Холод, от которого окоченело тело, разбудил Басю. Глаза она не сразу открыла, лежала долго, зажмурившись, накрывшись с головой ворохом тонких одеял и другого непонятного тряпья, наваленного на нее сверху. Голова невыносимо болела. Еще немного, и ей казалось, что несчастное вместилище мыслей развалится надвое, лопнет, как кожура вызревшего каштана. Странно, думала Бася, она никогда не страдала мигренями, а тут даже веками пошевелить не возможно. Пульсирующая боль отдавала в глаза, заставляя держать их закрытыми. Так ей становилось немного легче.
Она бы и дальше продолжала валяться, но тело требовало тепла, напоминая о том судорожной дрожью в конечностях и пупырышками на коже. "Матерь Божья, где я? Что случилось?" - нахлынули первые тревожные мысли. Преодолев недомогание и острое желание забиться глубже в кучу одеял, чтоб хоть на мгновение отдалить момент вторжение реальности, она неловко приподнялась на локте, а после села на согнутые в коленях ноги, и огляделась. С четырех сторон ее окружали стены, сложенные из грубо тесаных бревен, старых, поточенных шашелем, черных от гниения и сырости. Мох, которым конопатили когда-то промежутки меж бревнами, давно исчез, оставив после себя большие щели, через которые внутрь прорывались полосы дневного света. Так же дело обстояло и с крышей, коль ее можно было еще называть таковой. Косые солнечные лучи, проникавшие сквозь огромные расстояния меж досками настила, били прямо в глаза Басе, заставляя ее прикрываться руками. Она сидела на большой куче старой соломы, серой и сырой, накиданной в дальнем углу строения, в лучшие времена бывшего сараем, а сейчас превратившегося в заброшенную рухлядь. Солома воняла плесенью, и этот назойливый дух только усугублял и без того адскую головную боль. Чья-то заботливая рука побеспокоилась и постлала на труху шерстяное одеяло, чтоб оградить спящую девушку от холода и сырости, укрыла поверх еще парой таких же одеял, натянув ей, едва ли не на нос, меховой капюшон мужского плаща. Ворс щекотал ноздри, и она пару раз чихнула, чувствуя, как из носа полилось. Платка, естественно, не было. Пришлось вытирать первые вестники простуды, дедовским способом, рукавом белой рубахи, от чего она брезгливо поморщилась. Запах, сохранившийся в мягких складках капюшона, не могла перебить напитавшая его сырость. Пахло хвоей и свежестью. Тонкий дух мужского одеколона напомнил ей, что когда-то таким пользовался человек, ныне канувший для нее в лету. Не сдержавшись, Бася втянула в себя воздух, чтобы еще раз почувствовать едва уловимый аромат.
Ее била дрожь от холода и паники, от мыслей, что оказалась не весть где и с кем. Смутно помнила она вчерашний вечер, девичник, вторжение страшных незнакомцев с закрытыми лицами. Вспомнила, правда не ясно, как хотела вырваться и убежать, призывая на помощь немилого сердцу жениха и дядьку, и то, что никто не пришел ей на помощь. А после была долгая скачка верхом на луке седла сквозь темноту осенней безлунной ночи, и чьи-то руки, удерживающие ее тело рядом с собой в немилосердном кольце. Брыкалась, кусалась, била кулаками вора и разбойника, в ответ руки в перчатках сжимались крепче, удерживая поводья, изредка грубо встряхивая ее за плечи, чтоб притихла. В какой момент скачки она впала в забытье, Бася не могла вспомнить. Только проснулась уже, когда светло стало, в этом сарае, околевшая, несчастная, страшившаяся неведомого ей будущего, людей, что в любой момент могли сюда войти, чьи голоса она слышала за стенами хибары, чувствуя себя героиней неудачной пьесы.
Надобно бежать, решила она, с трудом поднимаясь на негнущихся ногах. Из одежды на ней только и была тонкая льняная рубаха до пола, вышитая на груди и плечах красным узорами, которую, если память ей не изменяет, дружки одели на нее в бане. Стыд и срам. Ни корсета, ни нательной сорочки, ни панталон. Просто бери, и делай что хочешь. Она того и боялась, что мужики, чьи голоса она слышала, захотят воспользоваться ее беззащитностью, и в том им никаких помех не окажется, кроме ее ногтей и зубов. Оглядевшись, в противоположном углу сарая, увидела толстую, длинную палку. Ее туда словно нарочно кто поставил. Запахнув на груди полы толстого плаща, скроенного на высокого человека, и потому волочащегося за Басей по земле, она доковыляла до жердины, чтоб взять ее с собой. И как раз вовремя. За широкими воротами, прикрывавшими вход в сарай, раздались звуки приближающихся шагов.
