Константинов Алексей Федорович : другие произведения.

Больничка

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Студент-пятикурсник Юра Шевелёв начинает собирать материалы о городской психиатрической больнице, которая "прославилась" на весь город в семидесятые из-за скандальной истории с гибелью сразу нескольких пациентов. Оказывается, что отец его хорошей подруги Пётр Гаврилович работал в тот период времени санитаром в той больнице. Нарушив данное подруге обещание не тревожить её тяжело больного отца, Юра приезжает к нему и завязывает беседу, намереваясь выяснить, какие тайны хранят стены старой больнички.
  Больничка.
  1-1994
  Здание городской психиатрической больницы располагалась на самой окраине города и по праву считалось самой старой постройкой в этих местах. Богатая история монастыря, построенного в конце восемнадцатого века, его реконструкция и перестройка во времена революции, уничтожение кладбища, находящегося у монастыря, и, собственно, превращение в больницу, привлекала местных историков. Много непонятного и загадочного было связано с больницей, начиная с момента ее основания и заканчивая сегодняшним днём. Загадочное групповое самоубийство больных в семидесятых, смещение заведующей, а потом ее восстановление, преклонный возраст значительной части персонала, аварийное состояние здания и все растущий наплыв пациентов - все это указывало на то, что город нуждается в постройке новой психиатрической больницы. Поговаривали, что однажды подобный проект возник у одного из представителей городской власти, но нужные бумаги градоначальник подписывать не стал, сославшись на нехватку средств, и хода проекту не дали. Пришлось довольствоваться тем, что было. Да, больница располагалась в неблагополучном районе (достаточно сказать, что около половины пациентов до попадания в неё жили неподалеку), да, без срочного ремонта она очень скоро должна была прийти в аварийное состояние, но мало кого это волновало. А между тем история города всегда была тесно связана с этим зданием, можно сказать не мыслилась без него.
  ...
  Точно неизвестно, когда был основан монастырь, зато легенды о том, что послужило стимулом к его строительству ходили по городу до сих пор. Поговаривали, что в стародавние времена басурмане пленили жителей близлежащей русской деревушки и потребовали, чтобы те отреклись от христианства и приняли новую веру, но получили отказ. Тогда они убили всех мужчин, а женщин и детей привели на поляну, окружили плотным кольцом и, набросав хворосту, подожгли его, в надежде сжечь несчастных православных. Разгоралось пламя, дети жались к своим матерям, все пространство поляны наполнилось густым дымом, языки пламени подбирались к обреченным. Торжествовали басурмане, пленные прижимались к земле, ползли подальше от огня, понимая, что все равно не спастись. И тогда встала древняя бабушка, самая старая женщина деревни. Окинула взглядом пылающую поляну и воскликнула: "Христе, Боже наш, что же это делается, за что же босоногие дети страдают, чем же мы такую участь заслужили?!" Слова эти прозвучали как гром, басурмане попятились, кольцо разомкнулось. Но уже не выбежать с пылающей поляны - огонь не выпустит несчастных. И тогда случилось чудо. Словно туча накрыла небо, вспорхнули все птицы с деревьев и понеслись к ближайшему озеру. Каждая птичка набрала в рот воды и полетела к поляне. И одним махом сотни птиц выплюнули воду, и потухла поляна, и попятились басурмане, и не посмели больше нападать на эту землю. Так спаслись несчастные. И когда слух об этом чуде достиг государя, он тут же издал приказ построить на том месте монастырь. И был выполнен этот приказ, и в первые годы много монахов и паломников побывало в этих местах. Стали люди тут селиться, так и возник городок. Но, несмотря на почитание сего святого места, сторонились люди монастыря, никто не хотел рядом с ним строиться, да и монахи, которые там жили, рассказывали о том, что место это беспокойное. Вскоре на монастырской земле стали хоронить людей, так и образовалось кладбище. И долго такой порядок вещей сохранялся - монахи жили своей жизнью, горожане своей, изредка наведываясь в часовенку при монастыре помолиться. Но в семнадцатом году старые порядки были упразднены, все встало с ног на голову, и монастырь попытались уничтожить. С этим связана другая интересная история, которую так же частенько рассказывают дедушки и бабушки своим непоседливым внукам.
  ...
  Солдаты Красной армии расположились возле этого города, и внимание их привлек монастырь, в котором много богатств содержалось. Командиры лично стали наведываться в монастырь и мало-помалу вытаскивали все, что там хранилось святого. Их примеру последовали солдаты, и, наверное, они бы все разворовали, но сюда прибыли вышестоящие начальники, люди образованные, осознающие ценность древних икон. Заявили о том, что вещи, хранящиеся в монастыре - достояние республики, потому следует вывести их и отдать музеям. Так и поступили, забрав то немногое, что осталось внутри. Когда же начальники уехали, озлобленные командиры приняли решение монастырь этот уничтожить. Надо сказать, что когда священные вещи вывозились, с землей монастырской стало твориться нечто невообразимое - то земля вдруг затрясется, то солдат, бродивший возле монастыря, пропадет неведомо куда, то еще какая неприятность случится. Потому и решили его снести, дабы люди на власть новую не роптали и не поговаривали, что все это - проявления гнева Господня. И вот заложили пять бомб - одну у основания, другие разбросали внутри - и взорвали их все разом. Да только смотрят солдаты - на месте монастырь. Тогда даже самые неверующие перекрестились, да и отказались взрывать строение. А командиры получили приказ идти дальше, некогда им было возиться со старым зданием, ушли солдаты, а монастырь так и остался стоять. Гражданская война закончилась, началась грандиозная стройка, небольшой городок стал расти, а вместе с тем, умалишенные, которые прежде при монастыре жили, неудобство жителям стали доставлять (не знаю почему, но в те годы юродивых стало как никогда много). Вот и приняли решения власти сделать из монастыря лечебницу, то бишь больницу для душевнобольных. А на месте кладбища монастырского провели дорогу, при этом часть тел до сих пор под землей осталась. Когда рабочие ремонт затеют, нет-нет, да и отыщут кого-нибудь из усопших.
  Такие вот истории рассказывали местные старики и старушки своим внукам, а у тех любопытство разогревалось. Частенько ребята кружились возле забора лечебницы, загадку его хотели разгадать, да их вечно сердитый персонал разгонял. А потом случилась загадочная и до конца не ясная история с групповым самоубийством, заведующая лишилась доверия и была снята, да и остальной персонал обновили. Что в действительности тогда произошло в больничке знала, наверное, только заведующая да доверенные доктора. Особой огласки эти самоубийства не получили, историю удалось замять, осталась лишь сухая заметка в старой газете, номер которой хранился в городской библиотеке. Туда и заглянул в тысяча девятьсот девяносто четвертом году герой нашего повествования Юрий Павлович Шевелев, студент пятого курса факультета журналистики, искавший идею для новой статьи, которую ему поручили написать в городскую газету.
  ...
  - Лена, ты что ли? - Юра приветливо улыбнулся, заметив свою хорошую подругу, которая сидела за заваленным книгами столом и что-то усердно зубрила.
  - Что ли я, - девушка на секунду отвела взгляд от страниц. Живые карие глаза внимательно изучали лицо Шевелева. Через секунду девушка широко улыбнулась, продемонстрировав красивые белые зубы. - Юрка, не ожидала тебя здесь увидеть, - Лена была рада встретить своего друга, с которым была знакома еще со школы, правда она была на год младше его и тогда их отношения как-то не завязались, зато, когда они повторно познакомились в университете, то стали чуть ли не лучшими друзьями, много времени проводили вместе, одно время даже встречались. Но что-то у них не заладилось, и они расстались на долгое время, и до сегодняшнего дня не виделись.
  - Да я и сам удивился, когда себя здесь увидел, - Юра сел рядом на свободный стул. - Ну рассказывай, как ты? Я ведь тебя месяцев пять не видел.
  - Да все как обычно. Учеба, работа, уход за отцом, - произнося это девушка отвела взгляд в сторону. Ее отец был тяжело болен, сам не мог ходить, то ли был парализован, то ли пережил инсульт. Девушка никогда не распространялась о том, что с ним произошло, а Юра никогда и не интересовался, считая это неприличным.
  - Как там Петр Гаврилович? - черты лица Юры смягчились. Ему искренне было жаль пожилого мужчину, который всегда трепетно относился к своей дочери и отличался крайней недоверчивостью к её друзьям. Правда, с Юрой он сумел найти общий язык, подшучивал над журналистом, а тот как мог, отшучивался в ответ, стараясь не задеть чувств больного.
  - Всё так же. Просит отдать его в дом идвалидов, говорит, что он для меня обуза, только мешает зажить самостоятельной жизнью, - по всему было видно, что девушка напряглась, она очень любила отца и не хотела об этом разговаривать. Юра это прекрасно понимал и хотел перевести разговор, но не мог удержаться и не задать еще один вопрос.
  - А что говорит Аделаида Ивановна? - спросил Юра. Так звали маму девушки. Если бы Шевелева попросили охарактеризовать эту женщину одним-двумя словами, он бы сказал "старая стерва", пусть даже это и не совсем красиво. То была страшная женщина. Петр Гаврилович сумел обеспечить ей старость, подарил полученную им ещё в советское время приватизированную квартиру (они были в разводе, и до того, как получить собственную жилплощадь от бывшего мужа, Аделаида Ивановна долгое время жила вместе с Леной у своих родителей), старался помогать материально, баловал Лену. А потом он заболел, и Аделаида Ивановна отвернулась от него. Более того, она старалась выселить его из дома в деревне, в котором он жил, и отправить мужчину, ставшего обузой, в дом престарелых, избавиться от дочери, поселив её в отцовском доме, и продолжить заниматься любимым делом - покупать кучу шмоток, красоваться ими перед своими подругами, да крутить шашни с мужиками. Аделаиде Ивановне было сорок лет, но больше тридцати ей никто не мог дать, любовники часто были гораздо моложе, они же её и содержали.
  Но Лена внесла коррективы в планы матери, заявила, что переезжает к отцу и будет за ним ухаживать. Аделаида Ивановна не стала возражать, даже оживилась - она давно хотела избавиться от дочери. Это было два года назад, девушке тогда исполнилось лишь девятнадцать и совмещать учебу в университете с работой оказалось ой-как непросто, особенно когда в стране царила жуткая безработица и перманентный кризис. Не без помощи соседей и друзей Петра Гавриловича она справилась, успешно училась и в следующем году должна была окончить университет. Целеустремленность Лены восхищала Юру, он часто представлял себя на месте Лены и не мог с уверенностью сказать, что сумел бы пройти эти испытания и не пасть духом.
  - Она с ним полностью согласна, но следом заявляет, что дом мне не оставит, сама там будет жить, квартиру сдавать, а мне лучше подыскать съёмное жилье. Как видишь, у меня ничего не изменилось, - с горечью закончила девушка.
  - Прости, что затронул эту тему, - Юра опустил голову. Ему не хотелось лишний раз напоминать подруге о её проблемах.
  - Да ничего страшного, - Лена натянуто улыбнулась. - Честно говоря, мне уже давно хотелось поговорить обо всем этом, да только слушателя не находилось. Так что мне даже легче стало. А ты-то как? Продвигаешь отечественную журналистику?
  - Продвигаю помаленьку. Я сюда и заглянул для того, чтобы написать новую статью.
  - И о чем она? Опять "Полтергейст в квартире напротив"? - Лена улыбнулась, напомнив о забавном случае из их детства.
  - Да нет, на этот раз все серьезнее, - Юра широко улыбнулся в ответ, вспомним свою первую статью, как он по сегодняшний день считал, серьёзное научное исследование. Он написал ее классе в седьмом и разместил в стенгазете, за содержанием которой никто из взрослых не следил. Надо отметить, что никогда еще она не пользовалась такой популярностью. Дело в том, что в ней рассказывалось, как он исследовал полтергейст в квартире его соседки и некоторые подробности этого расследования были довольно-таки забавными. Чего только стоит фраза "тщательное исследование бочка унитаза никакого результата не дало, но я ощутил присутствие некоей загадочной силы". Все это он писал серьезно, но школьники восприняли статью как шутку и долгое время отпускали довольно обидные замечания. Правда со временем Юра тоже стал посмеиваться над своей статьей и даже написал продолжение, на этот раз исключительно юмористическое. Оно, как и оригинал, пользовалось большой популярностью, только закончилось всё это серьезной беседой с классной руководительницей. - Нужно написать о городских проблемах. Что-нибудь социально значимое.
  - И о чем ты собрался писать?
  - Понятия не имею. На мой взгляд, у нас в городе все благополучно! Конечно, можно написать про плохие дороги, низкие пенсии и зарплаты, безработицу, рост преступности, но это все слишком банально. Так что у меня нет никаких идей. Может ты что-нибудь посоветуешь? - Юра шутливо-вопросительно посмотрел на подругу.
  - Напиши про ... - Лена замолчала, не зная, что подсказать. - А что это у тебя в руках? - девушка заметила пожелтевшую газету, которую Юра сжимал в левой руке.
  - А, да здесь статья о нашем дурдоме. Рылся в архивах и случайно натолкнулся на нее. Собирался почитать и тут заметил тебя.
  - О чем она конкретно? - девушка внезапно напряглась.
  - О самоубийстве пациентов. Думаю, ты слышала эту байку. Дело было в семидесятых, несколько больных забаррикадировались в палате и повесились на простынях.
  - Я уже и забыла, что ты всегда интересовался всякой гадостью, - девушка почему-то разволновалась, И Юра это заметил, но расспрашивать ее не стал.
  - Это не гадость, а одна из самых интересных загадок нашего города. Неужели ты не слышала истории о больничке, никогда в детстве не бродила в ее окрестностях?
  - Нет, - сказала, как отрезала Лена. Она явно не хотела об этом говорить. Похоже, какое-то неприятное воспоминание было связано с психиатрической больницей, и девушка не желала об этом даже думать. - Зато я знаю, о чем тебе написать.
  - Внимательно слушаю.
  - Больница ведь старое здание, его давно пора сносить, а городской совет никак не примется за строительство нового. А ведь в проект бюджета уже вносили статью с выделением средств на строительство новой психушки. Но тот проект неожиданно не утвердили. К тому же в ней остались работать одни пенсионеры, молодым специалистам просто не дают хода. На фоне катастрофической безработицы это актуальная проблема.
  - Считаешь? - Юра задумался. Идея действительно была интересной. - Знаешь, пожалуй, я этим займусь, на самом деле интересное дело. Как раз смогу осветить загадку семьдесят первого года, и узнаю много чего интересного из истории города. Спасибо!
  - Не за что. Только, чур, половину своей журналисткой зарплаты будешь отдавать мне! - пошутила Лена.
  - Милая Лена, - Юра подскочил со стула, встал на одно колено. - Я буду отдавать тебе всю свою журналистскую зарплату, при условии, что ты будешь понимающей женой. Выходи за меня, Лена, я буду тебе относительно верным мужем.
  - Встань, юродивый. Будешь так шутить и дальше, свяжешь свою жизнь с этой больницей надолго, возможно навсегда.
  - Спасибо за доброе пожелание, но как верная жена, ты должна будешь сопровождать меня повсюду.
  - А кто тебе сказал, что я буду верной женой?
  - Хотя бы относительно верной? - с надеждой в голосе спросил Юра.
  - Правильней спросить, буду ли я твоей женой.
  - Что же, я дам тебе время поразмыслить над тем, чего ты лишаешься, но знай, помимо тебя у меня много кандидатур на эту почетную роль. Нет, не роль, даже должность жены! Я бы даже сказал призвание. Ты думай, а я пока пойду займусь добычей хлеба для нашей будущей семьи, - Юра встал, свернул газету в трубочку. - Было приятно поболтать с тобой, Лена. До встречи.
  - Пока! Ну ты не забывай меня, звони. У отца отличная библиотека, приезжай посмотреть книги, а то ты только у меня на квартире был, а в селе ни разу.
  - Обязательно позвоню, но не ради книг. Было бы неплохо как-нибудь прогуляться вместе, поболтать обо всем на свете как в старые добрые времена.
  - Я девушка занятая, так что не обещаю, не обещаю, - кокетливо протянула Лена. - Но ты позвони, а там посмотрим. Пока Юра!
  Будущий журналист помахал рукой, улыбнулся напоследок и направился в читальный зал, заниматься статьей. Он и не предполагал, что эта работа станет такой увлекательной.
  2-1994
  Следующим вечером Лена уже собиралась ложиться спать, поскольку на работу ей надо было ехать к четырём утра, когда старый дисковый телефон задребезжал, издавая противный низкий гул. Это означало, что кто-то пытался дозвониться. Она подняла трубку и сразу же услышала голос Юры.
  - Привет, Ленчик. Это Юра, узнала? Я тут занялся этой статьей, думал в социалку уйти, но тут, скажу тебе, очень много всякого любопытного. Например, ты знала, что нынешняя заведующая когда-то сама была пациенткой больнички? Но самое интересное - я, возможно, сейчас ляпну что-то лишнее, но ты сама виновата, поскольку об этом никогда не рассказывала - я отыскал в городских архивах отчёты о служебной проверке психлечебницы после того случая с массовым самоубийством. Там был полный список сотрудников. И тут вдруг выяснилось, что одного из санитаров лечебницы звали Москалев Пётр Гаврилович. Только не говори, пожалуйста, что он полный теска твоего отца, я всё равно не поверю.
  Лена сдавила трубку, поджала губы. Хорошо, что Юра не видит, иначе заметил бы, как сильно она разволновалась.
  - Ну да, мой отец там работал. Я поэтому и попросила тебя посодействовать сносу здания, потому что знаю из первых уст, в каком оно состоянии. Ты же вроде серьёзный журналист, зачем тебе скандал давно минувших дней? Или планируешь в жёлтую прессу податься?
  - А почему жёлтую прессу? Тема советских репрессий сейчас очень востребована. Все мы знаем, как психиатрию использовали для борьбы с несогласными. А вдруг те семеро перешли дорожку любимой партии? Мне кажется, тема достойная внимания, нет?
  - Мой отец тут при чём? - холодно спросила Лена.
  - Да ни при чём, извини, - спешно дал заднюю Юра. - Просто я подумал, это интересный факт. И мне стало любопытно, почему ты о нём не рассказывала.
  - Уже ответила, - Лена немного успокоилась, - к твоей статье это ведь никакого отношения не имеет? Ну так зачем тебе об этом знать?
  - Может и незачем, - протянул Юра. - Ну а если вдруг ты не против, может я с твоим отцом на эту тему побеседую?
  - Нет! - сказала, как отрезала Лена.
  - Всё-всё, - Юра снова пошёл на попятную. - Тогда давай завтра встретимся, пообщаемся, как смотришь на такое?
  - Завтра не могу, у меня с четырёх утра до двенадцати смена на заводе, а потом сразу на пары нужно ехать.
  - Ну ладно, тогда как-нибудь в другой раз. Я тебе обязательно позвоню. Пока!
  - Постой! - Лена решила перестраховаться. - Юр, мой отец очень больной человек, а с тем эпизодом его карьеры у него связаны самые неприятные воспоминания. Дай мне слово, что ты даже не будешь пытаться заводить с ним разговор на эту тему.
  - Конечно, даю слово, - пообещал Юра.
  - Прости, что была так груба с тобой, - смягчилась Лена. - Просто я очень люблю своего папу.
  - Я знаю, Лен. Ты меня прости, что затронул эту тему и побеспокоил тебя. Больше не повторится.
  - Да ничего, до скорого.
  - Пока.
  ...
  Если бы не просьба Лены, Юра, наверное, всё-таки не решился беспокоить её отца. Но теперь он был уверен, что Петру Гавриловичу известно нечто важное о развернувшихся в больничке событиях. Как хороший друг, он обязан был сдержать данное подруге слово. Но как хороший журналист, обязан был это слово нарушить. Рассудив, что общественный долг превыше долга личного, Юра не стал откладывать в долгий ящик, попросил у своего отца машину и решил переговорить с Петром Гавриловичем этим же утром.
  На улице было еще темно, когда Юра выехал из гаража. Деревня была совсем недалеко от города - двадцать-тридцать минут езды, не больше - но Юра хотел приехать пораньше, чтобы застать момент отъезда Лены. К тому же, он так разволновался из-за своей затеи, что не смог уснуть. Может быстрая езда отвлечет от грустных мыслей? Но главной причиной, по которой Юра выехал так рано, было желание посмотреть на больничку в предутренние часы. Настолько ли это жуткое место?
  Юра открыл окно, закурил сигарету и нажал на газ. На дорогах не было никого, поэтому Юра разогнал машину до предела. "Какой русский не любит быстрой езды" - гласит пословица. Юра не был исключением. Все проблемы вылетели из его головы, когда дорожные полоски слились в одну длинную полосу. Решив поднять настроение, Юра включил приемник, поймал какой-то незатейливый мотивчик, стал выстукивать его пальцами на руле, вглядываясь в огни ночных улиц. Юра полностью погрузился в скорость. Уже ничего его не тревожило. Существовал лишь он, машина, да узкая полоска дороги, ведущая в неизведанные земли. Спать перехотелось, настроение поднялось. Юра начал подпевать. Вдруг в радиоприемнике пошли помехи.
  - Что за ... - Юра ударил кулаком по магнитоле, это, однако, не принесло никаких результатов. Тогда он принялся крутить ручку настройки частоты, но приемник издавал лишь тихое шипение. На какой-то частоте Юра уловил какой-то звук. Он быстро прокрутил обратно. Действительно чей-то голос монотонно и невнятно повторял одну и ту же фразу, которую невозможно было разобраться. Юра остановил машину и вслушался.
  - Конец пути, - произнес жуткий голос, и эфир снова заполнился радиопомехами.
  - И что это значит? - Юра отвлёкся, наконец, от приемника и с недоумением посмотрел в окно автомобиля. Он остановился прямо напротив больнички.
  Занимался рассвет. Старое здание главного действительно выглядело зловеще в кровавых лучах восхода. Желтоватые облупившиеся стены, изгибавшийся буквой "П" фасад, лукообразная башенка над крышей - единственное напоминание о монастырском прошлом - высокие черные тяжелые двери, напоминавшие пасть мифического морского чудовища. На мгновение показалось, что "лапки" буквы "П" удлиняются, тянутся прямо к автомобилю, стремятся схватить его, затащить к себе в пасть, засунуть сразу в глотку, туда, откуда уже не возвращаются.
  Юра ощутил, как сердце заколотилось в груди, отвёл взор в сторону. Они с пацанами бывали здесь в детстве, но он никогда не испытывал ничего подобного. Да и как так вышло, что Юра не заметил, когда добрался до больнички? Он же специально выехал пораньше, чтобы взглянуть на неё ночью. Спустил рукав, глянул стрелки "Командирских", которые подарил ему отец на пятнадцатилетие - пятнадцать минут шестого.
  - Чертовщина какая-то, - пробормотал Юра. Выходило, что он был в пути почти два часа, когда дорога до больнички занимала пять минут.
  Бросил короткий взгляд на главный корпус, рощицу, что росла перед ним, высокий кирпичный забор, металлические ворота. Здание как здание.
  Решив, что он просто запутался во времени, Юра выкинул происшествие из головы и поехал дальше.
  ...
  Через пятнадцать минут после того, как Юра совершил остановку у больнички, он въехал в деревню Масловка. Несмотря на раньё, в деревне жизнь уже била ключом. Пастухи гнали скот по полям, женщины кормили куриц, парни возились на дворе. Лишь возле дома Петра Гавриловича никого не было. Оставалось надеяться, что Лена уже ушла, а не задержалась в силу каких-то непредвиденных обстоятельств.
  Автомобиль медленно въехал на приусадебный участок и остановился. Юра вышел из машины и постучал в калитку. Если вдруг Лена дома, сделает вид, что приехал её проведать. Но никто не торопился открывать ему. Осмотревшись по сторонам, Юра убедился, что уже привлёк внимание местных. Один старичок на противоположной стороне широкой деревенской улицы сидел на лавочке у забора, потягивал самокрутку и пристально на него смотрел. Прохожий мужичок с тележкой с любопытством посмотрел на автомобиль и его владельца. Лене точно донесут, что он здесь был. Пути назад не было.
  Юра бесцеремонно открыл калитку и вошёл во двор. Несмотря на то, что хозяин был неходячим, обстановка у дома была идеальной: заасфальтированная площадка выметена, в клумбах перед фасадом ни сорнячка, растут красивые высокие цветы, названия которых Юра не знал, вся огородная утварь аккуратно составлена у дверей сарая. Сам дом находился в довольно-таки сносном состоянии: свежая побелка, новенькой деревянное крыльцо, красивая черепичная крыша. От обстановки так и веяло пасторальной умиротворенностью.
  Недолго думая, Юра поднялся на крыльца, громко постучал, разулся и вошёл внутрь. Миновал прихожу, очутился в кухне, где не было никого, а на столе остались брошенная сахарница, чашка с остатками чая на дне и блюдце, перешёл к проходной комнате, за которой располагались спальни.
  Петр Гаврилович дремал у огромного окна, выходившего к дороге. Мирно сложив ладони на животе, склонив голову на грудь, он шумно храпел.
  - Пётр Гаврилович, - прошептал Юра, прикоснувшись к плечу мужчины, - Пётр Гаврилович.
  Тот дернулся и приоткрыл глаза.
  - Юра? - узнал он старого друга своей дочери. - Что ты тут делаешь?
  - Я пришел поговорить с вами по поводу статьи над которой я сейчас работаю.
  - О чем она? - Геннадий Павлович попытался изобразить интерес, но ему это не очень удалось.
  - О городской психиатрической больнице, - Юра очень надеялся, что мужчина адекватно отреагирует на эти слова.
  Мужчину словно бы окатили из холодного душа. Он мгновенно проснулся, взгляд его сделался колким, пытливым, черты лица заострились.
  - И чем же я могу тебе помочь, - Пётр Гаврилович стал мрачнее тучи.
  - Мне стало известно, что вы работали там санитаром некоторое время.
  - Откуда ты это узнал? - он тяжело вздохнул, - Ленка рассказала? - вынес свой вердикт Пётр Гаврилович.
  - Нет, она тут ни при чём, - возразил Юра. - Я рылся в архиве, искал материалы о том самоубийстве, ну, вы наверняка знаете, и там был отчёт комиссии, которая проводила проверка, список персонала.
