Под окном Игнаткиных расцвела сирень. И крупные её кисти касались самого стекла. Дане казалось, что только протяни руку, и почувствуешь мягкую, нежную бархатистость листьев. Но окно было закрыто, да и её койка стояла у противоположной стены, а матери не было в доме.
С грустью Дана смотрела в окно, и вспоминала, как раньше, когда она приезжала на каникулы домой и ходила на гулянья, то ребята охапками приносили сирень и раздавали девчонкам, а они так небрежно отмахивались её ветками от комаров.
Дана очень рано -- в десять лет, уехала из дома, жила в спортивной школе -- интернате, занималась гимнастикой. Но после того как на тренировке сорвалась с перекладины, у неё стала болеть спина. Мамы рядом не было, пожаловаться было некому. А тренеру -- воспитателю говорить не стала -- "Худороба" не любила жалоб. Но после неудачного падения на скользком тротуаре она потеряла сознание, пролежала на льду около получаса. Кто-то из прохожих вызвал "скорую" и её отвезли в больницу. Пролечившись два месяца, Дана всё же не смогла встать на ноги. Родители забрали её в деревню, и вот уже три года она лежит неподвижно, только руки еле-еле шевелятся.
Сначала Дане просто не хотелось жить, но мать обрушила на неё такой шквал нерастраченной материнской любви, что она сдалась и смирилась со своей судьбой и не посмела уходом из жизни доставить родителям ещё большее горе.
Отец был более сдержан, но всячески старался облегчить её быт: он сделал приспособление, на которое ставил книжку и Дана могла самостоятельно перевёртывать страницы. Она читала всё подряд, что попадало в их дом: местная монашка носила церковные книги, библиотекарша переносила весь числящийся фонд, фельдшерица знакомила с медицинской литературой.
Однажды к ним забрёл слепой нищий с мальчиком -- поводырём. Мать посадила их за стол, накормила, дала с собой продукты.
Дана смотрела на них и пришла ей в голову шальная мысль: Вот если бы она поднялась, то стала бы поводырём у какого-нибудь незрячего странника. И так усердно стала молить Господа поднять её с одра болезни, поставить на ноги.
А старец посоветовал матери парить Дану в овсяной соломе и конском навозе, поить отваром калины, делать ванны с отваром корней шиповника.
Что повлияло, Дана не знает, но через год она встала и пошла. Сначала ходила только по дому, затем по двору, а ещё через некоторое время дошла до магазина. Она шла легко, свободно по прибитой дождём тропинке, размахивая сорванной веткой сирени, которая доцветала в самом конце мая. В её сердце звучала музыка, ей хотелось петь, смеяться, танцевать.
Дана подошла к магазину и остановилась как вкопанная: у порога сидел незрячий нищий с тощей котомкой, в заляпанной пятнистой робе. Длинные седые волосы на голове и в бороде были взлохмачены, перед ним лежала зимняя шапка с несколькими монетками в ней. Он сидел молча, низко опустив голову.
Дана моментально вспомнила обет, данный Богу. Она поняла, что это даётся ей испытание: если не пойдёт в поводыри, значит, вновь сляжет. Она подошла к нищему, присела рядом, хрипло проговорила:
-- Дяденька, можно я буду поводырём у тебя?
-- А кто же ты есть? -- слепой встрепенулся, повернул голову на голос.
--Я -- Дана, живу в этом селе.
-- Сколько же тебе лет?
-- Семнадцать.
-- А что же тебя заставляет идти в поводыри? -- удивился нищий. -- Заработка у меня никакого нет, мало подают, зато неудобства на каждом шагу.
-- Я обреклась перед Господом, что если выздоровею, то буду поводырём.
-- Вот оно как, -- задумчиво произнёс слепой. -- Обет -- дело серьёзное, его исполнять надо. Попробуй, походи -- уйти в любой момент сможешь.
-- Дяденька, а ты не пьёшь? -- Дана подозрительно смотрела на лохматые грязные волосы, длинную бороду, на его засусоленную одежду, от которой пахло грязным телом.
-- Бог миловал, до такой низости ещё не дошёл.
