Мой добрый друг из школьной поры все свое свободное время отдает любительскому театру. Такие же увлеченные, как и он, месяцами репетируют, а затем, пожалуйста, на сцене местного РДК - премьера. В небольшом городке, где развлечений не очень - аншлаг полнейший.
В районной газете как-то напечатали статью, в которой моего друга назвали "мастером, обладающим тонким художественным вкусом". Прочитав эти замечательные слова, я сразу же вспомнил, как несколько лет назад приехал в родные места на побывку и проходил мимо популярного в округе питейно-закусочного заведения с поэтическим названием "Весна". Собственно, весной это и происходило.
На крыльце данной общепитовской точки, чуть покачиваясь, стоял мой школьный товарищ. Я поприветствовал его издали энергичным взмахом руки, но он отреагировал как-то странно, то есть поначалу вообще никак не отреагировал. Подойдя поближе, я попытался подняться на крыльцо, но друг юности вдруг довольно резко покачал головой, что, видимо, означало: стой, не суетись. Скорее всего, от этого энергичного движения у него нарушилось какое-то внутреннее равновесие, и на ресторанные ступеньки обрушился фонтан блевотины. Но обрушился, уж простите за подробности, не мощным потоком, а этакой причудливой и даже изящной струей, радужно сверкнувшей в лучах заходившего солнца.
"Надо же, -- подумал я тогда. - Мастер художественного рыгания, честное слово".
Да ведь в человеке все должно быть прекрасно. Это мы еще со школьной скамьи помним.
Белорусский ностальгический сюжет
И снова - немного о поре туманной юности. В 1979 году в мою родную школу приехал Олег Слепица (фамилия подлинная). Он к тому времени закончил географический факультет Белорусского государственного университета имени товарища Ленина и распределился на мою историческую родину - в небольшой белорусский райцентр Ивье. Я мог бы с ним и не пересечься, потому что в десятом выпускном классе курс географии отсутствовал, зато присутствовал такой поучительный предмет, как астрономия. Поэтому однажды Олег зашел в мой класс и сказал:
-Здравствуйте!
В ту замечательную осень я был просто помешан на стихотворчестве. За день мог накропать полтора десятка стишков - и даже больше. Знакомая для многих картинка, правда? Олег тоже рифмовал строчки, только в отличие от меня, написав пару строф, он брал в руки гитару и подбирал аккорды. В общем, "музыка нас связала". В один прекрасный день Олег оказался у меня дома. Я достал бутылку самогона, соленый огурец и буханку черного хлеба (хлеб, кстати, был своеобразный, местной выпечки: срезаешь верхнюю корку и можешь свободно достать весь мякиш). Мы выпили, с аппетитом хрустнули огурцом, и Олег взял в руки гитару. Выпускные вечера - школьный и университетский - у него были позади, у меня на тот момент - впереди, так что первая песня прозвучала соответствующая. Признаюсь, стихи настолько врезались мне в память , что я их прекрасно помню и сейчас. Песня начиналась так:
Отшумел наш прощальный школьный бал.
Я тебя до калитки проводил.
Так хотел все сказать, но лишь сказал:
"Не уходи".
Дальше шел припев:
Звезды, тихо гаснув,
Уходили спать.
Я стоял напрасно
И не мог сказать
О любви.
И дальше:
Так берег для тебя одной слова,
В тех словах - небо, солнце и дожди,
Но не смог их сказать, сказав едва:
"Не уходи".
Снова следовал припев - и заключительные строки:
Я молчал. Улыбнувшись мне слегка,
Ты ушла. Взглядом быстрые шаги
Провожал. И стучало все в висках:
"Не уходи".
Потом прозвучали и другие песни, и я их все записал на магнитофонную кассету "Sony", кстати, жуткий дефицит тогда. Кассета давно ушла в народ, а вечер... вечер я помню. Помню, как тихо сгустился осенний сумрак. Самогон был допит, песни закончились. Мы вышли во двор. Лежала абсолютная, какая-то невероятная темнота (на холмах, так сказать, Беларуси). Через несколько мгновений послышалось характерное журчание. Олег вдруг негромко сказал:
-Ты мочишься, как бык.
-Это как? - не понял я.
-Очень громко, -- пояснил Олег.
И грустно добавил:
-Если бы ты был женщиной, я бы тебя сейчас изнасиловал.