  Пётр Гаврилович кивнул.
  - Понимаешь, Юра, это был тяжелый период, тогда погибла моя первая жена. Многое могло примерещиться из-за стресса. Это очень болезненная тема, и я бы не хотел вспоминать о тех днях...
  - Что же, тогда я напрасно вас побеспокоил. Я никоим образом не хочу причинять вам какие-нибудь неудобства, - Юра развернулся к лестнице, мысленно ругая себя за свою затею.
  - Какой ты торопливый, слова сказать не дашь. Да, это тяжело вспоминать, но я должен это сделать по той простой причине, что народ должен знать правду. В советские времена все это скрывалось, и я не мог рассказать, но теперь, когда выдался такой шанс, я не могу отказать тебе в этом. Что ты хотел узнать о больничке? За те полгода которые я проработал там мне стали известны многие тайны этого места, может что-нибудь пригодиться тебе в твоей работе. Спрашивай, я готов.
  "Мужик тоже ставит общественное выше личного, молодец!", - мысленно похвалил Юра Петра Гавриловича.
  - Знаете, может вам лучше рассказать все самому. Как вы туда попали, по какой причине и так далее? Я тут дорогущий диктофон прикупил, всё запишу, так что не спешите. Попытайтесь вспомнить всё.
  - Тогда начну. Это было двадцать три года тому назад. Я был молод и силен, недавно женился, учился в техникуме и искал подработку. Один друг посоветовал устроиться санитаром в больничку. Сказал, мол, все больные спокойные, силу редко применять приходиться. Я купился на это. Как только приехал по адресу, то увидел ее такой, какой она сохранилась по сей день. Желтые стены, обвалившиеся карнизы, старая сантехника. Сейчас это вроде как естественно смотрится, тогда же это было дико. Ведь государство выделяло хорошие деньги на ремонт зданий, любая другая больница в городе выглядела как новенькая. Меня это, конечно, не волновало, поэтому я сразу же пошел в регистратуру, узнать о том, к кому можно обратиться по поводу работы санитаром. Меня направили к главному врачу. Она была похожа на больничку: такая же старая, желтая, обветшалая...
  3-1971
  Старая, седая, с кожей пергаментного цвета, Ольга Васильевна что-то неторопливо записывала на лист бумаги. Напротив неё сидел крепкий широкоплечий черноволосый парень Петя Москалёв, тихонько постукивавший пальцами по столешнице.
  - Прекратите, пожалуйста, - скрипучим голосом произнесла заведующая, раздражённо посмотрев на отбивавшую незатейливый ритм руку мужчины.
  - Простите, - Петя вытянул пальцы и положил ладонь на стол. Замучившись ждать, он уже не знал, чем себя занять. В окне однообразный пейзаж - уютненький лесок, третий корпус больницы, самый высокий, с оставшимся со времён монастыря куполом на крыше, асфальтовые дорожки по которым бродят больные в синих халатах с родственниками или в сопровождении медперсонала. Удивительно, но почти все сотрудники психиатрической больницы преклонного возраста, хотя, казалось бы, работа тяжёлая, требует выносливости, пациенты часто ведут себя агрессивно, и молодой мужчина не всегда с ними справится. Но отчего-то пожилых врачей и медсестёр здесь было очень много.
  Петя успел поработать санитаром в простой больнице, и там он был в окружении почти одной молодёжи. Там же познакомился со своей женой, молоденькой хорошенькой медсестричкой Светой. Это была любовь с первого взгляда: они провстречались всего три месяца и сразу же сошлись. Пете было двадцать шесть, ей девятнадцать, и уже год они жили душа в душу. Оба хотели завести ребёнка, но их очень беспокоила бытовая неустроенность: молодой паре приходилось жить у родителей Пети. Жена пронюхала, что за работу в психиатрической больнице квартиру могут дать вне очереди, предложила Пете там поработать, а после планировала и сама туда устроиться. Тем более что зарплаты были существенно выше, чем в обычной больнице. Сказано - сделано, и вот Петя в кабинете главного врача Ольги Васильевны Коровиной.
  - Сразу скажу, - заговорила главврач, после того, как закончила писать на листке (на это у неё ушло не меньше десяти минут), - зарплаты здесь хорошие, как у квалифицированных рабочих на заводе, но текучка большая. Чаще всего санитарами здесь подрабатывают молодые студенты или пожилые мужчины, которым больше некуда податься. Ни те, ни другие долго не выдерживают. Сами понимаете, Пётр Гаврилович, контингент здесь специфический. Ну да вы работали в медицинской сфере, сами всё понимаете.
  - Да, конечно, - кивнул Петя.
  - Тогда пойдемте, я вам всё здесь покажу, - старушка встаёт, её слегка шатает, но на ногах удержаться получается. Подобно улитке она подбирается к двери, медленно открывает её и жестом приглашает Петю выйти наружу.
  За дверью коридор: паркетный пол, стены, нижняя часть которых покрашена в голубой цвет, а ближе к потолку краска переходит в побелку, приставленные к стенам новые лавочки, на которых сидят больные в кипенно-белых халатах, некоторые беседуют, другие любуются растениями в кадках, с правой стороны большие окна, через которые помещение наполняется теплым дневным светом, слева палаты, двери в которые открыты нараспашку.
  - Как вы уже догадались, товарищ Москалёв, здесь у нас дневной стационар. Мороки не много, поэтому персонал в основном возрастной. Люди здесь любят свою работу и место, многих на ноги поставили, - Ольга Васильевна перешла на шёпот. - Не представляете, кто у нас здесь бывает: и депутаты, и первые секретари. Кажется, только космонавтов не было, - морщинистое желтое лицо главврача скомкалось, на нём возникло нечто, похожее на улыбку. - Нервы сдают, срыв и сразу к нам, прокапаться. Но вы работать будете в другом отделении. Пройдёмте.
  Они миновали коридор, подошли к железной двери с окошком, Ольга Васильевна постучала, окошко открылось, в нём возникло сердитое лицо пожилого мужчины, которое мгновенно разгладилось, как только его обладатель осознал, кто пришёл.
  - Здравствуйте, Ольга Васильевна! - заискивающе поприветствовал он начальницу. - Сейчас открою.
  Окошко захлопнулось, мужчина долго возился с замком, наконец, справился и подобно дворецкому в лучших домах Англии открыл, придерживая дверь, провожая невозмутимым взглядом посетителей.
  - Знакомьтесь, Демьян Викторович, соискатель на должность санитара, товарищ Москалёв. Простите, запамятовала, как вас по имени-отчеству? - главврач обратилась к Пете.
  - Пётр Гаврилович, - отозвался мужчину, протянув руку Демьяну.
  Тот пару раз хлопнул глазами, как-то нервно посмотрел на протянутую ладонь, но потом всё же едва коснувшись пожал её. От Пети не укрылось, что в процессе этого привычного социального ритуала Демьян морщился и нервничал.
  "Странный мужик", - подумал Петя, пока они перешли в отделение для тяжёлых пациентов. Всё те же стены и тот же пол, но кадок с цветами нет, на окнах решётки, а ножки лавочек прикручены к полу. Пете стало немного жутковато от этого зрелища.
  - Здесь у нас палаты, когда будете дежурить, нужно каждые десять-пятнадцать минут ходить и контролировать пациентов, - монотонно проговаривала Ольга Васильевна, словно бы читая подготовленный заранее и порядком надоевший текст.
  Петя практически не слушал её, разглядывал палаты и больных. Тесные ряды кроватей, кто-то сидит и качается из стороны в сторону, но большинство лежит, одни неподвижно, другие обеспокоенно. Один, на кровати у стены, сел, задрав ноги на матрас и, согнув их, обхватив колени руками, раскачивался, издавал очень противные звуки, отчасти напоминавшие стоны, а отчасти мычание коровы. Другая палата была поменьше, контингент там, однако, был гораздо хуже. Над одним пациентом корпел молодой крепкий санитар плюс-минус Петиных лет. Больной справил большую нужду прямо в штаны, штаны пришлось снять, а ноги и зад отмывать от следов испражнений. Ещё один пациент смотрел каким-то жутким нечеловеческим взглядом на Петю с Ольгой Васильевной. Поза была жутко неудобная: одна рука вывернута, кисть засунута под мышку, а локоть оттопырен; вторая согнута в каждом суставе, а запястье прижато к затылку; ноги растопырены, ступни тоже смотрят в разные стороны, изгибаясь под невероятными углами.
  - Издержки профессии, - прокомментировала работу молодого санитара Ольга Васильевна. - Ну потому и платят у нас в два-три раза больше. Имейте в виду, что и вам с таким придётся столкнуться. Это, кстати, Витя. Потом познакомитесь, не будем его отвлекать, процедура очень неприятная, скажу я вам.
  Всего в отделении было пять обычных палат, две из них рассчитаны на пятнадцать-двадцать человек, три остальные на пятерых каждая. В маленьких палатах все места были заняты, в больших свободные койки оставались. Впрочем, были в отделении ещё две особые палаты.
  - Здесь, - впервые в безэмоциональной речи главврача зазвучали торжественные нотки, - особенное место. Нигде в Союзе такого нет, товарищ Москалёв! Одиночная палата для больных с кататонической шизофренией. Используем абсолютно передовые методы лечения это тяжелого недуга!
  Дверь в "особенное место" была закрыта наглухо. Имелось, правда, небольшое окошко, в которое главврач предложила заглянуть Пете. Помещение без окон, стены покрашены в белый, потолок наоборот бледно-голубой, наверху также люминесцентная лампа, пол из окошка видно не было. У стены стояла кровать в которой застыл бледный молодой мужчина. Верхняя губа слегка задрана, глаза недвижимы, кожа бледная. Не сразу понятно, что больной жив. При дыхании ни грудь, ни живот не приходили в движение. Лишь пару раз Петя различил слабое подрагивание простыни, которой больной был укрыт, когда тот делал глубокий вдох. Отчего-то эта картина оставила у молодого санитара очень тягостное впечатление. О кататонии он, конечно, слышал, но никогда прежде не сталкивался. Зачем-то примерил это состояние на себя, представил, что это он лежит в той палате, абсолютно утратив чувство времени, да и вообще любые чувства. Просто застыл и лежит. И продолжаться это будет до конца его жизни.
  - Да, очень тяжелое зрелище. Но мы намерены поставить его на ноги! - обнадежила Петю Ольга Васильевна. - Психиатрия бежит семимильными шагами, Пётр Гаврилович. Но пойдёмте, нам осталось к палате буйных сходить.
  Коридор упирался в дверной проём, в котором вместо двери располагалась решётка. У стеночки сидел полноватый невысокий мужчина средних лет и читал какую-то газету. Решётчатая дверь была открыта, в палате работали врач и медсестра. Оба были преклонного возраста.
  - Здесь у нас располагается пост, а это Валера, - представила Ольга Васильевна санитара на табурете. Впрочем, она быстро утратила интерес и к Пете, и к Валере, пристально посмотрела на врача с медсестрой, стала прислушиваться к их разговорам. - Вы пока познакомьтесь, а мне нужно узнать у коллег, что они здесь делают.
  - Ну здорово! - Валера оживился, увидев Петю, крепко пожал его руку. - Ты санитаром к нам пришёл?
  - Привет! Да, санитаром. Говорят, платят хорошо.
  - Это да, - Валера сжал руку в кулак и оттопырил большой палец. - Но работка не для белоручек.
  - Да я и не белоручка. В армии работал в госпитале, там всякого насмотрелся.
  - Ну армейский госпиталь то другое. У нас тут увидишь больше. Жопы им мыть постоянно приходится, - Валера поморщился. - Но это ещё не худшее. Эти вот пассажиры, - он показал в сторону палаты для буйных, - такое временами вытворяют! Меня чуть не загасили разок. Всё что попало хватают. Заметил, они все босые? Кедами даже дерутся. И знаешь, так больно бьют! Кто рассказал, я бы не поверил. Ну и следить за ними нужно от греха подальше, потому что некоторые тяжелые вешаться пытаются, вены режут. Сам видел, как один раздолбал окно через решётку и крошечным осколочком себе всю руку изрезал. Хорошо, осколок был неглубокий, ранки все поверхностные, даже швы накладывать не пришлось.
  Петя понимающе кивнул.
  - Звучит страшновато. Но мы с женой детей решили завести, а своей жилплощади нет. Здесь, говорят, быстрее выдают. Поэтому попробую поработать.
  - Правду говорят. Вон, до тебя тут был другой молодой парень, Саня. Через полтора года уже двушку получил! Да и вообще, ко всему привыкаешь со временем. Хотя я здесь тоже задерживаться не собираюсь. Денег подкоплю, чтобы поувереннее себя чувствовать, и в нормальную больницу переведусь.
  - Меня больше буйных вот тот испугал, - Петя показал на дверь палаты с кататоником. - Как представлю себя на его месте. Это же прям кошмар какой-то!
  - Да, не говори. Но знаешь, что сказать хочу, тут кроме молодых, остальной персонал под стать "клиентам". Ты этого третьего санитара видел, Демьяна? Дед дедом, толку от него ноль. Мы с Витьком впахиваем, а он на дверях сидит. Врачиха наша, Ольга Батьковна, говорит, что нет желающих, так неправда всё это, постоянно приходят. Вот ты, например, пришёл. А она за этих дедов держится. Им по пятьдесят лет, скоро на пенсию, им бы какую должность попроще, ну нет, будем лезть буйных успокаивать.
  - Да этот Демьян мне вообще каким-то странным показался. Какой-то ... не такой.
  - Сам заметил, - согласился Валера. - Надеюсь, тебя возьмут. Ты парень нормальный. Но ведь всё равно эта овца будет расписание так формировать, что в каждое дежурство хоть один дед да будет!
  - А зачем она это делает? - заинтересовался Петя.
  - Знаешь, мне иногда кажется, что здесь у них... - начал Валера, но, краем глаза заметил, что главврач приближается, резко перевёл тему, - так что вы, Пётр Гаврилович, знайте, что коллектив у нас дружный и вы в него идеально впишитесь. Ведь так, Ольга Васильевна?
   Старушка сухо хихикнула, отстранённо кивнула.
  - Всё посмотрели, товарищ Москалёнко?
  - Я Москалёв. Да, всё.
  - Простите, конечно Москалёв. Но это был первый корпус. Во втором у нас врачи ведут приём, в третьем процедуры проводим, а верхние этажи используем для технических нужд. Поэтому показывать их вам не будут. Или надо?
  - Нет-нет, я увидел всё, что хотел.
  - Ну в таком случае пойдёмте ко мне в кабинет, - сказала Ольга Васильевна.
  Петя кивнул Валере на прощание, проходя обратно по коридору увидел, как Витя моет руки и тряпки в туалете, миновал Демьяна так, словно бы его и не существовало. В кабинете заведующей они ещё немного побеседовали, после чего Ольга Васильевна согласилась принять его на должность санитара, направила во второй корпус, в отдел кадров, где его должны были оформить.
  Закончив бумажную волокиту, Петя отправился на автостанцию и вернулся в родную деревню, в родительский дом. Ни Светы, ни отца с матерью, ни младших сестёр дома не было, поэтому Петя занялся домашним хозяйством - огород у них был очень большой и работы там поздней весной хватало - и в заботах провозился до вечера, когда все вернулись домой. Он быстро накрыл на стол, в гости к ним на ужин заглянули соседи, они поболтали обо всём на свете, рассказали последние политические анекдоты, поделились наболевшим, отец с соседом немного выпили, и ближе к десяти вечера растянувшаяся из-за внезапно нагрянувших гостей трапеза завершилась.
  Подробности о том, как прошло его знакомство с больничкой, Петя рассказал жене перед отходом ко сну.
  - Я такие вещи за столом не рассказывал, но сам видел, как молодой парень какому-то мужику жопу вытирал и потом от дерьма руки отмывал. Одно дело, утки выносить, другое дело такой вот фигней заниматься. Отработаю, конечно, месяц, но если будет невмоготу, уволюсь.
  - Конечно, Петя, - Света слабо улыбнулась и поцеловала его в щеку. - Квартира нам не горит. Если что, и здесь детей заведём, - она улыбнулась шире. - Дом большой, хозяйство есть, а жизнь в чём-то даже лучше города.
  - Ага, видел я, что за овощи в магазинах продают, - усмехнулся Петя, - мы такое скотине не всегда даём.
  Они ещё немного поболтали, потом начали целоваться, ласкать друг друга и, погасив настольную лампу, занялись любовью.
  4 - 1971. Первое дежурство.
  Первое дежурство Пети пришлось на ночную смену. Он постарался выспаться днём, для этого даже лёг позже обычного, но из этой затеи ничего не вышло. Поехал на вечернем автобусе в город. Салон был почти пустой, в это время ехали в основном из города, а не в город. Пока он любовался засеянными полями и стройными рядами лесополос, на него напала дрёма, и Петя провалился в пучину грёз. Снился странный сон. То ли про церковь, то ли про монастырь. Там жили люди, которые прикидывались христианами, всюду использовали христианские символы, но при этом сами поклонялись старым богам. Богам, которые не стремились увеличить число последователей, а наоборот покровительствовали лишь избранным. Которые таились и строили свои величественные планы вдали от мелкой человеческой возни. Последним образом, запечатлевшимся в памяти перед пробуждением, оказался расплывчатый образ бога, которому поклонялись жители монастырских земель. Сутулое, большое, чёрное, многоликое, многоокое, без рук и без ног. Величественное и жуткое.
  А потом Петю разбудил водитель автобуса и пугающий образ растворился.
  - Слышь, парень, ты пьяный что ли? Приехали, говорю. Докричаться до тебя не мог.
  - Простите, устал очень, - извинился Петя и, стараясь не смотреть в глаза водителю, который не поверил ему и посчитал пьяным, выскочил из автобуса, оставшиеся два километра протопал на своих двоих.
  В больнице почти никого не было. В первом отделении дежурила только пожилая женщина да медсестра, которая была ненамного младше её. Петя поздоровался с ними, на всякий случай представился - ведь его здесь пока никто не знал. Женщины как-то странно посмотрели на него, отстранённо кивнули, ничего не ответили и продолжили смотреть в окна, за которыми виднелся третий корпус больницы: единственное здание, которое напоминало о том, что здесь когда-то был монастырь, поскольку на крыше всё ещё красовался шпиль и купол. Крест, впрочем, спилили, из верхушки луковицы торчал лишь тонкий металлический хвостик.
  "Точно, - подумал Петя. - Вот откуда такой дурацкий сон. Здесь же когда-то был монастырь".
  Во время ночных дежурств в больнице он просматривал хранившуюся там медицинскую периодику и в одной статье по психологии прочитал, что сны представляют собой комбинацию из пережитого человеком и мыслей, которые его тревожат, быть может, даже оставаясь не вполне осознанными. Поэтому и приснился монастырь с людьми, а языческие боги - ну это, наверное, откуда-то ещё ухватил. Может из каких-то легенд, которые слышал в детстве?
  Петя направился в своё отделение. Там его встретил ещё один возрастной мужчина, слащавый и пухлый Пал Палыч, как он сам представился, немного заикаясь. Отчего-то появление Пети заставило его разнервничаться.
  - Очень рад с вами познакомиться. Очень рад. Вижу, вы крепкий мужчина, нам такие тут нужны, а то всякое, знаете, бывает, не всегда мы, старики, справляемся, - тараторил он, то и дело сбиваясь.
  Петя пожал ему руку, тот заулыбался. В его повадках Петя усмотрел что-то собачье, как будто пёс, которого всю жизнь били, впервые встретил человеческую ласку и заискивал, чтобы его ненароком снова не ударили.
  Вторым санитаром оказался Витя, с которым они толком не познакомились днём.
  - Да, мне говорили, что ты придёшь, - произнёс он, здороваясь с Петей. Рукопожатие оказалось очень крепким, даже болезненным. - Пошли, объясню, что да как, а вы у дверей посидите, Пал Палыч, хорошо?
  - Конечно, Виктор Андреевич, мне тут самое место, - похоже, мужчина заискивал перед всеми подряд.
  Когда молодые санитары отошли от своего третьего коллеги на почтительное расстояние, Витя завёл разговор.
  - Смотри, место тут такое.
  - Знаю, текучка большая, возиться с больными много...
  - Я не про то, - Виктор снова нервно оглянулся. - Знаешь, если бы когда я пришёл сюда, мне бы напрямую обо всём рассказали, сегодня я бы был благодарен. Но в тот момент покрутил бы у виска. Ты просто выслушай меня, но не делай далеко идущие выводы сразу, хорошо? Я и раньше работал в психушках, так что вся эта возня меня не пугает, платят хорошо, можно и потерпеть. Я тебе, Петя, говорю именно про эту психушку. Здесь... короче, здесь творится какая-то чертовщина. Не знаю, как точнее объяснить. Вот сидишь на посту и видишь... Только не подумай, что я сумасшедший. Глядишь на пациента и видишь там какую-то морду, то ли лошадиную, то ли свиную, - Витя снова запнулся. - Просто соблюдай некоторые правила, и всё будет хорошо. Смотри, привидится что-то безумное, просто зажмурься. Откроешь глаза - как не бывало. Во время обхода долго не разглядывай больных. И без особой надобности в отдельную палату с кататоником даже не думай смотреть. Всё сказал, там сам решай. Ты, наверное, примешь меня за психа, но я рассказал как на духу, чтобы помочь. Тут все об этом знают, кроме старичья, - Витя обернулся и коротко кивнул в сторону Пал Палыча, - да и они знают, просто придуриваются или врут. Им ни в коем случае не доверяй. Сам всё поймёшь со временем, если не надумаешь уволиться, когда начнётся.
  Петя с сомнением посмотрел на Витю, ничего не ответил, перевёл тему.
  - Так, а как дежурство проходит.
  - На посту рядом с палатой для буйных обязательно кто-то должен находиться. Раз в полчаса обход, проверяем, не натворили ли чего пациенты. Тебя учили буйных связывать?
  - Нет.
  - Плохо, надо, чтобы ты потренировался. Жгуты важно не перетянуть. Эти заразы сильные во время припадка, с ним черта с два справишься. Но надеюсь, сегодня спокойная ночь будет, а завтра уже скажу, чтобы тебя обучили. На посту будем сидеть только мы с тобой, Пал Палыч у дверей и обходы изредка делает, толку от него не много. Садись первый, начнёт в сон клонить, иди в кабинет врача, я там на кушетке спать буду, сменю тебя. Прекрасно понимаю, что у тебя это первая ночь, с непривычки тяжело, поэтому помогу, чем смогу.
   - Хорошо, спасибо.
  Витя объяснил ещё несколько технических моментов, после усадил Петю у зарешеченной двери, дал ключи от замка и отправился спать в кабинет у входа. Спустя полчаса задремал Пал Палыч. Стало клонить в сон и Петю. Чтобы отогнать дрёму, он начал бродить по коридору и смотреть, что происходит в палатах. В основном больные спали, вероятно, под действием лекарств. Некоторые, правда, беспокойно ворочались, но проблем не создавали.
  Хождение по коридору быстро наскучило, Петя хотел вернуться на пост, но тут его привлекла одиночная палата с кататоником. Вспомнил слова Вити, усмехнулся - наверное разводят новичка. Подошёл к окошку, заглянул и обнаружил пустующую кровать! Прижался глазами к стеклу, стараясь окинуть взглядом всё помещение, но, казалось, окошко специально расположили таким образом, чтобы большую часть палаты невозможно было рассмотреть. Довольно глупо для психиатрической больницы.
  Не успел Петя об этом подумать, как с той стороны окна как чёрт из табакерки выскочил кататоник с перекошенным лицом. От неожиданности Петя отшатнулся, чуть не упал, с трудом сдержал крик. Он что, поправился что ли? Больной корчил рожу, размазывал слюни по стеклу, то ли улыбался, то ли скалился, громко стучал ладонями по двери.
  Нужно было кого-то позвать. Первым делом Петя растолкал Пал Палыча, решив, что тот самый опытный и знает, как поступать в такой ситуации.
  - Скорее, Пал Палыч, - там кататоник пришёл в себя.
  Сонный мужчина не до конца понимал, что происходит, но когда увидел, что Петя ведёт его к двери в одиночную палату, застыл и не пожелал подходить к окошку.
  - Послушайте, Пётр Гаврилович, я работаю в этой больнице много лет и пациенты из той палаты никогда прежде не вскакивали среди ночи, уж поверьте мне, - сказал он. - Да вы сами посмотрите, уверен, что обнаружите ошибку.
  Возмущенный Петя подошел к окошку в палату и застыл от изумления: всё в той же позе, что и прежде, кататоник лежал на койке, ни живой, ни мертвый.
  - Я вам клянусь... - начал Петя.
  - Послушайте, Пётр Гаврилович, уже далеко за полночь, всякое спросонья могло привидится, вы идите, на посту сидите. Плохо, когда там никого нет.
  Петя побрёл назад, вспоминая рожу кататоника. Ну нет, не могло такое привидится. А может он и вправду задремал, а потом спутал сон с реальностью? В книжке по психологии, которую Петя читал, рассказывалось и о таких случаях. Впрочем, эпизод незначительный, можно не придавать ему внимания. Пусть доктора сами разбираются с кататоником. Если он притворяется - это ошибка врачей, а не санитара.
  Петя устроился на табуретке, его всё сильнее стало клонить в сон, но тут из палаты для буйных донеслись какие-то крики. Он встрепенулся, инстинктивно потянулся за ключами, посмотрел в сторону решётки. Один из больных отчаянно дёргался и выкрикивал "Зург" или "Цург" или что-то среднее между этими звуками.
  Петя понадеялся, что это ненадолго, постарался не обращать внимания, но крики становились всё громче. Санитар не выдержал, включил свет, отомкнул зарешеченную дверь, вошёл внутрь и в этот момент все больные закричали в унисон:
  - Вверху, вверху, вверху.
  Петя перепугался, отошёл назад, выключил свет, захлопнул дверь. Действительно чертовщина какая-то. Или это розыгрыш? Витя подговорил больных, и они всей компанией запугивают новенького.
  Как только Петя замкнул дверь, стало тихо, лишь тот первый больной продолжил дёргаться и издавать прежний звук, но по сравнению с криками всей палаты это был сущий пустяк.
  - Так, нужно выспаться, - твёрдо решил Петя и направился будить Витю.
