Коржунова Евгения Тимофеевна : другие произведения.

Божественная улыбка отплакавших небес часть Iii

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   ВОЗВРАЩЕНИЕ ИСПОЛНИТЕЛЯ
  
  Китаец встретил Исполнителя в живописном месте Большого Хингана, как брат встретил бы брата, которого давно не видел. Рядом с небольшим плато, на котором стояла, скрытая от посторонних глаз, хижина отшельника, журчала горная речушка с кристально чистой водой.
  - Я ждал тебя - сказал Китаец вместо приветствия - и рад, что ты не обманул мои надежды.
  - Тебя ищут - в ответ сказал Исполнитель - задействованы лучшие силы, от которых не скроешься и за Великой Китайской Стеной.
  - Тебя скоро тоже будут искать - ласково улыбнулся Китаец - но можешь не волноваться, здесь нас с тобой никто и никогда не найдет.
  - Почему ты ждал меня? - спросил Исполнитель.
  - В первые дни нашего знакомства я тебе не все сказал. Просто тогда это было еще рано, а сейчас, пожалуй, могу тебе рассказать, почему я очутился в России, а не ушел с остальными монахами в горы. Китаец сделал небольшую паузу, а затем продолжал.
  - Мир так устроен, что у каждого мастера может быть только один настоящий ученик, который не только сможет постичь в совершенстве искусство учителя, но и дать продолжение его развитию, привнося в него свои элементы, свое новое видение, тем самым, продлевая жизнь учению. С такой задачей не справляются, порой, а точнее всегда, за редким исключением, даже дети мастера. Поэтому настоящий мастер вынужден искать своего ученика на стороне. Но, обретя его, он заново рождается, его жизнь снова наполняется смыслом, процесс его духовного обогащения ускоряется в десятки раз - это, собственно, и толкает мастера на поиски своего ученика. Еще тогда, до прихода в Россию, в монастыре, в своем познание Дао, я достиг того предела, преодолеть который мне мог бы помочь только мой ученик, понимаешь, только мой.
   Увы, не каждому в жизни выпадает счастье встретить своего ученика. Чаще всего встречаются ложные ученики, которые либо быстренько нахватавшись вершков, начинают мнить себя выше учителя и уходят от него, считая, что тот ничего не смыслит. Либо, получив знания, извращают его потом до неузнаваемости. Либо растрачивают знание по мелочам, употребляя его для получения ежеминутного удовольствия. Либо хорошо усвоив науку учителя, не смогут дать его искусству продолжение, и искусство умирает вместе с такими учениками. Такие ученики горе учителю, его учению и своей судьбе. И их беда не в том, что они родились такими нерадивыми, и не в том, что учитель не смог из них ничего путного сделать, нет. Просто они в своей жизни встретили не своего учителя. И дай-то Бог, чтобы им в дальнейшем повстречался их учитель, ибо только он их сможет спасти.
  Мне в жизни повезло, я смог отыскать тебя, хотя, на это у меня ушло несколько лет упорных медитаций. Остальное было проще - очутиться в России и сделать так, чтобы меня привели к тебе - Китаец широко улыбнулся.
  - Я всегда был уверен, что ученик ищет своего учителя, а не наоборот.
  - Ученик слишком несмышлен, чтобы знать своего учителя. Найти своего ученика всегда был удел учителя. Когда-нибудь и у тебя возникнет потребность в своем ученике, и ты отправишься на поиски того, в ком ты сможешь продолжить дело всей твоей жизни.
  - Но разве ты не передал мне все свои знания там, в России.
  - Нет, да и никак не мог - спокойно ответил Китаец - ты еще до конца не был готов для получения сакральных знаний. Во-первых, от этого тебя отвлекала твоя служба. А делать два дела сразу нельзя. Невозможно одновременно видеть и Солнце и Луну, даже в минуты затмения - всегда чего-нибудь ускользнет от твоего внимания. Во-вторых, мне необходимо было подготовить благодатную почву, в которую можно будет сеять зерна знаний, не боясь, что они умрут, так и не пустив корня. Чем я собственно и занимался все эти годы с тобой, и уж коли ты здесь, то значит, мой труд не пропал даром - почва готова, да и служба твоя тебе больше не мешает - теперь я могу приступить к передаче тебе своего мастерства, своих знаний.
  Я знаю, у тебя при переходе границы было не все гладко.
  - Да, замялся Исполнитель - наряду пограничников, который проследовал мимо меня, я смог внушить, что меня рядом нет, поэтому они меня и не увидели, а вот с собакой справиться не смог, вот она меня и учуяла. Хорошо, что пограничники решили, будто пес отвлекся на зайца. Хотя, я полностью контролировал ситуацию, но собака меня насторожила, ее поведение для меня пока загадка.
  - Мозг пса блокирован командами его хозяина. Нужно было вначале прочитать хозяина, а потом работать с псом, разблокировав его сознание.
  
  Практически учение началось с первого дня, и продолжалось еще около двенадцати лет. Но однажды Китаец сказал Исполнителю, что учение подошло к концу, что он передал Исполнителю все свои знания, и теперь должен идти, совершить последнее таинство, для достижения просветления.
  Еще Китаец сказал, что Исполнитель здесь останется не на вечно, что и его приобретенные знания скоро поманят в дорогу. Исполнитель это и сам чувствовал, и еще он чувствовал, как с каждым днем у него растет беспокойство за Россию, где скоро, он это знал, начнется тяжелое время перемен. А пока у него есть немного времени, чтобы усовершенствовать в себе знания Китайца.
  Утром Исполнитель не обнаружил Китайца, но он уже этому не удивился.
  
  Последующие пять лет, Исполнитель прожил в той самой лачуге, медитируя под журчание горной речушки, спускаясь иногда в долину, к людям, что бы исцелить того, или иного тяжелобольного. Его для этого никто не звал, да и позвать не мог - никто не знал, где его искать - он сам появлялся в нужную минуту и поднимал больного на ноги. О нем не ходили в народе легенды, никто не почитал его за святого, для Китая появление в деревне странствующего лекаря - явление обыденное, люди уважали его, как хорошего мастера, только и всего, да и Исполнителю лишняя шумиха вокруг себя, тоже была не нужна.
  Но однажды, во время утренней медитации, для него прозвучал сигнал бедствия из России, этот же сигнал, но чуть понастойчивее, прозвучал во время вечерней медитации. Он понял, что пришла пора возвращаться домой, что он нужен там, что сейчас там его место.
  В эту ночь он прощался с этим гостеприимным уголком, освященном Господом, для чад своих возлюбленных. Здесь прошли его счастливейшие годы. Здесь он обрел гармонию души и тела, как единый дух, способный постичь Премудрость Бытия. Здесь он познал настоящую дружбу. Теперь он изведал и сердечную горечь расставания.
  Утром, когда рассвело, и красные угли в костре превратились в белый пепел, он встал, оглядел последний раз горную речушку, много лет поившую и кормившую его, хижину, давшую ему приют, взял в руки посох и отправился в путь.
  
   * * *
  
  Уже через месяц он на поезде подъезжал к Иркутску. Гладко выбритый, аккуратно подстриженный, в хорошем, но не очень дорогом костюме он походил на солидного интеллигентного человека, лет пятидесяти - не бог весть, какая редкость даже для этих дремучих мест.
  Все было хорошо, единственно не хватало документов. Немного помедитировав он нашел одного бомжа, который накануне умер на городской свалке и похоронен там же, такими же, как он сам бомжами, которые и имени-то его толком не знали. Он, как нельзя, кстати, подходил Исполнителю. Сергеев Михаил Викторович, родился в 1943 году, в поселке Листвянка Иркутской области. В 1970-м закончил факультет радиоэлектроники Иркутского университета. Работал на предприятиях Иркутска и Ангарска. В 1992 году попал под массовое сокращение, в том же году развелся, оставшись без средств к существованию. Перебивался случайными заработками, пока в 1993-м не встретил своего институтского друга, который и предложил ему, видя его бедственное положение, войти в его бизнесе. Институтский Друг занимался оптовыми поставками различной оргтехники и под залог недвижимости Михаила Викторовича, а именно трехкомнатной квартиры в Ангарске и дома в Листвянке предложил войти в долю.
  Но случилось самое страшное. Ту фуру с партией компьютеров, самую его первую, на перегоне между Иркутском и Ангарском остановили какие-то люди в комуфляжах, масках и с автоматами. Водителей избили и бросили в придорожной канаве, а сама машина укатила в неизвестном направлении. Так, вдобавок ко всему, Михаил Викторович остался еще и без жилья. Институтский Друг глубоко и очень искренне сочувствовал ему. Утешая, он говорил, что бизнес есть бизнес, что это всегда риск, что можно потерять сегодня, зато завтра..., что он, и он тыкал себя в грудь пальцем, он потерял намного больше, почти на пол лимона зелени и при этом не бежит вешаться. Ободренный теплым участием Друга, Сергеев оказался на городской свалке, среди таких же бомжей, среди таких же отбросов общества, среди такого же отработанного материала.
  Он не знал, что Институтский Друг вел свой бизнес вместе с крышующем его местным авторитетом средней величины, курировавшим часть Ангарска, Колей Магаданом. Нападение на фуру, по наводке Институтского Друга, было его рук дело. И теперь после продажи этой злосчасной партии компьютеров оставалось только поделить по-честному выручку. Коля Магадан мог бы конечно заодно кинуть и Институтского Друга, но, во-первых, он не смог бы незаметно от своего босса, курировавшего всю область, их продать. Да и вообще продать, так как ничего в этом не смыслил. А во-вторых, он не хотел терять такого замечательного компаньона, как Институтский Друг. Ну, и, в-третьих, Коля любил при случае показать свои великодушие и честность, какие только могли быть у вора.
  Исполнитель приехал в Ангарск, ему не составило особого труда снять себе номер в гостинице, сходить в отделение милиции, заказать себе паспорт на имя Сергеева Михаила Викторовича и получить его на следующий день. Оставалось только навестить Институтского Друга, и, собственно говоря, больше никаких дел в этом городе у него не было.
  Исполнитель зашел в офис к Институтскому Другу за деньгами, примерно за пол часа до приезда за теми же деньгами Коли Магадана. Получив от Институтского Друга все деньги, какие у того только были, примерно пол миллиона долларов США, он уехал на такси в Иркутск, сел на самолет и вечером уже был в Питере. То, что произойдет с Институтским Другом и с Колей Магаданом, ему было не интересно, он и так знал, что произойдет.
  Развязка этой истории была слишком очевидна. Примерно, через двадцать минут после ухода Исполнителя, в офис вошел Коля Магадан. Институтский Друг встретил его совершенно идиотской улыбкой. Он улыбался, изо рта текли слюни, и все время повторял: Коля не волнуйся, я все сделал, как ты просил. Магадан так и не смог у него добиться, что именно он сделал, а главное, где деньги. В ярости он застрелил его, выпустив в него всю обойму из своего ТТ, но и сам уйти далеко не успел. В дверях он столкнулся с тем, кого меньше всего хотел видеть в ту минуту, а именно с коронованным вором по кличке Медведь, курировавшим всю область. Медведь быстрее, чем милиция, вышел на организатора разбоя на дороге. Но Магадану пришлось держать ответ не за это, а за то, что он собирался утаить от общака, скрысятничить, одним словом. Но деньги бесследно исчезли и для Медведя.
  Трупы Институтского Друга и Коли Магадана закопали в одной и той же куче мусора на городской свалке, где они и предстали перед крысиным судом, высшим судом, подводившим итог всей их жизни. Где крысы выступили и судьями, и адвокатами, и присяжными, и палачами.
  
   * * *
  
  Прибыв в город на Неве, Исполнитель снял себе однокомнатную квартиру на пол года, уплатив все деньги сразу, к великой радости хозяина квартиры. Начать он решил с разведки. Ему нужно было, предварительно изучить тот мир в который он попал, ту атмосферу, в которой ему предстоит действовать, узнать, чем дышит город, чем живет. После легкого завтрака он отправился на прогулку. Та легенда, что он заранее приготовил для всякого рода случайных любопытных знакомых, соседей, участкового или дворников, похоже, как он понял, ему не пригодится. Он увидел, что все изменилось, что времена любопытных соседей и бдительных дворников давно прошли, и до него абсолютно никому нет никакого дела. Но на всякий случай был готов отрекомендоваться, как инженер электронщик, приехавший на заработки из Иркутска. Да и серенький, добротный, но не броский костюмчик, не плохо сидевший на нем, как раз соответствовал этому образу.
  Первое, что ему бросилось в глаза по приезде, это не то, как изменился сам город - нечто подобное он ожидал увидеть. Не то, что он превратился в большой базар, где торговали везде, при любом скоплении народа, от чайных ложек, до автоматов Калашникова. Нечто похожее он уже видел в первые послевоенные годы, хотя, тогда порядка было больше и где попало не торговали. Исполнителя поразили сами люди. В отличии от послевоенных их лица не выражали ничего, ни радости, ни печали, ни скорби, ничего. Каждый из них куда-то шел, что-то делал, но как-то машинально, по инерции.
  Создавалось впечатление, что это не живые люди, мозг которых реагирует на каждую мелочь, а некие роботы, действующие по некой программе. Они не ругались, не спорили, если кто-то и пробовал шутить, то ответом ему было гробовое молчание и непонимание, к чему тот это сказал. Исполнитель попробовал было почитать их мысли, но ничего определенного в их головах не увидел, ни планов, ни целей, ничего. Единственное, что более менее проглядывалось, так это полное неверие, ни в планы, ни в цели. Все укрылись, каждый в своей раковине, и выжидали. Это походило на затишье перед большой бурей.
  Пройдясь по Невскому, он свернул на улицу Герцена и, к своему изумлению, обнаружил, что она теперь называется Большая Морская, да и вообще многие улицы были переименованы, что вносило дополнительную сумятицу в это и без того сумбурное время.
  В Союзе Художников открывалась выставка какого-то Чикина. Сама фамилия Исполнителю ни о чем не говорила, да и большим знатоком живописи он никогда не был, но решил зайти посмотреть. Ибо он знал, что художник, хочет он того, или нет, но всегда, в первую очередь отображает свое время, время в котором он писал ту, или иную картину, а уж потом все остальное, будь то исторический сюжет, или фантазии будущего. Так что познакомить Исполнитель с настоящим лучше всего мог только художник, и лучше, если это будет талантливый художник.
  На выставке, как понял Исполнитель, посетителей, не считая его самого, почти не было, в основном там находились друзья и знакомые самого виновника торжества. Все они выглядели состоявшимися, респектабельными, востребованными, кроме одного, который и привлек внимание Исполнителя. Он на фоне остальных смотрелся каким-то растерянным и потерянным, чем-то напоминал тех, на улице, только в отличии от них в нем чувствовался огромный творческий потенциал, но похоже, он не знал куда его приложить. Надо будет помочь парню - машинально подумал про себя Исполнитель.
  А выставка, в целом, ему понравилась. Он, грешным делом, рассчитывал увидеть какую-нибудь авангардную мазню, с огромной претензией на открытие Истины, озарение Абсолютом, но его взору предстали милые сердцу и хорошо знакомые реалистические сюжеты. Художник, писавший их, был, несомненно, талантлив, правда, картин написанных непосредственно сегодняшним днем Исполнитель, к своему сожалению почти не увидел. За исключением одной, полугодичной давности, но и по ней Исполнитель мог оценить то время, в которое он попал. Остальные были написаны значительно раньше, самой старой было, наверно, лет пятнадцать, не больше. Так перед Исполнителем во всей своей красе предстала история его страны за тот период, что он отсутствовал.
  Из увиденного он понял, что страна шагнула на следующую ступень своего эволюционного развития. Таинства и священнодействия, управлявшие ею раньше, перестали действовать, они утратили свою магическую силу и мир, так бережно создававшийся с 1917-го года, стал рушиться. Это и послужило толчком для перехода, толчком в поисках той духовной пищи, которая позволит людям достичь гармонии своего существования. Только сейчас они еще в растерянности - старая пища уже не питает, а где взять новую, никто толком не знает - тяжелое время - время Великих Перемен, как сказал бы Китаец.
  В этот день он больше никуда не пошел, информации для размышлений у него и так накопилось предостаточно. Придя домой, он погрузился в глубокую медитацию и пробыл в этом состоянии до глубокой ночи.
  На следующий день он уже знал, как ему надо действовать. Утром, как обычно, он сделал зарядку, позавтракал, надел свой серый костюм и вышел на улицу. Сегодня ему предстояло посетить Андреевский рынок, что на Васильевском острове.
  Придя на рынок, он не обнаружил ничего нового, да особенно и не надеялся. Те же грязные прилавки, на которых были разложены кухонная утварь, поношенная одежда, старый столярный и слесарный инструмент, в общем, все, как везде. Но Исполнителю нужно было не это. В углу двора на ящиках примостился паренек, который бойко зазывал:
  
   Кручу, верчу,
   Запутать хочу!
   Подходи, не зевай,
   Своё счастье испытай!
  
  Он-то и нужен был Исполнителю. Паренек сидел на одном ящике, а на другом, положив на него картонку, манипулировал тремя непрозрачными пластмассовыми стаканчиками. Рядом с ним, но чуть в стороне стояли три здоровых молодца в спортивных костюмах. Охрана, догадался Исполнитель, а где же подсадка? А, вот и он, голубчик! Дождавшись, когда вокруг паренька скопилось достаточно зевак, от пивного ларька отделился сотрапезного вида мужичек и тоже подошел к пареньку попытать свое счастье. Мужчина, обращался к нему паренек, проверьте свою удачу, я чувствую вам обязательно должно повезти.
   Игра простая - ставка - тысяча, отгадываете, где шарик, получаете выигрыш, нет, но может до этого дело и не дойдет. Не упускайте свой шанс! И мужик, конечно соглашался. Парнишка быстро вертел стаканчиками, потом, прекратив манипуляции, спрашивал: где? В среднем - отвечал мужик. Правильно - оглашал парнишка - получите свой выигрыш. И мужик, весь в не себе от счастья, уходил, помахивая тысячной купюрой над головой, обратно к пивному ларьку.
  Правда, спустя некоторое время, к нему подходил один из спортсменов и забирал эту тысячу, оставляя ему мелочь на пиво. После такого быстрого обогащения любителя пива, азарт и жадность делали свое черное дело с остальными свидетелями его фурора, которые вскоре отходили прочь сердитые и опустошенные, в буквальном смысле. Через некоторое время эта трагикомедия разыгрывалась снова, но уже для других зрителей, которые не без участия любителя пива очень быстро становились действующими лицами этой до смешного серьезной пьесы.
  Что-то до боли знакомое повеяло Исполнителю от увиденного. Он вспомнил, как его, самонадеянного дурачка, вот так же обобрали до нитки летом 46-го, на рынке в Замоскворечье. Там было, в общем-то, все то же самое, только тогда он играл в три карты, разложенные рубашкой вверх, и после манипуляций ими нужно было отгадать одну из них. Когда же он понял, что его просто обманывают, ему пришлось пустить в ход кулаки, что бы вернуть свое. Тогда это называлось "крутить три листика", теперь же он услышал новое для себя слово "наперстки". Тогда он всю эту шайку-лейку отправил в больницу с множественными переломами, и ему потом пришлось сочинять целый роман, объясняя случившееся, сначала в милиции, а потом своему начальству. И начальство его даже поблагодарило, как "защитника" инвалида-фронтовика, но впредь посоветовало понапрасну не светиться. Теперь же он решил обойтись без кулаков, по крайней мере, без своих.
  Исполнитель подождал, когда Любитель Пива снова подойдет к Наперсточнику, и, услышав - не упускайте свой шанс! Не торопясь, направился к небольшой группе потенциальных жертв.
  - Где? - вопрошал Наперсточник.
  - В среднем! - не задумываясь, отвечал Любитель Пива.
  - Правильно! Вы выиграли! Получите ваш выигрыш! Кто еще желает? Господа, смелее! Удача смелых любит.
  Ну, ничего не изменилось с 46-го года - подумал Исполнитель, а в слух произнес - я хотел бы попробовать - но как-то неуверенно.
  - Минимальная ставка - тысяча. Отгадываете, где шарик - получаете выигрыш - пропел Наперсточник, заученный текст.
  - А если больше - осведомился Исполнитель - ну, скажем, по десять тысяч.
  - Можно и по десять - оживился паренек, предвкушая крупную добычу.
  - Только вы, молодой человек, меня извините - стесняясь, проговорил Исполнитель - но сначала я хотел бы убедиться, есть ли у вас такие деньги.
  - Деньги есть - утвердительно мотнул головой Наперсточник, вынув из кармана внушительную пачку денег, и тут же засунул ее обратно в карман.
  362 тысячи - моментально сосчитал Исполнитель - месячная зарплата целой строительной бригады. - Ну что ж, необходимые условия соблюдены, в таком случае, приступим, и вынул из кармана пухлый бумажник, давая понять, что игра может быть долгой.
  При виде бумажника, глаза у Наперсточника заблестели еще больше. Именно этого Исполнитель и добивался. Среди зрителей возникло оживление, только спортсмены, стоявшие в сторонке, по-прежнему, продолжали болтать о своем, все происходящее, похоже, их не интересовало.
  Наперсточник приподнял один из стаканчиков, извлек оттуда шарик, вырезанный из поролона, и продемонстрировал его всем - вот, мол, этот шарик. Затем так же демонстративно положил его на сымпровизированный стол и накрыл стаканчиком. Игра началась. Парень специально, давая возможность Исполнителю проследить за стаканчиком с шариком, не торопливо поменял стаканчики местами.
  - Где? - спросил он.
  - Вот здесь - без труда указал Исполнитель на требуемый стаканчик. Хотя, он и без наивных манипуляций Наперсточника прекрасно видел шарик так, как будто никакого стаканчика вообще не существовало.
  - Мужчина - объявил Наперсточник - вы выиграли, вот получите свой выигрыш, и он, достав все ту же пачку денег, отсчитал Исполнителю 10 тысяч. - Мужчина, сегодня, похоже, ваш день, удача благоволит вам, не стоит упускать такой случай.
  - Согласен - сказал Исполнитель, с заметным азартом в голосе. - Давайте еще по десять.
  Оживление в зрительских рядах усилилось.
  - Итак, на кону 10 тысяч рублей - объявил рыночный крупье, и стал так же лениво передвигать стаканчики. - Где? - снова спросил он, закончив манипуляции.
  - Здесь - чуть не выкрикнул Исполнитель, весь бледный от волнения.
  - Мужчина, вы снова выиграли, вам сегодня определенно везет. Предлагаю повысить ставки до 50 тысяч рублей - вел свою игру Наперсточник.
  - Да чего там мелочиться - взволнованно засуетился Исполнитель - играть, так играть, коль карта пошла. Предлагаю на все, и он, раскрыв свой бумажник, не вынимая денег, сделал вид, что считает их. - У меня получается 340 тысяч, а у вас, юноша, наберется такая сумма?
  Наперсточник то же вынул свои деньги и пересчитал их - 342 тысячи - как раз то, что надо. Уважаю смелых людей, поэтому из уважения к вам, я принимаю ваш вызов.
  На этот раз его руки заработали значительно быстрее. Исполнитель наблюдал, как шарик быстро перемещался с правого края на левый, с левого в середину, снова влево и вдруг исчез, ни в одном стаканчике его не было. Незаметно для зрителей, но не для Исполнителя, шарик перекочевал в левую руку манипулятора.
  - Где? - спросил Наперсточник, и тонкая, еле заметная ухмылка уже начинала играть на его лице.
  До этого, возбужденный азартом Исполнитель, вдруг стал совершенно спокоен. Он тихо и медленно, растягивая слова, произнес - шарик, молодой человек, зажат у вас в ладони левой руки, покажите.
  К своему удивлению, Наперсточник не стал лезть в бутылку, давая сигнал охране, а разжал ладонь, в которой действительно оказался шарик.
  - Я выиграл - также медленно произнес Исполнитель - будьте любезны, юноша, вернуть мне мой выигрыш.
  Наперсточник вынул из внутреннего кармана все деньги, что у него были, и протянул их Исполнителю, при этом рот его был открыт, а глаза, как-то отрешенно, не мигая, смотрели на стаканчики. Зрителей, почему-то, вся эта история нисколько не взволновала, они еще немного постояли и, видя, что никакого продолжения не будет, стали расходиться. Все случившееся тут же вылетело у них из головы.
  Исполнитель взял у Наперсточника деньги, отсчитал две тысячи сдачи и сунул их парню в руку. Затем, он направился к выходу мимо бритоголовых спортсменов, которые по прежнему стояли и о чем-то небрежно болтали между собой, ничего не видя вокруг.
  
  Вечером на рынок, за ежедневной данью прикатил на латаной-перелатаной старенькой волге с оленем на капоте, король рынка Лёня Корней со своей группой поддержки. Наперсточник его встретил сидящим все в той же позе - с открытым ртом, тупо глядя на свои стаканчики, в руке он держал четыре купюры по пятьсот рублей. Спортсмены же вообще не обратили на Корнея никакого внимания. Они так же, как и несколько часов тому назад, мирно стояли и болтали о своем. Их, избитых до полусмерти, всех четверых увезли в больницу из одного глухого дворика, расположенного неподалеку от рынка.
  В милиции, узнав, кем являются потерпевшие, уголовного дела заводить не стали - сами разберутся, не маленькие, и без них голова кругом идет. Тем более, что при Корнее порядка на рынке заметно стало больше: исчезли хулиганы, карманники, да и прочей шпаны тоже не стало. В торговых рядах тоже наметился порядок: перестали скупать и торговать краденное, прекратились драки между торговцами из-за места - одним словом Корней им пока был нужен, и поэтому они прощали ему некоторые его шалости.
   Единственный, кому удалось избежать Лёниного гнева, был Любитель Пива. Почувствовав неладное, он вовремя смылся и долгое время, потом на рынке не появлялся.
  
  Исполнитель вышел с рынка к Большому проспекту, сел на скамейку перед рынком и стал ждать того, ради которого он сюда пришел, ради которого разыграл весь этот спектакль с Наперсточником. То, что тот, который ему нужен, находился на рынке, он знал точно. Запах Конторы он научился чуять за версту еще после Гданьской операции, и этот запах был на рынке, и исходил он от того, ради которого Исполнитель пришел на рынок.
  Ждать пришлось не долго. Через несколько минут с рынка вышел еще один человек. В крепком парне, лет тридцати, Исполнитель без особого труда разглядел человека Конторы, прошедшего спец. подготовку. Человек подошел к Исполнителю и несколько стесняясь проговорил:
  - Извините, я сейчас был свидетелем вашего крупного выигрыша, не могли бы вы дать мне немного денег. Понимаете, я попал в несколько затруднительное положение, остался без денег и документов... вы не подумайте, мне не на водку, просто я не ел несколько дней, я голоден.
  - Пойдем, поедим, и я с тобой заодно.
  
