Мы стоим с Петровичем возле калитки его дома. Тискаем друг друга в объятиях и, конечно же, зубоскалим. Всем видом даем понять, что мы то еще о-го-го! Да и каждый из нас о-го-гей другого. Как минимум раза в два. Представляем себя такими старыми волками. Может даже и морскими. Вдоволь нахлопавшись и принюхавшись друг к другу заходим во двор.
Мимоходом, удивляюсь отсутствию собаки. Но Петрович показывает на дальний угол участка и рассказывает, что просто перевязал Малыша. Легко догадаться, что раз кличка у пса Малыш, то весит он килограмм шестьдесят и в холке больше метра. Так оно и есть. И хоть собака меня должна помнить, я против такого самоуправства со стороны Петровича ничегошеньки не имею.
Дом у него, кстати, такой, уютный. Ничего лишнего. Стены, окна и двери. Всё сурово, никаких там финтифлюшек и лепестков страсти. Если нужен фонарь - он есть. Крыльцо - нате, пожалуйте. А вот евроштукатурки, извините, нету те. Дерево, камень-дикарь, стекло. И хоть жена Петровича Алена в отъезде уже две недели, порядок в доме революционный. Тарелка в раковине одна. Ложка и вилка тоже в единственном экземпляре. Чашка при деле, а мусор аккуратно заметен под дорожки. Курит он на улице и старая консервная банка на подоконнике полна окурков. Идеальный мужской порядок.
Много ли надо двум мужикам чтобы выпить? У Петровича на этот счет мнение особое. Старый друг требует особого обхождения и пока я, вытянув ноги на веранде отдыхаю с дороги, Петрович что-то там гремит на кухне. Я осматриваю интерьер, подмечая изменения. Ну те, которые мне кажутся новыми. За десять лет изменений масса, но память для сравнения дает только часть информации. Карнизы новые, в окнах стеклопакеты. Виднеется кухня, там тоже всё новое.
Прервав мой сравнительный анализ, в проеме возникает Андрей Петрович во всей своей красе, неумело подвязанном фартуке и с ножом в руке. Машет холодным оружием и зовет:
- Пошли, что ли, остограмимся.
Я естественно не отказываюсь. К тому же определенного спектра ароматы, начинающиеся доноситься с кухни и так рисуют в моём воображении если не стопку с водкой, то уж графинчик самогона точно.
На плите вкусно скворчит что-то картошечно-мясное. Грибы открыты и хозяин режет лук для заправки. Непочатую бутылку "Тавриды" я вскрываю с профессиональным шиком, хотя на самом деле выпиваю редко. Но студенческий опыт не пропьешь. Отпечаток ладони на затянувшем бутылку льде врезается в память одной из тех немногих фотографий, которые будут услужливо всплывать при мысли о хорошем. Пока водка доходит в рюмках, я режу сало. Оно у петровича особенное, практически прозрачное и кажется, что чуть-чуть пахнет дымком. Такое в Симферополе почти негде купить. Ледок на рюмках начинает темнеть, и мы с Петровичем понимаем, что пора.
Примерно через час, в самый разгар веселья, Петрович вдруг замолкает на полуслове и садится обратно на табурет. Некоторое время продолжаю по инерции хохотать над россказнями хозяина про его последние приключения на рыбалке. Перестаю и мы вдвоем смотрим на наполняющиеся стопки. На краю звукового фона слышу, как скулит неизвестно где оставленный в одиночестве Малыш. Петрович молча выпивает и вдруг спрашивает:
- Ты веришь во всю эту мистическую туфту?
Надо сказать, что под мистической туфтой Петрович понимает самый широкий спектр потусторонних, а также других необъяснимых явлений и фантастических элементов повседневной жизни. Начиная от голливудских блокбастеров про оживших мертвецов и кончая брошюрами "Жизнь после смерти".
Я кручу рюмку на столе и всё же решаюсь рассказать историю из семейных баек.
