Один писатель сказал:
после Аушвица 
невозможна литература.
Трудно не согласиться.
Зато возможна еще клоунада.
И вполне доступна поэтам.

Кульбиты, разинутый рот,
обведенный белою пеной.
Истерический голосок,
раздутая форма 
без лишнего содержания.
Колесом походить,
нос задрать,

перед публикой скорчить гримасу
знаменитого мастера,
доки-оратора,
облапошить ее и себя,
напустить 
в каждой строчке тумана,
откланяться - и за кулисы.

Ибо лагерный пепел
воспеть невозможно,
воздать за содеянное слабым словом
нереально,
а существовать
в позе страуса только
и приятно

на залитом светом манеже
в течение краткой репризы.

08.01.2019