   * * *
  
  По дороге Исполнитель для приличия стал расспрашивать парня о том, что же такое с ним произошло, ибо прочитать его было совершенно невозможно - эффект пограничной собаки - догадался Исполнитель. Похоже, этот паренек подвергся в Конторе спец. обработке, поэтому на него не подействовала установка, которую послал Исполнитель всем в радиусе тридцати метров. В свое время он слышал, что контора проводит какие-то работы в этом направлении, и ему даже приходилось сталкиваться с теми, кто подвергся такой обработке. Но это были единицы - кодировали только избранных, от четкой работы которых зависело очень и очень многое. Неужели, за то время, что он отсутствовал, они сумели запустить это дело на поток. Тогда - дело дрянь. Вот откуда исходил сигнал опасности для Державы. Работа, похоже, предстоит серьезная.
  - Так что же ты, такой молодой, здоровый и не можешь заработать себе на еду?
  - А где?
  - Да, хоть, на том же рынке.
  - Мне это как-то и в голову не пришло. А что касается работы, то у меня была работа, но, я ее потерял, а новую... - парень задумался, ему и в голову не могло придти, что у него вообще может быть какая-нибудь другая работа - новую еще пока не нашел.
  - А кем работал-то - допытывался Исполнитель - если не секрет.
  - Агентом... Агентом по недвижимости, в одной фирме. - Было видно, что он совершенно не умеет врать, что это не его, что ему стоит немалого труда говорить совсем не то, о чем он думает.
  - Так что же случилось то, фирма что ли прогорела?
  - Фирма? - удивился парень, - нет, фирма не прогорела, да и вряд ли когда-нибудь прогорит, просто мне пришлось оттуда уволиться.
  - Ну, хватит болтать, заходи, и Исполнитель слегка подтолкнул его к дверям закусочной - смелее, банкет оплачен.
   Это была первая попавшаяся им на пути закусочная. Исполнитель взял парню двойную порцию сосисок с пюре, стакан кофе с молоком и пирожок с мясом. Себе он взял стакан томатного сока и пирожок с рисом. Они сели за столик в углу небольшого зала.
  Народу там было немного - в соседнем углу небольшая компания мужиков, подогретая распитой бутылкой, с жаром обсуждала рост инфляции, да у дверей перетаптывались с ноги на ногу мужик с бабой. Хотя, определить кто из них мужчина, а кто женщина, было довольно затруднительно, из-за их одинаково опухших от постоянного возлияния лиц, и одинаково осипших, хриплых голосов. Да и одеты они были совершенно одинаково - грязные вытертые джинсы, стоптанные рваные полукеды, выцветшие на солнце футболки, лишь у дамы под футболкой еще угадывались отвисшие первичные половые признаки. Поначалу эта парочка бросала косые взгляды на Исполнителя с его спутником, но, убедившись, что им от них ничего не обломится, оставили эту затею.
  Исполнитель наблюдал, как его загадочный знакомый пожирал тарелку с едой глазами, но у него хватало выдержки, не набросится на нее. Он ел, как и подобает офицеру - не торопясь, тщательно пережевывая пищу. Затем Исполнитель, пользуясь случаем, стал проводить предварительное обследование его мозга. Аномальные зоны на коре головного мозга бросились Исполнителю в глаза сразу, он их насчитал, аж целых четыре. Многоступенчатое кодирование - догадался Исполнитель - с таким он еще никогда не сталкивался.
  В закусочную зашел милиционер, купить себе сигареты, и Исполнитель заметил, как его визави весь сжался, опустив низко голову. Он походил на сжатую до упора пружину, готовую распрямиться, все сметая на своем пути, при первой же оплошности державшего ее, и прибывал в такой позе до тех пор, пока блюститель порядка не покинул закусочную. При этом, две аномальные зоны из четырех проявили максимальную активность.
  Так у парня еще и с законом не всё слава богу. Похоже, этого милиционера сейчас спасло то, что он ленивый и не ревностный служака, а заодно и всех присутствующих в этой забегаловке. Исполнитель давно оценил потенциальные возможности этого парня в бою. Он представил себе на мгновенье, что бы могло случиться, если бы милиционеру вдруг взбрело в голову спросить документы у этого помятого и давно не бритого субъекта. Надо думать шансов на то чтобы выжить этот парень не оставил бы никому - ни мужикам в углу, ни буфетчице, ни даже этой пьяни, хотя этим и ядерная бомбардировка не страшна - выживут.
  - У тебя семья-то есть? - спросил он у молодо человека, когда тот допивал уже свой кофе.
  - Семья? - мышцы его лица сначала напряглись - он пытался что-то вспомнить, но вдруг его лицо исказила гримаса ужаса и он, схватив свое лицо, руками разразился страшными рыданиями. Он плакал, как плачут, когда потеряли самое дорогое в жизни, и которое уже никак не вернуть. Мужики в углу притихли, видя, что сами они ничем этому парню помочь не могут. Спитая парочка поспешила быстро удалиться по добру, по здорову, от греха подальше - такая картина была не для их, и без того истерзанной алкоголем, нервной системы.
  Исполнитель заметил, что во время такого душевного срыва аномальные зоны на коре головного мозга парня исчезли полностью и он наконец смог прочитать тайну своего загадочного знакомого. Перед внутренним взором Исполнителя прошла вся жизнь Топтуна и детдом, и Рязанское училище, и Ангола, и легкая контузия в Афганистане, после которой он попал в отдел наружного наблюдения Конторы. В Конторе он подвергся четырехступенчатому кодированию. Но это был эксперимент - это радовало Исполнителя - значит, до конвейера пока дело еще не дошло. То, что он убил свою жену, самого дорогого для себя человека, это конечно плохо, но винить его в этом нельзя - виновата Контора, со своими топорными экспериментами с психикой человека.
  Топтун начинал приходить в себя, и аномальные зоны стали возвращаться на прежнее место. Исполнитель стер в памяти у всех присутствующих в закусочной свое с Топтуном прибывание в ней. Когда он окончательно очухался, они вышли на улицу, и Исполнитель, сказал ему - Тебя ищут.
  - Я знаю. - Топтун даже не обратил внимание на то, что этот незнакомец заговорил с ним на тему, о которой он ничего не должен был знать.
  - Тебе надо уходить из города.
  - А как? Они ведь перекрыли все выходы, все вокзалы, аэропорт, все дороги, включая и водные пути.
  - Есть один, который они не учли. Сегодня ночью с московской товарной отправляется товарняк с буровым оборудованием до Ачинска. Спрячешься в одном из вагонов, доедешь до места, завербуешься в какую-нибудь буровую бригаду и какое-то время поживешь там. Паспорт свой выкини - он тебе больше не пригодится. На месте назовешься другим именем - там особенно не будут допытываться кто, да что, там всякого сброда хватает. Ну, а со временем оглядишься, и сам поймешь, как тебе дальше поступать. А пока пойдем ко мне домой - надо собрать тебя в дорогу, да и отдохнуть тебе также не мешает. Они молча пошли пешком на Петроградскую сторону, и каждый думал о своем.
   Исполнитель прочитал не только его прошлое, но успел заглянуть и в будущее Топтуна, и оно вырисовывалось не таким уж безоблачным и счастливым. Детей, конечно, родители его погибшей жены не отдадут ему никогда, да и вряд ли он когда-нибудь их сможет увидеть. Не далее, чем следующей весной он в свой выходной отправится в поселок, и на его глазах две школьницы провалятся под лед. Топтун, не задумываясь, бросится в воду.
   Девчонок-то он спасет, а вот сам выбраться из воды не сможет - наст под ним подломится и его течением затянет под лед. На панихиде в поселковой церквушке будет весь поселок, а ведь никто даже не будет знать его настоящего имени.
  Исполнитель так же знал, что это один из вариантов его будущего - выбор всегда останется за ним, за Топтуном.
  
   * * *
  
  В это время люди генерала Степанова вышли на след Топтуна. На Андреевском рынке их осведомитель сообщил им, что видел этого человека на рынке, и что он совсем недавно вышел из рынка, но далеко, надо полагать, уйти не мог. Оперативники, как легавые, взявшие след зверя, стали рыскать на всех близлежащих улицах. На одной из них, попавшийся им на встречу, сержант милиции сообщил им, что видел похожего гражданина в забегаловке, что через два дома. В закусочной они объект не обнаружили. Буфетчица, глядя на фотографию Топтуна, только развела руками, мол, не видела, не заходил, она бы уж запомнила интересного мужчину, а так, кроме вон тех мужиков в углу, да Алика с Зинкой последние два часа никого не было. Мужики, распивавшие очередную горькую, также сказали, что никто похожий при них не заходил. Да, какая-то сладкая парочка тут вертелась, но они мало, чем похожи на того, кого вы ищите. Выйдя из закусочной, оперативники в соседней подворотне увидели тех самых Алика с Зинкой, куривших, найденные ими бычки.
  Опера подошли к ним и, не представившись, показали им фотографию.
  - Этот гражданин заходил в закусочную?
  Алик своим сильно развитым шестым чувством просёк, что тут можно неплохо поживиться.
  - А если скажу, то, что я с этого буду иметь? - вопросом на вопрос ответил Алик, изображая из себя ну очень крутого бизнесмена, который привык сотрудничать только на взаимовыгодных условиях.
  Ответом ему был страшный удар в солнечное сплетение, и Алик понял, что сегодня явно не его день, а с этими странными ребятами, которые ни на ментов, ни на бандитов совсем не похожи, лучше в азартные игры не играть, а рассказать все что знаешь.
  - Да вон они по той стороне идут - корчась от боли, прохрипел Алик, указывая грязным пальцем на Топтуна с Исполнителем, которые, не торопясь, шли по противоположной стороне.
   Наградой за его страдания была бумажка в пятьсот рублей, которая легла Алику в ту самую протянутую руку.
   - И о нашем разговоре никому не слова, если что, из-под земли достанем - уяснил?
  - Какой базар, братан!
  Оперативник еще раз взглянул на новоявленного родственника, сплюнул, и бригада из трех человек поспешила догонять Топтуна. На ходу, посовещавшись, они решили, что придется убирать и второго, если он в ближайшее время сам куда-нибудь не свалит. Потому что на сообщника он мало, чем походит, скорей всего просто случайный попутчик. Лишние жертвы им были не нужны, но если окажется, что топтун успел ему что-нибудь наболтать, то генерал им этого не простит, поэтому решили все-таки не рисковать и валить обоих.
  
  Не торопясь, шагая с Топтуном по направлению к своему дому на Петроградской, Исполнитель почувствовал за собой слежку, и от следивших несло не только Конторой, к этому запаху примешивался еще один запах - запах смерти, причем и для Топтуна, и для него самого. Те, что шли за ними по пятам не были закодированными, поэтому Исполнитель легко прочитал и кто они, и что из себя представляют, и кто их послал, и с какой целью.
  В свое время Исполнитель досконально изучил город с его непростой системой проходных дворов, чердаков и подземных коммуникаций, так как основную работу ему приходилось выполнять именно в этом славном городе трех революций. Решение пришло сразу. Исполнитель с Топтуном свернули в один из дворов и притаились в одной из проходных парадных. Не прошло и минуты, как туда вбежали опера, они вначале остановились, прислушиваясь, не раздастся ли какой-нибудь шум, но ничего не услышав, стали оглядываться на все парадные.
  - Ты их знаешь? - спросил Исполнитель у Топтуна.
  - Нет, ни разу не видел.
  - А кто такой генерал-майор Матвеев?
  - Кто вы? - недоуменно спросил Топтун.
  - Я твой ангел хранитель, а эти люди по приказу генерала Матвеева пришли тебя убить, а заодно и меня.
  - Генерал Матвеев, это начальник одного нашего особого отдела, где я, кстати, проходил медицинский осмотр.
  - Один раз проходил?
  - Нет, раза три, или четыре туда вызывали.
  - Ладно, если они тебе не нужны, то я их сотру.
  - Да нет, они мне не нужны.
  Дальше события стали разворачиваться столь стремительно и совершенно непонятно для Топтуна, что он смотрел на происходящее во дворе, как на какую-то сюрреалистическую фантазию.
  Опера вдруг выхватили свои пистолеты и начали друг в друга палить без предупреждения. Через несколько секунд все было кончено - три трупа с пистолетами в руках в более-менее художественных позах лежали, украшая собой пустынный двор.
  Исполнитель с Топтуном прошли через проходную парадную и как ни в чем ни бывало вышли с другой стороны. Не привлекая к себе внимания, они продолжили свой путь к дому Исполнителя.
  
  
   ВСТРЕЧА НА ПРОСПЕКТЕ ЩОРСА
  
  Было около двух часов пополудни, когда Рождественский вышел на проспект Щорса, без труда отыскал дом, в котором жил шеф. Во дворе стояла припаркованная знакомая машина, значит, тот уже приехал и ждёт его. Накануне Валерий Залманович попросил Рождественского приехать к нему домой, на городскую квартиру, для очень важного (это он особенно подчеркнул) разговора. С кем будет этот разговор, и о чём конкретно шеф не сказал, но намекнул, что возможность дальнейшей практики будет во многом зависеть от результатов этой встречи. Поскольку о том, чтобы отказаться, речи быть не могло ,доктор подчинился.
   Он поднял глаза вверх, словно пытаясь увидеть своего начальника в окнах третьего этажа. Дом в стиле модерн с потемневшими от времени шершавым стенами четко прорисовывался на фоне белёсого неба, подобно фантастическому паруснику, парящему в воздухе. Странная мысль посетила Рождественского: ему вдруг показалось, что он жил здесь когда-то, лет сто назад. Ощущение ушедшего времени было абсолютно осязаемым: ему виделись не реалии прошлой эпохи, а жутковатое чувство попадания в сгусток иного времени.
  Люди, мечтающие путешествовать во времени как туристы, рассчитывают приятно пополнить свой познавательный багаж, не подозревают даже как далеки их представления о времени от истинных. Любое время материально, оно имеет свой запах, цвет, это живая субстанция, как и мы сами.
  Время живет не вне нас, но нельзя сказать, что оно внутри нас. Мы сами созданы из Времени, наши взаимоотношения со Временем такие же интимные и неразрывные как взаимоотношения не рождённого ещё ребёнка и его матери. Невозможно отделить одно от другого, не нарушив законы жизни, невозможно определить, где мы, а где время: мы и есть время.
   Он усмехнулся своим невольным фантазиям и шагнул внутрь. Дверь квартиры ему открыл сам Валерий Залманович. Он казался более флегматичным и расслабленным, чем обычно, так что Рождественский, хорошо изучивший своего шефа за годы совместной работы, сразу понял, что тот крайне нервничает.
   - Прошу - коротко пригласил он, дождавшись, когда Рождественский снимет плащ.
  Они прошли в довольно просторную комнату, служившую гостиной. Два поколения Зельцферов жили в этой квартире. Валерий Залманович был представителем третьего поколения этой во всех отношениях достойной семьи, и то ли из чувства уважения к памяти отца и деда, то ли просто из-за обычной лени, оставил здесь всё почти без изменения.
   Обстановка добротного старомодного комфорта нравилась Рождествескому: ничего не раздражало глаз, никакого евростандарта, никаких новомодних перестроек и придумок. Так и казалось, что сейчас их встретит хозяин квартиры, старенький профессор прежних времён, с аккуратной бородкой и в очках-пенсне.
   Навстречу им поднялся мужчина, лет сорока пяти, крепкого телосложения, чуть выше среднего роста, с лицом, как пишут в милицейских протоколах, без особых примет. Случись им столкнуться где-нибудь случайно, Рождественский вряд ли бы признал гостя своего шефа.
  - Проходите, проходите, Илья Александрович, - произнёс тот тоном радушного хозяина, сам продвигаясь навстречу и протягивая руку для рукопожатия.
   - Валентин Григорьевич, - представился он, крепко и вместе с тем осторожно пожимая руку доктору.
   - Нет, мы с вами никогда не встречались, - ответил он на его немой вопрос, видя, что доктор удивлён его свободной манерой обхождения.
  Они расположились в удобных глубоких креслах напротив друг друга. Хозяин дома так и остался стоять в дверях, явно не зная как поступить: принять участие в беседе его никто не пригласил, а выйти из комнаты у него не было предлога. Валентин Григорьевич разрешил его сомнения.
   - Валерий Залманович, сообразите-ка нам, пожалуйста, чайку, и покрепче, пожалуйста. Господин Рождественский пьёт обычно чай, правда, самовара у нас, к сожалению нет.
  Рокочущий баритон прозвучал неожиданно добродушно. Валентин Григорьевич, опять удивил доктора, на этот раз своей осведомлённостью о его привычках.
   - Илья Александрович, не стану вас томить неизвестностью, перейдём прямо к делу: нам необходима ваша помощь, т.е. ваши неординарные способности к диагностике. Поясню: человек, которому вам предстоит поставить диагноз, отсутствует, и увидеть воочию вы его не сможете. Предвидя ваши возражения, могу сказать, что у нас есть видеозапись, и она будет вам представлена, если хотите прямо сейчас. Я довольно обстоятельно знаком с вашими исследованиями, и знаю об их блестящих результатах. Да, да, не скромничайте, Илья Александрович, остановил он доктора, видя, что тот снова что-то хочет ему возразить.
   - Что я должен выяснить об этом человеке? -спросил несколько дотоле сбитый с толку, Рождественский, успокоившись при мысли о начале привычной работы.
   Всё, что сможете. То есть всё, что сочтёте нужным нам сообщить - почему-то поправился гость, мгновенно отметив неуловимое выражение на лице доктора.
  Валентин Григорьевич включил видеозапись, и пока доктор смотрел, встал, отошёл к окну, закурил. Видеозапись была короткой, и представляла она Топтуна, рядового сотрудника Конторы, ставшего за последнее время её главной головной болью.
   Когда запись закончилась, доктор какое-то время молчал. Валентин Григорьевич, вернувшийся на своё место, не торопил его и терпеливо ждал.
  То, что произошло в последующие минуты, поразило его. Рождественский не только нарисовал абсолютно достоверный психологический портрет человека, с которым никогда не был знаком. Он сделал ещё блиц диагностику состояния органов и систем Топтуна, включая и основные генетические особенности его организма. А так же отметил время важнейших стрессовых ситуации, (не останавливаясь, однако на бытовых подробностях, которые он не считал важными в судьбе человека) Но, окончательно сражён был Валентин Григорич, когда доктор сообщил ему, что человек, о котором они сейчас говорят, мёртв.
  По долгу службы полковнику приходилось знакомиться с деятельностью людей, обладающих паранормальными способностями, особенно в последние годы, когда число подобных феноменов в России резко возросло. Он не солгал, сказав, что внимательно следил за исследованиями Рождественского, умолчав, однако, что, а точнее кто был источником информации, и кто удовлетворял всеобъемлющую любознательность Конторы по этому деликатному вопросу.
  По вполне понятным причинам, полковник не упомянул об отчётах, которые аккуратно предоставлял господин Зельцфер, тем более что, как только успел он понять, отчёты эти были далеко не полные и не отражали в должном объёме информацию о поразительных возможностях скромного доктора. Кое о чём осторожный и практичный Зельцфер явно умолчал, так, на всякий случай. А может быть, на это была своя причина, о которой полковнику ничего пока не было известно.
  Полковник вспомнил, что ещё тогда, просматривая первые отчёты, невольно отмечал про себя, что Рождественский мог бы стать одним из лучших практикующих экстрасенсов, но почему-то не стремился к этому. Понял полковник и то, что странный доктор не только ни гордился своими возможностями, но даже не считал их чем-то особенным или чудесным, и что предметом истинных его информационных интересов было ни что, где, когда, а только, как и почему.
   В теперешнем случае непредвиденного осложнения с Топтуном Валентина Григорьевича тоже интересовало, как и почему: интересы у них с Рождественским вроде бы совпадали, но риск привлечения постороннего человека, тем более такого человека, к исследованиям Конторы был слишком велик. Однако выхода не было, кроме того, полковник надеялся всё же удержать ситуацию под контролем, а в худшем случае..., но об этом он решил сейчас не думать.
  - Не могли ли бы вы подробнее остановиться на причине самоубийства нашего агента - вслух произнес он, решив больше не играть с доктором в кошки-мышки.
   - Психика этого человека была подвергнута спецобработке - доктор осторожно подбирал слова.
  - В его сознание были внесены определённые программы поведения, назовём этот процесс условно кодированием.
   - Значит, вы, Илья Александрович, считаете, что это и послужило причиной психического сбоя у нашего агента? - полковник медленно и весомо ронял каждое слово своего вопроса.
   - Нет, само по себе, нет.
  - ?!
  - Видите ли, некоторых людей вообще не следует подвергать серьёзному психическому воздействию, последствия могут быть самые непредсказуемые. Это люди с особенной энергоструктурой, имеющей отклонения, или точнее сказать аномалии энергообмена. Очевидно природных аномалий очень много, мне пока удалось выделил наиболее яркие и сильные из них. Каждую такую энергоструктуру, имеющую аномалию, я называю биополем - "Икс".
  - И что же, вы можете определить, у кого есть такое биополе- Икс, а у кого оно отсутствует?
  Рождественский, поглощённый ответственностью момента и для того чтобы лучше сосредоточиться и передать свою мысль, избегал до сих пор встречаться глазами с взглядом собеседника, он всегда так поступал во время сеансов. Но сейчас он прямо взглянул на полковника и едва не вздрогнул от неожиданности: перед ним сидел совершенно другой человек, ничуть не похожий на того, кто так радушно приветствовал его накануне. Сделав над собой значительное усилие, чтобы уйти от диктата этого властного взгляда, доктор твёрдо произнёс:
  - Да, это возможно определить. И даже в отсутствии пациента - уточнил он, предвидя следующий вопрос полковника.
  Наступила пауза, полковник снова встал, прошёлся по комнате, закурил. Он явно обдумывал слова Рождественского, колеблясь и не зная, стоит ли продолжать беседу с эти странным доктором, или, может быть, просто сомневаясь, готов ли он, Валентин Григорьевич, узнать нечто такое, что не знает ещё никто, и как повлияет на него самого это знание. Наконец он принял решение.
   - А почему он убил свою жену, эти люди с биополем Икс, убийцы? - неожиданно спросил он, останавливаясь перед креслом Рождественского и глядя на него сверху вниз.
   - Скорее самоубийцы. Убийцей этот человек стал как раз из-за кодирования.
  Доктор выговорил эту фразу с усилием, не имея ни малейшего желания объяснять её смысл, но это ему как раз и предстояло сделать, так как полковник, опустился в кресло и молча смотрел на него, всем своим видом олицетворяя неумолимое ожидание пояснения.
   - Особенность этого случая состоит в том, что пациент (доктор употребил этот термин по привычке) уже имел, говоря коротко и понятно... Он невольно запнулся, не желая обидеть полковника.
  - Ну, ну, Илья Александрович, я же не кисейная барышня, продолжайте и не отвлекайтесь, пожалуйста.
  - Этот пациент уже имел природную кодировку, если так можно выразиться.
  - То есть?
  Дело в том, что у всех людей без исключения, - при этих словах доктор выразительно посмотрел на собеседника, - есть некие механизмы психического функционирования, делающие их управляемыми существами.
  - То есть вы хотите сказать, - начал было полковник.
  - Что все мы - зомби.
  