Конечно, это было сказано в шутку, но я порадовался, что я не женщина... Сколько времени прошло с тех пор? Как пишут в сентиментальных романах, целая вечность. А я, оглядываясь назад, отчетливо вижу осенний вечер-79, стакан самогона и огурец. И звучит, звучит под гитарный перебор негромкий голос.
Давно отшумел наш прощальный школьный бал.
Белорусские ответы
В Беларуси нынче простые ответы на многие вопросы. Очень удобно. Большинство ответов созвучно вопросам. Например, вопрос: когда мы будем получать такую пенсию, как в Швеции? Ответ: никогда. Или: где обещанные компенсации за утраченные вклады? Где, где? В городе Караганде Карагандинской области Республики Казахстан (ну, это шутка, правильный ответ: нигде).
В сырой февральский день ты вышел на улицу и три раза шлепнулся на скользком неубранном тротуаре, добираясь до ближайшего магазина. Кто будет отвечать за это? По большому счету, никто.
Согласитесь, жить стало гораздо проще. Яснее. Нет этого проклятого тумана неопределенности. И куда ведет наша нынешняя дорога? Да в никуда.
Белорусский агент
В этой небольшой церквушке, расположенной в одном из отдаленных районов города, как-то по-особенному уютно. В воскресные дни здесь всегда многолюдно. Колышется пламя свечей, старый батюшка, иногда сбиваясь, напевно читает молитвы. Его более молодой коллега - отец Василий - чуть в стороне исповедует прихожан. К нему движется неспешная очередь, голоса звучат негромко. Отцом Василием откровенно любуются женщины постарше: его движения плавны и изящны, в тонких чертах лица - благородная красота.
Наконец, цепочка поделиться сокровенным заканчивается, о. Василий исчезает в глубине церкви, неторопливо переоблачается. На сегодня его служба закончена, и вскоре по улице размеренным пружинистым шагом движется уже просто молодой человек Василий Южин. Он одет в неброский темно-синий костюм, от первовесеннего стылого воздуха защищает пальто, в правой руке - изящный саквояж.
Василий Северов задумчив, но шагает уверенно и успевает на остановку к нужному троллейбусу. Общественный транспорт везет его долго, часто останавливаясь, почти через весь город. Унылые панельные микрорайоны перемежаются старыми улочками, затем внезапно выныривают какие-то современные монстры из стекла и бетона, судя по всему, банки (в смысле, не трехлитровые, а кредитно-финансовые учреждения).
На нужной остановке Василий легко выпрыгивает из троллейбуса. Смотрит на часы и, довольный, улыбается. Он все привык делать четко, пунктуально и не любит, когда какие-то досадные мелочи сбивают привычный жизненный ритм. Возле двухэтажного старого (впрочем, отремонтированного) дома он ныряет под арку и оказывается перед милым, вполне добротным, крылечком. Над прочной деревянной дверью висит вывеска: "У камина. Бар II наценочной категории". Василий уверенно поднимается по ступенькам.
Накануне очередных выборов в Беларуси отделу, в котором служил майор Обручев, отменили выходные. В такие периоды усиливалась всякая бюрократическая хрень, бессмысленная по своей сути. Но майор не жаловался. Денег за такие авралы платили больше, ну и нормально...
В солнечный воскресный день Обручев заглянул на службу, записал звонок от агента в специальный журнал и заспешил на встречу с ним. Из своего грозного учреждения майор вышел через неприметную боковую дверь, зашагал по тихим в этот час улочкам. Нужды в этом, конечно, не было, но Обручев несколько раз профессионально проверился: не следит ли кто за ним. На всякий случай. Как говорится, береженого Бог бережет. Хотя представить, что кто-то из нынешних оппозиционеров устроит за ним слежку... Смешно. Наивные молодые люди. По молодости часто хочется немедленных перемен. Потом это проходит.
В пору своего студенчества Обручев тоже был... как бы оппозиционером. Слушал Би-би-си, передачи рок-музыки, которые вел Сева Новгородцев (сейчас такой респектабельный седой господин, вон недавно по телевизору показывали). Обручеву тогда запомнился один стишок, зачитанный Севой в эфире:
Бывает, проснешься, как птица,
Крылатой пружиной на взводе.
И хочется петь и трудиться,
Но к завтраку это проходит.
Да, все проходит. Любая власть давит человека, что ж тут бунтовать? Надо приспосабливаться. Так было... и так будет. Обручев усмехнулся. За неспешными мыслями он незаметно и пришел. Реагируя на открываемую дверь, мелодично звякнул колокольчик. Майор весело сбежал по ступенькам вниз.