-- А почему вы по сёлам ходите? В городах у церквей больше подают.
-- Там одни пропойцы сидят. И для этого надо иметь жильё в городе, а у меня его нет. А в сёлах в летнюю пору под любым кустом ночевать можно. -- слепой встал, отряхнулся, поднял шапку, положил монетки в карман. -- Уже пора трогаться в путь. Решай, пойдёшь ли со мной.
-- Да, да, я уже всё решила. Только сначала зайдём к нам домой, я оставлю записку родителям, чтоб они не волновались, и вещи с собой заберу. Дядя, а как тебя зовут?
-- Зови Олегом Ивановичем.
Они подошли к дому Даны, где их встретила соседка.
-- Дана, ты кого это ведёшь домой? -- она удивленно рассматривала её спутника.
-- Я поводырём буду у дяденьки, -- простодушно ответила Дана.
-- Да ты с ума сошла! -- испуганно воскликнула соседка.
-- Почему вы так говорите? -- Дану удивила её реакция на своё решение.
-- Да ты мать-то совсем в гроб уложишь.
-- А вы считаете, что лучше быть прикованной к постели, чем ходить поводырём?! Странный вы человек. Идёмте, Олег Иванович. Осторожно, впереди ямка.
Они вошли во двор и остановились рядом с душем.
-- Олег Иванович, у нас здесь летний душ, вода уже хорошо нагревается, папа купается после работы. Вы сможете без посторонней помощи помыться?
-- Смогу. Ты только подскажи, как войти туда, где кран.
Дана подвела его к диванчику для раздевания, к крану, на котором была приспособлена мыльница.
-- Я сейчас принесу полотенце и бельё.
-- У меня в котомке есть смена белья.
-- Оно нам пригодится в дороге. А сейчас я у папы позаимствую.
Дана принесла из дома камуфляжные куртку и брюки, рубашку, майку, трусы, носки, положила всё это на диванчик, а полотенце повесила на дверцу. Грязное бельё завернула в узел, и отнесла в тёплую душевую, где они обычно стирали.
Она написала записку родителям, объяснив всю ситуацию, собрала в вещмешок немного продуктов, из чулана вытащила дедов солдатский котелок, железную кружку, две ложки, спички. Через час они вышли из дома, сели в автобус, шедший до райцентра. Так начался скитальческий путь Даны.
Днём они ходили по сёлам, а к вечеру перебирались в соседнее село или устраивались на ночлег возле реки, или возле стога, если такой попадался. Уже давно они перебрались в соседнюю область и путешествовали там.
У Даны зародилась мечта: собрать побольше денег и устроить Олега Ивановича в глазную клинику на лечение. Её спутник был молчаливым, замкнутым: за день одно-два слова обронит и всё. Но изо дня в день, слово за словом смогла выяснить причину его бродяжничества. История ей показалась не столько странной, сколько дикой. А было дело так.
Олег Иванович Куликов служил в Подмосковье в звании майора. Его считали везунчиком: рядом красавица жена, прекрасная квартира, по службе продвигался ровно, без ненужных скачков.
А тут в Афганистан стали посылать. Сначала с проверками, а затем на два года оставили. Повезло ему: живым вернулся и без единой царапины, а ужасов насмотрелся, и они застряли в мозгу.
Опять пошла ровная служба, но подошли девяностые годы, началась война внутри страны: Приднестровье, Осетия, Абхазия, Таджикистан, а потом и Чечня. Их, обстрелянных в Афгане, совали во все дыры. В одном из боёв в Чечне его ранило в голову и в позвоночник. Год лежал в госпитале в Ростове: в Москву не перевозили, там на всех не хватало мест. Но из Москвы приезжали профессора, сделали две операции -- на голове и на позвоночнике. Медленно, но ёел на поправку. Нейрохирург, делавший операцию на голове, предупредил: никаких сильных эмоций, иначе грозит слепота.
Несколько раз приезжали друзья -- сослуживцы и пытались перевезти в Москву, но ничего не получалось. Два раза была жена, и он чувствовал в е1 отношении холодность, которая появилась впервые после его возвращения из Афгана: иногда по ночам он вскрикивал, и тогда жена вскакивала и в раздражённом состоянии уходила в другую комнату.
