Школьные парты, темные коридоры и стены с местами обвалившейся штукатурки. Люди здесь странные, есть, что все одновозрастные и застряв-шие где-то на уровне восемнадцати лет. На каждого падает тень, нет улыб-ки на их лицах, глаза не полно открытые, и лица очень грустны.
Этот класс отличался от других. Класс под косыми взглядами других. Класс, будто для уродов. Класс - козел отпущения. У каждого в школе, и ярче в этом классе, были, как сказала бы Толстая, свои Последствия. Вот только чего - неизвестно. Это уже ничего не известно, и никто не помнит, они очень много не помнят. Это с незапамятных времен.
Одна девочка имела такую Особенность: она сидела за партой, опустив руки, как обычно для всех в тусклом и темном состоянии, но через каждые минут пять руки ее начинали трястись, лицо становилось все напряженней до боли, губы размыкались и чуть заметно дрожали, чем больше разлива-лось напряжение то ли от отчаяния, то ли от злости, кто знает этих стран-ных, она все громче произносила странный звук то ли рык, то ли вой, а в общем все вместе, и дерево парты перед ней разбивалось на куски, и они отсоединялись друг от друга, но сложно, как магнитом стянутые, с болью для девочки. А потом она возвращалась в спокойное состояние и снова си-дела тускло и видимо спокойно, и дерево, как магнитом сплоченное, вновь было целым куском. И так повторялось постоянно, где было дерево, и где не было, но это не суть важно.
Другая девочка постоянно крутила ручку и всегда руку держала слиш-ком низко так, что ручка билась о парту. Это не привычка, это была ее осо-бенность. И, должно быть, ручка приросла к ее руке. Так она делала везде, даже по коридорам ходила ближе к стенам, вплотную к ним. Стук никому не делал лучше, но ничего нельзя было сделать.
Это были некоторые из отдельных особенностей, а в основном же этот мир населяли люди, у которых особенность была вполне естественная или общая - здесь, например, было много кататоников, странных и милых лю-дей, единственных, кто был способен улыбаться. Это люди, инвалиды, не способные шевелиться, застрявшие в своем мозгу в тот момент, когда стали такими (а у всех это было в детстве), но стареющие внешне, когда у осталь-ных было наоборот. Кататоники сидели в инвалидных креслах в том поло-жении, в котором их застала их особенность, никак не реагировали, если с ними говорили или пытались "пробудить" с помощью каких-то тактильных ощущений, расщекотать или щипнуть. Но если в них бросить мячик, то они его моментально поймают, если поднять их на ноги и толкнуть - они побе-гут, будут бегать и смеяться, и даже танцевать. Одной из таких была ста-рушка в бесцветном длинном платье и с распущенными сухо-седо-желтыми плохо расчесанными волосами ниже плеч. Если ее толкнуть, она начинала бегать, хихикать и хлопать в ладоши.
Ну а у нашей героини была совсем другая своя особенность, она не от-носилась к кататоникам, а была из тех, что застряли на видимом уровне в восемнадцатилетнем возрасте, ее особенность не сразу можно было заме-тить. Она подтекала с правой ноги. Правая нога ее протекала, вода сочилась неизвестно по каким причинам то слабо, то сильно, обычно же слабо. По-этому ботинки девочки были мокрыми, и следы за собой она оставляла слегка мокрые, а вот когда вода сочилась сильно, то ботинки хлюпали, и было неприятно, стыдно, хотя вполне можно было привыкнуть за неизвест-ное количество лет. Немногие знали о ее особенности, и было странно, что она делает здесь - не кататоник и не обладающая отдельной или общей особенностью. Девочка ходила в мешковатой темно-темно-синей куртке, в обычных "бедных" прямых джинсах и кроссовках, она была невысокого роста, волосы были средние, темные, отливали синим. Вода, что текла из ее правой ноги, была очень чистая, по чистоте, по этой особой неестественно хрустально-голубоватой чистоте сравнить можно разве что с кукушкиными слезами из старой фольклорной сказки.
И вот. В этом мире жили старики и старухи-кататоники и девочки-странные. Кататоники были счастливые, почти все девочки этого не пони-мали, как это кататоникам быть счастливыми, чему им радоваться этим прикованным старикам-инвалидам, а они были счастливые. А девочки были тусклыми, безрадостными, безсчастливыми существами, они вечно ходили под тенью, вечно грустили, тосковали и были равнодушными одновремен-но, усталость была нераздельной частью их сущности. Они не помнили ни-чего, что было хоть сколько-то давно, не знали своего детства, потому что забыли, и, может быть, не желая того, не помнили, хотя оно было, должно было быть, судя по их внешности, недавно, не так давно. Они помнили то-лько сегодняшний день, потому что и вчера и завтра было одним и тем же, серым и теневым. Они всегда тосковали по чему-то, не зная по чему или, может быть, смутно догадываясь, и кататоники были для них необъясни-мыми существами.
Но вот в городе появился волшебный помощник, их спасение, их про-буждение в коей-то мере. Это был аптекарь, обычный человек, без сверх-особенностей, как у девочек, и не больной, кататоник. Он был единствен-ный в этом мире просто человек. Он мог помочь девочкам. И девочки потя-нулись к нему своей тусклой нитью. Его волшебство, его неизъяснимый талант заключался в изготовлении запахов детства, запахи эти были на удивление, слишком живыми, что бы нельзя было вспомнить детство. Видя отдельную девочку, он неким наистраннейшим способом ловил те индиви-дуальные запахи, что были в ее детстве, не сохраненном и не запомненном ею. Он узнавал эти запахи и изготовлял жидкость с ними, которую прятал в маленькую пробирку, колбочку. Девочка, вдохнувшая вновь этот запах, просветлялась, словно солнце освечивало ее и изнутри и снаружи. Девочки вспоминали. Они вновь улыбались. Они замирали с этой улыбкой и начина-ли стареть, всё оставаясь в этих запахах, в том моменте, который вспомни-ли, в детстве...