Говорят, что современные мифы целенаправленно создаются заинтересованными личностями при помощи средств массовой информации. Говорят, что изначальные схемы мифотворчества растворились в далёком прошлом. Возможно.
Однако, если это действительно верно, то в случае с А.Матвеевой, автором детективного эссе "Перевал Дятлова", опубликованного в журнале "Урал" на переломе 2 и 3 тысячелетий, мы имеем дело с возрождением этих древних традиций. Русский язык, на мой взгляд, обладает уникальной способностью выявлять истинные ощущения человека. Это как музыкальный инструмент штучного производства: мастер смычка или медиатора добивается с его помощью потрясающего воздействия на окружающих, но оказавшись в руках новичка, он предельно отчётливо выделяет все огрехи его умения.
Автор "Перевала..." новичком не выглядит - свидетельством тому служит авто-предисловие к повести, где уважаемый мэтр фактически нивелирует основную сюжетную линию своего произведения, побудительный мотив его создания. Расследование причин гибели туристической группы Дятлова в горах Северного Урала, предпринятое Анной Матвеевой, зашло в тупик - вот о чём повествует предпослание к публикации. В отличие от новичка, упивающегося своей игрой, зрелый мастер свои ошибки ловит безошибочно, но умеет и выдать их посторонним за своеобразие манеры исполнения. Это показатель высокого класса.
Между тем обширнейшее цитирование следственных документов и сопутствующих материалов, занимающее половину текста эссе, бесспорно убеждает в том, что расследование автором было предпринято всерьёз.
Иначе трудно понять для чего рафинированному интеллектуалу понадобилось вживлять в канву повести омерзительные подробности актов вскрытия. Неужели в поисках популярности в "пипл`овской" массовке? Маловероятно - "people" "Урала" не "хавает". Косвенными свидетельствами могут служить и эмоциональные комментарии - фразы к дневникам членов группы Дятлова.
Увы! "Барышни" Марпл из героини повести (альтер эго самого автора) не получилось. Возможно потому, что британская "девушка" уже вышла из возраста, когда мужчина оценивается исключительно по его потенциальным возможностям и видам на использование этих возможностей.
Понятно, что в глазах постаревших однокашников и фанатов-исследователей, столь блистательно, сколько и беспощадно, препарированных автором, дятловцы навсегда остались юными рыцарями без страха и упрёка, погибшими таинственно (читай - безвинно), и не отмщёнными по сей день. Причастность к трагедии, а тем более к тайне, придаёт им исключительную значимость в собственном воображении и взорах окружающих.
Позиция же героини повествования А.Матвеевой выглядит в этой связке весьма несуразно. Но это только на первый взгляд.
Чем дальше читатель углубляется в дебри основного сюжета, тем более выпукло проявляются элементы контрапунктики между образным мышлением дятловцев и исследовательницы их гибели. Если герои трагедии зациклены на образах и метафорах языкового типа своего времени, то особенность мыслительных ассоциаций героини любовной драмы указывает на её беззащитность перед внедрением в сознание стереотипов мифотворчества современной эпохи. Проще говоря, героиня обожает те края "где её нет" и, с некоторыми исключениями, терпеть не может места своего пребывания. Страну и государство - в особенности.
Миф о том, что "там" всё прекрасно, а "здесь" всё столь же чудовищно, ей - постороннему для дятловцев человеку - автоматически диктует необходимость проникновения в общество "дятловцеведов" и усвоения его мифологии, как своей собственной. В результате, круг мифопоклонников расширяется многократно.
Судя по приведенным в повести версиям причин гибели туристической группы, героиня любовной драмы открыла новый виток мифотворчества.
Нелепость большинства субъективистких вариантов расправы над неповинными туристами привела её к верху, едва ли не апофеозу псевдообъективности. В авторской интерпретации событий никто конкретно дятловцев не убивал. Компетентные лица просто "промолчали" о вероятности поражения туристической группы "шальной" магниевой ракетой, запущенной с Кольского полуострова.