Бася встала с краю одной половины ворот и трясущимися руками занесла палку над головой. Бить, так по темечку, решила она, чтоб без памяти упал, а после выскочить из хлева и бежать что есть духу. Она чутьем понимала всю бессмысленность такой затеи, но не использовать шанс, который давал черт или бог, подсовывая ей в руки деревяшку, она не могла. Попробует убежать, а там будь что будет. Может и повезет, и не окажется никого поблизости от сарая в этот момент, и не пустятся искать ее сразу.
Не повезло... Скрипнули ржавые завесы, и в щель приоткрытой двери просунулась голова бородатого мужика в картузе. Бася собравшись с силами, опустила жердь на его голову. Мужик, громко выкрикнув ругательство, быстро исчез с глаз, схватившись руками за ушибленное место. Картуз сильно смягчил удар, не нанеся никакого увечья, кроме, разве что, шишки. На его месте выросла другая рожа, конопатая, усатая, с хитро прищуренными голубыми глазками. Маленького роста человечек стремительно скользнул внутрь сарая, выхватывая из рук Баси палку, пока та не успела воспользоваться ею во второй раз.
- Какая ж ты заноза, мадам, - фыркнул он, выбрасывая жердь на улицу через щель в воротах, - Мало, что ночь всю горланила, клича на нас беду, так и зараз она огрызаться пробует.
- Я не мадам, - крикнула Баська, отбежав в противоположный угол сарая, подальше от мужичка. На вид ему было не более тридцати, в шляхтянской шапке с меховым околышем, из-под которой вылезли рыжие, как у служанки Бжезинских, вихры, в холщовой рубахе, да в душегрейке. - Я мадемуазель.
- Хоть пава с Амстердама. Мне все едино, - заметил резко человек, и кинул Басе под ноги узелок, что взял с той стороны ворот, через щель. - Мороки с тобой много. Если б не.. А-а!
Махнув рукой, от одной ему понятной досады, он добавил.
-Здесь одежа, которую удалось раздобыть. Извиняйте, амуниции женской не имеем-с. Что нашли, то и одеть придется, - и, видя, как расширились от удивления глаза девушки, когда она развязала узел и взглянула на его содержимое, пояснил, - Лучше так ходить, чем от холода околеть. Верно говорю, мадам?
В узелке лежала мужская одежда. Рубашка, нижние портки, не то бриджи, не то лосины, стеганная цветастая безрукавка, блуза, сапоги и шапка с мехом, на подобие той, что была на голове у "Мадам". Именно так мысленно окрестила Бася рыжеволосого коротышку.
- Я должна это одеть? -неуверенно переспросила Бася, шмыгая носом, от пронизывающего ветра, проникающего в сарай сквозь щели стен и крыши.
- Угу,- он вытащил из-за пазухи маленький сверток, и отдал его Басе, - Здесь еда: сало, хлеб с луком и вода в фляжке. Ешь по-скорому и как следует, дорога у нас неблизкая. Только к ночи доберемся до пристанища.
- Вы кто будете? Зачем я вам понадобилась?
- Люди мы, - коротко отвечал мужичок, в глазах его вспыхнули искры веселья. - А зачем понадобилась, ты у другого спросишь. Ежели он с тобой говорить еще захочет после вчерашнего.
Она хотела его задержать, чтобы больше выпытать, что он имел ввиду, намекая на вчерашнее, только человек, видно, не расположен был к дружеской беседе с диковатой панной, огревшей его товарища палкой по голове.
-Одевайся. Скоро ехать придется. Застряли мы тут с тобой, заноза,- сказал он напоследок, и, шагая к воротам, Бася расслышала, как он недовольно пробурчал еще что-то о камеристке, в которые он не нанимался.
От сердца постепенно отлегло, страх, что разъедал душу при мысли о насилии, постепенно улегся, оставив лишь легкую тревогу и сумятицу в душе. Если бы не головная боль, терзавшая Басю, она бы мыслила более ясно, и наверно, могла бы связать вместе не вяжущиеся на первый взгляд вещи. Ни кто ее не трогал и пальцем со вчерашнего вечера, наоборот, позаботились, чтоб спала и не замерзла, накрыли одеялами, не отобрали теплый плащ, с которым ей совершенно не хотелось расставаться, принесли одежду какую-никакую. Она им нужна, убеждала себя Бася, причем нужна невредимой, а значит, можно и посмелее с ними держаться. Успокаивая себя подобным образом, стуча зубами от холода, Бася быстренько оделась в то, что ей любезно подали. Никто из этих мужчин, выкравших ее с хутора, не позаботился, чтоб прихватить женскую одежду. Поэтому, недолго выбирая между холодом и спасительным теплом, она признала, что лучше выглядеть смешно в сапогах, на два размера больше, мужских бриджах и рубахе с кружевным жабо, чем слечь с грудной лихорадкой. Последней водрузила на голову шапку, спрятав под ней две черные косы. "Мне бы сейчас зеркало, чтоб посмотреть на себя. Смешной, наверно, из меня мальчонка получился".