  Когда шёл, почти не смотрел по сторонам, лишь краем глаза заметил застывшего в дверях пациента, голого по пояс, с ничего не выражающим лицом и текущей по щеке слюной. А потом больной бросился на него, реакция санитара оказалась запоздалой, они упали, Петя закричал, а напавший рычал и, клацая зубами, брызгая во все стороны слюнями, тянулся к его шее. Перепуганный Петя кое-как справлялся с натиском безумца, заметил, что Пал Палыч стоит в сторонке у стеночки и с предвкушением наблюдает за происходящим.
  - Да помоги же ты, старый козёл! - Петя ощутил, как по щеке растекаются слюни больного, наконец поборол страх и начал сопротивляться в полную силу, оттолкнул нападавшего от себя. Тут подоспел и Витя, навалившись на пациента сзади. Вдвоём они скрутили больного, Пал Палыч, наконец, зашевелился, принёс смирительную рубашку, но она не понадобилась, больного сразу ответили в отделение для буйных и стали привязывать к кровати жгутами. Витя хотел было начать учить этому делу Петю, но, бросив короткий взгляд на его лицо, разволновался.
  - Он тебе всю щеку изгрыз! Пал Палыч, неси вату, бинты и йод!
  - Нету, - отозвался третий санитар. - Всё днём потратили, а Демьян так и не принёс. Пётр Гаврилович, вы лучше сходите в третий корпус, попросите в процедурной. Там вам помогут, швы наложат.
  Петя провёл рукой по щеке, глянул на залитую алой жидкость ладонь и понял, что то текли не слюни больного, а его собственная кровь. Похоже, раны были глубокие, но благодаря приливу адреналина боли он пока совсем не чувствовал.
  - Ладно, схожу в процедурную, - пробормотал он.
  Витя как-то странно на него посмотрел, затягивая жгут на руке брыкавшегося психа.
  - Ты поосторожнее там, - с надрывом в голосе предупредил он. Петя списал это на взволнованность стычкой, не придал значения.
  Прижимая руку к щеке, он быстро покинул отделения для буйных, выбрался из первого корпуса, побрёл по асфальтовой дорожке, перешедшей в грунтовку, к третьему корпусу. Самое высокое здание было окружено дубами, перед входом располагалась красивая лужайка, на которую падали бледные лучики луны. При других обстоятельствах Петя залюбовался бы зрелищем: старинное здание, насыщенно-зелёная трава, приятно пахнущий воздух, атмосфера волшебства. Но сейчас он мог думать только о том, как бы остановить кровь на щеке и не останется ли у него шрамов от укусов.
  Внутри третьего корпуса его встретил дремлющий дежурный врач - тоже пожилой мужчина. Но этот сразу проявил участие, обработал рану, успокоил Петю, заявив, что укусы неглубокие, накладывать швы не потребуется, шрамов точно не останется. Когда кровь остановилось, доктор помазал ранки йодом.
  - Ну вот и всё, - произнёс он спокойным голосом. - Сказал бы, что до свадьбы заживёт, но вы, вижу женаты.
  - Да, женат, - Петя и сам немного успокоился, благодарный врачу за то, что тот отвлекал его от мыслей о происшествии.
  Разговор быстро перетек в непринуждённое русло, Петя поболтал бы ещё, но тут вспомнил, что оставил Витю и Пал Палыча с буйным. Поэтому нужно было возвращаться.
  - Ой, прежде чем вы уйдёте, не выполните одну просьбу? - обратился к нему врач. - У меня вот йод весь закончился, видите? - он показал пустую колбу. - Вас не затруднит принести ещё одну с самого верха? Заодно куполом нашим изнутри полюбуетесь.
  - Да, конечно, - охотно согласился Петя.
  Врач рассказал, как добраться до лестницы, после чего Петя отправился на поиски. Впереди узкий тёмный коридорчик, за которым располагалась крутая винтовая лестница. Помещение освещалось очень слабыми лампочками, ватт по двадцать, не больше. Карабкаясь вверх в полутьме, Петя поднялся на второй этаж, оказался в небольшом помещении, похожем на кладовку, лестница же на этом не заканчивалась и вела ещё выше, к самому куполу. Петя бросил короткий взгляд в ту сторону: пространство над ним заполняла тьма, удалось различить лишь деревянные перегородки и какой-то мешок, лежавший прямо на лестнице.
  Там Пети делать было нечего, поэтому он стал лазить по шкафчикам в помещении и, отыскав аптечку с йодом, уже собирался спускаться вниз, как вдруг услышал тихий звук сверху, поднял голову и застыл.
  То, что он принял за мешок, приобрело зловещие очертания. Клыкастая пасть, затенённые мелкие глазницы, подобно оспинам разбросанные по всей поверхности лица - лица ли? - мясистый язык, набухшие, словно перезрелые сливы, и покрытые белым налётом губы, издающие чавкающий звук. Именно эту морду он видел во сне, именно этот образ так его напугал. И сейчас, наблюдая эту картину в реально жизни, Петя уже не сумел сдержать возглас искреннего животного ужаса.
  
  5 - 1994
  После того, как Пётр Гаврилович рассказал о морде, которую увидел на лестнице, ведущей к куполу, в комнате повисло молчание. Мужчина погрузился в свои мысли, а Юра начал жалеть, что соврал Лене и пришёл сюда. Перед ним тяжело больной человек, который, возможно, уже не в себе. Путается в воспоминаниях, хоть ему ещё и пятидесяти нет. Может сочиняет, чтобы попасть в газеты? Но с такими интервью Юра закажет себе путь в серьёзную журналистику. Надо как-то вежливо распрощаться и забить на эту историю с больничкой.
  - Значит, вы говорите, что увидели там лицо, которое вам приснилось в тот же день?
  - Не лицо, а морду. Настоящую морду, - услышав голос Юры, Пётр Гаврилович вздрогнул. - Ты мне не веришь?
  - Почему? Верю. Просто не могу понять, почему вы не уволились, если так испугались.
  - Нет, ты мне не веришь. Ты смотришь на меня так же, как я смотрел на Витю в тот вечер, когда он пытался меня предупредить, - Пётр Гаврилович грустно усмехнулся. - Жизнь подчиняется закону бумеранга. Мне хотели помочь, а я про себя высмеял того человека, теперь я хочу помочь, а меня высмеивают.
  - Вы кому-то рассказали о том, что видели?
  - Нет, зачем? Чтобы меня за психа приняли? Уже тогда, после самой первой ночи нужно было уйти! И Света мне говорила: "Уходи, Петенька!".
  - Так почему вы не ушли? - Юра решил вернуть разговор в более конструктивное русло.
  - Не ушёл потому, что относился ко всему этому, как ты. Убедил себя, что мне привиделось. Психологическое объяснение, помнишь же? Вот приснилось, сон навеял образ, образ явился в момент, когда я разволновался. Тем более что со второго дежурства всё как-то устаканилось и пошло по накатанной. Легко было соврать себе, что это моё воображение!
  Опять пауза. Юра решил, что с него достаточно воспоминаний, засобирался.
  - Хорошо, спасибо вам за интервью, я обязательно свяжусь с вами, если вдруг надумаю его публиковать.
  - Бумеранг, - усмехнулся Пётр Гаврилович. - Скажи, а ты не хочешь знать про то, что случилось в ночь, когда больные с собой покончили?
  Юра не сумел скрыть вновь вспыхнувшего интереса.
  - Вы тогда дежурили?
  - Да, дежурил. И знаю, что произошло на самом деле.
  6 - 1971. Последнее дежурство
  История о том, как Петю нашли у основания ступенек в третьем корпусе, орущим благим матом, быстро распространилась среди персонала больнички. Толком объяснить, что тогда произошло, он так и не смог. Поэтому персонал больницы какое-то время смотрел на него косо. Только Витя всё извинялся, полагая, что это он виноват.
  - Да я просто над тобой подшучивал, - оправдывался молодой санитар.
  Но Петя не придавал особого значения его словам, был уверен, что Витя говорил искренне. Но с учётом того, как быстро тот отказался от своих слов, Петя старался поменьше общаться с коллективом больницы, прилежно выполнял служебные обязанности, а дома о случившемся и вовсе не рассказал. Со временем эпизод забылся, а у Пети с остальными сложились хорошие рабочие отношения.
  Валерка, правда, иногда заводил разговор о третьем корпусе.
  - Ты вот не рассказываешь, что с тобой случилось, а я ведь бывал там, даже вверх поднимался по этой лестнице, - время от времени говаривал он. - И знаешь, такое чувство, будто за тобой всё время кто-то наблюдает. Ещё эта роспись то ли христианская, хотя скорее в христианском стиле. Не видел её? Странные какие-то рисунки. Я как-то раз книжку по искусствоведению смотрел и увидел там на одной страничке чудовищные картины. Пробрали меня эти рисуночки. Названий их не запомнил, а вот фамилия художника в памяти отпечаталась. Брейгель Старший. В одном углу будто пожар полыхает, в другом - жуткая морда, вроде и младенца, а вроде и демона какого, но на самом деле это вообще то ли стена, то ли башня. Чуть ниже центра баба какая-то с мечом и корзинками, а вокруг нарисовано абы что. Жучки с человечьими руками, копьеносцы. Вот такая чепуха нарисована. На словах оно может и смешным кажется, но когда всё это видишь целиком, не по себе становится, скажу тебе честно. Вот в таком же стиле внутренняя часть купола расписана. Тот, кто всё это рисовал, как бы пытался притвориться христианином, но на самом деле... Люди как на иконах, но руки у них вывернуты в суставах, носы будто переломаны, а из глаз вместо слёз кровь течёт. Так я видел. А в центре, под самым куполом, страшенная такая морда. Скорее даже овал лица, а внутри этого овала другие лица, у каждого своё выражение, но все они одинаково безумны.
  Произнеся последнюю фразу, Валера внимательно посмотрел на Петю и, видимо, что-то заметил.
  - Последнее я придумал, - признался Валерка. - Этой морды там нет, но я думаю, именно её ты видел и именно её испугался. Все мы про неё знаем, но никогда открыто не говорим. Да и я сейчас говорю только потому, что ты сам с другими эту тему никогда не поднимешь, а мне уже давно хотелось выговориться. Но хочу сказать, что с твоим приходом стало поспокойнее, чертовщина, что всегда здесь творилась, на спад пошла.
  Петя не произнёс ни слова, но до конца того дня думал о словах Валерки. Хотел даже обсудить с Леной своё увольнение из больнички, но передумал, потому что квартиру им пообещали выдать уже через два года, в семьдесят третьем. Продержаться это время, а потом нормальную работу искать. Да и денег скопится за два года... Уже сейчас каждый месяц Петя стал откладывать на сберкнижку по пятьдесят рублей, раньше о таком и помыслить не мог.
  Время шло. К ноябрю Петя чувствовал себя в больничке, как рыба в воде и даже предположить не мог, что его ждёт во время предпраздничного ночного дежурства, которое выпало на пятое число. Город уже украсили красными плакатами, на площади Ленина репетировали парад в честь пятьдесят четвертой годовщины Октябрьской революции. Всё вокруг преобразилось и выглядело по-праздничному волшебно.
  Даже в больничке на стенах повесили стенгазеты, в которых рассказывалось об октябрьских событиях тысяча девятьсот семнадцатого, боевых подвигах солдат, трудовых подвигов крестьян и рабочих, советских достижениях, нынешнем состоянии военно-политической гонки между капиталистическим и социалистическим блоками, светлом коммунистическом будущем.
  Петя не особо интересовался политикой, но стилистика плакатов, остроумные карикатуры, критикующие сохранившиеся недостатки, его существенно улучшившаяся за последние месяцы жизнь, вселяли в него радость. Он даже стал верить, что когда-нибудь, конечно, не к восьмидесятому году, а позже, но коммунизм обязательно построят.
  С мыслями об этом он миновал больничный коридор, вошёл в комнату для санитаров, переоделся, расправил свои новенькие брюки и стряхнул пыль с дорогущего черного пальто, после чего направился в закрытое отделение.
  Там он обнаружил, что впервые за всё время работы, он будет дежурить сразу с двумя пожилыми санитарами.
  - Ну а что ты хотел, пояснила Ольга Васильевна, зачем-то лично явившаяся туда и беседовавшая с заведующим. - Праздник большой, Витю заняли другим. Да и увольняться он собирается.
  Спорить Петя не стал, ночку с Пал Палычем и Демьяном как-нибудь переживёт. Так ему казалось тогда. Но странности предпраздничного вечера только начинались. "Старики" долго между собой шушукались, а потом выступили с предложением выпить чайку в честь праздника.
  - У нас такая традиция, Петя, - пояснил Пал Палыч. - Может быть и вы к нам присоединитесь?
  - Ну раз традиция... - протянул Петя, которому не особо хотелось сидеть на посту и сверлить взглядом стену с потолком.
  Как выяснилось, в кабинете запрятали не только чаёк, но и кое-что покрепче. Сначала Петя хотел отказаться, но потом всё же поддался на уговоры. Уже давно в больничке было спокойно. Вероятность того, что сегодня что-то могло произойти, казалась нулевой. Поэтому Демьян добавил ему в чай коньяка, и они выпили, не чокаясь. Пал Палыч в присущей заискивающей манере стал отпускать комплименты Пете, рассказывать историю о его первом дежурстве и о том, как тот хорошо справился. К разговору подключился Демьян, вспомнил своё первое дежурство. Пете не давали вставить ни слова, только подливали. Очень скоро его стало клонить в сон.
  - Притомились, Петя? - спросил Пал Палыч. - Ну вы ложитесь спать, а мы подежурим.
  - Буду вам благодарен, Пал Палыч, - пробормотал Петя. Либо коньяк был таким крепким, либо...
  Мысль не успела оформиться, как только голова Пети опустилась на кушетку, он провалился в глубокий сон. Что происходило потом... Даже спустя годы Петя не сможет ответить себе на вопрос, было ли это всамделишно или оказалось лишь продолжением сна.
  Он поднялся с кушетки, голова тяжелая, слышит монотонную неприятную речь из коридора. Выходит туда. Демьян и Пал Палыч открыли палату кататоника, отомкнули решётку, развязывают буйных, которые громко и внятно произносят "Зургег, зургег, зургег". Рядом Ольга Васильевна, следит и инструктирует санитаров.
  Возмущенный происходящим Петя идёт к ним, собирается накричать: как же это можно-то, буйных развязывать. Его замечает Ольга Васильевна, кричит на санитаров:
  - Почему он так рано проснулся? Вы всё ему влили?
  Те начинают мямлить что-то в своё оправдание, но главврач их не слушает, быстро идёт к себе в кабинет, не обращая на Петю никакого внимания. Он хотел остановить её, схватить, но руки не слушаются, висят, как плети. Поэтому он идёт к санитарам, начинает на них кричать. Но они не обращают на него никакого внимания, развязывают ещё одного буйного, после отходят к стене и замирают на месте. У обоих безумный взгляд.
  Петя подходит к Пал Палычу, хочет потрясти его за плечи, но ничего не выходит: руки по-прежнему не подчиняются Пете, ноги становятся ватными. Тут в палату возвращается Ольга Васильевна со старым врачом и немолодой медсестрой. Втроем они прижимают Петю к стенке, начинают пихать ему в рот таблетки. Потом врач с медсестрой берут Петю под руки и выводят из отделения. Уже по дороге таблетки начинают действовать. Петя перестаёт чувствовать своё тело, оно как будто бы принадлежит не ему. Он ощущает себя марионеткой, полностью подвластной воле хозяина. Лишь рассудок в какой-то мере оставался подвластен Пете. Поэтому он ещё мог задать себе вопрос: а куда, собственно, они направляются?
  Ответ он получил очень скоро: Петю вывели из первого корпуса, свернули на грунтовую дорожку, прошли между дубов, оказались у входа в здание с башней, вершину которой венчал лукообразный купол. Его затолкали в третий корпус, дотащили до винтовой лестницы, заставили подниматься вверх, к самому куполу.
  Приглушенные таблетками чувства неожиданно проснулись. Петя испытал приступ ужаса, хотел броситься бежать, но тело оставалось неподвластно ему. Медсестра, которая шла впереди и держала его за руку, ушла с лестницы, когда они добрались до подсобного помещения, в котором Петя искал йод. Теперь вперёд его подталкивал только врач, который шёл сзади.
  Петю заставляли подняться на чердак. Медсестра нажала на спрятанный за небольшим шкафчиком выключатель, на потолке чердака загорелась лампочка Ильича, и Петя увидел те изображения, о которых говорил Валера. Переломанные руки, кровавые слёзы, изодранные колени, отрубленные головы. И живые, и мёртвые склоняются перед зданием в центре. То был третий корпус больнички в бытность свою монастырём. Он являлся центральным элементом росписи, приковывал взгляд смотрящего к себе, полностью овладевая вниманием.
  Петя застыл на месте, так и не поднявшись до конца лестницы. Врач отступил назад, вместе с медсестрой они замерли в подсобке, низко склонив головы. С чердака донесся шум. Изображение закрыл овал лица. Хотя можно ли было назвать это лицом? Всюду глаза - на лбу, на щеках, на бороде - зрачки вращаются, пасть раззявлена, нос дёргается. Из темноты чердака возникают руки твари, на ладонях три ряда пальцев, каждый палец дрожит, шевелится отдельно от остальных, создавая подобие визуальной какофонии. Петя хочет закричать от ужаса, но вместо крика издаёт лишь слабый стон. Напрасно. Безумное вращение глаз прекращается, зрачки замирают, взгляд устремлён в Петю. Руки тянутся к нему, беспрерывно дёргающиеся пальцы касаются губ, зубов, языка, пробираются внутрь рта, ползут к глотке. Вторая ладонь с чудовищной деликатностью обнимает нижнюю челюсть Пети, пальцы залазят под язык. Другой ладонью тварь фиксирует верхнюю челюсть, пальцы отбивают чечетку по Петиному нёбу. Резкое движение, хруст костей. Несмотря на таблетки, у Пети перехватывает дыхание от боли. Его рот буквально разрывают, ломают нижнюю челюсть, растягивают так, чтобы нога чудовища поместилась в глотку. Петя задыхается, чувствует, как рвутся мышцы, сосуды, артерии, капилляры, пульсирующая боль бьёт в виски, в затылок, растекается по всей голове. Если ад существует, то там чувствуют то, что сейчас испытывал Петя. Первая ступня чудовища погружается внутрь тела санитара, за ней следует другая, потом пролазит таз, туловище, руки, голова...
  Все кости у Пети переломаны, он давно должен был умереть, но до сих пор жив. Контроль над телом утрачен окончательно. Даже разум уже не принадлежит ему полностью. Он чувствует постороннее присутствие внутри себя, слышит чужой голос, видит ужасные мысленные образы смерти и разрушений. А тело его живёт своей жизнью.
  Врач и медсестра упали на колени, бьются головой об пол, в экстазе выкрикивают "Зургег!". Петино тело с удовлетворением смотрит на них, после начинает спускаться вниз, неторопливо, наслаждаясь властью над полностью сломленным человеком, питаясь его страданиями, ужасом, болью.
  Подобно императору, Петино тело шествует с гордо поднятой головой через третий корпус. Отовсюду выходят люди - персонал больницы - прятавшиеся по кабинетам и дожидавшиеся его появления. Только пожилые, молодых сотрудников нет совсем. Все они падают на колени и начинают вторить сумасшедшим из закрытого отделения, медсестре и врачу, оставшимся в подсобке.
  "Зургег! Зургег! Зургег!" - доносится отовсюду.
  Под эти крики Петино тело выходит из третьего корпуса, невыносимо медленно пересекает двор больнички, добирается до главного корпуса, заходит внутрь, идёт в отделение для буйных. Там его уже ждут Пал Палыч с Демьяном, открывают дверь и сразу же падают на колени. Ольга Васильевна бежит навстречу, что-то тараторит - Петя уже не хозяин своим ушам, он не может слышать слов, поэтому ничего не понимает - ведёт Петино тело к палате с кататоником. Пациент стоит, руки висят вдоль тела, голова болтается из стороны в сторону, изо рта текут слюни. А потом вдруг рот разрывается, из глотки вылезает рука с тремя рядами пальцев, вторая, тело трескается от резкого движения, словно ставшая ненужной майка, отбрасывается в сторону, и из кататоника вылезает такое же чудовище, которое забралось внутрь Пети.
  И тут Москалёв вдруг осознаёт, что произойдёт в следующее мгновение. Рвотный рефлекс, приступ боли - нечеловеческой боли - миллионы иголок по всему телу и темнота...
  Ужас настолько велик, что Петя просыпает, открывает глаза, хлопает веками, осознаёт, что находится в палате кататоника. Пациент валяется на полу, изогнувшись в нелепой позе, а позади раздаются чьи-то шаги. Петя встаёт и видит другого больного, который с ужасом смотрит на санитара, молит того о помощи одним взглядом.
  Петя встаёт, пошатываясь, выходит из палаты и видит, что дверь отделения открыта нараспашку, шестеро больных идут по коридору из палаты для буйных, Демьян и Пал Палыч всё так же стоят на коленях у входа, Ольга Васильевна упала на колени прямо напротив двери палаты кататоника.
  - Что вы творите?! - выкрикивает Петя, ощущая невероятное облегчения от звука собственного голоса. Он снова хозяин своего тела, своих голосовых связок! - Вы не видите, что больные уходят?!
  Он бросается следом за пациентами, кричит что-то, хватает одного из них. Тот не сопротивляется, расслаблен так, словно он тряпочная кукла. Петя дёрнул слишком сильно, больной падает, бьётся головой о пол. После этого остальные словно бы пробуждаются.
  - Спасибо, - выдавливает из себя упавший на землю пациент. - А теперь не мешай, - с трудом произносит он.
  Больные идут к лестнице на второй этаж, каждый стягивает с себя больничный халат, рукав обматывает вокруг шеи, плотно затягивает петлю, другой рукав перекидывает через перила лестницы, повыше, тоже затягивает и просто виснет, расслабив ноги, вытянув их перед собой.
  Петя приходит в ужас, бежит к больным, пытается вытащить одного из них из петли. Тот, задыхаясь, произносит:
  - Нет, - после чего с невероятной силой отталкивает Петю. Санитар отлетает шагов на десять, падает на спину, видит, как вешающиеся больные корчатся в конвульсиях, их руки изгибаются, глаза закатываются вверх. А потом по неизвестной причине Петя теряет сознание...
  Утром больница полна милиционеров, всех допрашивают, заведующую уже точно уволят и скорее всего посадят. Петя толком не знает, что из всего увиденного им прошлой ночью было правдой. Поэтому отмалчивается, врёт, пытается сочинить правдоподобную версию произошедшего. К счастью, Демьян и Пал Палыч добровольно берут вину на себя, говорят, что молодой санитар ходил в третий корпус за медикаментами, а больные сами ушли.
  В конечном итоге, Ольга Васильевна, Демьян и Пал Палыч получают сроки. Для Пети история заканчивается благополучно. Он возвращается в обычную больницу, где работает его жена, в семьдесят третьем им дают квартиру, тогда же у них рождается дочка Лена. Но Света внезапно умирает в послеродовой период. Петя тяжело переживает эту смерть, откуда не возьмись появляется Аделаида, поддерживает его, обещает стать заботливой и хорошей матерью для Лены. Спустя полгода они женятся. Всю жизнь Петя врёт дочери о том, что Аделаидой её настоящая мать, чтобы Леночка не чувствовала себя обделённой, наполовину сиротой. Разговоров про Свету избегает, но любовь к ней проносит через всю жизнь.
  7 - 1994
  - Они специально их выпустили, все старики были там: и санитары, и Ольга Васильевна, и другие врачи. Они стояли на коленях и не смели пошевелиться, когда больные шли по коридору, а потом, у самого выхода, перекинули собственную одежду через лестничные перила и повесились! - возбуждённо повторил Пётр Гаврилович. - Я не осмелился рассказать это на следствии, боялся, что Демьян с Пал Палычем дадут показания против меня. Но говорю об этом сейчас!
  Юра кивнул, старательно скрывая своё разочарование. Рассчитывал получить детективную историю про то, как советское руководство скрывало злоупотребления персонала, который довёл пациентов до протестного самоубийства, а получил какую-то мистическую хрень.
  - Это не всё, - разгорячившийся Пётр Гаврилович, похоже, собирался поделиться новыми откровениями. - Они так и не оставили меня в покое, Юра. Следили за мной и продолжают следить. В семьдесят третьем мне дали квартиру, несмотря на то, что я уже работал в обычной больнице. Они пытались откупиться, но когда поняли, что меня так просто не взять, пошли на шантаж. Лена об этом не знает, да об этом вообще почти никто не знает, но её настоящая мать - Света! Она родилась в семьдесят третьем, а потом они убили Свету! И я договорился подменить дату рождения дочки, взял в жёну Аделаиду и сказал, чтобы она называла себя матерью девочки. А знаешь зачем всё это делалось? Потому что они меня безмолвно шатажировали: смотри, мы добрались до твоей жены, доберёмся и до дочери! Вот почему я молчал все эти годы. Но теперь не стану, хотя они продолжают следить за мной и сегодня! Клянусь тебе, Юра. У меня по всему дому установлены жучки, ведётся видеонаблюдение! Они что-то ввели мне во сне, поэтому ноги парализовало, я почти разучился ходить! Их люди приходят, стучатся, они все в масках тех, кого я когда-то знал, моих близких друзей, иногда даже являются в образе Лены! Они угрожают, я уверен, что в ближайшее время, попытаются убить меня или мою дочь, или нас обоих! Поэтому ты должен нам помочь, Юра! Расскажи миру правду!
  - Угу, - Юра понял, чем здесь пахнет, поэтому заторопился. - Но спасибо вам за интервью, я всё это обработаю и расскажу вам, какое принял решение, хорошо? Что касается Лены, давайте не рассказывать ей о сегодняшнем разговоре, чтобы не расстраивать, хорошо?
  - Конечно-конечно! Но ты должен понимать - больничку необходимо закрыть, снести и сравнять с землёй. Потому что там творятся святотатственные вещи! И персонал во всём этом как-то замешан.
  - Хорошо, мы так и поступим, только дайте время, - Юра расшаркался и быстренько выскочил из дома, услышав, как Пётр Гаврилович продолжает кричать ему вслед свою околесицу про слежку.
