Несмотря на обилие источников, посвящённых анализу причин катастрофических военных неудач Красной Армии в период 1941-1942-гг., неудач, которые поставили под вопрос само существование СССР и его основных государствообразующих народов, коренная причина этих неудач так до сих пор и не выявлена.
При рассмотрении соотношения сил мы видим, что в 1941 г. на вооружении Красной Армии находилось 23 тысячи танков (в 4 раза больше, чем у Германии и в 2 раза больше, чем во всех остальных странах мира, вместе взятых), 30 тыс. боевых самолетов (в 3 раза больше, чем у Германии и в 1,5 раза больше, чем у остальных стран мира, вместе взятых).
По количеству автоматического стрелкового оружия в пехоте превосходство Красной Армии над армиями остального мира к июню 1941 г. было более чем абсолютным.
За период 1937-1941 гг. на вооружение Красной Армии поступило 1,5 млн. самозарядных винтовок АВС-36, СВТ-38 и СВТ-40 (В.Н. Шунков, "Оружие вермахта", - Минск, "Харвест", 1999, с.52). Ещё примерно 800 тыс. винтовок СВТ-40 было произведено с лета 1941 г. по лето 1942 г., когда их производство было прекращено.
С лета 1940 г. по июнь 1941 г. на вооружение Красной Армии поступило 100 тысяч пистолетов-пулемётов ППД-40.
Согласно предвоенным планам, к середине 1942 г. весь личный состав стрелковых дивизий Красной Армии должен был быть перевооружён самозарядными винтовками, а пистолеты-пулемёты должны были стать индивидуальным оружием младшего и среднего комсостава стрелковых подразделений в боевых действиях. Всего в СССР в 1941-1945 гг. было произведено 7 млн пистолетов-пулемётов ППД, ППШ и ППС.
А как обстояли дела в Германии? В 1933-1938 гг. в Германии не было даже экспериментальных образцов автоматических винтовок. В 1939-1941 гг. в распоряжении вермахта находилось несколько тысяч чешских автоматических винтовок ZН-29 (В.К. Шунков, "Оружие вермахта"... - с. 57-60).
Только столкнувшись с массовым применением Красной Армией автоматических винтовок, вермахт потребовал от своей промышленности немедленно наладить массовое производство соответствующей продукции. Но сделать этого Германии так и не удалось. Всего с 1942-г. по май 1945 г. в Германии было произведено 600 тыс. автоматических винтовок G-41, G-43, FG-42, "Фолькштурмгевер" и в 1944-1945 гг. - 450 тыс. автоматов STG-44 с промежуточным патроном калибра 7,92 мм (В.Н. Шунков, "Оружие вермахта" - с.52).
Что касается пистолетов-пулеметов, то в период 1939-1945 гг. было произведено 1 млн. единиц их основных образцов типа МР-38 и МР-40, которые у нас больше известны под ошибочным наименованием "Шмайсер". Общее производство пистолетов-пулеметов в Германии составило 1 млн. 200 тыс. (В.Н. Шунков, там же, с.70-84).
Итак, сравним: в СССР произведено 2,5 млн. автоматических винтовок и 7 млн. пистолетов-пулемётов, а в Германии, соответственно, 1 млн. 50 тыс. и 1 млн. 200 тыс.
Таким образом развенчивается ещё один миф, созданный ветеранскими мемуарами, о якобы подавляющем превосходстве немцев в ручном автоматическом оружии в 1941-1942 гг.
На самом деле к 22 июня 1941 г. на вооружении Вермахта находилось немногим больше пистолетов-пулемётов, чем у Красной Армии, и в 1941-1942 гг., основным оружием у 95% немецких пехотинцев была магазинная винтовка образца 1898 г. К-98 "Маузер".
Только к началу 1945 г. количество немецких солдат-стрелков, вооружённых автоматическим оружием, составило 20%.
В период же 1941-1942 гг. пистолетами-пулемётами были вооружены младшие офицеры и унтер-офицеры - командиры стрелковых подразделений.