Накинув поверх плеч плащ, который по сравнению с остальным Басиным нарядом, выделялся элегантным кроем и хорошим вкусом хозяина, она села на одеяла и стала ждать. Вспомнив о свертке с пищей, развернула его, и стала уплетать за обе щеки сало с хлебом, понимая, что несмотря на мигрень, аппетит разгулялся не на шутку. В животе урчало, и простая мужицкая еда, казалась, голодно девушке едва ли не манной небесной.
Время тянулось мучительно долго, напряженный девичий слух ловил звуки суеты за бревенчатыми стенами, голоса, бранные слова, лошадиное ржание, и громкое топанье ног, когда кто-то из людей приближался к сараю. Она все ждала, что распахнуться ворота и войдет главарь (он обязательно должен был быть по законам жанра), вежливо поклонится ей и, взмахнув шляпой с пером, воскликнет: "Сударыня, деньги или жизнь". И тогда она скажет, что денег у нее отродясь не было, что у дядьки капиталы тоже не велики, потому платить выкуп не за что. Смилостивившись, атаман разбойников благородно отпустит ее на свободу.
Очнуться от грез ей помог стук закрывшейся створки ворот. Рассмотреть, кто вошел, мешали солнечные лучи, проникающие в сарай через многочисленные щели. В длинных снопах света кружилась и танцевала густая пыль, поднявшаяся с земли с мощным потоком воздуха, когда вошедший отворил створку.
Бася прищурилась, приставив ладонь козырьком ко лбу, глядя на, кажущийся рассеянным из-за пыли, высокий силуэт незнакомца.
Под ложечкой засосало, от невероятной догадки. Потому что, не успев толком разглядеть лица мужчины, она уже шестым чувством, кожей, уловила знакомые очертания шляпы, прямую осанку широких плеч, то, как вздернулся надменно вверх подборок. "Не может быть!" - немо завопила она, глядя на мужчину, но из горла не вырвалось ни звука. Забилось сердце глухими толчками, отдаваясь с каждым ударом мучительной болью в голове. Пальцы на руках сжала в кулаки настолько крепко, что те врезались ногтями в нежную кожу, оставляя глубокие синюшные лунки. "Не может быть..."
Человек, стоявший у входа в сарай, несомненно, был Станиславом Яновским. Но как же он изменился за эти полтора года. У Баси, от неожиданности и изумления, слегка приоткрылся рот. Его облик никак не вязался с заношенным в памяти образом молодого человека, которого она ждала все это время, восполняя пробелы воспоминаний собственным воображением.
Волосы, светлы завитки, которые она помнила, отрасли едва ли не до плеч. Свежее лицо, некогда холеное, так легко загоравшееся здоровым румянцем, выглядело осунувшимся, бледным, щеки втянуло, резко подчеркнув линию скул, густая щетина отросла, давно не зная бритвы. Прежний Станислав был франтом, любившим выглядеть в иголочки, носившим выглаженные белоснежные рубашки, сапоги блестели зеркальным блеском всегда, словно он и по земле в них не ходил. Пиджаки он носил с небрежностью, которая другим мужчинам придала бы расхлябанный вид, а ему придавала какой-то особенный шарм. Вместо, всплывшей в памяти с его появлением привлекательной, яркой картинки из модного журнала, перед замершей девушкой возвышался суровый мужчина, с хмурым прищуром глаз на жестком лице. Две глубокие складки бороздили щеки по обе стороны плотно сжатого рта. Не осталось и следа от былой беспечности во всем его внешнем виде. Неизменным осталось лишь пристрастие к шляпам с широкими полями, одна из которых красовалась у него сейчас на голове, сдвинутая на глаза, и венгерке, кусочек которой выглядывал из-под распахнутого на груди легкого мутонового полушубка коричневого цвета. Из-под его полы торчал кончик кожаного чехла кортика.