  - Угораздило же меня, - прошептал Шевелёв, садясь в машину и заводя двигатель.
  Оставалось надеяться, что Лена обо всём случившемся не узнает. Неудивительно, что она не хотела говорить о состоянии отца - тому давно пора было отправиться в больничку и поправить здоровье галоперидолом. Вот к такому выводу пришёл Юра после общения с Петром Гавриловичем.
  Остаток дня он провёл в университете. Какая-то младшекурсница увидев, что Юра на авто, прицепилась к нему. В итоге до позднего вечера они колесили по городу, выпивали, забив на законы, а ночью поехали в лесополосу и там переспали прямо в машине.
  Домой Юра вернулся только на следующий день в пять часов вечера. Ему серьёзно так влетело от отца за то, что не вернул машину и пропадал чёрт знает где. Мама же расплакалась, попросила его больше так не делать и всегда предупреждать, если он не будет ночевать дома. В целом от случившегося у Юры остался неприятный осадок, а вечером позвонила Лена, и выяснилось, что соседи ей рассказали о визите Шевелёва к её отцу. Накричав на Юру, она погрозила ему милицией на случай, если он вдруг надумает наведаться к ним ещё раз, после чего заявила, что знать его не желает, и бросила трубку.
  В следующие две недели Юра пытался помириться, но ничего не вышло. А потом он сам на это забил, полностью погрузился в предвыпускную суету. У него не было никаких материалов для статьи, оставались задолженности по ряду предметов, имелись проблемы с дипломной. Поэтому с Леной он почти не виделся.
  А после того, как Юра сдал экзамену, его отцу удалось выбить ему место в штате одной столичной газеты. Поэтому в августе Шевелёв-младший отправился в Москву, реализовывать свои карьерные амбиции. Надо отдать ему должное, перед отъездом он ещё раз попытался связаться с Леной, та даже взяла трубку, но как только узнала, кто звонит, прекратила разговор. Так закончилась история их отношений.
  В Москве Юра время от времени вспоминал Лену и даже тосковал по ней, не подозревая, что больше никогда не увидит её живой.
  8-1995. Похороны
  Такси застряло в пробке из-за ремонта на дороге ровно в квартале от квартиры Лены. Юра, нервно теребивший пуговицу на рубашке, выдержал пять минут, после чего расплатился с водителем, выскочил из автомобиля и направился к месту назначения пешим ходом.
  Он шёл по выложенной узорчатой серой плиткой дорожке. Поскольку улица была центральной, у бордюров образовался стихийный рыночек: множество людей от мала до велика торговали всем, чем только можно. Здесь были и книги просто в огромном количестве и за бесценок, и одежда всевозможных фасонов и расцветки, и детские игрушки, комнатные цветы, само-собой семечки и пирожки. У ступенек, ведущих к находившемся в ложбине брежневкам, сидела светловолосая и голубоглазая девочка лет тринадцати, торговала цветастыми "фишками", но торговля, видимо, шла не очень, потому что она с робкой надеждой заглядывала в глаза всем прохожим, в том числе и Юре. В другой ситуации он может быть и купил бы у девочки пару "фишек" чтобы поднять её настроение - уж больно хорошенькой та была, а грустный взгляд у неё получался особенно удачно. Но не сейчас. Юра просто проигнорировал её, спустился по ступенькам, прошёл ещё около тридцати метров уже по асфальтовой дорожке и добрался до двора Лены.
  У стены одного из зданий толпились ребята. По звонким щелчкам, доносившимся оттуда, Юра догадался, что они играли в "фишки". Один мальчишка завозмущался, его тут же схватили под руки ребята постарше и поволокли за угол. Другой, помладше, схватил выигранные "фишки" и побежал вверх по ступенькам, передать их девочке.
  Тут действовала явно мошенническая схема: ребят из других дворов завлекали сюда, здесь против них садились играть вроде как случайные пацаны, между которыми наверняка был сговор, заговорщики, естественно, выигрывали, а "фишки" тут же продавали. Интересно, какой доход приносила такая схема маленьким предпринимателям?
  Впрочем, искать ответ на этот вопрос Юра тоже не собирался. Возле подъезда Лены стояло много машин, толпились люди. Женщины в платках, мужчины с понуренными головами. Юра встал у них за спиной, прислушался к разговорам.
  - Такая молодая, горе-то какое! - причитал кто-то.
  - Паршивка, вот кто она такая! Отца родного! - зло прошипели в ответ.
  - Да стань же ты на её место, как тяжело ей было в одиночку тянуть. Мамашка там такая стерва эгоистичная, - с надрывом вмешался третий голос.
  - Валюш, ну хватит, на похороны пришли, - успокаивал кого-то мужской голос.
  С трудом дорвавшись до лестницы, Юра и не подумал стоять у лифта, побежал вверх и забрался на восьмой этаж своими силами. На лестничной площадке столкнулся с бывшим одногруппником Федей, который тоже был знаком с Леной.
  - Привет, Юрка, - поздоровался Федя. - Тебе тоже рассказали?
  - Да толком ничего не рассказывали, может ты объяснишь?
  Федя посмотрел по сторонам, кивнул головой.
  - Давай на этаж поднимемся, там не так многолюдно, - предложил он, вытирая пот со лба.
  Юра не стал спорить, тем более что вокруг были лишние уши, да и в такой толкучке в летний зной дышать было нечем. Поднявшись наверх, бывшие одногруппники стали у открытого окошка на лестничной площадке, Федя закурил, Юра от сигареты отказался.
  - Ты слышал же, что пару месяцев назад Ленкиного отца совсем парализовало?
  - Нет, - честно ответил Юра. После их ссоры в прошлом году Лена прервала с ним общение.
  - Ну вот такая история. Говорят, ей совсем тяжело пришлось, поняла, что не тянет, отцу на голову полиэтиленовый пакет надела, ну а следом сама повесилась.
  Юра ужаснулся, лицо его исказила гримаса.
  - Быть того не может!
  Федя пожал плечами.
  - Так люди говорят.
  - Ну и пошли эти люди! - в сердцах сказал Юра. Он не верил, что его подруга могла сотворить такое с собой и с родным отцом.
  Федя снова пожал плечами.
  - Я тоже не сильно в курсе, что там у них происходило. С Ленкой последний раз виделись на Новый год, мы в компании встречали, ну и она на ту же квартиру пришла. Я с ней почти не разговаривал, но видел, что она какая-то загнанная, погруженная в себя. Вообще, мне тоже сложно поверить, что она на такое способна, а там кто его знает.
  И в третий раз он пожал плечами. Юру это уже стало раздражать.
  - Ладно, спасибо, что рассказал, - ответил он и начал спускаться вниз с целью пробиться в квартиру, в последний раз взглянуть на свою подругу, в которую когда-то (а может и по сегодняшний день) бы влюблён.
  Федя начал ещё что-то говорить ему вслед, но Юра не слушал, повёл себя нагло, расталкивая всех подря, и вскоре пробрался в квартиру, где в небольшой комнатке обнаружил дешевый деревянный гроб, стоящий на табуретках. У гроба сидела тётка Лены, Аделаида Ивановна держалась в сторонке, разговаривала с теми, кто пришёл помянуть. Она была одета с иголочки: легкая чёрная рубашка, того же цвета брюки и туфли, на руках золотые украшения, на голове чёрный платок. Держалась уверенно, временами даже улыбалась. Её поведение вызвало у Юры приступ ненависти к этой молодящейся женщине, которой теперь достанется всё имущество Москалёвых.
  Наконец, взгляд Юры упал на покойницу. Её не стали одевать в подвенечное платье, но на голову надели фату, белая прозрачность которой сливалась с бледностью кожи Лены. Черты лица заострились, а аккуратный вздёрнутый носик теперь казался чрезмерно длинным. Глаза закрыты, реснички длинные, даже не накрашенные они чёрные-чёрные. Волосы средней длины разбросаны на плечах. Поза, в которой навсегда застыла Лена, излучает безмятежность, расслабленность. По лицу и не скажешь, что перед тобой труп. Кажется, молодая девушка крепко заснула и вот-вот проснётся, встанет, посмотрит на Юру, а он перед ней извинится, скажет, что был неправ, что не должен был беседовать с её отцом без её разрешения.
  На душе у Юры стало очень горько, нестерпимо противно. Он опустил голову - не хотел, чтобы посторонние люди видели слёзы в его глазах. Пошёл назад, особо не церемонясь, буквально расталкивая всех на своём пути. Один здоровый мужик обиделся, когда Юра его пихнул, начал что-то агрессивно говорить, но его успокоила рядом стоявшая женщина.
  Спустившись вниз по лестнице, покинув подъезд и оказавшись на улице, Юра судорожно вздохнул, вытер дрожащей рукой глаза, поскорее покинул двор, выбрался к дороге и, поймав первое попавшееся такси, поехал к родителям. К счастью, дома никого не оказалось, дубликат ключа от дверей мама оставила ему ещё вчера вечером, когда Юра прилетел, поэтому он беспрепятственно вошёл в родную квартиру, замкнулся, завалился на диван в некогда своей комнате и задумался.
  На работе Юре дали отгул на неделю, а значит через шесть дней ему нужно было возвращаться в Москву. Время есть. Нужно что-то предпринять.
  Он стал вспоминать свой визит в деревню, где жили Пётр Гаврилович с Леной. Вспоминал лавочку прямо напротив калитку Москалевых, и старика, который сидел и наблюдал за ним, а потом обо всём доложил Лене. Может быть съездить и, если этот старикашка жив, расспросить его о том, что произошло четыре дня назад? Поскольку ничего другого в голову не пришло, Юра перекусил и отправился в путь.
  Добрался до деревни на автобусе примерно через час, по дороге весь взмок от жары, отыскал дом Петра Гавриловича с трудом, потому что плохо помнил и дорогу, и точный адрес. Людей на улицах почти не попадалось, спросить не у кого.
  Юра боялся, что и старичка, ради которого он приехал, на лавочке не будет, но нет, тот сидел, положив обе руки на набалдашник небольшого костылика, и смотрел на поля за деревней. Удивительно, как хорошо этот дедушка переносил высокие температуры: на дворе выше тридцати, а он сидит в шинельке и в ус не дует.
  Юра подошёл к нему и поздоровался. Тот кивнул, не проявив к парню никакого интереса.
  - Я к вам пришёл поговорить по поводу семьи, которая жила напротив, - произнёс Юра. Старичок насторожился, прищурился.
  - Нет больше семьи, - произнёс он сиплым голосом.
  - Я знаю, хотел узнать, что здесь вообще произошло.
  Старик ещё сильнее прищурился, вперив взгляд полуслепых глаз в Юрино лицо.
  - А ты кто такой?
  - Я друг дочери Петра Гавриловича. Приезжал и к нему в прошлом году, беседовал по делу.
  Старичок кивнул.
  - Гуторят, убила она своего батька. Петьку-то вчера ещё похоронили на тутошнем кладбище, а её мать наказала в город везти.
  - Вы не помните, когда всё случилось?
  - Ну как же не помню - помню! Такое захочешь - не забудешь. Сначала сюда приехала психушка, мы их за скорую приняли. Прибежали соседи к Петьке домой - что случилось, гуторят. Петька тот недвижимый лежит, а Ленка просит соседей, чтобы врачей прогнали. А эти, из психушки, не уезжают. Толдонят одно и то же: мы по вызову, мы по вызову. По какому, спрашивается, вызову? Не вызывал же никто! Но в конце концов уехали. А потом ближе к вечеру уже настоящая скорая приехала, да там два трупа и нашли. Петьку задушили, вроде, а дочурка его, гуторят, повесилась. И её же в смерти батька обвинили. Но чой-то мне в это не верится. Такая вот история.
  - Из психушки, значит, - пробормотал Юра задумчиво. Он пытался вспомнить детали истории, которую рассказывал ему Пётр Гаврилович. А вдруг в истории бывшего санитара была доля правды?
  - Спасибо вам, - поблагодарил Юра дедушку. - Вы мне очень помогли.
  Попрощавшись, он вернулся домой, поужинал за одним столом с родителями, но разговор не клеился. Погруженный в свои мысли Юра отвечал невпопад, и мама с папой просто перестали к нему обращаться. Так и разошлись, оставив сына ковыряться в недоеденной картошке. Опомнился он только в половину первого ночи, доел ужин, отправился в постель, твёрдо решив поутру сходить в больничку.
  ...
  Юра проснулся поздно, родителей уже не было дома, отец забрал машину, поэтому после завтрака пришлось добираться на общественном транспорте. Из-за ремонта дороги в центре города, движение почти встало. В итоге в больничку он попал без четверти двенадцать.
  Юра впервые лет за десять видел это строение при свете дня, и надо признать, что опасения общественности были на сто процентов оправданы. Главный корпус выглядел сильно запущенным: фундамент потрескался, крыша прохудилась, рамы в окнах, казалось, превратятся в труху от лёгкого прикосновения. Примерно так же выглядело и приёмное отделение во втором корпусе. Лишь третий находился в сносном состоянии. Лукообразный купол возвышался над местностью, а торчавший металлический штырь словно бы корябал саму ткань неба.
  Юра засмотрелся на башню, ощутил внутри какое-то слабое томление, тоску о чём-то давно позабытом. Захотелось оказаться внутри, подняться по винтовой лестнице, окинуть взглядом округу с самой высокой точки купола. А потом вспомнил историю Петра Гавриловича, вспомнил, как радио в машине его отца засбоило и жуткий голос произнёс: "Конец пути". Внезапно возникшее желание сразу же растворилось.
  Сосредоточившись на задаче, Юра направился в первый корпус, к главврачу. На входе его встретила подвыпившая санитарка, намывавшая полы.
  - Куда собрался? Часы посещения с двух до пяти! - с трудом справляясь с собственным языком, грубо произнесла она.
  Сначала Юра подумал, что можно не отвечать, но через мгновение в его воображении возникла картина санитарки, орущей на всю больницу благим матом. Только сцены ему не хватало.
  - Я журналист, пишу статью о врачах-психиатрах, хотел бы поговорить с вашим главврачом, - Юра достал своё журналистское удостоверение и ткнул им в нос санитарке. Та прикусила нижнюю губу, пробубнили извинения и вернулась к мытью полов.
  Миновав цербера местного розлива, Юра получил возможность осмотреться. Паркетный пол кое-где вздулся, был невероятно грязен, краска на стенах потрескалась, а побелка утратила белизну, где-то отливала серым, а где-то и вовсе почернела. Приставленные к стенам лавочки были измазаны чернилами, шатались, больные в грязных халатах затравленно смотрели по сторонам, тихонько перешептывались и бросали полные любопытства взгляды в сторону Юры. Презентабельно выглядели, пожалуй, только растения в кадках, за которыми хорошо ухаживали. Ну и освещались внутренние помещения на славу: окна большие, открыты нараспашку, занавеска парит на сквозняке, правда, ветерок прохлады не даёт, скорее наоборот - с улицы в помещение врывается горячий воздух. Персонал в основном пожилой, молодёжь попадается изредка и это как правило крепкие парни-санитары, которые не обращали на Юру никакого внимания. Поскольку кабинет главврача находился неизвестно где, пришлось спрашивать персонал. Нужное направление подсказал санитар, и вскоре Юра сидел на скамейке и заняв очередь в кабинет главврача, с тревогой поглядывая на часы: перерыв с часы до двух, успеют ли его принять?
  Перед Юрой было много людей, но ему повезло, и за пять минут до перерыва он прорвался к заветной двери. Подсмотрев имя врача на табличке - Арбатова Диана Альбертовна - он постучал и заглянул в кабинет. Там восседала полная смуглая женщина преклонных лет. Её кожа напоминала мятый пергамент, глаза навыкате походили на два биллиардных шара, зачем-то разукрашенных красными тоненькими линиями, большой нос картошкой дергался, как у охотничьей собаки, учуявшей дичь. Старуха бросила небрежный взгляд в сторону Юры.
  - Вы по какому вопросу? - с неизвестно откуда взявшейся озлобленностью в голосе спросила она.
  - Я журналист, пишу статью по...
  - Тогда на выход, я работаю, а не интервью раздаю, - сказала, как отрезала главврач.
  - Я не займу много времени, тем более, что в очереди последний, за мной никого, - Юра попытался сгладить ситуацию.
  - А мне какая разница? - небрежно пожала плечами женщина. - Если у вас есть проблемы с психическим здоровьем - это мы обсудим. Они у всех есть, уж поверьте опытному врачу. А больше обсуждать нам с вами нечего.
  - Хотя бы расписание выездов карет скорой из вашей больницы есть? - Юре пришлось сразу идти ва-банк, поскольку старуха показала себя вредной и недоговороспособной. - Я пишу о врачах-героях, хотел бы знать их имена, нагруженность, время работы...
  - Расписание есть, но вам его никто не предоставит. А теперь выметайтесь отсюда, или я позову санитаров и попрошу вас выпроводить.
  Выбора не оставалось, пришлось подчиниться. Но почему бабка так агрессивно на него отреагировала? Не подозрительна ли такая реакция? Может быть, психиатры действительно как-то причастны к случившемуся с Леной и Петром Гавриловичем? Расписание было, значит установить, что это был за вызов, можно. И доступ к этому расписанию совершенно точно был не только у главврача.
  Медленно шествуя по коридору, Юра запустил руку себе в карман и нащупал несколько купюр. Вопрос можно решить и по-другому.
  Юра отыскал того санитара, которого спросил про кабинет главврача, предложил ему выйти покурить, угостил "Парламентом", разговорил. Звали парня Денис, сам учился в медицинском, сюда пришёл стаж набить да денег подработать. Вообще обычно его ставили в закрытое отделение, но сегодня из-за нехватки персонала направили в открытое.
  - Слушай, Дэн, у меня к тебе один вопрос есть. Я хотел получить расписание выездов скорой или как это у вас называется, на вызовы за прошлую неделю. Поговорил с главной - показалась мне старой стервой - она меня заслала. Может, ты знаешь, где их достать? Если что, я в долгу не останусь.
  Юра достал пару купюр и пошуршал ими.
  - А тебе зачем?
  - Пишу статью про переработки медперсонала. Хотел узнать, как у вас с этим обстоит. Начальнице, конечно, наврал, сказал, что про врачей-героев, но она меня, похоже, раскусила.
  - Про переработки - это хорошее дело. Я попробую помочь. Но не бесплатно.
  - Само собой. Обещаю, не обижу.
  - Подходи завтра в это же время.
  После этого они ещё немного поболтали, докурили каждый свою сигарету и распрощались.
  Пребывая в мрачной раздумчивости, Юра в деталях вспоминал свою встречу с главврачом. Что-то он явно упустил. И её реакция трудно объяснима. Может, конечно, и правда просто властная стерва, но Юра был уверен, что причина в другом. И эта фамилия Арбатова... Он явно где-то её слышал. Но где? Не слишком-то она и распространённая, ни одного знакомого с такой Юра вспомнить не мог. Он сел на зелёную скамейку на остановке и, пропуская автобус за автобусом, продумал обо всём ещё какое-то время, но поскольку ничего дельного в голову так и не пришло, восстановил в памяти самые важные детали встречи, прокрутил их в малейших подробностях, чтобы лучше запомнить, после чего освободил голову от мыслей, сел на первый попавшийся автобус и поехал в центр города.
  Теперь Юра надумал заглянуть в городской архив и перечитать те материалы, которые он нашёл в прошлом году. Может быть, там есть какие-то детали, упущенные им?
  Погуляв немного по центру, съев мороженое и выпив квасу, Юра отправился в архив, но там ему сказали, что по запросу университетской библиотеки все материалы перенаправили в университет. Какой-то профессор, то ли краевед, то ли литературовед, заинтересовался историей больнички и собирал всё, что только мог нарыть.
  Пришлось ехать в университет. Встреча с сонной вахтёршей на входе прошла гладко, она без лишних вопросов подсказала, как добраться в библиотеку. Там ему сообщили, что документы в настоящий момент у профессора.
  - Кстати, он прямо сейчас читает лекцию в триста третьей аудитории, вы можете его застать.
  - Спасибо, - поблагодарил Юра милую пожилую библиотекаршу и, поднявшись на третий этаж, отыскал двери в нужную аудиторию, тихонько приоткрыл их и скользнул внутрь.
  9-1995. Профессор
  Лектор был так увлечён своим занятием, что даже не заметил, как Шевелёв проник внутрь аудитории. Юра привлёк внимание только студентов, которые его не признали и стали тихонько перешептываться. Впрочем, их интерес быстро угас, потому что профессор полностью владел вниманием слушателей. То был высокий приятный мужчина лет пятидесяти, может пятидесяти пяти. Выцветшие от времени карие глаза, густые седые волосы на голове, аккуратная бородка на лице, широкие брюки, которые нелепо смотрелись на его тощих ногах. Зычный низкий голос, с которым можно было бы попробовать заняться пением, эмоциональная речь и жестикуляция - всё это служило своеобразным магнитом для студентов. Вскоре и Юра невольно заслушался лекцией.
  - Когда я говорю о языческих богах, - декламировал профессор, - вы должны понимать, что речь идёт не о боге в привычном смысле этого слова. Языческие боги сильно отличались от богов монотеистических религий. Они были склочные, злобные, и далеко не всегда оказывались творцами мира. В этом смысле языческие боги куда человечнее тех представлений о сверхъестественных демиургах, которые сложились у нас под влиянием авраамических религий. О каких-то языческих божествах мы знаем очень много и очень хорошо. У нас сохранилось достаточно сведений о греческой мифологии, но зачастую это были экзотерические знания. Помним, что экзотерические знания - это знания для всех, а эзотерические знания - знания только для посвящённых. Последних о греческой мифологии гораздо меньше. Как вы, наверное, догадались, со славянской мифологией дело обстоит хуже. У нас не то, что эзотерических, у нас даже экзотерических знаний о верованиях наших далёких предков практически нет. Вы, конечно, слышали о Перуне, может быть даже о Белобоге, Чернобоге и так далее. И если первый достоверно был славянским богом, хотя касательно его роли можно долго спорить, поскольку сведения крайне скудны и многое приходится додумывать, то два других - это плод кабинетной мифологии. Кто знает, что такое кабинетная мифология? - пауза, но желающих ответить не нашлось. - Когда профессора, основываясь на каких-то коротеньких фразах из древних книг, буквально придумывали богов и встраивали их в пантеон, чаще всего тождественный греческому - это кабинетная мифология. Представьте, что много столетий спустя от нашей цивилизации останутся коротенькие тексты, которые будут интерпретировать исследователи будущего. И вот, столкнувшись с каким-то незнакомым словом, которое редко употребляется и может создать иллюзию субъектных свойств, эти исследователи вытащат из случайно оброненной фразы то, чего там нет. К примеру, прочитал исследователь из будущего фразу "хотел бы я считать так же быстро, как ЭВМ", начал искать аббревиатуру ЭВМ, а нигде в других текстах она не содержится. Исследователь подумал немного, и пришёл к выводу, что ЭВМ - это бог счёта и покровитель математики, текст, с которым он работал, молитва богу ЭВМ, а все буквы пишутся заглавными потому, что божество это почиталось и считалось верховным, - профессор улыбнулся и окинул взглядом развеселившуюся аудиторию. - Примерно по такому же принципу и работала кабинетная мифология. Меня, разумеется, такая методика не интересовала. Я всегда предпочитал работу в поле и долго размышлял о том, можно ли найти достоверные сведения о языческих богах. В процессе размышления этот термин приобрёл у меня несколько отличный от общепринятого смысл. Под языческими богами я стал понимать существ, при помощи которых объясняли не столько природные явления, сколько стечение обстоятельств. Те языческие боги, о которых я говорю, они словно бы реальны. У них существовали последователи, которые не стремились распространить свою религию, а наоборот, сохранить её в узком кругу. Никаких священных текстов, всё передаётся только из уст в уста, волхвы заучивают формулы и пересказывают их своим ученикам. Приняв эти предположения, я сразу же понял, как отыскать достоверные сведения об этих условно мифологических персонажах, существах, о которых не рассказывают в сказках и легендах, а наоборот всеми силами пытаются утаить сведения о них. Нужно просто отыскать представителей культа этих богов, втереться к ним в доверие, убедить поделиться хотя бы крохой информации. И, хотя собранные мной материалы научное сообщество не признаёт, без ложной скромности должен сообщить, что мне удалось проделать эту уникальную работу. Я вышел на представителей культов древнейших языческих божеств и достоверно установил существование по меньшей мере пяти персонажей, о которых до моих работ ничего не было известно. Первый - это Мамона, бог богатства. Таинственный персонаж. Скрывается в подземных пещерах, не любит солнечный свет, его святилища всегда располагались под землёй. Он может одарить человека деньгами и влиянием, но делает это не просто так, требует больших, просто непомерных жертв. Служители его культа должны ценить богатство превыше всего. Морена - богиня смерти и мертвых. Не стоит путать её с персонажем кабинетной мифологии. Тут интересная история, связанная с названием чучела, при помощи которого устраивают проводы зимы в основном у западных славян. Кабинетные мифологи знали об этом обряде и из названия чучела вывели богиню. Я же считаю, что обряд с чучелом был экзотерической частью культа Морены, потому получил широкое распространение и в народных представлениях не увязывался с каким-либо божеством. Эзотерическое содержание обряда так и осталось сокрыто, а достоверные сведения о Морене-богине смерти так никогда и не получили распространения. Впервые широкой публике их представил я! Морена была достаточно злонамеренной богиней и, если уж её разгневали, она обязательно являлась и выкашивала последователей культа, обращая их в навий. Доставалось от неё и случайным людям. Представители её культа враждовали с последователями другого бога - Ароста, бога ярости, который был полной противоположностью жуткой кладбищенской умиротворенности. Впрочем, своим последователям он причинял ещё больше хлопот, чем Морена своим, за что они его сумели упрятать в заключении, сдержать его непомерную и всё возрастающую ярость. Четвертый бог - Туга́, бог страданий. Чтобы заслужить его милость, нужно было испытать страшную боль, поэтому его последователи наносили себе увечья. Их иногда путали со скопцами, потому что последовали Туги тоже удаляли себе половые органы, демонстрируя абсолютную приверженность своему божеству. Наконец, пятый бог - бог ночного урожая, Луноликий. Этот культ тесно связан с культом Морены, потому что его представители верили, что Луна - Солнце мертвых, а значит и от лунного света земля может рожать. Последователи Луноликого вели исключительно ночной образ жизни, не заводили детей, возможно потому, что были бесплодны, а может потому, что верили в бессмертие, которое дарует им бог. При этом, вера верой, но они теми или иными способами привлекали в свой культ людей со стороны, иногда даже похищали детей, за что их ненавидели, и им приходилось скрываться. Тем не менее, культ просуществовал по крайней мере до восьмидесятых годов нашего с вами века, и мне удалось разговорить одного из последователей Луноликого.