Таким образом, политическое руководство СССР сделало всё от него зависящее для подготовки экономики и вооружённых сил к большой войне и вправе было рассчитывать на успех, снабдив вооружённые силы всем необходимым для её ведения. Поэтому лозунг советской военной доктрины второй половины 30-х годов "Война малой кровью на чужой территории" был не хвастовством, не декларацией, а базировался на прочной материальной основе.
Запасы и кадры
Эта накопленная за предвоенное десятилетие материальная база сохранилась даже спустя три месяца после начала Великой Отечественной войны, в период формирования стрелковых дивизий военного времени.
Так, 20-го августа 1941 г. трое выпускников Военной Академии им. М.В. Фрунзе, Герои Советского Союза полковник К.И. Провалов, подполковники А.И. Петраковский и Д.И. Зиновьев были вызваны в управление по командному и начальствующему составу наркомата обороны. В разговоре с ними начальник управления генерал-майор А.Д. Румянцев сказал, что они направляются в Сталинскую (Донецкую) область, где возглавят формируемые на её территории 383, 393 и 395-ю стрелковые дивизии. При этом было подчёркнуто следующее: "Проследите, чтобы военкоматы предоставили обученный приписной состав: красноармейцы, отделенные командиры, помкомвзвода и старшины - все, - подчёркиваю, - все должны быть назначены из числа тех, кто в Красной Армии отслужил самое большое три года назад. Командный состав получите кадровый"
Далее о самом формировании своей 383-й стрелковой дивизии Провалов рассказывает следующее: "Дивизия была сформирована за 35 дней. Среди красноармейцев коммунисты и комсомольцы составляли 10%. Нас хорошо одели, снабдили продовольствием. На всех были шинели и сапоги. Но самое главное - хорошо вооружили. В стрелковые полки выдали по 54 станковых пулемёта. Всего в дивизии их было 162. Зенитный дивизион получил двенадцать 37-мм зенитных автоматических пушек. Артиллерия была в заводской смазке и упаковке. 80% личного состава выполнили стрельбы из личного оружия на "хорошо" и "отлично"". (К.И. Провалов, "В огне передовых линий", М., Воениздат, 1981, с.3-4, 12-13).
Особенно характерно наличие в стрелковой дивизии, формируемой в сентябре 1941 г., зенитного дивизиона. В 1942-1945 гг. в Красной Армии зенитные батареи (подчёркиваю, батареи, а не дивизионы) имелись только в гвардейских стрелковых дивизиях, а обычные стрелковые дивизии обходились зенитно-пулемётными ротами.
Кроме того, что дивизия была хорошо вооружена и имела прекрасно обученный красноармейский состав, двое из трёх командиров её стрелковых полков имели боевой опыт первых двух месяцев Великой Отечественной войны. Сам командир дивизии полковник Провалов, кроме академии, имел опыт боёв на КВЖД в 1929 г., а в 1938 - на озере Хасан. 22 июня 1941 г. в составе группы выпускников академии находился на Яворовском полигоне под Львовом, где готовились показные тактические учения. После начала войны вплоть до 30 июня исполнял обязанности начальника штаба одного из стрелковых корпусов, оборонявшегося на львовском направлении. Затем был отозван в академию для сдачи выпускных экзаменов.
Как же проходили бои дивизии в Донбассе? И как ею управляло командование 18-ой армии, в которую дивизия входила, и как управляло армией командование Южного фронта с учётом того, что обороняемый фронтом Донбасс давал в 1941 г. 60% каменного угля и 50% стали СССР и, следовательно, обладание им решало судьбу войны между СССР и Германией?
13-го октября 1941 г. дивизия занимает полосу обороны шириной в 50 км (что в 2-3 раза превышало максимальные уставные требования) и 14-го октября вступает в бой с группировкой противника в составе 4-ой немецкой горнострелковой дивизии и итальянской кавалерийской дивизией "Чезаре" ("Цезарь"). В этот день 383-я дивизия полностью уничтожает в огневом мешке полк "Королевских мушкетёров" итальянской дивизии.