- Дед как-то рассказывал одну историю, - киваю на вопросительный взгляд и подставляю ёмкость, - Купил его отец, а мой стал быть, прадед дом в Сартанах. Нормальный такой. Каменный, то ли немецкий, то ли румынский. Короче, по тем временам крутой дом. А у дома на всю площадь подвал. Прадед сам не пользовался. Хранил там какие-то вещи в углу. И вот какая история началась. Стал кто-то выть в подвале. Одну ночь воет. Вторую ночь воет. Домашние решили уже вопрос ребром ставить: мол, дом продавать надо. За домашних?
Петрович до этого заинтересованно слушавший, вскидывается:
- Да, точно, за домашних.
Мы снова выпиваем. Накал веселье сбит и на смену начинавшейся пьяной бесшабашности приходит чувство глубокого удовлетворения и философского мировосприятия. Не торопясь и со вкусом закусываем. Петрович хлопает по карманам накинутого на плечи бушлата в поисках спичек. Закуривает тоже не торопясь, солидно. Чувствуется, что Алена две недели в отъезде. Торопиться некуда и некому.
- И что дальше то было, дом продали? - сквозь клубы дыма щурится и топорщит усы.
- Дом? Не, не продали, - я тяну к себе миску с квашенной капустой.
- Что ж так? - удивляется Андрей Петрович и едва не роняет с плеч бушлат.
- Точно тебе говорю, - я подставляю рюмку.
Наливаем. Выпиваем. С такой капустой, которую готовит Алена и мяса не надо.
- Короче, берет прадед ружье и как только следующей ночью в подвале поднимается вой, засандаливает туда дуплетом пару раз.
- Помогло?
- Ты, Андрей Петрович, не придуривайся. Я хоть и моложе тебя, но меру то знай. Пару раз дуплетом помогает практически от всего кроме Советской власти. С той поры вой и прекратился.
Петрович долго смотрит на меня, будто хочет что-то сказать. Поделится, так сказать семейной историей. Но лишь наливает по новой. Чувствую, скоро нарежемся мы с Петровичем до положения риз.
Когда вторая уже ополовинена, а Петрович приоткрывает половину окна, чтобы выпускать сигаретный дым, я слышу, как он говорит, не поворачиваясь к окну спиной:
- А я тут как на Таинственном Острове. Читал в детстве?
- Читал, - я не понимаю к чему клонит хозяин.
- И ведь перевязал уже. А всё равно воет.
От этого разговора мне вдруг становится как-то не по себе. Сразу отчего-то вспомнилось читанное тоже в детстве: "Отдай мою посадочную ногу...". Жена в отъезде, нахожу аналогии описанному в одном из старых фантастических рассказов. И собака. Хотя нет. Малыш-то на привязи. И как-то становится мне обидно из-за всего этого. Приехал называется к старому другу погостить день другой. Спокойно выпить, многое и многих обсудить, как без этого? А тут Петрович, отродясь не веривший ни во что, крепче терновой настойки начинает как-то издалека вкручивать неведомые дали. Или это от водки?
Пасмурным утром следующего дня мы стоим возле колодца. Ну, это название такое. На самом деле от колодца осталась только шахта, выложенная камнем, бетонная плита и канализационный люк. Продолжать вчерашний разговор Петрович не стал, но зная его, точнее помня, я предположил, что продолжение последует утром. И не ошибся.
- Короче, я первый раз обратил внимание месяца четыре назад. Собака начала по ночам гавкать не пойми отчего. Жена ругается, я тоже злой, - Петрович опирается на прихваченный из сарая лом, - Думал, сначала, дети соседские. Но вышло по-другому.
- На колодец что ли гавкал, - хмуро интересуюсь я.
- Молодец, - кивает Петрович, - И догадался то случайно. Хотел тут его привязать. А он меня укусил.
Вот это новость. Хотя, помня некоторые черты характера хозяина дома, допускаю, что "перевязывать" он мог и пинками.