  Закончив обзорную часть лекции, профессор перешёл к более узким, а потому менее интересным вопросам, из-за чего Юра его почти не слушал. В конце концов, он пришёл сюда расспросить профессора о документах по больничке, а не о древних богах.
  Когда лекция закончилась, и большая часть студентов разошлась, Юра пристроился сзади хорошенькой высокой блондинки, беседовавшей с профессором. Любуясь её задом, затянутым в джинсы минимум на размер меньше требуемого, Юра не сразу понял, что профессор обращается к нему.
  - А вы по какому вопросу, молодой человек? Что-то я вас не припоминаю...
  Блондинка попрощалась и ушла, а растерянный Юра посмотрел на профессора.
  - Здравствуйте. Я, простите, не знаю, как вас зовут...
  - Дожили, - улыбнулся профессор, - студенты не знают, как их преподавателей зовут.
  - Вы неправильно поняли, я не студент, я журналист, пришёл к вам на лекцию по поводу документов из психиатрической больницы. Как мне сказали в библиотеке, вы их забрали.
  - Это что-то новенькое - журналисты ко мне на лекцию никогда не приходили. Станислав Николаевич Яковлев, профессор фольклористики, - представился он, протянув свою костлявую руку для приветствия. Юра назвал своё имя, пожал её. - А зачем вам эти документы?
  - Я, понимаете ли, пишу статью про историю больницы, собираю сведения, какие только есть.
  - Хорошо, пойдёмте ко мне, я передам вам их, - пригласил профессор.
  Они вышли из аудитории и направились на этаж ниже, где, добравшись до небольшой комнатки, больше похожей на чулан, и располагался кабинет профессора. Внутри сидел молодой темноволосый парень плюс-минус Юриных лет, что-то усердно записывал на листе бумаги формата А2.
  - Познакомьтесь, это Юра Шевелёв, журналист, а это мой аспирант, Данил Зайцев. Кстати, он сейчас работает над темой, которая тесно перекликается с моей сегодняшней лекции - дохристианские секты и культы.
  - Здорово, - протянул Юра, которого это не слишком-то и интересовало.
  - Вам не интересно? А ведь я брал материалы по нашей больнице по схожей причине.
  Тут Юре стало любопытнее.
  - В смысле?
  - Я подозревал, что в нашей больнице когда-то существовал культ ещё одного древнего бога, о котором никто ничего не знает. Вы ведь слышали, что я говорил об Аросте, Морене, Туге и других?
  - Да.
  - А легенду о том, как воробьи спасли местных обитателей от басурман слышали?
  - Конечно.
  - Тогда, если вы не торопитесь, могу поделиться с вами своими подозрениями.
  - Не тороплюсь, - сказал Юра.
  Данил тоже отложил ручку и заинтересовано посмотрел на профессора.
  - Все эти культы, о которых я говорил, попадались мне совершенно случайно. Волхвы передавали тайны по наследству, а людей со стороны привлекали только если существовал риск гибели всех последователей бога. Поначалу я и вовсе не понимал, что столкнулся с чем-то совершенно сенсационным. Но по мере того, как мне удавалось разговорить культистов, вскрывалось всё больше подробностей. Например, они всегда маскировались под христиан, когда на их земли приходили христиане, и под магометан, если вдруг территории занимали мусульмане. То есть служение культу допускало публичный отказ от своей веры ради собственной безопасности. Волхвы строго следовали внешней стороне притворно принятой религии, но в глубине души верили лишь в своего бога. Ещё один признак - загадочное поведение животных, живущих рядом с культистами. Очень часто, когда культистам угрожала опасность, животные приходили им на помощь.
  - Вы сейчас серьёзно говорите? - Юра слегка улыбнулся.
  - Ну что вы, нет, я же профессор, - подмигнул ему Яковлев, отчего Данил тихонько хихикнул. - Просто рассказываю вам содержание легенд. Третий элемент - святилище бога было очень сложно разрушить, всегда возникали какие-то непреодолимые препятствия, которые со стороны выглядели, как естественный ход вещей. Помните историю про попытки взорвать старый монастырь, да? Тогда вам не сложно понять, к чему я клоню.
  - Вы полагаете, что в больнице существует культ какого-то бога? - спросил Юра.
  Профессор неопределённо развёл руками.
  - Два из трёх признаков совпадают. Легенда про воробьев, которые спасли местных демонстрирует власть местного бога над животными. Легенда о пяти бомбах, которые не смогли повредить монастырь демонстрирует власть над законами природы.
  - Три из четырёх, - встрял в разговор Данил, широким движением ладони расчесав свои вихрастые волосы. - Массовое самоубийство в семьдесят первом!
  Профессор с интересом посмотрел на Данила.
  - Секунду, поясню для Юры, - Данил повернулся к журналисту и быстро затараторил. - Смотри, я сейчас занимаюсь исследованием одного такого культа, который располагается в Ряссах. Деревня почти вымерла, поэтому профессору удалось втесаться в доверие к культистам, мы ездили туда вместе с ним, в следующем году я планирую съездить туда уже в одиночку. Так вот, я почти уверен, что они практикуют человеческие жертвоприношения своему богу. Но Ряссы маленькая деревенька, о смерти человека там всё равно ничего толком не узнаешь, только то, что местные расскажут. Скажут - заплутал человек, и дело с концом. А вот если культ существует в городе, как сокрыть такую практику?
  - Представить, как несчастный случай или самоубийство, - закончил за своего аспиранта профессор. - Идеальная маскировка! Психически больные люди очень часто совершают суицид, поэтому у правоохранительных органов не возникнет вопросов.
  - Да, я это и хотел сказать, - подхватил Данил. - А ты всё понял? - обратился он к Юре.
  Тот кивнул, после чего заговорил профессор.
  - Но это всё равно не меняет дела, потому что главный пункт, а именно преемственность поколений, отсутствует, - он перевёл взгляд на Юру. - Я взял материалы комиссии, чтобы поискать родственников среди персонала и руководства больницы. Если вы уже видели материалы, то знаете, что следователи плотно занимались групповым самоубийством, составили весь список персонала, пошли увольнения за халатность, а тогдашней руководительнице прилетел уголовный срок. Ну я и стал сопоставлять тот список со списком, который получил в отделе кадров больнички. Ничего! Ни в прошлом родственных связей между сотрудниками не было, ни теперь. Какая уж тут преемственность? Похоже, в этот раз моя интуиция меня подвела, поэтому я с чистым сердцем передам вам все материалы. Только давайте в библиотеке отмечусь, что я их вернул.
  - Профессор, время мне очень дорого, поэтому не могли бы вы этого не делать? - попросил Юра. - Я поработаю с материалами сегодня вечером и завтра утром всё вам верну. Просто я уже год, как окончил этот университет и у меня нет абонемента библиотеки.
  - Хорошо, - легко согласился Яковлев. - Только не подведите меня, молодой человек, я в университете и так на плохом счету, - он бросил короткий взгляд в сторону Данила и подмигнул тому. Аспирант улыбнулся. Видимо, какой-то внутренний юмор.
  Юре это было не интересно, он твёрдо пообещал всё принести, подождал, пока профессор нашёл материалы, забрал их и в этот раз отправился уже домой, работать.
  Разложив бумаги на столе в своей комнате, Юра закрылся и принялся внимательно всё читать и перечитывать. Как и профессор, он пристально изучал список персонала, наткнулся на большой список пациентов, находившихся в день трагедии в отделении, с протоколами их допросов. Хотел и здесь прочитать всё, но понял, что зря распыляет силы.
  В десять вечера в дверь постучала мама, спросила, почему он до сих пор не поужинал, Юра ответил, что занят, выключил свет, включил ночную лампу. Читал и перечитывал материалы, но ничего толком найти не смог. В четыре утра силы оставили его, и он провалился в глубокий тревожный сон. Ему грезилась Лена, время, которое они провели вместе, её сладкие поцелуи, её мягкая нежная кожа, её будоражащие фантазию прикосновения.
  Проснулся Юра со страшной головой болью из-за будильника, который задребезжал в половину седьмого. Выключив его, Юра бросил короткий взгляд на страницу, которая была открыта. То был список больных, которые лежали в закрытом отделении больницы в тысяча девятьсот семьдесят первом, и в самом его верху значилось: Арбатова Диана Артуровна, возраст - 51 год, место работы - разнорабочая на стройке, диагноз - параноидная шизофрения.
  10-1995
  Всё утро Юра не находил себе места. В голове крутился рой мыслей. Он чувствовал, что натолкнулся на масштабный заговор. Какая-то секта контролировала городскую психиатрическую больницу! Эта секта занималась подлогом документов, похищением и убийством людей, устраивала ритуальные жертвоприношения, одурманивала сотрудников, используя медикаментозные препараты. Возможно, Петра Гавриловича накачали какими-то психотропами, из-за чего у него начались галлюцинации, и он увидел не пойми что на крыше третьего корпуса. Далее, от него решили избавиться, как от главного свидетеля. Вероятно, нынешняя главврач, а ранее пациентка той же самой больнички, Арбатова попадалась на глаза Петру Гавриловичу в бытность его санитаром. А он, судя по всему, намеревался добиться закрытия больницы, не просто же так на пару с Леной просил Юру опубликовать изобличающую статью. И наверняка за прошедший год побывал в больничке, увидел Арбатову, узнал её и, возможно, начал шантажировать. Вот и мотив.
  Вовлекая в секту бывших пациентов, персонал больнички подделывал для них документы и устраивал на ту или иную должность. При этом, поскольку пациентами бывали в том числе люди высокопоставленные, у руководства секты наверняка имелись компроматы, позволявшие им манипулировать чиновниками. Поэтому больничку никто не трогал. Ещё круче, если чиновников смогли вовлечь в секту. Такое журналистское расследование произведёт эффект разорвавшейся бомбы!
  Возбуждение Юры росло, он толком не обдумывал свои дальнейшие шаги, как гончая руководствовался инстинктами, бежал на запах добычи. Позавтракав, он выехал из дому в девять, в половину десятого уже стоял у ворот больнички и всматривался в мельтешащий на улице персонал. Денис ему на глаза не попадался.
  Мечась между автобусной остановкой с неудобной лавочкой и воротами, Юра нервно озирался по сторонам. К жажде славы стал примешиваться страх. Он же связывается с убийцами! За время работы в Москве ему пришлось наслушаться о судьбах журналистов, которые лезли в карманы коррупционеров. Здесь, правда, ситуация несколько иная, сектанты вряд ли ворочают миллиардами, а их влияние скорее всего ограничивается городской администрацией. Тем не менее они почти наверняка замешаны в убийстве минимум двух человек. И до сих пор неизвестно, что в действительности произошло в семьдесят первом. В прошлом году, когда Юра беседовал с Петром Гавриловичем, казалось, что санитар сумасшедший. Но теперь Юра уже не был так в этом уверен. Версия с галлюциногенными препаратами казалась ему наиболее вероятной. Если бы только удалось это доказать...
  Денис приехал в половину одиннадцатого, Юра поймал его прямо на остановке.
  - Ну как, достал? - не поздоровавшись, спросил он.
  Денис со скепсисом посмотрел на своего собеседника: под глазами мешки, сами глаза красные от бессонной ночи, сильное нервное возбуждение.
  - У тебя всё хорошо? - спросил санитар.
  Юра кивнул, полез в карман за деньгами.
  - Сто тысяч, Денис, если ты достал данные.
  Санитар пожал плечами. Он рассчитывал на в два раза меньшую сумму. Плевать, поехала крыша у этого парня, или нет, а деньги Денису были нужны.
  - Достал, достал, - успокоил Юру санитар. - Ну как достал, переписал из журнала на листок. Так устроит?
  Теперь настал черёд Юры смотреть на Дениса со скепсисом.
  - За это я не готов заплатить сто тысяч, - пробурчал журналист.
  - Ну тогда расходимся, - Денис уже понял, что записи Юре очень нужны, и он за них заплатит любую сумма.
  Тихонько выругавшись, Юра передал деньги санитару, тот зашёл под навес остановки, поставил свою фирменную сумку Adidas на лавочку, порылся внутри, вытащил оттуда тетрадный листок, протянул его Юре.
  - Смотри, здесь табличка вызовов. Ничего необычного, кроме одной бригады, - начал пояснять свои записи Денис. - Во-первых, она состояла из возрастных ребят. Но я увязываю это с тем, что они повезли машину на техобслуживание, а не на вызов. Во-вторых, они отсутствовали весь день, хотя техобслуживание проводится гораздо быстрее. В-третьих, я почти не пересекался с водителем, даже не слышал, что такой есть у нас в штате, а я почти со всеми знаком. Но картину по переработкам на основе этой таблицы ты легко составишь. Вызовов много, персонала не хватает, люди работают по четырнадцать часов, страдают от хронического недосыпа.
  Юра всматривался в таблицу, отыскал глазами состав той бригады, которая привлекла внимание санитара.
  - Дэн, а нафига врачей-то приписывать к машине, которую направляют на техобслуживание?
  Санитар пожал плечами.
  - Наверное, боялись, что будет наплыв вызовов, чтобы в случае чего врачи сразу были при автомобиле. Помощь скорой психиатрической сейчас часто требуется, скажу тебе честно.
  - И в той бригаде, значит, только пожилые врачи и даже пожилой водитель?
  - Врачи точно пожилые, водителя я не знаю, это надо в отделе кадров смотреть. Ну или в архиве.
  - У больнички есть архив?! - Юра оторвал взгляд от листка и, прищурившись, посмотрел на Дениса. Гончая учуяла добычу.
  - Да, в третьем корпусе, в подвале.
  Вот он шанс!
  - Ещё один вопрос, Денис. А что ты думаешь о нынешнем главвраче?
  - О бабушке Диане? - санитар усмехнулся. - А что о ней думать? Ей на пенсию давно пора.
  - Я скорее про её профессионализм.
  - Сколько я здесь работаю, она только административной работой занимается. Да и какой там профессионализм, в её-то возрасте.
  - А ты вообще знаешь, как она сюда попала?
  - Не интересовался. Я здесь чуть меньше года работаю, рассказал всё, что знаю.
  Юра испытал острое желание поделиться догадкой относительно секты, в которую входит руководства больницы и часть персонала, но сумел совладать с собой. Денис - первый встречный, не стоит с ним делиться такими вещами. Ещё донесёт.
  - Слушай, а ты не поможешь мне попасть в архив?
  - В архив? А тебе туда зачем? - Денис с подозрением посмотрел на Юру. - Ты точно пишешь статью про переработки персонала?
  - Конечно. Хочу провести сравнение с советским периодом. Возможно там есть данные о нагрузке персонала в прошлом.
  - Слишком много рвения ты проявляешь, Юра. Как бы это не вылилось в проблемы с законом. В любом случае, я в этом участвовать не стану. Архив закрыт, ключ мне никто не даст. А ломать дверь - это уже уголовка. Можешь попробовать попросить разрешения у Арбатовой. Но она вряд ли согласиться.
  - Тебя точно никак не уговорить?
  - Ну, - протянул Денис. - Если предложишь миллиона два-три я подумаю.
  Таких денег у Юры не было.
  - Пятьсот тысяч и договорились? - с надеждой в голосе спросил Юра.
  - Не, меньше, чем за два миллиона не соглашусь.
  - Ну ты всё равно подумай, я ещё попытаюсь с тобой связаться. Бывай, - Юра заметил подходящий к остановке автобус, пожал руку Денису, ещё раз попросил подумать над его предложением, после дождался транспорта и уехал.
  Вернувшись домой, он собрал все архивные бумаги, сфотографировав самые важные из них, после чего поехал в университет, вернуть документы профессору, параллельно обдумывая свои дальнейшие шаги. У него оставалось ещё несколько дней, чтобы пробраться в архив и всё выяснить. Стоила ли игра свеч?
  Юра раздумывал над этим вопросом всю дорогу до университета. Отвлёкся только когда вошёл внутрь здания и спросил у вахтёрши, где профессор Яковлев. Выяснилось, что тот читает лекцию. Сначала Юра хотел заскочить, отдать документы и быстро уйти, но потом передумал, так как торопиться ему некуда, можно и посидеть на лекции, немного подумать.
  Поэтому поднялся на нужный этаж, тихонько пробрался в аудиторию (в этот раз профессор его заметил, и Юре даже показалось, что тот обрадовался визиту журналиста), сел на "Камчатке" и попытался немного отвлечься от своих мыслей, послушать лекцию Станислава Николаевича. Сегодня, однако, Яковлев не блистал. Постоянно сбивался, бросал короткие взгляды в сторону Юры, обрывал себя на полуслове, скомкано и бесструктурно подавал материал. В общем, отвлечься не получилось. Юра опять улетел мыслями к своему расследованию. Когда лекция, наконец, закончилась и студенты стали расходиться, профессор сам направился к Юре.
  - Здравствуйте! - поприветствовал он журналиста. - Я, вы знаете, вчера весь вечер думал об этой больничке. Вы что-нибудь выяснили?
  Юра с сомнением посмотрел на Яковлева. Стоит ли ему рассказывать? Наверное, нет. Этого человека он знал не больше Дениса.
  - Ничего особенного. Я только принёс вам архивные документы.
  - Очень жаль, очень жаль, - бормотал профессор, забирая у Юры папки. - А мне ведь стало казаться, что это не пустышка. Знаете, какая глупость в памяти-то всплыла? Воробьи издавна считаются нечистой птицей. Отчасти это связано с христианством. Якобы, воробьи насмехались над распятым Христом, за что Бог их проклял. С тех самых пор они прислуживают чертям, являются союзниками нечистой силы. А значит если в больничке и есть какой-то культ, то это определённо культ тёмного бога. Но раз вы ничего не обнаружили, значит это лишь пустая догадка. Ведь вы ничего не обнаружили? Точно?
  - Точно, - сухо ответил Юра. - До свидания.
  - Но вы если выясните что, обязательно со мной свяжитесь. Если хотите, я дам вам свой номер телефона.
  - Да-да, - небрежно бросил Юра, покидая аудиторию.
  "Значит нечистые птицы, - думал он, спускаясь по лестнице на первый этаж. -Интересно, как охранялся архив больнички. Пётр Гаврилович говорил, что в третьем корпусе процедурные кабинеты. Вряд ли кого-то туда направят среди ночи. А значит..."
  Юра кивнул, соглашаясь с собственным ходом мыслей. Он проберётся в архив, выяснит там всё, что только можно. Если будут неопровержимые доказательства - опубликует статью. А так просто бросит это дело.
  ...
  Два следующих дня Юра кружился вокруг больнички с утра до вечера, наблюдал. Его предположение подтвердилось: в третий корпус пациентов водили только днём, по ночам там было безлюдно. Впрочем, дежурный врач на входе оставался. Пройти незаметно через него будет трудно. Гораздо проще залезть через окно. И тут летняя жара, от которой Юра изнывал все эти дни, оказалась как нельзя кстати: окно на втором этаже третьего корпуса оставляли открытым. Оно, вероятно, вело к той винтовой лестнице и комнатке, в которой хранились медикаменты. О них рассказывал Пётр Гаврилович. По его же словам, на самом верху можно различить внутреннюю роспись купола.
  - Ну вот и проверю, водятся там чудовища или нет, - усмехнулся Юра, который за прошедшие дни твёрдо уверил себя в том, что санитара просто накачали препаратами, чтобы тот не смог вмешаться в жертвоприношение пациентов.
  У Шевелёва в голове оформился следующий план: в районе двух часов ночи он перебирается через невысокий каменный забор со стороны дубовой рощицы, добирается до третьего корпуса, располагающегося буквально в десяти метрах от забора, ставит стремянку, которую заблаговременно спрячет в густо растущем у забора кустарнике, забирается в окно, бесшумно спускается по винтовой лестнице, после находит архив, рыщет там, похищает самые ценные документы, уходит.
  А дальше, если его подозрения подтверждаются, он все публикует в прессе, заявляет, что документы получил от осведомителя, имени которого никому не скажет. Если же у Юры разыгралась фантазия, и все эти смерти - просто случайное стечение обстоятельств - он сжигает документы и забывает свои приключения, как страшный сон.
  Утром, ровно за день до своего отъезда, Юра одолжил у отца машину, лестницу закрепил на багажнике на крыше, поехал напрямую к больничке, остановил автомобиль недалеко от кустов, включил аварийку, сделал вид, что копается под капотом, сам же подгадывал удобный момент. Дождавшись, когда дорога опустела, а вблизи забора пешеходов совсем не было, Юра быстро снял лестницу, запихал её глубоко в кусты, воровато огляделся по сторонам, убедившись, что никто его не видел, сел в машину и вернулся домой. Вплоть до вечера сделался словоохотливым, развлекал отца, у которого был выходной, когда вечером пришла мама, сообщил, что собирается перед отъездом отдохнуть в компании друзей. Попросил не дожидаться его возвращения, сказал, что может быть заночует у кого-то из знакомых, попрощался, и, незаметно ухватив заранее заготовленный пакет с маской, перчатками, фонариком, молотком, фомкой и стамеской (с помощью этого набора инструментов он планировал взломать дверь в архив), отправился на первое своё "дело".
  К больничке шёл пешком, склонив голову к земле. Ехать в общественном транспорте боялся из-за свидетелей. Путь оказался неблизким, до места он добрался через два с половиной часа, когда на улице стемнело. Глянув на свои наручные часы "Восток" с флюоресцирующими стрелками, Юра убедился, что пришёл рановато. Обогнул забор, поглядывая во внутренний двор. Там ещё сновал персонал, и врачи, и санитары, и медсёстры. Нужно было ждать. Пошёл в дубовую рощицу, отыскал лестницу, сам залез в кусты и затаился там.
  Сидел и ждал, вслушиваясь в ночные шумы засыпающего пригорода. Цверенчали сверчки, из лесу, который располагался с противоположной стороны дороги, доносилось уханье совы, тихонько шелестели листья на ветках деревьев, раздавался гул моторов проносящихся по трассе автомобилей. Со стороны внутреннего двора больнички ни звука. Это немного настораживало. Юра время от времени цеплялся за край забора, подтягивался и заглядывал во внутренний двор. Фонари пока ещё горели, но на улице никого не было. Может попробовать сейчас или подождать ещё немного? Из окон первого этажа третьего корпуса больнички всё ещё бил яркий свет. Нет, стоит выждать какое-то время.
  Юра вернулся в своё укрытие, стал ждать и незаметно для себя задремал. Проснулся, когда почувствовал, как по руке что-то ползёт. Вздрогнул, сбросил заблудившегося жучка, посмотрел на часы - половина третьего ночи. Пора!
  Опять забрался на забор, убедился, что фонари уже не горели, а в третьем корпусе приглушённый свет можно было различить только в окне у входа. Другого шанса не будет.
  Поставив стремянку, Юра забрался на неё, перекинул пакет на ту сторону, встал на забор, поднял стремянку, установил её с другой стороны, спустился, застыл. Сердце бешено колотилось, лоб покрылся холодной испариной. Но в то же время он чувствовал какое-то дикое, животное наслаждение от происходящего. Наверное, что-то подобное испытывали древние охотники, когда преследовали свою жертву, рискуя сами превратиться в обед какого-нибудь свирепого хищника, населявшего нашу планету во времена каменного века. Юра натянул маску, надел перчатки, двинулся вперёд.
  Он без приключений подобрался к третьему корпусу, установил стремянку прямо под открытым окном, забрался, но высоты лестницы не хватало. Тихонько выругавшись, решил рискнуть. Достал из пакета фонарик, засунул его себе в задний карман, после чего скомкал кулёк, и соорудив импровизированный баскетбольный мяч, забросил его в окно. Снова затих, прислушался. Вроде бы внутри корпуса по-прежнему было тихо. Стараясь не завалить стремянку, кое-как присел и подпрыгнул, зацепившись руками за подоконник. Повис, подтянулся, попытался забраться. Сначала испугался, что окно слишком маленькое, но потом, закинув одну ногу, обнаружил, что пролезть удастся.
  Юра действительно оказался прямо на проёме винтовой лестницы. Впереди темнели шкафчики, а вверху всё заволакивала чернота чердака. Юра усмехнулся, вспомнив слова Петра Гавриловича, достал фонарик, включил его и направил вверх.
  На внутренней стороне купола действительно картина. Уродливые фигурки бледных людей с нимбами над головами стоят в неестественных позах, согбенные, изуродованные. Лиц нет, только мазки, руки и ноги больше похожи на щупальца. Было в картине что-то жуткое. Но не это испугало Юру. Из темноты тянулась кисть. Толстые бледные похожие на опарыша пальцы с четырьмя фалангами, очень подвижные, ловкие, пятнадцать пальцев в три ряда. Они шевелились, словно бы набирали текст на невидимой печатной машинке, тянулись к поручню лестницы, чтобы обладатель этих пальцев мог поставить ногу на ступеньку, спуститься вниз, к Юре.
  Сдержав зародившийся глубок внутри крик, Юра бросил фонарик на пол, позабыл о пакете, буквально нырнул в окно, рухнув на стремянку, повалившись вместе с ней на землю. Сильно ушибся, но ничего не сломал. Боль была терпимая, поэтому он встал и побежал прочь, подальше от чудовища, которое затаилось в куполе третьего корпуса больнички.
  Вернувшись домой рано поутру, Юра быстро собрал все свои вещи, попрощался с родителями, которые стали возмущаться, почему он уезжает ни свет, ни заря. Ничего им не объяснив, Юра сразу же поехал на вокзал и провёл время в зале ожидания до самого прибытия своего поезда. Стал свободно дышать, только когда поезд тронулся.
  Не милиция пугала Юру. По тем скудным уликам, что он оставил в больничке его никто не сумеет найти. Юра боялся, что он начал сходить с ума, потому что увиденное им в темноте никак не хотело уживаться со здравым смыслом. Оставалось только наврать, что ничего не было, ему просто привиделось. И до самой своей смерти не признаваться во лжи никому, даже самому себе.
