зазвонил телефон, родственники интересовались состоянием больного, Ключникова ушла переписывать назначения в процедурный журнал. Переговорив, Константин Вадимович глянул на часы, шёл второй час, чертыхнувшись, заторопился домой. Обычно, как и большинство больничных, перекусывал в буфете, или на углу в пирожковой, но в дни дежурств ездил домой, чтобы поесть основательней и захватить ужин.
После обеда, облачившись в белый халат, спустился в реанимацию. Вышел из палаты с облегчением. Состояние мальчишки оставалось прежним, без проблеска улучшения и резкого ухудшения. ЧСС, АД, оба зрачка держались на прежнем уровне, заторможенность рефлексов не нарастала. Велев Тоне, дежурной сестре, собрать после тихого часа в процедурке больных для блокады, занялся историями, до которых не дошла очередь до обеда.
В девять часов позвали в скорую, Виктория Анатольевна привезла бесчувственного бомжа и пребывала в затруднении. Бомж лежал на носилках, поставленных на топчан. В глаза бросилось осунувшееся лицо, бледная с желтушным отливом кожа, прерывистое дыхание, которое, казалось, вот-вот затихнет. Жизнь едва теплилась в несчастном. Константин Вадимович склонился к лицу больного, отметив комочки рвоты на рубашке. Запах алкоголя не ощущался, но изо рта шёл устойчивый неприятный дух. И вообще, запашок от бродяги исходил стойкий, и до того отвратительный, что Константин Вадимович, вдохнув ароматы бесхозного тела, поморщился и помахал перед носом ладонью.
- Полгода не мылся, что ли.
- Да у него там воды, с четверть ведра, и в той, наверное, головастики плавают.
- Вы его, где нашли? - спросил Климов, считая пульс, и обдумывая вопрос, что делать с больным.
- На дачах. Дачники позвонили, сказали, человек лежит, умирает. Кто-то зачем-то в домик зашёл. Ни фамилии, ни адреса. Сообщили, вроде сторожит у кого-то. Да у него, может, отравление? Там вонища, не продохнуть, на столе тухлятина какая-то валяется, воды и той нет.
- Рвоту не заметила?
- А как же. Когда вытаскивали, ладонью вляпалась, - сообщила Виктория Анатольевна с брезгливой гримасой.
- Травм не обнаружила? Не осматривала?
- Да я как бы осмотрела? Там света нет. Погрузили и сюда.
- Ладно, я раздену, гляну. Посылай машину за клиническим лаборантом, и неси аппарат, ЭКГ запишешь.
Измерив давление, Константин Вадимович набрал полную грудь воздуха, и, обрывая пуговицы, освободил конвульсивно подрагивающее тело от грязной, пропотевшей одежды. Палата скорой помощи наполнилась смрадом. Травм не обнаружилось, зато глазам предстали потёки грязи, словно бомж ночевал в лужах, кожу усыпали кровавые точки. Грязь - пустяки, главное, печень не прощупывалась, и кровь. Диагноз прорисовывался, дела у бомжа были плохи, но нужно пытаться. Фельдшерица записала кардиограмму, протянула миллиметровую ленту.
- Так, инфаркта нет, и то, слава богу. Подведём итоги, рвота, печень не пальпируется, ЧСС 180 ударов, давление 90 на 60, температура 36, петехии. Зови водителя, и подгони каталку. В реанимацию положим.
- Константин Вадимович, - несмело напомнила фельдшерица, - у него же полиса нет.
- Так ты его, зачем привезла?
- Неужели помирать оставила бы?
- А неужели я на улицу выброшу?
Виктория Анатольевна замялась, с места не двинулась.
- Он не понесёт.
- Как не понесёт? Ты с кем дежуришь?
- С Горбаненко, Виктором Степановичем. Вы бы его сами позвали, Константин Вадимович.
Климов фыркнул, в раздражении крутнул головой, вышел на крыльцо. Впопыхах оба забыли, что машина ушла за лаборанткой. Возвращение Горбаненко пришлось ждать минут десять, как назло и остальные машины оказались в разъезде. Потоптавшись, готовился вернуться в палату: больной нуждался в срочной помощи, а исцелители решали дурацкий вопрос. Сделав первый шаг, остановился, спешка была ни к чему, нужно было дождаться лаборантки. Появившуюся машину встретил успокоенным. УАЗик притормозил у здания лабораторий, лихо подкатил к пандусу. В кабине светился огонёк сигареты. Константин Вадимович громко окликнул шофёра, тот перегнулся через пассажирское сиденье, открыл дверцу.
- Виктор Степанович, сделай одолжение, помоги больного в реанимацию перетащить.
Виктор Степанович презрительно хмыкнул.
- Бомжа, что ли? На хрен Вика его привезла?
Константин Вадимович скрипнул зубами, сдерживая злость, чтобы не заорать и не испортить дело, но всё же полностью сдержаться не смог.