Приказы
Этот рубеж дивизия удерживала 5 дней, уничтожив 3000 немцев и итальянцев и, в свою очередь, потеряв 1500 человек убитыми. Всё это при полном господстве немцев в воздухе. Она могла его удерживать и дальше, но 18-го октября получила приказ из штаба армии об отходе. По этому поводу Провалов недоумевал: "Ширина обороны на новом рубеже была ничуть не меньше, чем на первом, и я откровенно не понимал смысла этого отхода". (Там же, с.21-22, 40).
В результате отхода 18-ой армии по приказу командующего Южным фронтом генерал-полковника Черевиченко 19-го октября дивизия заняла оборону на окраине города Сталино (Донецк), находящегося в центре Донбасса. Весь день 19-го октября дивизия ведёт ожесточённый бой на окраине города, отбивая атаки противника. Поздно вечером командир дивизии получает по телефону от начальника штаба 18-ой армии генерал-майора Леоновича устный приказ в ночь с 19-го на 20-е октября оставить Сталино. В ответ Провалов отказывается выполнять этот устный приказ и требует письменного распоряжения. Спустя 20 минут с ним по телефону связывается командующий армии генерал-майор Колпакчи: "С чем ты не соглашаешься, Провалов?" "Необходимо дать бой за город!" "А силы?" "Пока есть. Да и не могу я оставить город без боя!" Трубка долго молчала. Потом командующий согласился". (Там же. с.56-57).
После этого разговора дивизия весь день 20-го октября продолжала вести уличные бои в Сталино и покинула город в ночь с 20-го на 21-е октября и только потому, что отошли, подчиняясь приказам, соседние дивизии.
В общем, получается интересная картина: командир дивизии не хочет выполнять приказ об отступлении, и командующий армией ему милостиво разрешает, если он такой воинственный, пообороняться на прежнем рубеже ещё денёк-другой.
За 8 дней боёв Южным фронтом было оставлено примерно 70% территории Донбасса, хотя при желании его можно было удержать и сохранить столь необходимые для войны уголь и металл. По этому поводу Провалов отмечал: "Во время боёв в Донбассе мы не испытывали недостатка ни в снарядах, ни в минах, ни в ручных гранатах, ни в патронах". (Там же, с.49) Но затем стали испытывать недостаток во всём вышеперечисленном и многом другом как раз из-за того, что оставили большую часть Донбасса.
Таким образом, между прочим, развеивается ещё один, и весьма распространённый, миф о причинах поражения советских войск осенью 1941 г. Дескать, "кадровый состав исчез в немецких котлах в Белоруссии и на Украине. А во вновь формируемые дивизии набирали необученную молодёжь, интеллигентов-ополченцев, вооружали их бог знает чем. От берданок до чуть ли не петровских фузей. И без артиллерии бросали это "пушечное мясо" под автоматы немецкой пехоты и гусеницы танков. Оттого-то и отступали".
Подведя итоги, можно с уверенностью сказать, что политическое руководство к 1941 г. полностью обеспечило свои вооружённые силы всем необходимым для ведения крупномасштабной войны.
Эта готовность к войне включает в себя не только материальную базу, но и моральное состояние личного состава вооружённых сил. В связи с этим можно отметить, что Красная Армия, потеряв за первые два месяца войны около 650 тыс. человек убитыми, или столько же, сколько русская армия за три года Первой Мировой войны, тем не менее сохранила боеспособность, управляемость и способность посредством контрнаступления добиться поворота войны в свою пользу.
Если политическое руководство выполнило свои обязанности по подготовке СССР к войне, то тогда, рассуждая логически, получается, что главным виновником поражений 1941-1942 гг. является военное руководство СССР, говоря более конкретно, - тогдашний советский генералитет.
Генералы и офицеры
Такая ситуация, впрочем, не стала новостью. Аналогичное положение дел имело место и в царской России накануне и в ходе Первой Мировой войны.
