Наши Интервью

Познакомились мы в Шотландии, где супруги Робертсы живут вот уже несколько лет после того, как Джон формально вышел на пенсию. Их новый дом стоит высоко в горах: его окружают леса, озёра, горы и небо. Сказка!
"Спокойная старость" и "заслуженный отдых" отнюдь не спокойны у супругов Робертсов - Джона и Лиз: бесперебойно звонит телефон, приходят пачками письма обычные, "емели", факсы, приезжают друзья и родственники, коллеги и новые люди. Даже в таком отдалении от центра - Лондона, где они жили до недавнего времени, они всё равно в определённом центре внимания. И во многом благодаря человеческим связям (знакомствам, дружбе, деловым контактам), установленным на почве русской культуры. Джон Робертс был руководителем ассоциации Великобритания-СССР, впоследствии - Великобритания-Россия, а сейчас он Председатель Международного Попечительского Совета ВГБИЛ имени М.И.Рудомино, что в Москве, и представитель фонда отца Александра Меня в Великобритании. Ещё одна "библиотечная" деталь: директор ассоциации, который возглавлял её до Джона, всю неиздаваемую в СССР литературу ставил "во втором ряду", за другими книжками, а Джон Робертс, когда стал директором, поставил всё открыто, по порядку, по алфавиту, что вызвало для него определённые "трудности" даже со стороны "своих". Но библиотека в ассоциации была замечательной, и многие гости из СССР "активно" пользовались ею. Кроме того, именно Джону Робертсу принадлежит идея восстановления библиотеки Александра Грибоедова, которая была уничтожена полностью и окончательно.
Его жена Лиз - автор многих книг, среди которых выдержавший уже 2 издания шуточно-серьёзный "Путеводитель по России для ксенофобов" - серийное издание, в котором серьёзное содержание облачено по законам жанра в несерьёзную форму.
У Джона есть несколько "страстей", одна из них - музыка. Другая - природа. Их дом построен в горах, он окружён чудесными лесами и нерукотворными и рукотворными озёрами и прудами, один из которых Джон вырыл своими собственными руками. Он у себя в "поместье" "и жнец, и на трубе игрец": занимается огородом, теплицей, посадками и охраной елей, дизайном, строительными работами. Он и водопроводчик, и слесарь, и кузнец: настоящий рачительный хозяин (а в XIX веке его бы назвали "помещиком").
Один из, наверное, самых удивительных даров, которым обладает Джон, - это дарить дружбу, и до такой степени, что многие деятели русской культуры сейчас лично знакомы между собой благодаря... Джону Робертсу! Этим же даром в неменьшей степени обладает и Лиз - его супруга.
Мы беседуем на террассе их "загородного" дома, откуда открывается торжественный и величавый вид на воспетые шотландским национальным поэтом Робертом Бёрнсом горы, которыми так славится Шотландия. Нашу беседу амфитрион назвал

Это был приказ: изучать руский язык.
Я начал интересоваться Россией в самые мрачные времена. Это был приказ: изучать руский язык. Вот уже почти 50 лет назад, в 1951 году я начал изучать русский язык, когда меня призвали на военную службу. В Кремле ещё сидел Сталин. У нас на троне ещё сидел Георг VI. Был уже путч в Чехословакии 48 года, 49-ый год - это блокада Берлина. Шла война в Корее. Международная обстановка была весьма и весьма напряжённой. И вот в этом контексте наше правительство в Великобритании решило направить сотни молодых англичан изучать русский язык. Это был очень интенсивный курс. Уже к концу первой недели все мы "свободно" говорили по-русски: без глаголов.
- Где книга?
- Книга на столе.
- Что на столе?
- На столе книга. И так далее. Мы знали и несколько глаголов, но только в повелительной форме, как команды: Садитесь! Пишите! Откройте учебники! Идите к доске! и тому подобное.