Близилось время его выписки, и по госпиталю поползли слухи, что жена за ним не приедет. И Олег Иванович уже стал настраивать себя на дом инвалидов: а что, и там жить можно. Но жена неожиданно прислала телеграмму, что к дате выписки она приедет. Олег Иванович не знал, как отреагировать на это известие: зрение катастрофически падало, а жена за больным ухаживать не будет -- не та порода.
И вот настал день выписки. Рано утром приехала жена на "Волге". Сбежалось всё отделение, так что проводы получились шумные. Кто-то шепнул, что жена неотразима, а у него от волнения перед глазами была только чёрная точка.
Сев в машину, жена сказала, что она квартиру в Подмосковье поменяла на квартиру с дачей в Воронеже, и что сейчас они поедут в пригород, два месяца поживут на даче, так как ему нужен свежий воздух.
Ехали они очень долго, Олег Иванович устал, спина его разламывалась от боли, и потому в разговор жены с водителем не встревал, притворившись спящим. Но, наконец, машина остановилась, жена вывела его и посадила на скамейку, сказав, что пойдёт открывать ворота.
Он услышал, как хлопнула дверца машины. У него на какой -- то момент прояснилось зрение, и он увидел усмешку на лице жены, сидевшей в машине, и недоумение, сменившееся ужасом, в глазах водителя. Как током ударило в виски, в затылок, голова закружилась, и разом померк свет, скрыв всё окружающее. Чтобы не упасть, Куликов ухватился руками за край скамейки.
Машина отъехала и воцарилась тишина. Как долго он сидел в таком оцепенении, не знает. К нему кто-то подошёл, кашлянул, заговорил женским голосом:
-- К кому же ты приехал, милок?
-- А чья это дача? -- У Олега Ивановича ещё теплилась какая-то надежда.
-- Моя. Я тут живу постоянно, круглый год.
-- А женщину, которая привезла меня, вы видели раньше?
-- Видела один раз, она была на пирушке у моего соседа.
-- А где он сейчас?
-- Он уехал в отпуск к морю. На дачу не велел никого впускать, -- строго произнесла женщина.
-- Да вы не бойтесь, я туда не пойду. Я слышу, что тут близко проходит электричка, вы не поможете добраться до станции? У меня плохо со зрением.
-- Почему же не помочь, слабому помогать -- святое дело. А кто же тебе эта женщина? Почему она бросила тебя?
-- Это совсем чужой, посторонний человек. Я перепутал адрес, -- только сейчас Олег Иванович понял, что все эти годы жил с чужим, безжалостным, жестоким человеком и теперь для него её просто не существовало на этом свете.
-- Всякое бывает в жизни, -- сочувствующе произнесла женщина. Тут зрячая, и то иногда так напутаешь, а вам, бедолагам, в миллион раз труднее. Тебе как удобнее -- чтобы я тебя под руку держала или ты за меня возьмёшься?
-- Мне всё равно.
-- Тогда пойдём. -- Женщина взяла его под руку и повела к станции. -- Ты, милок, не переживай, Господь не оставит в беде, пошлёт тебе доброго человека, только не озлобляйся на весь белый свет -- добрых людей много, их больше, чем подлых.
Они по ступенькам поднялись на платформу в тот момент, когда остановилась электричка.
-- В какую сторону тебе? А то вот эта идёт на Малаховку.
-- Мне на неё надо, -- поспешно ответил Олег Иванович. Он боялся, что женщина уйдёт, и он не сможет сесть один. Ему было всё рано, куда ехать, только бы не оставаться здесь.
Он взошел на площадку вагона и крикнул в пространство:
-- Спасибо, мать, что довела.
-- Храни тебя Господь, сынок, терпенья тебе и выдержки.
Ему помогли пройти в вагон и сесть на сиденье. Кто-то из пассажиров вложил в одну руку булочку, а в другую -- крупное яблоко. И он ощутил, что голоден: под ложечкой заныло, и он с аппетитом откусил булку, а затем и яблоко. Заморив червячка, он прислонился к стене и старался отогнать все мысли, не думать ни о чём. Его разбудили на конечной станции. Дежурный сочувствующе спросил:
-- Почему ты один, браток? Уже поздно, последний автобус отошёл.