Разнузданное свободомыслие героини радует необыкновенно, однако художественное чутьё автора повести представляется на порядок выше. Автор героине своей не поверил. Между нами, читателями, говоря, и правильно сделал. Честь ему за это и хвала до небес.
Рациональное мышление, в отличие от мифологизированного, имеет одно очень ценное преимущество: оно позволяет взглянуть на проблему не изнутри её, а как бы со стороны. И тогда зачастую оказывается, что вызывающая ересь "мифофага" (поедателя мифов) на деле преобразуется в полную ересь.
С некоторой долей почтительного реверанса в адрес автора "Перевала..."подобный случай вполне приложим и к его повести.
На протяжении двух десятков страниц напряжение вокруг злосчастного похода нагнетается эмоциональной неуравновешенностью детектива-любителя, равно оставленного в одиночестве мамой, папой и легкомысленным супругом. Ей всюду мерещатся призраки, мистические совпадения и прочие прибамбасы мифофага. Поэтому в момент вторичного обретения любимого мужа она с поразительной лёгкостью забывает об ею же сделанном выводе-прозрении: а ведь обстановка-то нагнеталась не только "снаружи", но и внутри группы.
Группа, если судить не по воспоминаниям однокашников (родни - тем более) и по дневниковым записям самих участников похода, отчётливо разделилась на кланы. Стычки происходят практически ежедневно, формальный руководитель группы растерял бразды правления, он растерян. Хуже всего то, что один клан зачастую не догадывается о том, что делают члены другого. Непонятное и ничем не мотивированное присутствие в группе опасного новичка не то Александра, не то Семёна Золотарёва, обрисованного в повести матёрым мефистофелем, нервирует туристов, приводит к различным эксцессам с окружающими. Даже в дневниковых записях ощутимо присутствует некая недосказанность, люди перестают доверять перу и бумаге.
Рационалиста это настораживает, "мифофаги" либо отбрасывают крамольные мысли сразу, либо переводят их в сферу мистической обусловленности трагедии. Но и трагедии, в точном понимании этого слова, не наблюдается тоже: никто из участников группы не был лишен жизни сознательно. Грубо говоря, им были нанесены тяжкие телесные повреждения, и в каждой второй районной больнице любого из них поставили бы на ноги за полтора месяца. Если бы ставилась задача убить потерпевших, их бы добили, и добили всех до единого.
Приятно, что автор повести сумел понять это.
Оставалось совсем немного, чтобы сделать последний шаг в сторону действительно объективного рассмотрения трагедии (в общеупотребимом смысле, конечно). То есть, задаться простым, в общем-то, вопросом: а если группа Дятлова действительно столкнулась с враждебно настроенной группой людей, кем могли быть эти люди в свете имеющихся фактов.
Характер повреждений, приведённых в повести А.Матвеевой, наталкивает на тоже простой, очень простой вывод: люди, напавшие на туристов, с одной стороны не вписываются в понятие преступного образа мысли, свидетельством чему является отсутствие сексуальных действий в отношении девушек, входивших в группу. С другой стороны, они не опасались и преследования законодательного характера, иначе добили бы всех.
Иначе говоря, объективный взгляд на вещи должен был неминуемо вывести исследователя на мотив жестокого наказания. Не мести, а именно наказания. Причём усугублённого допросом с применением физического воздействия. Перед нами самосуд, а не спланированное убийство.
На допрос часть группы ответила попыткой восстания - те самые "четверо в ручье", найденные позже всех, получившие наиболее тяжёлые травмы. Остальных уложили ничком в снег, уложили жестоко, дабы предотвратить дальнейшее сопротивление. Отсюда и ссадины на лицах.
Основными объектами допроса "с пристрастием" были выбраны "двое у кедра". Возможно, и кто-то из тех, кто пытался оказать сопротивление.
Добившись необходимых сведений или убедившись в бесперспективности допроса, вершители самосуда вернулись в палатку на отдых и ушли с рассветом. Они не взяли ничего чужого (или взяли только своё), но могли напоследок изрезать тент. В качестве завершающего штриха наказания.
Они не собирались никого добивать, считая, что просто проучили своих противников.