Как отмечал в своих мемуарах С.Е. Трубецкой, занимавшийся в 1915-1917 гг. вопросами тылового снабжения на различных участках русско-германского фронта: "За многочисленные поражения русской армии в Первую Мировую войну главную ответственность несёт высший командный состав". Далее он отмечал: "Как самое общее правило, наша рота била немецкую роту, полк бил полк, с дивизией дело обстояло уже хуже, а дальше, чем выше войсковая единица, тем больше у нас было шансов на поражение. Из таких фактов можно сделать заключение, что наше высшее командование по качеству уступало противнику. Один бывший начальник штаба одной из армий Н.Н. Стогов, споря со мной в 20-ых годах в Париже, тем не менее, высказал суждение, которое я хорошо запомнил. Рассказывая об одной крупной военной операции, он сказал: "Войск навезли массу. Знаете, когда много войск, начинаешь бояться: не провернёшь" С болью в сердце я читал позже самоуверенные заявления высших военных властей, начиная с Военного министра и начальника Генерального штаба на секретных заседаниях 1912 г., посвящённых выяснению вопроса нашей дипломатической и военной подготовки. Наши военные говорили на них о "полной готовности нашей армии". Насколько выше в этом отношении стояли наши моряки с их осторожными, а не легкомысленными "ура-патриотическими" заявлениями". (С.Е. Трубецкой, "Минувшее" - М., "ДЭМ", 1991, с. 140-142).
Но генералами не рождаются, ими становятся, проходя, как правило, всю лестницу офицерских званий. Поэтому пороки генералитета коренятся в пороках офицерского корпуса той или иной страны.
Вот как описывал состояние офицерского корпуса России конца XIX века известный русский общественный и политический деятель, в прошлом кадровый офицер, С.М. Степняк-Кравчинский. В книге "Русская грозовая туча" (1886 г.) он отмечал следующее: "Состав русского офицерства сильно отличается от того, что мы привыкли связывать с представлениями о военной касте. Наш офицер - прямая противоположность чопорному прусскому юнкеру, идеалу современного солдафона, который кичится своим мундиром, относится к муштровке солдат с серьёзностью совершающего богослужение священника. В России армейские офицеры - непритязательные люди, совершенно лишённые чувства кастового превосходства. Они не испытывают ни преданности, ни ненависти к существующему строю. Они не питают особой привязанности к своей профессии. Они становятся офицерами, как могли бы стать чиновниками или врачами, потому что в юном возрасте родители отдали их в военную, а не в гражданскую школу. И они остаются на навязанном им поприще, ибо надо где-то служить, чтобы обеспечить себя средствами на жизнь, а военная карьера, в конце концов, не хуже любой другой. Они делают всё, чтобы спокойно прожить жизнь, отдавая по возможности меньше времени и труда своим военным обязанностям. Разумеется, они жаждут повышения в звании, но предпочитают ожидать производства в следующий чин в домашних туфлях и в халате. Они не читают профессиональной литературы, и если по долгу службы подписались на военные журналы, то журналы эти годами у них лежат неразрезанными.
Если наши военные вообще что-либо читают, то, скорее, периодическую литературу. Военный "ура-патриотизм" совершенно чужд нашей офицерской среде. Если вы услышите, что офицер с энтузиазмом говорит о своей профессии или одержим страстью к муштре, то можно поручиться, что он болван. С такими офицерскими кадрами армия не способна предельно развивать свои агрессивные качества". (С.М. Степняк-Кравчинский, В лондонской эмиграции, М., "Наука", 1968, с.29-30).
Замена дворянина на кулака
Но даже этот, пусть и непрофессиональный по духу, но всё же кадровый офицерский корпус русской армии, получивший систематическое военное образование, был почти полностью выбит за три года Первой Мировой войны.
К осени 1917 г. офицеры с военным образованием, полученным до Первой Мировой, составляли 4%, остальные 96% - офицеры военного времени. При этом дворяне среди офицеров военного времени составляли 5%, выходцы из крестьян - 80% (В. Свиридов, "Время, деньги, знания". Журнал "Армейский сборник", Љ2, 2000, с.66).
К концу 17-го года основу офицерского корпуса русской армии составляли выпускники школ прапорщиков, которые создавались с осени 1914 г. по осень 1916 г. и имели 3-4-хмесячный курс обучения.