-Здравствуй, Машенька. Я сегодня первый?
-Сейчас первый.
Ей бы не Машенькой зваться, а Лолитой. Такая юная, застенчивая, легко краснеет, как бы непорочная. Как бы...
Обручев сел за свое привычное место. Столик от остального зала отделяла колонна, очень удобно для встреч, которые совсем ни к чему афишировать. Кофе здесь был весьма недурен, правда, и цена тоже соответствовала. Подумав о ценах, майор достал бумажник, отсчитал несколько купюр и положил во внутренний карман. Теперь оставалось ждать. Обручев всегда приходил на встречу раньше обозначенного срока, чтобы проконтролировать обстановку. Случайностей здесь быть не должно.
Агент "Соколов", как всегда, оказался пунктуален. Обручев специально глянул на время, когда колокольчик звякнул, пропуская нового посетителя. Они встречались в этом подвальчике регулярно, обоим нравилась обстановка. Машенька-"Лолита", как заметил Обручев, тоже вызывала у его собеседника добрую улыбку.
-Здравствуйте, Дмитрий Андреевич.
-Здравствуйте, Василий Николаевич.
Агент "Соколов" небрежно махнул рукой. Он легко опустился на деревянный резной стульчик, портфельчик поставил на пол. Особо не мешкая, взял в руку хрустальную рюмку с порцией виски, с удовольствием выпил, зажмурился и пододвинул к себе тарелку с оливками и маринованными огурчиками. Все это Обручев заказал заранее, уже зная несколько странноватый вкус гостя. "Соколов" как-то сказал ему:
-Дмитрий Андреевич, если вы раньше приходите, не сочтите за труд, закажите мне, чтобы нам времени не терять.
Что ж, майору не трудно. Правда, подбор, скажем... ингредиентов. Может, оливки и виски - сочетание нормальное, но вот огурцы... хотя ж не соленые, маринованные... Обручеву вспомнился старый анекдот про чудака, который закусывал дорогой "Мартель" кислой капустой и говорил: "А не все ли равно, чем блевать". С одной рюмки, понятно, не напьешься. А "Соколов" никогда больше одной за встречу не употреблял. Уходил практически трезвый, только слегка разрумянившийся. Может, он в каком-нибудь шпионском боевике подсмотрел такие встречи.
-Дмитрий Андреевич, я бы вас в воскресенье не тревожил, но есть важная информация.
Обручев сразу собрался, отодвинул чашку с недопитым кофе на край стола и достал диктофон. .. Следующие полчаса пролетели незаметно.
-Спасибо, Василий Николаевич, это действительно очень важно, -- искренне сказал Обручев. - Я думаю, сегодня же пойдет на самый верх.
Спрятав диктофон, он достал листок бумаги.
-Василий Николаевич, формальность, но начальство требует. Черканите: "Мною получено..." Сумма прописью, дата, сегодняшнее число, и подпись внизу.
Заранее отсчитанные купюры быстро перекочевали к агенту "Соколову". Виски и овощное ассорти тоже оплачивал Обручев. В первое рандеву он попытался было эту сумму запротоколировать, отнести на счет агента, но "Соколов" внезапно окрысился (чего никогда с ним больше не происходило):
-Дмитрий Андреевич, а просто угостить вы меня не можете?
Обручев даже растерялся поначалу:
-Ну, что вы, конечно, могу.
Он доложил потом начальнику отдела о непредвиденных дополнительных расходах, тот лишь рукой махнул:
-Занесите в дополнительную ведомость, я подпишу.
Агент "Соколов" поймал в тарелке последнюю оливку, двумя пальцами опустил в рот, прожевал и причмокнул:
-Хороши с анчоусами!
-Что? - не понял Обручев.
-Оливки фаршированы анчоусами.
-А-а...
Что такое анчоусы, Обручев не знал, но уточнять не стал. В инструкции на проведение таких встреч говорилось, что куратор ни в коем случае не должен показывать агенту свою неосведомленность.
-Все, Дмитрий Андреевич, пожалуй, пойду.
И ушел. Через несколько минут майор тоже засобирался.
-Машенька, не скучайте, -- сказал на прощание "Лолите", прикидывая, с каким удовольствием вошел бы в нее сзади, и небрежно положил на стойку хрустящую купюру.