Для тех, кто знаком с порядками, царившими в геологических партиях вплоть до середины 60-х годов прошлого века, красочно описанными в романе Куваева "Территория", случай с дятловцами ничего из ряда вон выходящего не представляет. Контингент, набиравшийся в качестве рабочих геологических и геодезических партий, мягко говоря, текстам бардовских песен несколько не соответствовал. В Сибири, по рассказам очевидцев, не соответствует и ныне. Но и среди них, а ,может, именно среди них был весьма распространён особый кодекс поведения. Согласно одной из статей этого кодекса, в жилых посёлках двери никогда не закрываются - любой может войти в любое помещение, если возникнет подобная надобность.
В противовес подобной особенности, существовала и другая статья - жесточайшее наказание за кражу. Самосуд. Заподозренного в подобном проступке могло ожидать всё, что угодно - вплоть до казни "Линча". За присвоение золотого песка или самородка - в обязательном порядке. Согласно упомянутому кодексу, человек, однажды утаивший золото, из категории людей вычеркивается автоматически. Он превращается в опасного зверя с непредсказуемым поведением, которого необходимо ликвидировать раньше, чем он проявит свою болезнь на окружающих.
Наличие элементов действия упомянутого образа жизни хорошо прослеживается по дневниковым записям группы Дятлова. Это и открытые двери кернохранилища в заброшенном посёлке, и встреча, оказанная туристам в Северном II, и наличие "запрещенных" песен в репертуаре местных обитателей, прекрасно осведомлённых о маршруте группы. До такой степени осведомлённых, что одного из них Дятлов привлекает в качестве эксперта по особенностям тамошних мест.
Таким образом, они знали, где именно искать группу. И если - не приведи бог, в посёлке что-то пропало, то подозрение в первую очередь должно было пасть на приезжих. Тем более, что бывшего зэка в Золотарёве они признали легко. Это героиня повести затруднилась в расшифровке абракадабры, выколотой на внутренней стороне предплечья Семёна (или Александра - ничего себе загадочка!), но для опытных людей расшифровывать ничего и не требовалось: "абракадабра тату" - прекрасно известная методика для исправления порочащих биографию высказываний.
Характерно, что и поведение Золотарёва в рамки естественности не укладывается абсолютно. Дятловцы идут в поход для сдачи на высокую категорию по спортивному туризму. Это понятно. Золотарёв - туристический инструктор, он априори титулован по высшему рангу. Зачем ему эта экспедиция? И почему в таком случае, после выхода на маршрут он вдруг начинает спешить? На Кавказ к маме он вполне мог отправиться не после, а вместо похода. Что произошло в Северном - II? Вот вопрос! Для проверки подобной версии очень больших усилий не требуется: достаточно сверить записи по текучке кадров за 1958-1959годы в соответствующем геологическом управлении.
Устраивая самосуд над группой Дятлова, "северцы" едва ли ожидали во что он выльется. И при известии о гибели туристов должны были запаниковать. Одно дело - проучить воров, чтоб не забывались. И совсем другое - получить в итоге девять погибших.
Вопрос заключается, между прочим, не в том верна ли подобная версия. Применительно к цели нашего исследования "Перевала...", интерес представляет в первую очередь неспособность мифотворцев задать его. Если не своим собратьям по мифологическому мышлению, так хотя бы себе самому.
Налицо возрождение древней традиции мифотворчества. Всё по Гомеру и иже с ним. Изначальным этапом идёт трагическая гибель героя. На втором этапе она интерпретируется родственниками и товарищами его, подсознательно желающими разделить ореол таинственности и славы погибшего. И наконец в орбиту притяжения втягивается талантливый автор, акцентирующий интерпретации за счёт личных переживаний, подающий их сквозь призму собственного мироощущения и негативного, как правило, личного опыта. Только у Гомера судьбы героев вершат олимпийские боги, а у современных мифотворцев выбор гораздо богаче: спецслужбы, шпионы, тайное правительство. И инопланетяне, по долгу "службы", связанные со всеми вышеперечисленными.
А написанное пером, как известно, из сознания не вырубить уже ничем и ни за что. Миф готов. Кто следующий?