Эти школы комплектовались вначале лицами, имевшими хотя бы неполное среднее образование или отличившимися в боях солдатами и унтер-офицерами, имевшими хотя бы начальное образование. В дальнейшем в школы прапорщиков принимали и с начальным образованием, а солдат-фронтовиков - хотя бы просто грамотных. Выпускники этих школ считались офицерами военного времени и не могли производиться в чины выше штабс-капитана, а после окончания войны подлежали немедленному увольнению в запас ("Армейский сборник", Љ2, 2000, с.65).
На практике этот запрет часто не соблюдался и многие из выпускников школ прапорщиков 1914-1916 гг. к концу 1917 г. имели чины капитана или даже подполковника.
Всего в 1914-1917 гг. из школ прапорщиков было выпущено 81426 прапорщиков, на ускоренных курсах при военных училищах и Пажеском корпусе - 63785 прапорщиков. Произведено в прапорщики на фронте за боевые отличия 11494 солдата и унтер-офицера. Общее количество произведённых в прапорщики в 1914-1917 гг. - 220 тыс. человек. (Там же, с.66)Таким образом, становится понятным, почему большинство офицерского корпуса русской армии вступило в ряды Красной Армии. Сознательно или бессознательно, они понимали, что в случае победы прежнего режима, реставрации дореволюционных порядков дальнейшая служба в армии для них будет закрыта, и после увольнения с военной службы они в лучшем случае пополнят собой маргинальные слои сельской интеллигенции и чиновничества, а в худшем - снова будут пахать землю.
Именно эта категория унтер-офицеров и офицеров военного времени, 1890-1900 гг. рождения, выходцев из среды среднего крестьянства, с начальным и изредка неполным средним образованием в 20-30-е годы составила основную часть командного состава Красной Армии, а к 1940 г. составляла и основную массу генералов Красной Армии.
Чисто мужицкая цепкость и неуёмное стремление пробиться наверх, не считаясь с количеством чужих отдавленных ступней, сочетались у них с присущим русскому зажиточному крестьянству подобострастием к начальству и презрением к нижестоящим. Всё это, вкупе с низким уровнем общего и военного образования и фельдфебельско-унтерским типом личности, делало их малоспособными к самостоятельному повышению своего общеобразовательного и военно-профессионального уровня. Их основные интересы лежали за пределами воинской службы, сводясь к самоутверждению посредством усиления внешних признаков власти.
В фондах Музея героической обороны и освобождения Севастополя хранится машинописный текст воспоминаний И.М. Цальковича, который в 1925-1932 гг. был начальником управления берегового строительства Черноморского флота. В одном из разделов своих воспоминаний он между прочим отмечал, что в середине 20-х годов командный состав ЧФ делился на две равные части. Одна состояла из бывших кадровых офицеров царского флота, другая - из бывших кондукторов, флотских фельдфебелей, унтер-офицеров и боцманов. Обе эти части сильно враждовали друг с другом, единственное, что их объединяло - "Стремление выжить матросню из Севастопольского дома военморов им. П.П. Шмидта (бывшее Офицерское собрание)."
Понятно, что с такими задачами было не до повышения своего профессионального уровня. При таком генералитете - из числа бывших фельдфебелей и унтеров, наиболее ярким и всесторонним воплощением которого является личность Г.К. Жукова, генерала армии в 1941 г. - удивительно не то, что Красная Армия терпела поражения, а то, что они не приобрели ещё более катастрофического характера.
Красную Армию во многом спасло то, что уровень военного искусства гитлеровского генералитета оказался также намного ниже того, какой имели кайзеровские генералы во время Первой Мировой войны. Об этом мимоходом упомянул в своих мемуарах К.К. Рокоссовский.