С русскими мы тогда не встречались, разве что с эмигрантами главным образом первой волны. Одним из моих любимых преподавателей был граф Алексей Бобринской, отец которого был крупным археологом в царской России. В "Золотой кладовой" в Эрмитаже до сих пор хранятся экспонаты, "добытые" Бобринскими. И Бобринский-младший тоже внёс свою лепту в эту коллекцию. Я даже специально ходил туда на экскурсию, когда впервые оказался в Ленинграде. Сам он рассказывал нам о том, что когда ему было около 10, его отец взял его на раскопки. Работы уже подходили к концу, сотрудники уже разошлись по своим палаткам, а маленькому Алексею разрешили "поиграть" в археолога: дали ему кисточку и лопаточку, и он "откопал" одну из будущих "жемчужин" "Золотой кладовой" - золотую корону Солохи?????
Тот двухгодичный армейский курс русского языка был очень интенсивный. Обучали нас и эмигранты второй волны, которые бежали от сталинского террора и были рады, что им удалось вырваться оттуда. Они были счастливы оказаться на свободе. Одна из моих русских преподавательниц добралась до наших берегов уже к концу Второй мировой войны. Это была очень нервная женщина. Она всегда ходила с печальным выражением лица и выглядела гораздо старше всех остальных преподавателей, хотя и была их всех моложе.
Мы делились на маленькие группы для разговорных уроков, и она была моя учительница по разговору. Я помню, однажды она вошла, сказала "Садитесь", и мы сели. И в тот день у неё был суперпечальный вид. Она тогда со слезами на глазах сообщила нам о смерти нашего же короля Георга VI, зная, что мы ещё не знаем глаголов: "Короля Георга уже нет...". И мы поняли, что умер наш король... До сих пор я не могу спокойно и без эмоций вспоминать эту сцену. Дело не в смерти милого отца нашей королевы, а в слезах, которые были на лице этой испуганной жизнью русской женщины. Она глубоко переживала смерть Георга VI. Гораздо больше и сильнее, чем мы. И вот от таких людей мы кое-что узнавали и о русской культуре. Надо сказать, что они получили своего рода психологическую травму, когда им удалось покинуть Советскую Россиию. В 1951 году они смогли получить работу преподавателями на тех интенсивных курсах. Я был среди первых, кого они начали обучать русскому языку. Ежегодно через них проходило около 200 парней: сто в Кембридже и столько же в Лондоне. Для них это была первая работа, которую они, наряду с уже людьми среднего и старшего возраста - представителями первой волны эмиграции, смогли получить в Британии. Надо сказать, что Великобритания в самом начале 50-ых не была простой страной для эмигрантов, во всяком случае не такой, какой она является сейчас.
Текстами нам служили статьи из Советской прессы и, для равновесия, распечатки ежедневных информационных передач Би-Би-Си на русском языке, где мы читали ужасные новости из Советского Союза: о концлагерях, чистках, расстрелах. Так что изучали мы практически только язык. Почти не было никакой литературы. Язык, язык и опять язык. К концу курсов мы очень прилично говорили по-русски, и некоторые даже могли сойти за русских или, на худой конец, за латвийцев. Нужно помнить, что тогда уже в разгаре была "холодная война". Шла настоящая война в Корее. Была уже блокада Берлина. Сразу после войны в Британии пришли к власти лейбористы, но в 1951 году консерваторы вернулись к власти. В воздухе пахло подготовкой к новой войне, и консерваторов очень беспокоила в первую очередь оборона страны перед лицом угрозы со стороны Советского Союза. Правительство тогда посчитало, что в обороне нашей страны зияет определённая большая дыра. У нас ведь не как во Франции или в Штатах, где традиционно проживает многочисленная русская эмиграция. А у нас - так получилось - такой эмиграции из России не было, которая бы в определённый момент могла сослужить службу: допрашивать военнопленных, переводить и анализировать большое количество документов. Те же русские, которые в то время проживали в Британии, или же были не достаточно благонадёжны, либо уже слишком стары, кое-кто сохранил какие-то связи с Советским посольством, а если таковых и не имелось, то возможно потенциально был на крючке у "родного" посольства, и его под определённым давлением оно могло заставить работать на себя. Наше правительство сделало заказ на собственные кадры из британских граждан со знанием языка. И побыстрее! Чтобы в случае войны мы могли бы - если будет война, чего боялись - переводить допросы военнопленных, перехватывать и расшифровывать радиограммы, давать быструю оперативную оценку документов, захваченных у "противника" и так далее. Это был отнюдь не культурный интерес.