Тот, о ком она мечтала и кого ждала, разительно отличался от прежнего Станислава, что стоял утром после дуэли с ней в саду, и это разница так сильно бросалась в глаза, так не хотела гармонировать с романтическим образом, запрятанным в закутках девичей памяти, что не могла не вызвать в душе Баси смятение. Самым неприятным и сбивающим с толку, был его взгляд. Из него испарилась присущая ему былая ирония и веселая насмешка, синие глаза буравили ее насквозь, проникая, как ей думалось, даже под одежду, глядели твердо, с цинизмом.
Он стремительно пересек разделявшее их расстояние и, нависнув всем своим большим телом над сидящей на соломе Басей, взял ее безвольную руку в свою ладонь, и поднес к губам. Синие глаза пытливо впились в ее лицо. Ошарашенной девушке не оставалось ничего иного, как покорно держать свою руку в его руке, чувствуя на себе его дыхание. Слишком близко он стоял возле нее. В голове тотчас завертелись сумбурные мысли, вопросы, и она, растянув губы в жалком подобии улыбки, хотела уж заговорить, но голос Станислава, когда он к ней обратился, перебил рвущиеся из нее вопросы, так и не дав вымолвить ни слова.
- Панна, - прикосновение теплых губ к ледяной коже ее рук, обожгло Басю изнутри, затопило волной сумасшедшей тепла, от которого задрожала каждая мышца тела, каждый волосок. Как раньше от холода, теперь ее заколотило от переживания. Не смотря на его внешнюю сдержанность, ей безумно захотелось протянуть руку, дотронуться до жесткой щетины на щеках, ласково провести ладонью по лбу и спинке прямого носа, запустить пальцы в волосы, сбросив по ноги дурацкую шляпу, и гладить их, и мять, с наслаждением потирая пальцами, вспоминая на ощупь, какие они мягкие, густые. Провести губами по морщинкам у рта, чтоб разгладить их горечь. "Люблю, люблю тебя. И никуда не отпущу", -хотелось кричать на весь мир до хрипоты, срывая голос.
Станислав внимательно глядел на нее, изучая, через пальцы, которыми он все еще удерживал ее руки, чувствуя, как передается ему сильная дрожь, которая сотрясала от нервного озноба каждую частичку тела девушки.
- Ты дрожишь, - вдруг разочарованно произнес он, подтверждая то, что и так было явно. Челюсти, поросшие щетиной, напряглись, глаза сузились еще больше. - Я настолько неприятен, что ты трясешься от страха? Или тому есть другая причина?
Он опустил ее руку на поджатые под себя колени, и, выпрямившись в полный рост, отступил на пару шагов назад, к воротам.
- Коротка твоя любовь, моя дрога, как девичья память.
Ласковое "моя дрога", которое ранее слышала из его уст столько раз, выдавил из себя, как оскорбительный плевок. На пораженную в самое сердце Басю, холодом повеяло от взгляда синих глаз. Все, что цвело в душе и пело, разом погасло от его слов. Она протянулась к нему, желая остановить, видя, как поворачивается его фигура к темным доскам ворот, но он больше не глядел в ее сторону. Замешкавшись у выхода, даже не поворачивая головы, коротко сказал.
- Выдвигаемся, панна. Если не хочешь на корм волкам остаться, поторопись.
Опять заскрипели ржавые петли, когда он уходил, полоснув острым ножом по натянутым нервам. Бася вскочила на ноги, руки сами непроизвольно потянулись вниз, нащупывая подол юбки, чтоб приподнять ее, делая первый шаг, но поймали только воздух. Забыла, что одета в мужской костюм. Чертыхнувшись, она побежала вслед за Станиславом. Единственное, что сейчас хотела: остановить его и поговорить наедине, кинутся ему на шею, повиснув на ней камнем, как ни унизительно смотрелся бы ее поступок со стороны. Но едва успела приблизиться к выходу, перед ее носом, громко захлопнули дверь, отсекая прошлое от настоящего. С дырявого потолка на голову посыпалась гнилая труха.
Выскочив из сарая, она увидела только удаляющуюся спину Станислава. На нее уставились несколько пар любопытных глаз. Споткнувшись об эти взгляды, за интересом которых крылась плохо замаскированная враждебность, она остановилась, не зная, что дальше делать. Унижаться прилюдно не хотелось, потому что поняла по бородатым, лыбившимся рожам, что ничего, кроме злорадства и презрения своей попыткой догнать и поговорить с Яновским, она у них не вызовет. Да и одежка у нее не подходящая, чтоб разгуливать свободно меж, разинувшими рты, мужиками. Кровь ударила в голову от смущения, когда опустила глаза вниз, глядя на свои ноги. И как она раньше не подумала? Лосины, что были на ней, грязно-желтого цвета, видневшиеся из-под распахнутых полов плаща, слишком уж тесно облегали ноги и округлости бедер, выдавая с головой принадлежность ее к женскому полу. Трясущимися руками она резко запахнула плащ, обернув его вокруг себя едва ли не до самой спины. Мужики, глядевшие на нее, дружно покатились со смеху. Смущенная, раскрасневшаяся Бася, пустила голову, исподлобья оглядываясь.
Покосившийся сарай стоял на небольшой поляне, а кругом, до коль хватало глаз, поляну окружал лес. Старые косматые ели уходили высоко в небо, как мачты кораблей, раскачивая зелеными верхушками на ветру. Густые зеленые лапы хвои шумели и стонали под налетавшими порывами ветра. Поляна, с порыжелой осенней травой, вытоптанной десятком ног, выглядела уныло и голо. Лишь на ее опушке, где-нигде виднелись маленькие, обнажившиеся к скорой зиме, кустики черники и вечно зеленый можжевельник. Неподалёку, с первыми зарослями молодой ели, стояли две телеги с крытым верхом, с запряженными в них лошадьми. Пахло сыростью, мокрой, опавшей иглицей и мхом. Небо обложили темные тучи, скрыв за своей плотной массой сиявшее недавно солнце, не предвещавшие хорошей погоды. Очень скоро мог хлынуть холодный осенний дождь, свойственный концу октября, или, что и того хуже, пойти мокрый снег.
На поляне собралось человек девять. Трое сидели верхом на конях, а остальные, перемещались, прибирая за собой следы ночной стоянки. Одни затаптывали ногами следы костра, собирая нехитрую снедь у кострища, распихивая ее по торбам. Другие вязали к седлам пожитки. Один стоял у телег, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Мужчины переговаривались и посмеивались меж собой.
Из лесу вышло еще несколько человек. В руках они несли лопаты, которые собрал один из них в охапку и, отделившись от группы, отнес к возкам. Посмотрев на стоявшую у сарая девушку, мужчины окинули ее недобрыми взглядами, и направились к пасущимся у кустов черничника лошадям.
О, что это были за люди! Таких встретишь ночью в потемках, и отдашь все, до последних подштанников, чтоб избежать их косых взглядов, которыми они одаривали паненку. Пугали выражения их лиц и вид, но не потому, что большинство их было одето лишь бы как, что и не определишь по одеже, к какому сословию принадлежат, да при оружии: больших, острых тесаках, которыми на воскресных базарах мясники рубили свиные туши. От суровых, жестких лиц, исходило нечто необъяснимое, угнетающее, от чего простого человека невольно кидало в дрожь. Басю, которую, и без того, трясло, как в лихорадке, заколотило еще пуще прежнего. Зубы застучали от накатившего страха, и она прикрыла рот ладошкой, придерживая подбородок, не давая ему дрожать. "Кто они?", - спрашивала она себя, гадая, что могло связывать потомственного дворянина с чернью самой низкой пробы.
Среди вернувшихся из леса была странная парочка: высоченный, плечистый мужик в армяке с бородой и маленький, щуплый в веснушках, тот самый, что принес ей в сарай одежду и еду. Одного она отходила жердью по голове, а другого, как видно, послали ей в услужение.
Рыжеволосый "Мадам", увидев ее одиноко стоявшую фигурку у развалюхи, направился к ней.
- Шибче, шибче. На коне уж сидеть надобно, а она тут лясы точит,- недовольно проворчал он, хватая ее за руку и увлекая за собой к стоявшей в сторонке маленькой лошадке, напомнившей Басе другую лошадь, на которой она каталась когда-то со Станиславом по лугам. Она беспомощно оглянулась, ища глазами высокую фигуру в коричневом полушубке. Он стоял рядом с телегами, отдавая негромко приказы вышедшим из леса мужикам. Хмуро глянул в ее сторону и тотчас отвел взгляд, сосредоточившись на беседе. "Вот кто главарь разбойников",- смекнула она, глядя как уверенно держится молодой шляхтич с угрюмыми подчиненными, как властно, не повышая голоса, что-то втолковывает им, а те молча кивают головами. Были ли эти люди, что окружали их сейчас, на лесной поляне, разбойниками или кем-то иным, близким к грабежу, у нее не возникало и тени сомнения. Ни один нормальный человек не станет врываться в дом, воруя девицу, имея бога за душой, шастать по лесам, с наточенными тесаками, закапывая в лесу подальше от чужих глаз нечто. То, что они хоронили что-то, Бася тоже не сомневалась, а иначе, зачем им лопаты были нужны. Не за опятами, чай, поздними ходили. Любопытство так и подговаривало ее заглянуть внутрь крытых телег, чтоб увидеть спрятанную там поклажу. Но она не решалась пока что и шага ступить от рыжего провожатого, спиной чуя тяжесть множества глаз, украдкой наблюдавших за ней. Ее появление в дружной компании мужчин явно многим из них пришлось не по вкусу.
- Почему они так смотрят на меня, -не выдержав, осторожно поинтересовалась Бася у "Мадам", когда они подошли к лошади.
- Потому что баба, как ярмо на шее,- бесцеремонно заявил он, - Давно уж в другом месте должны быть, а не нянькаться с тобой.
- А я и не навязывалась, - вспылила Бася, - В няньки вас, уважаемый, к себе не звала.
Он скривился, недовольно поглядывая в сторону, где стоял Станислав.
- Ты, может, и нет. Невелика фигура. Зато другой нам тебя навязал. Правду люди говорят, что из-за бабской юбки иной умный мужик, последним дураком становится.
Подсадив паненку в седло, мужичок вернулся к своим товарищам, что давно уже сидели верхом, ожидая, когда дадут указание трогаться. Ни мало удивившись, Бася видела, что ехать собираются далеко не все мужчины, суетившиеся на поляне. Компания разделилась, едва последним вскочил на коня Станислав Яновский. В лесу оставалась большая часть людей, в то время как в путь за вожаком тронулись только три человека, не считая самого Яновского и Басю.
Дернув за поводья лошадку, она направила ее по жухлой траве к высокорослому коню Яновского, и опять почуяла, как на нее устремились глаза мужчин. Не было бы вокруг них столько посторонних персон, она давно бы выяснила, по какой причине впала в немилость ясновельможного.
Шляхтич сидел верхом на коне у телег, отдавая, как видно, последние указания мужчинам, что оставались на поляне. Приблизившись к ним, Бася не выдержала, чтоб не заглянуть под крытый брезентовый верх одной из повозок. Отодвинула осторожно в сторону край занавеси и, не смотря на напрягшиеся лица стоявших вблизи мужчин, быстро заглянула внутрь. Что бы она там не вообразила увидеть: горшок с золотыми монетами, серебряную утварь, украшения, ее постигло разочарование. В глубине возка стояли, сложенные, друг на друга, длинные деревянные ящики. Что в них лежало, она знать не могла, потому интерес к таинственной поклаже тот час угас.
Протиснув неспешна коня меж фигур насупленных, мягко говоря, разозлившихся на ее поступок, мужчин, Бася впилась глазами в Яновского.
- Пан Станислав, - негромко окликнула она его, подъезжая вплотную к коню, на котором сидел Яновский, повернувшись к ней спиной. Он медленно оглянулся, будто до него не сразу дошло, что назвали его имя. Бася коснулась легко рукой предплечья мужчины, привлекая его внимание.
- Я хотела спросить, за что вы так со мной? - она стала нервно покусывать губы, терпеливо ожидая от него отклика, который он дал принужденно, как видно, борясь с желанием нагрубить. В лицо ему дул сильный ветер, бросая в глаза длинные пряди светлых волос, и он беспрестанно рукой снимал их со щек и глаз, точно отгонял прочь наваждение, мешавшее трезво мыслить.
- Как так, панна? - ответил он вопросом на вопрос. В голосе не было ни капли былой теплоты, а синие глаза, казалось, блекли, становясь льдисто-голубыми, когда он смотрел ими на Басю. - Панне что-то не нравится?
- Не нравится, - недовольно надула она губки, бросая на него взгляд из-под опущенных ресниц, памятуя, что раньше это всегда имело над ним действие. По всем правилом женской стратеги, кокетливый взгляд черных глаз должен был сразить его наповал, но, похоже, с той поры много воды утекло, и женский флирт утратил над Станиславом свою власть, а может, тот просто виду не хотел подавать, потому что тон его был совсем не любезным.
- Оставьте, панна Бася, ваши кривляния для жениха-неудачника, а мне быстро и четко объясните, что вас не устраивает.
- Все,- выдохнула она, чувствуя нарастающее в душе раздражение и на себя, что решилась подъехать к нему, ведь дал же до этого ясно всем своим видом понять, что не хочет с ней говорить, и на него, что изменился, что злится на нее непонятно за что. Голова опять начала болеть. - Вытащили меня среди ночи в одной рубахе на холод, и даже не спросили, хочу я ехать с вами или нет. А теперь тащите за собой непонятно куда и с кем, одетую, как мальчонка на побегушках.
Она видела, как побелело его лицо, и в душе даже испытала слабое удовольствие, что не одной ей сейчас плохо.
- Сдается мне, что вам вернуться хочется под крылышко жениха, панна, - злостно прошипел он, наклонившись к самому ее уху, прикрытому лисьим меховым околышем,- Вижу, что мой вид вам удовольствия не приносит, да и мне, что греха таить, не по душе ваше общество. Только сейчас отпустить не могу. Это не возможно. Не одна моя голова в петле окажется, панна, если вам взбредет в голову поделится впечатлениями о нашем маленьком приключении с господином становым приставом. Поэтому, придется нам терпеть какое-то время друг друга, пока я не найду способа вернуть вас назад на хутор с минимальными для себя потерями.
- Уж верните, будьте так любезны, -язвительно фыркнула Бася, задетая за живое тем, с какой ненавистью шляхтич нес ахинею про жениха, про которого она и думать забыла, про то, что ему она, оказывается, не нужна. Зачем же тогда увез, хотелось ей отчаянно крикнуть, поиздеваться над ее чувствами? Она, как последняя дурочка, ждала его до последнего, терпя брань тетки, дядькины пощечины, отсылая женихов со двора...
Станислав грубо схватил ее левую руку, на которой на безымянном пальце сверкало золотое колечко, подаренное по случаю заречин паном Крушинским, сжав пальцы с такой яростью, что захрустели суставы. Крикнув от пронзительной боли, Бася хотела вырваться из его медвежьей хватки, но добилось только того, что метал кольца ободрал ей кожу между пальцами.
- Если у вас память короткая, то я вам напомню, - сквозь зубы цедил, выделяя каждое слово Станислав, глядя прямо ей в глаза тяжелым взглядом, - Только благодаря вашей беспечности, я оказался здесь, в этом проклятом лесу, среди личностей, которые далеки от благородства. Так что, за вами должок, мая милая. И молитесь богу, чтоб я его не взыскал.
Когда Бася, не в силах и дальше терпеть боль, издала звук, больше похожий на писк, чем на женский плач, он разжал пальцы, отшвырнув от себя ее посиневшую руку с таким гадливым видом, точно змею держал.
- Коль возникнет в чем нужда, - заявил он напоследок, - Обращайтесь, панна, к Лешеку. Ко мне подходить боле не смейте. А то я за себя не ручаюсь.
Ударив со всей силы кнутом несчастного коня, сделавшего от боли невероятный прыжок вперед, Яновский оставил Басю наедине с мужиками, которым только повод нужен был посмеяться над девицей. Опять раздался оглушительный хохот.
Вот так встреча, с болью, терзавшей ее сердце, думала Бася, направляя лошадку шагом за конем рыжего "Мадам" Лешека. Даже в кошмарных снах не могла увидеть, вообразить себе не могла, что долгожданная встреча обернется полным крахом всех иллюзий и надежд. Ей расплакаться хотелось, да сдерживала себя, понимая, что еще больше унизится в глазах едущих впереди ее мужчин. Они и так злорадно скалились, наблюдая на поляне, как Станислав с ней обошелся. Не хватало еще, чтоб и дальше она их своим несчастным видом радовала. Хотелось себя по щекам отхлестать да язык поганый вырвать, чтоб не болтал того, о чем голова не думает, а в сердце и в помине нет. И за что ее бог наградил таким гадким нравом, делать и говорить все назло?
Рука ныла, и сильно покраснела. Со злости, она хотела сорвать с пальца кольцо и выкинуть его под любую, первую встречную, елку, но пальцы распухли и, как она не пробовала сорвать ненавистное свидетельство помолвки с Крушинским, покручивая его, смачивая слюной, зубами тянувши, у нее ничего не получалось. Дальше фаланги безымянного пальца кольцо не шло, точно намертво приросло к коже.
Маленький отряд двигался через лесную чащу по еле заметной тропинке, направляя лошадей шаг в шаг, не обгоняя впереди идущего, не ровняясь с ним. Тропа, хоть и была узкая, но хорошо протоптанная. Видно, по ней часто ходили и ездили те, кто про ее существование хорошо знал. От чужаков же ее скрывали мохнатые еловые лапы, низко нависающие над землей и молодняк, плотной стеной тянувшийся с обеих ее сторон. Бася, только и успевала рукой отводить гнуткие ветки ели, так и норовившие хлестнуть по лицу и глазам. Иногда, замешкавшись, пропускала колючую лапу, которая резко била по шапке и по щекам, царапая кожу, вызывая назойливый зуд на лице. Обнажённые руки, без перчаток, вскоре перестали сгибаться в пальцах, застыв от холода, кожа на них покраснела и жгла.