-- А когда будет первый?
-- Утром. А тебе в какую сторону?
-- Да мне всё равно. Туда, где больше подадут. -- Олег Иванович пытался говорить шутливо, но у него это не получалось: голос был грустным, растерянным. Он понимал, что кружит в Подмосковье, а не в Воронеже, как сказала жена. Где-то недалеко был их городишко, но его туда не тянуло: если жена решила избавиться от него, то она действительно поменяла квартиру. Но почему она не отдала документы, зачем они нужны ей? Зачем? Что она может по ним сделать? Или действительно что-то сможет? Как она решилась на такую подлость? Но пока он живой, всё может открыться и вся её затея провалится. Она не понимает этого или не хватило духу пойти на крайний шаг? А ведь могла, жестокости в ней предостаточно. Значит, не хватило ума. Он пытался отогнать эти грустные мысли, но они назойливо лезли в душу, стучались в сердце. Что делать ему? Неужели действительно -- попрошайничать?
-- Пошли, браток, ко мне в сторожку, там переночуешь, а утром поезжай, куда хочешь, -- дежурный взял его под руку и повёл.
Утром Олег Иванович, вооружённый вещмешком, тёплой курткой, сел в электричку, шедшую до Москвы, а затем пересел на поезд "Москва -- Астрахань" и. проехав полпути, вышел на стыке двух областей -- Тамбовской и Саратовской. Там и начались его скитания по городам и сёлам. Отчаяние всё чаще посещало его: страшили надвигающиеся холода, и перспектива замёрзнуть под каким-нибудь забором могла стать реальностью.
Однажды он забрёл в полузаброшенное селение, в котором из жильцов остались один восьмидесятилетний дед Евсей и три старушки: младшей было восемьдесят два, а старшей -- девяносто два.
В одном из заброшенных домов крыша и стёкла были целы, а дверь открыта -- она как бы приглашала его войти в дом. И Олег Иванович не стал испытывать судьбу, решил остаться на зиму в этом доме. Пока не выпал снег, он с помощью старушек набрал себе картошки на ближайшем колхозном поле, которое было уже перепахано, но клубни кое -- где лежали на поверхности. Капустой поделился дед Евсей -- он помогал ему срубать кочаны. Зрение у него временами возвращалось, и тогда он видел как в тумане.
Однажды зимой дед Евсей принёс крупного зайца, который попал в силок, поставленный им. Когда его варили, то Олегу Ивановичу казалось, что мясной дух разносился по всей округе. И сразу вспомнилась та, прошлая жизнь, когда он с друзьями ходил на охоту, и в лесничем домике варили уху или жарили на вертелах пойманную дичь. Что-то делают они, вспоминают ли его? Или так же, как и жена, вычеркнули из списков живых?
Так прошла зима. Но в начале марта объявился хозяин дома, решивший приспособить усадьбу под дачу. И пришлось Олегу Ивановичу вновь пуститься в странствия. Он зарос не только внешне, но как ему казалось, что и его душа зачерствела, замшела, задубела.
Надо было обращаться в военкомат, выручать документы. Но где гарантия, что там поймут его, поверят? Да и что рассказывать? Правду? Он не хотел вспоминать об этом кошмаре, а врать, что-то придумывать он не мог.
И вот эта неожиданная встреча с Даной. Они ходят вместе три месяца, он привык к ней: она улавливала каждое его движение и подставляла руку или плечо. Временами у него наступало прозрение, и он рассмотрел её внешность: нежное девичье лицо с чёрными бровями и такими же чёрными глазами. Её густые, длинные волнистые волосы тоже казались смоляными. А руки были цепкими, но очень нежными и ласковыми. Олег Иванович иногда думал, что если бы жена захотела иметь детей, то у них могли быть почти такая или чуть моложе дочь или сын.