Я отслужил те два года в армии и пошёл учиться в университет Оксфорда, где я изучал то, что мы не изучали в армии: историю России, старый русский язык, церковно-славянский язык. Поступить для меня оказалось удивительно легко. Формально письменный экзамен - перевод с русского - длился три часа, а же справился с ним за полчаса.

"Это ненужная роскошь, вроде шестого пальца."
В университете, помню, мы читали Аввакума, митрополита Иллариона, Слово о полку Игореве. Тогда же я начал знакомиться и с великими писателями XIX века. Через три года я окончил Оксфорд и со всем моим великим опытом за плечами пошёл искать работу, но никому оказался не нужен. Это была середина 50-ых. Помню, что в пьесе "Три сестры" Чехова одна из них говорит, вспоминая, как её покойный папа заставлял их в глухой провинции, где они жили, учить иностранные языки: "Это ненужная роскошь, вроде шестого пальца." Я со своим "шестым пальцем" стал служащим международного нефтяного концерна, который в те времена набирал сотрудников не только с техническим допломом, но и гуманитариев, как меня.
Концерн "Шелл" в один прекрасный день направил меня в Вену по разным соображениям. Во-первых, - я говорил по-немецки. А во-вторых, - не все вопросы и проблемы с советской стороной были урегулированы к тому времени. Во время "аншлюса" 38 года германский рейх экспроприировал всю собственность нефтяного концерна "Шелл" на аннексированной территории. Когда на территорию Австрии вступила Красная армия, всё оборудование, вся собственность ранее принадлежавшая "Шелл", а потом третьему рейху перешла в руки победителей. И где-то в 56 году была дастигнута договорённость между сверх-державами о независимости Австрии при условии соблюдения ею полного нейтралитета. Австрия обязалась оказывать должное уважение памяти советских солдат, погибших при освобождении страны от фашистов и так далее. Мне же пришлось участвовать в трёхсторонних переговорах о судьбе собственности концерна "Шелл" уже в новой независимой Австрии. Речь шла о том, что новым её владельцем станет Австрия. Необходимо было оговорить все условия.
Через несколько лет наступили 60-ые: в космос полетел Гагарин, Никита Сергеевич начал говорить о возможности мирного сосуществования, даже о мирном сотрудничестве. И наши западные бизнесмены начали ездить в Россию. В наших школах и университетах начался рост интереса к русскому языку, и я решил, что я вернусь к своим баранам. К этому времени я немного подзабыл руский, но я быстро его восстановил. И я мог бы до пенсионного возраста быть преподавателем русского языка, но вдруг, когда мне было 40, в 73-ем году, мне предложили стать директором так называемой Ассоциации "Великобритания-СССР". Необходимо кое-что разъяснить по поводу этой ассоциации.
Она была основана в 1959-ом году по инициативе нашего премьера Гарольда МакМиллана после его встречи вверхах в Москве в том же году. Было желание, чтобы не все советские люди, приезжающие в нашу страну, попадали в объятия разного рода "обществ дружбы" и других коммунистических организаций, тесно связанных с советским посольством. Наша ассоциация оказалась уникальной: нет ни одной другой не советской страны, где было бы создано на правительственном уровне что-то похожее. Второй принцип ассоциации - это желание развить настоящее общение между деятелями с обеих сторон: между писателями, литературоведами, людьми театра, музыкантами, архитекторами, художниками, юристами, социологами, психологами, историками и так далее. Если Вам интересно, я расскажу, какова была реакция советских властей на эту новую организацию.