  11-2010
  - Эти голоса чего-то от вас хотят? - согнувшись знаком вопроса, психолог привстал из кресла, наклонился к Юре и внимательно посмотрел ему в глаза.
  - Нет, просто повторяют "Конец пути", - ответил тот, не решившись рассказать, с каким воспоминанием связана эта фраза.
  Психолог кивнул, грузно плюхнулся в своё кресло, сделал пометку в блокноте.
  - Псевдогаллюцинации, - заключил он. Немного помолчав, продолжил. - Голоса в голове - классический симптом шизофрении, Юрий. Это очень опасное заболевание, заниматься его лечением не в моей компетенции. Буду с вами откровенен: я настаиваю на вашей скорейшей госпитализации. Если же вы не отправитесь на лечение добровольно, я буду вынужден рассказать о ваших симптомах в районную психиатрическую больницу по месту вашего проживания...
  - Что?! - Юра вскочил с кушетки и округлившимися глазами уставился в психолога. - Да я тебя, гниду, засужу! Ты врачебную тайну нарушаешь!
  - Спокойно, - невозмутимо произнёс психолог. - В вашем нынешнем состоянии вы можете представлять угрозу для других людей, в этом случае закон обязывает врача идти на нарушение упомянутого вами медицинского принципа.
  - Ну так сообщай, я всё буду отрицать, скажу, что ты придумал это.
  Психолог улыбнулся, достал диктофон, спрятанный за книжками у него на столе.
  - Я не разрешал записывать нашу беседу! - вспылил Юра, попытавшись выхватить диктофон из рук психолога. Тот, будто бы играя с кошкой, резко отвёл руку в сторону и спрятал её под столом. - Ну что, нападёте на меня и попытаетесь отобрать кассету?
  Юра не отводил от него тяжелого взгляда, но, трезво оценив ситуацию, сел на кушетку, хмыкнул.
  - Ну и чего ты хочешь? Денег?
  - Как вы только могли подумать о таком, - психолог скорчил обиженную гримасу. - Я беспокоюсь о вашем здоровье.
  - О моём здоровье?! - Юра опять заорал. - Я в долгах, как в шелках, и тебе это хорошо известно, ты записывал все мои проблемы в свою сраную тетрадочку. Мне только предложили нормальную работу с хорошей оплатой, а ты грозишься отправить меня в психушку принудительно? Это так ты заботишься о моём здоровье?
  - Но вас не обязательно госпитализируют. Возможно, просто заставят понаблюдаться, - возразил психолог.
  - А если от меня потребуют выписки из медицинской карточки, болван?! Они сразу узнают, что я наблюдаюсь у психиатра. Им этого будет достаточно, чтобы отозвать своё предложение.
  - Да, вы правы, об этом я не подумал, - психолог немного помолчал, потом кивнул своим мыслям. - Но есть другой вариант. У меня есть связи в одной психбольнице, в провинции. Там очень продвинутая клиника. Может быть вы слышали об этом городе, - и тут психолог неожиданно назвал родной город Юры. От неожиданности журналист упал обратно на кушетку. И в этот самый момент явственно услышал фразу у себя в голове:
  "Конец пути".
  - Что-то случилось? Вы побледнели. Опять слышите голоса?
  Юра кивнул. Психолог набрал стакан воды, протянул ему.
  - Выпейте, может быть полегчает. Так вот, возвращаясь к теме разговора. Я могу устроить вас в эту больницу без каких-либо документов, абсолютно анонимно. Вас понаблюдают, определят, с депрессией вы туда попали или всё-таки шизофрения. И там же примут решение о вашем лечении. Как смотрите на такой вариант?
  Юра встал с кушетки, направился к выходу, открыл дверь, обернулся и рявкнул:
  - Я подумаю.
  После чего покинул кабинет психолога.
  ...
  Последний раз в родном городе Юра был в начале нулевых, когда помогал родителям перебраться в Москву. Сам он там основательно обустроился. Квартиру купил в девяносто восьмом в разгар кризиса, сумев заработать на обвале ГКО, поскольку его источники предупредили о предстоящем дефолте за день до объявления. Вторую прикупил для родителей уже в две тысячи первом. Тогда дела шли в гору, он вошёл в штат крупной газеты, сотрудничал с издательствами, время от времени подрабатывал литературным негром у известных людей за хорошие деньги. В две тысячи третьем женился. Брак был из-за беременности. Юля была моложе Юры на семь лет, поначалу казалась покладистой, но когда родился сын и стало понятно, что журналисту так просто с этого корабля не сбежать, начала демонстрировать свой характер. Впрочем, тогда Шевелёв зарабатывал большие деньги, поэтому до поры до времени возникавшие кризисы удавалось разрешить с помощью подарка или путёвки в тёплые страны. Юля была большой любительницей путешествий. Да и родившийся сын Коленька укрепил отношения.
  В какой-то момент Юре казалось, что он достиг всего, чего только желал. А потом грянул кризис две тысячи восьмого года. Уверенный в стабильности своих доходов Юра спокойно покупал товары в кредит, живя по принципу "деньги надо тратить, а не копить, инфляция всё равно всё сожрёт". Только после потери работу к Шевелёву вдруг пришло осознание, что из имущества у него всего две квартиры в Москве, в одной из которых живут родители. Автомобиль и тот взят в кредит.
  Родительскую квартиру пришлось экстренно продавать, чтобы расплатиться хотя бы с частью долгов. Мама с папой переехали в двушку Юры, спали на кухне. Юля демонстрировала крайнюю степень недовольства новыми порядками, постоянно пилила мужа. На фоне всего этого, а также бесплодных попыток найти новую работу у Юры началась депрессия, со временем лишь усугублявшаяся.
  И тут в конце две тысячи девятого года совершенно внезапно ему поступает сверхвыгодное предложение от очень богатого человека. Юра без лишних слов соглашается, готовится подписать контракт и всего за два дня до назначенной встречи у него случается нервный срыв. Ссора с Юлей перерастает в настоящее побоище - досталось, правда, не жене, а кухонной утвари и мебели - а потом он явственно начинает слышать у себя в голове жуткий голос, повторяющий одну и ту же фразу "Конец пути". Юра сразу вспомнил раннее у больнички перед встречей с Петром Гавриловичем. Тогда он решил, что звук донёсся из магнитолы, теперь же допускал, что слышал его только в своей голове.
  Юру опять охватило отчаяние. Ровно тогда, когда забрезжила надежда. Юра не пошёл на встречу с нанимателем, решив переждать пару дней и привести мозги в порядок. Тогда Юля закатила очередной скандал, ему пришлось обо всём ей рассказал. Успокоившись, она нашла телефон якобы хорошего психолога, которого ей рекомендовала подруга, сказала позвонить.
  - А если не стану? - с горькой усмешкой спросил Юра.
  - Тогда иди на х... - зло бросила она ему. - Будем разводиться. Заберу у тебя квартиру, посмотрим, куда ты своих родителюшек пристроишь. Запомни - ты мне без денег на х... не нужен. Уясни на всю жизнь!
  Юра пошёл к психологу, где откровенно поделился своими проблемами и рассказал о голосах в голове. Тот вместо помощи направил его в дурдом. Да не в какой-нибудь, а в тот самый, из которого пятнадцать лет назад он бежал, только пятки сверкали.
  И вот Юра на встрече с очередным зазнавшимся миллионером, решившим написать мемуары от своего имени. Шевелёв почти не слушает, что этот денежный мешок несёт, его занимают только собственные проблемы, которые нужно в кратчайшие сроки разрешить.
  - Я вижу, вы колеблетесь, - говорит миллионер. - Я вас почти не знаю, но вас рекомендовали люди, которым я доверяю, как самому себе. С любым другим я бы уже прекратил разговор. Но для вас сделаю исключение. Готов подписать с вами контракт хоть сейчас. Гонорар в сто пятьдесят тысяч, ещё триста тысяч по окончанию первой части, и шестьсот пятьдесят, когда закончите всю книгу. Срок - пять месяцев. Выгодное же предложение, не понимаю, что вас смущает?
  - Собственная загруженность, - устало бормочет Юра.
  - Если вы набиваете себе цену, то, извините, я навёл справки. Миллион за мемуары вы сейчас нигде не заработаете. Это роскошное предложение!
  - Да, роскошное. Но у меня другого рода проблемы. Скажем так, семейные. Давайте, я сегодня посовещаюсь с женой и вечером или завтра утром вам перезвоню, хорошо? - заискивающе спросил Юра.
  Миллионер обиженно на него посмотрел, но потом снисходительно кивнул.
  - Имейте в виду, терпение у меня не резиновое, - произнёс тот, перед тем, как Шевелёв покинул его кабинет.
  Спустившись на парковку, Юра сел в новенький "Опель", завёл его, и отправился домой. По дороге он вспоминал ту ночь в третьем корпусе, когда он оказался на винтовой лестнице, посветил вверх фонариком и увидел три ряда пальцев, белых, толстых, напоминающих жирных уродливых опарышей, копошащихся в гниющем куске мяса. От внезапно нахлынувшего воспоминания Юру затошнило. Он съехал на обочину, остановился, включил аварийку. Отчаяние накрыло с головы до пят, Юра жадно хватал ртом воздух, казалось, задыхался. Нет, он не может сейчас работать, просто не может. Нужно отдохнуть, ему нужна поддержка, хотя бы чья-то. И тут же вспомнил слова Юли. "Ты мне без денег на х... не нужен".
  Взял себя в руки, перевёл дыхание, достал мобильник, отыскал телефон психолога.
  - Алло. Это Юра Шевелёв. Хорошо, я согласен на ваше предложение, - произнёс он в трубку. - Давайте согласуем дату, только анонимность - обязательное условия.
  Мало ли, что ему привиделось пятнадцать лет назад. Он будет лежать в отделении второго корпуса, в открытом отделении. Уйдёт оттуда в любой момент. Юре очень хотелось верить, что в больничке сумеют поставить его на ноги.
  Этой ночью они с Юлей долго не спали, ворочались. Юра начал было её ласкать, но она грубо оттолкнула его руки, перекатилась на свой край кровати, демонстративно повернувшись к нему спиной. Юра уже и вспомнить не мог, когда они в последний раз занимались сексом. Снова захотелось плакать. Он тоже отвернулся к жене спиной, уснул под утро, а проснулся в половину седьмого. С трудом высидел до восьми, после чего набрал миллионера, принял его предложение, через десять минут ему на карточку перевели сто пятьдесят тысяч, а на следующий день Юра улетел из Москвы в родной город, в больничку. Лечиться.
  12- 2010. Женя
  Психиатр не соврал: Юру устроили в больницу без оформления. Более того, персонал относился к нему излишне уважительно. Заведующая ещё по телефону заявила, что положит его в ВИП-палату без оплаты, а вести его будет лучший врач отделения. Когда Юра приехал, и врачи, и медсёстры, и санитары здоровались с ним, чуть в землю не кланялись.
  Сама больничка сильно изменилась с девяностых. Из полуразвалившегося здания она превратилась в добротное строение, от которого веяло стариной. Стены отремонтировали и отмыли, старые деревянные рамы заменили на пластиковые стеклопакеты, перекрыли крышу, купол не третьем корпусе отреставрировали и даже установили крест на верхушке. Внутри тоже многое изменилось. Стены перекрасили, потолки победили, заделали трещины. Старые лавочки заменили на новые, которые были заметно легче и удобнее. В помещении появились кондиционеры, хотя пока в них надобности не было - на дворе стояла середина весны, температура на улице максимально комфортная. Установили новые деревянные лакированные двери, весело блестящие в проникающих через большие окна солнечных лучах. Правда, новым и красивым всё было только в том отделении, куда определили Юру.
  Шевелёву досталась двуместная палата, которая оказалась в полном его распоряжении, поскольку соседа у него не оказалось. Это была просторная комната в духе советских санаториев семидесятых или каких-нибудь двух-трёхзвёдочных современных гостиниц. Две широкие деревянные кровати по углам, на подоконнике цветы, в уголке столик со спрятанными под ним стульями. Имелась даже очень маленькая душевая с туалетом, что просто поразило Юру, потому что он уже лежал в больницах и представить себе не мог палату с отдельным душем.
  "Действительно, как в гостиницу попал", - подумал Юра. Разместив свои вещи, он начал свыкаться с новой реальностью. Беседы с психиатрами и психологами, прохождение всяческих тестов, капельницы в обед, которые ему ставили в третьем корпусе, которого он со временем перестал бояться, плюс уколы по утрам. Если бы не это и не снующие по больничному двору пациенты, можно было бы подумать, что Юра приехал на какой-то курорт отдохнуть. Такие ощущения помогли ему выбросить из головы своё предубеждение перед психиатрической больницей и задаться целью привести себя в порядок. Старался не думать о плохом, вспоминал детство, время от времени выбирался в город погулять (режим у него не был строгим). Похоже, пребывание в больнице шло ему на пользу: голоса в голове пропали, он стал крепко спать, хорошо высыпался, чувствовал себя отдохнувшим. Врачи разрешили ему взять свой ноутбук в палату и работать над мемуарами, поэтому Юра время от времени набирал главы для биографии заказчика, но никогда не писал через силу, только в своё удовольствие.
  Размеренный ритм жизни больнички настраивал на безмятежный, даже философский лад, а некоторые пациенты оказались приятными и очень отзывчивыми людьми, с которыми у Юры завязалось хорошее общение.
  Одним из таких пациентов был пятидесятипятилетний Женя. Ростом чуть выше среднего, с густыми седыми волосами, тёмными карими глазами, мягкими чертами лица и грустной приятной улыбкой, он лежал в общей палате на первом этаже второго корпуса и большую часть дня проводил на улице. Неспешно гулял между деревьев, подолгу сидел на лавочке, любовался небом, наслаждался пением птиц, пытался прикармливать бездомных животных у забора, за что на него однажды наругалась санитарка.
  Юра видел, как это произошло. Женя сэкономил хлеб и суп с обеда, смешал их в пластиковой коробочке из-под лапши, подошёл к забору и стал подзывать маленькую худенькую кошечку, затравленно озиравшуюся по сторонам и искавшую еду. Та сразу подбежала, доверилась и, позволив себя погладить, принялась с жадностью есть. В этот момент в ворота больницы как раз заходила грузная сердитая дама, работавшая здесь санитаркой. Увидев Женю и кошечку, она предусмотрительно огляделась, убедилась, что вокруг никого нет, и, нахмурившись, двинулась к мужчине подобно набиравшему скорость паровозу.
  - Ах ты ж старый дебил! - заорала она во всё горло. - Что же ты такое творишь, скотина?! Сейчас она повадится сюда шляться, блох и клопов нанесёт, кому потом их всех травить! Ещё раз увижу, ка-а-ак дам! - протянула женщина, занеся руку в воздух для оплеухи.
  Женя, который был на голову выше её, лишь съежился, ожидая удара. На его лице застыло выражение страха, обиды и полного непонимания происходящего. Он просто хотел помочь несчастному голодному животному, а ему за это грозят побоями.
  Юре стало жаль мужчину, он твёрдо решил, что вмешается, если санитарка стукнет Женю. Но женщина опустила руку и пошла своей дорогой, а седовласый мужчина докормил кошечку, погладил её, забрал коробочку, пошёл к урне, понурив голову. Юра присмотрелся и увидел, что в глазах у Жени стояли слёзы.
  - Да не обращайте вы на неё внимания, - Юра встал со своей скамейки и подошёл к мужчине, когда тот возвращался от урны к больнице. - Настоящая стерва, что с неё взять.
  Женя кивнул, с благодарностью посмотрел на Юру, пошёл дальше.
  - Меня, кстати, Юрой зовут, - представился журналист.
  - Женя, - мужчина замедлил шаг, обернулся, глянул на Юру и по-детски беспомощно улыбнулся.
  - А как по отчеству? Вы всё-таки старше меня, как-то неудобно панибратски обращаться.
  - Да нет, просто Женя. Мне так нравится, - заверил Юру мужчина.
  Так они и познакомились. Но дальше обмена приветствиями и поверхностного общения их отношения поначалу не развивались. Толчок к сближению дала встреча Жени с каким-то своим знакомым. Юра наблюдал за их общением из окна своей палаты, заинтересовался.
  Посетителю было около тридцати, максимум тридцать пять. Рослый, под метр восемьдесят пять, темноволосый, болезненно-худой, бледный он чем-то напоминал наркомана. Старался не смотреть Жене в глаза, всё время опускал голову в пол, нервно теребил руками края пуговицы на своей одежде. В мимике и жестах чувствовалось что-то арестантское.
  Они сидели на лавочке и о чём-то тихо разговаривали. Юра привык к тому, что Женя в беседах с другими проявлял робость, неуверенность, старался во всём соглашаться с собеседником. Но с этим мужчиной всё было по-другому. Женя говорил твёрдо, хоть Юра и не слышал его слов, взгляд его делался живым, полным участия, отрешенные маски слетали с лица, Женя делался живым, общительным, больше говорил сам, чем слушал, хотя обычно всё было наоборот.
  На посетителя же по мере развития беседы было больно смотреть. Он то вскакивал, то садился, хватался обеими руками за голову, крутился на месте, сидя пригибался телом всё ниже и ниже, а в конце беседы сложился на лавочке пополам, упав грудью на свои колени, и зарыдал. И только в этот момент лицо Жени снова сделалось безучастным, но сам он при этом продолжал что-то говорить, хлопать мужчину по спине, сжимать ладонью его плечо. И от этой картины Юре стало жутко, потому что пожилой мужчина, казалось, вообще ничего не испытывал, лишь мимикрировал, пытаясь создать видимость участия, хотя вначале казалось, что как раз тот, хорошо знакомый Юре Женя - маска, а этот, которого он видел теперь - настоящий.
  Когда молодой знакомый Жени сумел взять в себя руки, они распрощались, обнявшись напоследок - при этом лицо Жени снова выражало участие - после чего мужчина покинул территорию больницы. Женя же сел на лавочку и уставился куда-то вдаль. Его лицо ничего не выражало.
  Юру заинтересовал как сам посетитель, так и поведение больного, поэтому он решил попытаться разговорить своего знакомого. Накинув больничный халат, Шевелёв вышел из своего корпуса и направился к Жене.
  - Здравствуйте, - поздоровался он с пожилым мужчиной. - Вижу, у вас была непростая встреча.
  Женя посмотрел на Юру своими темными глазами, которые ничего не выражали, кивнул.
  - Кто это был? - спросил Юра.
  - Вы ведь не об этом хотите спросить, правда? - Женя нахмурился, что было для него необычно. - Вы видели, что со мной творилось во время беседы, вам стало интересно, так?
  Юра замялся, не знал, что ответить. Женя же постучал ладошкой по лавочке, предлагая собеседнику устроиться рядом.
  - Знаете, - начал он, - когда новости о моей болезни расползлись, на меня все стали смотреть по-особенному. Помните, как назвала меня та санитарка? Дурачком. Вот и ко мне стали относиться, как к дурачку. Они ничего не знали о моей болезни, кроме каких-то глупостей, - Женя скривился, - но выводы делали. Любой бытовой конфликт, любая моя попытка постоять за себя, воспринималась ими, как проявление болезни. И этот снисходительный взгляд - как он унизителен, как невыносим! Поначалу друзья делали вид, что будут поддерживать. Ходили, о чём-то там говорили, общие слова и тому подобное. Но между нами уже была граница. По одну сторону этой границы они - нормальные, а по другую я - псих, - Женя тяжело вздохнул, губы у него задрожали. Было видно, как тяжело даются ему слова. - Поэтому спустя какое-то время эти друзья отваливались, посчитав, что сделали всё возможное, просто сумасшедшему не помочь. В какой-то момент я остался совсем один и мне стало казаться, что виноват в этом я. Ведь я ненормальный, кто знает, что могу выкинуть в любой момент? Вот схвачу ножик и резать всех вокруг брошусь. И от таких мыслей я стал бояться сам себя, а потом и окружающего мира. Любое моё действие казалось мне ненормальным, предосудительным. Я всего боялся. Но жить так было бы невозможно. Поэтому я решил стать бесчувственным. Так было легче, иначе совсем невыносимо. Лекарства в этом сильно помогали. Очень скоро эмоции стали уходить, почти всё вокруг становилось безразличным. Я разучился чувствовать, Юра. Не только из-за болезни, но из-за всех остальных. Лишь животные и природа меня радуют, люди больше ничего у меня не вызывают. Поэтому мне приходится притворяться, изображать эмоции, которых у меня нет. И это происходит даже тогда, когда я разговариваю со своим родным сыном, который попал в беду. Даже с ним мне приходится притворяться. И от этого мне становится страшно. Но это не тот страх, который вам знаком, нет. Это совершенно особенный, безэмоциональный страх, ужас, который исходит от рассудка, от осознания того, что в один прекрасный день от меня останется лишь пустая оболочка. И боюсь, что этот день скоро настанет. Не хотел бы я до него дожить.
  Закончив говорить, Женя спокойно посмотрел на Юру. Тот не знал, что сказать, они молча просидели на лавочке минут пятнадцать, а после разошлись. Именно этот разговор послужил началу их сближения. Юре стало проще делиться с Женей чем-то личным, а тот спокойно его выслушивал и не давал никаких советов. Постепенно они подружились и беседовали каждый день.
  ...
  Пролежав в больнице чуть больше месяца, Юра понял, что пора бы и честь знать. С одной стороны он чувствовал себя отдохнувшим и набравшимся сил. С другой его психическое здоровье, которое в первые две недели улучшалось, снова стало его беспокоить. Голоса в голове не возвращались, зато часто стали случаться приступы апатии, когда не хотелось ничего делать, даже вставать из кровати, провалы в памяти, появились головные боли. Пока слабые, но кто знает, что будет дальше. Юра подозревал, что это связано в первую очередь с лекарствами, которые ему назначили. В интернете писали, что многие антидепрессанты дают подобный эффект. Поэтому Юра решил выяснить, что за средства он пьёт, и когда планируют завершать лечение. В конце мая прямо спросил об этом своего лечащего врача.
  - Про выписку пока рано говорить, нам нужно минимум два-три месяца, - заявила врач. - Что касается препаратов, зачем вам это знать?
  - В смысле, зачем? - удивился Юра.
  - Обычно мы не разглашаем пациентам эту информацию. Вы ведь всё равно ничего не поймёте, если только вы не фармацевт. Или я чего-то о вас не знаю, и вы под покровом ночи промышляете фармацевтикой? - с улыбкой спросила она, пытаясь перевести всё в шутку.
  Но Юре стало несмешно, поведение врача его насторожило. Почему-то сразу вспомнилась история актёра Анатолия Солоницына, которому врачи решили не сообщать о том, что у него рак. Когда Юра прочитал об этом, он был просто возмущён наглостью и непорядочностью медиков, которые, по мнению Юры, не имели никакого права утаивать такую информацию. И с тех пор, как он узнал эту историю, всякий раз сталкиваясь с докторами Шевелёв испытывал к ним недоверие и ждал подвоха. Вот и теперь, уклончивый ответ врача, наивная попытка глупо отшутиться навели Юру на нехорошие мысли.
  "От меня что-то пытаются скрыть", - подумал он.
  - Просто дайте мне мою карточку, я хочу её прочитать, - Юра серьёзно посмотрел на врача.
  Та явственно занервничала, заёрзала на стуле, не знала, что ответить.
  - Что вы молчите? - Юру начинала раздражать эта ситуация. - Где я могу увидеть свою карточку.
  - Спросите у главврача, - заявила врач.
  Юра пристально на неё посмотрел. Врач молодая, не старше сорока. Если в больничке и существовал какой-то заговор (а за время лечения Юра перестал в него верить), то по идее она не должна была быть его частью. Но в то же время она что-то явно скрывала. Почему?
  - Хорошо, я обращусь к главврачу, - спокойно сказал Юра, встал с постели и начал собираться.
  - Куда вы? - нервно спросила врач.
  - Я же вам сказал, к главврачу.
  - Прямо сейчас? Её нет в больнице.
  - Ничего, я подожду.
  Врач занервничала ещё сильнее, а Юра встал, накинул халат и направился во второй корпус, где раньше находился кабинет главврача. Шевелёв легко его отыскал и застыл у двери, когда прочитал табличку с именем. Новым главврачом больнички была Москалёва Аделаида Ивановна. Ни о каком совпадении речи не шло: портрет то ли мачехи, то ли матери Лены висел рядом со входом в кабинет. Она всё также молодилась, хотя косметика на пару с пластической хирургией не слишком-то помогали скрыть её истинный возраст.
  В детстве Юра несколько раз сталкивался с Аделаидой Ивановной, кое-что знал о ней со слов Лены. Эта женщина никогда не училась на психиатра, к медицине не имела никакого отношения. Она была поверхностной, помешанной на шмотках и богатых мужиках. Не любила детей, конфликтовала с мужем, отличалась двуличием и хитростью. Каким образом она могла стать главврачом?
  - Жена, - прошептал Юра. - Она была женой свидетеля, набилась ему в жёны, когда он обо всём узнал. И я тоже свидетель...
  Страшная догадка возникла в голове журналиста, и чем больше он об этом думал, тем менее бредовым казалось его внезапное предположение. Это нужно было с кем-то обсудить. Но с кем, если в больничке нельзя никому доверять?
  13-2010
  - Послушайте, я знаю, что всё это прозвучит дико, особенно с учётом всех обстоятельств, - нервно озираясь по сторонам, Юра вёл Женю под руку в сторону магазина, куда они пошли якобы за газировкой. - Но я не сумасшедший и почти уверен в своей догадке.
  - Почти, - отметил Женя.
  - Да почти.
  - Нет, вы не поняли, - мужчина мягко улыбнулся. - Сумасшедший так вряд ли скажет. Когда меня накрывало, я был убеждён в реальности моих видений. А ваше "почти" демонстрирует сомнение, работу рассудка. Я верю, что вы не сумасшедший. Сумасшедшие не сомневаются.
  Юра застыл, задумавшись над последними словами Жени, потом медленно кивнул.
  - Хорошо сказано, - отметил он.
  - Вы что-то хотели мне рассказать.
  - Да, - признался Юра, продолжая стоять на месте.