- Это больной, везти или не везти, решает фельдшер, а не водитель. Я вас прошу помочь перенести больного.
В ответ раздался хохоток, окурок, сопутствуемый плевком, полетел на землю.
- Собираете всякую падаль на помойках, а я таскать должен? На хрена она его везла? Сдох бы, хозяева пришли, под забором закопали, и все дала. Не-е. И не проси, не пойду. Моё дело - машина, ну, сюда ещё помогу затолкать, а по больнице таскать, - сами управляйтесь. Я на такие дела не подписывался, и не платят мне за них, - с этими словами Виктор Степанович захлопнул дверку.
Константин Вадимович сухо сплюнул и вернулся в палату скорой помощи.
- Бери, - велел он Виктории Анатольевне, и взялся за носилки спереди.
Нести требовалось не так уж много, не более тридцати шагов. Из-за ступеньки, разделявшей на первом этаже малое крыло и основной корпус, каталку сюда не заводили. Больных обычно таскали родственники, но в экстренных случаях при отсутствии оных, транспортировка ложилась на плечи дежурного врача и фельдшера скорой помощи. Оставалось благодарить бога, что больного не нужно доставлять на третий этаж в терапию. Лаборантка появилась, когда носилки затаскивали в реанимационную палату. Результатов анализов Константин Вадимович дожидался у "скорачей". Словно в насмешку, два других фельдшера находились в своём кабинете, когда сюда зашёл дежурный врач. Анализы подтвердили первоначальный диагноз.
Реанимационная сестра, прочитав диагноз и назначения, переспросила:
- Может, антибиотиками ограничимся?
Константин Вадимович резко, все умными стали, оборвал:
- Нет. Всё как я написал: преднизолон капельно, аргинин, клизмы.
Второй пациент реанимации находился в стабильно тяжёлом состоянии. Стабильность внушала надежду.
- 3 -
В пятницу Константин Вадимович получил разнос на пятиминутке.
Началась летучка, как обычно, с прибауток. Первое слово принадлежало хирургии. Вперёд вылез младший коллега Лебедева, записной балагур Кругликов.
- В хирургии всё в порядке, пищеварительные тракты функционируют, газы отходят.
Евгения Леонидовна попросила уточнить.
- У кого, у вас, Григорий Никитич?
Галина Тимофеевна хихикнула, Царькова потупилась.
Дошла очередь и до неврологии. Евгения Леонидовна, выпрямившись перпендикуляром на стуле, язвительным голосом, без тени улыбки на лице, спросила, не мигая, глядя на подчинённого.
- Уважаемый Константин Вадимович, вы можете сказать, кого вы приняли в своё дежурство?
Константин Вадимович отрешенно посмотрел на потолок, вытянул перед собой ноги, и уже после этого сообщил:
- Больного в коматозном состоянии.
- Понятно, что больного, здоровых мы не принимаем. А вы проверили у него наличие полиса?
- Да, проверил.
- Неужели? Ну и что?
- У него не только полиса, вообще документов не оказалось.
- То есть, вы знали, что у него нет полиса?
- Да, знал.
- А вам известно, что без наличия полиса мы больных не принимаем, ни в поликлинике, ни в стационар?
- Да, Евгения Леонидовна, это мне тоже известно.
- Тогда, какого чёрта вы его положили?
- Потому что я врач, а не коммерсант, и больной находился в тяжёлом состоянии. Что же я, на улицу его должен был выбросить?
- Кто этого бомжа привёз? Харитонова?
- Какая разница? Ну, Харитонова.
- А вы знаете, сколько больница потратила на бомжа, согласно вашему назначению?
В этом вопросе и крылась главная причина, из-за которой Лошачиха разбушевалась. Наличие или отсутствие полиса не играло роли. В том состоянии, в котором находился злосчастный бомж, он был вправе рассчитывать на медицинскую помощь. Константин Вадимович посмотрел на начальницу прищурясь.
- Я что, сделал неправильное назначение?
Евгения Леонидовна словно споткнулась на бегу, но тут же нашлась и заговорила с особенной ехидцей, свойственной непогрешимому начальству при общении с умничающими подчинёнными.
- Что вы, что вы, Константин Вадимович, вы всё назначили правильно. Только, как бы вам сказать, чтобы вы верно поняли. Надо всё-таки смотреть, что и кому вы назначаете.
- Виктор Семёнович, плохо работаете с подчинёнными. Сколько можно говорить на эту тему? Привезёте, и на раскоряку, ни одно отделение не принимает, ещё и водитель отказывается назад везти. Мне уже надоело разбираться, то заведующие отделениями жалуются, то родственники. Ну, Константин Вадимович у нас человек отзывчивый.
Кроме реанимации, Корноухов заведовал скорой помощью, и порой было не разобрать, где у него полная ставка, где половина.
А Константин Вадимович закусил удила и понёсся вскачь.
- Это какое-то новое направление в медицине. Делать назначения не в зависимости от состояния самого больного, а в зависимости от состояния его кошелька.