- Конечно интересно!
- С большим подозрением они смотрели на нас! Сейчас я вам расскажу об одном случае, о котором ещё никто не писал раньше.
Первый человек, который был первым директором ассоциации Великобритания-СССР, приехал в Москву, чтобы познакомиться с обстановкой, надеясь найти контакты, узнать, с кем можно сотрудничать и так далее. И уже на вторую ночь ему устроили в гостинице, мягко говоря, провокацию. Со снимками и так далее... Он сразу же собрал свои вещи, сел в такси, поехал в Британское посольство, сел на первый же самолёт в Лондон и совсем отошёл по собственному желанию от российских дел после такой вот провокации.
Ещё одна реакция. В 61-ом году в Лондон должен был приехать Гагарин после своего полёта в космос. Его полёт был в апреле, а уже летом мы его ждали в Лондоне, и наше правительство предложило советскому посольству, чтобы самый главный приём первому космонавту был от имени ассоциации Великобритания-СССР. На это советские дипломаты ответили, что его программа уже готова, она немного перенасыщена, он, мол, устанет: слишком много мероприятий, визитов и встреч. На это наши ответили, что королева тоже очень занята в это время, и пока даже нельзя подтвердить встречу в Букингемском дворце.
Конечно, был приём у королевы и приём от имени новой ассоциации.
Первый кризис такого рода уже в мою бытность директором ассоциации, произошёл уже в 78 году. Это было время полного расцвета брежневского застоя. И вот в газете Times в то время публиковалась серия статей под общим заголовком "Если бы я был...". Кто-то писал "Если бы я был президентом США", другой - "Если бы я был Папой Римским". Сэру Джону Лоренсу, очень интересному человеку, нашему знакомому, предложили написать "Если бы я был генсеком КПСС". Он тогда был председателем нашей ассоциации. Это был человек очень добрый, мудрый, он хорошо знал вашу страну и язык. Во время войны он служил и в Москве, и в Куйбышеве в нашем посольстве в качестве пресс-атташе. Многим он известен ещё и тем, что будучи в России, организовал выпуск газеты "Британский союзник" - уникального издания, потому что оно не подвергалось цензуре. С Джоном работали в его аппарате - и это тоже уникально - советские люди. И вот газета Times предложила ему написать "Если бы я был генсеком КПСС". Что он и сделал. Статью опубликовали 3 января 1978 года. В ней он написал о том, как может развиваться Советский Союз. В статье была мягкая критика. Но по-моему, самое главное, что привело к кризису, это то, что в газете были другие заглавия: "Если бы я был Императором всея Руси" и снимки Брежнева, Сталина, Николая Второго. И сразу же Советское посольство приняло меры против него. Мне звонили в тот же день, сказали, что Сэра Джона надо вычеркнуть из списков приглашённых на предстоящий приём в посольстве, потребовали вернуть его пригласительный билет. Его вообще больше не приглашали в советское посольство и само собой разумеется, что в СССР он больше не приезжал: ему не давали визу.
Представьте себе: я оказался без председателя! Даже хуже, многие мои коллеги хотели как можно скорее уволить его из ассоциации. Я этому очень энергично противился. Советский посол вдруг (!) отказался от ланча у нас в ассоциации, когда он узнал о публикации. Его помощник позвонил мне и сказал, что, извините, но господин посол не сможет быть на вашем обеде сегодня. Он болен. Я сказал:
- Как досадно! А что с ним случилось? Что у него?
- Он б-о-л-е-н.
Но мне удалось добиться реабилитации своего председателя. Это было моё условие для восстановления отношений между нашей ассоциацией и союзом советских обществ дружбы, которые мы прервали после советского вторжения в Афганистан. В ходе переговоров, которые всё-таки состоялись, была достигнута договорённость о политических обменах. Это привело в конце концов к визиту Горбачева в Лондон в 1985 году, когда он в неё или она в него влюбилась.