Она угрюмо буравила глазами мелькавшую впереди спину шляхтича, одетую в теплый легкий полушубок, с завистью наблюдая, как взмахивает он изредка рукой, обтянутой перчаткой, подавая безмолвную команду людям убавить шаг коней, или же, наоборот, поддать им шенкелей. У нее самой руки уже отваливались от холода, но попросить милости у грубияна, она не желала.
Он, порой, оборачивался, прикидываясь, что обращается к ехавшему позади него высокому бородачу в армяке, в то же время сам, вскользь, взглядом окидывал маленькую мальчишечью фигурку в длинном плаще, сидевшую уныло верхом на каурой лошадке, плетущуюся в самом конце, точно желая удостоверится, все ли с ней в порядке, не отстала ли, не потерялась. В такие моменты Басю так и подмывало показать ему язык или дулю, но ума хватало не делать этого, а просто презрительно отвернуть лицо.
Густые еловые дебри закончились, и впереди раскинулось редколесье, продуваемое ветром. Стало еще холодней.
К Басе подъехал рыжий Лешек и протянул ей перчатки.
- Возьми, мадам, пан жалует, - сказал он, странно улыбаясь.
- Пусть подавится, - сердито воскликнула Бася, так, чтобы ее услышали те, кто ехал впереди.
Молодой Яновский оглянулся, как и другие двое мужчин, нахмурил брови, но ничего не сказал.
"Мадам" опять протянул перчатки, нахохлившейся, как воробышек от стужи, Басе со словами:
- Будь я на его месте, краля, - он подбородкам указал на вырвавшегося далеко вперед Станислава, - Я с тобой бы не церемонился. Взял, что хотел, и живи, как знаешь.
- Хорошо, что ты не на его месте, мил человек, - потупившись, отвечала девушка. Взяла из его рук перчатки, потому что рыжие брови Лешека сошлись сердито в одну ровную линию. Не стоило, решила она, злить, и без того недовольного своими обязанностями служки, маленького человека, рискуя вызвать его гнев. Она подстегнула коня, чтоб оказаться как можно дальше от своей недоброй "няньки".
Ехали целый день. Уставшие после бессонной ночи и скачки, мужчины сердито молчали, кто-то клевал носом в седле, рискуя упасть с коня наземь, под копыта. Плохое настроение и сонливость довершила погода, разразившись с наступлением сумерек, мокрым снегом. Большие, величиною с пятак, белые хлопья, неслись с неба под напором сильного ветра, попадая в глаза, залепливая лица людей ледяной, тающей массой.
- Где мы, - прокричала Бася, отворачиваясь от бившего в лицо снежного шквала.
Высокий мужик указал пальцем на чернеющую зубчатой полосой кромку леса.
- Погодите, панночка, скоро будем на месте, - донесся через рев ветра его голос, - Там, в лесу, хутор. Доберемся до ночевки, вот тогда и согреетесь.
Как и говорил мужик, в лесу оказался небольшой хутор. Меж просветами елей, желтыми огоньками заманчиво светилась окна деревянного дома, словно маня к себе припозднившихся путников, обещая тепло и сладкий сон. Пахло дымом, который разносил ветер меж стволами деревьев. Побеленный первым снегом двор окружал невысокий забор. Даже издали, сквозь шум ненастья, слышен был заливистый лай собак, учуявших чужаков задолго до их приближения в усадьбе.
Подъехав к воротам, мужчины забарабанили кулаками по толстым доскам ворот.
Вскоре со стороны подворья раздался недовольный и настороженный голос человека.
- Кого там нелегкая принесла в такой час.
- Отворяй, Винцесь. Свои.
Скрипнули створки ворот, и в щель высунулось дуло охотничьего карабина. Следом за ним показалась фигура человека в тулупе, накинутом наспех на исподнюю рубаху. В другой руке он держал большой фонарь, подняв его высоко над головой.
- А, - узнал он гостей, что пожаловали в сумерках в воротам его дома, - Граф?! Так бы сразу и сказали. Давненько вас не видно было в наших местах.
Хозяин хутора широко распахнул ворота, подперев их чурбанами, чтобы ветер не захлопнул створки, и отступил в бок, пропуская маленький отряд к себе во двор.