Петрович закуривает очередную и мне кажется, что он сегодня утром курит слишком много. Смолит прямо одну за одной. Мне не хочется вскрывать люк, а лом у него именно для этого. Но если кто-то думает, что я поддался влиянию вчерашних россказней, то он ошибается. Просто колодец дело такое. Может, Петрович уже с утра принял для храбрости и при вскрытии упадет внутрь. Или ногу прищемит. Ну или еще чего. С похмелья то всякое может случиться.
- Удлинитель принеси, - просит хозяин, - Там на кухне на холодильнике.
Только сейчас я замечаю, что на земле стоит старый обшарпанный магнитофон. Кассетный. Представляете? Мне начинает казаться, что я стремительно погружаюсь на глубину.
- Чё? - Петрович по виду достаточно бодр и вменяем, - Типа не двинулся ли я?
Я молчу и собираюсь уже идти за удлинителем.
- Нам песня строить и жить помогает. Нашей старые записи Цоя на кассетах. Всё хотел послушать, да некогда. Может пленка размагнитилась или магнитофон не работает. А с люком проваландаться можем несколько часов. Или ты против?
- Да нет, сто лет не слушал музон по кассетнику.
Пару минут мы тратим для того чтобы подключить магнитофон и в утреннем воздухе плывут звуки бессмертных песен. Это конечно не пять один и не эм-пэ-три. Музыка будит воспоминания о юности, наполненной пионерскими галстуками, дипломатами и мороженным по двадцать копеек. Звучит "Пачка сигарет", "Группа крови", "Кукушка". Мы молча слушаем и думаем каждый о своём.
Наконец Петрович вздыхает, и встав над плитой приступает к вскрытию. Сразу же цепляет люк и сдвигает его в сторону. Пленка как специально, для пущего театрального эффекта, кончается и магнитофон замолкает.
- Реверса нет, - замечает Петрович, закрывая нос. Воняет конкретно. Плохой такой запах. Разложения. И следы. Ну, это я так думаю, что следы. От виднеющейся глубоко внизу кромки воды до самого верха тянуться вертикальные царапины. На обратной крышке люка тоже куча царапин.
Всё это похоже на какую-то фантасмагорию. Вчерашняя пьянка, песни Цоя на кассетнике и дыра колодца с царапинами на затянутых плесенью стенках. Петрович морщит лоб и стоит покачиваясь на носках. На секунду меня охватывает страх, что он сейчас упадет туда и... А что дальше? Вылезет чудище и его сожрет. Как-то так. И что я Алене буду мычать неизвестно. И участковому тоже. И присяжным.
Петрович одним могучим движением возвращает люк обратно, втыкает лом рядом и подхватив магнитофон идет в дом. Я плетусь следом. На столе меня ожидаемо ждут два полный граненых стакана водки и Петрович. Молча выпиваем. Потом Петрович начинает куда-то названивать и о чем-то договариваться. Ругается, высчитывает что-то на бумажке. Увидев, что водка практически кончилась, отправляет меня в магазин. Вернувшись, я вижу, что Петрович сидит с видом человека, всё для себя решившего.
Примерно к концу второй бутылки, во двор подъезжает бетоновоз, за ним еще две машины. После получаса ругани, новой дыры в заборе и повторного вскрытия люка, в колодец последовательно сливается три партии бетонной смеси. Водители получают деньги и уезжают. Мы закрываем люк и возвращаемся в дом.
- А ты крутой, - говорю я Петровичу, и мы начинаем ржать как сумасшедшие.
Испугались мы здорово. Настолько, что Петрович потратил большую часть отложенных на ремонт денег. И ему еще предстоит объяснения с женой. Возможно, нам следовало установить камеру или ловушку. Или привлечь кого-то по опытней в таких делах чем мы. Но Петрович решил этот вопрос кардинально. Поступок этот может и не геройский, но в характере Петровича. Малыш перестал выть и напоследок облизал меня. Правильно ли мы сделали? Возможно, хозяин дома рассказал мне не всю предысторию. Поэтому мне трудно судить о правильности. Была проблема, о которой, напомню, я знал не всё. Тот, у кого она была решил её несколько кардинальным способом. Но решил. Вот собственно и всё. Вся история про колодец. Как я и обещал, короткая.