Наша ассоциация должна была отличаться от просоветских организаций без того, чтобы показаться антисоветской. Было желание пользоваться поддержкой британского правительства, хотя иногда надо было проводить и свою независимую линию, как это было, например, в случае с Сэром Джоном Лоренсом. И в-третьих, - было желание действовать вне контроля со стороны советского культурного аппарата, хотя он мог решать, кто поедет, а кто - нет. А самое главное, - любое приглашение от нас могло быть и полезным, и опасным для приглашённого. Нужно было иметь чутьё. И вот чего мы достигли несмотря на все препятствия такого рода за 20 лет моего активного участия в работе ассоциации.
Среди первых гостей были молодые литературоведы. В 77 году был Булат Окуджава с женой. Это был один из моих первых трюков по отношению к советскому посольству. Мне звонили оттуда накануне его приезда:
- Скажите, мистер Робертс, в котором часу прибывает в Лондон поезд, на котором едет Булат Окуджава с женой?
Я сказал точное время, это было где-то после обеда часа в три, а сам сразу сел на свою машину и поехал достаточно далеко, на побережье до гавани. Там встретил их, зная, что Булат не захочет, чтобы советское посольство получило всю информацию о его встречах и так далее. Он очень был рад, что я пошёл на такую хитрость.
В Великобритании есть так называемый Совет Искусств. В Союзе писателей СССР заметили, что я не собираюсь принимать в Британии кого угодно. Поэтому они начали вести дела напрямую с нашим Советом Искусств, который истратил много денег, приглашая и принимая совсем никому не известных писателей, бюрократов от писательского аппарата. И вот тоже в 77 году я познакомился с Олегом Табаковым. За два года до этого английский режиссёр Питер Джеймс поставил в театре Современник "Двенадцатую ночь" в рамках международного театрального общества. И мы с Питером пригласили Олега Табакова к нам в Британию ставить комедию Гоголя "Ревизор". Во время репетиций Питера в России он работал с блестящим русским переводчиком Виктором Розенцвейгом (по-моему у него была такая фамилия), который был к тому же ещё и человек театральный. И мы хотели, чтобы он тоже приехал к нам с ответным визитом, когда Табаков должен был что-то ставить в Шеффилде. Художником был Давид Боровский, который в то время уже находился в Англии и подготовил некоторые макеты и так далее. Мы долго выбивали визу Розенцвейгу, но в конце концов стало ясно, что её ему не дадут из-за пятого пункта. Олег прилетел в Лондон с министерским переводчиком. Но мы к тому времени уже взяли своего человека, который уже работал с актёрами и с Олегом Павловичем. Я поехал в Хитроу и специально взял всего один билет на поезд до Шеффилда, где все артисты ждали приезда режиссёра. Мы сели в машину: переводчик впереди, а мы с Табаковым сзади. И я спросил его, есть ли у переводчика свои деньги на билет на поезд. Мы сразу отправились на вокзал, я отдал Табакову билет и показал переводчику, где касса. Он сказал, что у него нет денег. Табаков - очень довольный - один сел в поезд. А переводчик сел на другой, через несколько часов, уже с деньгами от советского посольства.
Я хочу рассказать ещё одну театральную историю, которая для нас, англичан, очень важна. Я организовал обмен, и к нам приехали Олег Ефремов, Таня Лаврова и ещё Алексей Барташевич. В ответ на визит Ефремова я отправил в Россию художественного руководителя Королевского Шекспировского театра. В это время наш театр испытывал финансовые трудности, ему даже угрожало банкротство. В России наш директор Шекспировского театра Трэвор Нанн побывал у Товстоногова, и, как бывает среди театральных людей, они делились своими планами. И Товстоногов сказал, что он готовит спектакль по Диккенсу "Записки Пиквикского клуба", кажется. Надо объяснить, что Королевский Шекспировский театр в Стрэдфорде играет почти исключительно Шекспира, а в Лондоне играет, что угодно. И Трэвор Нанн подумал: почему нам в голову не пришла мысль ставить Диккенса? И с этого начался спектакль Николас Никльби, который спас Королевский Шекспировский театр. Огромнейший успех!