-Приходите, не забывайте нас, -- с игривыми нотками в голосе почти пропела Машенька.
Он уже подходил к ступенькам, когда дверь распахнулась , и шумная ватага молодежи заполнила бар. Обручев заспешил на улицу, но внезапно раздался отчетливый, чуть хрипловатый девичий голос:
-О, капитан Иванов, какая встреча!
В баре стало тихо, а потом словно десяток молний вспыхнуло одновременно.
-Капитан Иванов, или как вас там... У вас здесь явка? Почем славянский шкаф?
Инстинктивно заслоняясь рукой от фотовспышек, Обручев видел исчезавшее и появлявшееся ненавистное девичье лицо. Как же он прокололся тогда с этой сучкой! Отталкивая кого-то, он выскочил за дверь и стремительно сбежал по ступенькам. Ублюдки, сволочи, какой черт их вообще сюда занес? Ничего, когда-нибудь они встретятся в другом месте, в другом хорошем месте.
Быстро идя по улице, Обручев постепенно успокаивался. Холодный пот стекал по спине. Чуть агента не спалил. И какого агента...
Белорусское послание
Хочу обратиться к депутатам российской Госдумы. Ребята, вы по-то-ро-пи-лись с тотальным запретом нецензурной лексики. Ну, правда... Нет, я не за матюги в эфире и не за то, чтобы всем известные трехбуквенные слова появлялись в книжках, а не на заборе (на заборе тоже, впрочем, не надо). Дело в другом. Из-за думского запрета может исказиться история отечественной космонавтики. Да-да... Это как, удивленно спросите вы? Ну, как во времена горбачевской антиалкогольной кампании из сочинений Пушкина выкидывалось "Выпьем с горя, где же кружка?" и тому подобные строчки. В нашем случае может произойти нечто похожее.
Писатель Владимир Войнович еще в шестидесятые или семидесятые годы прошлого века обратился к одному известному космонавту (точно не помню, может быть, к Андрияну Николаеву) с вопросом, какие песни любили петь в отряде космонавтов. Он, конечно, думал, что на первом месте будет его собственное сочинение: "На пыльных тропинках далеких планет останутся наши следы". Ничего подобного. Собеседник признался, что самой любимой у космонавтов была другая песня. И тут же напел. Я сейчас попробую воспроизвести текст в соответствии с новыми правилами:
Заберемся в камыши.
Первая строчка нормальная и целиком соответствует нравственной цензуре. А дальше... уже начинаются сложности. Смотрите сами:
На...от души.
Ах, черт, как же тут заменить, чтобы без запрещенного многоточия. Может, так:
Набарахтаемся от души.
Ритм, который важен в стихах, конечно, малость сбивается, зато с точки зрения цензурной лексики все славно.
Но куплет на этом не заканчивается. И что мы видим дальше:
На ... нам эти ландыши?
Опять эти проклятые точки в середине строки. Впрочем, тут можно легко подправить:
На фига нам эти ландыши?
А припев уже идет нормальный:
Ландыши, ландыши, трам-пам_палям, тумба-римба...(заменяю, потому что просто не помню, какие там слова присутствовали изначально).
Возвращаемся к истории космонавтики. Что получается? Если рассказывать об этом случае, не переделывая стишок, тогда все нормально. Мы видим характеры космонавтов, их склонность к юмору, пусть и такому своеобразному, солено-мужскому. А если куплет переписать согласно новым требованиям, то получится, извините, полная лажа. Как быть?
Потому я и обращаюсь к депутатам. Так сказать, из братской Беларуси. Как гражданин Союзного государства. Конечно, сам закон отменять не надо, закон хороший. Но, может быть, для данного конкретного случая есть смысл кое-что подправить? Скажем, это будет первая поправка к закону о языкозна... тьфу, к закону о нецензурной лексике. Чтобы, значит, во всех изданиях стишок печатать в первозданном виде, именно так, как космонавты пели без всяких замен и многоточий. В общем, считайте эту публикацию официальным обращением. И, как пелось в известной песне (правда, по другому поводу), "пусть безумная идея, вы не решайте сгоряча..."
Белорусский нос
Все звали его Михаськой, несмотря на его почти сорокалетний возраст. Что-то детское все время проступало в его облике, в открытой частой улыбке, в удивленных до наивности интонациях, когда он о чем-нибудь спрашивал.
