Бурлит и кипит сироп, убегает, появляется дымка пара, а потом переходит в спокойствие. И вновь бросается в стихию. Из цикла в цикл. Спираль. Движение. Жизнь. Ночь. День. Улицы и транспорт.... И всё до бесконечности. И всё тянется длинной цепью. Щёлк! Открывается форточка. Раздевается небо. И дышится легко и свободно в груди, и становится радостно на душе. Вот так вдруг приходит осознание того, как величественны вечерние сумерки, когда веет прохладой, когда замерло всё. И слышно только как колышутся деревья, как падают яблоки, ударяясь о землю. Как осыпаются ягоды черной и красной смородины.
В тот вечер неподалёку от дома, в поле, он разводил костёр: руки пропахли дымом. В прохладной воде он решил ополоснуть ладони. Синеватые облака стягивались в стаи, сгущались. Трава вминалась в землю под сапогами. Стрекотали сверчки. День выдался весьма жарким, а сейчас должно быть река теплая, как топленое молоко. Он подходил всё ближе и ближе, как вдруг вдали увидел силуэт человека. Обнаженная натура медленно входила в воду и также медленно и грациозно приводила свои движения в плавательные. Он был удивлен. Внимание заострилось. Ему сию же минуту захотелось знать её и непременно иметь с ней тайные знаки, слова, чувства. Странные эмоции одолевали его: как мальчик он прятался среди деревьев, чтобы подглядеть и рассмотреть нечто новое для детского восприятия. Становилось зябко. Дубы и вязы окунали ветви в фиолетово-чернеющее небо. Он ушёл, как только серебряный месяц прочертил обратную дорожку для незнакомки - выход из водоёма.
Всю ночь он не мог заснуть. Смотрел в прорубь окна: виднелась степь, а поодаль от неё одинокие ряды деревьев. И думал он: " А что, если это и есть та самая красота, к которой мы стремимся всю жизнь, но только в образе женском? Что, если я увидел сегодня, как сплетаются природа и душа, природа и человек?". Он приподнялся с кровати и опёрся спиной о бревенчатую стену, закинув голову назад. Шея его вытянулась, вены вздулись, очертился абрис профиля - прямой греческий и пухлые губы. Он закрыл глаза. И представилось ему вдруг, будто он знает её давно. Будто дом его озарился солнечным светом. Будто он теперь не один, а с ней. И вдруг стало ясно всё то, что казалось ему очень сложным: "Нет... Нет ничего сильнее Вечности и Памяти. Нет ничего сильнее Любви. И это то единственное, что останется нам после смерти, не выцветет во Времени..." И он стал засыпать. И снилась ему свадьба. Он в чёрном строгом костюме с накрахмаленными манжетами. Она в белом кружевном платье. И лунная ночь, и свежесть росистого воздуха, цветов и трав. И после их оставили наедине. Он целовал её оголенные плечи. Она, словно благодаря его в ответ, прикасалась губами к полузакрытым векам и горячим рукам... Но вдруг всё потеряло ясность: кто-то перекрасил полотно сна чёрно-серой пастелью. Он проснулся. За окном уже светлело небо. Он оделся, подождал, когда закипит чайник и вышел на улицу. Долго курил, вглядываясь в туманные дали и созерцая всё вокруг: густую крону яблонь и клёнов, тополей и берёз. И казалось ему всё таким светлым и понятным, лишённым вопросами будничных дней. Как будто природа возвышалась над ними, но сливалась с ним. А он всё вспоминал сновидение и тайную незнакомку. Пели соловьи, а на лугу уже ходил пастух, выгоняя черно-белых коров на пастбища.
Днём этого же дня, жаркого и знойного, он вышел в поле и начал затачивать косу. Задумавшись и не заметив скольжения руки, он порезал её. Багряная кровь окропила чуть загорелую ладонь, оставляя следы на траве. Кое-как перевязав её платком, он сел в кабину синего ЗИЛа и отправился в медпункт. Оказавшись в прохладном здании, зашёл в кабинет и увидел её, сидящую рядом с врачом, молодую медсестру в белом халате:
- Ну, голубчик, - сказал врач - надо Вас срочно осмотреть!
Она глядела на него своими ясными чистыми глазами. Взяла в руки белые стерильные бинты и подошла, улыбаясь...