В 78 году я организовал Дни Великобритании в Новосибирске. Открытие было в понедельник, а в воскресенье - это был сентябрь - я решил пойти в церковь. Там была одна работающая церковь в 78 году. Отец Дмитрий очень тепло принял меня, и я сказал ему, что мы будем очень рады, если он и его люди будут приходить на нашу выставку, на все наши мероприятия. Он меня поблагодарил, и, уходя, я спросил его, не хочет ли он прийти завтра на открытие. Он ответил, что с удовольствием. У меня в кармане были приглашения, и я оставил ему одно.
Открытие прошло хорошо, приехал наш посол, и на второй день - вызов в горсовет! Сразу! Я пришёл туда, и, скажем, городничий, сказал мне:
- Вы думаете, что вы знаете нашу страну, но разве вы не знаете, что у нас церковь отделена от государства?!?!
- Я это хорошо знаю, - ответил я.
- Почему тогда вы вели пропаганду нашей совместной выставки в церкви?!?!
- Это было просто по-человечески в ходе нормального разговора... Просто из вежливости. Если вы понимаете это слово.
Городничий посерьёзнел, вынул из стола бумагу и стал читать мне "письмо", якобы от отца Дмитрия, в котором тот выразил протест против поведения Джона Робертса в тот день.
- Как вы ответите на это?!?! - спрашивает городничий.
- Вы может быть не знаете, и ваши люди вам не сказали, что я дал отцу Дмитрию приглашение! Они плохо работают, потому что вам не доложили, что он пришёл на приём в штатском - поэтому вы может быть и не заметили его -, и в толпе он отыскал и поблагодарил меня, сказав, что получил огромное удовольствие! Я думаю, что это не его письмо, а если и он сам написал его, то сделал это не добровольно.
Я встал и вышел. Но эта история меня волнует до сих пор, потому что я не знаю, может быть своим поведением я навредил невинному человеку, отцу Дмитрию, кто знает? С тех пор я не был больше в Новосибирске.
Я помню тогда же и там же, на пресс-конференции наш посол в СССР ответил довольно слабо на вопрос местного журналиста:
- Почему в ваших английских газетах всегда пишут только плохое? Ответ последовал очень дипломатический:
- У нас, мол, другая система, роль прессы другая... У вас - иначе. А атташе по культуре тогда попросил разрешения посла добавить к его ответу и спросил в свою очередь того журналиста, корреспондента газеты "Вечерний Новосибирск":
- Откуда вы знаете, чту печатают в наших газетах? Знаете ли вы, что мы специально подготовили в честь этих дней Великобритании специальный выпуск-приложение газеты Times, посвящённый Сибири. Вся информация была о достопримечательностях, истории и так далее. Может быть вы не знаете, но нам не разрешали раздавать его, хотя мы привезли с собой сотни экземпляров. Это - Новосибирск, 1978 год.
В декабре 79-ого - Афганистан. В январе 80-ого был ужин памяти Роберта Бёрнса, организованный одним из наших коммунистических обществ дружбы. И все гости из Шотландии и Англии, а их было человек 50 - членов этого общества, получили "задание": вернувшись домой рассказывать о святом деле советских войск в Афганистане. Я тоже должен тогда был приехать в январе 1980 года в СССР с нашим новым президентом Гарольдом Вильсоном - бывшим премьер-министром. С нашей стороны мы сняли этот визит.

Наши официальные лица не хотели, чтобы я имел дело с вашими диссидентами.