Раньше он слышал выражение: "Видеть свой след", но не придавал ему значения, так как это его не касалось. А сейчас понял, что это самое большое счастье в жизни, -- видеть, куда ты идёшь, кто рядом с тобой.
Что будет с ним, если Дана уйдёт? Где им зимовать зиму? Она уводила его всё дальше и дальше от дома. Почему? Стеснялась? Но он не замечал этого. Но однажды это легко прояснилось.
-- Мы сейчас сядем на поезд и доедем до Ростова, -- Дана уверенно вела его по перрону станции.
-- Зачем мы туда поедем? -- удивился Олег Иванович
-- Нам надо выручать документы, а начнём с госпиталя. Они могут дать дубликат справки, что вы находились у них на излечении.
Олег Иванович поразился её взрослому мышлению, а в ушах звучало: "Нам выручать...". Выходит, что она не отделяла себя от него? Он смущённо закашлялся.
-- Вы что, простудились? -- забеспокоилась Дана.
-- Нет, нет, это я поперхнулся, ты не беспокойся.
В Ростове Дана взяла такси, и они быстро оказались в госпитале. Дана посадила его в кресло в коридоре и попросила проходившую медсестру:
-- Сестричка, посидите с больным, а то его могут обидеть здесь, а мне срочно надо к главврачу.
От её заботы о нём, у Куликова выступили слёзы на глазах. Медсестра села рядом и взяла его руку в свою.
-- Олег Иванович, а вы не помните процедурную медсестру Любу из вашего отделения? -- Она сделала характерный хлопок рукой, когда делают уколы.
-- Помню, особенно этот хлопок, -- заволновался Куликов.
-- Что с вами случилось, Олег Иванович?
-- Да вот совсем ослеп.
-- Кто эта девушка с вами?
-- Это мой поводырь, мой Ангел хранитель.
-- А где жена? Что с ней?
-- Вам Дана всё расскажет.
В это время к ним подошли главврач и заведующий офтальмологическим отделением.
-- Люба, помогите положить больного в первую палату, пока эта красавица будет оформляться санитаркой.
Дана взяла Олега Ивановича за руку, довела до двери в отделение.
-- Вы не скучайте без меня, я быстренько оформлюсь и прибегу к вам, -- она закрыла за ним дверь и бегом побежала в отдел кадров
Когда Дана вернулась в палату, то не сразу нашла своего подопечного, и только по понуро опущенной голове догадалась, что это он: без бороды, без длинных волос на голове он выглядел лет на двадцать моложе, чем ей казалось. Она смущённо взяла его за руку.
-- Олег Иванович, это я. Вас тут никто не обижал? -- она строго посмотрела на соседей, молодых солдатиков: -- смотрите у меня, а то я быстро с вами рассчитаюсь.
В палате раздался смех. Дана посмотрела на себя: длинный до пят широкий халат, колпак съехал на лоб.
-- Смейтесь, смейтесь, завтра вы не узнаете меня. -- Она нагнулась к Куликову: -- При мне звонили в Москву, вызвали какого -- то важного профессора, и с документами обещали помочь. И ещё новость: сюда приезжали ваши друзья, разыскивали вас. Так что ждите гостей.
Дана говорила, а сама рассматривала Куликова: под сбритой бородой кожа была белой, нежной, а остальные участки лица, загоревшие до черноты, загрубевшие. И глаза сейчас совсем другие: в них появился огонёк надежды, и они начинали светиться. Наголо выбритая голова придавала выражение неопределённого возраста. Правильные черты лица, высокий рост со спортивной фигурой гимнаста -- всё это, вероятно, привлекало внимание женщин.
А Дана рядом с ним казалась тоненьким угловатым подростком, на которого даже вот эти солдатики "салаги" смотрят снисходительно. Дана от досады чуть не расплакалась, но в этот момент Олег Иванович сжал её руку, растроганно произнёс:
-- Спасибо тебе, малыш, без тебя я бы пропал. Мне сразу надо было ехать сюда, вызывать друзей, они бы помогли. А я растерялся, спасовал. Но хватит обо мне. Как ты устроилась? Что там говорил главврач про санитарку?
-- А меня оформили санитаркой -- сутки работаю, двое отдыхаю. Через недельку смогу на двух ставках работать.
-- А жить где будешь?
-- Здесь кубовщицей пожилая женщина работает, вот она согласилась приютить меня.
-- А почему через неделю ты будешь по две смены работать? И надо ли? У тебя же травма позвоночника, а с ним не шутят.
-- Мне восемнадцать исполняется, и по закону я могу перерабатывать. А позвоночник сейчас не болит. А тут такой спортивный зал хороший -- просто прелесть. Он не закрывается и вечерами там можно тренироваться, мне главврач разрешил.
-- Когда же ты успела всё разузнать, малыш?
-- Если на ногах, то можно многое быстро сделать. За вами сейчас придут, на обследование поведут.
В коридоре послышалось: "Куликов! В смотровой кабинет!"
Дана подкатила коляску к кровати.
-- Садитесь, в кресло, Олег Иванович, там много ходить надо, удобнее будет на коляске.
Дана вывезла его из палаты. Часа два она катала Куликова по кабинетам, везде вели тщательный осмотр. И только к обеду они освободились.
На следующий день началось планомерное лечение. Дана успевала выполнять простые обязанности санитарки и ухаживать за Куликовым.
Она уже привыкла к нему, прикипела сердцем и не мыслила своей жизни без него. Иногда ей приходила мысль, что надо будет уйти, если вернётся его жена. Тогда она бежала в спортзал и истязала себя упражнениями.
А Олег Иванович, заслышав звонкий, певучий голос Даны, приободрялся, подтягивался. Приезжавший из столицы профессор назначил свой курс лечения, и день ото дня его организм приходил в норму. Он понимал, что лечение когда -- никогда закончится, он вновь окажется на улице без угла, без денег, а за окном уже ноябрьская стужа. Останется ли с ним Дана? И вправе ли он удерживать её рядом с собой? Он незаметно наблюдал за ней и отметил для себя, что лейтенант из соседней палаты увивается вокруг неё, а она, хотя открыто не отвечает на его ухаживания, но при выписке его может уехать с ним. Проводимое лечение не приносило тех результатов, которых ждали врачи, потому что на душе у Куликова было неспокойно и тревожно.
В один из предвыходных дней дверь палаты открылась, и в неё шумно вошли два бравых офицера -- его друзья: Лёшка Оленин и Борис Олегов. Два 0, как он их называл, а когда они были все вместе, то образовывалось приятное триО.
-- О, да он тут как в розарии лежит, -- они посмотрели на Дану и медсестру, снимавшую капельницу. -- Зачем ему спешить в свою квартиру, когда он тут с красотками нежится?! А мы, два дурака, спешим, торопимся ремонтировать его жильё, -- Оленин обнял Куликова, а сам из-под полы достал букетик хризантем и подал Дане:
-- А это тебе. Основной букет ждёт в Подлипках.
-- Спасибо! -- Дана смущённо приняла букет и тут же строго предупредила: -- Олегу Ивановичу нельзя вставать минут 30 -- 40, а то может закружиться голова.
-- А зачем ему вставать, пусть отлёживается, -- вступил в разговор Олегов, -- мы посидим здесь, а ты, красавица, собирай своё имущество, а самое главное -- оформляй документы на выписку вот этого артиста: завотделением и главврач в курсе дела.
Дана, радостно-тревожная, выбежала из палаты.
-- И все же, Кулик, ты -- везунчик: первая жена -- красавица, а этот еще не распустившийся бутон готов вот-вот превратиться в прекрасную розу. Это тебе, наверное, за твою доброту даётся, -- рассмеялся Оленин, завистливо глядя на Куликова.
-- Чем, это вы были заняты, что только по телефону звонили, а приехать не могли? И чью это вы квартиру ремонтировали? -- Куликов радостно смотрел на друзей, которых ясно видел.
-- Слушай, Олег, я никак не могу взять в толк, почему ты не позвонил нам, когда случилось это ЧП? -- Борис Олегов отстранился от Куликова, в его голосе слышалось непонимание, досада. -- Я, когда рассказал своей Анюте, она сначала не поверила, а потом говорит: "Он что, своих друзей сравнял с этой декоративной тыквой? У нас бы пожил, пока оформили ему квартиру. А он во всех разуверился. Нельзя так".
-- Вот такой вердикт вынесла тебе Анюта. Так что квартиру ремонтировали твою, в нашем городке, на одной площадке с нами: там для пенсионеров сдали новый дом за воротами городка. Все ждут тебя.
-- А как вам удалось добиться квартиры? Для этого же надо было сдать деньги или какое-то жильё? -- Олег Иванович недоверчиво слушал друзей.
-- Ты прав, друг наш любезный. Не разучился ещё мыслить в своих скитаниях. -- Олегов с усмешкой присел рядом с Куликовым, затем опять вскочил и заговорил горячо, возмущённо размахивая руками:
-- Нет, вы мне растолкуйте, до какого же идиотизма надо дойти -- с сумой по миру?! Из дома выгнала стерва? Иди в дом инвалидов, если не хочешь бороться с ней. Документы украла паскуда... А мы на что? Мы что, пешки какие-то? Помочь тебе не могли? Ты за кого нас принял?
-- Ты чего расфырчался как перегревшийся котёл? Сядь сюда, сядь, -- Олег Иванович положил руку на плечо присевшего Олегова. -- Что ты хочешь взять с моей больной, израненной головы? Мне первую группу дали не за красивые глаза. Ты понимаешь, дружище, обида взяла верх над разумом. Беспомощность -- это страшная штука. Как заклинило тогда -- не знаю, что делать, куда идти. Как опавший лист летит по ветру -- его кружит в круговерти, но всё же земля притягивает его, успокаивает. Вот так и я: бродил, кружил, петлял, как загнанный заяц, как будто сам от себя стремился убежать. И всё же, благодаря Дане, оказался в госпитале. Я и сам бы дошёл до этого, но она раньше меня сообразила. Так что же вы сдали за квартиру?
-- А мы на обмен сдали твоё законное жильё, -- Борис стиснул руку Олега и не отпускал её, как будто боялся, что друг вновь потеряется. -- Решение этого вопроса наши жёны не доверили нам - сами поехали к "драгоценной" твоей, втолковали ей, что если она добровольно не разменяет квартиру, то очень скоро окажется за решёткой: за причинение физического ущерба мужу, за кражу документов, и ещё несколько пунктов перечислили. Она же сумела оформить пенсию на тебя и получала её всё это время. Так что ей пришлось согласиться с доводами своих бывших подруг, тем более что она знала профессионализм моей Анюты как прекрасного юриста. Квартиру продали, ей купили однокомнатную в "хрущёвке", часть мебели оставили там, а часть привезли в городок. Заодно и развод вам оформили. Так что ты теперь у нас холостой, парень на выданье. Это тебе подарок от Анюты: жить вместе вы не будете, а нервы потрепать тебе она могла бы. А теперь у неё никаких претензий -- вы чужие. Или ругать будешь Анюту?
-- За что? За то, что познакомила, или за то, что развела? -- Куликов усмехнулся. -- Всё путём, так и должно быть. А как вы её нашли?
-- Так чего же её было разыскивать, когда мы помогали оформить обмен, делали ремонт квартиры и сами её перевозили. Мы на другой день, когда она должна была привезти тебя, приехали в Мамонтовку с семьями -- она была дома, а твой след потерялся. Ты знаешь, что она нам сказала? Что ты не захотел ехать с ней, а попросил отвезти к матери в кубанскую станицу.
-- К матери?! -- удивился Олег Иванович. -- А она что, оживила её? Я же сам похоронил мать, когда мне было десять лет. Именно поэтому я оказался в суворовском училище. Она же знала об этом, я возил её на мамину могилку. Какое кощунство! -- Куликов был возмущён до глубины души.
-- Ты что раскипятился? Если бы у неё было что-то святое в душе, разве она поступила бы так подло? -- в голосе Бориса вновь зазвучали негодующие ноты. -- Но Бог есть, и он был на нашей стороне: мы тогда вышли от неё, остановили машину, и оказалось, что сели именно в ту самую, на которой ты ехал из Ростова. Ты представляешь, шофёр потом вернулся за тобой, но ты уже уехал на электричке. Мы с Лёшкой проехали до Малаховки, затем разыскали проводницу с Астраханского поезда, в вагоне которой ты ехал, вышли на той же станции, где сошел ты, но дальше след твой терялся.
-- А почему она поменялась на Мамонтовку? -- Куликов от смущения закашлялся, представив, сколько хлопот он доставил друзьям.
-- Сказала, что тебе надо будет лечиться в санатории, а, живя рядом с ним, можно будет лечиться по курсовкам, и она рядом с тобой постоянно. Видишь, сколько заботы у человека?
-- Да -- а, прожил столько лет рядом, а распознать не смог. А вы говорите -- везунчик.
-- Конечно, везунчик, -- вступил в разговор Оленин. -- Если бы Дана не привезла тебя в госпиталь, сколько бы нам ещё пришлось искать тебя? Мы же ездили в твою родную станицу, покрасили оградку на могиле твоей матушки. Наши жёнушки обратились на телевидение в программу "Жди меня". Сотни писем пришло от очевидцев, кто встречался с вами. Дед Евсей горюет, что не удержал тебя, не оставил в деревне: у них там жизнь налаживаться стала, переселенцы провели свет, землю обрабатывают.
А тут из госпиталя пришло сообщение, что ты поступил на излечение -- мы оставляли свои координаты и просили сообщить, -- Оленин говорил серьёзно, а затем улыбнулся: -- Да, с Даной тебе повезло, старик, умнющая дивчина, да плюс к тому же и симпатюшка. Везунчик ты, так оно и есть -- везунчик. Так и должно быть. Вот сейчас она оформит документы, и поедем домой. Что так испуганно смотришь на меня? -- засмеялся Оленин.
-- А ты уверен, что она поедет? -- смущённо спросил Куликов.
-- Если возьмёшь, то поедет.
-- А возраст? Ты об этом подумал?
-- А причём тут возраст? Ты бери пример с Андрона Кончаловского -- вспомни разницу в возрасте у него с последней женой?
-- Ну, куда хватил. Андрон здоров как бык. А я?
В палату вбежала возбуждённая Дана.
-- Ой, Олег Иванович, на улице первый снег выпал! Там всё сияет, а от белизны даже глаза режет. Я вам очки тёмные купила, вам без них нельзя, глазкам будет больно. А солнце играет, как на Пасху. Оно чему-то радуется. Я всё оформила, вещи собрала, с тётей Полей простилась.
-- Вот и хорошо. Давай здесь собирай и Олега приготовь в дорогу. А мы пойдём к медикам, поговорим за жизнь, -- Олегов подтолкнул Оленина и они вышли.
Дана поспешно складывала вещи в сумку. Куликов, сидя в постели, прикоснулся к её плечу:
-- Дана...
Она вскинула голову, посмотрела на него -- в её глазах стояли слёзы.
-- Вы не думайте ни о чем, Олег Иванович, мне же всё равно надо уезжать домой, а то там заждались. Довезёте меня до вокзала, и я поеду. -- Голос у Даны прерывался, она готова была разрыдаться.
-- Малыш, а тебе не жаль будет своей молодости, потраченной на меня, старика? -- он понял, что Дана слышала их разговор.
-- Молодости? -- удивлённо переспросила Дана. Она встала с корточек и села на край кровати. -- Мы с вами стоим на одной дощечке и не известно, чей край пойдёт вниз первым. Вам без меня сейчас будет трудно, вы ещё не нашли опору в жизни. Когда она у вас появится, я постараюсь незаметно отойти.
Куликов взял её руки, поднёс к губам.
-- Странно, мне порой, кажется, что не я, а ты старше, опытнее меня. Как легко, когда рядом вот такой прекрасный поводырь.
В дверь заглянул Оленин:
-- Вы готовы?
-- Да, да, мы едем, -- Куликов быстро оделся. Дана вынесла сумки в коридор.
-- Дана, а солнце за меня радуется, потому, что я нашёл своё Солнышко. Спасибо тебе, что ты есть. Пойдём, нас ждут.