Михаська попал в больницу в пятницу ближе к вечеру - вместо того, чтобы в родных стенах наслаждаться наступавшими выходными, он лег на операционный стол и уик-энд провалялся в реанимации. Впрочем, Михаське еще очень повезло. Специализированная бригада лицевых хирургов, сделавшая в тот день какую-то очень сложную и заранее запланированную операцию, еще не разошлась по домам, когда поступил новый пациент. Так в полном составе хирурги снова стали на рабочее место и несколько часов корпели над Михаськой, но в итоге все сделали на совесть. Спасли Михаське нос, пришив его на место.
История с ним (с Михаськой вообще и с носом в частности) приключилась не совсем обычная. После работы Михаська пошел в городскую баню на Болдина, весьма популярную среди горожан (популярную еще и потому, что на трехсоттысячсный город присутствовали только две общественные бани, вторая - на Титова - пользовалась не меньшим спросом). В это время в пятницу там собиралась традиционная компания давних приятелей, и Михаська регулярно присоединялся к коллективу. Жене такое увлечение не сильно нравилось, потому что Михаська приходил после бани соответствующий, но в этот раз супруга еще в четверг укатила в деревню проводить весенние полевые работы. Значит, Михаську ничего не сдерживало, и он еще с утра настраивался на задушевный отдых в хорошем мужском обществе. Поначалу все так и шло. Приятели помылись в бане, оттуда перебрались в городское урочище Пышки, благо, оно находилось рядом. Нашли там укромное место, чтобы не попасться на глаза милицейскому конному патрулю, нажарили шашлыков и...
В общем, домой Михаська возвращался распаренный, расслабленный и очень довольный. Он еще размышлял по дороге, не добавить ли пивка по такому случаю и, скорее всего, добавил бы, да в тот раз оказалось не судьба. Тротуар, по которому неспешно вышагивал Михаська, поднимался в гору, а рядом, в низине между Пышками и баней, располагалась площадка для выгула собак, довольно большая по площади и неплохо оборудованная всяческими приспособлениями для собачьих тренировок. Площадка в тот момент была пустынна, только один песик куда-то целенаправленно бежал по склону. Издали не определив ни параметров животного, ни его породу, Михаська зачем-то громко свистнул собаке (а свистеть он умел!) и призывно помахал ей рукой. Он это сделал от избытка положительных чувств, совершенно не предполагая на тот момент, что произойдет дальше.
А дальше случилось вот что. Четвероногий друг человека свист услышал и на размахивание руками постороннего товарища внимание обратил. Не сбавляя темпа бега, заметим, весьма стремительного, пес круто изменил маршрут и помчался прямиком к Михаське. При этом он не рычал, не лаял, лишь уверенно приближался, как-то заметно вырастая в размерах. Михаська внезапно понял, что это четкое, мощно-прыжковое движение есть атака на него довольно внушительного противника, но было поздно. Опять же, не выдавая никаких предварительных голосовых предупреждений, собака сходу запрыгнула Михаське на грудь, и чужие зубы лязгнули в области его носа.
Забушевавший адреналин помог Михаське нанести ответный удар кулаком в собачий лоб. Впервые в жизни удар получился славный, нападавшая сторона отскочила в сторону, но отпрыгнула вместе с Михаськиным носом в собачьей пасти. Тут из низины, наконец, появился хозяин "бойца" с отстегнутым поводком. Оценив ситуацию, он молча (как и его пес) вырвал из пасти отгрызенный нос, так же молча сунул его в Михаськину руку и быстро ретировался вместе со своим питомцем в неизвестном направлении.
Михаська остался один. Обливаясь кровью и корчась от дикой боли, он действовал дальше "на автомате". Приставил нос на то место, где ему полагалось быть на лице и, придерживая его, нос, попеременно то одной, то другой рукой, заковылял назад по тротуару. Тут надо пояснить, что, на Михаськино счастье, метрах в трехстах от собачьей площадки располагались корпуса областной больницы. Туда Михаська и направился, уже плохо соображая и находясь в полуобморочном состоянии. Ему повезло, что идти надо было под гору, в гору сейчас он бы, пожалуй, не потянул.
В общем, как-то Михаська самостоятельно добрался до приемного отделения и только там без сил рухнул на пол. Дальнейшее нам, в принципе, известно. Бригада лицевых хирургов еще не разошлась. Нос Михаське пришили качественно. Правда, в больнице он застрял почти на все лето. За время, что его лечили, несколько раз поменялись все соседи в палате. Каждому новому жильцу Михаська рассказывал свою историю. Рассказывал с юмором, сам над собой посмеиваясь, делая драматические паузы в нужных местах. Нос приживался хорошо, процедуры становились все менее болезненными.