  
  
  
   ЗОМБИ - ЭТО МЫ
  
  Несколько секунд полковник смотрел на Рождественского, молча, стараясь понять, шутит ли он или, что ещё хуже, не в ладах с собственной крышей.
   - Вы имеете в виду, конечно, спецобработку? - наконец выговорил он.
   - Ничего похожего я не имею в виду.
  Лицо доктора приняло, не подобающее случаю лукавое выражение. Теперь он был в своей стихии, и как всегда пришло ощущение абсолютной свободы, защищённости и невероятной силы, ощущение, что он может всё, или почти всё.
  - Программирование сознания, блокирование памяти и прочие эффектные штуки - это возможности искусственного манипулирования психикой человека. Всё это мало интересно.
  А ни случалось ли вам, Валентин Григорьевич. видеть в жизни примеры ничем не объяснимой и буквально рабской зависимости у людей, которые никакой спецобработке не подвергались, и, заметьте, у психически здоровых лиц?
  Итак, поставим вопрос следующим образом: существуют ли в психике человека механизмы естественного зомбирования? Назовём эти механизмы условно самозомбированием.
  Да, существуют. А теперь представьте себе на минуточку, что такой механизм включился, спонтанно, без видимых причин, вдруг. И что же произойдёт? Совершенно неожиданно для окружающих и себя самого человек становится буквально рабом. Чего? Да чего угодно: пристрастия, идеи, странной манеры поведения, другого человека, наконец, если речь идёт о партнёрстве, интимном или деловом, не имеет значения.
  И происходит катастрофа: рушатся благополучные браки, успешные карьеры, состояния пускаются на ветер, совершаются серьёзные проступки и даже преступления. Но что самое интересное, причину происходящего не может объяснить никто, включая самого автора всех этих деяний.
  Вы спросите, почему? Да потому, что сам человек не отслеживает изменения в своём поведении, он их просто не осознаёт, он - зомби!
  Мне иногда в голову приходила мысль, о том, что мировая литература так много времени и таланта потратив на объяснение непостижимых движений человеческой души, оперирировала такими понятиями как божий промысел, рок, происки дьявола и тому подобное, так ничего в сущности и не объяснила.
  Всё было бы гораздо проще, если бы людям было известно о механизмах психического самозомбирования: тогда можно было бы многое понять, и не жаловаться попусту на бога, не обвинять понапрасну дьявола в своих несчастиях.
  - Вы не верите в дьявола, доктор? - попробовал пошутить полковник.
  - Я просто не люблю, когда за человеческое отвечает не человек, это - не правильно. И уж, если какое-то явление имеет своё естественное объяснение, я всегда стараюсь находить его.
  Природа возникновения подобных феноменов психики никакого отношения к проискам сил зла не имеет, и дьявол тут совершенно ни при чём. Механизм самозомбирования может быть включён средой обитания человека, точнее нарушением её экологии.
  - Ну, доктор, вы просто меня разочаровали - совершенно искренне огорчился полковник. - Я то надеялся, что нечто необычное движет нашими поступками, а вы вдруг запели хвалу партии "зелёных".
  Рождественский посмотрел на искренне огорчённого собеседника и невольно улыбнулся.
  - Говоря об экологии обычно имеют в виду загрязнение природы, истребление ресурсов, разрушение озонового слоя и прочее. И проблемы человека представляют как производное от этих внешних факторов: вода, пища, воздух - болезни порождённые загрязнением этих компонентов. Однако, на мой взгляд, не менее важно учитывать и состояние того энергоинформационного пространства, в котором существует человек, ту среду обитания, которая физически невидима, но значение которой в жизни человека, на самом деле основополагающее.
  Уж простите, доктор, но ваше так сказать открытие гроша ломаного не стоит - всё это уже было: и тотальная система пропаганды, и фюреры, и бредовые идеи. Вы ведь именно это имели в виду, говоря о загрязнении энергоинформационного пространства? Всё это в прошлом и не повториться опять, такие уроки истории учат многому.
   - Уроки истории не учат ничему, иначе история не ходила бы вечно по кругу как слепая лошадь.
   - И всё же зомбировать психику целой нации в современных условиях? Это что-то из области фантастики.
   - А как же идея власти денег? Успех, как смысл жизни, причём нередко любой ценой? И уже современные СМИ вовсю стараются, чтобы привить нам именно эти ценности, и ведь небезуспешно, надо признать. Так что же выходит, мы тоже - зомби?
  Рождественским овладел азарт ярого спорщика, он в свою очередь встал, сделал несколько шагов по комнате, вернулся на место и в выжидательной позе остановился перед собеседником, глядя на него сверху вниз.
   - И всё же вы не правы, доктор: в тоталитарных системах присутствует фактор страха, который и вынуждает подчиняться воле власти, даже вопреки своим убеждениям.
  Полковник произнес эту фразу настолько серьёзно и прочувствовано, что Рождественскому невольно подумалось, что о компромиссах с совестью тот знал явно не понаслышке.
   - А искренняя любовь к вождям? Это тоже из страха? - продолжал нападать он на собеседника.
   - Илья Александрович, не томите! - в шутку взмолился полковник - уж вы то наверняка знаете ответы на все эти вопросы.
   - Говоря о разрушении энергоинформационной среды, я не имел в виду пропаганду, репрессии и прочее. Это вторичная составляющая, первопричина же в другом. Вспомните, что именно предшествует всем этим реалиям жизни, с чего собственно всё начинается?
   Революция в системе нравственно-этических ориентиров: всё, что было белым, объявляется чёрным, и наоборот, всё, что было нельзя, отныне можно. Эта революция в системе нравственно этических ценностей фатальным образом сказывается на психике людей - на глубинном подсознательном уровне происходит некий сбой, похожий на "зависание" компьютера.
   Приведу наглядный пример. Сравним условно поток нашего сознания с потоком движущегося транспорта на дорогах: так вот нравственно-этические ориентиры служат как бы указателями для этого движения. Что случится, если одновременно поменять все указатели? Хаос, или точнее затяжной подсознательный шок, если говорить применительно к психическому здоровью общества. Вот такое состояние затяжного, подчёркиваю, подсознательного, то есть никак не отслеживаемого сознанием, шока и есть питательная среда, основополагающее условие для тотального зомбирования целой нации.
   В таком состоянии людям можно "скормить" любую, абсолютно любую информацию, даже самую дикую и бессмысленную. Они это просто не заметят, потому, что критически оценить и отвергнуть её они будут не в состоянии.
  Иначе бы ни бредовые идеи фюреров всех мастей, ни усилия многочисленных спецслужб не в состоянии были бы подчинить себе волю целых народов, если бы сама природа ни создала готовые механизмы самозомбирования у каждого человека.
   - Замечательная идея, доктор! Значит, следуя вашей логике, все мы, человечество то есть, в один прекрасный момент можем превратиться в зомби и пожрать друг друга?
  Полковник не скрывал насмешки, но Рождественский как будто даже обрадовался этому вопросу.
   - Хороший вопрос, но то, что это ещё не случилось, заслуга не наша, человечества то есть: тоталитарные системы, к счастью, ещё не существовали в масштабах целой планеты. Так что не всё человечество теряло способность критически оценивать действительность, это, во-первых. А, во-вторых, сам процесс самозомбирования обратим, как у отдельных людей, так и целых народов. Если устранить причины его породившие, сознание возвращается в норму, без каких либо последствий для психики человека.
   - Позвольте, доктор, а совесть, а раскаяние?
  Теперь настал черёд задуматься Рождественскому: насколько искренен его собеседник, и зачем ему понадобился этот не совсем корректный экскурс в этику.
   - А вы видели кающихся? - спросил он, прямо взглянув на собеседника.
   - Обиженных, озлобленных, обвиняющих во всём Сталина, Гитлера, Совдепию - сколько угодно, а вот кающихся увидеть мы не можем, потому что их нет, ну, по крайней мере, в массовом варианте. Люди просто не могут отождествить себя сегодняшних с собою тогда. Они говорят, что время было такое, что им приказали, что они боялись. Дело, конечно, не в этом, просто они были зомби, и, если бы оценка их деяний не была бы сделана позднее, уже с позиций здравого сознания, они просто забыли бы всё, и жили бы себе дальше, как ни в чём ни бывало.
   Рождественский почувствовал смертельную усталость, он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
  Полковник, к счастью, тоже не намерен был продолжать дискуссию, он откровенно и с интересом рассматривал доктора, как будто увидел его только сейчас. Невольно, он поймал себя на ощущении полного удивления, граничащего с изумлением, и даже восхищением. Как этому уже не молодому и не избалованному жизнью человеку, в одиночку, без чьей- либо помощи, финансовой поддержки и даже простого человеческого понимания, удалось додуматься до такого, до чего не докопался целый отдел (и очевидно не только один отдел) Конторы. С другой стороны, нет друзей, нет и врагов. Но это только пока, пока не засветился. Но ведь засветился же, доктор! Генерал таких не любит, он таких не поймёт.
  
   НЕВЕДОМОЕ
  
   Когда они пришли к Исполнителю в его квартиру, которую он снимал, Исполнитель предложил гостю принять душ, а сам приготовил ему постель, тот повиновался автоматически, похоже, что сил на разговоры у него уже не осталось. И как только его щека коснулась подушки, он мгновенно уснул.
  - Ну, и к лучшему, - подумал Исполнитель, - обойдёмся без исповедей.
   Он придвинул кресло к изголовью спящего и сосредоточился: нужно было не спеша разобраться во всём. То, что парень подвергся многослойной обработке, так что в его сознании теперь существовало четыре уровня, независимых друг от друга, в которые и была вложена специальная информация-руководство к исполнению, это он уже понял.
   Два уровня Исполнитель просмотрел бегло, они его не заинтересовали: обычная кодировка, с какой он сталкивался ещё в бытность свою службы в разведке, правда, модернизированная с поправкой на время и достижения научно-технического прогресса.
   Но вот третья и четвертая?... Здесь что-то было не так. Он внимательно изучал структуры ауры, вникал в переплетения и взаимосвязи этого наисложнейшего природного механизма.
  Только очень наивные люди, не видящие ничего, кроме внешних явлений, принимают нашу ауру за чехол из нескольких оболочек, который можно "штопать" пассами рук, и тем самым "исцелять" недуги людей. Этот примитивный бред Исполнитель просто не принимал всерьёз, он то знал, по сложности конструкции аура подобна нашему мозгу, она собственно и есть мозг тонкого плана. Поэтому махать руками наудачу, ориентируясь только на сенсорные ощущения, также нелепо и опасно, как ощупывать руками живой мозг.
  Никаких физических движений исполнитель не производил, со стороны казалось, что он просто внимательно разглядывает спящего, обдумывая что-то своё.
  Что же необычного в этой программе? Содержание? Нет, обычная установка на полную преданность Конторе, нечто вроде профессионального фанатизма.
  Рассматривая ауру, он заметил, что в области головы энергия не излучалась в окружающее пространство, как это обычно бывает, а наоборот как бы втягивалась вовнутрь, вовлекая частично энергию окружающего пространства. Он попытался исследовать информационное содержание этого энергетического турбулента, углубился в медитацию и вдруг почувствовал резкое ухудшение своего физического состояния, которое бывает при огромных энергопотерях.
  За несколько секунд его феноменальный энергопотенциал оказался практически исчерпанным. Исполнитель инстинктивно отпрянул от своего странного пациента, встал и вышел в другую комнату. Необходимо было привести себя в порядок и серьёзно обдумать происходящее
  Ему было не по себе, как человеку, заглянувшему в бездну и ощутившему скудность своих сил и ничтожность своего существования. Даже его тренированная психика была бессильна перед этим ощущением.
  Что же это такое? Несколькими упражнениями Исполнитель привёл в порядок свою энергосистему, он знал, что психика тоже вернётся в норму. Он давно уяснил, насколько неразрывна связь энергообмена и психических реакций человека. Эта палка о двух концах: неполадки в энергетике - сбои в психике, и наоборот. Так, что, приведя в норму энергообмен, автоматически приводим в норму и психику. Так и произошло, очень скоро он успокоился, неприятные ощущения полностью исчезли.
  Однако от продолжения визуальных исследований ауры своего гостя он всё же временно воздержался. Его могучее сознание, колоссальный опыт и недюжинные природные возможности - все было задействовано, чтобы понять причину. Но понять её он не мог. Пока.
  Он принял медитативную позу и глубоко задумался. Похоже, аура этого парня имела ярко выраженную аномалию, Исполнитель знал, что подобные аномалии влекут за собой сложности в психическом реагировании человека.
  Кодировать его было нельзя по определению, но его кодируют, причём несколько раз. Ну, и что же? Он должен был сойти с ума. Возникла аномалия какого-то нового качества, ещё незнакомого Исполнителю.
   Ответ пришёл как всегда точно: в его сознании возник образ человека, который как-то был связан с его гостем, возможно, он что-то знал или мог что-то предпринять? Теперь Исполнителю предстояло поехать в Никольское к этому человеку, для того чтобы пролить свет на многое. То, что Топтуну он ничем помочь не может, он уже понял, и теперь вопрос упирался не в Топтуна, Исполнитель явственно увидел надвигающуюся опасность для всей России. Медлить было нельзя, помощь может опоздать.
  
   * * *
  
  Поздно вечером Исполнитель разбудил Топтуна - пора было отправляться в дорогу. Всё было готово. Пока Топтун спал, Исполнитель сходил в магазин, купил рюкзак, продукты, теплые вещи, одним словом собрал парня в дальний путь. Прибыв на московскую товарную станцию, Исполнитель без труда нашел нужный им вагон, посадил в него Топтуна, еще дал денег на дорогу и на первое время - все то, что осталось после покупок от Наперсточника, чуть меньше трехсот тысяч и, пожелав ему счастливого пути, распрощавшись, оставил Топтуна.
  Исполнитель возвращался домой, казалось бы, он сделал для этого бедолаги все, что в его силах, но на сердце у Исполнителя было не спокойно. Он видел, что Топтун уже не жилец, что в нем уже угасло желание жить, что он уже переступил за невидимую черту, отделяющую жизнь от смерти, и обратно ему дороги нет, от туда еще никто не возвращался, да и вряд ли он вообще доедет до Ачинска. Все это печалило Исполнителя, и одновременно активизировало на конкретные действия.
  
  В это время Топтун ехал в углу товарного вагона, закрытый от посторонних глаз какими-то ящиками. Вагон мирно покачивался в такт стуку колес на стыках рельс, и такая спокойная попутная песня располагала ко сну. Но ему было не до сна. Как только он закрывал глаза, в мозгу вспыхивали кошмарные картины событий последних дней. То искаженное от ужаса лицо жены. Ирина что-то кричала ему, пытаясь что-то ему объяснить, но слов ее ни сейчас, ни тогда он разобрать не мог. То заплаканные глаза детей. Ему часто приходилось видеть плачущих детей, потерявших своих родителей и в Анголе, и в Афганистане, и он к этому относился более-менее спокойно, профессионально-философски. Но тут были не просто дети, это были его дети, и плакали они точно так же, как и те, что навсегда остались без родителей. Еще мелькали какие-то люди в белых халатах, лица его командиров и начальников, уверявших его, что все, что он делает необходимо его Родине, вскормившей и воспитавшей его. Но самое ужасное было в том, что назад уже ничего не повернешь. Ирину не воскресишь, детей не вернешь.
  Под утро состав остановился на какой-то станции. Народу на ней в столь ранний час не было никого. Выйдя из вагона, Топтун увидел металлический мост, переброшенный через железнодорожные пути. Он поднялся на него, перелез через перила, подождал, пока катящийся проходной состав подъедет поближе, и шагнул навстречу надвигающемуся локомотиву. Это был последний прыжок бывшего капитана воздушно-десантных войск.
  
  
   ГУРУ
  
   В Никольское Исполнитель прибыл в одиннадцать часов по полудни. Ясный солнечный день оглушил его птичьим щебетанием, запахами проснувшийся и томящейся в тёплой неге земли, буйным цветением садов. От этой кутерьмы кружилась голова, рябило в глазах.
   Домишко, где жил Рождественский, он нашёл без труда, отметив про себя странность его окраски и ветхость его состояния. Но сам хозяин отсутствовал, однако кто-то в доме всё же был, и этот кто-то имел непосредственное отношение к разыскиваемому доктору.
  Исполнитель открыл скрипучую калитку, каким-то чудом державшуюся на проржавелых петлях и вошёл во дворик. Внимательно огляделся: дорожка, ведущая к крыльцу была расчищена и посыпана песком, по обе стороны от неё были разбиты клумбы с цветами, заботливо вскопанные и ухоженные. А вот старенький сарай совсем покосился и требовал ремонта. Похоже, хозяина в этом доме нет, только хозяйка. Старается бедная, по мере своих женский сил, поддерживает порядок.
   Исполнитель подошёл поближе к домику.
  
  Одиссей сидел на веранде и смотрел на облака. Это можно было назвать медитацией, но весьма своеобразного свойства: в его восприятии отсутствовала эстетическая оценка пейзажа, никакие мысли или сравнения не приходили ему на ум при виде таящих облаков в бесконечной, слепящей лазури. Он видел вполне реальные образы и целые сюжетные картины самого разного информационного содержания. Он рассматривал всё это так же, как человек читает книгу, обогащаясь новой информацией, переживая бесчисленные ощущения и впечатления по этому поводу. В таком состоянии особенно верилось в существование иной, совершенной реальности и даже казалось, что она просвечивает через плотную материю этого несовершенного мира.
  Человек, внезапно попавший в поле его зрения, казался продолжением его видения: ни возраст, ни ярко выраженная принадлежность к определённой нации, ни отпечаток каких-либо эмоций не читались на его лице. Во всём его облике мало было мирского, привязанного к реалиям земной жизни, наверное, так выглядели в стародавние времена мудрецы, странствовавшие по свету в поисках истины.
   Он не улыбался, но и не казался суровым или строгим. Молча стоял он и смотрел. И чем дольше смотрел он на Одиссея, тем спокойней и умиротворённей становилось у того на душе: казалось, что тоска его тихо уходит, исчезая где-то за линией сознания, как тают и постепенно исчезают облака в голубой вышине.
  Одиссей глубоко вдохнул воздух и вдруг засмеялся. Давно, сейчас он вспомнил это, он умел смеяться, господи, как это было просто! Он заплакал, не переставая смеяться, невероятная лёгкость не покидала его, она всё нарастала, и казалась, грудь разорвётся от этого немыслимого умиления. Он закрыл глаза.
  - Вы ко мне?
  Услышал он голос доктора. Пройдемте в дом, там удобнее будет поговорить. Миша - он легонько дотронулся до плеча Одиссея - подожди меня здесь, я скоро освобожусь.
  Он вошёл в дом, странник, как мысленно окрестил Одиссей незнакомца, исчез в проёме двери вслед за ним.
  
   * * *
  
  - Вы ко мне? - еще раз спросил доктор, когда они вошли. Гость молчал. Странное чувство овладело доктором: он вдруг почувствовал как что-то непонятное происходит в его мозгу, казалось, что чья-то невидимая рука перебирает страницы его памяти. Ощущение было непривычным и почти неприятным.
   Доктор решил потерпеть и не спешить что-либо предпринимать, ведь когда-нибудь этот человек должен же наконец заговорить.
   Почему Миша плакал, что вы ему сказали?
  Вынужден был он прервать затянувшееся молчание, так как гость, по всему было видно, не собирался сделать это первым.
  - Этот юноша выздоровел, он не будет больше страдать.
   До Рождественского не сразу дошел смысл сказанного.
  - То есть как выздоровел, что вы имеете ввиду?
   - То, что и вы, доктор, врождённую энергоаномалию, которая провоцирует психическое расстройство. Я её убрал.
   - Это невозможно.
  - Конечно, но я это сделал.
  Рождественский, совершенно сбитый с толку, не понимал серьёзно ли говорит его гость или смеётся над ним. Только сейчас он сообразил, что они оба стоят посреди комнаты, и что он совершенно забыл предложить посетителю сесть.
   Прошу вас, присаживайтесь, - рассеянно проговорил он, сам, в свою очередь, опускаясь в свободное кресло. - Но ведь, чёрт возьми, это действительно невозможно, все люди имеют аномальные центры, все без исключения, так мы созданы! Пресловутая печать Каина, если помните, без неё не существует ни один человек. Как же вы её, как вы говорите, убрали?
  Гость сидел в свободной и удобной позе, но не развалясь в кресле, как это обычно делают люди Запада, а на краешке, и, как успел подумать доктор, на полу он чувствовал бы себя не менее комфортно и естественно.
   - Есть люди, подобные Ихтиандру, они не живут на Земле, не потому, что Земля плохая, а потому, что они не могут жить на ней. Так они созданы: изменить их невозможно - нужно изменить среду их обитания.
   - Постойте, постойте, но ведь это мои слова, откуда вы их знаете? Ах, да, конечно... Не могу привыкнуть к вашим возможностям считывать чужую информацию.
   - То, что я сделал, даёт юноше возможность жить особой жизнью, в уединении, в постижении тайн истинного бытия.
   - Но к жизни обычного человека он вернуться не сможет, ведь так?
   А разве до сих пор он жил этой жизнью? Вы прятали его от жизни обычных людей, потому что чувствовали, знали, что он - другой. Но долго продолжаться это не могло, вы и сами это понимаете, доктор. Я позабочусь о нём, это не противоречит его судьбе, я посмотрел варианты его будущего.
   Какое-то время они сидели молча, наконец, доктор, вспомнив что-то, спросил:
   - Вы что-то хотели узнать у меня, я могу вам чем-то помочь?
   - К сожалению, поздно, человек которому мы должны были помочь, уже мёртв. Это случилось в то время, пока я искал вас. У него тоже была печать Каина.
   Вы хотите спросить, почему я не спас его? Я давно не был здесь, за это время люди научились вторгаться в пределы тонкого плана и гадить там не хуже самого Дьявола. Помимо естественных аномалий, появились различные аномальные мутации, вы с ними знакомы лучше меня, верно? Не нужно ничего объяснять, я сканировал необходимую мне информацию. Мы еще с вами встретимся, а сейчас мне пора, прощайте.
   Гость вышел так бесшумно и стремительно, что казалось, растворился в воздлухе.
  По инерции Рождественский устремился за ним и, только оказавшись на веранде, вспомнил про Одиссея.
  Тот сидел в плетёном кресле в той же позе, глаза его были закрыты. Доктор осторожно подошёл поближе. Одиссей спал.
  
  
   СОН ОДИССЕЯ.
  
  И видит Одиссей: ровное пространство вокруг него, гладь подёрнутая рябью, её мелкие волны разбегаются во все стороны, и кажется, что там, где кончается вода и начинается небо, они не исчезают, а соединяются с облаками, и уже неспешно и торжественно продолжают своё движение к зениту.
   Он один в океане, только несколько деревьев, перевитых лианами, берегут его жизнь, сохраняют его связь с миром людей.
   Он не знает, плывёт ли его плот или остаётся недвижим, в какой стороне лежит его Итака, где живут люди, или он единственный человек на Земле? Может он уже в мире теней, и ему некуда плыть? У кого спросить об этом, кто из богов ответит Одиссею!?
   - О, боги, у вас сила и мудрость, вам известно начало и конец всего на Земле, вы всемогущи. Дайте частицу своего могущества, дайте каплю вашей мудрости, дайте Одиссею!
   - Протяни руку и возьми, Одиссей, это же так просто. Ты можешь взять, сколько захочешь, бери.
  - Но где?! И как!? Вокруг меня - водная пустыня, у кого я должен взять то, что мне необходимо?
   - У себя, Одиссей, только у себя.
  
   ПАШКА
  
   Около десяти часов утра в квартире Андрея раздался нетерпеливый звонок. Открыв входную дверь, Андрей с удивлением обнаружил на пороге взволнованного Пашку, которого не видел лет сто, если не считать их последней встречи на выставке Сереги Чикина. На выставке, Пашка, в качестве фотокорреспондента от одного очень солидного журнала, освещал Серегину выставку широким массам трудовой интеллигенции, впрочем, не только трудовой и не только интеллигенции. Там, он с видом великого мастера, важно расхаживал по залам, тщательно выбирал ракурс, вымерял свет, менял светофильтры и попеременно щелкал какими-то навороченными фотоаппаратами. На выставке, Андрей его даже сразу и не узнал, от того, как он изменился за те годы, что они не виделись, от того, каким он стал серьезным и солидным. И это его старинный дружище Пашка, с которым они подружились еще в студенческие годы, вечный шутник и балагур?! Он всегда был неистощим на всякие выдумки и хохмы, правда, одна такая шутка однажды обошлась ему очень дорогой ценой, превратив его самого в жертву, причем, в жертву его же справедливейшего гнева.
  
  А дело было так. Когда-то Пашка учился в ЛИСИ и жил в институтской общаге. Учась на четвертом курсе, всеми правдами и неправдами, он добился-таки себе отдельной комнаты, то есть жил в комнате один, в свое удовольствие. И вот однажды, ближе к концу учебного года, возвращается он вечером в свои апартаменты, открывает дверь и видит такую картину: вокруг стола гоношатся три вьетнамца, вся комната изрядно провоняла жареной селедкой, а главное никто ему толком не может объяснить, что происходит. Он бежит к коменданту общежития. Комендант - Паша, это явление временное, это не надолго, потерпи, так надо, просто не было другого выхода, ведь не на улицу же их, в конце концов, ведь ты же Паша советский человек. Четыре года в советском институте - тут хочешь, не хочешь, а станешь советским, если есть желание получить диплом, потому что антисоветским диплом не полагался. Ну, раз надо, так надо - решает Пашка - ладно, немного потерплю, и снова направляется в свою комнату. Вьетнамцы к тому времени уже заканчивали приготовление стола. Это они, оказывается, в ожидании Пашки расстарались с жареной селедкой, какими-то своими непонятными салатами, или как там это у них называется. Водка, правда, была наша, отечественная. Весь этот стол был ими организован, так сказать, для знакомства, согласно старинному вьетнамскому обычаю, и для установления добрососедских отношений между представителями двух великих держав, в границах одной комнаты и за ее пределами.
  Сажают Пашку за стол, любезно ухаживают за ним, накладывая ему на тарелочку всего понемногу, наливают водку в стаканчик, себе наливают и накладывают, и при этом всё чего-то сладко-сладко воркуют. Наконец приготовления к общей трапезе были закончены. Пашка ждет, что кто-нибудь из них сейчас, в этот торжественный момент, чего-нибудь скажет - тост, или краткую приветственную речь - как это принято у нормальных людей, а вместо этого вьетнамцы, как по команде вскакивают, и давай что-то горланить, по интонации и по их гордо вскинутым головам, что-то торжественно-возвышенное. А Пашка, как сидел, так и сидит, ждет, когда они вдоволь напоются. Он-то привык, что у нас сначала пьют, а уж потом песню затягивают, и вьетнамским обычаям был не обучен. Но тут один из них, и знаками, и на словах, дает Пашке понять, что это, де, их вьетнамский гимн, и что Пашке надо бы тоже встать, из уважения к их национальной святыни. Мол, петь, можешь и не петь, все равно слов еще нока не знаешь, просто времени не было выучить - понимаем, мол, не дураки, но постоять-то, ноги не отвалятся. Пашка, скрепя зубами встает, а про себя уже думает: погодите, братья косоглазые, будет вам гимн. Дальше все было нормально - посидели, поели-попили, поболтали о том, о сем и спать легли. В общем, можно сказать, раут прошел в атмосфере дружбы и взаимопонимания.
  А на следующее утро у Пашки начиналась производственная практика на одном из заводов, и ему предстояло целый месяц вставать в шесть утра. Особенно не нежась, как обычно, в постели, он вскочил с кровати, боясь пропустить торжественный момент, и вывернул репродуктор на полную мощь. И как раз вовремя, потому что буквально через секунду в динамике раздался все пробуждающий первый аккорд уже нашего, советского гимна. Вьетнамцы вскакивают, ничего не понимая, и наблюдают следующее: из репродуктора на всю комнату орет музыка, по характеру торжественно-величественная. Рядом со своею кроватью стоит Пашка в одних трусах и майке, по стойке "смирно", с гордо поднятой головой. И знаками, и на словах объясняет им, что это, де, играют наш, советский гимн, и что когда играют наш советский гимн, то вся страна стоит на вытяжку, и что им тоже не мешало бы постоять, из уважения к нашей государственной святыни. Вьетнамцы обожают святыни и не только свои, но и к чужим относятся с превеликим почтением, поэтому, услышав слово гимн, они тут же вскочили и вытянулись "во фрунт", охваченные священным трепетом.
  Пешке понравилась такая преданность к идеалам его страны, и он целые полторы недели, пока ходил на практику, каждое утро с удовольствием вместе с вьетнамцами отстаивал эту торжественную мессу. Он их даже просил обязательно толкнуть его утром, если, мало ли он заспится. Во-первых, что бы не опоздать на завод, где пропускная система не шла ни в какое сравнение с институтской вахтой. На заводе вохровцы довольно-таки ревностно относились к своим обязанностям по охране материальных и духовных ценностей вверенного им завода железобетонных конструкций, где наивысшей духовной ценностью являлась трудовая дисциплина. Это вам не институтские вахтеры, отвечавшие только за сохранность их личных кипятильников для чая. Ну, а во-вторых, - ведь это же веселье-то, какое! Трехминутное стояние по стойке "смирно" заряжало его положительными эмоциями практически на целый день. Он был несказанно счастлив, что живет в такой замечательной стране, у которой, оказывается, тоже есть свой гимн, да еще какой! Ради этого он даже пожертвовал своими двумя выходными. О том, что гимн играют еще и в двенадцать часов ночи, он умолчал, дабы не возбуждать на ночь ни себя, ни братьев с востока.
  Но всему когда-то приходит конец. Пашке надоело вставать каждый день ни свет, ни заря. И тогда он, через полторы недели своих трудовых будней, "проставился" коньячком своему заводскому начальнику, и тот отпустил его на все четыре стороны до конца производственной практики - все равно проку от него на заводе никакого, только под ногами путается - еще и выпил с ним этот коньячок на Пашкин "посошок". Пашка весь тот вечер просидел с друзьями в пивбаре, потешая их рассказами о своих соседях по комнате, и о тайнах восточной дипломатии. До своей кровати, он добрался очень поздно, когда все уже спали. Счастливый и пьяный он завалился спать, блаженно веруя в высшую справедливость.
  Утром, как обычно, в шесть часов, преданные всем святыням на свете вьетнамцы встали, включили радио, и, видя, что Пашка еще спит, в такой торжественный момент, начали его будить. Потолкали - он ни в какую. Толкнули посильнее, растолкали. Тут Пашка вскакивает - что, что случилось? Они ему объясняют, мол, Павел - гимн! Пашку по человечески можно понять. Он-то засыпал, наивно полагая, что всем его утренним бдениям с торжественными стояниями пришел конец, что он, как белый человек, наконец-таки, сможет заняться по утрам более приятными вещами. Шутка, несомненно, была хорошая, но всему же должен быть предел. Да, он поздно вчера пришел, да, не успел предупредить - бывает. Но совесть, совесть-то должна же быть у людей, пусть и вьетнамских. Эко на что замахнулись! На святое! - вздумали лишить его законного отдыха!
  Пашка взревел, как стадо слонов. А-А! Суки косорылые! Гимн! Я, мать вашу вьетнамскую, покажу вам гимн! Я научу вас свободу любить и уважать права граждан дружественного вам государства! И стал гонять их по всем этажам, всполошившейся, в столь ранний час, общаге, норовя припечатать свой интеллигентский, но, по молодости лет, крепенький кулачок к их недоумевающим и абсолютно ничего не понимающим раскосым физиономиям, при этом ужасно матерясь.
  В результате его героической борьбы за свое священное право на отдых с иноземными посягателями, Пашку с треском вышибли из института. Хорошо, что это дело еще до суда не дошло - все-таки Павел погорячился не в отношении своих братьев славян, а в отношении совсем других братьев, совсем другого государства, а это уже дело политическое. Видимо институтское начальство не захотело придавать этому вопиющему факту широкую огласку, обрекая себя на веки вечные на несмываемый позор, а может быть потому, что там тоже сидели люди с пониманием и хорошим чувством юмора. Как бы там ни было, но все обошлось малой Пашкиной кровью.
  Напоследок, куратор Пашкиной группы, по отечески похлопав Пашку по плечу, посоветовал ему не падать духом, не валять дурака и, не мешкая отправляться в армию - мол, армия все спишет, а уж после армии для него снова откроются двери вузов всей страны, кроме, конечно, ЛИСИ. Он, де, в свою очередь, может поговорить со своим хорошим знакомым, с начальником горвоенкомата, на предмет не очень утомительной Пашкиной службы, где-нибудь здесь, под боком. Чтобы он не терял связь с миром и не одичал за два года вдали от цивилизации.
  Так оно все и вышло. Пашка попал служить в часть, расположенную неподалеку от Ленинграда. Служба его проходила, в общем-то, без особых осложнений, если учесть, что сразу после карантина он пристроился фотографом при штабе, и был освобожден практически от всего армейско-напряжного, кроме, разумеется, политзанятий. Вдобавок ко всему, по выходным он брал увольнение и мог ездить в город, навещать своих друзей. В одном из таких увольнений, на втором году службы, бес снова напомнил Пашке о себе, в виде крепкой дружеской попойки. В тот раз он не смог вовремя явится из увольнения, да и вообще в свою часть попал не сразу, а предварительно отсидев трое суток на гарнизонной гауптвахте славного города Ленина. Дослуживать свой срок службы ему пришлось на общих основаниях, вкусив все прелести солдатской службы.
  После службы в армии, Пашка ни в какой институт поступать не стал. Повзрослев и набравшись ума, как и предсказывал ему его куратор, он стал понимать, что оклад молодого специалиста, да и вообще инженера, очень слабый стимул и не стоит пяти загубленных лет его юной, только-только начинающей бить ключом жизни, поэтому устроился простым фотографом в фотоателье, где смог себе устроить более-менее приличное существование.
  Однако, денег, почему-то, всегда мало, и лукавый на этот раз предложил Пашке немного подзаработать, изготавливая левые билеты на концерты популярных артистов эстрады. Билеты, выполненные, практически на той же бумаге и той же краской абсолютно ничем не отличались от настоящих. Единственный их недостаток заключался в том, что все они были на один и тот же ряд, да еще и на одно и то же место, что доставляло немало хлопот администраторам концертных залов при виде сорока-пятидесяти зрителей, желавших сесть в одно и то же кресло.
  Но, как говорится: не долго музыка играла, не долго Пашка танцевал, и последний аккорд его головокружительного танца прозвучал в народном суде, в виде оглашения приговора о лишении Пешки свободы сроком на три года. В "Крестах", куда он попал из зала суда, по счастью, то же был нужен фотограф. И судьба вновь улыбнулась ему, давая это теплое и уважаемое в среде заключенных место, с тем, чтобы он спокойно смог отбыть свой срок наказания, фотографируя вновь прибывших для различных тюремных документов в профиль и в анфас.
  Авантюрность же его характера, даже в тех условиях, соблазнила Пашку пренебречь сытым покоем. Дело в том, что фотографировать приходилось не только мужской, но и женский контингент заключенных. У ручья, да не напиться! И Пашка, после долгих месяцев воздержания и усмирения юной плоти, сообразил-таки приводить по ночам в свою фотолабораторию какую-нибудь, понравившуюся ему во время дневного фотографирования, заключенную, якобы, для повторного снимка, взамен неудачного дневного ...
  Природу не обманешь. Одна из них, находясь уже пол года в камере, вдруг, чудесным образом забеременела. Администрация тюрьмы не очень долго ломала голову над тем, какой такой кудесник помог девушке обмануть природу, и Пашка снова полетел вверх тормашками с теплого места. Сидеть, правда, ему уже оставалось не много, так что он даже огорчиться-то по этому поводу толком не успел.
  Выйдя на свободу почти с чистой совестью, ему не долго пришлось ею упиваться, так как он почти сразу же женился. Женился он довольно выгодно. Его супруга, души в нем не чаявшая, видя в нем только личность исключительную, обладающую незаурядными талантами, не жалела свои связи, энергию и средства, которых у нее были в избытке, только лишь для того, что бы Пашка ни в чем себе не отказывал, занимаясь своей любимой фотографией. И, в конце концов, такая опека дала свои положительные результаты. Пашка окончательно остепенился, и уже ни о каких подвигах не помышлял.
  Работая фотографом в солидном журнале, где его супруга была главным редактором, он имел возможность время от времени отсылать свои работы на различные международные фото выставки и даже получать иногда какие-то награды. Теперь его часто можно было видеть на всякого рода вернисажах, презентациях и банкетах с небольшой бородкой на поправившихся щеках, обвешенного всевозможной импортной фототехникой на заметно подобревшем животике.
  Когда же его спрашивали о том, как ему удается делать такие замечательные снимки, то он обычно отвечал, с грустью глядя на собеседника. Что все дело в выдержке, что выдержка нужна во всем и в вине, и в любви, и особенно в международных отношениях, вкладывая в эти слова какой-то свой, особый смысл, понятный, похоже, лишь ему одному.
  
  Сейчас же перед Андреем на пороге его квартиры стоял тот самый Пашка, каким его знал Андрей много лет тому назад. От недавнего спокойствия и респектабельного вида не осталось и следа, а в глазах снова бегали бесенята, как в былые времена.
  - Старик, ты не занят? У меня к тебе дело есть на десять лет - входя в квартиру без приглашения и не поздоровавшись, выпалил Пашка.
  Такая увертюра могла означать лишь одно - Пашку посетила идея вселенского масштаба, и что дальнейшие события обещают разворачиваться с головокружительной быстротой. Андрей стоял у двери и улыбался, узнавая прежнего Пашку. Природу, наверно, действительно не обманешь - подумалось ему в ту минуту - как Пашку не причесывали, а он все равно остался таким же взъерошенным.
  Уже, находясь в прихожей, Пашка опомнился, не зная, что ему делать дальше, в этой, уже ставшей для него незнакомой за долгие годы отсутствия, квартире.
  - Да! Здорово, Андрюха! Ты извини, что я вот так, без приглашения... Но, понимаешь, мне позарез нужна твоя помощь.
  - Здорово, Пашка! Рад тебя видеть. Молодец, что зашел. Проходи в мастерню - дорогу, надеюсь, помнишь, там и обсудим твое горе.
  - Понимаешь, - начал Пашка, едва он присел в обшарпанное креслице у журнального столика, на ходу доставая из своей дорогой кожаной сумки какие-то фотографии, - похоже я столкнулся с чем-то необъяснимым. По меньшей мере, с присутствием на земле представителя внеземной цивилизации, а подумать о чем-то большем, даже моего больного воображения не хватает. Одно мне ясно, что тут попахивает сенсацией мирового масштаба. Ты не лыбься, ты лучше сюда взгляни - с этими словами он протянул Андрею несколько фотографий, при этом глаза его бешено горели.
  - Вот, - комментировал он свои снимки, - это на Серегиной выставке. Видишь, это Серега, стоит, разговаривает с Борей Ройзенблюмом, который... впрочем, это сейчас не важно; вот в сторонке ты болтаешь со Светкой Погодиной, а вот, за тобой стоит какой-то мужик. На снимке отчетливо видно, что его туловище одето в добротный серый костюм, а вместо лица, сам видишь, какое-то светлое пятно.
  - Так, может быть, дефект пленки?
  - Я тоже так поначалу подумал. Хотя, пленка немецкая, лажи быть не должно. Но вот смотри, еще одна такая же. Видишь, здесь этот мужик снова попал в кадр, и снова вместо лица какое-то расплывчатое белое пятно. Я, было, подумал, что это просто роковая случайность. Ну, попал человек дважды, в какую-то, мне пока непонятную, мертвую зону, зону бликов от подсветки - такое может быть, по крайней мере, теоретически. В это я еще могу поверить. Но позавчера у меня была одна халтура на Андреевском рынке...
  - Ты еще и халтуришь, да еще и на рынках. Колись, небось, продался желтой прессе - не переставал улыбаться Андрей. Пашка всегда вызывал у него только положительные эмоции.
  - Да, меня попросил ему помочь один знакомый журналист. Клевый, кстати сказать, чувак, частенько сам меня выручал, и по части информации, да и вообще по жизни, чего, думаю, не помочь хорошему человеку, авось, еще не раз пригодится.
  Санька там собирал материал о наперсточниках. Тема, сам понимаешь, сейчас довольно популярная и весьма деликатная, а потому не безопасная. Вот он и попросил меня помочь ему и в качестве фотографа, и в качестве главного консультанта, и в качестве инструктора по технике безопасности. А мне что! Мне даже в охотку, а то стал замечать, что без должного адреналина в крови начинаю потихонечку ржаветь и покрываться плесенью на всех этих скучнейших презентациях и тусовках. Так вот. Мы с Санькой на рынке почти целый день провели - он среди зевак толкался, а я издалека фотографировал, скрытой камерой. И вдруг вижу, как к наперсточнику этот самый мужик подходит. У меня ведь память на лица стала не хуже, чем у тебя, я его сразу узнал. И, наверно, от волнения, что в кадр попало знакомое лицо в такой деликатный момент, я его щелкал не переставая. Стаю себе в сторонке, наблюдаю, как его сейчас обувать будут, и фотографирую. А мужик этот поиграл, поиграл, причем, хорошо играл, с неподдельным азартом играл, да и выиграл. Представляешь! Это у наперсточника-то! Обобрал его несчастного до копейки, хотя вру, четыре пятихатки на подъем, он ему оставил. По человечески, мне того паренька даже жалко, как представлю себе, что с ним потом его хозяин сделает.
  - Да, непонятная история, прямо, в духе Айзика Азимова.
  - Слушай, что дальше было, самое интересное еще впереди. Мужик этот забирает свой выигрыш, причем, наперсточник сам ему его отдает. Понимаешь, сам! При этом быки, что его прикрывали, даже не дернулись, хотя, рядом стояли и все видели.
  - Слушай, а может, это авторитет какой-нибудь был, или опер местный, и та команда просто не захотела с ним связываться. Так, дали откупную - и овцы сыты, и волки целы.
  - Да ты чего, Андрюха! Станет тебе авторитет с каким-то наперсточником связываться - ему такое заподло. У них там тоже свой кодекс чести есть, и каждый поступает согласно их табеля о рангах - всё строго по мастям. Даже опер себе не позволит вести себя, как простой постамент.
  Ты лучше слушай, что было дальше. Этот мужик берет деньги, кладет их себе в карман и спокойно уходит. Наперсточник так и остался сидеть на ящике обалдевший, с открытым ртом, будто его пыльным мешком огрели. Но ты слушай, слушай дальше! Я подхожу к Саньке, спрашиваю - Видел? Он - чего видел? Ну, говорю, как наперсточника обули. Санька посмотрел на наперсточника, на его команду прикрытия, как ни в чем не бывало стоящую рядом, и мне - брось разыгрывать. Я, мол, хоть и новичок в этих делах, но уже не фраер ушастый, и обутого, от не обутого уже в состоянии отличить.
  Да ты что, говорю, ничего не видел? Не видел, как он только что играл с одним мужиком в сером костюме и проиграл, похоже, все общаковые деньги? А он мне - да, ты сам-то понял, что сказал? Да, если бы он только начал проигрывать, то, по закону жанра, на сцене появилась бы тяжелая кавалерия, да тут такое бы началось..., а вон она, стоит себе спокойненько, и семечки лузгает. Ладно, говорю, давай спросим у народа.
   Стали спрашивать - все на нас, как на идиотов смотрят. В результате выясняем, что никто ничего не видел. Ну, не сговорились же они все! Ладно, говорю, Саня, я тебе завтра снимки принесу, сам убедишься. Начинаю печатать, и, не поверишь, мистика какая-то - на каждом снимке, где этот мужик, вместо лица, расплывчатое белое пятно. А нащелкал-то я его, будь здоров, аж две пленки на него истратил. И на каждом снимке вместо его лица - белое пятно, все же остальные - нормально вышли.
  Так вот, показываю снимки Саньке, ну, не только с этим мужиком, а вообще все, что я на рынке нащелкал. С мужиком, как раз, решил не торопиться, мол, если спросит, тогда покажу. Так он про них даже и не вспомнил. Только под конец, показывает пальцем на пачку снимков, что в сумке и спрашивает, а это что у тебя там - пришлось показать. Он их разглядывал, разглядывал, а потом и говорит - что-то не помню я этого момента, наверно отвлекся на что-нибудь другое. А что это за белые пятна вместо лица, спрашивает.
  У меня-то на этот вопрос ответ давно созрел. Я-то понял, что этот мужик не кто иной, как представитель внеземной цивилизации, их разведчик. Чего ты лыбишься. Сам посуди. Закосил этот, с Тау-Кита, под землянина, ходит среди нас, смотрит, как мы тут живем, и мотает на свой инопланетный ус. Ведь это же мировая сенсация, Андрюха! Иначе, как объяснить все эти блики вместо лица? Или то, что его никто не может вспомнить? Ответ простой - просто, светится не хотел, вот и излучал своим лицом в мой объектив какие-то свои импульсы - это они умеют, для них это так же просто, как нам с тобой сходить по малой нужде. А заодно и память всем, кто был поблизости стер, чтобы лишнего не болтали.
  - А тебе, что же не стер?
  - Да, то ли он меня не заметил, то ли радиус действия его стиралки не очень большой, а может, вся его энергия ушла на мой фотоаппарат, не знаю, но факт на лицо - я стоял вдалеке и все помню, Санька и все кто были рядом, не помнят ничего.
   А наперсточника обуть? Это, я тебе брат скажу, даже Дэвиду Копперфильду не под силу, потому что Дэвид наш, земной пацан. Такое только инопланетянину по плечу, который и мысли читает, и видит все насквозь, и вообще обладает такими сверхвозможностями, которые даже нашим фантастам не снились
  А Санька привязался, и все спрашивает - странные какие-то белые пятна, откуда, мол, да чего. У Саньки, надо тебе сказать, профессиональный нюх на сенсации, с ним постоянно нужно держать ухо востро. Только, так я ему все и рассказал - накось, выкуси! - слишком жирно с него будет. Эко, думаю, куда замахнулся - инопланетянина ему подавай! Это тебе не эксклюзивное интервью с валютной проституткой, и даже не с киллером. Тут достаточно одной статьи, а потом всю оставшуюся жизнь можно будет не работать, и жить припеваючи, разъезжая на халяву по международным симпозиумам. Так, говорю, дефект пленки. По этому поводу, даже думаю, с немцами засудиться. Смотрю - успокоился.
  - А мне, почему все рассказываешь?
  - Ты, совсем другое дело! Во первых, ты мне друг, во вторых, лицо не заинтересованное, в третьих, без меня тебе все равно никто не поверит. А потом, ну что ты будешь делать с этой информацией? Куда ни глянь - ничего. Ну, Санька, понятное дело - все, на что он способен, так это только, состряпать какую-нибудь статейку, побыстрому урвать что-нибудь за нее, может даже, стать лучшим репортером года. И все, на этом Санькина фантазия закончится.
  - А ты?
  - Я - совсем другое дело. Я попробую с твоей помощью этого инопланетного мужика найти и вступить с ним в контакт. И вот тогда, сам понимаешь, каждое его слово станет на вес золота. Ну, не только буквально, ну, ты мужик меня понял.
  - Так от меня-то тебе, какая помощь нужна?
  - Андрюха, не скромничай, сам знаешь, что о твоей феноменальной памяти на лица до сих пор легенды ходят. Так вот, мы сейчас с тобой попробуем воспроизвести его портрет, и это во многом облегчит наши розыскные мероприятия.
  Авантюра, как всегда, достойная одного лишь Пашки - подумалось Андрею - вот только я уже, должно быть, староват для Пашкиных затей, хотя, чем черт не шутит, говорит он довольно-таки убедительно, впрочем, убеждать он всегда был мастак.
  - Ты что же, и меня уже включил в поисковую бригаду?
  - Нет, дело добровольное, если не хочешь, я не настаиваю, и даже не обижусь, если ты откажешься. Если сейчас не можешь, то можешь примкнуть к моим рядам потом, в любой момент, как освободишься, или, как созреешь, я всегда тебе буду рад. Но портретец-то набросать, думаю, и сейчас можешь.
  Да, видать, однообразная, сытая жизнь Пашке изрядно наскучила, вот он и бесится с жиру, выдумывает себе приключения. Что ж, это вполне в его стиле - подумалось Андрею - Ладно, попробую тебе помочь, раз дело касается всего человечества - сказал он вслух, как можно серьезней - только смотри, соблюдай выдержку в контакте с внеземным разумом. Все же инопланетные пацаны, это тебе не иностранные, тут, случись чего, одними хохмачками не отделаешься.
  - Да, уж - согласился Пашка.
  - А знаешь, если честно, то у меня у самого в голове, после Серегиной выставки одна мысль вертелась, как раз по поводу этого мужика.
  - Да ну? И тебя зацепило? Вот видишь! Я же говорю! - Пашкины глаза загорелись еще больше.
  - Нет, это не совсем то, что ты думаешь. Просто, после Серегиной выставки я потом всю ночь не спал, ворошил в своей голове былые думы. Вспоминал то, да сё, тех, да сих. Одним словом, мне было тогда и кого вспомнить, и о чем подумать. А утром, часиков в шесть, пошел на Петропавловку проветрится после ночных бдений, подышать свежим воздухом - я всегда так делаю, время, от времени, когда всю ночь приходится проработать.
  Так вот. Гуляю я себе, вдыхаю утреннею свежесть, мимо старички пробегают, то же свою зарядку делают. Я машинально вглядываюсь в их лица - интересные, надо тебе сказать, экземпляры, - и вот лицо одного из них мне показалось очень знакомым. Тогда я этому как-то не придал особого значения - ну, мало ли вокруг знакомых лиц, которых случайно мог увидеть на улице, или в булочной, или пару раз вместе ехали в трамвае.
   Но потом это лицо всплыло в моей памяти опять, потому что я осознал, что это не просто случайный прохожий, что этого человека я встречал в каком-то более тесном кругу, может даже знаком с ним лично. Представляешь! Знаком и не поздоровался. Вот, только кто он и где я его мог видеть, я никак вспомнить не мог. Хожу целыми днями, и время от времени вновь возвращаюсь к тому лицу, и никакого результата. Я даже стал потихоньку терять веру во всесильность моей зрительной памяти. Еще немного и это стало бы для меня навязчивой идеей. И вот когда ты мне сейчас показал свои фотографии с выставки, все сразу встало на свои места. Это был как раз наш фигурант - при этом лицо Андрея засветилось от счастья, как у Сизифа, который, наконец, вкатил свой камень в гору, и камень при этом остался на месте.
  - Я же тебе говорю - очень непростой мужик - такой кому хошь крышу на сторону свернет.
  - А, насчет изобразить, то я его тебе сейчас могу даже с закрытыми глазами нарисовать, настолько глубоко он сидит у меня в печенках. Только в этом нет никакой необходимости - портрет давно готов. И с этими словами Андрей показал Пашке на планшет, висевший на стене, напротив Пашки, на котором сангиной был нарисован портрет Исполнителя.
  Пашка впопыхах его даже не заметил, а теперь впился в него глазами и долго молча изучал. Потом сказал: знаешь, Андрюха, в общем, и целом - он. Вот только глаза. Глаза у него немножечко другие. Я даже не могу сказать какие, но другие, это точно. Знаешь, про кого другого я бы смог, сказать какие. Ну, там: веселые, добрые, злые, сердитые и так далее, а про глаза его, не могу. Только знаю, что другие и все тут... не знаю, как сказать, более осмысленные, что ли?
  - Тут я с тобой не могу не согласиться - здесь глаза действительно не его. Я над этими глазами больше всего бился, а так ничего и не получилось. Понимаешь, в его глазах можно увидеть одновременно всё - от самой лютой, все испепеляющей ненависти, до самопожертвования во имя самой возвышенной любви; от рождения Вселенной, до ее гибели, одним словом, в его глазах можно увидеть саму Любовь, рождающую Жизнь. Я даже было, подумал, что наверно у информационного поля Земли, или там, у Вселенского Разума должны быть именно такие глаза.
  - Эко, ты хватил! Хотя, я же говорю - инопланетянин. У них там у всех такие.
  - И вот работа над этими глазами, похоже, начинает становиться смыслом моего дальнейшего существования - не обращая внимания на Пашку, продолжал Андрей - эти глаза, это именно то, что мне в жизни всегда не хватало. Особенно последние годы. Теперь я точно знаю, для чего я появился на этом свете...
  Извини, отвлекся - уж больно тему мы с тобой затронули, мне далеко не безразличную. Так, что касается его поиска, то я думаю, что он каждое утро, в шесть часов бегает на Петропавловке. Подгребай туда с утреца и вступай с ним в контакт, потом мне расскажешь.
  - Чудно как-то - инопланетянин, и вдруг зарядкой занимается! Так сам-то, что ж, не пойдешь, что ли?
  - Ты знаешь, Паш, я, если честно, то побаиваюсь с ним второй раз встречаться.
  - Ты чего, Андрюха, инопланетян, что ли, боишься?
  - Не в этом дело. Я просто боюсь - а вдруг у него во второй раз уже не будет таких глаз. И я начну сомневаться, начну думать, что таких глаз не бывает, что это все плод моего воспаленного воображения, после бессонной ночи. Что и Вселенского Разума никакого нет.
  - Стоп, стоп, стоп! Ну, начнем с того, что ты свой смысл уже обрел, и что за радость тебе его терять, не успев им вдосталь насладиться, ума не приложу. Что касается Вселенского Разума, то судьба, похоже, предоставляет тебе отличную возможность самому узнать - есть он, или нет. Знаешь, Андрюха, я тебе даже завидую. А что касается инопланетянина, то за него можешь не волноваться - он не подведет - именно такие глаза, какие ты тут мне описывал, я и сам видел, причем два раза. И оба раза накануне отлично выспался.
   Впрочем, дело твоё, я не настаиваю. Сам пойду вступать в контакт. В конце концов, ты прав, идея моя.
   Пока Пашка все это говорил, Андрей сел за письменный стол, взял из пачки листок писчей бумаги, карандаш и стал рисовать. Пашка посмотрел на друга и понял - это надолго. Тихонечко сложил фотографии обратно в сумку, повесил ее через плечо и на цыпочках, чтобы не мешать, вышел, бесшумно захлопнув за собой входную дверь.
  
  
   РАЗГОВОР С ИНОПЛАНЕТЯНИНОМ
  
  На следующее утро, в половине шестого, Пашка уже трясся от утренней прохлады, сидя в кустах, у Трубецкого бастиона Петропавловской крепости, в ожидании бегунов за здоровьем. Свежий утренний воздух бодрил, с Невы тянуло привычными запахами речной тины и мазута, и это успокаивало Пашку, вселяло надежду на успех задуманного им предприятия.
  А, вот и первые любители утренних пробежек. Искомый инопланетянин выбежал из-за угла лишь четвёртым. Пашка наставил свой фотоаппарат и несколько раз щёлкнул, теперь нужно было выйти из укрытия и войти в контакт с представителем внеземной цивилизации. У Пашки уже был придуман предлог - простите, я вас видел на выставке современного художника Сергея Чикина. Вы его поклонник, представляете, я тоже. Что, нет? А как вам вообще современная живопись? Что, никак? А какую живопись вы больше всего предпочитаете? Что, никакую? - Надо было срочно что-то придумать, и Пашкины мозги закипели. Забурлили как самовар.
  Но, к его немалому удивлению незнакомец сам приблизился к нему и заговорил первым.
  - Здравствуйте, молодой человек, вы меня искали? Как я понимаю, вам хотелось со мной познакомиться, что ж, я к вашим услугам, - он произнёс эти слова обычным, чуть хрипловатым голосом.
  Такой сценарий развёртывания событий никак не был предусмотрен в пашкином сознании, и от неожиданности слова застряли в горле у бойкого фотографа. Он оторопело уставился на "пришельца", делая безуспешные попытки заговорить, при этом рот его беззвучно открывался и закрывался как у пойманной рыбы. Наконец, сглотнув слюну, он всё же отважился спросить.
  - Вы кто?
  - Человек. Не более. Но и не менее.
  - А как же это? - Пашка протянул пачку тех самых фотографий, где у незнакомца вместо лица фигурировало белое пятно.
   - Ну, это не так сложно, как вам кажется. Впрочем, я понимаю, вас удивляют мои возможности, и настолько, что вы даже решили, что я...
  Незнакомец улыбнулся, медля с ответом.
  - Инопланетянин - подсказал Пашка, всем своим существом ощущая нелепость ситуации.
   - Да, да. И, наверное, рассчитываете сейчас услышать от меня нечто вроде того, что я здесь с особой миссией, что я должен устранить зло, которое поразило сознание землян. И что это зло способно не только погубить вашу планету, но и представляет угрозу всему живому во Вселенной. Дело в том, что планета Земля, как и любое комическое тело - живое существо. И, если очень долго насиловать планету, использовать её разум вопреки Закону Бытия, то в её сознании возникнут аномальные зоны, которые уничтожат планету, В результате того нарушится равновесие в солнечной системе, а может быть, и во всей вселенной. Миссия почти невыполнима, но тем не менее - я здесь.
  То, что незнакомец вовсю прикалывается над ним, Пашка понял, но не обиделся. Он вдруг почувствовал себя увереннее, обстановка разрядилась, скованность исчезла.
  - Ну, так вы считаете, что ничего нам не угрожает, что всё у нас в порядке? - С места в карьер атаковал он собеседника.
   - Угрожает? В каком смысле? Ах, да, агрессия, разрушение, зло... Но позвольте, такой порядок вещей существует без изменения тысячелетия, а мир, между тем, продолжает существовать. Вам не кажется это занятным?
   - Но зло, зло-то ведь существует, ведь с этим вы не станете спорить?
  - Разумеется, не стану, просто потому, что не знаю что такое Зло. Не знаю и что такое Добро. Даже что такое Жизнь точно не знаю, в абсолютном смысле, конечно.
   - Что, даже вы не знаете?
   - Ну, конечно, ведь я же не Бог.
   - Так, если в Бога верите, значит про добро и зло должны знать, в библии, кажется, про всё это прописано.
   - Библия написана для людей, это знание, которое Бог приспособил к возможностям человека, но это не знание самого Бога.
   - Шутите! Ну, а как же там всякие откровения, посвящённые и всё такое, сейчас об этом много пишут. Это тоже не настоящая мудрость?
   - О, мудрость самая, что ни наесть настоящая, человеческая.
   - Как это?
   - Попробую объяснить на примере. Есть такая легенда о том, как бог-врачеватель, будучи ещё ребёнком, встретился с царём богов, и тот, желая испытать мальчика, предложил ему отведать огненный клубень и познать мудрость богов. Мальчик-бог отведал и стал могучим и бессмертным как боги. И захотел он тогда с помощью этого клубня исцелить умирающую девушку. Но из этой затеи ничего не вышло: как только девушка прикоснулась к огненному клубню, то тотчас же сгорела.
  А мораль проста: Знание - это мы сами, насколько мы совершенные существа, настолько и совершенно наше знание.
   Ну, да, мы - умы, а вы - увы. Помню эту шутку. Одни - гении, другие обычные смертные. Кому - редька, а кому - фиалки.
   - Ничегошеньки вы не поняли: ваши гении смертны, и потому бессмертным знанием обладать не могут. А знание это, вопреки общепринятому мнению, не спрятано от нас, а свободно существует в виде потоков энергии во Вселенной. Оно рядом с нами, оно вокруг нас, оно везде. Так почему же мы его не слышим и не обладаем им?
   А очень просто: энергоинформационные потоки Вселенной являются, как бы это понятней сказать, энергиями абсолютными, что ли. Абсолютно - минус и абсолютно - плюс энергии. И чтобы их воспринимать адекватно, необходимо быть существами с соответствующим типом энергетики. А мы - люди, существа не цельные, мы и созданы в результате смешения плюсовых и минусовых типов энергий. Вот, смотрите.
  С этими словами незнакомец протянул руку, и на его раскрытой ладони начали проступать очертания светящегося шарика. Очертания становились всё отчётливее, до тех пор, пока пашкиному взору не предстал переливающейся всеми цветами радуги шар, величиной с теннисный мяч. И этот шар не лежал у незнакомца на ладони, давя на неё своей тяжестью, а как бы зависал в воздухе, вращаясь при этом вокруг своей оси.
   - Радуга! На радугу похоже! - восхитился Пашка, как зачарованный, во все глаза таращась на шарик.
  - Да, да, вы верно подметили, это основной цветовой код всего живого на Земле, и энергия человека, как венца творения, имеет тот же цветовой код, код радуги.
   Мысль о богопокинутости человека, о его одиночестве на Земле - чушь. Рука Бога постоянно протянута к нам. Как на фреске Леонардо да Винчи в Сикстинской капелле, помните? И человеку нужно всего немного: чуть-чуть приподняться, только сделать усилие, дотянуться, и почувствовать любовь Бога, постоянно обращённую к нему. Почувствовать и воочию увидеть, подобно тому, как он видит радугу на небе после грозы.
  Пашка, пропустив лирическое отступление незнакомца мимо ушей, продолжал детально рассматривать светящийся шарик. Приглядевшись повнимательней, он заметил, что поверхность шарика не однородная, а состоит из множества разноцветных кристалликов. Причём чередование скоплений кристаллов разного цвета происходит в непонятном, но строгом порядке. На это он и указал своему странному собеседнику.
   - Это энергетическая модель человека - пояснил тот
  - Вы видите как в ней смешиваются оба вида энергий, где-то больше минуса. где-то плюса. Наша аура как бы рассеивает абсолютные энергии космоса и тем самым спасает нас от гибели.
   - Что, мы тоже сгорели бы? - искренне обеспокоился за судьбу человечества Пашка.
   - Нет, просто потеряли бы рассудок, или испытали бы сильнейший психический шок, это в лучшем случае. Чтобы принимать эти энергоинформационные потоки в чистом виде, нужна другая психика. И не просто тренированная, а ДРУГАЯ, новый уровень сознания.
  Шарик на ладони незнакомца начал постепенно тускнеть, пока не исчез полностью. Пашка почти не заметил этого, так как сосредоточенно о чём-то размышлял. Казалось, его мучили какие-то сомнения, которыми он однако не решался поделиться с собеседником .
   - А что, существа с абсолютной энергией существуют во вселенной? Или их вообще не может быть? - как-то нерешительно спросил он, наконец.
   - По крайней мере, нечто похожее существует в нашем сознании: это то, что мы называем демонами и ангелами.
   - Что же получается: если они совершенней нас, значит мы, если будем развиваться, можем в один прекрасный день превратиться в ангелов, а может, кое-кто и демонами станет, так что ли?
   Не стоит тревожиться по этому поводу: ни то, ни другое человеку не грозит, как бы он ни старался раскачивать своё сознание в ту или иную сторону. Человек - не ангел, но и не демон, он, если хотите, третий вид, способный объединить в себе достоинства первых двух: силу - одних и духовное единение с Богом - других. Вероятно, именно поэтому он - любимое дитя Бога.
   - То есть вы хотите сказать, - начал было свои рассуждения Пашка, но незнакомец его перебил.
   - Я хочу сказать, что эволюционные возможности человека далеко ещё не использованы полностью. Вот вы, наверное, думаете, что эволюция человека закончилась, как только у его предка отвалился хвост, и он начал прямо ходить: Уверяю вас, это заблуждение. Эволюция со всеми своими жесткими и драматическими законами продолжается, но, так сказать, внутри нас, не заметно для нашего глаза и соответственно для нашего ментального восприятия.
   Значит, все проблемы на Земле можно решить только одним способом, изменить самого человека?
   - В принципе, в своих умозаключениях вы на правильном пути, только наивно думать, что изменение сознание человека - вещь простая и только исключительно от воли его и зависящая. Увы, на самом деле, качественное изменение сознания - глобально непростая вещь, и от воли и желания человека тут мало что зависит (я имею в виду ментальное понимание воли: захотел - сделал и пр). Тут без воли Бога дело не обходится. Можно это назвать проявлением закона Вселенной или ещё как-то, кому как нравится, но факт остаётся фактом, толчок для эволюционного развития человека даётся извне.
   Понять действие этого эволюционного механизма мы не в состоянии, и воспринимаем его проявления как наказания за наши грехи или что-то вроде этого.
  При этом мы постоянно хнычем и ропщем на Бога, упрекая Создателя, что он якобы не внемлет нашим докучным мольбам, не слышит нас. А ведь договориться с Творцом не можем только по одной простой причине: мы разговариваем с ним на разных языках, причём буквально на РАЗНЫХ.
   - Как это, на разных? - не понял Пашка.
   - Язык Бога - это язык Любви, универсальный энергоинформационный язык системы под названием Вселенная.
   - Ха, любовь это чувство, а не язык информатики.
   - Любовь - это совершеннейшее состояние открытости, и полнейшего восприятия информации Вы отождествляетесь с источником и принимаете информацию не опосредовано, через логику, анализ и прочее, а прямо и практически мгновенно.
   Значит, наплевать на технологии, науку, политику и прочую лабуду, а просто возлюби ближнего, и дело в шляпе?
  Пашка начал потихонечку злиться, ему казалось, что незнакомец уходит от главной темы их серьёзного разговора и впадает в какую-то кисло-сладкую метафизику. Однако незнакомец нисколько не смутился и никак не отреагировал на колкость. Он только как-то странно посмотрел на Пашку, как показалось бойкому фотографу чуть устало и даже как будто грустно.
  - Это невозможно, - тихо произнёс он, - потому невозможно, что ближние - это в первую очередь мы сами, а себя мы любить не умеем. Мы себя балуем, ублажаем, потакаем, боимся, ненавидим, боремся с собою, но не любим. Иначе все люди были бы согласны с собой и жили бы в гармонии, а ведь этого нет. В сущности, современный человек - очень несчастное существо.
  - Подождите, подождите, как это вы там сказали: ближние - это мы сами? Что-то я не понял - бесцеремонно перебил его Пашка, пропустив мимо ушей меланхолическую сентенцию своего собеседника.
   - Теперешнее наше сознание настолько несовершенно, что существовать мы может только как единый организм - человечество. Поясню: На уровне энергетики все мы, как в лягушечьей икре, существуем вместе: и живущие, и жившие, и ещё не рождённые, все мы существуем в энергоинформационном поле Земли.
  - Конечно, всё это очень интересно - произнёс Пашка с несвойственной ему задумчивостью. Но ведь мы всё-таки в ответе за землю перед потомками, мы ведь должны сохранить всё это: леса, моря, реки, птиц, зверей, ну, всё, словом. А как это сделать, неизвестно, законов Космоса, как вы говорите, мы не знаем. Что же тогда будет? И что же нам делать?
   - Как всё-таки интересно устроен человек: стоит ему только всерьёз задуматься о важных вещах, как тут же его сознание натыкается на мысль о необходимости помощи со стороны того, кто этот мир создал, и кто по-настоящему в ответе за него. Мы своевольничаем в доме, который не построили, забыв о его хозяине и даже не пытаясь с ним объясниться. На его языке, заметьте. Как же без этого возможно что-то решить?
   За разговором они не заметили, как вышли к тому месту, где стоял припаркованный Пашкин автомобиль.
  Только сейчас Пашка заметил, что всё ещё держит в руках фотоаппарат, он не только напрочь забыл применить его по назначению, но даже убрать. Почти машинально он начал засовывать его в сумку, висевшую у него через плечо, что-то мешало упаковать фотоаппарат правильно. Пашка заглянул во внутрь и увидел бумажный пакет, похожий на заказное письмо, точно такие присылали к ним в редакцию авторы статей и небольших рассказов.
  Откуда он взялся? Этого Пашка не знал. Он стал рассматривать пакет. Надеясь обнаружить хоть какую-нибудь подсказку в виде адреса или надписи. Никакой надписи не было, пакет был не запечатан
  Тут он вспомнил о собеседнике, (может, тот что-нибудь знает о письме?), поднял голову и уже хотел задать свой вопрос, но с изумлением обнаружил, что рядом никого нет. Его собеседник бесследно исчез. А был ли вообще этот незнакомец, или ему это только почудилось? - забеспокоился Пашка. Этот впрос так и остался в его взбаламученном сознании без ответа.
  Уже сидя в машине, он раскрыл пакет и вынул из него несколько листков машинописного текста. Это был какой то непонятный список следующего содержания:
  Северов Аркадий Михайлович - капитан КГБ
  12. 06..93 спрыгнул с железнодорожного моста под проходящий товарный поезд на станции Пестово, Новгородской области.
   Проходил медицинское обследование в НИИ, п/я. Љ 583461.
  
  Скобцев Юрий Петрович - л-нт КГБ, мл. научный сотрудник НИИ п/я Љ 583461.
   17.07.93 повесился в казино "Колесо Фортуны". Проходил медицинское обследование по месту работы.
   Силантьев Денис Викторович - ст. л-нт КГБ .
  Проходил медицинское обследование в НИИ, п/я Љ 583461. Через неделю после обследования бросил свою молодую жену и ушёл к женщине на десять лет старше его, проживавшей вместе с сыном восемнадцати лет.
   24..07.93 захватит в заложники участкового милиционера, который придёт к сыну этой женщины, погибнет во время штурма квартиры отрядом ОМОНа.
  Снегирёв Антон Глебович - ст. л-нт КГБ, старший научный сотрудник НИИ п/я Љ 583461
  07.08.93 самовольно покинет пределы города, выехав в Ярославскую обл. с целью навестить больную мать. Назад не вернётся. Проходил мед. Обследование по месту работы.
  
  Кутепов Всеволод Вячеславович - ст. л-нт КГБ,
  11.08.93 уходя от преследования сотрудников ГАИ, не справившись с управлением, погибнет врезавшись в дерево.
   Проходил мед. обследование в НИИ, п/я Љ 583461.
  
  Пашка повертел список в руках, ничего не понял, сунул его в конверт и тронулся с места.
  
   ЖЕРТВЫ ЭКСПЕРИМЕНТА
  
   Юрий Скобцев был из детдомовских. Его отец погиб при тушении лесного пожара, случившегося поблизости от их рабочего поселка, когда Юре, было, пять лет.
  Мать долго не могла оправиться от этой потери и запила. Сначала, по чуть-чуть, так, чтобы соседи не заметили. Она была гордая женщина и не любила, когда ее жалеют. Она и так с трудом сносила сочувственные взгляды знакомых, замолкающее веселье какой-нибудь компании, при ее приближении, жалостливые знаки внимания, в виде мелких подарков, якобы для сынишки, расцениваемые ее, не иначе, как подачки. Нет, для ее характера это было слишком тяжело.
  Потом страх перед соседями как-то сам собой прошел, и она уже не опасалась появиться перед ними в легком подпитии, думая, что никто ничего не видит. Но главное, она перестала ценить и уважать своих соседей и знакомых - этих никчемных людишек с их фальшивой жалостью, которые никогда не смогут вернуть ей ее мужа. Единственно, на что они способны, так только на сочувствие из приличия.
  Но люди все видели, да молчали, лишь качая головой. Да и что они могли ей сказать, если, по большому счету, она им была совсем чужая. Петра, ее покойного мужа, они знали с детства, а ее он вместе с сыном привез совсем недавно, буквально накануне своей трагической кончины, так, что она даже подругами по настоящему не успела обзавестись - все дома, да дома.
  Потом денег на выпивку стало катастрофически не хватать, и из дома стали исчезать кое-какие вещи, в основном Петра, которые она продавала практически за бесценок, лишь бы хватило на бутылку. Эта коммерция сблизила ее с такими же горе коммерсантами, и вот тут-то и началась ее разгульная пьяная жизнь. Она либо приводила кого-нибудь домой, а то и целую компанию, то сама могла пропадать по нескольку дней кряду, совершенно забывая, о сыне, находясь, теперь уже постоянно, в пьяном угаре.
   Хорошо, что соседи, как могли, заботились о маленьком Юре, где присмотрят, где подкормят, а то и на ночь пустят, но и их милосердное терпение было не безгранично. Сама же мамаша стала все чаще и чаще попадать в поле зрения милиции, так как, напившись, как правило, начинала сильно буянить, тем самым, проявляя свою накопившуюся обиду на всё и всех. Но участковый всякий раз ограничивался только предупреждением. Была бы она бездетная, так быстро бы загремела в ЛТП, а тут возни с ее малышом получается больше, чем с ней самой - оставалось всем и участковому, и соседям уповать на небеса и ждать чуда.
  Видимо бог услышал их молитвы и однажды, во время очередного такого буйства кто-то из дружков ее и порешил, не выдержав пьяной бабьей истерики с визгом и битьем пустых бутылок. Ее труп обнаружили в придорожной канаве на окраине поселка, но слез по ней, как по Петру, никто не лил, все только облегченно вздохнули. Так Юра очутился в детдоме.
  
  В детдоме Юре понравилось сразу. Там он был всегда чист, обут, одет, а главное сыт. Теперь он спал всегда в своей кроватке, а не где попало и кое-как, здесь у него наконец-то появились друзья, игры и увлечения, одним словом, в детдоме он смог зажить нормальной человеческой жизнью.
  Родителей своих он почти не помнил, поэтому особенно по ним и не скучал. В его детской головке запечатлелся образ какого-то большого доброго дяди. Который приносил ему всякие гостинцы, который брал его на руки и поднимал под самый потолок так, что дух захватывало, и про которого мама говорила, что это его папа. Но он однажды куда-то ушел и больше не вернулся.
   Мама вскоре тоже куда-то исчезла, а вместо нее появилась какая-то неряшливая тетя, изо рта которой воняло жуткой гадостью. Она всегда плохо стояла на ногах, и все ругалась и кричала, после того, как выпьет вонючей жидкости из бутылки. Да еще с собой приводила этих страшных дядек. Те все время, приходя, вынимали из своих карманов смятые растаявшие конфеты, все в крошках и шелухе от семечек, и заставляли эту гадость есть. И ему приходилось это есть, под общий хохот тех небритых ужасных дядек и той кошмарной тети. Так что единственным его занятием было, либо бежать к соседям, если те еще не легли спать, либо прятаться под кроватью, дабы эти страшилы, занятые своим делом, его особенно и не искали.
  В детдоме ребята всегда на что-нибудь играли: на щелбаны, если предмет спора был не очень высоким, или на компот, если предмет спора стоил того. Позже, когда у ребят стали появляться деньги, то играли на них. Играли в карты, шашки, шахматы, домино, а то и просто в орлянку. В общем, азартные игры были обычным делом, и продолжалось это занятие до самого выпуска.
  Но помимо азартных игр у Юры очень рано проявилась любовь к математике, физики, химии, да и вообще к точным наукам, так что школу он закончил с серебряной медалью, что послужило ему неоспоримым преимуществом при поступлении в институт.
  По совету своего учителя по физике он выбрал Ленинградский Электротехнический институт, который он и закончил по специальности программиста вычислительных машин. В институте и в общежитии, где он жил, атмосфера была совсем иная, чем в детдоме, там, в азартные игры никто не играл, вот и у Юры эта дурная привычка отпала как-то сама собой. Причем отпала настолько, что он никогда и не вспоминал об этом, даже в стройотряде, или на картошке - если и брал в руки карты, то, только поддаваясь общему веселью, а уж чтобы заикнуться играть на деньги - такое и в голову ни разу не приходило.
  Еще там, в институте, способного программиста подметил Валентин Григорьевич. Юрий подходил ему не только своими неординарными способностями, но и тем, что он, во-первых, сирота - значит, случись что, а в их работе всякое случается, то проблем будет меньше. Во вторых, он детдомовец - значит, с детства приучен к подчинению старшим, к дисциплине и к казарменному быту, то есть, не капризен и не прихотлив.
  Всё это, в конечном счёте, и сыграло в пользу выбора Юры для работы в отделе генерал-майора Матвеева. Так Юрий Скобцев, дипломированный программист, очутился в отделе. Шёл 1990год.
  Тягу к азартным играм Юра почувствовал сразу же, после какого то планового, как ему сказали, медицинского обследования. Его пригласили в кабинет, расположенный в другом крыле их здания, уставленный всевозможной радиоаппаратурой. Юре многое из аппаратуры было знакомо - генераторы и усилители частоты, осциллографы и прочее, но были, как он заметил, и приборы совершенно ему неизвестные. Его усадили в кресло, надели на голову колпак, от которого шла паутина тонких проводов, сделали внутривенный укол, после чего он отключился.
  Примерно через час, когда он пришёл в себя, ему сказали, что он свободен и может приступить к своим обязанностям.
  Казалось бы, обычное дело - ну, проверяет начальство, что-то там в его башке - в конце концов, это их право, и он худо-бедно офицер, и должен понимать, где работает. Но в башке у него, похоже, всё в порядке, иначе давно бы вылетел из Конторы, как пробка их шампанского. Странность другого рода стал замечать за собой Юрий - он потихонечку снова стал поигрывать. Им снова стал овладевать тот бесшабашный азарт, который сопровождал всё его детство. Там, в детдоме, рассуждал Юра с позиций прожитых лет, такое положение, пожалуй, было не только оправдано, но просто необходимо. Но сейчас, когда необходимость в этом давно отпала, это выглядело, по меньшей мере, странно. И, тем не менее, он снова начал играть.
  Началось всё с невинного пари, которое он заключил со своим сослуживцем, по поводу результатов футбольного матча. Правда "Зенит" тогда сыграл в ничью, но этот спор послужил толчком к тому, что в их группе стали следить за событиями футбольного чемпионата. Была даже составлена турнирная таблица и таблица ставок. Ставки, правда, были не велики, да, в конце концов, не в них дело - практически вся группа была охвачена азартом. Но больше всех, этой страстью горел сам Юрий. И на его работе, как он заметил, это никак не сказывалось, напротив, работать он стал, на удивление, больше и качественно лучше.
  Но одним футболом всё не ограничилось. Каждый вечер после работы он шёл теперь в парк, что находился неподалёку от его дома, где по вечерам собирались шахматисты-любители, и там играл допоздна на небольшие ставки.
  Там, как в детдоме, ему важен был не сам шахматный процесс, с его замысловатыми ходами и комбинациями, ему был важен диалог с партнёром, который выражался не в словах, а в передвижении фигур по шахматной доске. Когда в том, или ином ходе прочитывалась целая история, которую, порой, просто невозможно поведать простыми словами. Важен был сам спор, сам азарт, который его при этом охватывал - это ему напоминало детство, за шахматами он отдыхал.
   Игральные автоматы он поначалу игнорировал: не нравились они ему совсем. Там, несомненно, был азарт, но не было живого общения с партнёром, не было живого диалога, как ему казалось. Но однажды он решил сыграть, и вскоре почувствовал, что был не прав на этот счёт.
  Диалог был, только диалог с машиной и с неглупой машиной, и этот диалог, ему технарю, показался куда интересней, чем диалог с хорохорящимся пенсионером в парке на лавочке или страсти доморощенного футбольного тотализатора.
  То ли дело автоматы! В том зале, куда он теперь ходил постоянно, он знал каждый автомат. Он их воспринимал, как вполне живые существа. Он про каждый мог написать целый роман. Потому что он каждый автомат успел прочувствовать, осознать кто чем дышит, у кого какие проблемы, недомогания, радости, потери и приобретения - он познал душу каждого.
  Заходя, он с каждым автоматом, мысленно здоровался, и сразу видел, кто сегодня в каком настроении, кто готов к диалогу с ним, а кому сегодня лучше отдохнуть от напряжённой работы. Кто с нетерпением ждёт с ним встречи, а кто до сих пор дуется на него за прошлое своё фиаско.
  Но и там очень быстро ему надоело. Познав эти простенькие машины, он мог легко их обыгрывать, и, обыгрывая, он начал чувствовать, будто обыгрывает ребёнка. И это не прибавляло ему радости. Теперь он всё чаще и чаще начал поглядывать на казино, что сверкало по вечерам заманчивыми огнями.
  И однажды он решился. Сорвав с автоматов крупный куш, он отправился в казино. Внутреннее убранство поразило его своим не бутафорским великолепием. Вышколенная охрана, как он заметил, работала ещё лучше, чем их собственная, в отделе. Но сами игроки его разочаровали - они были какие-то пассивные, ко всему равнодушные, и было даже как-то непонятно, зачем они вообще пришли в это царство игры, в этот храм азарта.
  Игру в покер с крупье Юра отмёл сразу - он с первого взгляда понял, что ему придётся иметь дело с профессионалом высокого класса, и что его, не владеющего всеми премудростями этой игры, шансы на выигрыш будут равны нулю, поэтому всё своё внимание он сосредоточил на рулетке.
  С первых ставок Юра почувствовал, что, наконец-то ему достался достойный соперник, который постоянно хитрил, ловчил, предлагал Юре всё новые и новые условия пари, прикидывался побеждённым, и тут, же быстро встав на ноги, снова ввязывался в борьбу. Порой Юре казалось, что он наконец-то нащупал его слабое место, но непонятно как, это слабое становилось, напротив, его самым сильным местом. Юра менял тактику, теперь он навязывал партнёру свою игру, и казалось, тот повинуется ему какое-то время, но, почувствовав, что Юра расслабился, тут же наносил ему сокрушительный удар.
  За игрой он забывал обо всём на свете, все мысли и чувства его были поглощены только игрой. Такого мощного диалога, такого упоительного азарта он ещё не испытывал нигде и никогда. Одним словом, рулетка заменила ему всё - друзей, жену и детей, домашний очаг, но только не работу, работа по-прежнему оставалась для него величиной постоянной и незыблемой.
  Отныне его свободное время планировалось следующим образом: после работы Юра забегал в зал игровых автоматов, срывал свой "Джек-пот" и мчался на встречу со своею рулеткой. Теперь игровые автоматы он не рассматривал в качестве несмышлёных детей, которому должно быть совестно обманывать взрослому дяденьке, теперь он их рассматривал как своих вассалов, которые просто обязаны платить ему дань за то, что он оказался их умнее и совершеннее.
  Но однажды произошло непредвиденное - автоматы взбунтовались. Его автоматы, которых Юра любил, как собственных детей, и которые, как ему казалось, всегда отвечали ему взаимностью. И не кто-то один из них и даже не два, хотя и раньше бывало, что кто-нибудь начинал капризничать, выражая свое недовольство по какому-нибудь пустяку, нет, взбунтовались все сразу.
  Юра почувствовал это, как только вошел в зал. Он их не узнал, как будто их всех подменили. Они не желали отвечать Юре на его приветствие, нахально пожирали его жетоны, не давая ничего обратно, они просто издевались над ним, они его ни во что не ставили. И это было не столько обидно, сколько непонятно. А главное за что?! Юра не знал, что владельцу автоматов надоел этот везунчик, который почти каждый день обирал его на очень приличную сумму, и он заменил во всех автоматах программы.
  Два дня Юра ходил сам не свой. Он не представлял, как ему жить дальше, где теперь он сможет брать деньги для того, чтобы раскрыть, наконец, тайну магического колеса, которая была почти у него в кармане. Ведь, он уже, он это отчетливо чувствовал, что-то нащупал, что-то неуловимое, что еще пока даже трудно выразить словами, но это что-то уже сидело в нем, ожидая дальнейшего своего разрешения.
  Для этого Юре не хватало самую малость - немного денег. И он решил пойти на хитрость, даже на обман, хотя раньше никогда не опускался до вранья. Но, как говорится, голод не тетка, а уж с тем душевным голодом, понастоящему душившим его, с той страстью поскорей познать тайну рулетки, он уже справиться никак не мог.
  Вместе с ним работал один состоятельный молодой человек, к нему-то Юра и обратился с просьбой одолжить немного денег, якобы на ремонт в его квартирке и на покупку новой мебели. Мол, он уже серьезно начинает задумываться о женитьбе, а в его халупу просто стыдно приличную девушку привести...
  Состоятельный молодой человек похлопал Юру по плечу, сказав: Ну, ну - дело молодое - и одолжил Юре денег, в размере десяти Юриных окладов, по дружбе, под небольшой процент.
  В этот вечер рулетка была Юре более чем благосклонна, казалось, она была несказанно счастлива вновь увидеть Юру после долгих - целых три нестерпимо долгих дня! - разлуки. Она вертелась, изворачивалась, не зная, как Юре угодить, подставляя ему то один свой лакомый бочок, то другой. Юру это премного растрогало и осчастливило. Он, наконец, познал тайну этого волшебного колеса. Он вдруг в рулетке ясно увидел женщину - хитрую, коварную, кокетливую, веселую, добрую, ласковую, нежную, но, по сути своей, очень одинокую и тем очень несчастную. Ее просто некому любить, ее просто необходимо кому-нибудь любить, и тогда она ответит ему тем же - понял Юра. И я, кажется, в нее давно влюблен, и она сама давно это видит, просто до сих пор она проверяла мои чувства, боялась открыться первой, и, наверное, правильно делала - доверяться в таком важном деле первому встречному не стоит.
  Но сегодня наконец состоялось наше объяснение в любви, и она доказала мне, что отныне она мне полностью доверяет, что теперь она моя вся без остатка. С этими мыслями Юра поставил на кон все, что у него было и... проиграл.
  Такого низкого коварства. Такого изощренного удара в спину Юра никак не ожидал. Он медленно встал из-за стола, глаза застилала пелена необъяснимого. Н ватных ногах, натыкаясь на встречные предметы и людей, он добрался до туалета. Там никого не было.
  Как жить дальше, кому и во что верить и стоит ли вообще жить. Юра не отдавал отчет ни своим мыслям, ни тому, что он делает. Он даже не заметил, как руки, помимо его воли, сами стянули с шеи галстук, привязали один конец к трубе, проходившей под потолком, на другом завязали петлю; как голова сама просунулась в эту петлю, и для этого ему пришлось встать на небольшой приступочек у пола. Все - в этой жизни он уже сделал все, что мог. На то, чтобы совершить еще что-либо в жизни, у него уже больше не было ни сил, ни желания, а главное понимания - для чего. Его тело повисло на галстуке безвольной массой.
  
  В этот вечер Пашка, по заданию своего журнала, делал снимки, рекламирующие работу именно этого казино. Он, по-хозяйски разгуливая по залам, фотографировал роскошные интерьеры, счастливые лица везунчиков, коим улыбнулась Фортуна, шутя, обменивался малозначительными фразами с персоналом, рассказал свежий анекдот бармену в баре, пропустив у него соточку коньячка - в общем, работал. Администратор предоставил ему полную свободу действий, так как это был заказ непосредственно самого хозяина, поэтому настроение у Пашки было, как никогда, отличное.
  Оставив фотоаппарат в зале на треноге, он отправился в туалет, справить малую нужду, и... Весь легкий хмель и приподнятое настроение вмиг слетело, как и не было - его глазам предстал покойник, висевший на водосточной трубе. Быстро собравшись, он оценил ситуацию и сенсационность того материала, что сама шла к нему в руки. Пашка достал из кармана своего замшевого пиджака небольшую "мыльницу", которую всегда носил с собой и сделал пару снимков. Потом, убедившись. Что всё кругом тихо, он подошел к висевшему телу и охлопал его карманы Во внутреннем кармане прощупывался предмет, судя по размерам, походивший на удостоверение личности или пропуск. Быстро вынув его, Пашка прочитал: Скобцев Юрий Петрович - младший научный сотрудник НИИ п./я Љ583461. Пашка быстро вложил удостоверение обратно в карман и, так и не справив малой нужды, поспешил к охраннику, сообщить о случившемся.
  Скобце, Скобцев, Юрий Петрович - вспоминал Пашка почему-то знакомую фамилию, скручивая фотоаппарат с треноги и убирая всё это оборудование в сумку. Ну. Конечно, это же одна из фамилий списка, который подсунул ему Инопланетянин! Кажется, именно он должен был повеситься, а может, и не он - надо будет заглянуть в этот список. Слава богу, кажется он не успел ещё его выбросить.
  Убрав аппаратуру, Пашка снова отправился в туалет, ибо организм настойчиво требовал своё, но к его удивлению в туалете всё было так, как и должно быть - заходили посетители, делали своё дело, переговариваясь о чём-то своём, будто пять минут назад никто не висел здесь на своём галстуке
  Не было ни милиции, ни экспертов, ни санитаров в белых халатах и с носилками - не было ничего, что как-нибудь мог8ло напомнить о случившемся. Создавалось впечатление, что всё это Пашке привиделось, и он уже сам начинал сомневаться - а было ли? Но вежливый мужчина, совершенно незапоминающейся наружности, осторожно взял Пашку за локоть и отвёл в сторону.
   - Это вы первым обнаружили - на мгновение мужчина замялся - случившееся?
   - Да, я, только... - начал было Пашка.
   - Остальное уже не ваша забота - жёстко прервал его тот
  - Забудьте обо всём, что вы здесь видели. Вы меня поняли? Забудьте! Надеюсь, вы с дуру не стали его фотографировать?
  - Да, нет, мой фотоаппарат остался в зале - не моргнув глазом, соврал Пашка.
   - Ну, что ж, беседа, можно сказать, с вами проведена, так что теперь ваша судьба и ваше спокойствие будут зависеть от вашего благополучия - вы всё уяснили?
  - Пашка кивнул головой - он уже понял, с кем имеет дело, и лезть в дела Конторы Ника не входило в его планы.
  
   Придя на квартиру, которую Пашка купил под лабораторию, и, отыскав тот список, он пробежал его глазами. Так, Северов, капитан, 12.06.93 спрыгннул под поезд - надо будет проверить. Дальше, Скобцев Юрий Петрович 17.06.93, а сегодня? - сегодня как раз семнадцатое, ноль седьмое. Всё сходится - именно Скобцев, Юрий Петрович, младший научный сотрудник НИИ п./я Љ583461, и именно в туалете казино "Колесо фортуны". Пашка стал внимательнее вчитываться в этот непростой документ.
   Первое, что бросалось в глаза, это то, что все люди списка были людьми Конторы, и что все они прошли какое-то медицинское обследование, после которого у доброй половины башню, похоже, напрочь снесло. Ну, а если ещё не снесло, так снесёт со дня на день, это уж как пить дать. С одной стороны это отличный материал для статьи, а то и не одной. Статьи, по большому счёту, ничем не уступающей по важности контакту с инопланетянином. Ведь это только подумать - проникновение в секреты Конторы. Да из этого материала такую бомбу можно сляпать, что, мама, не горюй!
   А вдруг всё это только розыгрыш того весёлого инопланетянина, или провокация вражеской разведки, с целью внести в наши стойкие ряды панику? А что? Подсунули ему, лицу нейтральному, связанному с прессой, списочек, затем, согласно ему, толкнули под поезд одного. В указанное время и в нужном месте, повесили другого - и нате, кушайте сенсацию, а заодно трепещите перед чудовищным изуверством тайной власти.
   Стоп. Ну, допустим толкнуть под поездь они могли, могли и повесить - у них не заржавеет, Но дальше-то! Вот, хотя бы этот Силантьев - тот, что поменял молодую жену на зрелую вдову со взрослым сыном в придачу. Что ж редко, но вполне может быть. Я и сам одного такого знал - его всё больше к зрелым и даже перезрелым женщинам тянуло, а нормальных девчонок он просто не замечал.
   Потом он должен будет взять в заложники участкового - такой сюжет никакие спецслужбы не в силах срежиссировать - кишка тонка. Или, к примеру, этот Снегирёв - забьёт на службу свой мощный болт, какой только положено иметь старшему лейтенанту войск КГБ, и в самоволку отбудет к больной маме, - нет, тут ЦРУшники тоже отдыхают.
   Одним словом, весь этот списочек больше смахивает на правду, чем на неправду, и ясно, что в подвалах Конторы проводятся какие-то опыты над людьми. Сначала над своими, а там глядишь... Всем в обязательном порядке необходимо сделать прививки от чёрной оспы, или пройти медосмотр или ещё что-нибудь в этом же роде. И снова получаем общество равных возможностей, устремлённое в светлое будущее.
   Статья нужна, она просто необходима, но только не такая, которая посеет панику. Нет, необходима статься, раскрывающая коварные замыслы Конторы - ведь нельзя же пускать всё это на самотёк. Я себе потом сам никогда не смогу простить - знал и ничего не предпринял. И пошёл этот невзрачный со своими предупреждениями, в конце концов, во времена гласности живём, хватит нам блеять баранами, давно пора и взвиться орлами. Теперь я, кажется, начинаю понимать, что хотел сказать нам инопланетянин.
   И, окрылённый ответственностью за всё человечество, Пашка взял из бара початую бутылку армянского коньяка, плеснул себе немного в бокал, пригубил и позвонил жене.
   Натуля! Ты ещё не легла спать? Меня ждёшь? Не жди, дорогая. Я у себя в мастерской, надо поработать. Представляешь, материал попался интереснейший, сенсацией пахнет, ей богу. Так что буду поздно, не жди. Завтра подскочу к тебе в офис: нужно посоветоваться, это очень важно. Нет, это не телефонный разговор. Ну, пока, дорогая, приятных тебе сновидений.
   Что ж, все неотложные дела на сегодня сделаны, самое время заняться спасением человечества. С этими мыслями Пашка занялся проявкой плёнок, отснятых за этот вечер.
  
   * * *
   На следующий день Пашка первым делом наведался в Пресс. Службу ГУВД, где у него были старые знакомые. Там он попытался разузнать что-нибудь по поводу происшествия на станции Пестово, Новгородской области, от 12.06.93г. Через некоторое время ему подтвердили, что действительно некто Северов Аркадий Михайлович утром 12-го июня, на станции Пестово Новгородской области, спрыгнул с железнодорожного моста под проходившим товарный поезд. Личность погибшего была установлена в результате следственно-розыскных мероприятий, которые вскоре однако пришлось свернуть, так как дело это было взято под контроль спецслужбами. На этом информация обрывалась, что-нибудь узнать подробнее не представлялось никакой возможности.
   В принципе Пашке этого было вполне достаточно. Он оставил ребятам несколько бутылок пива, ещё раз поблагодарил за помощь и отправился в офис к своей дрожащей половине, по которой даже успел соскучиться.
   Вместе с супругой они заперлись в её кабинете, и Пашка, вначале в двух словах, потом, видя интерес Натальи, более основательно изложил ей суть дела, не забыв включить и свои соображения, и свои намерения поделиться этой информацией с общественностью. По её лицу Пашка понял, что последняя идея ей не очень понравилась.
   - У тебя, Паша, удивительная способность влезать время от времени в какое-нибудь дерьмо - сказала она, проанализировав ситуацию.
   Ты сам подумай, против какого ветра ты вздумал ссать? Даже не ветра, урагана, который тебя сдует, как пушинку, не оставив о тебе даже маломальского воспоминания. Тебе, что Паша, не дают покоя лавры тех журналистов, которые уже сложили свои головы на плахе Отечества, потому что имели слишком длинные носы? Ты что, возмечтал о посмертной славе?
   - А ты считаешь, что было бы лучше закрыть на всё глаза, и катись всё к той самой маме, главное, что меня это никак не касается!? Пока не касается, пока мы сыты и живём в достатке. А завтра? А наши дети? Если родятся, то кому потом будут говорить спасибо за счастливое детство, опять партии или какому-нибудь товарищу Сталину? А может, папе с мамой, когда узнают, что те не уберегли их от этой партии и от этого товарища Сталина? А по поводу урагана, то я и сам понимаю, что дело не простое, потому и пришёл к тебе за советом, как человеку опытному в таких щекотливых делах.
   - Ладно, Паша, убедил, оставь мне свои материалы, я подумаю. Что можно будет сделать. Чтобы и будущее поколение спасти и самим в живых остаться. Только умоляю, сам без меня ничего не предпринимай, договорились?
   - Идёт, без тебя не буду.
  Пашка оставил у неё на столе всё, что имел для будущей сенсации: фотографии повешенного, справку из пресс. службы ГУВД и ксерокопию списка Инопланетянина, которую он заблаговременно сделал у себя в мастерской. Также передал ей пачку фотографий, которые он успел нащёлкать в казино, представляющих это милое заведение в расчудесном свете, чмокнул в щёчку свою умницу жёнушку, и убежал по своим делам.
  
  Пашка, придя вечером в свою мастерскую, каким-то шестым чувством понял, что здесь без него кто-то побывал. Хотя все вещи как будто были на своих местах, дверной замок в порядке, но всё-таки что-то было не твк, как всегда, чего-то не хватало, или напротив, появилось что-то лишнее, чья-то аура, кого-то чужого витала по квартире.
  Ключи от мастерской были только у него, жена отказалась иметь дубликат ключей у себя, чтобы Павел не чувствовал себя подкаблучником, жена которого контролирует каждый его шаг, суёт нос в его дела и втихаря роется в его карманах. Наталья доверяла ему, зная, что Павел более одержим работой, чем праздными приключениями и попойками. Так думал Пашка, по крайней мере, ему в это хотелось верить, и его жена - в общем-то, не глупая женщина, делала всё для укрепления этой уверенности. Так что Наталья, без его ведома, просто никак не могла здесь побывать, хотя бы их соображений этики.
  Тогда кто? Воры? Но уж больно аккуратные воры - всё на своих местах , и замки не взломаны. Поживиться тут, конечно есть чем - одна аппаратура чего стоит! Но, всё на месте - значит не воры. Остаётся только тот невзрачный со товарищи - они могут. Всё-таки не поверил мне, что я не фотографировал - вот что значит профессионал!
  Пашка кинулся к плёнке, на которой был заснят повешенный Скобцев - плёнки нигде не было. Позже он обнаружил, что и список Инопланетянина тоже пропал.
  Всё, весь план спасения человечества полетел к чёртовой бабушке. Теперь у него не осталось ничего, чем бы он смог, хоть как-то подтвердить свои опасения, ни единой зацепочки. А без доказательной базы ни один уважающий себя редактор не станет с ним даже разговаривать на эту тему. Что, скажут, контуженный афганец сиганул под поезд? - Печальный факт, но при чём тут Контора? - Да мало ли их после войны со сломленной психикой! Что, говоришь, повесился кто-то, так нам про то ничего не известно, и никому не известно, и никому никогда не будет известно. Так что, уважаемый Павел батькович, всё, что вы тут нам наплели, безумно интересно, только мы не занимаемся научной фантастикой, мы орган информационный, мы снабжаем наших читателей только достоверной информацией, и только основанной на реальных фактах подкреплённых неопровержимыми доказательствами. И нам совсем не улыбается с кем бы то ни было потом судиться из-за ваших фантазий, а тем более ссориться с Конторой. Так что извини, приятно было пообщаться.
  В свою очередь, но только из уважения к вам и вашей очаровательной супруге. Можем обратиться в какой - нибудь независимый орган, тем более, что их теперь развелось предостаточно. Эти, не задумываясь, напечатают любой ваш бред,
   и никаких доказательств не спросят, только мы боимся, что ваша, несомненно исключительная и заслуживающая внимания информация, просто потонет среди всей остальной галиматьи, какую они печатают, и её просто никто не заметит. Вот и спасай после этого человечество, вот и возлюби тут этих ближних.!
  
  Да, пожалуй всё оно так и будет - решил Пашка и вдруг вспомнил - а Наталья! Ведь у неё остались фотографии того висяка и список, хоть и ксерокопия, но всё же. Он схватил трубку телефона, набрал свой домашний номер, и пока в трубке раздавались длинные гудки, приглашающие оппонента к телефонному диалогу, Пашке в голову вкралась предательская мысль - а вдруг телефон на прослушке? На том конце уже сняли трубку.
  - Алло, вас слушают.
  - Натуля! Это я. Я звоню сообщить, что уже выезжаю домой, скоро буду. Ну, всё, до встречи.
  Так оно будет надёжней, когда с глазу на глаз подумал он, вешая трубку.
  И чего это он решил предупредить меня о своём возвращении - удивилась Наталья - никогда такого раньше с ним не было.
  Уже дома Пашка рассказал жене, что в его мастерской побывали люди из Конторы., без его ведома, и забрали плёнку и список. Так что те, документы, что он накануне у неё оставил, тут Пашка понизил голос до шёпота, необходимо поскорее спрятать подальше и пока никому не показывать.
  - Дурачок - ласково проворковала жена - ты даже и не понимаешь, что своим визитом они избавили тебя от необходимости геройски погибнуть. Так что ни о чём больше не думай и наслаждайся жизнью.
  - Это не жизнь - возразил Пашка - это банальное плебейское существование. И мне, если честно, всё это скотство не по душе.
  - Не будет этого скотства, появится другое - так было, есть и так будет всегда, покуда существует государственная машина, в которой мы всегда будем лишь послушными винтиками, а если будем фордыбачить, то нас выкинуть на свалку, за ненадобностью, а на наше место придут другие, более покладистые, более послушные винтики. Ты понял, товарищ Мессия?
  А все эти жертвы благородства и альтруизма нужны лишь для того, чтобы удовлетворить сентиментальные запросы человечества. Потому что цена всех жертв во все времена измерялась количеством соплей по той или иной жертве проливаемых, и только этим количеством определялась значимость той или иной жертвы. И твою Паша жертву, человечество так же будет измерять, в соплях. В лучшем случае, благодарное человечество поставит тебе памятник, на последователей можешь не рассчитывать, дураки, очертя голову жертвующие собой к тому времени все переведутся.
  - Ты хочешь сказать, что все жертвы, во все времена были напрасны?
  - По большому счёту, да. Все преобразования, к которым они призывали человечество своим жертвоприношением, потом проходили и без них, в эволюционном порядке. А они просто страстно хотели изменить статус-кво, но сами ничего сделать не могли - вот им ничего и не оставалось, как только жертвовать собой, сгорая за идею, но это от переизбытка чувств, я думаю, от осознания своего бессилия.
  - И всё-таки они давали импульс к этим преобразованиям, указывали человечеству, на что следует обратить внимание в своём развитии, поэтому не стоит считать их жертвы напрасными. Так что любое жертвоприношение можно считать обязательным элементом эволюции, начиная от древнейших времён и кончая коммунистами, которые принесли на жертвенник Отечества идею всеобщего счастья.
  А сейчас, когда тоталитарный режим доказал всем свою несостоятельность, когда он уже изжил себя, то понятное дело, что кремлёвские пердуны, не представляющие себе, как можно жить по другому, идут на крайние меры. Идеей светлого будущего коммунизма уже никого не прельстишь, остаётся только одно - искусственное промывание мозгов. Искусственно создавать рабов, которые снова будут работать за миску баланды, закрывать своей грудью всякие амбразуры, теперь уже даже не спрашивая разрешения на то или иное действие, покорно ожидая приказа, и при этом считая себя самыми счастливыми людьми на свете. Нет уж, хватит! Всю эту тоталитарную сволочь пора добить окончательно, а то они, глядишь, и ещё чего-нибудь выкинут, похлеще этого. Пойми, за державу обидно.
  - Может, ты и прав. Но почему этим козлом отпущения должен стать именно ты? Почему именно ты должен пострадать за всё человечество?
  - Так ведь сама себя жертва никогда не выбирает. Во все времена Бог сам выбирал себе жертву, а мы лишь послушные рабы его.
  - Не знаю, как ты, а я лично не хочу быть чьей-то рабой, даже твоего бога.
  - Вот видишь, и ты тоже не хочешь стать чьей-то рабой, даже Бога. И уж если существует такая опасность, то не лучше ли было бы придушить эту заразу в зародыше, ведь потом это будет сделать труднее. Да и жертв будет гораздо больше.
  - Так ты всё-таки решил идти напролом, до конца, а теперь ещё и воображаешь, что на это тебя сам Бог избрал?
  - Бог, не Бог, а надо действовать. Да и кто, если не я?
  - Спаси сначала себя. А уж потом спасай человечество.
  - Странно, ты уже вторая, кто мне об этом говорит.
  - А кто был первый?
  - Инопланетянин.
  - ?!
  
   * * *
  
  Валентин Григорьевич сидел за столом в своём кабинете, обхватив голову руками. Перед ним лежали фотографии повесившегося Скобцева и какой-то странный список. Который сейчас занимал его больше всего.
  Если верить этому документу, то Серов и Скобцев не единственные, кто не уложился в рамки заданной программы эксперимента. Но откуда этот список мог взятся у какого-то фотографа? Эксперты, обследовавшие список сообщили, что напечатан он был по времени между этими двумя самоубийствами. В то. Что там имели место именно самоубийства, полковник нисколько не сомневался. Значит, тот, кто владеет этой информацией, может заглядывать в будущее, а, значит, и в настоящее. Возможно, для него вообще не существует грифа "совершенно секретно". Он ведь указывает не только сам факт происшествия, но и называет фамилии, звания, место работы, то есть номер их института, о существовании которого не всякий даже в главке знает. А главное внятно даёт понять, что виной всех этих несчастий является некий мед. осмотр, о котором знал только очень ограниченный круг специалистов их института. Ну, допустим, что кто-то из своих и мог проговориться, но только о том, что уже произошло, и уж никак о том, что ещё не произошло. Так что все они отпадают.
  Полковника пугала сама мысль, что над ними есть какая-то сила, которая способна ими управлять. Фотограф? Нет, похоже, его просто использовали в тёмную. Тогда что же это, или уж скорее кто: группа, или один человек, и что за удивительные возможности у этого одного? Мысль об использовании противником паронормальных способностей не показалась полковнику столь уж фантастической. По роду своей деятельности он в последние годы был знаком не понаслышке с деятельностью отечественных колдунов и магов. Но полковник отдавал себе отчёт, что никто из известных ему экстрасенсов, проделать такое даже в мыслях своих не может. Да они даже погоду на завтра предсказать не могут, не то чтобы что-то. А может, он кого-то проглядел? Остаётся одно, надо срочно выходить на контакт с этим "чародеем", так уже полковник мысленно окрестил кудесника.
  И ещё Валентин Григорьевич, умом профессионала понимал, что вся эта игра Чародеем затеяна не спроста, что за всем этим кроется какое-то продолжение, вот только какое? А раз так, то есть смысл не торопить события и немного подождать, надо полагать, что Чародей сам о себе скоро даст знать, и уж тогда полковник разберётся с ним по полной программе.
  Генералу Валентин Григорьевич решил пока не докладывать об этом списке, и тому оперу, который проводил его изъятие на квартире фотографа, он приказал молчать. Опер был свой. Безгранично преданный ему человек. Неоднократно проверенный в совместной работе товарищ, и о то, что он будет молчать, полковник нисколько не сомневался.
  И всё-таки, сидеть, сложа руки, не стоит, необходимо всё ещё раз хорошенько проанализировать. Если можно. Собрать дополнительную информацию. Валентин Григорьевич свернул список и положил его в карман, затем подвинул телефонный аппарат и набрал номер Елены Николаевны.
  - Елена Николаевна, добрый день. Какие у вас сегодня планы на вечер? Ничего особенного? Хорошо. Давайте встретимся там же, как обычно, около восьми. Договорились? Вот и отлично. До встречи.
  Да, Валентин Григорьевич до сих пор время от времени встречался с Леночкой. Только для всех, официально, она по-прежнему была внештатным агентом для сбора той или иной интересующей его информации. Собственно говоря, именно под эту марку полковнику удалось сохранить свою конспиративную квартиру, на которой и происходили их встречи, где Валентин Григорьевич больше расслаблялся, чем занимался вопросами государственной безопасности. Поэтому и официальный тон их разговора по служебному телефону был просто необходим. Нет, чтобы бросить семью и жениться на Леночке, об этом не могло быть и речи, и из вопросов этических - всё-таки семья дело святое, и, исходя из соображений карьерного роста - серьёзные должности предоставляются только людям серьёзным. А крепкие семьи во все времена были основным показателем моральной устойчивости, стабильности и надёжности кандидата на тот или иной пост. Да и Леночка никогда не заводила разговор на эту тему. Похоже, их обоих устраивало сложившееся положение вещей.
  Тем же вечером за ужином в обществе Елены Николаевны Валентин Григорьевич как бы ненароком завёл разговор о прорицателях будущего. Вспомнил Нострадамуса, Вангу и поинтересовался, нет ли и у нас кого-нибудь, кто так же может заглядывать в будущее. Елену Николаевну рассмешил даже не сам вопрос, а скорее постановка этого вопроса.
  - О чём вы Валентин Григорьевич, чтобы у нас появились Нострадамус или Ванга? Да вы оглянитесь, что вокруг-то делается - все рвутся в пророки, все предсказывают будущее, но только то, какое им самим хочется видеть, от наивысшего процветания до Второго Пришествия, от власти над всем миром до конца света включительно, причём с точным указанием даты, когда это случится. Нет, предсказатели такого класса живут где-нибудь там, высоко в горах, только не в нашем районе, и даже не в нашей России.
  - А Рождественский? Он мог бы достичь таких высот в своём самосовершенствовании? - вдруг вспомнил полковник про Рождественского, который, не видя Топтуна, поведал ему всю его подноготную, да ещё определил, что Топтуна уже нет в живых. Так, будто сам всё время находился рядом с Топтуном.
   - Вряд ли. Его никогда не интересовали предсказания, он помешан на своей психологии, и кроме неё знать ничего не желает. По крайней мере, если бы у него и прорезался бы такой дар, то уж она-то об этом знала бы точно. Такое шило очень трудно утаить в мешке, даже в каменном и за высоким забором его Никольской больницы.
   Мысль о российском Нострадамусе её очень развлекла, поэтому в эту ночь она была особенно ласкова со своим шефом. Да и Валентин Григорьевич после приятно проведённого времени, немного успокоился, и остаток ночи спал безмятежно, как младенец.
  
   Ближе в вечеру следующего дня полковника вызвал к себе генерал Матвеев. Разговор касался непосредственно Топтуна и программиста Скобцева. Валентин Григорьевич, как мог осторожно, подробно изложил генералу обо всём, что самому было известно. Что Топтун им больше не опасен, так как покончил жизнь самоубийством, бросившись под поезд, что программиста тоже нет в живых по причине аналогичного характера. Что кодировка оказалась не совсем совершенна, в том плане, что её нельзя применять для всех подряд, что на психику некоторых людей она действует разрушающе. О том, как выявить безопасных для кодировки людей, пока не известно, но их отдел как раз этим вопросом сейчас и занимается, и есть уже в этом направлении кое-какие результаты.
   О своём контакте с Рождественским полковник счёл разумным генерала пока не информировать, так как сам ещё точно не определил дальнейшие взаимоотношения с доктором.
   - А что вы намереваетесь предпринять с остальными испытуемыми, на которых кодировка окажет разрушающее действие? Ну, скажем, с тем же опером Силантьевым, или со Снегиревым? - как бы невзначай спросил Матвеев и тут же сам понял, что проговорился, подставляя своего информатора.
   Но полковник и бровью не повёл, что заметил оплошность своего шефа. Информация, которую он так тщательно скрывал от генерала, оказалась известна тому полностью. Неприятный холодок пробежал между лопаток, во рту сразу стало горько. Но эта секундная слабость проявилась только внутри. Внешне он был по-прежнему невозмутим. Кто!? Лена!? Только она, больше некому. Его Леночка, преданная, ему и душой и телом, как он наивно полагал! Выходит, всё это время она исправно докладывала генералу каждый его шаг. Ай, да Леночка, ай, да сукина дочь!
   Вслух же он продолжал докладывать, что относительно остальных участников эксперимента в данный момент проводится определённая работа, что ситуация взята под контроль. Однако есть мнение специалистов их научного отдела, что было бы целесообразнее всех испытуемых пока раскодировать, как говориться, от греха подальше.
   Да, пожалуй, так будет пока для всех спокойнее. Действуйте - дал добро на раскодировку генерал.
   Ну, Матвеев - старый полкан, а нюх не потерял - вот, что значит старая школа! - мысленно восхитился Валентин Григорьевич - молодец, не стал разрушать десятилетиями устоявшиеся принципы тоталитарной системы - не доверять, а проверять, собирая информацию обо всех, и о каждом из первых рук. Мне бы у него ещё поучиться, не мешало бы. Но как он быстро сообразил завербовать Леночку, впрочем, та и сама всегда была готова к сотрудничеству, и чем выше были погоны, тем преданнее она оказывала рвение. Теперь Валентину Григорьевичу окончательно стал понятен его стремительный карьерный рост, да и так поблажки по мелочам - взять хотя бы ту конспиративную квартиру, которую у него наверняка бы забрали, не вмешайся тогда генерал. Хоть какой-то прок от продажной Леночки.
   Понятно теперь, почему в перестройку она смогла так быстро сориентироваться и так стремительно приподняться. Откуда растут ноги её бизнеса теперь тоже не секрет, с её связями и возможностями в этом образовавшемся в стране бардаке только ленивый бы не разбогател.
   Что же касается чисто профессиональных заслуг, то, во всей видимости, генералу она сливает информацию не только о нём. Её светская жизнь, ее так называемые приёмы - не ради забавы и не от праздности всё это, не такова деятельная натура Леночки, чтобы время зря терять. Практически, через её хорошенькие ушки проходят сведения о жизни делового города, а эта информация, умело поданая, стоит денег, и денег немалых, так что надо думать, генерал Матвеев не единственный, на кого она работает - ай, да Леночка, ай, да сучка-пташечка!
  Теперь о фотографе - это главное. Похоже, генерал о нём ничего не знает, поэтому к нему следует поспешить, пока костоломы генерала на него не вышли первыми. (Полковник знал, что Матвеев держит при себе, в тайне от всех, команду головорезов, способных выполнить любой его приказ, не отягчая себя моральными нормами и запретами.). А уж на что способен сам Матвеев, полковник знал не понаслышке. Поэтому сегодня же, не откладывая, придётся навестить фотографа. Придя к себе в кабинет, он вызвал по внутреннему телефону того надёжного опера, который уже побывал в мастерской фотографа, Узнав у наружки, приставленной к Пашке, что фигурант в данный момент находится у себя в мастерской, и один, полковник вместе с опером сели в машину и поехали к нему.
   Подъехав к дому и отослав наружку, они пешком, чтобы не вспугнуть фигуранта шумом лифта, поднялись к нему на этаж. Звонить не стали, осторожно открыли дверь универсальной отмычкой и бесшумно вошли в квартиру - эффект неожиданности психологически всегда срабатывал чётко - проверенный способ. Пашка сидел за письменным столом, спиной к вошедшим, и что-то писал.
   - Добрый вечер, Павел Сергеевич - громко поздоровался полковник.
  От неожиданности Пашка вздрогнул, шариковая ручка выпала из рук. Обернувшись и разглядев вошедших, он сразу понял, по их безукоризненному внешнему виду, с кем ему предстоит иметь дело. Того невзрачного, правда, не было, но и у этих внешность не очень-то запоминающая.
   - Позвольте представиться.
   - Не утруждайтесь, я и так догадался кто вы и откуда.
   - Что ж, тем лучше. Действительно все эти церемонии в данный момент не совсем уместны. А вы, Пал Сергеич, я вижу, так увлеклись спасением нашей с вами многострадальной Родины, от деятельности обезумевших спецслужб, что даже входную дверь забыли закрыть.
  Пашку пробил холодный пот, но не оттого, что у него оказалась открытой входная дверь, как утверждал этот господин. Пашка хорошо помнил, что входную дверь он как раз запер и даже на два оборота. Нет, он вдруг ясно осознал, что, пожалуй, через эту дверь сам своими ногами он уже никогда не выйдет, что теперь он минует её только на носилках, покрытый с головой белой простынёй.
   - Не волнуйтесь, мы плотно закрыли её, когда сюда вошли, чтобы нам с вами уже никто не смог помешать.
   - Хватит измываться, делайте быстрее ваше гнусное дело и убирайтесь отсюда - Пашкины нервы были уже на пределе.
   - Боюсь, Пал Сергеич, вы не совсем правильно поняли цель нашего визита. Мы не собираемся вас убивать, у нас другие виды на вас. Мы пришли лишь задать вам несколько вопросов. И, поверьте, в ваших же интересах отвечать на них с максимальной прямотой и искренностью. В противном случае вы предстанете перед другими товарищами, которые будут, не столь любезны с вами и, как знать, может они-то и сделают с вами то, чего вы так боитесь.
  - Похоже, этот не врёт - подумал Пашка, успокаиваясь - похоже, они действительно пришли за информацией.
   - Ладно, задавайте ваши вопросы, мне, в общем-то, скрывать нечего.
   - Вопрос первый - полковник, усаживаясь поудобнее на диванчик, напротив Пашки, был доволен, что этот сымпровизированный допрос проходит так гладко, в чём он первоначально сомневался, насмотревшись в своё время на таких вот нигилистов-правдолюбцев.
   - Откуда у вас оказался тот список, что мы у вас изъяли?
   - Если честно, то я и сам не знаю, как он попал в мою сумку.
   - Нет, Павел, так мы с вами не договаривались - произнёс полковник ключевую фразу, предназначенную для опера, стоявшего за Пашкиной спиной, и означавшую: "приготовиться". При этом его глаза слегка сощурились.
   - Вы обещали мне быть искренним.
   - Но я и правду не знаю, я могу лишь только догадываться, что его мне незаметно вложил в сумку тот инопланетянин.
   - ?! Инопланетянин? - это что-то новенькое, и всё-таки я вижу, что вы не хотите говорить мне правду.
  Эта ключевая фраза была уже сигналом к действию. Услышав её, опер, все это время стоявший позади Пашки, вынул из кармана носовой платок, смочил его специальным раствором из полиэтиленового флакончика и зажал им Пашкины рот и нос. Пашкино тело вначале напряглось, пытаясь сопротивляться, но очень быстро обмякло и теперь развалилось на стуле безропотной массой. Опер убрал платок и достал из внутреннего кармана своего пиджака шприц. Он засучил Пашкин рукав, снял с иглы колпачок, и уже хотел, было сделать инъекцию, но вдруг рухнул на пол, как подкошенный, и остался лежать без видимых признаков жизни. От двери раздалось:
   - Добрый вечер, Валентин Григорьевич.
  Тут настал черёд вздрогнуть от неожиданности полковнику. Повернув голову на голос, он увидел стоявшего в дверном проёме уже немолодого, но в отличной физической форме мужчину, одетого в серый дорогой костюм.
  
  
   БЕЛОКУРАЯ БЕСТИЯ
  
  - Не волнуйтесь - сказал вошедший - ваш коллега жив и здоров, он сейчас спит, а когда проснётся, ничего не вспомнит, из того, что с ним было вчера. Так, думаю, будет лучше и мне, и, главное, вам. Фотограф тоже не вспомнит о нашем визите, когда проснётся, так что разговору нашему ничто не помешает. Вы ведь не станете отрицать, что искали встречи со мной?
  - Да, искал. - После некоторого замешательства подтвердил полковник.
   - Кто вы, кого представляете, почему инопланетянин, и как вам всё это удаётся?
   - Много вопросов. Отвечу по порядку. Кто я? Могу сказать так: в понимании вашего ведомства - никто - ни в одной разведке мира на службе я не состою.
  Кого представляю? На этот вопрос ответить не могу, по одной простой причине: вы не сможете понять меня правильно, по крайней мере, пока. Что же касается моего внеземного происхождения, то инопланетянином я стал благодаря наивности Павла, которую я использовал для того, чтобы наша с вами встреча состоялась.
   О моих возможностях, на которые вы обратили внимание, могу сказать следующее: они - не дар внеземного разума, а результат многолетнего труда, моего собственного, заметьте.
  Короче говоря, за годы сознательной работы над собой я достиг того, чего в вашей лаборатории хотят получить сразу и бездумно: манипулируют с сознанием человека, а он ни сном, ни духом.
  - А что вам не нравиться? Мы работаем на благо Отечества: пытаемся создать универсальных солдат, есть такая работа - Отечество защищать.
  - Про Отечество вы это бросьте. Кто вам сказал, что именно из этих ребят могут выйти универсальные солдаты, а почему не универсальные инженеры, врачи, сапожники, например? Вы что досконально изучили природу человека, знаете, как он устроен, как его сотворил Бог, чтобы перекраивать по-своему разумению? И, наконец, радикальное изменение природы человека, без его сознательного участия просто невозможно, вы, наверное, это сами уже поняли. Говоря языком великого Шекспира, сломать человека можно, но управлять им нельзя, это может сделать только самый великий профессионал на свете, тот, кто создал нас всех.
  Можно, конечно, подобно вам сделать из человека ущербную конструкцию для выполнения примитивных задач. Но это не только не гуманно, это просто глупо. Зачем изобретать велосипед, если программы для универсального управления человеком уже существуют в его психике. На данном этапе эволюционного развития наше сознание настолько ещё несовершенно, что тот, кто создал нас, предусмотрел механизмы управления нами, иначе и быть просто не могло. Так что вы не придумали ничего нового, господин исследователь, а только портите уже созданное не вами.
   Вы, знаете, один доктор мне совсем недавно говорил то же самое, он называет это самозомбированием. Природные механизмы сознания, которые включаются бессознательно, что-то в этом роде.
   - Да, Рождественский, мне о нём известно.
   - Так что же, доктор прав, все мы - зомби? Вопрос только, кого, может Бога?
   - Зря иронизируете, ваш доктор ошибается, не все. Некоторые личности, могут сохранить адекватно реагирующую психику практически в любых условиях, даже самых неблагоприятных.
  - Ну, это, конечно, сверхличности?
  - Пусть будет такой термин, он уже стал привычным.
  - Значит, позволено всё, правда не всем. А только сверхличностям?!
  - Опять вы не правы. Безнаказанно истреблять старушек-процентщиц могут только обычные уголовники, что бы они при этом о себе не воображали. Феномен сверхличности не отслеживается сознанием, так же как и феномен зомби, это, если хотите, зомби наоборот.
  - Черт знает, что такое, вы меня совсем запутали! Вы что издеваетесь, что ли?
  - Как можно, полковник. Терпение: хоть я и не доктор Рождественский, но попробую объяснить
  Наибольшее давление на психику человека, как вам, наверное, уже известно происходит в эпоху перемен. Целое общество впадает в состояние затяжного подсознательного шока. Подавляющее большинство на психическом уровне функционирует как зомби. Большинство, но не все. Сознание некоторых в состояние ступора как раз не впадает: оно сохраняет способность "обживать" эту неуютную для психического здоровья действительность. Для них этот процесс происходит совершенно бессознательно, они не ведают ни кто они на самом деле, ни что творят. Своим опытом эти люди создают полноценную среду обитания для психического здоровья целой нации. Не было бы этого опыта, не было и будущего у всего общества. Как видите, всё просто.
  - Всё-таки непонятно, что это, талант, гениальность, феноменальная сила воли, или ещё что-нибудь? В чём конкретно состоит этот феномен, непонятно?
  - Это новое сознание, путь в новые законы физики, качественно ДРУГОЙ взгляд на мир, и иное существование в нём. Как бы мы не своевольничали, мы идём по пути к Богу, причём буквально, получая при этом крупицы его, если можно так сказать, возможностей.
  Впрочем, мы ещё вернёмся с вами к этому разговору. Я разыщу вас, когда это будет необходимо.
  С эти словами Исполнитель встал и вышел, не прощаясь.
  
  
   СМЕРТЬ ДИКТАТОРА
  
  Солнечным августовским утром, сухим и теплым, черная Волга с генералом Матвеевым, петляя в узких улочках рабочей окраины города, направлялась к месту службы генерала.
  Мимо проплывали здания каких-то фабричек и заводиков еще дореволюционной постройки, выполненные, как правило, из красного кирпича, которые со временем от копоти превратились в черные. Многие из них сейчас пустовали. Кризис, разразившийся в стране, коснулся, в первую очередь, именно таких вот маленьких предприятий. Прохожих на улицах в этих местах и раньше-то было не много в это время, а сейчас и подавно. Казалось, будто все кругом вымерло. Да и жилых домов здесь почти не было, не было и магазинчиков, у которых мог бы толкаться какой-нибудь народец. Не было даже зеленых насаждений - деревьев, или хотя бы кустов. Улицы были пусты и безжизненны и походили больше на декорацию голливудского боевика о вторжении на землю инопланетян.
  Генерал-майор Матвеев сидел на заднем сиденье и совсем не замечал унылый пейзаж за окном его служебного автомобиля. Точнее, он не рассчитывал увидеть там чудо. Он не надеялся увидеть там толпы счастливых людей, спешащих на свои рабочие места, на те же фабрички и заводики, которые очистились от вековой гари и копоти и сияли своими чистыми стенами, встречая рабочих. Он думал о другом. Он как раз и размышлял о том, чтобы наполнить улицы счастливыми рабочими, спешащими на фабрики и заводы, чтобы вся страна очистилась от накопившейся грязи и работала в полную свою мощь.
  И для этого оставалось сделать совсем немного. Их отдел, фактически, уже завершил работу над многоступенчатым кодированием сознания. Опыты дали весьма неплохие результаты. У всех без исключения испытуемых сразу повысилась работоспособность, они ревностно выполняли любую работу, какую ни дай, не забивая свою голову посторонней ерундой - мораль, этика, эстетика, свобода, демократия. Тьфу ты, язва ее дери! - генерала передернуло от одного только упоминания этого ненавистного ему слова - всей этой интеллигентской гнилью. Были, правда, небольшие сбои, как с этим хлюпиком Топтуном. Ну, а где вы видали битвы без потерь? Ничего, Топтуна, Программиста и остальных, им подобных, спишем на боевые, но все же в целом для первого раза неплохо, совсем неплохо. Потом, разумеется, мои очкарики технологию усовершенствуют, доведут до ума, а для начала и так сойдет, да и время поджимает.
  В запасе еще есть месяц-полтора, и за это время необходимо успеть, не только провести кодирование спецназа, чтобы было, кому здесь поддержать переворот в Москве, но и провести с ними учения - два, а лучше три, по усмирению массовых волнений. А то эти демократы уже всем головы задурили своими свободами. Одно учение, думаю, лучше провести где-нибудь на "зоне" по усмирению бунта. Да, пожалуй, пусть сначала на зеках потренируются, а уж потом надо будет спровоцировать парочку несанкционированных митингов. Что-нибудь на подобие того, что мы проделали летом 78-го, на Дворцовой. Ну, мы им тогда дали, всем этим педерастам волосатым, всей этой обкуренной и обколотой сволоте. А заодно и все неблагонадежных сразу выявили, и никого не пришлось выслеживать по одиночке, тратить силы, людей, средства. Эх, жаль, что ко дню ВДВ опоздали - там бы спецназу было бы, где разгуляться. Да заодно по части неблагонадежности проверку бы прошли - ведь в спецназе есть и бывшая десантура. Впрочем, кодировка не должна подвести.
  А потом когда все закончится, все страсти улягутся, и законное правительство воссядет в своих креслах, нужно будет наладить массовое кодирование граждан. Понадобятся специалисты, оборудование, предлог... Ну, предлог, надо думать, будет самый простой, скажем, обязательное медицинское освидетельствование граждан, в плане заботы нового правительства об их здоровье. Призывники и так будут проходить медкомиссию в обязательном порядке, не говоря уж о тех, кто уже служит. Абитуриенты там всякие и те, что устраиваются на новую работу тоже. Останутся одни пенсионеры и дети. Ну, старичков долго уговаривать не придется, они первые побегут к врачам, хотя, по большому счету, они уже никому не нужны - так, отработанный материал. Остаются дети. Думаю, эксперимента ради, одну половину детей закодируем, а другую оставим так, как есть, и посмотрим. Может те, что не закодированные сами начнут перенимать положительный пример поведения от закодированных взрослых, а потом передавать его своим детям, и так далее, и так далее. В любом случае, непослушным детям обязательный медосмотр всегда будет предоставлен.
  И уж тогда страна снова заживет богатой, красивой и счастливой жизнью. Космические корабли снова полетят к звездам, а спортсмены снова будут завоевывать только золотые медали. Не станет больше ни безработных, ни тунеядцев, ни пьяниц и наркоманов, ни воров, ни уголовников. А главное, не станет инакомыслящих, все будут выполнять, каждый свою работу, и при этом по настоящему будут преданы партии... Тьфу, ты, язва ее дери! Или, что там будет... правительству, и не только на словах.
  Думы генерала прервал автомобильный гудок, который подал его шофер, остановившись у больших железных ворот. Ворота, состоявшие из одной створки, были вмонтированы в стену здания, такого же, как и все остальные вокруг, из грязного красного кирпича, и покрашенные в тон коричневой половой краской. На окнах висели металлические решетки, а с внутренней стороны окон строение было защищено от внешнего мира плотной светомаскировкой. С обеих сторон к четырехэтажному кирпичному дому примыкал высокий железобетонный забор с колючей проволокой наверху, по которой был пущен электрический ток. Рядом с воротами имелась тяжелая, постоянно закрытая на внутренний замок, дубовая дверь. Никакой вывески, говорящей о том, что то за учреждение и кому оно принадлежит, рядом с дверью не было, на доме не был указан даже его номер. Только очень ограниченный круг лиц знали, что в этом здании располагается особо засекреченный отдел КГБ, именуемый, как НИИ п. /я Љ 583461.
  Створка ворот медленно отползла в сторону, скрывшись во чреве грязно-кирпичного монстра, и машина въехала в бокс, остановившись, перед другой такой же металлической створкой, а первая створка поползла обратно - сверхсекретный отдел КГБ как бы показывал свой коричневый язык всем любопытным снаружи.
  Из боковой дверцы выскочил человек в форме ВОХР-овца, перед самой машиной он перешел на строевой шаг. Застыв возле задней дверцы генеральской Волги и четко развернувшись на девяносто градусов, он взметнул ладонь своей правой руки к козырьку фуражки, отдавая честь, и доложил:
  - Товарищ генерал-майор, за время моего дежурства никаких происшествий не произошло. Начальник службы охраны объекта - капитан Малахов. - Правая рука капитана при последнем слове доклада резко упала вниз, а сам капитан застыл по стойке "смирно", в ожидании распоряжений.
  Генерал, развалясь на заднем сиденье машины, выслушал доклад, не глядя на капитана, и утвердительно кивнул головой. Этот кивок головы должен был означать, что, в целом, службой охраны он доволен, но расслабляться все же не стоит, а заодно, кивком головы, он поприветствовал офицера. Стекло задней дверцы со стороны Матвеева поползло вверх. Створка вторых ворот оползла, и автомобиль с генералом въехал во внутренний двор учреждения.
  Эх, молодец этот капитан Малахов - подумал генерал - четко, без запинки: "Никаких происшествий не произошло". Все бы были такими, так глядишь, и никаких перестроек бы не потребовалось.
  Капитан Малахов, вытянувшись во фронт, проводил преданными глазами машину, и когда та скрылась за поворотом, не торопясь, отправился в свое дежурное помещение. Он не стал докладывать шефу, что за двадцать минут до его приезда в работе камер наружного наблюдения произошел сбой на несколько минут. Должно быть, какие-то неполадки в системе автономного электропитания - так, мелочь, чего из-за пустяков старика беспокоить, само наладилось.
  Машина остановилась возле одной из дверей. Поднявшись на второй этаж, генерал ключом открыл дверь своего кабинета, включил свет и ...
  За его столом, в его кресле, по-деловому, положив руки на стол, восседал человек, примерно его лет, на его крепком, явно тренированном теле сидел не броский серый костюмчик.
  - Заходи, генерал, закрывай дверь, - спокойным тоном произнес незваный гость - разговор есть.
  Кто он? - возник в голове генерала первый вопрос. Впрочем, то, что он человек явно из их системы - видно сразу. Но как он сюда попал, и почему этот капитан Малахов ничего ему не доложил? "Никаких происшествий нет!" - чем они там занимаются! А может, это заговор, нас предали? Кто-то пытается помешать нашему правому делу? Явно произошла утечка информации. Никогда не доверял этим папенькиным сынкам из Генштаба - кроме дерьма от них никогда ничего путного не было. Сотни вопросов и тысячи ответов на них промелькнуло в голове у Егора Степановича за одну секунду, но ничего определенного на ум так и не пришло.
  - Кто вы, и что здесь делаете в моем кабинете? - строго спросил Матвеев. Его это уже начинало немного раздражать.
  - Бери стул, садись, поговорим, - не обращая внимания на нервозность генерала, не повышая голоса, сказал незнакомец.
  Наглость, с какой визитер обращался с ним, вывела окончательно Матвеева из себя.
  - Да, я сейчас - попытался он резко развернуться к двери, порываясь позвать охрану, но вдруг застыл, как вкопанный, не в силах пошевелиться, или закричать. Все его тела охватил необъяснимый столбняк, а горло начинал душить некий спазм.
  - Даже не думай - прогремели, подобно снежной лавине, усиленной горным эхом, слова в ушах генерала, хотя, сказаны они были тихим, приглушенным голосом. Матвеев заглянул в глаза говорившего и встретился с его ледяным взглядом убийцы. Такой взгляд генералу не раз доводилось наблюдать, и он понял, что с этим субъектом лучше не шутить. Еще он понял, что он очутился в замкнутом пространстве с профессионалом высочайшего класса, силы явно не равны и помощи, похоже, ждать не откуда. Сопротивляться - себе дороже.
  При этой мысли спазм мышц во всем теле сразу прошел.
  Что он хочет? Просто поговорить? Ладно, поговорить, так поговорить. С этого бы и начинал, а то сразу за горло - размышлял про себя Матвеев, выдвигая из-за стола стул, и садясь на его краешек, как нашкодивший ученик в кабинете директора школы.
  - Итак, генерал, - начал Исполнитель - объясни мне, зачем тебе понадобилось подвергать кодировке всю страну? Зачем ты удумал ее погубить? Разве опыты с Топтуном, Программистом и другими не показали тебе, на сколько это может быть опасно. И чем, собственно, провинился перед тобою народ, которому ты верой и правдой служил всю жизнь.
  - Народ! - оживился Матвеев, сверкнув гневными глазами. Где ты увидел сейчас народ? Я уж буду с тобой откровенен и на "ты" - вижу, что ты, примерно, мой ровесник, и школу, похоже, мы с тобой прошли одну и ту же. Так к чему эти лицемерные церемонии. Согласен?
  Исполнитель не ответил, продолжая, не мигая смотреть в глаза генералу, что тот расценил, как утвердительный ответ.
  Так вот о народе, о котором ты так печешься - Матвеев, выпрямив спину, приободрился. Ему на секунду показалось, что с этим типом ему удастся договориться, а может статься, что и переманить на свою сторону. Таких, как этот еще поискать, такие всюду на вес золота, так уж лучше быть с ним в одной команде, чем лицом к лицу в темном переулочке. - Разуй глаза и оглянись вокруг! Тот народ, который был раньше, о котором можно было говорить только с гордостью, служить которому я почитал за честь - весь исчез.
   Где он народ-труженик? Заводы и фабрики пустуют. Мужики пьют водку, а молодежь вся прогнила от наркоты. Бабы перестали рожать, а девки уже не хотят стать актрисами, все стремятся стать валютными проститутками.
  Где он народ-воин, защитник отечества? Молодых в армию и под дулом автомата не загнать, а офицеры и прапорщики разворовывают арсеналы, да что они, уже и до генералов дело дошло.
  Может интеллигенция, думаешь, более сознательная? - Не тут-то было! Все более-менее умные за границу подались и не только жиды.
  Спортсмены на международных соревнованиях - ты только посмотри - стоят, ковыряют в носу, жуют эти ихние гандоны, эту их жвачку, и это в тот момент, когда играют гимн нашей Родины - тьфу, смотреть противно! Какие уж тут рекорды, какое уж тут золото!
   Это не народ, это быдло, неуправляемое стадо. Ты спросишь, а куда же руководство страны смотрит, которое правительство называется? Так вот я тебе отвечу - рыба с головы гниет, каков поп, таков и приход.
  А они называют все это блядство демократией! - генерал уже встал со стула и возбужденный, расхаживал по кабинету. - Всю страну окунули мордой в чан с дерьмом - у нас, говорят, демократия!
  - Ты что же, против демократии?
  - Против. Прямо тебе скажу, против. Все должно быть управляемо, а особенно демократия, потому что неуправляемая демократия - это анархия, хаос - вот он-то скорее погубит страну.
  - Но ведь еще Ленин писал о том, что возникновение демократии в социалистическом обществе неизбежно, и что по мере развития демократии, роль партии, как руководителя, отойдет на второй план, предоставив народу самому решать свои задачи. Просто сейчас страна находится только в самом начале становления демократического общества, поэтому сейчас столько неразберихи. Но за народ не стоит беспокоится, он сам в силах разобраться, что к чему, и он обязательно разберется, и не стоит ему мешать. В конце концов, это процесс эволюционный. Так что причин для паники я не вижу, все идет по плану, заметь, по ленинскому плану.
  - Народ, может, и разобрался бы, но не эти скоты. Поэтому я и собираюсь этих животных снова обратить в народ. Ленин то же, к стати сказать, не одними плакатами да транспарантами советскую власть устанавливал. Если бы он мог одними плакатиками обойтись, то не стал бы устанавливать диктатуру пролетариата. А вспомни, сколько эта диктатура крови пролила!
  Вот я и хочу проделать все то же самое, только без лишнего кровопролития, более гуманными методами. И на комиссаров с их агиткой тратиться не придется. А жизнь-то, какая наступит, ты только представь...
  Исполнитель не стал слушать красивую сказку генерала, он уже поставил ему свой диагноз - не излечим основательно. Он ясно увидел, что попытка генерала Матвеева создать искусственных рабов, есть ни что иное, как последний шанс тоталитарного режима продлить себе существование, последняя его возможность уцепиться костлявой рукой за жизнь, сделать последний глоток воздуха, последняя агония режима. Тупой, неповоротливый мавр отходит в мир иной, но он сделал свое дело и теперь должен уступить место более подвижному строю, более мобильному. И режиму вовсе не обязательно при этом тащить за собой в могилу всю страну, хватит с него и одного Матвеева - это к вопросу о гуманизме. А Матвеев и так без режима не жилец - так отработанный материал, как он сам говорит.
  - Ну что ж, с вами мне все ясно - сказал Исполнитель, вставая с кресла и направляясь к выходу. У самой двери он остановился, повернулся к генералу и произнес:
   - На прощание могу сообщить вам лишь одно - 0,461573 - ОМЕГА - Четко проговаривая каждую цифру личного кода генерала Матвеева, глядя ему прямо в глаза, сказал Исполнитель и вышел из кабинета.
  Услышав свой код, Матвеев весь сжался, взгляд его помутнел, став совершенно бессмысленным и безразличным ко всему. Как сомнамбула он направился к сейфу, механически открыл его и достал оттуда свой именной "Вальтер".
  Глухой выстрел Исполнитель услышал уже, когда спускался по лестнице. Незамеченным он миновал охранника и вышел на улицу.
  На голубом, безоблачном небе светило яркое солнце. День обещал быть погожим, это радовало.
  
  
   ПРОЩАНИЕ.
  
  В дверь кабинета осторожно постучали.
   - Войдите, - разрешил Рождественский.
  Одиссей возник на пороге, помедлил, не решаясь помешать доктору.
   - А, Миша, уже собрался? Проходи, присаживайся.
  Илья Александрович говорил как всегда спокойно и доброжелательно, но Одиссей чувствовал, что на этот раз доктору труднее, чем ему. Одиссею очень хотелось как-то ободрить его, но как это сделать, он не знал.
   Сколько раз за время своего вынужденного пребывания здесь, он приходил в этот кабинет, и подолгу слушая доктора, узнавал об удивительных вещах, которые помогали ему совершить это странное, увлекательное, порой мучительное путешествие к себе самому. Он многократно слышал раньше, что человек - это целыё мир, но эти слова ничего не говорили ему, как не говорили они в сущности ничего тем, кто их так часто цитировал. Только здесь, в беседах с доктором Рождественским, Одиссей нашёл доказательство этой истины. Он обрёл, наконец, свой мир.
  Учитель ещё раз просил вас подумать: может, всё-таки вы решите уехать с нами.
   - Нет, Миша, я должен остаться здесь: работы много. А ты можешь ехать совершенно спокойно, хоть я и остаюсь здесь один, но, думаю, что всё будет нормально, по крайней мере, должно быть. Да, и ни на век прощаемся: ведь ты приедешь ещё, верно?
  Вопрос прозвучал не так бодро, как того хотел Илья Александрович: оба понимали: что возвращение Одиссея случится не скоро, если вообще когда-нибудь произойдёт.
  Одиссей наклонился к столу, дотронулся до руки доктора.
  - Человек, открывший себя миру, не может быть один: время и пространство - выдумки несовершенного восприятия. Присутствие тех, кто дорог нам, мы можем почувствовать в любое мгновение, и это - не заблуждение, не фантазия, это и есть истинная реальность Боль, страдание, страх - лишь иллюзия, примитивный инструмент воздействия на несовершенное ещё сознание. Это майя-иллюзия пленила наше сознание, подобно тому, как лилипуты, связали спящего Гулливера, лишив его возможности жить нормально в их мире. Ему больно, неудобно, неспокойно, но это неестественное состояние для него: ведь он - на самом деле большой и сильный, если путы убрать. Вы ведь знаете это, доктор, теперь во всё это остаётся только поверить.
  Одиссей встал и вышел, не оглянувшись. Когда за ним закрылась дверь, Рождественскому всё ещё казалось, что он слышит голос Исполнителя.
  
  
   И ОНА ПРИШЛА.
  
   В ожидании Вики, Андрей сидел и размышлял над интересным стечением обстоятельств или, как говорили в недавнем незабвенном прошлом, причинно-следственной связью событий. Если бы в своё время Обкомовский указующий перст, случайно бы ни уткнулся бы в Серёгину работу, то он вряд ли бы сегодня имел бы персоналку в ЛОСХЕ, а значит, не было бы повода меня туда пригласить, а у меня возможности встретиться с Викой - вот такая квадратура круга получается. И тут, без провидения никак не обошлось
   Размышления Андрея прервал настойчивый звонок в дверь. Вика стояла на пороге, вся промокшая до нитки. Надо же - пронеслось у него в голове - заразмышлялся и не заметил, как дождь на улице пошёл.
   - Значит так - бодро скомандовал он - бегом в ванную, одежду снимать - будем сушить. Халат на стене висит, переоденься, а я пока чайку организую с малиновым вареньем - где-то должно было быть.
  И Вика, зябко поёживаясь, затрусила в ванную. Уже успев скинуть туфли, она шлёпала босыми ногами, оставляя мокрые следы на полу.
  - Почти у самого дома ливанул, оправдывалась она, дрожащим от холода голосом. Что-то неуловимо менялось в выражении её лица, она казалась смущённой и обрадованной одновременно. Такой он её ещё не видел. Он стоял и глядел на удаляющуюся фигуру, ясно осознав вдруг, что дороже этой девушки у него никого в жизни не было.
  В ванной Вика стянула с себя мокрое платье и принялась выжимать его. Она смотрела на стекающие в ванну струи воды, и ей казалось, что это льются её невыплаканные слёзы, скопившиеся за долгие годы ожидания этого момента, когда уже никто и ничто не сможет разлучить её с Андреем. С тем человеком, ради которого она собственно и жила все эти годы, упорно преодолевая все трудности и преграды, стоящие на пути к счастью. Вика не заметила, как и у неё самой из глаз потекли слёзы. Это были слёзы радости, слёзы избавления от всего, в прошлом гнетущего, слёзы очищения, в предвкушении новой, счастливой жизни
  Всё, хватит о грустном, в конце концов, я сюда не реветь пришла - сказала она себе, перестав плакать.
  Выжав платье, она повесила его на батарею, и продолжила приводить себя в порядок. Сняв лифчик, она внимательно осмотрела свою грудь, так, будто видела её в первый раз. Молодые, упругие округлости, в общем-то, произвели на неё должное впечатление, вот только от торчащих посиневших от холода сосков, она не пришла в восторг. Слегка кружилась голова и еще что-то явно мешало. Вика снова осмотрела себя - так и есть - мокрые трусики всё ещё были на ней. Сняв трусики, она повесила их на верёвку рядом с платьем.
  Ну, прямо некрофильный модерн какой-то - расстроилась Вика. Включив душ, она встала под струи теплой воды, и потом еще долго растирала свое тело мягким полотенцем, особенно свою грудь до тех пор, пока соски не порозовели, а по всему телу разлилось волнами тепло.
  Ну, вот, совсем другое дело. А грудь мне явно от мамы досталась - решила она, на этот раз удовлетворённо окинув взглядом своё отражение в зеркале.
  Она бережно сняла с вешалки халат, Его халат, и прижалась к нему щекой. Махровая полосатая материя хранила Его тепло, и Вике казалось, что она прижимается к Нему, такому же тёплому и родному. Когда она облачилась в халат, запахнув на груди полы, ей показалось, что это Он сжал её в своих крепких объятиях, волнующих и желанных. Препоясав халат кушаком, Вика открыла дверь и шагнула навстречу судьбе.
  
  А за окном бушевала гроза. Казалось, что разверзлись все источники Великой бездны, и хляби небесные отворились.
  Ливень низвергался сплошной стеной, готовый затопить всю землю. Время от времени вспыхивала слепящая молния, а чуть погодя устрашающе громыхал гром. Глядя на это буйство стихии, Андрей невольно представил картины Всемирного потопа, жертвы, поглощаемые ненасытными водами, торжество грозной стихии, очищающей землю и приготовляющей её к новой жизни.
  А ведь это нам с Викой жить в этой новой жизни - размышлял Андрей, глядя в окно, зачарованный сумасшедшей проказой природы.
  Да, похоже, и Петька тоже на подходе. Пусть покапает маленько, только не сорок дней и сорок ночей, а то у меня еды только на два дня, максимум на три - может, и не дотяну до новой жизни.
  Вика тихонько вошла в комнату, и остановилось на пороге. Андрей обернулся: какое-то новое ощущение возникло вместе с ней, что-то забытое, тёплое, ясное, идущее из давнего детства. Он почувствовал, как здесь и сейчас что-то изменилось. Это было ощущение чего-то уютного и надёжного, как сама доброта.
  - Что ты на меня так смотришь, я ничего не перепутала?
  - Нет, всё правильно. Просто в жизни не видел никого, красивее тебя.
  - Что же ты, художник, никогда не видел красивых женщин?
  Она, зная его уже ставшее привычным желание побалагурить, приняла эти слова за обычную шутку.
   - Должен тебе сознаться, я - очень робкий художник, и на женщин просто боялся поднимать глаза.
   - Как же ты в академии работал с обнажённой натурой - лукаво поддразнивала Вика, включаясь в эту шуточную игру.
   - А вот так и работал, не поднимая глаз.
  Они рассмеялись оба.
   - Смотри, смотри - радуга! - Викино лицо вдруг стало по-детски счастливым.
  Они подошли к окну, дождь кончился. И там, в очистившейся вышине, над домами, шпилями и купами, сияла, словно божественная улыбка отплакавших небе, радуга.
   - Правда, она похожа на улыбку? - угадала его мысли Вика.
   - Видишь, небо улыбается нам, значит, всё у нас будет хорошо, ты веришь в это?
  Он почувствовал, как она взяла его за локоть и щекою прижалась к его плечу. Взглянув на неё, он понял, что Вика плачет. Крупные, прозрачные слезинки одна за другой стекали по её щекам и повисали на подбородке. Ему вдруг захотелось потрогать их, но желание это показалось ему ребячеством, и он мысленно одёрнул себя.
   А Вика плакала всё сильнее и сильнее. И вдруг обхватила его руками и зарыдала в голос. Он растерянно гладил её плечи, волосы, мысленно кляня себя за то, что не в состоянии выговорить что-нибудь вразумительное, чтобы как-то успокоить девушку.
   Где-то глубоко Андрей чувствовал, подсознательно понимая, что происходит некое таинство, некое посвящение, для которого избран только он и Вика, поэтому и молчал, чувствую фальшь любых слов, произнесённых в эту минуту. Он даже не пытался, следуя своей многолетней привычке, проанализировать своё состояние, и не задавал себе ненужных вопросов, ответы на которые ещё никем не были придуманы.
   Её рыдания становились всё тише, пока не смолкли совсем. Вика ещё какое-то время постояла, уткнувшись лицом ему в грудь, потом подняла свою взлохмаченную голову и посмотрела на него. В её глазах было столько нежности, столько восторженного обожания, что Андрею на какое-то мгновение показалось, что пол уходит у него из- под ног. Когда он пришёл в себя, то увидел улыбающуюся Вику, её сияющие глаза на мокром от слёз лице.
   - Я глупая, да? Ты не сердишься? Просто я слишком долго к тебе шла: с того самого дня, как в первый раз тебя увидела, Понимаешь, целых тринадцать лет.
   - Оказывается число тринадцать не такое уж и противное число - попробовал он, наконец, пошутить.
   - Только почему так долго, тебя, что Моисей ко мне вёл, или Сусанин?
   - Нет, мои родители. Они знали о моей любви и против этого ничего не имели, только поставили условие - сначала я должна окончить школу, а потом уж как бог рассудит. Но бог рассудил так, что мы уехали, и думали, что навсегда.
   - То-то я частенько замечал, что Дэн как-то на меня всё смотрит не так, всё приглядывается, всё чего-то примеряется. Будь твои родители не художники, а просто нормальные люди, они вряд ли бы согласились, чтобы их дочь связала свою судьбу с художником. Наш брат художник, для всех родителей на свете, как пить дать - пьяница и развратник. А где же ты могла меня увидеть так давно?
   - У вас была практика в Пушкинских Горах, а мы с мамой приезжали туда навестить папу.
   - Помню, к Дэну тогда действительно приезжала жена с дочкой, так это была ты?
   - Да, и о тебе я знаю, наверное, всё. Знаю, что никакой ты не пьяница и не развратник, да и на богемные тусовки ты не большой любитель ходить. Ты бы только знал, чего мне стоило вытащить тебя на выставку дяди Серёжи. Единственно, я знаю, что ты время от времени можешь увлекаться какой-нибудь идеей, и тогда точно, теряешь чувство реальности. Но к этому я привыкла - мой папа был таким же. Именно таким, увлечённым, одержимым, я тебя увидела тогда, именно таким и полюбила.
   - Странно, я тебя совсем не запомнил, какой-то расплывчатый образ только.
   - Оно и понятно, тебе было тогда совсем не до меня, сопливой девчонки, ты вообще был в другом измерении.
   Поцелуй меня попросила она тихо.
  Он осторожно прикоснулся губами к её, ещё влажным от слёз, и почувствовал, как она приняла его поцелуй, приникая к нему всё сильнее и сильнее. Как она растворяется в нём, а он в ней, и они становятся единым и неразделимым целым. Как они стали лёгкой дымкой подниматься над горизонтом, над планетой, над Вселенной. Как они покинули этот мир, мир их прошлой жизни, и очутились в другом, в их мире, в мире, созданном ими самими, и только для них самих, где они являются одновременно и небом и землёй, и звёздами. Только времени не существовало в этом мире. Была только Жизнь во всём своём торжестве - непредсказуемая, многообразная, стремительная и притягательная, поддерживаемая только Любовью. Ею одною питаемая, ради неё одной существующая - и эта Жизнь была сама Любовь - чистая душой, целомудренная разумом и всё охватывающая духом.
   Сколько времени прошло на Земле. С момента их первого поцелуя, Андрей не знал: может быть, час, может быть, год, или столетие. За окном была ночь, Вика сладко спала, свернувшись калачиком и приткнувшись головой его плечу. На небе, вокруг круглой луны рассыпались звёзды, красочным ковром.
  Лунный свет отбрасывал на стену причудливые тени, которые при желании можно было принять за персонажей иных миров и измерений. Они суетливо толкались, не находя себе нигде пристанища, никому не нужные, никто не понимал их и не принимал. Немного покружившись, они куда-то исчезали, но потом появлялись вновь, но уже в другом, в новом обличье
  За окном сало светать, тени становились всё бледнее, и бледнее, пока ни исчезли совсем. Вика вздрогнула, чего-то испугавшись во сне, и проснулась.
  - Что-то случилось? Ты в порядке?
  - Сон - всего лишь глупый сон. Мне приснилось, будто я стою на берегу реки, а ты отплываешь на лодке, к другому берегу, которого из-за тумана не видно. Я кричу тебе, машу руками, прошу взять меня с собой, а ты смотришь на меня и как будто не видишь, и голоса моего совсем не слышишь. Лодка вместе с тобой удаляется всё дальше и дальше, и вот уже готова раствориться в тумане. А я чувствую, нет, я точно знаю, что вижу тебя последний раз, потому, что там, на другом берегу, есть что-то, что для тебя важнее, чем я.
  - Вот уж воистину, сон разума порождает глупые сны, не стоит так серьёзно относиться ко всякой ерунде: теперь мы вместе, и никто и ничто не сможет помешать этому. А разлучить нас вообще невозможно, потому, что наш союз готовился на небесах, не иначе, а уж с небесами спорить бесполезно.
  Она снова, как накануне крепко обняла его и прижалась щекой к его плечу.
  - И вообще, какие могут быть разговоры, мы женимся немедленно. Прямо сейчас пойдём к Раечке, и я испрошу у неё твою руку и позволение называть её мамой. Цветы и шампанское возьмём по дороге - у меня должен сохраниться талон на вино. А цветы, слава богу, продают без талонов.
  . - Подожди, не спеши - засмеялась Вика.
   - Сколько? Ещё тринадцать лет? А ты, как Пенелопа, будешь ждать своего счастья, коротая долгие зимние вечера, плетя какую-нибудь скатёрку на буфет?
   - Нет совсем немного, несколько дней, не больше. Просто мамы здесь нет, она сейчас в Париже, я приехала одна. Дня через три - она обещала приехать - вот тогда и засылай сватов.
  - Ну, на три дня меня ещё хватит, но не больше, больше жать не смогу - поведу к алтарю без родительского благословения.
  - На том и порешим, а сейчас мне надо уйти.
   - Из-под венца сбегаешь?
  Но шутливого тона уже не получалось, какая-то грусть повисла в воздухе после её слов.
   - Сбегаю, мой милый, просто обязана сбежать.
  Грусть усиливалась, оба чувствовали, что ещё не готовы расстаться.
   -Я провожу - только и смог из себя выжать он, чтобы хоть как-то разрядить эту гнетущую обстановку.
  
  Они вышли из дома и, не торопясь, направились в сторону реки, определяя свой путь больше по свежести, исходившей от воды, чем сознательно полагаясь на своё знание улиц. Было утро. Впрочем, в июне месяце, понятия утро, вечер, вообще отсутствуют, потому, что наступление или конец сумерек невозможно определить по часам во время белых ночей. Сумерек нет вообще, есть только день, и немного ночи.
  Ночи, наигрывающей на валторнах серебряных каналов мечтательный ноктюрн разводных мостов. Ночи, замирающей прозрачной тишиной стройных улиц, и кружащейся в вальсе проходных дворов. Эта ночь, блещущая озарением светлой мысли великих зодчих, упоённая любовью молодых сердец, очарованных ею, и рождающая тревожное волнение, в предчувствии скорого финала этой волшебной сказки, при виде растущей прямо на глазах, светлой полоски неба на востоке.
  С появлением исчезает ночная заколдованность города, возвращаются его привычные очертания. Замолкают флейты и виолончели ночной элегии, их сменяет щебетание птиц и дребезжание трамвая на повороте. Но эта мелодия уже совсем из другой музыкальной пьесы, ритм которой определяют длинные тени на сером асфальте - невольные участники, наступающего дня. С улиц исчезают влюблённые, и появляются вечно спешащие, вечно чем-то озабоченные, суетливые прохожие. Поэзия юности безвозвратно осталась там, в ночи, наступает прозаическая зрелость.
  День застал их на Фонтанке, у дома, где жила Елена Николаевна.
  - Андрюшенька, миленький, я тебе очень благодарна за эту необыкновенную ночь. У меня в жизни никогда ничего подобного не было. Спасибо, мой милый.
   Она прижалась нему, крепко обхватив руками за шею, как накануне.
  - А теперь я пойду, мне действительно надо идти.
  Шептала она, ещё крепче прижимаясь к Андрею.
   - Не удерживай меня, лучше прогони, а то я так никогда и не смогу уйти.
  Нехотя он убрал руки с её плеч.
   - Да, конечно, иди, раз тебе необходимо. Когда мы увидимся?
   - Я позвоню, скоро, ты уж потерпи.
  Она ещё раз порывисто обняла его на прощание и скрылась в подъезде дома.
  Андрей побрёл прочь, в сторону своего дома. У него не было никакого желания трястись в общественном транспорте, ноги сами несли его. Он думал о Вике, о том таинстве Любви, которое соединило их обоих. Чем он заслужил такое счастье у судьбы?
  - Ну, Вика, понятно, она долгими годами веры и ожидания выстрадала этот дар. Но почему ей Бог указал именно на меня? Видимо, для Него я не совсем конченый человек, и какая-то надежда у Него на мой счёт всё же теплится. А может быть... Впрочем, Ему виднее.
  
   ЭПИЛОГ
  
   В Москве в ночь с 21 на 22 сентября 1993-го года Верховный Совет, размещавшийся в Белом доме, отказавшись подчиниться указу президента Љ 400 "О поэтапной конституционной реформе и роспуске Верховного Совета РФ", предпринял попытку государственного переворота. В спешном порядке и в тайне от всех он привел к присяге в качестве нового президента Российской Федерации своего ставленника. В тоже время через службу охраны Белого дома, оказавшейся на стороне оппозиционеров, вооружались и гражданские лица, из числа симпатизирующих мятежникам и активно недовольных существующим режимом.
  3-го октября оппозиционеры перешли к решительным действиям по свержению существовавшей власти. Они захватили московскую мэрию и организовали штурм телецентра в Останкино.
  Действия оппозиции законный президент расценил как вооруженный фашистско-коммунистический мятеж, объявил в Москве чрезвычайное положение и ввел в столицу войска. Им, была предпринята попытка, уладить конфликт мирным путем, но ни на какие переговоры Белый дом идти не желал. Утром 4-го октября обстрел Белого дома из танковых орудий привел к поражению парламентской стороны и ликвидации правившей страной с 1917-го года системы советов.
  Вторая столица государства российского участия в мятеже не приняла. В городе было всё спокойно.
  Генерал-майора КГБ Матвеева, официально скончавшегося на боевом посту, в результате обширного инфаркта, похоронили скромно, но со всеми, полагающимися такому случаю, воинскими почестями. Отдел, значившийся за Љ 583461, в свете вновь открывшихся обстоятельств, расформировывать не стали, препоручив ему разработку методик по выявлению скрытых возможностей человека с последующим их развитием, по инициативе полковника Нефедова Валентина Григорьевича, который этот отдел и возглавил.
  Полковник Нефедов разорвал личный контакт с Еленой Николаевной, и встречался впоследствии с нею крайне редко и то лишь в силу служебной необходимости. Эти редкие, короткие встречи всегда носили, подчеркнуто холодный, чисто деловой характер Елена Николаевна, конечно, догадывалась о причинах перемены к ней в отношениях полковника, но ей уже было не до романтики. Да и полковник для нее был давно пройденным этапом, ей хватало благосклонности и покровительства и от чинов повыше. Новое время предоставляло новые, казалось, неограниченные возможности для людей, умеющих взять от жизни всё. И она не собиралась упускать эти возможности из своих красивых, цепких ручек
  
  Свадьбы Андрея с Викой и Петьки с Танюшкой отпраздновали одновременно и в одном и том же ресторане. Улыбки, цветы, шампанское - всё шло своим чередом. Молодые были счастливы.
  Пашка с тех пор стал относиться к жизни философски. Он совсем порвал с журналистской суетой в погоне за жареными фактами и всерьез занялся только художественной фотографией. Впоследствии его работы не раз были отмечены на фото выставках, а своей персональной выставкой он покорил сердца лидеров партии "Зеленых" и стал почетным ее членом.
  Ни о каком инопланетянине он не вспоминал, фотографии человека с белым, засвеченным пятном вместо лица, ему ни о чем не говорили.
   Незаконченный портрет Исполнителя, висевший у Андрея в мастерской, у него также не вызывал никаких ассоциаций, да и Андрей ничего толком не мог объяснить с кого он писал этот портрет. Никто из них ничего не помнил об этом человеке: ни откуда тот взялся в их жизни, ни куда исчез потом.
  
  2005 год.
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"