- Не утрируйте, я этого не говорила, - на лице Евгении Леонидовны на миг появилась раздражённая гримаса. Она подобрала, плотно сжав, увеличенные чёрной помадой губы, отчего лицо обрело чеканные очертания, и с удвоенной энергией напустилась на Климова. - Вы будто вчера на свет появились, Константин Вадимович. Понятно, когда с ДТП пострадавших привозят. Это одно дело, совсем другое собирать на помойках бездомных бродяг. От вашего подопечного в реанимации не продохнуть. - У Константина Вадимовича подспудно шевельнулось: "Знакомое словцо. Аналогия: вонь - помойка? Или информатор так выразился, а она, не задумываясь, повторила?" Евгения Леонидовна, между тем, продолжала: - Вот, чтобы в следующий раз всё было понятно, и не возникало желания задавать чересчур умные вопросы, заставить бы вас вместе с Харитоновой оплатить лечение бомжа. Может, в другой раз не захочется представляться сердобольным за чужой счёт. Виталий Фёдорович настоятельно просил предупредить всех о возможности такого варианта.
Главврач Заозёрской ЦРБ общался исключительно с избранными больными.
Кабинет заведующей лечебной частью Константин Вадимович покинул вместе с главной врачевательницей женских болезней, с ней же шёл по коридору и вниз по лестнице до своего этажа. Не доходя до лестничной площадки, Галина Тимофеевна елейным голосом спросила:
- Говорят, на следующей неделе в Новообнинск едете?
- Приходится, дела семейные, знаете ли. Вам что-нибудь привезти?
- Да нет, спасибо. Просто хотела узнать, надолго?
- Нет, не надолго, на неделю всего, - отвечал Константин Вадимович, теряясь в догадках, чем его отъезд мог заинтриговать заведующую гинекологическим отделением.
- Ах, вот как, ну тогда, не страшно. А я уж подумала, уедете, кто дежурить будет?
"Ах ты, гадюка подколодная", - так Константин Вадимович подумал, а вслух, наполнив голос ехидством, спросил:
- А вы разве не сможете, Галина Тимофеевна? Я на вас рассчитывал.
Галина Тимофеевна хохотнула.
- Зря надеялись. Мне дежурств по графику хватает. Счастливо съездить, Константин Вадимович, - последние слова гинекологша проговорила в спину свернувшему в своё отделение невропатологу.
На обход из ординаторской вышел вслед за Царьковой. Мужичок, чинно, с объёмистым пакетом на коленях, сидевший на диванчике в холле, минуя молодую докторшу, устремился к заведующему. Коротая время в ожидании, мужичок, очевидно, углубился в свои размышления, и появление врачей застало заскучавшего посетителя врасплох. По рассеянности, документы, необходимые для поступления в стационар, он рассовал по разным карманам пиджака, пакет, который он зачем-то держал в руке, мешал ему, мужичок засуетился, вернулся к диванчику, положил пакет, доктора пришлось догонять и разговаривать со спины. Константин Вадимович приостановился, окликнул Царькову, её две палаты находились в следующем холле. Ирина Викторовна взмолилась:
- Константин Вадимович, примите вы, пожалуйста, я хотела пораньше в поликлинику уйти, дела завершить.
Мужичок обеими руками протягивал документы, Константин Вадимович мельком глянул на направление.
- Подождите, я вас положу, но займусь вами после обхода. Полис с собой?
- Да-да, вот, - больной торопливо развернул сложенный пополам синий лист, демонстрируя печать. - Я в приёмном покое показывал, всё записали.
- Ну, ясно, ясно, ждите.
Попытка врачей перепихнуть его друг другу, а затем повеление ждать, возбудили в больном беспокойство, движения его стали настырными, так что уж Константину Вадимовичу пришлось одёрнуть неуёмного пациента.
После обхода Константин Вадимович не стал томить нового больного, и пригласил в ординаторскую. Осмотрев мужичка, перечитав направление, выписку из областной поликлиники, заключение из диагностического центра, назначил лечение. Больной не уходил, переминался с ноги на ногу. Константин Вадимович поднял глаза от раскрытой истории.
- Всё, идите. Сёстры позовут на лечение. Сейчас зайдите в сестринскую, вам укажут место. По-моему, в пятой и седьмой есть свободные места.
Новый подопечный облизнул губы, глянул искательно.
- Да я спросить хотел. Я когда в областной на консультации был, мне лецитин прописали. Я купил пятнадцать капсул, на сколько денег хватило. У них специальная аптека есть, "Панацея" называется, нет, не "Панацея", как-то чудно, "Панакея", вот как, - торопливо объяснял больной.
- Я видел, - кивнул Константин Вадимович. - В выписке указано рекомендованное лечение.
- Да я чего хотел спросить, мне его как принимать? Сейчас, или когда пролечусь?
Мужичок извлёк полиэтиленовый пакетик с янтарными капсулами.