Михаська был весел и только иногда становился задумчивым, и тогда улыбка исчезала с его лица. Он подходил к окну, из которого роковая площадка была хорошо видна. Опираясь руками на подоконник, Михаська всматривался в то место, где произошла катастрофа, сам себя тихо спрашивал:
-- И на хрена я ей свистнул?
Белорусский день информирования
В жизни случаются интересные вещи. Недавно на одном гродненском предприятии словно ожил старый советский анекдот. В четверг, значит, в очередной единый день информирования (раньше это называлось проще - политинформация) пришел на завод пухлощекий молодой пропагандист из облисполкома. После смены рабочих собрали в актовом зале. Пришлый агитатор взглянул на аудиторию и пообещал долго не задерживать. "Все они так звездят", -- басовито сказал монументальный рабочий дядя Федор с усами а-ля Лех Валенса, кстати, внешне похожий на этого польского деятеля.
Тем временем облисполкомовский информатор начал с трибуны свою лекцию. В зал полилась гладкая, словно отполированная, речь. Штатный лектор вещал о том, как сильно пошла в гору в последнее время белорусская деревообработка, как сельское хозяйство еле справляется, но все же справляется с уборкой очередного небывалого урожая, из молочных ферм текут молочные реки, из кисельных фабрик выходят аккуратные кисельные берега.
Эффект от этой казенной речи оказался традиционным - рабочие в зале стали клевать носами, маскируясь за спинами тех, кто находился впереди. Сидевшие на сцене в президиуме, наоборот, с преувеличенным вниманием слушали оратора. Заместитель директора по идеологической работе по фамилии Прискока грозно вращал лысой головой, вглядываясь в зал.
Дядя Федор, чем дальше длилось выступление, тем больше мрачнел. "Какого хера нас тут держат после работы, -- думал он. - Зарплата хиленькая, заказов почти нет, так еще этого комсомольца-болтуна слушай". Слово "комсомолец" и напомнило дяде Федору тот самый советский анекдот. Он засмеялся про себя. А, надо сказать, смех дяди Федора чем-то напоминал лошадиное ржание. Идеологический заместитель Прискока даже привстал со своего места, услышав подозрительные звуки.
"Все пройдет", -- поет известный и любимый в народе певец. Подошло к концу и это мероприятие. Товарищ пропагандист устало вытер платочком лоб.
"Вопросы будут?" -- "Да", -- вскинул со своего места руку дядя Федор. - "Пожалуйста", -- лектор весь во внимании. - "Скажите, в эту Беларусь можно переехать?". - "В какую?". - "Про которую вы сейчас только что рассказывали. Нам туда можно будет переехать?".
Тут дошло до аудитории - зал грохнул взрывом смеха. Подскочил, как ужаленный, Прискока и визгливо завопил: "Не надо ерничать над святыми вещами". Но положительный эффект лекции, конечно, смазался. Насмарку пошел день информирования. Дядю Федора сгоряча хотели сразу уволить, но он за себя постоял. В разговоре с Прискокой, который поначалу кричал и брызгал слюной, дядя Федор твердо сказал, что если его погонят с завода, он соберет журналистов ("не ваших, -- подчеркнул дядя Федор, -- а нормальных, независимых") и расскажет, что на их загибающемся предприятии рабочие получают по два миллиона (на май 2013 г. примерно семь тысяч российских рублей - авт.), а у директора завода зарплата - больше 30 миллионов. И еще много чего такого интересного расскажет.
В итоге высокие договаривающиеся стороны пришли к консенсусу. Руководство завода не прибегает к репрессиям, а дядя Федор молчит в тряпочку, больше никуда не высовывается и спокойно дорабатывает оставшиеся семь месяцев до пенсии.
Выйдя из роскошного (евроремонт!) начальственного кабинета, дядя Федор скрежетнул зубами и громко сказал: "Говноеды!". А говорил он почти так же, как смеялся - эхо стукнулось в противоположный конец коридора.
Белорусский юбилей
Событие не вселенского масштаба, но, как ни крути, все же юбилей. 20 мая автору этих строк брякает "полтинничек". И никуда не денешься от осознания этой цифры: 50, 50, 50...