  После неожиданного открытия, он не знал, кому можно верить, и вот сейчас, после фразы Жени, начал сомневаться в том, можно ли ему доверять. Ведь он почти не знал этого человека! С другой стороны, особого выбора не было. Оставалось довериться внушавшему доверие шизофренику. От этой мысли Юре стало очень смешно, но он сдержался. Шевелёв и так был на грани истерики, если потеряет контроль над собой, то его точно примут за безумца.
  - В общем, история эта началась больше пятнадцати лет назад, - начал Юра и медленно рассказал Жене о Лене и Петре Гавриловиче, о самоубийстве пациентов клиники, о культе, про который рассказывал университетский профессор, о своём открытии касательно главного врача в тысяча девятьсот девяносто пятом. Не рассказал Юра только о своей неудачной попытке пробраться в архив в том же году.
  Женя внимательно его слушал, пытаясь сконцентрироваться. По лицу было видно, что не всегда это давалось легко. Мужчина хмурился, время от времени массировал переносицу, просил Юру делать паузу, пересказывать отдельные эпизоды снова и снова.
  - То есть вы считаете, что в больнице орудует какая-то секта, которая время от времени приносит в жертву пациентов и убивает свидетелей? Причём членов этой секты набирают из пациентов клиники?
  - Всё так.
  - Тогда почему вы приехали сюда лечиться? Это же безумие!
  - Безумие, - согласился Юра. - Но тогда у меня не было никаких доказательств. Я убеждал себя, что мне просто померещилось.
  - Что поменялось сейчас?
  - Об этом я и хотел поговорить в первую очередь. Просто без предыстории вы бы ничего не поняли. Знаете, как зовут главврача больнички?
  - Аделаида Ивановна Москалёва. Довольно эффектная женщина, - слабо улыбнулся Женя.
  - Вторая жена Петра Гавриловича, - добавил Юра и выразительно посмотрел на Женю. - А знаете, почему я приехал сюда, а не стал лечиться в московской клинике? Потому что меня шантажировал психиатр, которого мне посоветовала моя жена!
  - Вы хотите сказать, - медленно начал Женя.
  - Я хочу сказать, - вспыхнул Юра, - что моя жена Юля вполне возможно когда-то была пациенткой этой клиники. Хочу сказать, что сектанты подсылают к свидетелям своих женщин, те их соблазняют, а потом помогают от них избавиться. Я слишком много раскопал, вероятно, в ближайшее время планируется ещё одно массовое жертвоприношение, которое они обставят, как самоубийство. И поэтому нужно избавиться от свидетеля, то есть от меня! Я ведь хорошо знал эту Аделаиду. Какая там психиатрия? У неё одни наряды на уме были, любовников меняла, как перчатки. Поверхностная ветреная женщина! Её специально подослали к Петру Гавриловичу, чтобы она втёрлась к нему в доверие, а когда пришло время, организовала его убийство и убийство Лены. И ведь всё имущество Москалёва досталось ей, а значит и секте! Я хоть и в долгах, но моя квартира в Москве сейчас стоит хороших денег. И весь этот кавардак, весь этот нелепый шантаж упрятать меня на принудительное лечение, если я не соглашусь пронаблюдаться здесь, в больничке - всё это было спланировано заранее! И голоса в голове, которые я слышал - это не болезнь. Я уверен, это Юля подсыпала мне что-то в еду. Они сделали всё то же самое с Петром Гавриловичем. Подсыпали ему галлюциногены!
  - Уверены? Вот сейчас вы звучите, как сумасшедший, - Женя пристально посмотрел на Юру.
  - Пусть так! - продолжил Юра возбуждённо. - Но состояние моего психического здоровья легко проверить. Нужно лишь пробраться в архив. Я отыщу там документы на свою жену и на Аделаиду, а может и на остальной персонал тоже! Я уже всё продумал, но в одиночку у меня ничего не получится.
  - А, так вот зачем вы меня позвали. Хотите, чтобы я вам помог, - с какой-то грустью в голосе произнёс Женя.
  - Да, мне очень нужна ваша помощь! Меня водят на процедуры каждое утро, потом дают полчаса отлежаться. За это время я успею спуститься вниз и проникнуть в архив. Но мне нужно, чтобы кто-то стоял на шухере и в случае, если кто-то надумает спуститься в подвал, предупредил меня об этом. Достаточно просто мне позвонить. Я могу на вас рассчитывать, Женя?
  - Сначала я должен посоветоваться с одним человеком, - сказал Женя.
  - Вы что? Об этом никому нельзя рассказывать. Вы не понимаете, что если я прав, то они меня убьют?
  - Да-да, но я ничего рассказывать не буду. Уверяю вас, тот человек, с кем я хочу поговорить, заслуживает доверия. Давайте пообщаемся завтра?
  Сделавшийся хмурым Юра кивнул, ночью ворочался, опасаясь, что Женя его сдаст, а уже утром столкнулся с ним на лестнице, где тот дал согласие помочь.
  Лезть в архив договорились на следующий день. Во время процедур Юра хорошенько осмотрелся, прогулялся по коридору третьего корпуса туда и обратно, заметив винтовую лестницу вздрогнул, развернулся и пошёл в другую сторону. Как хорошо, что архив не там!
  Ну а на следующий день на процедуры они пошли вместе с Женей. Старались вести себя непринуждённо, но Юра нервничал. Зато Женя оставался спокоен, как скала. Когда их прокапали и сказали полежать полчаса, они заявили, что отдохнут в коридоре, вышли туда и, убедившись, что на них никто не обращает внимания, побрели в сторону лестницы, ведущей в подвал. Женя остался на ступеньках, пообещал громко чихнуть в случае чего. Шевелёв спустился вниз, быстро отыскал старую тяжёлую дверь с красной табличкой "Архив", дернул за ручку - незаперто! - вошёл внутрь. Юра оказался в полуподвальном узком сильно вытянутом помещении, напоминавшем большой гроб. Справа от входа книжный шкаф, за которым стена, слева длинные ряды стеллажей с бумагами. Свет внутрь проникал через небольшие окошки у самого потолка. Было темновато, но читать можно. Первым делом Юра обратил своё внимание на книжный шкаф. Большинство книг было по психиатрии, но среди прочего там обнаружилась выбивавшаяся своей тематикой старая ярко-красная книга двадцатых годов "Богданов И.Е. Ереси в дореволюционной России". Открыв шкафчик и взяв её, Юра обнаружил закладку. Открыв в том месте, он принялся читать.
  "примером такой ереси может служить община малахиев. Нам очень мало известно об этом синкретическом псевдохристианском движении, воспринявшем определённые внешние элементы христианских обрядов, но разительно отличающимся от христианства по своему глубинному содержанию.
  Единственной общиной малахиев, которую удалось обнаружить, была община в южных степях. Обитали они в окрестностях монастыря, построенного паломника в стародавние времена. Точно нельзя сказать, кому или чему они поклонялись, однако судя по легендам, которые малахии передавали из поколения в поколение, культ их был близок к язычеству. Они считали, что сама природа покровительствует им, рассказывали, как однажды, будучи загнаны иноверцами за стены монастыря, они спаслись, благодаря божественному провидению. Иноверцы раскидали хворост вокруг стен и подожгли, но тут налетели полчища воробьёв с водой в клювах и затушили огонь. Якобы после этого иноверцы испугались и отступили.
  По слухам, в окрестностях того монастыря происходили и другие чудесные вещи. Так, безумные люди исцелялись, оказавшись там, здоровые же наоборот сходили с ума. Сами малахии были наполовину безумны, речь их временами становилась бессвязной, а поведение вызывающим. Неизвестно, насколько правдивы эти слухи, однако в девятнадцатом веке, неподалеку от общины разросся город, градоначальник обязал отправлять умалишённых в монастырь. Во многом из-за этого и вскрылись подробности еретической деятельности малахиев, которые до того оставались незамеченными.
  Инспекции, направляемые в монастырь, заподозрили, что проживавший при монастыре люд не православный. Малахии стали притеснять, а во время холерных бунтов волнения распространились и на монастырские земли. Умалишенные учинили кровавую расправу над представителями общины. Предполагается, что тогда малахии и были уничтожены. Никаких письменных источников, которые позволили бы судить о распространяемой ими ереси не осталось, лишь устные свидетельства и домыслы инспекторов".
  Далее в тексте речь шла уже о другом еретическом течении. Юра отложил книгу и задумался. Если автор писал правду, выходит, что сектанты были убиты ещё в позапрошлом веке. Подозрения Юры о культе внутри больнички не подтвердились. Тогда что вообще здесь творилось? Хотя, если сектанты поняли, что их раскусили, они могли инсценировать бунт, перебить больных, а сами прикинуться сумасшедшими. Сложно, но возможно.
  Положив книгу на место, Юра закрыл шкаф и стал ходить между стеллажей. Сначала хотел найти данные по Аделаиде Ивановне, но потом понял, что не знает её девичьей фамилии. Зато он знал фамилию Юли - Сидорова. Принялся искать среди личных дел пациентов, чьи фамилии начинались на "С". В глубине души надеялся, что ничего не найдёт. За годы, проведённые вместе, Юра успел привязаться к жене, хотя никогда не любил её.
  Поиск не занял много времени. Личное дело Сидоровой Юлии Ивановны обнаружилось в середине ряда. Юра разволновался, достал карточку, хватаясь за последнюю соломинку - а вдруг просто полная тёска? Открыл дело. Фотокарточки нет, поэтому точно не установишь. Дата рождения не совпадала с Юлиной, совпадал только год. Диагноз у пациентки стандартный - шизофрения. Юра снова засомневался в себе. Никаких странностей в поведении Юли он не замечал. Может действительно полные тески?
  Полистал ещё, обратил внимание на даты госпитализаций. И здесь все сомнения у него отпали. Каждую осень и весну Юля ездила с подружками на отдых. Говорила, у них такая традиция, путешествуют только девичьей компанией, поэтому Юре с ней нельзя. Даты госпитализации совпадали с датами отъезда Юли.
  Закрыв дело, Юра медленно вернул его на полку. Он был прав! Сначала ощутил отчаяние, но оно быстро сменилось разгорающейся злобой. Его обманули, использовали, а теперь собираются убить! Нужно было срочно выбираться из больнички, возвращаться домой. Плевать, что там расскажет этот психолог, Юра просто соврёт московским психиатрам, а насильно удерживать его они не имеют права.
  Он уже направился к выходу, как вдруг дверь открылась и проход ему перегодили два немолодых, но очень крупных санитара и Аделаида Ивановна.
  - Юрий Павлович? Какая встреча! - хмыкнула она. - И что вы делаете в архиве моей больницы?
  - Заблудился, - сердито буркнул Юра, примеряясь, как бы лучше проскользнуть между медработниками.
  Аделаида Ивановна перестала улыбаться, бросила короткий взгляд сначала на одного, потом на другого санитара. Они медленно стали надвигаться на Юру. Сообразив, что придётся драться, Юра бросился к стеллажу, рассчитывая найти хоть что-то похожее на оружие. Санитары побежали следом. Если бы помещение было больше, может быть он и сумел бы от них улизнуть, но здесь два здоровых мужика быстро окружили его, ухватили за руки, завалив один из стеллажей, уложили на землю. Юра и так не отличался физической силой, а тут добавился ещё и испуг, поэтому он почти не сопротивлялся.
  Тем временем Аделаида Ивановна достала шприц, который прятала за спиной, подошла к Юре и сделала ему укол в плечо.
  - Это Женя, он меня сдал? - спросил Шевелёв у главврача, перед тем, как провалиться в беспамятство.
  14-2010
  Он не знал, в который час проснулся. Больше того, проснувшись, он не сразу понял, кто он такой и где находится. Да что там такие мелочи! Он не мог понять даже то, кем является! Сквозь сознание протекал беспорядочный поток мыслей, сконцентрироваться хотя бы на одной из них не было никакой возможности. Утрачено ощущение самости. Он будто бы существует, а будто бы его и нет.
  Лишь через какое-то время (сложно сказать, через какое, поскольку чувство времени тоже было утрачено) он приспосабливается к действию препарата, вспоминает, что он Юра Шевелёв, вчера его схватили в архиве, чем-то укололи, после чего, немного посопротивлявшись, он потерял сознание и очнулся только теперь (когда?).
  Попробовал пошевелить пальцами и ничего не испытал. На мгновение показалось, что пальцев у него нет. Мысль эта вселила ужас, который вернул Юре ещё частичку контроля над своими мыслями и собственным телом.
  Он захлопал глазами, осознал, что видит перед собой желтовато-белый потолок, освещаемый люминесцентными лампами. Повернул голову, окинул взглядом палату: вокруг койки, прикрученные к полу, на них пациенты, руки и ноги которых привязаны жгутами к кровати. Глянул вдоль своего тела и всё понял: он тоже связан. Конечности отекли, поэтому он их не ощущает.
  Ужас нарастал, но это было хорошо. Сильное чувство возвращало Юре волю, он снова ощущал себя человеком, а не податливым куском теста. Нужно что-то предпринять.
  - Санитар, - едва шевеля губами выдавил из себя Юра. Первый блин комом.
  - Санитар! - уже лучше, уже громче! - Санитар!!! - полный отчаяния и страдания крик вырвался из его уст. Молодой здоровый парень лет двадцати пяти появился в дверях палаты.
  - Кто тут орёт? - грубо спросил он. - Что, ещё дозу нейролептиков захотел?
  - Я ору! - волевое усилие нарастало, Юра уже почти сделался прежним. - Меня зовут Юрий Шевелёв, я известный московский журналист. Здесь меня удерживают незаконно! Немедленно представьтесь, а после развяжите меня.
  - Ага, - с усмешкой откликнулся санитар. - А я Наполеон. Лежи давай, журналист. Не то врача позову.
  Юра облизал пересохшие губы.
  - Воды хотя бы дайте.
  Санитар ничего не ответил, вышел. Крикнул куда-то в коридор:
  - Шнырь! Иди сюда, работа есть!
  Секунд через двадцать в дверном проёме появился тощий полуголый мужчина лет сорока пяти. Тело всё в татуировках, на лице шрамы, глаза рыбьи, бесцветные, колючие.
  - Вот этого напои, а те двое обосрались, жопу им подотри.
  - Ща сделаем, - заискивающе ответил шнырь.
  Схватил железную кружку у умывальника, что располагался в углу палаты, набрал желтоватой от ржавчины воды, поднёс её Юре, грубо прижал край кружки к его губам.
  Поморщившись, Юра немного отхлебнул, решил разговорить мужчину, по виду уголовника, которому пронырливый адвокат сумел выбить вместо срока принудительное лечение.
  - Послушайте, меня зовут... - начал было Юра и тут же получил оплеуху.
  - Слышь, я с тобой не разговаривал. Если ещё раз посмеешь ко мне обратиться, поить тебя буду сразу после того, как другим задницы вымою. Той же водой и напою, - Шнырь громко и зычно заржал.
  - Э! - рявкнул санитар из коридора. - Ты там с кем разговариваешь? Проблем захотелось?
  - Простите-простите, - извиняющимся тоном пролепетал Шнырь. - Просто тут буйный чуть меня не укусил, пришлось отбиваться.
  После этих слов он выплеснул Юре на лицо остаток воды и с силой ударил дном кружки по переносице. От боли в глазах потемнело, но и это было хорошо - Юра, наконец, полностью пришёл себя.
  Пока уголовник выполнял обязанности санитара, ухаживая за тяжелыми пациентами, Юра затих, не желая привлекать его внимания. Осматриваться по сторонам стал только после того, как Шнырь ушёл.
  Облупившийся потолок, грязный пол, вздувшаяся от сырости краска на стенах. Как же сильно отличалось закрытое отделение от того, как ему сказали "ВИП-отделения", в котором лежал Юра, когда только попал в больничку! Внутри палаты ужасно воняло, окон не было, естественный свет проникал внутрь только через дверь, у которой сидел санитар на табуретке и решал кроссворды.
  Юра подергал руками - путы оказались крепкими. Что же, положение, похоже, безвыходное. Остаётся принять свою участь.
  Обдумывая всё случившееся, вспоминая материалы из архива, историю Петра Гавриловича, лекцию профессора Яковлева, которую слышал больше десяти лет назад, Юра приходил к однозначному выводу: в больнице действовал культ какого-то малоизвестного божества. Последовательницы этого культа выходили замуж за мужчин, которым было слишком много известно, чтобы потом принести этих мужчин в жертву своему кровавому богу. Теперь уже очевидно, что Петра Гавриловича и Лену безжалостно убили. Ну а Юля - это имя причиняло Юре невыносимую боль - бывшая пациентка больнички, направила Юру к психологу, который был с ними в сговоре, устроила сцену и в конечном итоге отправила собственного мужа, которому родила сына, в больничку, чтобы там с ним расправились.
  "Да и мой ли это ребёнок?" - задался вопросом Юра. И в этот момент понял, что любой ответ на этот вопрос окажется чудовищным, поэтому лучше не думать о таких вещах.
  До вечера Юра провалялся в палате, потом услышал, как в коридоре санитар с кем-то разговаривает.
  - О, а чего это они в эту смену одних стариков ставят? - спросил санитар, с которым Юра общался утром.
  - Да Вадика отправили с бригадой дежурить, говорят, ночь неспокойная будет. А в отделении тихо последние дни, так что ничего страшного не произойдёт, - ответил его собеседник.
  История Петра Гавриловича дублировалась в деталях. Чёрное отчаяние охватило Юру. Вязкая апатия сковала его тело и мысли. Сегодня его принесут в жертву, обставят всё, как самоубийство... Господи, да как же так-то! Как без него будут его родители? А сынок? Юлю не жаль, он наоборот обрадуется, если ту постигнет кара. Хотя, и это неправда. Её предательство не могло перечеркнуть почти десяти лет совместной жизни.
  Погруженный в свои мрачные мысли, Юра даже не сразу заметил, когда поздно вечером в палату вошла группа врачей и санитаров. Они подошли, развязали его, ожидали, что тот начнёт сопротивляться, но когда поняли, что Юра полностью сломлен, расслабились. Надели на него смирительную рубашку, замотали рукавами, да так крепко, что Шевелёву сложно было дышать, поставили на ноги, поволокли прочь из палаты, вывели в коридор, в котором горел приглушённый свет, провели к небольшой двери, за которой располагалась маленькая палата. Юра сразу её узнал, потому что помнил описание Петра Гавриловича. Одиночная палата для кататоника.
  И действительно, на единственной койке лежал бледный бесформенный человек с застывшим выражением лица и взглядом мертвеца. Юру швырнули внутрь, он не устоял на ногах, упал на пол, замер на месте, услышал, как за его спиной захлопнулась дверь.
  Пошевелил ногами, пальцами на руках, вздохнул полной грудью. Как же хорошо снова ощущать свои конечности! Встал на колени, развернулся спиной к стене и уселся на пол, не переставая глубоко дышать. Для себя он уже всё решил. Будь что будет. Если сегодня суждено умереть - пускай. Лишь бы всё закончилось быстро. Оставалось только дожидаться финала.
  Почему-то вспомнился Пётр Гаврилович. В последнем их разговоре бывший санитар требовал опубликовать статью и добиться сноса больнички. Интересно, если бы Юра послушал его тогда, оказался бы он сегодня здесь, или усилия журналиста не были бы бесплодны, здание удалось бы разрушить?
  Мысли плавно перетекли на Лену. Как она ухаживала за отцом, до последнего заботилась, умерла в один день с ним. А ведь жизнь девушки только начиналась. Пошёл бы Коленька на такие жертвы ради отца? Юра сильно сомневался. Сын даже ни разу ему не позвонил за всё время его "лечения". По сути, у Юры ничего не было, только родители, да те уже старые, им недолго осталось. Значит причин бороться нет.
  Пока Юра обдумывал все эти невеселые мысли, за дверью палаты бурлила жизнь. Кто-то ходил, передвигал предметы, закрывал двери в палаты. Потом донеслись чьи-то крики. Знакомый голос, но Юра не мог вспомнить, чей. Впрочем, тайна недолго оставалось таковой. Через полминуты двери палаты распахнулись и внутрь запихали Женю, одетого в смирительную рубашку.
  15-2010. Расщепление
  Женя сел на пол у противоположной стены и хлопал глазами. Никто не хотел начинать разговор.
  - Я думал, ты меня сдал, - произнёс Юра спустя какое-то время.
  Женя пожал плечами, но ничего не ответил.
  - Знаешь, что они собираются делать?
  Женя опять пожал плечами.
  - А я знаю. Я ведь тогда тебе не всё рассказал, - после этих слов Юра поведал о том, как столкнулся с тварью, когда пытался пробраться в больничку в девяносто пятом году.
  Но Женя оставался безразличен.
  - Ты хоть понимаешь, что они собираются принести в жертву кого-то из нас? - Юра начинал злиться. Безразличие мужчины к собственной участи раздражало Шевелёва.
  - Вас, полагаю, не тронут, вы ведь здоровы. Меня, наверное, убьют, - пробормотал Женя. - Я ведь вам рассказывал, что теряю себя. Эти лекарства, больницы, врачи, да и сама болезнь. Я буквально чувствую, как от меня отдирают куски и остаётся всё меньше и меньше. И знаете, что остаётся? Моральный долг. Когда всё начиналось, у меня была семья. Жена-красавица, Ирочка. И сынок. Казалось бы, живи и радуйся. Но мне в голову стали лезть страшные мысли, Юрий. Ужасные мысли. Я пока ещё не понимал, что схожу с ума, но осознал - я могу навредить своей семье! И поэтому я ушёл от них. Ира меня возненавидела, решила, что я завёл любовницу на стороне. Я её уже много лет не видел. А сын, наверное, простил. По крайней мере несколько лет назад он начал меня навещать. Поначалу казалось, что я прежний начал возвращаться. Снова появились какие-то эмоции, я радовался его успехам, радовался, что он живёт счастливой жизнью. А недавно с сыном приключилась беда. Его жена погибла страшной смертью. Хуже того, сына подозревали в её убийстве! Он сидел в тюрьме несколько месяцев!
  - На той лавочке вы встречались с сыном... - догадался Юра, снова перейдя с Женей на "вы".
  Тот кивнул.
  - Я к чему всё это говорю, - продолжил Женя. - Я испугался разделить боль сына, и после этого у меня почти не осталось чувств. Сейчас я заставляю себя заботиться о нём. Я не люблю его, как отец должен любить сына. Я не сопереживаю ему. Но я притворяюсь. И знаете почему? По той же причине, по которой тогда ушёл из семьи. Это мой моральный долг! Это последнее, что осталось во мне от человека. Я заставляю себя исключительно силой рассудка, без эмоций, почти что как робот. Но сейчас кажется, я подхожу к той границе, за которой утрачу последнюю черту, которая делает меня человеком. Поэтому смерть меня не страшит. Болезнь слишком глубоко пробралась внутрь моего рассудка, почти уничтожила его. И я ничего не могу с этим поделать. Самое смешное, что единственное место, где мне становится чуть легче, где прогресс этой психической гангрены замедляется - наша с вами больничка.
  Женя замолчал, Юра не начинал новый разговор. Каждый думал о своём. Продолжалось это до тех пор, пока за дверью не раздались чьи-то шаги.
  - Сейчас что-то начнётся, - прошептал Женя. - Кажется последний кусочек человечности у меня вырвут. Юра, я должен просить вас об одной услуге, - Женя посмотрел Шевелёву в глаза. - Если я не переживу эту ночь - а я могу не пережить её по-разному, ведь человек умирает, не только, когда перестаёт биться его сердце, но и когда исчезает его рассудок - пожалуйста, помогите сыну, ему сейчас очень тяжело, и я боюсь, что без меня он не справится.
  Между тем возня за дверью стала шумной. Женя был прав, что-то действительно готовилось. Юра встал, глянул в смотровое окошко, увидел лишь, как мимо палаты прошёл один врач. После, кроме пустого коридора, Юра не видел ничего. Он опять сел, но сильно разнервничался. Стал дергаться, пытаясь освободиться из смирительной рубашки. Ничего не выходило. Вдруг из коридора донёсся нестройный хор голосов пациентов:
  - Зург, зург, зург...
  - Ты слышал это? - спросил напуганный Юра. Голоса звучали так, будто их выкрикивали утопленники в последнее мгновение своей жизни: приглушенно и с отчаянием.
  - Зургег, Зургег, Зургег, - вместо ответа пробормотал Женя.
  Юра вжался в угол и с ужасом посмотрел на товарища по несчастью. Взгляд его сделался стеклянным, лицо бледным, похожим на стену, мышцы напряглись. Он растянулся на земле и продолжал повторять это слова снова и снова, вторя другим больным. Юре стало по-настоящему страшно.
  - Зургег, Зургег, - сдавленно откликнулся кататоник, чей неподвижный взгляд ожил. Больной неуклюже повернулся, свалился на пол, стал подниматься так, словно бы только учился ходить. Движения его были резкими, механическими, сменявшие одна другую позы - несуразными. Вот кисть изогнута, тыльной стороной в пол, он пытается так оттолкнуться от земли. При этом ступня тоже повернута, он хочет подняться, опираясь на голеностоп. Раздался хруст кости, а Юра поморщился, представив, какую боль должен был испытать кататоник. Но тому всё было ни по чём. Оттопырив зад вверх, он стал чем-то напоминать улитку, которая решила, что она лошадь и хочет стать на дыбы. Со стороны это могло показаться даже смешным, но обильно текущая изо рта слюна, безумный блуждающий взгляд, оскаленные зубы придавали кататонику зловещий вид.
  В этот самый момент двери отворились, внутрь вошли пожилые санитары. Юра ужаснулся, хотел было отпрыгнуть в сторону, но оказалось, что деваться ему некуда: слева санитары, справа кататоник, сзади стена, а впереди Женя, беспрестанно повторяющий слово "Зургег" как какое-то заклинание.
  К счастью, санитары не обратили на Юру никакого внимания, они схватили Женю и выволокли его из палаты, захлопнув дверь и замкнув её. Через мгновение погас свет, стало тихо, как в могиле поздно ночью. Юра отчетливо слышал отрывистое дыхание кататоника. Больной что-то делал, но в палате царила практически абсолютная тьма, крупицы света, которые проникали внутрь через смотровое окно, не позволяли разглядеть того, чем именно занимался кататоник.
