Галактион с детских лет любил резать фигурки из дерева. Это были чудесные животные, сильные воины, танцующие или склонившиеся в задумчивости девы. Но более всего он любил вырезать Ангелов Божиих.
На двадцатом году жизни он был принят послушником в монастырь, где мастеровому, аккуратному и исполнительному работнику были рады.
Всё свободное от работ и молитвы время он посвящал резке. Но не было уже ни животных, ни стратилатов, ни дев, а только Воинство Небесное.
С большим трудом он дарил свои поделки братии, но испытывал большую радость, когда их хвалили. Он отдавал, сделанное им, не желая прослыть жадным или пристрастным.
Через несколько лет жизни в обители его перевели в дальнюю пустынь келейником к старцу. Жить с умудрённым отцом было нелегко. Много работы по хозяйству, долгие молитвы, а ещё поучительные беседы. Времени на любимое дело почти не было. Не то чтобы не было радости от совлечения вечному, но всё же в глубине души жила маленькая червоточинка. С каждой исповедью старец отмечал большую работу души молодого послушника. И только одно оставалось незменным; только в жадной, алчущей любви к своим творениям не было раскаяния.
Однажды ясным весенним утром, выйдя из своей кельи, старец благословил Галактиону взять мешочек сухарей и орехов, а также нож, и отправляться в пустыню за монастырём. Там послушник должен был провести остаток весны и лето в посте и молитве. Юноша получил ещё одно благословение наставника: за эти месяцы он должен был изваять из песка вершину своих творений - Архангела, ростом с человека.
Обосновавшись у пересыхающего ключа в рукотворной каменной пещере, Галактион начал свой анабасис.
Время шло. Архангел был почти завершён, когда однажды, за короткое время до наступления утра, его тихонько разбудил в пещере наставник-схимник.
Оба, старец и юноша, ожидали, когда первые лучи солнца отразятся от выточенных водой и ножом песчаных доспехов Небесного воина. Он был прекрасен. Его вид вызывал необыкновенное чувство глубокого восторга, а к горлу подкатывал комок от ощущения, казалось бы, невозможности понять и выразить все пришедшие с увиденным эмоции.
Слёзы стекали по щекам. Слёзы счастья и гордости. Он видел, он осознавал, что и старец доволен его работой. Этот песчаный Ангел передавал собой всю силу и мощь Войска Небесного. Но тень залегла на лице старца. Он развернулся и молча пошёл прочь. Галактион замер. Он ждал если не похвалы, то хотя бы какой-то реакции. Но нет, старец не ушёл. Он остановился и, не оборачиваясь, повелел разрушить Ангела, а на его останках построить нового, и удалился.
Теперь уже не слёзы счастья, но горькие и обжигающие пришли, чтобы сдавить горло и подёрнуть всё колеблющейся пеленой в глазах.
Рыдая над своим творением, оплакивая своё "дитя", равно как Авраамово сердце разрывалось об Исааке, но любило Бога своего, не посмел и молодой послушник нарушить старцево благословение.
Как трудно было разрушить своими руками своё же творение, но ещё труднее было заставить себя взяться за работу созидания, а не разрушения. Ни сил, ни желания, ни вдохновения уже не было. В душе - выжженная пустыня и горький привкус обиды и непонимания.
Но через какое-то время, ощущая на себе благодать монашеского благословения, а может быть и молитвы, он мало по малу принялся за работу. Это не был полёт чувства, как в первый раз, но упорная и сосредоточенная работа. Выверенные чёткие движения рук мастера и молитва; молитва громкая, взывающая к Небу; молитва тихая, едва слышная ему самому.
Когда старец появился во второй раз, он увидел совсем другой образ. Ангел припал на одно колено. Худенький, в тонкой долгополой рубахе, перетянутой узким пояском, со склонённой головой, волны волос с которой падали ему на плечи, прикрывая немного лицо у висков. Казалось, что он жив, но тих и молчалив, и немного печален взгляд, устремлённый на лилию в руках. Ангел не был воином. Ангел был молитвой.
Старец спросил, какой урок вынес его ученик. И получил ответ, что никакое творение не может быть крепче связано с творцом и не может быть любимее, нежели человек Господом. Что излишне привязываясь к чему-либо или к кому-либо, мы лишаем себя общения с Отцом нашим Небесным. Что, по гордыне своей, мним себя великими творцами, думая, что заслуживаем данного нам Богом таланта.
Старец слушал эти по-детски наивные объяснения и кротко улыбался одними только глазами. Дождавшись окончания объяснений, он сказал: "Твой Ангел - это душа человеческая. Мы сами своим усердием в делании духовном или его отсутствием придаём ей форму и вид. Когда ты своими руками сломал созданное тобой, ты увидел, как впадение в грех, потакание греху разрушает храм нашей души. И как сложно его восстанавливать на руинах, гораздо труднее, чем возводить из начала. И только молитва, послушание и смирение могут дать укрепление и помощь в таком нелёгком труде. Слава Господу, он дал тебе силы найти всё это в твоём сердце. Будь благословен!"
Через неделю блаженный старец мирно отошёл ко Господу и Галактиона перевели обратно в общежитийный монастырь, где ещё через несколько дней Господь сподобил его принять иноческий постриг с наречением имени Гавриил.