Она была хорошей, может быть, даже самой лучшей актрисой в театре: искренней, яркой, чуткой. И когда ей была предложена роль монахини в новой постановке, она решила, что всё должно получиться.
Она ходила опустив глаза; кротким, как ей казалось, голосом разговаривала с окружающими; исправно носила длинное платье. Но всё было не то и не так. Это была не она. Всё происходило ради роли, ради создаваемого образа, но не приходили ни полнота чувств и ощущений, ни радость, ни удовлетворение. Всё было так, как было, а должно было быть по-другому. Как-то изнутри, наверное. Фальшь была видна моментально.
Тогда она решила обязательно сходить в храм.
Когда-то, давным-давно, бабушка водила её в большой собор в центре родного городка. Учила креститься - не множество раз судорожно махать перед собой руками, как будто мух от себя отгоняешь, а чётко и неторопливо совершать Крестное знамение, не ломая его поклоном и проводя невидимые линии ровно и правильно. Такие неторопливые и, как казалось тогда ещё маленькой девочке, ответственные движения сразу же настраивали на сосредоточенный и молитвенный лад. Ещё бабушка показывала, как правильно складывать ручки, чтобы попросить у священника благословение. Но она уже забыла, как это делать.
Но всё же воспоминания о торжественности, трепете и благоговении в детской душе остались и как будто просили вернуть их, попытаться насытиться ими. С этими воспоминаниями приходило чувство жажды: ноющей и незаглушимой. И, не понимая языка души своей, она бежала пить чай, воду, вино... лишь бы утолить, лишь бы насытить, залить жжение в груди.
Роль не давалась, и она наконец всё же решилась и пришла в храм.
Выяснив всю интересующую её информацию, она стала приходить на службы и наблюдать за людьми, по возможности отделяя прихожан от "захожан". Покупала литературу в киоске у входа. Много читала дома и в транспорте. Через какое-то время стала думать, что понимает службу. Ещё через какое-то поняла, что "нет! не понимает", но хочет, очень
хочет понимать.
Играть стало проще. Пришло какое-то вдохновение и лёгкость. Успехи воодушевили, и она взяла благословение на Великий Пост. Она уже была немного подготовлена, и длинные, монотонные постовые службы с тихим однообразным пением, земными поклонами и коленопреклонёнными молитвами переносились не так тяжело.
Начала больше читать дома. Приступила к Таинствам Исповеди и Причастия. Испытала радость и ощущение сопричастности чему-то великому. Пыталась бороться с искушениями. Не всегда успешно. Почти всё время хотелось есть. Литература претерпевала эволюцию и усложнялась.
Играть стало тяжелее. Устала. Перестала ходить в храм.
Через какое-то время снова стала играть. Появились первые сомнения в правильности образа, переданного автором.
Решилась. Собралась. Поехала паломницей в монастырь. На выходные. Размечталась. Столкнулась с реальностью нос к носу. Поняла, что правда сцены не соответствует правде жизни. Разочаровалась. Опять пошла в храм. Расхотелось ходить в театр. На Пасху ради службы купила больничный. В конце Светлой седьмицы со скандалом уволилась. С боем получила выходное пособие. Обиделась. Плакала. Жалела. Потом жалела себя - вышло ещё хуже. Много спала. Нашла силы подготовиться к Причастию. Всех простила. Стало легче.
Решила принять монашеский постриг. Собралась к старцу.
В небольшой келье было душно. Лето было в самом разгаре. Воздух в помещениях, спёртый и тяжёлый, выгнал всех на улицу.
Старец и молодой послушник сидели на лавке под кустом сирени, поодаль от которой стояли, ожидая своей очереди, прибывшие на беседу с умудрённым священником паломники.
От очереди отделилась девушка и подошла к скамейке.
- Благословите, Отче!
- Бог благословит! Во Имя Отца, и Сына, и Святаго Духа!
И он осенил её крестным знамением.
- Отец Иоанн, я хотела бы взять у Вас благословение принять монашеский постриг.
Старый монах сидел с полуприкрытыми глазами и перебирал пальцами шарики чёток. Он молчал и как будто не слышал ничего вокруг.
- Я готовилась к нашему разговору, молилась, причастилась, - всё более неуверенно и растерянно звучали её слова. - Отец Иоанн? - она все же решила продолжить. -
Я всё взвесила. Мне нечего делать в миру. Я буду хорошей монахиней. Я...
В этот момент старец открыл глаза. Улыбнулся одними ими.
- Не благословляю. Не сейчас.
Как гром среди ясного неба. Столько слов заготовила. Слёзы, отчаяние. Обида. Подозрение в непонимании. Стыд за такие мысли. Стыд за самонадеянность.
-Я... Вы, наверное, не поняли... Я всё сейчас... всё объясню....
- Замуж. Благословляю замуж. Петь умеешь?
- Немного... А при чём....
- Вот и хорошо. Учись петь в храме.
- Я?...
- Иди, девонька. У тебя хорошее желание, но раннее для тебя. Раннее. Ну, с Богом!
Девушка, всё ещё пребывая в растерянности отошла. Постояла. Обернулась. Посмотрела, будто ожидая, ещё чего-то. Потопталась на месте. Как бы не решаясь вернуться.... Потом в один миг как-то вся успокоилась, подобралась, выпрямилась и уверенным бодрым шагом пошла прочь.
- Знаешь, из неё будет хорошая, добрая Невеста Христова. Её душа верно почувствовала, но рано.
Через какое-то время она выйдет замуж. Благо, что беспутная жизнь не оставила непоправимых последствий. Ну, да она и покаялась. Через несколько лет у неё будут дети, но она станет не только мамой, но и матушкой. На небольшом приходе они с батюшкой проведут много добрых лет в трудах и общих молитвах. Дети разлетятся, и уйдёт ко Господу супруг. Вот только тогда и родится Невеста Христова, - старец замолчал, напряжённо прикрыл слезящиеся от ветра и усталости глаза... тепло улыбнулся, - Иоанна!