1981 год. Тарковкий. Я уже не помню, сколько раз я его приглашал по разным поводам, и вдруг я получаю положительную телеграмму от Госкино в ответ на моё приглашение на премьеру "Сталкера" в Лондоне. В этой телеграмме кто-то из функционеров Госкино написал, что он рад сообщить нам, что через несколько дней Андрей Тарковкий приедет на премьеру своего фильма, и по его же собственному желанию он приедет с его коллегой. Не помню, как её звали. Я отправил ему обратно телеграмму, написал, что очень рад, что Тарковкий приедет к нам в гости, и что мы ничего не имеем против этой женщины, но она, разумеется, должна ехать за счёт вашего министра. Я сделал заказ на 2 номера в самой роскошной гостинице Лондона. Она такая роскошная, что в её названии даже отсутствует слово "гостиница", - просто "Баркли". Там останавливаются миллионеры. И вот там я заказал два номера для них.
Они прилетели утренним рейсом. Я сразу поехал с ними в гостиницу, сказал, чтобы отдали багаж портье, и пригласил всех к столу. Мы с Андреем пошли помыть руки в мужской туалет, и я там объяснил ему свой маленький план, когда мы вдвоём с ним стояли "у джентльменов". Во время обеда портье оставил у неё копию моей телеграммы плюс указание стоимости номера. В результате уже через 2 часа она ушла куда-то и остановилась у советских дипломатов. Вот так мы несколько освободились от неё. Но не совсем. И всё-же Андрей был очень доволен этим. Я сказал им обоим, когда мы сидели все вместе в такси:
- Мне повезло! У меня 2 билета на сегодня на спектакль в Королевском Шекспировском театре! Извините, но у меня только два билета, - это уже я сказал, обратившись непосредственно к ней, - и я обязательно должен сопровождать господина Тарковского, потому что я хочу познакомить его с моим другом Трэвором Наном (о котором я уже рассказывал) - главным руководителем театра.
Она сказала ему "на ты": - Ты должен пойти обязательно! Это же страна Шекспира! Я буду спокойно сидеть у себя.
И мы пошли. Она думала, что на какую-то "Двенадцатую ночь", но это была премьера Эрдмановского "Самоубийцы", который до тех пор ещё не шёл, репетировался только. Андрей с огромным интересом смотрел этот спектакль. Об Андрее я могу рассказывать очень много. На пресс-конференции, на вопрос о том, кто из кинорежиссёров повлиял на него особенно, он ответил: Ромм, а среди сегодняшних - Параджанов, который тогда ещё "сидел". Позднее, когда его лишили советского подданства, он у нас в Лондоне ставил Бориса Годунова. Мы виделись довольно часто. Он уже был без паспорта. Я же ездил в Россию, отвёз его подарки, снимал его близких, привёз ему их фоторгафии... Я был среди тех многих, кто организовал мемориальную службу в одной из центральных церквей в Лондоне, где я читал по-английски в своём переводе "Элегию" Пушкина, а по-русски прекрасно читал Геннадий Рождественский. Геннадий - это отдельный разговор.
Несколько слов надо сказать о скандале с Любимовым в Лондоне, потому что именно я виноват в нём. Мы с Питером Джеймсом заметили, что Любимов и Давид Боровский ставят оперу "Четыре грубияна" в Мюнхенском оперном доме. И мы с Питером поехали туда на уик-энд, чтобы обсудить возможность лондонского спектакля, потому что Питер уже к тому времени перебрался в Лондон из Шеффилда. Я прекрасно помню, что в одной гостинице с нами, просто случайно, жил Лев Копелев. И он, когда узнал, кто я, спросил меня:
- Когда вы в следующий раз собираетесь в Москву?
- В марте месяце.
- Вы должны обязательно быть 1 апреля на даче Чуковского , а также на даче Пастернака.
Вокруг этих дач шла борьба в то время. И наши так называемые "друзья" в Доме Дружбы сказали мне, когда я заговорил об этом, что Переделкино закрыто для иностранцев. Это была ложь! Это был свободный день, кажется суббота, я сел на какую-то машину, добрался, и подписал в книге как следует.