Это подтверждается конкретными фактами. Когда в апреле 1918 г. один из германских корпусов, направленных в Крым с целью его захвата, столкнулся на Перекопском перешейке с частями Красной Армии Крыма, то командовавший им генерал Кош не стал штурмовать занимаемые красноармейскими частями выгодные позиции в лоб, а предпочёл обойти их вброд, через Сивашское озеро, выйдя таким образом в тыл оборонявшимся. Спустя 23 года, в сентябре-октябре 1941 г., такое решение просто не пришло в голову командующему штурмовавшей перекопские укрепления 11-ой немецкой армии генерал-полковнику Манштейну. Он предпочёл гнать свои дивизии в лоб на перекопские укрепления, потеряв при их взятии за два месяца 10 тыс. солдат и офицеров убитыми, или столько же, сколько все германские вооружённые силы потеряли в 1939 г. во время захвата Польши. Мысль о возможности обойти советские позиции вброд через Сиваш не пришла в голову Манштейну и спустя 10 лет, когда он писал мемуары "Утерянные победы".
Впрочем, такое понижение оперативно-тактического уровня германского генералитета вполне объяснимо. Имея 16 лет (1919-1934 гг.) армию в количестве 100 тысяч человек, без боевой авиации, танков и тяжёлой артиллерии, нельзя было не утратить определённые навыки в вождении крупных масс войск.
С чистого листа
Победы Красной Армии стали возможны только тогда, когда в 1941-1942 гг. под влиянием военных неудач существенно обновился её генеральский корпус. Когда генеральские звания и должности стали получать родившиеся в 1901-1910 гг. полковники, которые поступили на службу в Красную Армию рядовыми красноармейцами в годы гражданской войны или в 20-е годы. Наиболее известным из этого поколения генералов Красной Армии является И.Д. Черняховский, который начал в 1941 г. войну в звании полковника, а погиб в 1945-ом в звании генерала армии.
Генералы, которые начинали свою военную карьеру красноармейцами в годы гражданской войны или в 20-е годы, относились к подчинённым без фельдфебельско-унтерского хамства и гораздо лучше воевали.
Весьма показательна в этой связи биография уже упоминавшегося в данной статье Героя Советского Союза И.К. Провалова. В 1927 г. он - рабочий шахтёр, в возрасте 21 года призывается в Красную Армию. В 1929 г. командиром пулемётного расчёта принимает участие в боях с китайцами на КВЖД. После окончания действительной военной службы в 1930 г. поступает в пехотное училище. В 1932-1936 гг. командует взводом, ротой. В 1937 г. оканчивает курсы среднего командного состава и в звании капитана назначается начальником штаба стрелкового полка. Спустя год, в августе 1938-го, он, командуя 120-ым стрелковым полком 40-ой стрелковой дивизии, участвует в штурме сопки Заозёрная в ходе советско-японского конфликта на озере Хасан. Во время одного из боёв получает тяжёлое ранение и в госпитале узнаёт о присвоении ему звания Героя Советского Союза и о досрочном производстве из капитанов в полковники.
Однако такой головокружительный взлёт не вызвал у него переоценки своих возможностей, и когда после его выхода из госпиталя, командующий советскими войсками на Дальнем Востоке комкор Штерн предложил ему должность командира дивизии, то 32-хлетнего свежеиспечённого полковника охватили такие раздумья: "Итак, мне предлагали командовать дивизией. Я понимал, что боевой опыт у меня есть, но он никак не мог компенсировать недостаточность моего военного образования. По сути дела оперативное искусство было для меня за семью печатями. Попав в госпиталь, в избытке имея время для размышления, я пришёл к выводу, что главная моя задача - учиться. Родилась мечта об академии им. Фрунзе". (К.И. Провалов, "В огне передовых линий", с.7-9).
Когда Провалов в ответ на предложение Штерна принять командование дивизий сказал, что желает поступить в академию, то тот воспринял это, как личное оскорбление. Затем аналогичная сцена повторилась в разговоре с начальником управления по командному и начальствующему составу НКО армейским комиссаром 1-го ранга Щаденко. И только проявленная Проваловым воля, настойчивость позволили ему настоять на своём и поступить в академию. Свой рассказ об этом Провалов заключил следующим мнением: "Когда я летел в Сталино, я вдруг представил себе, что 383 стрелковую дивизию прибыл формировать тот самый свежеиспечённый полковник из 1938 года. Вот после академии - в самый раз". (Там же, с.8-9).