Ребенок не закричал, что король голый. Ну, не сложилось. Отвлекся малец на красивую девочку в ярком платьице - угощал ее леденцами, рассказывал о чем-то своем, важном... А она - ему. Дети, что с них взять. Неинтересен ему король: ну идет старый хмырь под балдахином, ну и пусть идет.
А народ рукоплескал. Народ приветствовал. Народ толкал друг друга под бока с криками: - ах, вы только посмотрите на эти золотые галуны! А эти сапфировые пуговицы!
Парочка жеманных девиц даже упала в обморок, а выйдя - заявила кавалерам: - хотим платье от этих ткачей. Прямо сейчас.
У жуликов, которые уже было собрались уносить ноги с вырученным богатством, началась веселая жизнь. День и ночь они считали деньги - и ткали. Ткали свою паутину лжи, тончайшее полотно из зависти и человеческой глупости.
Через месяц весь двор уже щеголял в обновках - в государственном совете колыхались дряблые, покрытые редкими седыми волосками телеса, на балах придворные приветливо размахивали в разные стороны всеми анатомическими подробностями - и никто, конечно же, не признавался даже себе, что королевские приемы стали похожи на обезьянии свадьбы, а дворец - на дом развеселых умалишенных.
Все чин-чином, но мода - страшная вещь. Через год кучер, подгулявший в трактире, отчитывался перед женой: - вот, я же на последние деньги тебе купил отрез королевской ткани! Ты посмотри, как переливается лазоревым цветом этот тончайший шелк!
А она - руки уперты в жирные голые бока, серая бугристая кожа лоснится от пота - выговаривает: - ну и дурак, ох дурень! Да где же лазоревый, если изумрудно-зеленый! Уж я-то вижу, уж я-то поумнее тебя, бестолочь.
Так и жили. Одетыми ходили только нищие, да и то не все - и ткацкая промышленность умерла. Встали мануфактуры, остановились веселые денежные ручейки от ферм - к скупщикам шерсти, от скупщиков - к фабрикантам, от фабрикантов - к банкирам и министрам.
Плохо? Еще бы не плохо. Тем более, что министрами-то уже давно были давешние жулики и их знакомцы.
- Ваше величество! - заявил как-то утром тот, кто первым придумал всю аферу с невидимой тканью. - Давайте посмотрим правде в глаза. Вы прекрасны. Вам не нужно стесняться своей наготы, вам не нужно скрывать свое тело греческого бога от просвященной публики. Люди духовно богатые знают, что в человеке важен внутренний мир, а не одежда. Одежда бренна - дух, заключенный в телесную оболочку, вечен!
- Правда? - спросил с надеждой король, которому уже до черта надоел этот перфоманс с ложными переодеваниями и нелепыми телодвижениями: тут поправить несуществующий шейный бант, там выпрямить отсутствующую складку отсутствующей сорочки. - Но... Но это немыслимо! Что скажет двор! Что скажут мои добрые подданные?
- Они будут в восторге, Ваше Величество, - уверил министр. - Я лично сшил вам новое платье из самой волшебной, самой небывалой ткани.
- Опять? - голос короля упал.
- Снова вы поразите всех! Эта ткань будет казаться обычной тому, кто духовно недорос до восприятия тонких сущностей, кто погряз в грехе и разврате. Только истинно праведные, только истинно нравственные смогут увидеть вас в вашей прекрасной наготе. Для остальных - вы, как и прежде, будете одеты в сверкающие королевские одежды.
И министр щелкнул пальцами. Двери раскрылись, и лакеи внесли то, о чем король успел уже подзабыть - панталоны, сорочку, камзол, куртку и парик.
- Вот это?
- Да, Ваше Величество! Я понимаю ваши сомнения, вы - как самый христианнейший из монархов несете на себе бремя духовности - и ваши глаза видят суть бренного мира - пустоту на месте этих одежд. Ведь так?
- Ну, в целом... - промямлил сбитый с толку монарх/
- Именно. Именно, что в целом - как это мудро, как это тонко и истинно духовно, - запричитал министр. - а профан увидит здесь предметы гардероба, достойные Вашего Величества.
Коль устало вздохнул и принялся одеваться, делая вид, что берет одежду наощупь, не видя ее. Уж в этом-то он навострился за последний год.
И опять на королевской процессии толпа рукоплескала духовнейшему из мирских монархов. И опять все толкались и шептали: - ты погляди, как прекрасен наш обнаженный король! Какой мощный торс, какие мускулы! Аполлон, истинный Аполлон.
Королю с непривычки было душно, жарко, тело невыносимо чесалось, но почесаться он, конечно же, не имел никакого права. "Ничего, - думал он, - привыкну снова. Но какова хитрая шельма. Не зря я назначил его министром. Надо будет сделать его графом. Или сразу герцогом".
А мальчик, который по идее должен был наконец-то прекратить этот балаган криком детской непосредственности: - А король-то одетый! - мальчик вообще не пришел смотреть процессию. Он занимался милыми детскими шалостями: то ли гонял голубей, то ли мастерил и пускал по реке кораблики, то ли пил портвейн за конюшнями с веселой компанией. Что ему король - голый ли, одетый ли?
А король вскоре слег. Обычное дело. Вспотел с непривычки, поймал сквозняк в дворцовой зале - и привет. Пневмония. Неделя, и новоиспеченный герцог уже кричал на скорбного врача:
- Нет, наш король не может умереть! Он жив. Вы болван, доктор, и все ваши доктора тоже болваны. А если бы не были болванами, если бы кроме своей дурацкой науки подвизались в духовности, в нравственных дисциплинах - вы увидели бы внутренними взором, что Его величество жив и здоров. Просто, он обрел просветление - и не хочет двигаться.
Вот так и вышло, что в тронной зале на высоком золотом кресле в гордой позе сидел мертвец - и управлял страной. Герцог советовался с ним, поднося к носу надушенный платок, а придворные морщились, но терпели запах, передавая друг другу: - как Его Величество мудр! Как он духовно светел! Я вижу сияние, исходящее от него. Как он верно сегодня высказался на государственном совете. А как он правильно произнес речь против врагов нашей державы...
Куски сгнившей плоти опадали с тела, как листья по осени. Под бриллиантовой короной улыбался скелет - и благословлял своей улыбкой все, что творилось его именем.
В этой сказке нет счастливой развязки. Мертвецы, уходящие следом за своим королем в страну вечной духовности, управляли банками, министерствами, мануфактурами и торговыми компаниями. Над страной стоял непереносимый смрад.
Королевское тело на золотом троне вынесли на площадь перед дворцом, и люди, кланяясь, проходили мимо мерnвеца, и платили деньги мертвецам, и слушались приказов мертвецов.
Так и было.
И так есть.
И так будет...
Хотя, может быть, найдется все-таки тот самый сорванец, который наконец-то звонко прокричит: - А король-то - умер!