В белых ночах, помимо красивого названия, есть нечто большее полных светлых суток. Те дни,
когда город не уходит во тьму, можно самому очистить свой разум. Можно потеряться во времени:
ложиться слишком поздно, вставать слишком рано. Можно сосем не ложиться, а можно провести
весь день в постели, глядя на переливающееся солнце, оставляющее свои следы на оконном стекле.
Я всегда покидаю родной Питер и уезжаю на дачу. Здесь никто не напомнит, что есть
обязательства, никто не скажет, что я неверно провожу свое время. А я уберусь в небольшом домике
на холме, помогу тёте, что соглашается каждый год проводить со мной время, в качестве
"взрослой", и уйду к пруду смотреть.
На немногочисленных людей, спрятанных в высокой траве, на соседских собак, прыгающих в
воду за брошенным мячиком, на себя.
То есть, конечно, не в буквальном смысле. Просто думаю. И время тянется медленнее, но это
нисколько не во вред. Я сама того желаю.
Бессмысленны мгновения, что проносятся - будто и не были вовсе.
Не могу заставить любить себя то, во что не верю.
И вот, солнце горело, как всегда со всей своей добротой, укрывая меня от собственных
темных мыслей, как я услышала за спиной тихий и ласковый голос:
- Пахнет как в детстве.
Тета присела рядом со мной, вытянув босые ноги ближе к воде и, подперевшись руками,
подняла лицо к небу.
- Всё такое же, - еще тише произнесла она.
Мы всегда очень мало говорили между собой. Слова казались ненужными. Обменивались
взглядами, улыбались, когда мама начинала ругаться из-за нашей с ней общей лени. Чувствовали на
внутреннем уровне, когда одной из нас становилось плохо - хватало тогда одних лишь объятий.
Я знала, что она очень одинока. Большое количество друзей не рождают в глазах той самой
искры, что встречается только у бесконечно счастливых людей. Она же смотрела на мир с
неизменной любовью, спокойствием, терпимостью. И она не требовала от мира взаимности. Она не
корила свою судьбу одинокой странницы. Тета мягко улыбалась невзгодам и все забывалось.- Не могу представить тебя в детстве, - призналась я.
Она развернула ко мне свое уже немолодое лицо тридцатилетней женщины и улыбнулась:
- Отчего же?
- Мне кажется, ты и в тринадцать была ничуть не младше, чем сейчас.
На мои слова уголки ее губ сползли вниз, и она вновь развернулась к солнцу, закрыв глаза.
Детство ее пахло травой, далеким хвойным лесом и легким потом. Я вдохнула его полные
легкие.
- В тринадцать, когда тебя еще и в помине не было, я сидела на этом самом берегу. Тогда еще
был жив папа - твой дед. Он учил меня ловить рыбу.
Я возразила:
- Он же был почти слепым.
Она стянула с себя майку и осталась в бюстгальтере. А ее накинула на голову.
- Жарко сегодня, не могу терпеть - прозвучало оправдание, - Так и есть, твой дед почти не
видел... Потому моя главная обязанность как его помощницы было вовремя говорить: "клюет" и
"сорвалась". Я была ему вместо глаз. Его зрением.
Тогда я наклонилась к ней почти вплотную, потому что больше не могла терпеть:
- Тета... Помоги мне увидеть.
Она не засмеялась.
- Милая, в жизни так же, как и в рыбалке. Сначала клюет, а потом срывается. Если все-таки
выловишь свою удачу - не обязательно что-то и говорить. Все и так ясно.