  Юра закусил губу, снова принялся дёргаться, пытаясь высвободиться из смирительной рубашки. Мысль принять свою участь сама собой растворилась, балом стал править инстинкт самосохранения. Было ужасно страшно, хотелось кричать в голос, сдерживало лишь опасение, что от криков станет только хуже.
  Сложно сказать, как долго света не было - может быть три минуты, а может быть два часа - но когда он включился, Юра смутно уловил силуэт вставшего в полный рост кататоника, после этого сразу же зажмурился от боли в заслезившихся глазах. Он снова смог видеть через несколько секунд и узрел возвышавшегося над ним мужчину в больничном халате, с растопыренными руками, кисти которых были вывернуты ладонями в разные стороны, с выражением абсолютной эйфории на лице, напряженными ногами.
  Из коридора донёсся звук шагов - кто-то приближался к палате. Юра на мгновение отвёл взгляд от кататоника, посмотрел в сторону двери, а в следующее мгновение больной бросился на него. С невероятной для постоянно лежащего силой он вдавил тыльные стороны ладоней в виски Юры, оттащил того от стены, потом обхватил своими длинными, напоминающими лапки огромного паука пальцами лицо и голову Шевелёва, резко дернул вверх и поставил того на ноги. Окончательно потеряв самоконтроль, Юра заорал во весь голос.
  Кататоник обвился руками вокруг его груди и сдавил так сильно, что Юра едва мог дышать. Крик сделался рыбьим, Шевелёв просто хлопал губами, пытаясь выдавить из себя хоть какой-то звук, но все его попытки были тщетны. А потом дверь распахнулась, в проеме стоял Женя, но и во взгляде, и в осанке от него прежнего не осталось ничего. То был самоуверенный, высокомерный человек. На лице возникла зловещая улыбка, он подошёл вплотную к Юре и посмотрел ему в глаза, прикоснулся к лицу, облизал языком шею, щеку, глаз, кивнул своим мыслям, а потом задёргался словно бы в припадке. Стал кашлять, изо рта пошла красно-коричневая пена, рухнул на землю, потеряв сознание. Юра не сразу понял, что произошло, но потом увидел фигуру, которая возникла из темноты коридора прямо над телом Жени. Невысокое отвратительное существо, оба глаза затянуты бельмом, кожа белая, как у мертвеца, руки невероятно длинные, с несколькими локтевыми суставами, а на ладонях три ряда пальцев. Длинный язык не помещался в огромной пасти, вместо лица десятки лиц, вместо пары глаз, сотни глаз, подобно оспинам покрывавшие голову и тело. Более отвратительной твари Юра никогда не встречал.
  - Зургег! Зургег! Зургег! Зургег! - снова заголосили больные и их ор многократно усилился, был полон неистового восторга. Юра вспомнил, о чём рассказывал ему Пётр Гаврилович и понял, что сейчас с ним произойдёт то же самое, что произошло с несчастным санитаром больше сорока лет назад.
  Кисти рук чудовища потянулись к Юриному лицу, к губам, пальцы проникли в рот. Юра попытался укусить, но кататоник резко сдавил его, заставив шире открыть рот, выпустить воздух, пока ещё сохранявшийся в лёгких. Рука чудовища устремилась внутрь Юры, за ней последовала вторая, а потом тварь сломала его челюсти и залезла внутрь, примеряя шкуру Шевелёва, как неношеный костюм. Контроль над телом полностью утрачен, теперь здесь руководила тварь. Юра был где-то глубоко внутри. Поначалу он видел всё, что происходило вокруг: вот, его тело пришло в движение, с любопытством посмотрело на свои руки, ноги, прикоснулось к лицу, ушам, глазам. Потом стало привыкать стоять на его ногах, медленно пошло вперёд. А когда тварь освоилась окончательно, Юра просто перестал видеть и слышать. В этот момент он даже не мог сказать, кем являлся и что у него осталось. Впрочем, сознание твари, подчинившей его тело, отчего-то стало переплетаться с сознанием Юры. Мысленный взор Шевелёва заполонили образы, рассказавшие почти всё о новом владельце Юриного тела.
  Тварь звали Зургег, и сама она считала себя богом. Юра сразу понял, что это тот тип бога, о котором рассказывал Яковлев в своей лекции. Неизвестно, откуда он взялся, сколько веков или даже тысячелетий Зургег бродил по бренной земле и сколько невинных душ он загубил. Перед мысленным взором Юры рисовались чудовищные картины: мать, убивающая и пожирающая собственного ребёнка, племена безумцев, сжигающие деревни и вырезающие всё их население от мала до велика, садисты, подвергающие животных и людей изощрённым пыткам, просто сломанные и подавленные волей жестокого божества люди, которые лишились рассудка и воли к сопротивлению. Неизвестно, сколько продолжалось бы это чудовищное шествие бога, но однажды он пришёл к капищу, которое волхвы построили в его честь в чистом поле. Зургегу понравилось, что люди стали ему поклоняться, он задержался здесь и даже стал покровительствовать тем, кто падал ниц перед его идолами. Однако за десятилетия, проведённые в окружении волхвов, он заскучал и решил снова отправиться в странствия. Да не тут-то было. Каким-то образом эти люди, жалкие ничтожные черви, прежде неспособные противостоять Зургегу, сумели привязать бога к этому месту. Теперь Зургег не мог уйти в собственном обличье, лишь соединившись с человеком он получал право пересечь границы капища и обрести свободу. Невозможно описать ту ярость, гнев и отчаяние, которые испытал бог, считавший себя почти что всемогущим. Он твёрдо решил покарать волхвов за такую дерзость, стал взывать к слабовольным безумцам, манить их к капищу, проникать в их умы и навязывать свою волю на расстоянии. На волхвов постоянно нападали, но всякий раз им удавалось отбиваться. Когда земли, на которых располагалось капище, вошли в состав набирающего силу Русского государства, здесь построили православный монастырь, волхвы объявили, что принимают христианство, но втайне продолжили веровать в свою магию и сонм языческих богов, населявших этот мир. Казалось, теперь они надёжно защищены от набегов, потому что притворились частичкой могучей религиозной силы, за которой стояла держава с сильной армией.
  Однако Зургег нашёл слабое место. Монастыри издавна использовали для того, чтобы прятать от мира неугодных людей. Поэтому Зургег стал звать в монастырь безумцев, но призывал их не захватить это место силой, как он делал прежде, а поселиться внутри, спрятаться за стенами от остального мира. Он стал покровительствовать сумасшедшим, смягчать тягости их болезней, позволять вести полноценную жизнь на территории монастыря. Слава о чудотворном месте быстро разнеслась по всей Руси. Вскоре сюда стали ссылать умалишённых детей богатых и влиятельных людей. Те временно поправлялись, но как только их забирали оттуда, болезнь возвращалась. Поэтому многие из сумасшедших, позоривших свои фамилии, оставались здесь до конца своих дней. Зургег добился чего хотел - численность безумцев росла, многие из них были потомками влиятельных людей, вскоре их стало больше, чем волхвов и членов их семей. Тогда он приступил к следующей фазе своего плана - стал сводить с ума здоровых людей. Волхвы могли противостоять его магии, но случайные посетители, малые дети, женщины и мужчины со стороны, которых волхвы хотели посвятить в таинства волшебства чтобы увеличить свою численность, не всегда были способны противостоять его воле, заболевали и начинали творить ужасные вещи. Опять образы жестоко убитых детей и женщин - так слуги Зургега расправлялись с семьями волхвов.
  Но волхвы довольно быстро разгадали замысел своего пленника. Поэтому они пошли на крайние меры. Сотворив очень могущественное заклинание, они расщепили разум Зургега и часть поселили в куполе монастырской церкви, а другую часть поместили в избранного волхва, который отныне обретал частичку мощи Зургега. Именно так культистам удалось спастись, когда на монастырь и окрестные деревни совершили набег иноверцы, попытавшись сжечь поселение и его обитателей. При помощи власти Зургега избранный волхв подчинил себе воробьём и затушил огонь, а проявление божественного покровительства настолько напугало басурман, что они больше не смели совершать набеги в эти земли.
  Будучи расщеплённым, Зургег окончательно утратил надежду выбраться из-за стен монастыря. Но тут вдруг, столетия спустя по землям уже Российской Империи начала распространяться холера, неся страх, смерти и конечно же смуту. Из-за карантина бунт подняли безумцы, стекавшиеся к монастырю ради исцеления. Во время этой вспышки насилия погибли все волхвы и представители их семей. В монастыре случился пожар, но церквушку огонь не тронул. То Зургег, после смерти волхвов вернув себе контроль над отделённой от него частью, уберёг себя от сожжения. Но оказалось, что вернуть контроль - не значит воссоединиться. После смерти избранного волхва сущность Зургега принял в себя один из сумасшедших. Неподготовленный к такой силе, он просто впал в ступор, застыл на месте и в такой позе провёл почти сорок лет, до самой своей смерти ни разу не пошевелившись.
  Обнадеженный удачным стечением обстоятельств Зургег с новой силой начал искать выход из своего заточения. Во-первых, ему нужно было выбраться из церковного купола, чего он не мог сделать в собственном обличье. Поэтому нужен был сосуд в виде человеческого тела, достаточно крепкий для того, чтобы выдержать божество внутри себя, но и достаточно податливый для того, чтобы божество имело возможность выбраться на свободу. Во-вторых, ему нужно было воссоединиться со своей сущностью, спрятанной в теле кататоника. И, в-третьих, он должен был найти ещё один сосуд, в котором он покинет границы заколдованного капища и таким образом обретёт свободу. Последняя задача казалась самой сложной, потому что лишь волхвы и их потомки могли удержать божественную сущность внутри себя достаточно долго, а всех их убили во время холерных бунтов. Но у Зургега было достаточно времени, чтобы придумать способ решить её.
  Для начала он подчинил своей воле безумцев, даровал им выздоровление взамен на абсолютную преданность и почти полную утрату собственной воли. Затем он стал продвигать безумцев в обществе. Зургегу было не важно, правит страной царь, политбюро или президент. Его волновало только, есть ли люди, готовые за взятку поставить во главе больницы вчерашнего сумасшедшего. И вот ведь удивительно, что во все времена такие люди находились.
  Обретя почти полную власть над больничкой (приходившие сюда из-за хорошей зарплаты санитары оказались расщепленному божеству не по зубам, некоторые сумасшедшие тоже временами могли противиться его воле), Зургег начал экспериментировать с пациентами и быстро установил, что несколько сосудов могут выдержать гораздо больше, чем один сосуд. Отсюда логичный вывод: достаточно поместить себя в нескольких больных, и тогда он сможет выбраться с территории капища.
  Свидетелем этой попытки и стал Петр Гаврилович. Самого санитара выбрали в качестве сосуда, который должен был доставить сущность Зургега, заключённую под куполом, в палату к кататонику для воссоединения. Всё шло по плану, божество подчинило своей воле сразу семерых пациентов, вселилось в них, уверенно шло по коридорам больницы, как вдруг пришёдший в себя санитар что-то крикнул одному из сумасшедших. Благодаря этому оклику один за другим пациенты вернули контроль над своими телами. Они осознали, кого несут внутри себя и нашли единственный способ избавиться от Зургега - покончили с собой. В тот день Зургег впервые осознал, что смертен. Его сущность чуть было не исчезла из этого мира вслед за повесившимися шизофрениками. Но в последние мгновения их жизней он успел снова расщепиться, передать свою часть случайному пациенту, а другую вернуть под купол.
  Напуганный и разъярённый Зургег на годы оставил попытки выбраться. Он жаждал мести, и свершил её в самый подходящий момент, когда Пётр Гаврилович с Леной поверили, что сумеют закрыть больничку. Юра этого не знал, но жалобу Москалёвых направили в Москву, и там её удовлетворили. Однако всё это было лишь игрой Зургега, желавшего вселить во врага ложную надежду. Когда Москалёв поверил, Зургег направил своих рабов убить отца с дочерью. Свершив месть, бог готовился принять своё вечное заключение за данность. Но тут снова произошло чудо: объявился Юра.
  "Я?!" - наблюдая за потоком сменяющихся образов, Шевелёв не понял, почему он так важен для Зургега.
  Образы оборвались, мысленный взор затянула тьма, а потом замелькали новые, словно бы в кинотеатре остановили проектор, сменили плёнку на новую и снова запустили воспроизведение. Юра видит молоденькую девушку, которая, закутавшись в овчинный тулупчик босиком бежит по заснеженной лужайке. У неё за спиной полыхает монастырь, а впереди дорога, по которой едёт купец - молодой статный мужчина, которого привлекает юная красавица. Он останавливается, предлагает ей помощь, та соглашается, сердечно благодарит его. Они едут в город, где после непродолжительного знакомства купец без памяти влюбляется в девушку и берёт её в жёны. Та девушка была единственным выжившим потомком малахиев. А купец носил фамилию Шевелёв. Юра был его прямым потомком, а значит продолжателем рода малахиев.
  Когда Юра пробрался внутрь третьего корпуса, Зургег сразу узнал, кто перед ним стоит. Нетерпеливость, которую испытало божество, спугнуло Юру. Так бы Шевелёва могли пленить даже в ту злополучную ночь девяносто пятого года, но Зургег показал себя, решившись взглянуть на потомка пленивших его волхвов. Юра бежал прочь, однако теперь за ним постоянно следили рабы Зургега. Одна из сумасшедших, красивая и сообразительная Юля, влюбила его в себя, стала женой. Чтобы поддерживать душевное здоровье, ей приходилось возвращаться в больничку, поэтому Юра не заметил странностей своей жены.
  Дальнейшие образы не рассказали Юре ничего нового: он и сам догадался, что его сюда направили обманом, не знал только истинной цели. План Зургега реализовался. А теперь настало время выбраться на волю и предаться настоящему удовольствию, которого так давно не знал Зургег.
  Снова кровавые образы перед мысленным взором Юры. Полчища скелетов на улицах городов рвут своими зубами, костлявыми пальцами ещё живых людей. Один скелет, содрав с человека шкуру, примеряет её на себя, а прежний хозяин кожи лежит в стороне, истекает кровью и орёт от боли и ужаса, слившихся друг с другом так плотно, что они превратились в одно и то же чувство. Посреди площади горит костёр, в который скелет швыряют и трупы, и живых. Один мертвец бритвой перерезает горло утратившему волю к сопротивлению мужчине. Другой мертвец напялил на себя платья женщины и в этом образе повторяет её движения, показывая, кем она скоро станет. Немногие живые бьются, но как победить тех, кто уже умер?
  Юра - сломанный, подавленный, обманутый, разочарованный - не знал, как предотвратить этот кошмар. Оставалось лишь дождаться неминуемого конца и надеяться, что его смерть не будет такой мучительной, как у тех людей, которые погибнут, когда Зургег обретёт свободу.
  - Юра! - откуда-то издалека донесся бешеный, полный отчаяния крик. Даже Зургег со всей своей божественной силой не смог заблокировать этот звук. - Юра! Стойте!
  И он остановился. Зрение, слух, контроль над телом вернулись. Юра обнаружил себя в коридоре второго корпуса, на первом этаже. Зургег почти добрался до выхода из здания, а там каких-то двести метров и можно пересечь границу больницы. У палат и вдоль коридора на коленях стояли пациенты и персонал. Никто из них не смел поднять головы, они безустали бормотали "Зургег". Из закрытого отделения следом за Юрой бежал Женя. Взгляд его снова был осмысленным, казалось, он избавился от своей болезни после того, как Зургег побывал в его теле.
  - Вы это снова вы? - с надеждой спросил Женя.
  Юра не сразу понял, но потом кивнул. Он разучился управлять собственным телом.
  - Его нужно остановить, Юра, - чуть не плача произнёс Женя. - Я видел всё это, он собирается сделать что-то очень плохое. Если бы был другой выход, я бы никогда не предложил вам, но... но вы ведь всё сами понимаете.
  Да, Юра понимал. Он должен убить себя. Но он не мог! Он боялся. Боялся уже много лет. С того самого дня, как увидел чудище из купола. Все эти пятнадцать лет он пытался не вспоминать о том, что видел. И ему это удавалось! Юра ведь уже тогда знал, что должен докопаться до истины. Он любил Лену! Ради неё он обязан был наказать убийц! Но не стал, струсил, потому что дорожил своей жизнью. И теперь продолжает дорожить. И не может переступить через себя, чтобы спасти других. Скоро Зургег соберётся с силами, восстановит контроль над телом Юры и покинет заговоренное капище. Но станет ли он убивать Шевелёва, когда выберется? Ведь оставалась надежда на то, что Зургег его не тронет.
  "Не трону", - услышал Юра у себя в голове голос Зургега. Тот самый голос, который шептал "Конец пути".
  - Женя, я боюсь, - выдавил из себя Юра, чувствуя, как Зургег возвращает власть над его телом.
  - Он будет убивать! Без остановки!
  - Прости, - заплетающимся языком произнёс Шевелёв.
  Женя вдруг сделался невероятно спокойным, бесстрастно посмотрел на склонившихся врачей, потом снова на Юру.
  - Значит отдайте его мне. Теперь я знаю, как ему противостоять. Я сделаю, что должно, - произнёс он.
  - К...к...как? - Зургег вот-вот вернётся, Юра уже не мог противиться его воле.
  - Скорее! - закричал на него Женя.
  И этот крик снова вернул Юре часть контроля. Мысли опять стали стройными, он получил небольшую передышку.
  "Ты не справишься", - нашептывал Зургег, чья ярость возрастала.
  Но теперь Юра точно знал - справиться можно. Его далекие предки, малахии, сумели заточить Зургега в этой больничке, значит и он сумеет от него избавиться. Но схватка должна быть не в материальном мире, а внутри самого Юры. Все те образы, что мелькали перед глазами, иллюзия разорванного тела, в которое забрался Зургег - ведь этого не происходило на самом деле. Пётр Гаврилович говорил про переломанные кости, но ведь как только он пришёл в сознание, сразу встал и побежал. А значит никакие кости у него не ломались, то был лишь мысленный образ, который навеял Зургег.
  Юра сосредоточился, зажмурился, представил коридор, в котором он находился, Женю, стоящего напротив него, безумцев, что упали на колени и припали головой к полу, себя, стоящего у окна, в которое бил яркий жёлтый фонарный свет. Зургег залез к нему в рот, как отрава. Единственный способ избавиться от отравы - очистить кишечник. Юра представил, как поднимает свою руку, оттопыривает указательный и средний пальцы, засовывает их себе глубоко в рот, вызывает рвотный рефлекс. Спазм, второй, третий... Юра не останавливается, от спазмов начинает сотрясаться всё тело, он издаёт кряхтящие звуки, но продолжает пихать пальцы в глотку. Наконец, его рвёт, мутная белесая масса с прожилками крови прямо на полу. Снова приступ рвоты, теперь вместе с жидким содержимым кишечника выходят длинные серебристые короткие волосинки - ресницы Зургега. Следующий спазм оказывается настолько сильным, что Юру буквально скручивает, он падает на пол, извивается, не может дышать, его рот начинают раздирать отвратительные пальцы, напоминающие опарышей, наружу выбирается изгнанный Зургег.
  Юра жадно хватает воздух, открывает глаза, обнаруживает себя на полу коридора рядом с кланяющимися психами и персоналом, продолжающими вопить "Зургег!". Женя тоже корчится на полу, видимо тварь забирается в него. Юра с ужасом наблюдает за тем, как судороги друга прекращаются, он встаёт, и безучастно смотрит на Юру. Кто это теперь: безобидный сумасшедший, который почти потерял себя, или чудовище, грезящее о мести и массовых убийствах?
  - Не бросай Славу, - спокойно произносит Женя, после подходит к окну, разбивает его локтем, хватает самый крупный осколок и вонзает его себе в шею.
  16-2010. Ещё одни похороны
  Высокий, неестественной худой, черноглазый скуластый мужчина лет тридцати подошёл к могиле и, поочередно взяв с насыпи три жменьки земли, бросил их в яму, отошёл. Пустой блуждающий взгляд, застывшее на лице выражение глубокого отчаяния, искаженная горем согбенная фигура - все говорило о том, что ему пришлось туго в последние месяцы. То был не кто иной, как сын Жени - Слава Щербаков.
  Стоявший в сторонке Юра пристально за ним наблюдал, не знал, как подступиться. Небо хмурилось, вот-вот начнётся дождь. Провожавшие Женю в последний путь люди поедут на поминки. Но Юра не собирался туда ехать, у него совсем не было времени. На похороны выбрался только потому, что был в долгу. Не мог не сдержать данное Жене слово.
  Вспомнив, как из шеи друга хлестала кровь, как он опускался на землю, погибал почти беззвучно, окидывая глазами пустые безразличные коридоры больнички, изгоняя, а может даже убивая Зургега, Юра сам прослезился.
  Могилу начали закапывать. Тут уж Юра решился, залез в карман, достал свою визитку, подошёл к Славе.
  - Ваш отец герой, вы не представляете, что он сделал. Сочтёте меня сумасшедшим, если расскажу. Просто хочу, чтобы вы знали - я бесконечно признателен и сделаю для вас всё, что угодно! Вот моя визитка, Юрий Шевелёв. Если что-то понадобится - обязательно звоните, - пробормотал Юра.
  Убедившись, что Слава взял визитку, журналист ретировался. Да, он обещал Жене позаботиться о его сыне. Но сын уже взрослый человек. И вряд ли ему понадобится хоть какая-то помощь. А вот Юре помощь не помешала бы.
  После той памятной ночи в больничке произошло много всего. Юру допросили и отпустили. На Ангелину Ивановну и часть персонала клиники завели уголовные дела. Статей там куча, всем грозили серьёзные сроки. Но Юра прекрасно знал, что никого это не пугало. Он помнил испытанное во время воссоединения с Зургегом, не сомневался - все подсудимые абсолютно преданы своему богу, готовы умереть за него. Тюремные сроки - вообще смешно. Да и они лишь пешки, их посадка ничего не решит. Если Зургег выжил, Шевелёва не оставят в покое никогда.
  Поэтому Юру совершенно обоснованно беспокоило собственное будущее. А оно вырисовывалось в самых мрачных тонах. Юля была одной из тех, к кому прикоснулся Зургег. Она пошла гораздо дальше той же Аделаиды Ивановны, родила Юре сына, а значит была законченной фанатичкой. Когда настанет время отомстить за случившееся, она без колебаний убьёт Юру, как когда-то врачи из больнички убили Лену с Петром Гавриловичем.
  Возвращаться домой было нельзя. Ну а как же сын, родители? Бросить их с этой сумасшедшей? Другого выбора не оставалось. Юра принял решение.
  После дачи показаний следователи запретили ему уезжать из города. Поэтому он с удвоенной силой принялся за работу, погрузился в неё полностью. Написал первую часть мемуаров миллионера практически за неделю, отправил по электронной почте. Заказчик был в полном восторге, перевёл обещанные деньги. Теперь у Юры было всё, что нужно.
  Дописывать книгу он не собирался. Дожидался только похорон. И вот, разговор со Славой состоялся. Вернувшись в гостиницу, Юра позвонил отцу, поговорил, соврал, что скоро вернётся домой. Повесил трубку, дал себе зарок ждать три дня. Если Слава с ним не свяжется, он станет свободен от обязательств перед Женей.
  Но Слава позвонил.
  - Мне нужны деньги, - без обиняков начал Щербаков. - Я, разумеется, верну их, как только смогу.
  - Конечно, Вячеслав Евгеньевич. Деньги будут. Я прямо сейчас вам их переведу. Давайте номер карточки, - ответил Юра, у которого будто груз с плеч упал.
  Теперь всё значительно упрощалось. Он перевёл Славе девяносто тысяч рублей, тут же перевёл своему отцу ещё сто, после чего налил себе рюмку водки, выпил, собрал свои скромные пожитки, спустился вниз, ни о чём не предупредив девочку из регистратуры гостиницы, сел в машину, быстро поехал прочь из города, из края.
  Ему повезло - гаишники безразлично относились к его автомобилю, он беспрепятственно добрался до Волгоградской области, долго ехал, выискивая подходящее место, в какой-то момент свернул на грунтовку, приблизился к берегу Волги. Река здесь текла бурно, была глубокой. Идеальное место.
  Юра вышел из машины, достал из багажника заранее заготовленную сумку, положил её в стороне у камышей, окинул взглядом окрестности. Вокруг ни души. Ещё лучше.
  Снова вернулся к автомобилю, сел, застыл на водительском сиденье, собираясь с мыслями, набираясь решительности. Потом резко откинул голову назад и со всего маха ударился головой о руль. Ещё раз. И ещё! Разбил себе нос и переносицу, кровь забрызгала панель. То, что доктор прописал. Достав платок, Юра вытер кровь, завёл автомобиль, сдал назад, чтобы разогнаться как следует, достал телефон и бросил его на соседнее кресло, после вдавил педаль газа. Не въехал, а прямо-таки влетел в Волгу, машина мгновенно стала погружаться.
  Юра открыл дверь, выплыл из салона, выбрался на берег. Снял с себя одежду, достал запасную из сумки, переоделся. Привёл себя в порядок, сложил мокрые вещи в пакет, посидел немного, потом пошёл обратно к дороге, стал ловить попутку. Денег себе совсем не оставил, было бы слишком подозрительно снять их с карточки, полиция точно заподозрила бы инсценировку. А так... Сомнения будут, но скорее всего его признают умершим. Половина квартиры достанется родителям, Юля вряд ли решится причинить им вред, потому что окажется первой подозреваемой. С долгами как-нибудь расплатятся. Больше всего беспокоила участь сына, потомка малахиев, способных удержать сущность бога внутри себя. Если Зургег выжил, он может попытаться использовать Колю, чтобы выбраться из больницы. Но это будет годы спустя, к тому моменту можно будет что-нибудь придумать. С учётом всех обстоятельств Юра сделал всё, что мог. Оставалось только надеяться, что родители с сыном его когда-нибудь простят и может быть даже поймут. Но это будет потом. А сейчас Юра на дороге, ловит попутку, рискует, потому что полицейские могут им заинтересоваться в любой момент. Но с другой стороны, он не в розыске, вряд ли кто-то запомнит его неприметное лицо, его имя и фамилию. Попросят у немолодого автостопщика документы и отстанут. А Юра продолжит свой путь на восток, подальше от суеты, от проблем и от больнички. Потому что если не убежать, Зургег обязательно достанет его, рано или поздно.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"