Теперь Любимов. Он в конце концов приехал в Лондон и сразу же сказал, что хочет что-то опубликовать в прессе против советского аппарата культуры. Я познакомил его с одним журналистом из Times'a, и он написал свою известную статью, где он протестовал, что закрыли пять спектаклей и так далее. Она была опубликована, и один из сотрудников посольства сразу же появился в театре и прямо перед всеми, перед публикой - а это был спектакль "Преступление и Наказание" - заявил:
- Преступление уже совершено, а наказание последует.
Любимов так волновался, он боялся советских "ответных" акций. Театр снял ему квартиру, но в день премьеры его сын Петя - тогда ему было 3 года - он в первый раз в своей жизни спал не у себя, а между мной и моей женой. Опять и наш МИД вёл себя не совсем прилично: они хотели, чтобы я дистанцировался от Любимова, а я в ответ сказал:
- Это мой гость!
Я продолжал встречаться с ним, с Ростроповичем, что было опаснее для меня, чем для Юрия Петровича! Наши официальные лица не хотели, чтобы я имел дело с вашими диссидентами. Я тоже не искал это специально, но Любимову я хотел помочь.
Одна поездка, которая, не состоялась.
Одна поездка, которая, слава Богу, не состоялась. Речь идёт о Боровике. Однажды мы с женой сидели в Москве на обеде с секретарём иностранной комиссии союза писателей СССР. Это был неофициальный визит. Они узнали, что мы в Москве, и устроили в нашу честь маленький ужин. И в конце нашего разговора секретарь мне сказал:
- Мистер Робертс, вы с вашими конекциями могли бы помочь одному из наших писателей писать свою книгу, потому что вы могли бы найти людей, которые лично знали героя его книги и могли бы показать ему в Англии знакомые места героя.
- Кто автор?
- Боровик. Генрих.
- А кто герой? - спрашиваю я.
- Герой - патриот Ким Филби.
Я немножко подумал, ответил довольно слабо, должен сказать:
- У нас он не считается патриотом.
- Но мы считаем его патриотом коммунизма.
Я не знал, как продолжать. Если бы я организовал такую поездку - это был бы конец для меня, для моей репутации. И вдруг Лиза, моя жена сказала:
- Это блестящая идея! И мы могли бы послать к вам одного из наших писателей, - и она назвала фамилию одного очень известного в Британии корреспондента газеты Обсервер, которого только что отправили из Москвы обратно в Лондон в ответ на высылку из Англии. - А вы с вашими конекциями могли бы устроить ему встречи с друзьями покойного патриота Олега Пеньковского.
Ура! И на этом закончился этот разговор. Но самое интересное, что это более-менее непосредственно привело впоследствии к моей поездке в Россиию с Джоном Ле Карре несколько лет спустя.
Когда я вышел в отставку 3 года назад, Борис Панкин, бывший министр иностранных дел и тогда уже посол в Лондоне сделал мне один комплимент. Он сказал, что вы сумели действовать возможно дальше от бюрократических и официальных структур с обеих сторон. И для меня это было сладко, потому что там в компании были высокопоставленные лица из нашего МИДа.
"Долой мир и дружбу - Да здравствует доброжелательность!" - так иронически называлась статья, которую я написал по предложению Лакшина. Владимир Лакшин - главный редактор журнала "Иностранная Литература" был на мой взгляд одним из интеллектуальных героев последних лет. Что касается меня - то я продукт холодной войны, - нет, значит, худа без добра. Я знаю, что героем соцтруда не был. Возможная эпитафия для меня: антигерой антисоциалистического труда. Об этом судить не мне, а вам.

John Roberts u sebja doma v gorax Sholtandii s zhenoj - Liz, Martinom Dewhirst'om i Kostey.
Джон Робертс у себя дома в горах Шотландии с женой Лиз, Мартином Дьюхерстом и Костей.

back to the main list of articles: