Попытку государственного переворота я встретил в колхозе. Колхозы я ненавидел с детства. В третьем классе, на уборке помидоров, во время "помидорного обстрела" врагов из параллельного класса, один из вражеских снарядов угодил мне в прямо глаз. В шестом классе, по пути из колхоза домой, я метнул свёклу из окна автобуса в грузовик и разбил лобовое стекло: родителям пришлось платить. В девятом классе, увиливая от уборки кабачков, повалявшись с минуту в стогу, я несколько дней подряд мучился аллергией.
Тогда, спустя два дня после зачисления в институт, меня откомандировали в мой очередной колхоз. Я отказывался до последнего. Жаловался на аллергию, пневмонию и инфаркт миокарда. Предлагал свои услуги в качестве рабочего-подсобника в ремонте институтских помещений. Врал, что умею штукатурить и класть кирпич. Угрожал самоубийством. Не помогло. Нервы толстой тётки из деканата оказались крепче моих.
Мои одногруппники уже несколько дней были там. Споры с деканатской тёткой привели к тому, что мне пришлось добираться до колхоза своим ходом. Я доехал на "ракете" до города Семикаракоры. Купил бутылку вина. Выпил. И решил, вместо работы в полях, проситься на консервный завод.
На завод меня взяли. Грузчиком. На следующий день я спьяну въехал на электрокаре в огромную гору трёхлитровых банок. Материальный ущерб исчислялся сотнями рублей. Пришлось скрываться в полях.
Лагерь - десяток бараков - находился от города километрах в пятнадцати. Моими соседями по комнате оказались трое парней с "горного", один системотехник и двое, как и я, "химиков". Химики были дагестанцами. Один из них говорил по-русски четыре слова: "да", "нет", "хуй" и "блядь". Узость речевого запаса с лихвой компенсировалась громким смехом и раскатистым храпом.
Мне сразу же рассказали о "местных, которые пиздят всех подряд". После того, как я достал из рюкзака и положил под подушку топор, соседи начали смотреть на меня примерно так же, как до этого смотрели на "местных".
"Местных" а увидел тем же вечером. Какие-то придурки на разбитых в дрова мотоциклах тёрлись у столовой, что-то кричали, курили "Приму" и пялились на задницы наших сестёр по труду.
Я научил соседей играть в расписной покер. Собственно, это был не покер, а хрен знает что. Теперь вместо дискотеки мы просиживали вечера за картами. Дагестанец оказался весьма талантливым и однажды нагрел меня на восемь рублей.
Где-то через неделю, в наш барак пришел "местный". Колхозник лет семнадцати, небритый, в засаленной рубашке и в каком-то подобии брюк. Мы сидели за картами, он вошел в барак, подумал о чём-то своём с полминуты и произнёс:
- Я - Кабан!
Вот так вот, блядь. Я предложил:
- Ты в покер играть будешь, Кабан?
Пятнадцати минут хватило на объяснение правил. Ещё через час Кабан лишился пачки "Примы" и коробка спичек.
Кабан стал нашим ежевечерним гостем. Сначала мы давали ему немного выигрывать. Затем, за что-то на него разозлившись, я выиграл у Кабана его мотоцикл: "Восход" со спиленной наполовину выхлопной трубой.
Отныне Кабан был моим должником. Я сходил в город Семикаракоры, купил цепь и устрашающего вида амбарный замок. Затем приковал мотоцикл к дереву рядом с бараком.
Кабан страдал. Он вынужден был добираться в наш лагерь пешком. Он худел, злился и проигрывал с каждым днём всё больше. Он приносил самогон, бутылкой которого можно было бы намертво отравить слона, и сам же его выпивал. Ежедневно Кабан заблевывал крыльцо барака и зарубался в бурьяне. Каждое утро я заставлял Кабана отмывать блевотину. Кабан послушно отмывал.
Я научил соседей курить траву. В отсутствии травы, которую можно было бы курить, я научил соседей варить "молоко" с помощью кипятильника. Отчего-то это лучше всего удавалось у системотехника. Напившись раствора, мы забирались на крышу барака и горланили песни. Снизу на нас взирал несчастный Кабан.
Дагестанец выучил ещё с десяток слов. Отныне он довольно внятно произносил слова "жопа", "карты играть давай" и "какой в пизду футбол". Откуда взялось последнее, про футбол, я до сих пор не могу понять. Наверное, от Кабана поднабрался... Кроме этого, он научился связывать слова в предложения вроде "какой-в-пизду-футбол-карты-играть-давай" или "Кабан-жопа-блядь". Последнее было порицанием Кабану за облеванное крыльцо барака.
Выезжать в поля я перестал. Коноплю собирал в ближайшей лесополосе. Был одержим мыслью угнать комбайн, въехать на нём на территорию консервной фабрики и перемолоть в фарш моего бывшего бригадира.
Однажды с похмелья я решил покататься на мотоцикле. Отцепил его от дерева, завёл, проехал пятьдесят метров и рухнул вместе с мотоциклом в оросительный канал. Вместо воды в канале стыла грязь. К небу тянулись чахлые пучки камыша. Теперь из грязи, словно рога утопающего в болоте оленя, торчал мотоциклетный руль... Я выматерился, помылся и завалился спать.
Вечером, как всегда, появился Кабан. Не увидев рядом с деревом своего мотоцикла, заметно занервничал.
Я произнёс речь:
- Короче, Кабан, хороший ты человек, хоть и деревенский. В общем, отдаю я тебе твоего рогатого... Там он, в канаве. Помогать доставать и не проси даже. И в карты больше не играй.
На следующий день довольный Кабан привёз мне трёхлитровый баллон самогона. Вручив мне отраву, долго наворачивал круги вокруг лагеря. От рёва двигателя можно было оглохнуть.
И тут настал Путч. Нас собрали в столовой и объявили, что согласно решению партии и правительства мы будем работать в колхозе до середины сентября. Несогласным пригрозили отчислением.
Конец того августа выдался холодным. Шли дожди. В лесополосе конопли почти не осталось. Комбайны куда-то подевались. Кабан собирался в армию, пил запоем и в лагере почти не появлялся. Дагестанец выучил ещё полсотни слов. Системотехнику вырезали аппендицит и освободили от работ. По вечерам на крышу лезть уже не хотелось; хотелось закутаться в одеяло, блинов, телевизора и хорошей водки.
Я решил: будь что будет. Сразу после собрания я запихнул в рюкзак вещи и покинул лагерь раз и навсегда. Топор подарил дагестанцу.
Домой я добирался три дня. К этому времени, путч был подавлен. Я даже не успел понять, хорошо это или плохо. Помню, что меня мало интересовала политика. Я был уверен: состояние дел таково, что всё плохо в принципе. Так было и будет всегда. Собственно, я до сих пор так считаю.